Сергей Сумин и Сергей Пиденко



ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ

С Сергеем Пиденко я познакомился в 2004 году, когда появился в клубе "Бардовскя среда". Потом последовала пауза в отношениях, которая продлилась до лета 2012 года. Я и раньше читал его стихи и рассказы, но вот только теперь дело дошло до интервью, которое и предлагаю всем читателям!

СС – Сергей, приветствую, скажи, что было в начале? Каким был толчок, движение, когда ты стал писать, сочинять стихи, песни, рассказы?

СП – Знаешь, сколько себя помню, столько и пишу или сочиняю. В начальной школе у одноклассников было любимым занятием, если вдруг случался пропуск в уроках – учитель заболел или какая-то пауза – просить, а пусть Пиденко книжку расскажет. Я выходил, начинал рассказывать что-то из Беляева или Майна Рида, или Жюля Верна, но оригинального сюжета мне оказывалось мало, и я пускался во все тяжкие, придумывая свое развитие событий. Иногда взрослые с сомнением вслушивались в эти мои "вариации на тему", но потом и им становилось любопытно, чем дело кончится, или когда я окончательно запутаюсь в своих фантазиях, но, видимо, врал я складно.             

Подростковые пробы после первого семестра в Москве выбросил в мусоропровод целым портфелем, не разбирая. Потом жизнь часто помогала мне избавляться от литературных проб: блокноты терял, переезды постоянные. "Судьба Евгения хранила..." – от упоения графоманством. А после армии на 17 лет замолчал. Семья, перестройка, развал Союза и попытки приспособиться к новой жизни. Но в 20 лет стало ясно: то, что я могу сказать, уже сказано другими и намного лучше. Только к 37 годам, когда накопился значимый для меня опыт осмысления собственной жизни, меня вытолкнуло на новый этап литературных проб, когда уже не мог не говорить о том, что для меня было важным. Собственно стихи, песни и рассказы просто выбрали меня как лазейку в мир, а я, как мог, старался быть приличным инструментом для языка.

СС – Насколько я знаю, ты учился в Тольятти, потом много лет прожил в разных частях нашей необъятной страны и даже в Белоруссии, но теперь ты снова в Тольятти… почему?

СП – Ну, я был романтиком. "Им овладело беспокойство, охота к перемене мест..." Я родился на Дальнем Востоке, до Тольятти успел пожить в Узбекистане, в Ростовской области. И в Тольятти – с 7-го по 10-й класс. Дальше – Москва, Казахстан, Хакассия, Диксон, Белоруссия, где и начался мой новый литературный виток. И начался, меня не спросив. Я писал, пел, где-то печатался, помогал

 

 

с изданиями другим литераторам, ездил по Белоруссии с концертами и выступлениями. Общался с людьми на фестивалях, слетах, в походах. Видел, что многим интересны мои опусы. Это вдохновляет, конечно, но потребовалась возможность сменить свое положение в пространстве, систему координат иную выбрать, чтобы по-другому посмотреть на себя и то, что делаю. И в литературе, и в жизни вообще. В Тольятти я не был к тому времени лет 25, но город был не чужой, родители, кто-то из одноклассников, не с нуля же начинать в 42 года. Оказалось, я здесь вполне пригодился...

СС – Если попробовать в целом, объективно, по прошествии лет описать период жизни в Барановичах, то как бы ты это сделал?

СП – Это был благодатный опыт постижения иной культуры, иного языка. Что важно, близкого с русским, а у нас в обществе сильны традиции пренебрежительного отношения к сходным языкам: белорусскому, украинскому – мол, это испорченный русский. И понять, что это особая культура, вжиться в нее, как в другой мир, увидеть красоты ее и глубины – хорошая возможность лучше познать и свою отечественную основу, и самого себя как часть родной культуры. Мне повезло, среди знакомых были историки, филологи, театральные режиссеры – интеллигенты по духу, а не по образованию, люди "повернутые" на развитии национальной культуры. Мне это потом здорово помогло в общении с литовцами, поляками, западными украинцами, армянами. Человек видит твой искренний интерес и уважение к его культуре, языку и не воспринимает тебя как чужака. И в современной русской литературе это полезный опыт. Когда встречаешь литератора с неизвестной и малопонятной тебе системой образов, иным набором ценностей, важно приложить усилия, чтобы вчитаться, вдуматься, вчувствоваться... Глядишь, в чем-то стал богаче.         

Была и другая сторона: звучит странно, но пока я там не писал (лет 12 прошло), мне многое было чужим, хотя и семья была, и дом купил, и работу нашел интересную, немного потерялся в 90-е, но на ногах стоял. И при этом – ощущение неприкаянности, чужой дороги, как ноябрьской ночью в незнакомом городе. А когда "стукнуло" и начал писать, все переменилось. Словно в резонанс с чем-то важным попал. Людей интересных и замечательных вокруг оказалось много, мест красивых и любимых. Мир другим стал. Оказалось, можно жить энергично, но не суетясь. Я как-то в себя и себе поверил. Заплатить за это, конечно, пришлось, но как-то на пользу всем это оказалось.

 

СС – Ты руководил в свое время клубом авторской песни "Бардовская среда". Как вообще совмещаются музыка и литература?.. Нет ли у тебя внутреннего противоречия между разными видами искусств?

 

СП – Ну, я же вообще вырос на авторской, поэтической песне. Окуджава, Дольский, Мирзаян – большие поэты, которым музыка помогала донести поэтические образы к душе слушателя. Мое первое знакомство с поэтикой Бродского состоялось через песни на его стихи. Бах, Гречанинов, Денисов писали музыку на библейские и евангельские тексты, лично на меня это производило существенно более сильное впечатление, нежели просто чтение Библии. Не всегда музыканту удается находить музыку, соответствующую внутренней мелодике стиха, но если есть попадание, возникает резонанс, и вполне самоценное стихотворение может предстать совсем по-новому. Я сталкивался с этим в песнях на стихи Пастернака, Тарковского, Губанова, Чухонцева. Внутреннее противоречие возникает, если мне чужда стилистика исполнения (помню, как меня выворачивало на песнях Пугачевой и Ротару на стихи Мандельштама и Тарковского – нельзя так бесцеремонно с такими стихами!). Непростое дело – найти симфоническое взаимодействие музыки, слова, кисти. Иногда кому-то это удается.

 

СС – Считается, что поэзия всегда включает в себя элементы сумбурности, алогичности, затемнения, противоречивости. Считаешь ли ты эту составляющую поэзии минусом или плюсом? Каковы задачи поэзии?

СП – Поэзия в моем понимании – некий способ постижения мира, человека, их взаимодействия и развития, иногда преобразования человека, а через него и мира. Часто противоречивость, алогизм, сумбур способны дать поэту и читателю возможность увидеть и почувствовать некие неявные, глубинные течения Бытия, непростые для понимания, иногда (до поры или принципиально) непостижимые, вне обыденного существования человека творящего (серьезного читателя тоже отношу к творящим). Отсюда и возможная невнятность, затемненность, размытость образов. Кроме того, непрорисованность, затуманенность поэтической речи способна придать большую объемность картине, обеспечить широту трактовки сказанного.    

Беда в том, что часто эти элементы используются просто как прием для придания видимости потайного смысла там, где человеку сказать, по большому счету, нечего. В сочетании с современной клиповой манерой мышления и изложения эта имитация нередко производит впечатление.  

Как отличить имитацию от подлинно талантливой вещи? Рецептов давать не решусь, все испытываю на себе, вчитываюсь, размышляю. Если чье-то творчество ничего не меняет во мне, в моем понимании мира, я обращаюсь к другому автору. И еще есть время, которое, может, верных оценок и не расставит, но что ему надо, отберет и сохранит.


Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 301; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!