Марта 1976 года. Первая репетиция на сцене. 4 страница

Откровенно грубым Павлин все же боится быть, Чугу-нов все-таки повыше рангом, может пожаловаться Меропе. Но очень хочется нахамить, сказать все до конца... РЫЖУХИН. Он и нахамил.

ТОВСТОНОГОВ. Это вырвалось, он не хотел хамить, и ему кажется, что он держится в рамках. Он сказал мало по сравнению с тем, что ему хотелось сказать. (Рыжухину.) Ж е л а я найти контакт с Павлином, Чугунов ни в коем случае не должен терять своего достоинства. Он всегда соблюдает реноме, особенно в общении со слугой. Сладкие нотки в голосе мельчат образ. Достаточно того, что вы снизошли до разговора с ним на равных. Это уже акт с его стороны, но он не заискивает. Иначе мы не поверим, что Чугунов носил мундир и при крепостном праве был господином. Получается маленький человечек. А он Меропу в кулаке держит и до приезда Беркутова имеет большое влияние на весь ход событий в губернии. Должна быть известная значительность. Он для нас — волк, только после приезда Беркутова овцой станет. (Гаричеву.) Для Павлина в этой сцене важнее всего проблема Аполлона. Он даже идет на контакт с Чугу-новым, полагая, что в этом вопросе Чугунов на тех же позициях. Это нарыв, который вот-вот лопнет. И вы должны искать сочувствия даже в этом неприятном для себя человеке. Здесь — поворот отношений. Вы здесь дол­жны объединиться с Чугуновым. Пристрастие Меропы к Аполлону настолько сильно, что с этим ничего сделать нельзя. Она ему все прощает, это ее ахиллесова пята. Уж такая строгая дама и вдруг — слабость к этому пьянчуге. (Рыжухину.) И Чугунов хочет найти контакт с Павлином, чтобы разведать ситуацию, понять, что проис­ходит. Идет борьба за власть в доме Мурзавецкой. Павлину не нравится, что Чугунов в последнее время имеет большое влияние на барыню.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого и Гла­фиры.

ТОВСТОНОГОВ (Щепетновой). Он вечно вас задевает, а вам он не нужен, для вас он не жених. Она деви­ца расчетливая и всех людей делит на нужных и не­нужных.

Он вечно пьяный, заигрывает, пристает, и тянется это уже давно. Отсюда ее холодное «что вам угодно?». Она, кроме всего прочего, боится с его стороны разоблачения своей «святости».

Аполлон чувствует, что здесь что-то не так, она выдает себя не за ту, что есть на самом деле.

Сцена повторяется еще раз.

ТОВСТОНОГОВ (Щепетновой). «Не думаю, чтобы она была вами довольна» — имеется в виду Мурзавецкая, но надо подложить под эти слова и другой смысл — «я тоже вами недовольна, вообще вами трудно быть доволь­ным кому бы то ни было, так вы себя ведете». (Богачеву.) Перед тем, как Аполлон передаст поклон от Лыняева, должна быть такая же игра, как с передачей письма, когда он заставляет Глафиру танцевать. Он подметил ее отношение к Лыняеву. Мурзавецкий вообще не лишен наблюдательности, несмотря на свое пьянство. (Щепет-новой.) Глафире это пропускать нельзя. Здесь и другая тема — если действительно был поклон, и Аполлон не врет, значит, она обратила на себя внимание Лыняева. «Что это ему вздумалось?» — очень серьезно. Это не Аполлону адресовано, а себе. Мурзавецкий развлекается: «важность на себя напускаете», заводите шуры-муры да еще важничаете, в своем монашеском обличье. Известно, что разоблачение Глафиры происходит в первой же сцене. Все здесь уже задано — игра в святость и интерес к Лы-няеву.

Е. ПОПОВА. Мне кажется, что Глафира ни за что не покажет Аполлону, этому ничтожеству, что ее всерьез интересует Лыняев. Сейчас получается, что она выдает себя.

Снимается неожиданность ее откровенности с Купави-ной во втором акте.

ТОВСТОНОГОВ. Раскрывать до конца это нельзя, но небольшой прокольчик сыграть надо. Важно, что Мурза-410

вецкий заметил ее интерес к Лыняеву еще раньше, до этой сцены.

Первое действие. Сцена Мурзавецкой и Апол­лона.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Очень важно, когда заго­варивают о полку и о позорном из полка изгнании, Апол­лон подкладывает под это какую-то романтическую леген­ду.

БОГАЧЕВ. Там есть такие слова, как «судьба», «рок», «несправедливость».

ТОВСТОНОГОВ. Этого, по вашей версии, никто никогда не понимал, и вас должно искренне оскорблять всякое упоминание истории в полку.

БОГАЧЕВ. Особенно его это травмирует, когда он напивается.

ТОВСТОНОГОВ. Там произошло нечто очень несправед­ливое — вот что он проживает. БОГАЧЕВ. Они там меня не поняли.

ТОВСТОНОГОВ. Допустим, вы утащили из кармана приятеля пятерку на водку и были схвачены за руку. Но вы-то считали, что одалживаете эти деньги. БОГАЧЕВ. Я действительно хотел их отдать! ТОВСТОНОГОВ. А этому никто не поверил! Вас из-за этого выгнали из полка. И даже родная тетка в это поверила. У вас открытая, больная рана, иначе эту сцену не сыграть, будет простая информация. Необходимо, чтобы у этой истории было осязаемое и конкретное прошлое, вами нафантазированное и прожитое. В пьесе вообще важно, чтобы любая информация лежала на конкретной жизненной основе. Только тогда будет живая связь между персонажами. Обязательно нафантазируй­те живую плоть отношений, обстоятельств, чтобы они обусловливали каждый драматургический поворот. Это относится ко всем. (Тарасовой.) Вот вам обязательно надо нафантазировать историю о том, как вы, дворянка, попали в положение приживалки.

ТАРАСОВА. Как получилось, что я попала в такую за­висимость от Купавиной?

ТОВСТОНОГОВ. Более зависимого положения, чем у приживалки, не бывает. Вас кормят, поят бесплатно, у вас нет ничего своего, положение самое унизительное. Инте­ресно, как вы дошли до этого, почему вы оказались у

Купавиной, связано ли это с Купавиным — все эти обстоятельства вам должны быть ясны, чтобы понять природу своей жизни. И почему к вам все-таки относят­ся с уважением? Вот Лыняев вас возит... БАСИЛАШВИЛИ. Но Лыняев при ней говорит, что Купавина навязала ему Анфусу. Э. ПОПОВА. Это шутка.

ТОВСТОНОГОВ. Милая светская шутка. Он ее все-таки возит, Мурзавецкая ее угощает, Купавина поручает ей принять гостей, Анфуса у нее за хозяйку, и в картишки с Чугуновым играет, словом, живет светской жизнью русских помещиков, не имея за душой ни гроша. Почему она разорилась, что с ней случилось? Надо все это сочинить для себя, чтобы понять свое место в этом кругу, чтобы не было белых пятен. Вот Басилашвили правильно хочет определить, что такое мировой судья в те времена. БАСИЛАШВИЛИ. А что толку?

ТОВСТОНОГОВ. Сразу толк не появится. Я не имею в виду, что вы все узнаете про мирового судью и на другой же день блистательно сыграете роль. Идет процесс накопления, и он должен идти — вот я к чему призываю. Это относится и к Горецкому. Что такое в его жизни школа землемеров? У него серьезное образова­ние — и вдруг этот переход к составлению подложных писем. Как это возникло у Горецкого? Как открылся его «талант»? Как его открыл Чугунов?

РЫЖУХИН. Он наверно клянчил у меня денег на выпивку, а у меня много бумаг лежало. Я ему поставил условие: перепишешь, дам двугривенный. Сел, переписал. Я пришел в восторг от его почерка. И тут же подумал: нельзя ли его талант себе на пользу обратить? ТОВСТОНОГОВ. У меня призыв ко всем — нафан­тазировать реальную жизнь своих героев.

Повторяется сцена Мурзавецкой и Аполлона.

ТОВСТОНОГОВ. Чем же он ее так смягчил, что она

водку дает?

БОГАЧЕВ. Для нее он все равно хороший, хоть и

пьяный. Такой родной, такой хороший.

ТОВСТОНОГОВ (Э. Поповой). Одна секунда настоящего

испуга должна быть — а вдруг в самом деле умрет? Шутит,

шутит, а вдруг правда? В сердце даже резануло.

Сцена повторяется. На этот раз слова «ничего, пройдет» Э. Попова произносит с какой-то слабой, неожиданной неувереннос­тью.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Не пропускайте слов «без покаяния». Он ведь знает ее религиозность, поэтому рассчитывает, что страшнее угрозы для тетки быть не может.

Ноября 1979 года.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого, Пав­лина и Власа.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Для бесед с Тамерланом вам

надо набрать как можно больше собачьих терминов.

За окном должен возникнуть большой собачий скандал,

голос Мурзавецкого должен его перекрыть.

БОГАЧЕВ. Моя главная задача: пока тетка не пришла,

уйти в свою комнату и лечь — оттянуть неминуемый

скандал.

Это для меня сейчас важнее, чем водка. ТОВСТОНОГОВ. Для вас всегда важнее водка. БОГАЧЕВ. Водка важнее? ТОВСТОНОГОВ. Безусловно.

БАСИЛАШВИЛИ. Мне кажется, что, хотя скандал, конечно, ему неприятен, Аполлон не так уж его боится. Это было уже множество раз, и он отлично знает, что тетка его любит.

БОГАЧЕВ. Это понятно, но из трактира насильно меня вытащили в первый раз.

БАСИЛАШВИЛИ. Ну и что? А потом он был не в трак­тире, а на охоте, в трактир зашел на минутку. Аполлон сам в это верит. Охота — его алиби.

БОГАЧЕВ. Все мои усилия направлены на то, чтобы до ее прихода получить водку.

ТОВСТОНОГОВ. Но с Павлином у вас сложные от­ношения. Он вас недолюбливает, все доносит Мурза-вецкой.

Надо начать очень издалека. БОГАЧЕВ. С подготовочкой. ТОВСТОНОГОВ. Да, очень длинная подготовка при

полном к нему пренебрежении. Должен сработать вековой рефлекс — барин приказывает принести водки, слуга обязан принести и подать.

Сцена повторяется.

ТОВСТОНОГОВ. Интересно, что тут происходит с Власом, когда лучше его выпустить? БОГАЧЕВ. Влас Аполлона тоже не любит. ТОВСТОНОГОВ. Никакой дружбы у вас нет. (Москвину,) Вы выполняете задание — вас послали в трактир за бари­ном, и вы его привезли; какой он есть, таким вы его взяли и доставили на место.

М О С К В И Н. Наверное это было не так просто, Аполлон сопротивлялся, мог даже ударить.

БАСИЛАШВИЛИ. Интересно, как Влас доставил бари­на. Я бы не послушался слугу. ТОВСТОНОГОВ. Приказ тетки, коляска. БАСИЛАШВИЛИ. Ну и пусть один едет в этой коляске, а я остаюсь в трактире.

ТОВСТОНОГОВ. У него еще не такая степень опьянения, чтобы ослушаться тетку, он знает, чем ему это грозит. Недаром ему необходимо «добавить», из-за этого у него тяжелое состояние. Когда он спрашивает, «где ма тант?», он решает: успеет или не успеет выпить. Страха тут нет. (Москвину и Гаричеву.) Когда Аполлон говорит об охоте, слуги переглядываются, они прекрасно понимают, что никакой охоты не было. Пустой ягдташ Павлин демонстрирует зрителям — «перышка даже нет». Аполлон объясняет неудачную охоту плохими приметами и пока­зывает, сидя в кресле, как он прицеливался, как слу­чилась осечка. Вот в кресле, он и охотится по-настоя­щему. На практике охота ему не удается никогда — то встретит кого-то, то ружье даст осечку, то трактир попадется по дороге. Может быть, Аполлон по существу человек тихий. Вся пластика, поведение — буяна, а раз­говаривает тихо. Кроме «диалогов» с Тамерланом.

Четвертое действие. Сцена Купавиной и Гла­фиры.

ТОВСТОНОГОВ. Глафира довольна предыдущей встречей с Лыняевым? Считает ее своей победой или поражением?

ЩЕПЕТНОВА. Победой.

ТОВСТОНОГОВ. А как говорит об этом? ЩЕПЕТНОВА. Говорит как о неудаче.

ТОВСТОНОГОВ. Значит, она и перед Купавиной играет. Не говорит ей правды, скрывает свой первый победный шаг.

Е. ПОПОВА. Почему это победа?

ТОВСТОНОГОВ. Она добилась, чего хотела. Если исклю­чить его последний монолог, которого она не слышала, то все идет как надо: он слушает ее, говорит комплименты, даже любезничает и целует ручки. Е. ПОПОВА. Но до женитьбы еще очень далеко. ТОВСТОНОГОВ. Это было бы уж слишком легко. Ей удается первый шаг.

Лыняев же не может жениться после первого свидания, его надо завоевать.

Е. ПОПОВА. Но ей надо срочно выйти замуж. БАСИЛАШВИЛИ. Она просто боится сглазить. ТОВСТОНОГОВ. Нам выгоднее, чтобы Глафира скрывала свою радость. Конечно, женитьбой еще не пахнет, но дело идет на лад.

БАСИЛАШВИЛИ. Глафира была раньше так откровен­на с Купавиной, раскрыла ей свои карты, что же ей теперь скрывать от нее?

ТОВСТОНОГОВ. Если бы ничего не получилось, она поделилась бы с ней, а сейчас боится, как бы не испор­тить дело.

Таков характер Глафиры. С Т Р Ж Е Л Ь Ч И К. Он говорит, что все его любезности — шутка. Так оно и есть, ведь она сама попросила его ухаживать за ней при людях.

ТОВСТОНОГОВ. Глафира говорит обратное тому, что думает. Она же знает, что Лыняев распалился всерьез. У нас должно быть ощущение — кто кого? Мы еще не знаем, что получится. Два боксера после первого раунда разошлись по углам и сели под полотенца. Два удара она нанесла сильных, но это еще не победа — впереди два раунда.

Э. ПОПОВА. Еще не победа?

ТОВСТОНОГОВ. Нет. Но первый раунд она провела хорошо. Два-три удара было прекрасных, и он, пошаты­ваясь, пошел в свой угол. Что будет дальше — неизвест­но, говорить об этом рано.

Э. ПОПОВА. Но она действительно была откровенна с Купавиной до конца.

ТОВСТОНОГОВ. Тогда, когда ничего реального не было. Купавина была ей нужна, чтобы встретиться и сблизиться с Лыняевым. А когда она уже сделала конкретные шаги — другое дело. В этом вся Глафира.

КРЮЧКОВА. Мне кажется, что угрожающее письмо Мурзавецкой — большой удар по Купавиной. До сих пор она не придавала серьезного значения ее претензиям, а здесь вдруг поняла, что попалась, придется платить тридцать тысяч.

ТОВСТОНОГОВ. Это письмо — крупное событие. Но мы еще говорим о первой сцене с Глафирой, о ее первой половине. Что происходит с Купавиной?

КРЮЧКОВА. Тут очень важно, что «мой», Беркутов, при­езжает.

ТОВСТОНОГОВ. Какое здесь главное исходное обстоя­тельство? Если в первой сцене с Глафирой ей было очень важно и интересно, что происходит между Глафирой и Лыняевым, то здесь она больше делает вид, что ее все это по-прежнему интересует. Здесь она занята собой — приез­жает Беркутов. Это главное обстоятельство до появления письма Мурзавецкой. Этим надо жить. Глафира чув­ствует, что Купавиной не до нее. В этом одна из причин, почему и она не раскрывается. Глафира живет ликующим чувством предвкушения борьбы. А Купавина занята своим чувством к Беркутову. Две женщины в канун бурных свершений.

Э. ПОПОВА. Поэтому каждой тут не до другой. ТОВСТОНОГОВ. В отличие от первой сцены, где у них был складный дуэт, здесь они живут отдельно, каждая по-своему.

КРЮЧКОВА. А письмо?

ТОВСТОНОГОВ. А письмо знаменует полный поворот в отношениях с Мурзавецкой — это настоящий шантаж. Э. ПОПОВА. Ославлю!

ТОВСТОНОГОВ. Просто пустит ее по миру. Е. ПОПОВА. А Глафира знает, что это писал Горецкий, что все обман, подлог.

ТОВСТОНОГОВ. Она не может сказать это Купавиной, которая по своей наивности сразу же сошлется на нее — «Глафира сказала». А Глафира боится Мурзавецкой. К тому же все это ее не так уж и волнует.

Ноября 1979 года.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого, Пав­лина и Власа.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Какое бы причудливое положение Аполлон ни принял, ему все равно хорошо. Ничего нельзя пропускать. Он фиксирует укоризненные взгляды слуг, которые не верят, что Аполлон был на охоте. Произносит монолог о неудачной охоте с полной убежденностью, что это было на самом деле. Одно пере­ходит в другое, все естественно, меньше суетиться, но уж если жест так жест — неожиданный и нелепый. Не теряйте импровизационное состояние, вы хорошо импрови­зируете, но если потерять суть, импровизация может увести вас в сторону. Нафантазируйте жуткую сцену, как вас, барина, офицера, дворянина, тащит слуга на глазах у всего города.

МОСКВИН. Я пришел в трактир, сказал, что по велению Меропы Давыдовны, взял его головой вниз, как барана, и унес.

ТОВСТОНОГОВ. Все это и надо протянуть в данной сцене, а не просто нафантазировать для себя. Мне важ­но отношение всего дома к Аполлону.

Первое действие. Сцена Мурзавецкого и Гла­фиры.

ТОВСТОНОГОВ (Е. Поповой). Я думаю, что Глафире очень трудно все время находиться в облике послушницы. Ходить в черном, отстаивать по многу часов в церкви. Сейчас такой момент, когда можно все с себя сбросить. С Аполлоном она не считается. Должен быть выход молодой козочки — сбросила с себя постылую оболочку и выскочила порезвиться. Аполлон вас задерживает, ме­шает. С этого начинается роль.

Сцена повторяется.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). «Шуры-муры завели?» — это не надо говорить в духе Яго, легче — от меня, мол, ничего не укроется, я все знаю. (Поповой.) Не надо ни на чем задерживаться, все очень легко.

БОГАЧЕВ. Это его постоянное развлечение — заигрывать с Глафирой, поддразнивать ее.

ТОВСТОНОГОВ. Он это делает бесцельно, просто препро­вождение времени. Все это прелюдия к тому, чтобы занять денег.

БОГАЧЕВ. У нее?

ТОВСТОНОГОВ. Хотя бы и у нее, он все время об этом думает. Когда она уходит, испортилось настроение — неудача. Не надо было сразу передавать ей привет от Лыняева, поторопился. Не надо проявлять никакой мужской заинтересованности, все это на пустой основе. (Поповой.) Представьте себе, что вы бежите в сад, пока­чаться на качелях, размяться после церковного стояния. (Богачеву.) И все-таки главной всегда остается задача раздобыть водки. Это как болезнь, это единственное, что для него серьезно.

БОГАЧЕВ. Значит, это не просто удовольствие, а необхо­димость.

ТОВСТОНОГОВ. Хорошее настроение у него может быть только тогда, когда вот-вот поднесут. Вы хорошо нашли, что он не хочет пить под взглядами слуг.

Повторяется сцена Мурзавецкого, Павлина и Власа.

ТОВСТОНОГОВ. Сейчас неясно, как вы относитесь друг к другу. (Москвину.) Вам обязательно надо быть в союзниках с Павлином — вы оба относитесь к молодому барину крайне неодобрительно. (Богачеву.) Представляе­те себе ваше положение? Под неодобрительными взгляда­ми слуг вам надо еще оправдываться, почему пустой ягдташ; объяснять, что охота — ваша страсть, что вы без нее жить не можете. Вам надо найти какую-нибудь пе­сенку. Не пойте ее все время, но она в вас засела. Сделайте какую-нибудь звуковую непрерывность, вы ее все время слышите и моментами она из вас как бы выры­вается.

Сцена повторяется еще раз.

ТОВСТОНОГОВ (Богачеву). Не надо суетиться, все время должно быть свободное тело. Ничего не надо фиксировать, все рождается сию минуту. Водку просите

как-то мечтательно, ласково: «Человек, водки!» (Гариче-ву.) Подороже продавайте свое согласие. Довел барина до унижения и довольный пошел за водкой. Аполлон перед ним заискивает, жалко улыбается — «Адски хочет­ся, братец». Вот теперь можно дать. (Богачеву.) Опас­ная роль. Надо очень тонко сыграть. Создать, например, целую гамму опьянения. Не громкую. Это не пьяный купчик. Больше неожиданностей.

БОГАЧЕВ. Боюсь наиграть, и от этого наигрываю еще больше. Еще не чувствую...

ТОВСТОНОГОВ. Конечно. Попробуйте искать его изнут­ри, с пластикой у вас все в порядке, нужен только точный отбор, чтобы не было внешней суеты. Ни в коем случае не переходите в актив, потом найдем, где добавить. Воспитайте в себе покой и физически свободное тело. Когда я понимаю, чего вы хотите, сразу становится интересно, как только вы начинаете изображать просто пьяного человека — скучно.

Декабря 1979 года.

Первое действие. Сцена Мурзавецкой и Лы-няева.

БАСИЛАШВИЛИ. Как относится в этой сцене Лыняев к Мурзавецкой? Подозревает он ее в подлогах? ТОВСТОНОГОВ. Нет. Она — жертва.

БАСИЛАШВИЛИ. Как складывается день? Сегодня вос­кресенье, все в церкви, потом Лыняев заехал в Гостиный двор, встретил там Купавину и Анфусу, Купавина навязала ему Анфусу, попросила отвезти к Мурзавецкой. Лыняев ехать туда не хотел, придется разговаривать, открывать Меропе глаза, а он этого не хочет. Можно вначале сыграть мизантропа — что же это делается: ради денег люди идут на все! Или он человек более легкий? ТОВСТОНОГОВ. Только не мизантроп, это не свойствен­но Лыняеву.

БАСИЛАШВИЛИ. Значит, он не Флор Федулыч, а скорее отец из «Последней жертвы».

ТОВСТОНОГОВ. Зачем проводить аналогии с другими пьесами? Давайте черпать ассоциации из жизни.

Б А С И Л А Ш В И Л И Я хочу за что-то зацепиться, от чего-то оттолкнуться. Я думал, что вначале это хмурый человек, а потом раскрывается.

ТОВСТОНОГОВ. Нет, нет, не тот характер. Он человек открытый.

БАСИЛАШВИЛИ. А что значит это «ух!», с которым он появляется?

ТОВСТОНОГОВ. Жарко, он толстый человек, ему труд­но передвигаться. Добрый, хороший человек, и все вокруг хорошо, только в последнее время завелась в округе какая-то грязь, и он это открыл.

БАСИЛАШВИЛИ. И я, Лыняев, этого волка скоро поймаю. Он-то считает, что ему удалось всех одура­чить, а я нарушу его покой, его планы, разоблачу, выведу на чистую воду, и все опять будет хорошо. ТОВСТОНОГОВ. Вот это верно. Первая сцена для Лыняева — визитная карточка, и он сразу должен за­воевать наши симпатии. Мизантропию здесь никак не протащить. И зачем? Это впоследствии никак не разо­вьется.

БАСИЛАШВИЛИ. Почему Лыняев вдруг начал ловить мошенников? Невмоготу стало видеть, что делается вокруг? Он мировой судья, хорошо говорит. ТОВСТОНОГОВ. Надо бороться со злом. Это заложено в нем, сидит в нем? БАСИЛАШВИЛИ. Да.

ТОВСТОНОГОВ. Это — главный стимул. И вы должны обмануть нас. До приезда Беркутова мы должны верить, что вы всех разоблачите, что вы что-то знаете и нахо­дитесь на верном пути. Островский создает здесь лож­ный ход, за который нам надо зацепиться, он поможет создать остроту. В предыдущей сцене мы видели, как завязывается мошенничество, а здесь приходит человек, от которого никак не ждешь решительных действий, тол­стый, добродушный человек, которому противопоказано разоблачительство, и вдруг именно он говорит о вол­ках так, как будто все уже знает. У нас возникает ощущение обманчивости его добродушия, мы должны поверить, что он вот-вот что-то зацепит, кого-то пой­мает, а потом оказывается, что это ложный ход. Но он должен быть закономерен. Потом Лыняев все отдаст Беркутову и сам не заметит, как в этой борьбе оказал­ся овцой, съеденной волком по имени Глафира. Вот об-420

щая схема роли, ее движения. Первый ход — прямая провокация. Надо сыграть еще все конкретные обстоя­тельства — жаркий день, вас заставили тащиться с Анфусой, вы бы давно уже лежали у себя на диване вместо того, чтобы ехать в дом, который вам не очень симпатичен, нужно к тому же соблюдать этикет по отно­шению к Мурзавецкой, ему хочется как можно скорее унести отсюда ноги.

БАСИЛАШВИЛИ. Я не могу сразу уехать? ТОВСТОНОГОВ. Надо посидеть, поговорить... И вроде он все эти условия выполнил.

БАСИЛАШВИЛИ. Но он откровенно говорит Меропе: «У нас одна беседа: ближних судить». Это и навело меня на мысль о мизантропии. К этой реплике можно подойти по-разному. Мы, мол, поставлены с вами в такое положение, что нам остается только ближних судить. Или — вы в вашем доме только этим и занима­етесь. А третье — шутка.

ТОВСТОНОГОВ. Да, это шутка, и я бы делал это как можно смелее. Но вместе с тем в каждой шутке есть доля правды. Мы должны это понять. Через это про­читывается и его подлинное отношение к Мурза-вецкой.

ОЛЬХИНА. Для нее это опасный разговор, его шуточ­ки она воспринимает как намеки, имеющие к ней не­посредственное отношение.

ТОВСТОНОГОВ. Она даже не пытается выяснить, на что он намекает, что ему известно. Она уходит от раз­говора. Почему? Потому что ей уже жжет руки задуман­ное ею дело, а он человек для нее не опасный. Она Лыняева, как противника, врага, не воспринимает. Его не следует опасаться. Она умный психолог и в резуль­тате окажется права. На что-то он там набрел, но он не может знать о ее участии в подлогах. Значит, это пустой разговор вообще. Она его вышучивает — почему никуда не ездишь? Боишься? Надо его высмеять, а вы всерьез с ним разговариваете, поэтому ничего не полу­чается. Нет вашего к нему отношения. Он для вас — пустобайка, болтун, не страшный человек. БАСИЛАШВИЛИ. Так оно и есть на самом деле. ТОВСТОНОГОВ. Она одна знает ему цену — она умная женщина. А мы, зрители, должны здесь клюнуть на то, что она недооценивает противника. Здесь ложный ход

и тянется он долго, до приезда Беркутова. Давайте еще раз, только не торопитесь. Поначалу Мурзавецкая должна насторожиться на реплику: «Завелся в нашем округе какой-то сутяга», а вы это пропускаете.

Сцена повторяется.

ТОВСТОНОГОВ (Басилашвили). Я довел бы всю сцену до крайности. Вообще все это очень смешно. В каждом повороте найдите смешное, в каждом повороте. Он будто забавляется — «волка поймаю» — и хохочет. Сейчас это звучит чересчур разоблачительно. А он никакой не разоблачитель. Поэтому Мурзавецкая и не обратила на его слова внимания, она его ни во что не ставит. «Боюсь» — это признание тоже должно прозвучать ве­село: вот я такой, взрослый, толстый человек, а боюсь, что женят. Это — тоже шутка. Если он впрямую объяв­ляет, что боится, а потом его действительно окрутят — это примитив. А если он понимает, что действительно боится, и знает, что боится, и вышучивает за это сам себя, будет юмор. Попробуйте во всем найти забаву. Человек, который проявляет чувство юмора по отношению к самому себе, всегда вызывает симпатию. Выход Лы-няева должен быть странным.

БАСИЛАШВИЛИ. «Навязала» — получается хамство по отношению к Анфусе.

ТОВСТОНОГОВ. Тут тоже спасает юмор. Если посме­ется он, посмеется Анфуса, что она «навязанная», тогда и возникнет юмор. Не мы должны хохотать над каждой репликой, этого все равно не будет, а должно быть смешно вам самому. Не комедийный трюк я имею в виду, а ваш настрой, ваше отношение к происходящему, характер поведения.

БАСИЛАШВИЛИ. Меропа в моих глазах — ханжа. Я не люблю этот образ жизни, но человек она честный, чис­тый. Другое дело, что под ее именем действуют какие-то сутяги, жулики, которые обделывают темные делишки, даже ее рукой подписывают бумаги, хотя она, конечно, об этом и не подозревает. И вот этого-то сукина сына, который не жалеет честного имени других, я и поймаю. А ее вины нет никакой.

ТОВСТОНОГОВ. На этом этапе — да. Дальше на нее все больше падает подозрений, и тогда он перестает

с ней общаться. Но только после того, как он что-то узнает.

БАСИЛАШВИЛИ. Когда Евлампия показывает Лы-няеву письмо от Мурзавецкой о мнимом подлоге ее мужа.

ТОВСТОНОГОВ. Мы сейчас должны знать больше, чем Лыняев. Меня в этой сцене интересует Меропа. ОЛЬХИНА. С Меропой очень странно, если она умная женщина.

ТОВСТОНОГОВ. А что странного?

ОЛЬХИНА. Что она никакого внимания не обратила на слова Лыняева.

ТОВСТОНОГОВ. Почему? Откуда вы это знаете? Об­ратила.

ОЛЬХИНА. Но тут же дала ход фальшивому письму. ТОВСТОНОГОВ. Она не считает Лыняева за серьезного человека. Только с этих позиций надо играть сцену, иначе дальше все нелогично. Этот ход и подтверждает несерьезность ее отношения к лыняевским рассужде­ниям — на этом строятся их взаимоотношения. Решаю­щая фраза у Мурзавецкой: «Дай бог нашему теляти да волка поймати!» То есть — неспособен ты ни на что, никого ты не поймаешь. В этом — ироническое отноше­ние к Лыняеву. К себе она ничего из его рассужде­ний не отнесла. Поэтому и не отказалась от своего плана.

ОЛЬХИНА. Вообще-то она рисковая баба, игрок. ТОВСТОНОГОВ. Я все время на этом настаиваю. На секундочку насторожилась, и тут же скинула все это. ТАРАСОВА. Когда они беседуют, Анфуса занята чаем? ТОВСТОНОГОВ. Нет. Она принимает во всем актив­ное участие. Мы не должны заметить, что у вас нет текста. Вот ваша актерская задача. Должно создаться впечатление, что вы здесь много и долго говорите. Тогда будет юмор. А если она будет пить чай и вставлять односложные «да уж... что уж...» — это будет поверх­ностно, неинтересно. Непродуктивный ход. В театре Корша эту роль играла Мария Михайловна Блюменталь-Тамарина. Состав был потрясающий: Радин играл Беркутова, Кторов — Аполлона, Пашенная — Мурза-вецкую, а на всю жизнь запомнилась Блюменталь-Тама-рина в роли Анфусы. ТАРАСОВА. Она играла живую женщину?

ТОВСТОНОГОВ. Конечно, живую, не мумию. Потом был ее творческий вечер. Ее спросили, как она работает над ролью. И последовал знаменитый ответ: «А я ее учу». И она не соврала. Пока она «учила», она уже все знала о человеке. Вся система, весь метод заключались в процессе учения роли.

Сцена повторяется.

ОЛЬХИНА. Я опять почувствовала, что появился «тончик». Как не попадать в «тончик»?

ТОВСТОНОГОВ. Вы не играете обстоятельства, гово­рите слова и только. Будьте в обстоятельствах, тогда вы и слезете со своего «тончика». Вы все время боитесь в него попасть, только об этом и думаете и, конечно, попадаете в него. А вы не бойтесь этого, старайтесь ничего не пропускать, заполняйте свою жизнь. Вы игра­ете слишком серьезно, а ведь историю с Анфусой можно сыграть смешно. «Красавицу поддел» — эту реплику вы пропускаете. (Басилашвили.) Почему вы не принимаете эту реплику? Ведь действительно смешно, что вы при­везли Анфусу — как невесту на смотрины. Иначе полу­чается информация, нам это совершенно неинтересно. Мы должны следить, как люди шутят друг с другом, и через это постигать подлинные их отношения. Это «ух!» тоже не случайно, а вы пропускаете. Он привез Анфусу сюда, как ему велела Купавина, значит, пол­дела сделано, еще немного — и доберусь до своего ди­вана. Для вежливости надо посидеть, поболтать — и домой! На это надо нанизать все. ГАРИЧЕВ. Подать ему стул?

ТОВСТОНОГОВ. Пусть сам возьмет, для него это тяже­лая работа. (Тарасовой.) «Чайку, чайку!» — какая ра­дость, вроде бы никогда и не пили чаю, и не пробовали еще, просто знаете, что есть такая радость на свете. Она не потеряла радостей пятилетнего ребенка. (Оль-хиной.) Фразу «кабы не поручение, ты бы и не заехал ко мне» надо сказать, не глядя на него и не ставя знак вопроса. «Такие у нас с тобой нынче отношения» — вот что подложите. Внутренний характер вопроса, а не буквальный. И все на юморе, а у вас получается серьез­но. «Старуха» — это вы всегда говорите о себе ирони­чески.

---

Дата добавления: 2015-12-16; просмотров: 20; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!