Эффект К.Э.Циолковского 5 страница
В студенческой среде существовало мнение о своеобразной реакционности А. П. Соколова и о его единомыслии с Л. А. Кассо, что считалось весьма зазорным, ибо в 1916 году противостуденческое движение давало себя знать, и казачьи нагайки были наготове, а иногда и гуляли по студенческим спинам, особенно во время февральских событий 1917 года.
В Калуге жила семья бывшего директора казенного реального училища, уже знакомого нам Михаила Сергеевича Архангельского. Он, позволю себе напомнить, был женат на родной сестре Алексея Петровича Соколова. Это была весьма представительная дама, большого роста и значительных форм, с которой можно было бы писать портрет придворной фрейлины времен Елизаветы Английской или Марии-Антуанетты. У четы Архангельских было три сына. Двое из них были значительно старше меня, а третий, Борис, был моим сверстником. Не помню, в каком высшем учебном заведении он учился, но целыми днями пропадал в консерватории и, приходя ко мне, прежде всего садился за рояль и начинал играть Шопена, Листа или Скрябина. Пианист он был талантливый и оригинально трактовал музыкальные произведения. Я к нему относился дружески, и мы иногда совершали прогулки по калужскому городскому саду, разговаривая на самые различные темы. Своего дядюшку, профессора А. П. Соколова, он недолюбливал, но, бывая в Москве и исполняя желание матери, навещал «старого сухаря».
Когда я только начинал исследование о влиянии искусственных униполярных аэроионов на животных, о речи проф. А. П. Соколова 1903 года я ничего не знал. Руководящими источниками были: работы И. И. Кияницына, И. П. Скворцова, Сванте Аррениуса, библиографическая книжка Н. Коломийцева «Электричество и растения» (С.-Петербург, 1894) и работа Лоске «Сельскохозяйственная метеорология» (Москва, 1913). Изучая работу Коломийцева, я наткнулся на работы Нолле, Бертолона и многих других и немедленно отыскал их в московских библиотеках. Из обзора нескольких десятков работ, с которыми я познакомился в подлинниках, я мог сделать один вывод: надо изучать действие на организм либо только отрицательных, либо только положительных аэроионов. Нельзя смешивать вместе те и другие аэроионы, чем грешили большинство исследователей как в 18 и 19 столетиях, так и в 20 веке. Нельзя сегодня давать сеансы вдыхания положительных аэроионов, а завтра — сеансы отрицательных. Бессмысленно создавать биполярную ионизацию. Какой толк в биполярной ионизации, когда ионы одного знака уничтожаются ионами другого, причем это уничтожение происходит тотчас же на месте их возникновения. Это было мною многократно проверено опытным путем.
|
|
|
По сути говоря, полярность ионов была центральным местом всей проблемы о действии атмосферного электричества на живые организмы. Без решения его отпадала вся проблема как не имеющая никакого смысла. Решение же вопроса прочно ставило всю проблему на ноги, придавало ей строго определенную направленность и огромное научное значение. К сожалению, этой простой истины многие не понимают еще и до сих пор, после моих исчерпывающих исследований. Определить полярность целебных аэроионов — это значит решить проблему, и это было мною сделано в ясной и категорической форме. Это было очень трудным делом. Второстепенными были вопросы о дозировке и о способе получения аэроионов. Я исследовал несколько методов и остановился на одном — на электро-эффлювиальном как наиболее чистом и мощном методе. В будущем могут быть изобретены и другие способы получения отрицательных аэроионов. Но какой способ окажется лучшим — будет установлено еще не скоро. Что касается дозировки, то этот вопрос был решен нами несколько позже.
|
|
|
Борис Архангельский был человеком малообщительным. Его замкнутость имела ряд оснований: отец из него хотел сделать физика или математика, и в этом отношении у них был разлад. Моими опытами он также совершенно не интересовался. Но зато они привлекали исключительное внимание самого бывшего статского советника и его жены, которые ошибочно считали, что А. П. Соколов владеет монополией в этой области. Конечно, это было прискорбным недоразумением.
|
|
|
В 1919 году мною было с несомненностью доказано благоприятное действие на организм именно отрицательных аэроионов. Этот факт стал известен Михаилу Сергеевичу, который впервые явился в мою лабораторию, допытывался как и что и недвусмысленно намекнул на приоритет Алексея Петровича Соколова. К этому времени я уже знал о речи 1903 года и разъяснил Михаилу Сергеевичу, что имя профессора А. П. Соколова будет мною упомянуто в моей статье с соответствующим указанием о дальновидности московского ученого. Одновременно ему было сказано, что проф. А. П. Соколов в своей работе 1903 года не отдал дани важнейшему из всех важнейших в этом деле вопросов — о знаке, или полярности, аэроионов, которыми надлежит влиять на живые существа, дабы от этого воздействия была польза, а не вред.
По-видимому, эти сведения были сообщены в 1919 году из Калуги в Москву проф. А. П. Соколову, который, по ошибке считая себя пионером в этой области, возобновил свой уже давно утраченный интерес к ней и постарался в ближайшие же годы опубликовать ряд умозрительных, но тем не менее интересных статей. В них он делал двойную и прискорбную ошибку. Во-первых, он не знал литературы вопроса, даже русской литературы, а именно замечательных работ И. П. Скворцова и высказываний Н. Д. Пильчикова, которые до него (1898—1900) ставили совершенно такие же вопросы. Ни в одной из своих статей он не ссылается на своих замечательных русских предшественников. Это было более чем странным явлением. Не знал он колоссальной литературы по тому же вопросу на иностранных языках за 18—20 века. Во-вторых, он априорно и притом достаточно категорично в своих статьях 1922—1926 годов и в многочисленных публичных выступлениях в Наркомздраве РСФСР и его институтах заявлял, что только положительные аэроионы (он называл их положительными ионами воздуха) оказывают благоприятное действие. А так как он в упомянутые годы развил необычайную для своего возраста энергичную деятельность в области пропаганды ионизации воздуха, ездил на Минеральные Воды для измерения числа ионов, прочел много докладов по этому вопросу и общался с рядом редакций, где говорил о благотворном и целебном действии только ионов положительной полярности, то этим он создал крайне неблагоприятную атмосферу для моих работ, которыми я впервые экспериментально доказал, что благотворным и целебным действием обладают только аэроионы отрицательной полярности. В то время как авторитет проф. А. П. Соколова в области физики неизменно падал, непостижимо возрастал его авторитет в области медицины благодаря ряду статей 1922—1926 годов и его докладам, хотя в них он высказывал безусловно неправильное суждение о благотворной роли только положительных аэроионов.
|
|
|
Уже в начале 1920 года я почувствовал, что у нас в стране А. П. Соколовым создана настолько неблагоприятная атмосфера в отношении моих работ, что думать об опубликовании их не приходилось, и я вынужден был послать свой первый доклад знаменитому ученому Сванте Аррениусу в Шведскую академию наук.
Все свои доклады я, как правило, отправлял по адресу проф. А. П. Соколова, но не был удостоен им ни письмом, в котором сообщалось бы о получении докладов, ни ссылкой на них в его печатных трудах. Это обстоятельство меня всегда удивляло, но не сердило, и я никак не мог понять лишь одного: почему Алексей Петрович с такой исключительной горячностью пропагандирует именно положительные ионы как целебный фактор внешней среды?
«В чем тут дело? — думал я.— Не скрыто ли в этой упорной настойчивости проф. Соколова какого-либо важного факта, ускользавшего из поля моего зрения...» Я сотни раз взвешивал все данные «за» и «против», просматривал и пересчитывал первичные материалы моих опытов, которые тщательно заносил в старинную бухгалтерскую книгу. Никаких ошибок в своих подсчетах я не находил и должен был месяцами пребывать в гнетущем состоянии духа.
Во время весенних каникул 1922 года меня посетил племянник профессора А. П. Соколова, Борис, также бывший в то время в Калуге, и сказал мне, что его дядя и некоторые профессора Московского университета, в том числе и М. Н. Шатерников, не согласны с моей точкой зрения и считают, что только положительные ионы могут оказывать какое-либо действие на организм животных.
— Эти старые черти, — сказал он, — никому не дают спокойно жить. Дядюшка просто потребовал от меня, чтобы я непременно повидался с тобой и сообщил тебе эту старую новость: ни он, ни Шатерников не одобряют твоих опытов с отрицательными ионами и считают, что тебе следовало бы прислушаться к их мудрому голосу. Но я советую тебе наплевать на их выдумки и послать их ко всем чертям. Дядюшка уже давно наукой не занимается, ест шоколад, который получает по академическому пайку, и воображает, что он — соль земли... Смешно! Старый вурдалак!
Таким непочтительным восклицанием закончил свою фразу Борис.
Упорство проф. А. П. Соколова было лишено какого-либо основания, хотя я мог предполагать, что проф. Соколов, его ученики или даже врачи организовали экспериментальные исследования в Москве. Об этом, правда, племянник Соколова ничего не знал и не стал бы скрывать от меня, если бы что-либо знал... Но я был поставлен перед неизбежностью снова еще и еще раз экспериментально проверить свои прежние опыты. Только впоследствии выяснилось, что проф. А. П. Соколов вообще никаких биологических опытов не ставил и его утверждение о благотворном действии положительных ионов было досужей выдумкой. Это противоречие с результатами моих опытов меня крайне удивило, и я совместно с Л.В.Чижевским и О.В.Лесли-Чижевской решил еще раз изучить вопрос о роли только положительных ионов на животных. Эти исследования, недешево обошедшиеся нам, как известно, дали ожидаемый результат и еще раз подтвердили, что только отрицательные ионы воздуха обладают благотворным и лечебным действием.
Только однажды мои работы поколебали эту гранитную уверенность А. П. Соколова, и он, как бы невзначай, сказал о благоприятном действии ионов отрицательной полярности, пугливо упомянув тут же о Стеффенсе. Это было в 1922 году в статье «Новые задачи русской бальнео- и климатологии», опубликованной в «Вестнике рентгенологии и радиологии» (том 1. Вып. 5—6. С. 496. Петроград).
[ Стеффенс П. — автор статьи «Neber Anionenbehadlung Therap. Monatschefte». 1911. H.S.S.272.]
Наконец я решил прибегнуть к тому же оружию, что и Александр Петрович. Я делал доклады в научных обществах и размножал свои машинописные отчеты об опытах, рассылал их некоторым ученым Москвы, Ленинграда, Киева. В этом направлении неоценимую услугу мне оказал академик Петр Петрович Лазарев, имевший большие знакомства среди наших и зарубежных ученых. Но зато получить работу в любимой мною области в хорошо оснащенном институте или лаборатории мне не удавалось: в этом отношении авторитет проф. А. П. Соколова сыграл самую отрицательную роль.
Нежданно-негаданно произошли важные события, которые заставили проф. А. П. Соколова серьезно подумать о своей неблаговидной роли и искать пути для выхода из крайне неловкого положения.
После двух моих докладов о влиянии униполярных аэроионов на функциональное состояние нервной системы, прочитанных в Практической лаборатории зоопсихологии 19 и 26 марта 1926 года и ставших еще в марте известными А. П. Соколову через моего сослуживца профессора Г. А. Кожевникова, Алексей Петрович возымел желание ближе познакомиться с единственным в Советском Союзе, а может быть, и вообще своим «соперником» в области аэроионизации. В то время в СССР, да и за рубежом никто этим вопросом не занимался. Через племянника Бориса, часто бывавшего в Калуге, а также через профессора Г. А. Кожевникова я получил двойное приглашение прийти к престарелому физику, дабы установить научный контакт.
По сути говоря, между А. П. Соколовым и мною никакой распри не было. Я корректно относился к нему, хотя мы и отстаивали диаметрально противоположные взгляды.
— Надо ближе познакомиться с Чижевским, — решил Алексей Петрович, — может быть, он и прав.
Когда племянник А. П. Соколова Борис передавал мне его настойчивое приглашение, он сказал:
— Пристал ко мне этот чертов старик. Терпеть он не может ни тебя, ни Циолковского. Но тебя он все же боится, а Циолковского ни в грош не ставит, говорит: фантазер, недоучка, надобно бы запретить печатание его глупейших брошюр. Ведь это курам на смех — полет в Космос. Во-первых, это невозможно, во-вторых, излишне, и, в-третьих, кто станет жертвовать собой, чтобы полететь к черту на рога и погибнуть где-нибудь в окрестностях Луны? Только калужские недоучки могут поддерживать взбалмошные идеи Циолковского и предаваться вместе с ним мечтаниям о полете на Луну. Я удивлен, заключил он, что и Чижевский также разделяет эти выдумки. Куда конь с копытом, туда и рак с клешней!
— Ну а что ты, Борис, думаешь по этому поводу? — спросил я его.
— Право, не знаю... дело вкуса. В этих делах я ничего не понимаю — я пианист, но могу сказать, что не все придерживаются таких взглядов о Циолковском. Некоторые считают его талантливым...
— Ну а дома как у вас думают?
— Ты ведь знаешь моего отца. Он считает, что во всем мире существует только он один — великий и непогрешимый статский советник. Конечно, это смешно. Но таков его характер. Он даже мою музыку не очень-то жалует. «Толку из тебя не вышло», — говорит он.
Приглашение профессора А. П. Соколова прийти к нему для научных переговоров я все же принял, ибо пора была кончить заочную дискуссию, затянувшуюся более, чем это можно было предполагать.
Однажды летним вечером 1926 года я пришел на квартиру к А. П. Соколову, расположенную в красном кирпичном корпусе Физического института Московского университета. Дверь открыла увядшая женщина лет 45—50, жена Алексея Петровича, и пригласила меня в кабинет. Пока я шел, думал: «Старому человеку многое можно простить, только не кривду!»
А. П. Соколов ждал меня и немедленно вышел навстречу. Я узнал его с трудом. Передо мной предстал дряхлый человек с лицом, изборожденным морщинами, с небольшой седой бородой, седыми бровями, темными глазами и искусственной улыбкой. За последние годы он очень сильно похудел, постарел, сгорбился и из строгого, нелюбимого студентами профессора превратился в злобного Кощея. Эта мысль сразу пришла мне в голову. В его фигуре и во всем облике что-то неуловимо напоминало мне Кощея бессмертного. Я понял, что не старость сделала его таким неприятным, а уклад его психики. Таким он был всегда, но раньше это было менее заметно.
В то время Алексею Петровичу шел семьдесят третий год. Он извинился, что облачен в халат по случаю болезни. Любезно пригласил сесть и некоторое время, так с полминуты, пристально всматривался в меня. «И Голицын был такой же франт и независимый», — проворчал он, и это его замечание меня крайне смутило, я густо покраснел, а он, видимо, хотел было ни с того ни с сего обрушиться на меня, но вовремя сдержался, видимо, подумал: «Это человек независимых суждений, плевать ему на то, что я говорю». И он начал приторно-любезно:
— Александр Леонидович, если не ошибаюсь, а ведь мы с вами старые знакомые. Помню вас еще студентом, всегда франтиком этаким, да и с физикой у вас были кое-какие нелады, если память мне не изменяет.
— Совершенно верно, Алексей Петрович, — ответил я. — Кое-какие нелады были. Да все это дело прошлое. А вот теперь у нас имеются точки соприкосновения!
— Да, имеются! — улыбаясь сказал он.
— В области аэроионизации?
— Как, как вы говорите? — переспросил Соколов.
— Аэроионизации, аэроионы! Я ввожу эти термины в отличие от электролитических ионов. По-моему, это удобное обозначение.
— Эх вы, молодой человек, термины-то новые, а дело — старое. Я уже двадцать два года работаю в области атмосферных ионов, в основном, конечно, с точки зрения физики.
На мой недоуменный взгляд он сказал:
— Я говорю «в основном», но, само собой разумеется, я не мог обойти молчанием возможное физиологическое действие атмосферных ионов на организм.
— И совершенно правильно сделали. Вашу речь 1903 года и ваши статьи последних лет я читал с удовольствием, — сказал я. Этой фразой я хотел подчеркнуть тот факт, что в течение 19 лет А. П. Соколов не занимался ионизацией воздуха, во всяком случае ничего не опубликовал за этот большой период. Хитрый старик ничем себя не выдал и спокойно продолжал:
— Они не противоречат вашим взглядам и опытам?
— В общем — нет, а в деталях — да!
— Именно в чем же вы со мной не согласны?
— В полярности аэроионов, Алексей Петрович.
— Я это знаю и потому и просил вас посетить меня, больного старика, чтобы совместно урегулировать этот важный вопрос. Только мы должны быть совершенно откровенны друг с другом.
— Само собой разумеется, совершенно откровенны, — ответил я.
— Вы утверждаете, что на основании ваших опытов целебным действием обладают только ионы отрицательной полярности. О ваших опытах я знаю все, все ваши доклады я читал, благодарю за их присылку и нахожу их вполне достоверными, хотя ваше утверждение об отрицательной полярности противоречит некоторым моим соображениям. Сейчас я поясню, в чем дело. Как вы знаете, этот вопрос меня впервые заинтересовал в 1903 году, к которому и относятся мои первые наблюдения и первые измерения концентрации ионов воздуха на Кавказских Минеральных Водах. С тех пор у меня твердо укрепилось мнение о том, что положительные ионы должны сильнее действовать на организм, чем отрицательные. Но об этом в те годы я еще ничего определенного не писал и не говорил. Прошло около пятнадцати лет, и вот Михаил Сергеевич, ваш знакомый, мне неожиданно сообщает, что вы получаете искусственную ионизацию воздуха с помощью индукционной катушки с прерывателем и выпрямителем и воздействуете униполярными, именно униполярными, ионами воздуха на животных. Это меня заинтересовало... Говоря откровенно, к 1918 году я совершенно забыл об этих своих физико-медицинских идеях, но, узнав о том, что вы занимаетесь ими, я вновь вспомнил о них и, как вы знаете, написал несколько статей и даже вот собираюсь подать заявку на изобретение, где вместо индуктория я предлагаю трансформатор. Это удобнее. Ну и еще кое-что дополнительно... Что же касается моего взгляда на полярность, то он имеет некоторое основание. Я утверждал, что положительные ионы воздуха должны действовать положительно только потому, что сплошь да рядом во внешнем воздухе число положительных ионов преобладает над числом отрицательных. Отсюда я сделал вывод — чисто логический. Но, судя по вашим исследованиям, получается как раз наоборот. И после долгих размышлений по этому вопросу я, кажется, не могу более опровергать добытые вами экспериментальные факты. Тем более не могу, что никогда и никаких опытов с животными или наблюдений над людьми не производил. Да и Стеффенс в 1910 году лечил подагру отрицательными ионами. Кто еще интересуется этим вопросом? По-моему, никто. Во всем мире только я и вы, Александр Леонидович, размышляем над этим предметом. Вот такова моя точка зрения, таковы мои заблуждения. Что вы на это скажете?
— Я очень рад, Алексей Петрович, что между нами больше не будет вредных для дела недомолвок. Я также должен быть откровенен с вами. Я неоднократно сердился на вас, и вот почему: в течение ряда лет ни одну мою экспериментальную работу об ионах не принимали в отечественных журналах. Мне говорили: «Ваши тульские (почему тульские, а не калужские) опыты опровергнуты профессором Московского университета Соколовым. Он показал, что только положительные ионы и т. д. и т. п. Я разругался со всеми редакциями и посылаю свои доклады за границу. И в этом виноваты — вольно или невольно — вы. Вашим именем буквально жонглировали, чтобы утопить мои работы. И когда это длится слишком долго, терпеть становится просто невыносимо. Но теперь эти мытарства уже пройденный этап, я оказался победителем. (Во всяком случае мне тогда так казалось.)
— И как победитель, вы должны быть великодушны, — перебил Соколов.
— Да, конечно, я и буду им, и буду считать и всем говорить, что между нами никакой распри не было, а была дискуссия, которая кончилась в пользу эксперимента.
— Нет, — сказал профессор Соколов, — ни о какой снисходительности я не прошу. Пусть в истории науки останутся мои ошибки. Что делать... Но с вашей, Александр Леонидович, стороны это весьма похвально!
— Благодарю вас, Алексей Петрович, разрешите мне также раскрыть одну маленькую биофизическую тайну: отрицательные аэроионы действуют на организм целебно и предупредительно потому, что они являются ионами кислорода воздуха. В этом вся суть дела. При отрицательном потенциале на остриях в воздухе образуются в основном только ионы кислорода. Это я доказал рядом очень простых опытов, над которыми бы современные химики посмеялись. Здесь я слишком зашел вперед. Но мне всех этих насмешек достаточно: я выдвигаю это в качестве аксиомы. Впоследствии, когда у меня будет соответствующая лаборатория, я докажу и в этом отношении свою правоту. Кроме того, Алексей Петрович, хочу вас предупредить, что методом электрического эффлювия ученые уже пользуются с середины 18 века. Назову вам такие имена, как Бертолон, Вольта, Марат. Следовательно, никакого изобретения и никакой новизны в этом способе получения униполярных ионов нет. Это, Алексей Петрович, вы должны иметь в виду, дабы не получилось конфуза. Я применяю этот способ с 1918 года, что всем известно из моих докладов. Все прочие способы, которые я испробовал, оказались значительно грубее, хуже и грязнее, они не дают ионов кислорода воздуха.
— Вы упорны? — спросил Алексей Петрович.
— Очень, — рассмеялся я.
— Да, с вами мне при моих семидесяти двух годах тягаться трудно.
— А зачем же тягаться? — удивленно спросил я.
— Да я пошутил. Теперь между нами мир, гладь и божья благодать. А то ведь и вы мне немало испортили крови со своими отрицательными ионами. Однажды профессор Шатерников принес мне уже полученный мною от вас доклад, размноженный кем-то в университете, и говорит:
— У вас, Алексей Петрович, в Туле (он тоже мне сказал в Туле) появился соперник. Прочтите, как непочтительно он говорит о ваших работах. И я прочел: «Вопреки априорному мнению профессора Соколова положительные ионы оказывают вредное действие». Кто-то ваш доклад, чтобы насолить мне, размножил у нас на машинке и раздал многим профессорам нашего университета, и потом почти ежедневно кто-нибудь мне говорил: «Вы читали доклад Чижевского? Он опровергает ваши доводы. Он просто компрометирует вас как физика» или еще крепче: «Чижевский своими опытами от Соколова и мокрого места не оставил», «Чижевский уничтожил Соколова». Но пожалуй, больше всего меня поразил наш почтенный Петр Иванович Карузин, когда мы с ним встретились во время праздников в актовом зале. Он сказал: «Вы, Алексей Петрович, знаете о работах Чижевского? Он у меня в течение двух лет анатомировал легкие и что-то там все искал. Строение легких он знал великолепно. Это был его конек — бронхи, легкие и кровеносная система. А вот теперь он пишет об ионах воздуха и считает, что они проникают вместе с кислородом в кровь через стенку альвеол. А кроме того, он нашел какие-то решительные противоречия вашим взглядам. Вчера мне один наш профессор говорил, что «Чижевский забьет Соколова». Так мне и передали. Странное слово — «забьет». Вы, Александр Леонидович, должны понять, как мне при моем несколько строптивом (признаюсь, что так) характере «приятны» были эти сообщения. Однажды, проходя мимо лаборатории К. П. Яковлева, я услыхал следующую кем-то брошенную фразу: «Соколов хотел сделать котлету из Голицына, но Голицын попал в академики! Теперь Чижевский уже сделал котлету из Соколова, но Соколов академиком не будет». Да, Борис Борисович Голицын был такой же независимый, как и вы. Но мне не нравился его тон, он был просто мужик мужиком, грубияном, а вы куда галантнее его. Я не терпел Голицына, но вы — другое дело, и я был бы не прочь провести какое-либо интересное исследование совместно с вами, Александр Леонидович! Это сблизило бы наши имена как исследователей...
— Отлично, Алексей Петрович, я очень рад этому. Как раз несколько дней назад Петр Петрович Тутышкин предложил мне организовать в Туберкулезном институте наблюдения над больными, которые будут лечиться отрицательными аэроионами. Разрешите мне пригласить вас принять участие в этой работе в качестве авторитетного консультанта-физика.
— Спасибо, очень рад, что ж, поработаем вместе. Хотя я и ошибался, но я ветеран этого вопроса. Не правда ли? И хорошо бы объединить наши имена в одной работе. Это прекратило бы ехидные или злые толки. С дипломатической точки зрения такого рода научное содружество было бы в равной мере приемлемо и для меня, и для вас.
Он опустил голову, но глаза его из-под очков пытливо смотрели на меня. Я наклонил голову в знак согласия, и мне кажется, что в этот момент я понял многое.
Вот что, мне кажется, я понял. Необычайное упорство А. П. Соколова в отношении непризнания ценности моих работ и в отстаивании неверной точки зрения в отношении полярности аэроионов объяснялось тем, что с некоторых пор он стал, неожиданно для самого себя, придавать очень большое значение своим работам в данной области и потому отстаивал приоритет своей статьи 1903 года и значение своих статей, написанных в 1922—1926 годах. С 1903 по 1919 год А. П. Соколов, очевидно, забыл даже думать о воздушных ионах, ибо они никогда не составляли предмета его глубоких исследований, над которыми он много потрудился и много размышлял, а были, так сказать, его приватным развлечением, не лишенным приятности и интереса, которые давали ему возможность не один раз ездить в командировки на Кавказские Минеральные Воды (да еще с помощниками) и тем самым стяжать известность среди врачей физиотерапевтов и бальнеологов, обладающих в большинстве случаев слабым знанием основ физики. Кроме того, добросовестность требует признания и другого важного факта. Как его первая статья 1903 года, так и последовавшие через 19 лет статьи в области биологического действия ионов полностью опирались на работы зарубежных ученых — Каспари, Ашкинасса, Чермака, Пикарда и многих других и, таким образом, являлись статьями компилятивного характера. Оригинальными главами в них были главы с чисто физическим содержанием: сводки его многочисленных измерений числа ионов воздуха разных кавказских курортных местностей. В те годы во всем мире эти работы считались очень модными. Начатые мною экспериментальные работы неожиданно воскресили его совсем было угасший интерес к этому вопросу. И вдруг на старости лет он увидел, что прошел мимо очень важного научного факта, который мог бы принести ему в то время славу первооткрывателя. Конечно, это тоже было заблуждением А. П. Соколова, ибо задолго до его первой статьи на ту же тему были написаны целые умозрительные книги как в России, так и за границей. Такого рода скептическим отношением к моим экспериментальным исследованиям, которые впервые пролили свет на значение полярности аэроионов, он поставил выше истины свои личные, чисто эгоистические чувства и интересы, не заботясь о том, что это может затормозить всю работу в этой важнейшей области биологии и медицины. Все это мне стало ясно сразу. И в его осторожных вопросах, и в том резко преувеличенном значении, которое он придавал своим работам в области ионизации воздуха, я почувствовал всю горечь старости, не желающей признаваться в ошибках и ловящей уходящие возможности.
Тут нам подали чай, и разговор перешел на другие темы. Так были установлены новые отношения между двумя людьми — старым и молодым, о которых говорили, что они враги.
Профессор П. П. Тутышкин по прозванию Долговязый Американец долго тянул с началом работ и под разными предлогами откладывал встречу для обсуждения методики наблюдений. Это был тот самый профессор Петр Петрович Тутышкин, который однажды познакомил меня с профессором какого-то американского университета Верой Данчаковой. Эта ученая дама одно время высылала мне из-за границы большое количество книг по биохимии и биофизике. При встрече должен был присутствовать и профессор Соколов. Неоднократные напоминания не приводили ни к чему. Между тем наблюдения в аэроионоаспиратории в Лаборатории зоопсихологии и наблюдения над больными д-ра Н. К. Утц при моей авторской консультации уже дали интересные результаты. Об этих работах заговорили в Москве как во врачебных, так и в других кругах. Корреспонденты хлынули ко мне на квартиру. Но я отказывался давать интервью под предлогом незаконченности исследований. Тем не менее корреспонденты раструбили о моих работах по всему миру.
Когда осенью того же 1926 года я зашел к Алексею Петровичу вручить ему одну из моих рукописей для ознакомления и одновременно передал брошюру К. Э. Циолковского «Ракета в космическое пространство», он сказал:
— И охота вам, Александр Леонидович, заниматься такими блажными вопросами! Ракета в космическое пространство — ведь это же чепуха, ерунда, фантазия калужского учителя! Я о нем кое-что слышал от Михаила Сергеевича и знаю также, что вы дружите с Циолковским! Это только роняет вас в глазах настоящих ученых, поверьте мне!
Речи такого рода я уже слышал не раз, привык к ним и не вступал обычно в излишние споры, и не потому, что мне они надоели, а потому, что они не приводили к ожидаемым результатам.
Люди в шорах договаривались до крайнего предела, который в наши дни можно назвать полицейским. Они договаривались даже до необходимости запретить К. Э. Циолковскому вести свои математические вычисления и думать над ракетодинамикой. Запретить! Но как наложить узду на мышление человека, который не требовал ничего, кроме возможности опубликовывать свои мысли, дабы они стали достоянием его народа, достоянием человечества?
«Запретить Циолковскому!» — вот боевой клич группы воздухоплавателей, ум которых не дорос до понимания принципов ракетодинамики и космонавтики.
Дата добавления: 2015-12-20; просмотров: 26; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!