Рассказ Павла Туманова с преамбулой



                                  Учёные звания, в большинстве случаев

 являются подпиткой тщеславия дуракам.

                                                                                                                                  Из Э. Бошена

                                          Эдм-Пьер Бошен (1748 – 1824) – французский писатель-моралист.

 

   Когда я проезжал или проходил по улице имени Красного героического маршала, умершего в советской тюрьме, с благоговением смотрел на четырёх этажное здание Научно-исследовательского института строительства (НИИС) с примыкающей к нему экспериментальной базой. Да, именно с благоговением. Надо же, наша строительная наука! Наука! Это вам, как говаривал мой дед: «Не шухры с махоркой!». Как я понимаю, это предметный аналог: «Не шухры мухры». Выражение – предшественник знака качества. Здание по архитектуре ни чем не примечательное, без всякой архитектуры. Скорее управленческая контора при не большом производстве. Но запоминается слоганом, установленном, на крыше: «С огнём не шути – сгореть можно! С огнём шути очень осторожно» Буквы огромные, с учётом перспективного изменения, около двух метров высотой. Подумал: наверное, здесь много шутников с огнём и наверное водятся веселенькие огневушки. Стремление к совершенствованию и углублению знаний в области прочности строительных конструкций привело меня в это здание на долгие годы. Я перевелся из Домостроительного комбината (ДСК), где я работал в техническом отделе, в НИИС. Здесь же поступил в аспирантуру. К тому времени в ДСКа стало скучновато, рутинно. Б.Н. Ельцина из комбината выперли, на перевоспитание в Обком партии и для подготовки его на роль вождя – бунтаря, а так же внушения ему идеи стать Президентом Российской федерации, а может быть и монархом – самодержцем Борисом II, учитывая явление Бориса Годунова. Ярких свершений, не стало. Ни каких тебе рекордов типа монтаж небоскрёба, в девять этажей, за двадцать восемь дней, ни внедрения нового направлении в строительстве жилых домов монтажом готовых блоков – комнат, ни отделки квартир суперсовремёнными материалами, не только для партийных бонз, но и для других блатыг в законе, типа: зав склад и директор магазина. 

   В первый день я пришёл в институт к послеобеденному времени. С утра завершал кое, – какие дела в ДСКа.

В холле института двое молодых мужчин резались в настольный теннис, а трое просто наблюдали. По лестничному маршу спускался Гера Макарченко, давний знакомый, почти приятель.

– О, Павел, ты все-таки пришёл к нам работать. На одного приятного человека в институте станет больше. Я иду в механический цех, если ты составишь мне компанию, то покажу тебе основное экспериментальное хозяйство института.

- Вообще-то мне нужно зайти к директору, по поводу подготовительных курсов для сдачи кандидатского минимума.

 - Тебе к какому директору? У нас их два. Один для общения с чиновниками и второй умный для общения с учёными и стремящимися быть такими.

Я секунду подумал и нахально сказал:

- Мне лучше к умному!

Поднялись на второй этаж.

- Думаю, ты не долго, подожду тебя в коридоре, ещё раз поредактирую стенгазету.

Вблизи от клозета

Висит стенгазета,

С названием стойким

«Наука стройкам».

Здесь нет Александрийского столпа,

Но сюда не зарастет народная тропа.

Утверждая, лягу я костьми:

Здесь место лучшее для СМИ.

Ну, вот видишь, твой экспромт я запомнил, пригодился.

Пришлось поаплодировать.

Зашёл в приёмную, секретарша вопросительно посмотрела на меня. Кивнул на левую дверь, где же ещё сидеть Умному. Если мужик умный, то он естественно стремится налево. Она не возражала.

«Умный», весьма интеллигентного вида, аккуратно одетый мужчина, что-то писал. Интересно, что может писать «Умный», наверное, мемуары о бурной молодости, или очередную диссертацию с прицелом на докторское звание. Предложил присесть. Поговорили, о чём нужно было. «Умный» спросил, между прочим, зачем иду в аспирантуру. Ответил, что хочу немного поумнеть. Он интеллигентно улыбнулся, и сказал, зайди к Даше. Я уже знал, что это тётя Даша, как её звали аспиранты и сотрудники, ученый секретарь аспирантуры. На все вопросы, получив ответы, пошёл на выход. Но, стена противоположная от стола «Умного» представляла сплошные шкафы с дверцами в одной плоскости. Я рванул одну дверцу, предполагая, что это выход, но увидел одежду, и услышал сзади довольный смех. В замешательстве дёрнул вторую, оказалось выход. Ага, догадался я, что всё сделано, что бы Умный мог иногда развлечься ошибками посетителей. «Умного», похоже, веселят идиотские оплошности посетителей. Меня тоже «развеселило», но я матюгнулся, не вслух конечно.

     Из коридора второго этажа мы вышли на антресоли цеха испытаний. Цех испытаний, на самом деле похож на какой-то заводской цех: довольно просторное помещение. Насчитал одиннадцать колон с шагом шесть метров, т.е. длина цеха не менее шестидесятишести метров, впрочем, я мог в то время и ошибиться, прикидывая мельком. Колонны и фермы стальные, пролёт не менее двадцати четырёх метров. Цех с мостовым краном. Стена противоположная от научной части полностью остеклённая. Правда остекление, практически полностью заросло пылью веков.С антресолей прекрасно видно, что делается на всём поле этого обширного помещения, более просторного, чем футбольное поле. Справа, ближе к остеклённой торцевой стене, располагались: прессы, разрывные машины, компрессиометры и, по-моему, даже токарный станок и несколько верстаков. Эта часть зала была отгорожена стенкой из листового железа и сеткой «рабиц». Пространство цеха испытаний было заполнено всякой всячиной: в одном месте лежали железобетонные плиты, железобетонные балки, в другом стальные конструкции, бетонные кубики, призмы; в загороженной оградке, как на кладбище лежали панели типа «сэндвич». Слева, т. е. в другом торце экспериментального зала располагалась пром. площадка, опирающаяся на стальные стойки. Высота стоек выше человеческого роста, но не выше человеческих возможностей. На этой площадке установлены две гигантские цилиндрические емкости, диаметром не менее трёх с половиной метров, заполненные желтым песком. Ёмкости напоминали консервенные банки зелёного горошка, который в те времена был в дефиците.

      И вдруг, я заметил, на поверхности песка, в одной из ёмкостей шевеление, появилась рука и ухватилась за крюк, на тросу мостового крана, предусмотрительно установленного в нужном месте. Лебедка крана заработала, из песка показалась фигура мужика, с него водопадом сыпался продукт, насыпанный в ёмкость. Всё это напомнило фильм «Белое солнце пустыни». Ошалело спросил у Геры:

 - Что это, идут съёмки фильма про басмачей? Это, случайно, не Саид?

– Это Вальдемар Аналоев экспериментирует с зыбучими песками.

- Кошмар! - подумал я. Тут же решил познакомиться с этим самоотверженным парнем. Поспешил по лестничным маршам и по лабиринтам, заставленного всяческой всячиной, экспериментального зала, да ещё наткнулся на кучу обломков пенобетонной панели в переплетениях тонкой арматуры, с копошащимся под ней человеком; попытался помочь пострадавшему, но, Гера, оказывается он шёл за мной, строго сказал:

- Не трогай, это продолжение эксперимента!

Мы подошли к банкам с песком; поднялись по слегка вибрирующей вместе с ёмкостью лесенке на её верх, человека там уже не было, только торчал клок причёски да светящийся нимб, не успевшие за скоростью головы. Стало ясно, что экспериментатор снова погрузился в глубины песка. - Не повезло! – подумал я.

- Давай сходим в механический цех, проверю, как выполняется мой заказ по изготовлению силомеров.

- Да, да идём. Ой, что это?

С грохотом рухнула огромная железобетонная плита, под воздействием многотонной нагрузки, в виде бетонных мелкоразмерных блоков. Из под плиты, ближе к левой опоре, с невозмутимым лицом, выползал человек. Он был обсыпан бетонной крошкой и цементной пылью. Выползая человек, пел: « … склонно к измене и перемене». Человек, довольно бодренько, поднялся и запел снова: « Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая, …». Как будь-то перед ним не разрушенная железобетонная плита, а обесчещенные герцогом дочери графа Монтероне, и шута Риголетто. С другой стороны плиты, с запозданием заметил я, выползала сотрудница, слегка помятая, также обсыпанная продуктами разрушения плиты. Сотрудница почему-то не пела. Надо же, подумал я, народ любит Верди, особенно арию герцога. В театрах бывают. Продвинутые.

- О, чёрт возьми! Тут какие-то романтические герои – самоубийцы! – воскликнул я. – Этого «властителя Мантуи» могло придавить вместе с «дочерью графа»!

Гера спокойно произнёс:

- Гвоздец динамометрам! Видишь, в рамы над опорами упираются приборы с часовыми циферблатами, их помяло! Опорные реакции, понимаешь! – затем пояснил:

- Все великие учёные, всё испытывали на себе: вводили вирусы, пробовали лекарства, проверяли воздействие радиации, жили в зачумлённых районах, освинячивались птичьим гриппом, прыгали в вулканы, испытывали выживаемость на айсбергах и т. д. и т. д.

   Вот и у нас в институте повальное увлечение такими методами. А что делать, иначе великим не станешь. Вон посмотри за ограждениями на сэндвичах лежит Вилен Усмешкин, он в такой позе уже десятый год, хочет почувствовать, что происходит, не с ним, а с панелями. А ещё у нас один экспериментатор, исследуя зависимость прочности колонн от количества арматуры испытывал железобетонные призмы, усевшись на пресс, чтобы чувствовать нагрузку а руками придерживал грани призм, таким образом он убеждался в наличии касательных напряжений, передававшиеся ему через ладони, не доверяя датчикам, и так полтары тысячи призм. После этого руки у него приобрели особенность находиться в определённом положении.

   А, вон там за сеткой «рабиц» установка, на базе плоскошлифовального станка, двигается туда, сюда, туда, сюда. А сзади, как хулиган, прицепившийся к трамваю, солидный мужчина, между прочим, генетический коммунист, испытывает бетонные полы на истираемость, и чтоб было приближено к реальности, подошвы его ботинок тоже истираются. При этом он всегда поёт; «Мальчик хочет в Тамбов! Мальчик хочет в Тамбов!» Он уже истёр два десятка пар ботинок с самыми толстыми подошвами, у него это в смете на исследованья заложено. Лечил пятки: содрал кожу, видно увлекался, и спецноски не спасли. Около установки всегда стоят пять пар носков.

 - И, что у них у всех большие достижения, не у носков, а у сотрудников?

– Не особенно, но они все стали кандидатами, старательно писали свои дисеры, одни долго, другие быстро. Те, кто писал долго, обычно помогали тем, которые писали быстро, но было и наоборот.

– А зачем это им? Может лауреаты Нобелевской есть?

– Ну, ты лох! Кандидат это же звучит! Обывателям кажется, если человек кандидат, то он ого го какой мыслитель, особенно в провинции. А все кто из дремучей глубинки, знаешь, как боготворят учёные звания. Вон все чиновники в главке, в горкоме, в обкоме, в советах - кандидаты, Кандидаты в депутаты тоже кандидаты и неважно куда, что бы ни кто не догадался, что они посредственности и совсем не умные. А вот в правительстве, так там вообще кандидаты и доктора биологии, потому, что в колхозе работали, а также кандидаты и доктора медицины, в основном урологи, так как у них нечаянно обнаружились дневники с записями о регулярности стула. Есть и гинекологи, так как хронические многожёнцы. Один мой знакомый, Касьян Уринов, защитил тему по отвалам обогатительных фабрик. Недавно на конференции по конструкциям доменных печей задолбал специалистов вопросами, поправками, предложениями. Когда ему вежливо дали понять, что он о предмете не имеет никакого понятия и более того не знает основ строительной механики, он гордо заявил, что достаточно того, что он кандидат технических наук. А Вальдемар Аналоев, ещё не кандидат, но что бы посетителям казаться ого го, не позволил выбросить списанный монитор компа, а поставил его себе на рабочий стол. И теперь приходящие к нему представители заказчиков должны думать, что он ого го, так как пользуется монитором без всякой ерунды, типа: клавиатура, мышка, блок (процессор), не говоря уж о такой ерунде, как принтер или сканер.

Кстати о наградах. Тут московские блатные люди, приближённые к министрам, совсем не специалисты, съездили в Германию, совместив с отдыхом, закупили документацию на технологию безопалубочного формования железобетонных плит фирмы «Makc Rot». Но поскольку они были далеки от понимания, а может, сознательно, пустили часть денег на другое, то большая часть документации необходимой для изготовления и применения осталась у немцев. Тогда мудрое правительство поставило задачу нашему институту исследовать, и довести документацию до практического применения, разместить заказы по изготовлению необходимого оборудования на отечественных заводах, и закипела работа. То, что в других странах исследовано и применяется, нашим ребятам пришлось изобретать велосипед. За этот титанический труд правительство выделило премию и одну медаль на весь коллектив. Вот оно яблоко раздора! На медаль стали претендовать, в большей степени, те, которые ни какого отношения к проделанной работе не имели. Была драчка. Появились научные работники враждебно относящиеся друг к другу. На учёные советы стали приходить в бронежилетах. В тёмных коридорах такие люди не стали появляться, или ходили в сопровождении крепеньких лаборантов, в карманах у которых были кастеты, а в руках нунчаки. А один вообще ходит с флэшболом и зыркает глазёнками, в кого бы стрельнуть. Такая научная аргументация многих лишала жизнерадостного взгляда на будущее.

   Когда мы вышли из цеха испытаний во двор базы, встретили человека в кирзовых сапогах, обмазанных глиной. Человек был в комбинезоне землекопа. На левом плече его было вафельное, почти белое полотенце. Гера сказал:

 - Привет, соколик!

Человек остановился и произнёс внушительным тоном:

- Георгий Александрович, я уже отправил свою диссертацию в ВАК, поэтому меня нужно теперь называть по имени и отчеству!

- Как скажите, сэр! – бодренько ответил Гера.

После того как этот важный человек скрылся за дверью цеха испытаний, Гера сообщил, что это Арнольд Ануфриевич Копалко по кличке «Земеля». После получения диплома кандидата, кликуха превратится в псевдоним. Сейчас он выбрался из шурфа, там он сидит с утра половину дня – это у него творческое время. Потом он описывает всё, что надумал в своём шурфике. Шурфик вон там за цехом деревянной опалубки. Но, к шурфу лучше не подходить, из него запах не хороший зело и вельми. С полотенцем Земеля ходит с утра до вечера, этим самым доказывая какой-то даме, что он умывается, обвинявшей его в обратном.

  Когда возвращались из механического цеха, на фоне тракторного рокота что-то грохнуло и заскрежетало «сталью по железу», как говорят наши слесари-монтажники из группы подготовки испытаний.

– А, это Юлий Шибановский испытывает новую серию крючков крепления чего-нибудь к чему-нибудь, например стеновые панели к колоннам. – Пояснил Гера. - Он хочет вывести вселенский закон крючка, или по аналогии с Обобщённым законом Гука – Обобщённый закон крюка. Эти крючкотворством он занимается уже восемь лет. Даже имеет медаль ВДНХа Председатель оценочной комиссии, заядлый рыбак и морской охотник, решил что это крюк для ловли акул, добился награждения этого

изделия. Канадские китобои заказали сорок штук. Сейчас у него трактором вырвало крюк из железобетонного тюбинга, заполненного монолитным бетоном.

При подходе к цеху испытаний, Гера, вдруг, спросил:

- Ты тоже поступаешь в аспирантуру для чего – то?

- Ну, я хочу больше владеть теориями расчёта сложных конструкций, а учёные звания мне по барабану. 

– Я думаю, станешь кандидатом и забудешь о своих идеалистических целях. Мне кажется, тебе не стоит сегодня заходить в свою лабу, а то ты под влиянием негативных впечатлений. Зайдём лучше ко мне в КБ, у меня в сейфе кое - что имеется. Тем более что сотрудники уже все разбежались.

  Только открыли калитку в воротах цеха, перед нами сверху рухнул арматурный стержень диаметром двадцать с рифлением ёлочкой. Макарченко крикнул:

- Эй, там, осторожней! … …! - Далее не переводимый сленг, с применением супернаучной терминологии.

Сверху строгий баритон прокричал:

- Красные флажки у входа, что ли не видно? По радио же объявлено: «Проход закрыт. Идёт испытание арматурных стержней из разных сталей на хрупкость методом бросания с определённой высоты». Пробегайте! Сейчас посыплется! 

Я невольно глянул наверх: на ферме покрытия здания, сидел молодой человек со связкой арматурных стержней длиной около одного метра и скидывал их методично вниз. Мы осторожно, по стеночкам, превратившись в листики, из научного отчёта проскользнули опасную зону. Но сзади слышали бесстрастный голос отмечающий результаты эксперимента, а нам слышалось: «недолёт! перелёт!».

По дороге ещё встретили прихрамывающего человека с окровавленной повязкой на голове. Гера пояснил:

- Этот испытывал кирпичные простенки на воздействие боковых сил.

- Ну, голова понятно, голову даже в строительной науке надо как - то применят. А нога – то чего повреждена?

- Ну, вероятно, что бы достичь наибольшего эффекта, пнул раза - два с разбегу.

 Уже при подходе к его кабинету, на встречу шла брюнетистая дама в строгом костюме, с сигаретой в левой руке, в шляпке под чёрной вуалью, не замечая нас, со взглядом обращенным в себя и что-то шептала. Мы остановились. Когда она прошла, Гера сказал:

- Это Мирика Кваккер, она пытается запомнить название своей диссертации, у неё всё время произносятся разные.

   Вошли в его кабинет, он закрыл дверь на ключ, со словами «ходит тут Фаунов и проверяет: то ли мы пьём». Фаунов, это директор для связи с чиновниками. Гера достал откуда-то коньячок.

Я признался:

 - Гера, что-то меня не тянет на экспериментальную работу.

Мы душевно посидели, опрокидывая рюмашки и занюхивая одним и тем же ломтиком лимона. Потом страстно стучали по столу ладонями и восклицали, что лучше заниматься теорией, делать сенсационные открытия на бумаге и получать нобелевки, а можно и другие. На этом мой первый творческий день в НИИСе закончился.

   Ночью снилась всяческая чертовщина. «И снилось разное, с чего меня знобило: то женщины, то чёрные коты». Но в основном, какой-то гигантский цех, где пол был облачно - желеобразный, из под него выползали зомбированные специалисты по основаниям и фундаментам. Но них рушились огромные фантастические стальные и железобетонные конструкции, поддерживаемые системами дифференциальных уравнений в частных производных четвёртого порядка. Системы уравнений вылетали в небеса через конечноразностную сетку в проломе покрытия сооружения. А откуда-то сверху лицо Умного в волосатости, как у олимпийского бога-громовержца Зевса возвещало с завыванием:

-«Наука должна быть осязаемой!»

    Как хорошо, что на утро наступила суббота.  

                                                                                                        март 1982 г.

НИИС – научно – исследовательский институт строительства.

КБ – конструкторское бюро, не комитет безопасности.

Рассказ написан для прочтения на первоапрельском капустнике в НИИСе.

 

 

                         ЭКЗАМЕН ПО СПЕЦ, КУРСУ

 

  В Цехе Испытаний, ниже стальных ферм покрытия, в лёгкой дымке от сварных работ густо плавали научно – технические идеи скользкие, как налим и не уловимые, как стрижи.    

  Мы, аспиранты это: Алик Фриш, Вовик Гундарь и я, стояли на антресолях и обсуждали, с азартным запалом дискуссии, темы, перечисленные в перечне зав. лабы Эппа А.Я., которые при исследовании могут быть поддержаны Целевой программой. Это, что бы выполнить исследовательскую работу в плане института и по этой же работе написать диссертацию.

- Интересно, хоть одна из них будет взрывом и потянет на Нобелевку? – шутя, подумал и высказал я.

- Какая «Нобелевка» мне хоть бы защитить кандидатскую! Тебе хорошо, ты и без защиты можешь пойти куда угодно не просто конструктором. – заявил Гундарь. Вовик обычно ироничный, а тут произнёс всё как – то серьёзно.

- Мне тоже надо защититься. – Сказал Алик Фришь. Часто задумчивый, но иногда мог рассказать неожиданный анекдот, которых он помнил, по его уверениям, пятьсот сорок шесть анекдотов.

- О, мне же к одиннадцати нужно идти на экзамен, сдавать спецкурс! – сообщил я. – Надо сосредоточиться. Не зря же я готовил сам себе вопросы по теориям упругости, пластичности, ползучести. Я уж не говорю про математику. Мы же не зря с вами, ходили на лекции академика Красовского.

Могу ошеломить экзаменаторов своими «необъятными знаньями».

- Смотри, чтоб они не ошеломили простыми, практическими вопросиками.

- Наколдуешь, Вовик!

Экзамен был устроен в кабинете Научно – методического отдела. Интерьер кабинета имел вид пенала, шириной не более трёх в длину около шести метров. В средине у стен стояли столы, по два у каждой стены. В сторону широкого окна, стояли плоские шкафы, с канцелярскими папками. В кабинете было двое мужчин, с приветливыми лицами, сидящих за боковой частью столов, установленных с права и с лева у стен. Мужчины были одеты вполне цивильно, даже строго, при галстуках в тёмно серых костюмах. Слева, у стены сидел Геннадий Григорьевич Котлов, зав. методическим отделом и секретарь аспирантуры, мужчина рассудительного вида, похожий на заводского инженера, может даже на главного. Его темно-серый костюм с искрой отливал шелковым блеском. Справа, у стены сидел Владимир Павлович Суханов, зам. директора по науке, мужчина весьма интеллигентного вида, его тёмно-серый костюм был очерчен крупной клеткой тонкими линиями. Я подумал: модулирует конечные разности, с экономным количеством аппроксимаций решения уравнения Софи Жермен. Владимир Павлович посмотрел на меня, довольно пытливо, и произнёс:

- Ну что вы, Пётр Михайлович, приготовили для толчка по науке, что б она двинулась вперёд?

- Я не собираюсь двигать вообще науку, я хочу исследовать узкий вопрос, работу железобетонных плит с различными контурными условиями, при неупругой работе материалов, в том числе с трещинами. На выходе должен появиться метод расчёта

таких плит по первому и второму предельным состояниям с применением разрывных функций одним компактным аппаратом.

- Это конечно здорово. Но ведь и у Чижевского зачищена диссертация по плитам.

- Моя работа будет в продолжение проделанных работ, поскольку там не решена неупругая работа конструкций. В упомянутой работе решалась задача по трещинообразованию. Я, надеюсь, что намечаемая работа будет выполняться под руководством Чижевского. Научным руководителем хотим попросить быть докторов (профессоров) или Крылова Сергея Михайловича, или Ждахина Леонида Петровича.2

- Какой теоретический фундамент хотите заложить для этой работы?

  И я стал излагать. Я рассказал о видах опирания ж. б. плит, О зависимости их геометрии в плане от толщины. Потом перешёл к теоретическим вопросам.

Про изотропию и анизотропию. Коснулся теорий напряжения и деформаций.

Показал свои знания о связи напряжений и деформаций, вспомнил Обобщённый закон Гука, Сообщил господам экзаменаторам о Тереме Клапейрона. Перешёл к уравнениям упругого равновесия. На конец-то дошёл до уравнений в частных производных и уравнений Ляме.

   Вижу господа экзаменаторы начинают задрёмывать. А я перешел к математическому аппарату решения моих задач. Говорил о кривизнах, о дифференциальных уравнениях четвёртого порядка Лагранжа и Софи Жермен. Сообщил кое, что о разрывных функциях. О вычислительных методах (конечные разности, конечные элементы) и т. д. и т. п. . Испугавшись, что они, носами клюнут столы, разобьют их, не столы, а носы, рассердятся. Я выдохнул и сказал: «вот!».

   Вынырнув из блаженной дремоты Геннадий Григорьевич изрёк:

- Ну, теоретическая база, вроде, основательная. Ответь мне на такой вопрос:

Какие ты знаешь ГОСТы на плиты перекрытий? – Геннадий Григорьевич, очевидно, думал, что если я пришёл из ДСКа то знаю такие простые вещи. ДСКа я занимался проектированием промышленных объектов, ЖБИ и Базы комплектации. Я по студенческой привычке стал вспоминать, хотя и не знал, какие-то номера ГОСТов. Геннадий Григорьевич пытался прийти на помощ, добавил:

- Какие ограничения по трещинам в плитах перекрытий в гостах? – Я помнил таблицу СНиПе по ж. б. конструкциям, где оговорены все случаи допустимых трещин (агрессия, технологические требования, условия эксплуатации и т. п.).

А ГОСТы я не знал, в чём и признался. Хоть и работал на оборонке мастером, начальником формовочного цеха, делали очень ответственные конструкции, но мы работали по специальным Тоническим Требованиям. Бывало, что трещины,

в особо ответственных местах, отыскивали при помощи оптики.

   Владимир Павлович изобразил на бумаге пяти пролётную неразрезную балку и попросил нарисовать эпюру моментов для равномерной нагрузки. Я быстренько, не задумываясь, нарисовал.

- Ну, хоть это. – Эта фраза меня почти разозлила. Я чуть было не брякнул: «А таблицу умножения спрашивать не будите?» И ещё подумал, что этот интеллигент, наверное, воображает, что он Строительную механику знает лучше моего. Вообщем из-за ГОСТов мне поставили четвёрку. Геннадий Григорьевич желая мне облегчить жизнь «удружил». В лаборатории меня спросили: -Ну, как? – Гостов не знаю, получил четвёрку. – Подумаешь! – заявил Вадик Чижевский – Я тоже не знаю!

                                                                                          4 апреля 2018 г.   

1 Программу экзамена по спец. курсу аспирант готовит сам, т.е. подбирает материал в основном такой, какой ему потребуется при исследовании той проблемы которую он хочет освятить в своей диссертации.

 2  Крылов Сергей Михайлович – доктор т. н. (профессор) НИЖБ г. Москва. 

   Ждахин Леонид Петрович - доктор т. н. (профессор) УПИ г. Свердловск.

ПРОВЕРКА УРОВНЯ ГРАМОЛТНОСТИ

В институте УРАЛГИПРОМЕЗ

 

      Весь мой маленький отдел (всего семь специалистов) сидел и упорно обрабатывал результаты обследования корпуса прокатного цеха Омутнинского металлургического завода. Я тогда был руководителем отдела Обследования Зданий и Сооружений (ООЗС) (играющий тренер). Наша работа предполагает определённую грамотность в области сопротивления материалов, строительной механики, теорий разрушения и прочее. А также, способность рассчитать любую конструкцию из любых материалов (сталь, дерево, железобетон). 

   Сижу, работаю в своём отделе. Рассчитываю усиление рамы корпуса.

В интерьере светло, солнечно. Огромные окна дают хорошую освещённость.

И вдруг, слегка потемнело. Как будь-то, набежала тучка. Это ворвались в наш зальчик: дама солидных объёмов и возраста, за ней Боровский Аскольд Владимирович – главный специалист отдела информации - знаток гостов, стандартов и всячески технических требований. Бесцеремонно присаживаются к моему столу. Дама напротив, а Аскольд Владимирович, солидный интеллигентный мужчина, профессорского вида, деликатно слева от моего стола. Дама, тоном, каким, наверное, владеют прокуроры, заявила: мы проводим проверку грамотности начальников отделов проектных институтов. Местоимением – мы – она, как бы дала понять, что за ней находится всесильный орден высоких чиновников, а не Аскольд Владимирович. У меня к вам вопрос:

- Что означает термин - конклюдентный?

- А зачем мне это знать? Из праздного любопытства? Сказано же: «а извозчики на что?» Заключать договора? Ну, у нас для этого есть ГИПы, они все говорят на чистой латыни и на других иностранных языках, даже на языке африканских улусов и на вашем птичьем. А мне бы, дай бог, наитии точное решение при расчёт статически неопределимых стержневых систем. Что опять, какому-то кипучему бездельнику из чиновников стало скучно, и он придумал дурацкие мероприятия и заодно идиотское занятие коллекционерам разных терминов на птичьем языке? Я не знаю, что означает этот термин!

Аскольд Владимирович стал торопливо спасать меня:

- Да знает он, знает! Не зря он заговорил о ГИПах, это же они занимаются заключением договоров и контрактов.

 Были ещё какие – то вопросы, но у меня видимо хватило эрудиции на них ответить.

   И они ушли. Позднее я узнал, что мне за мои «обширные» знания поставили четвёрку, начальнику большого Строительного отдела тройку. С этим термином я никогда не встречался, естественно, что он означает, не знал. Про ГИПов я заявил случайно, с таким же успехом я мог бы назвать кого угодно. Толик (Костромин Анатолий Александрович), наварное, не стал грубить. Скорей всего он заявил, что ему некогда и куда – нибудь сбежал.

                                                                                                                сентябрь   2002г.

 

 


Дата добавления: 2018-04-05; просмотров: 200; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!