Итен Аллен Хоули второй 15 страница
Мэри уловила перемену во мне, но неверно ее истолковала, а Марджи Янг-Хант,
мне кажется, поняла все, но Марджи - колдунья, что осложняет дело. Впрочем,
она, кроме того, умная женщина, а это еще сложнее.
Я предвидел, что мистер Бейкер позаботится уехать из города загодя, не
позднее пятницы, с тем чтобы вернуться уже после Четвертого июля, то есть во
вторник. Гром должен грянуть в пятницу или в субботу, чтобы последствия
успели сказаться до выборов, и, разумеется, мистер Бейкер предпочтет в
критический момент оказаться подальше. Для меня это мало что меняло. Но
кое-что нужно было предпринять в четверг, на случай, если он вздумает уехате
с вечера. Субботняя операция была у меня так детально продумана, что я мог
бы проделать все даже во сне. Может быть, я и волновался немного, но только
так, как волнуется актер перед выходом на сцену.
В понедельник, двадцать седьмого июня, не успел я открыть лавку, явился
Марулло. Он долго ходил из угла в угол, смотрел как-то странно на полки, на
кассу, на холодильник, зашел и в кладовую, там тоже все оглядел. Можно было
подумать, что он все это видит в первый раз.
Я сказал:
- Едете куда-нибудь на Четвертое июля?
- С чего ты взял?
- Да все едут, у кого только есть деньги.
- Гм! Куда ж бы это я поехал?
- Мало ли куда. В Кэтскилз, например, или даже в Монток, половить
рыбку. Сейчас тунец идет.
От одной мысли о единоборстве с верткой рыбиной весом фунтов в тридцать
|
|
|
у него заломило руки до самого плеча, так что он даже сморщился от боли.
Я чуть было не спросил, когда он собирается в Италию, но решил, что это
будет уж слишком. Вместо того я подошел к нему и тихонько взял его за правый
локоть.
- Альфио, - сказал я, - вы все-таки чудак. Надо поехать в Нью-Йорк,
посоветоваться с хорошим специалистом. Наверно, есть какое-нибудь лекарство
от этой боли.
- Не верю я в лекарства.
- Да ведь терять вам нечего. Попробуйте. А вдруг!
- Тебе-то какая печаль?
- Никакой. Но я уже много лет работаю здесь у глупого, упрямого
итальяшки. Если б даже распоследний подлец мучился так на твоих глазах, и то
бы жалко стало. Вы как придете да как начнете тут руками крутить, у меня у
самого потом полчаса все болит.
- Ты меня жалеешь?
- Очень нужно! Просто подлизываюсь в расчете на прибавку.
Он посмотрел на меня из-под покрасневших век собачьими глазами, такими
темными, что в них не видно было зрачка. Он как будто хотел о чем-то
заговорить, но передумал.
- Ты славный мальчуган, - сказал он только.
- Напрасно вы так думаете.
- Славный мальчуган! - повторил он запальчиво и, точно устыдившись
своего порыва, поспешно вышел из лавки.
Я отвешивал миссис Дэвидсон два фунта стручковой фасоли, вдруг вижу -
|
|
|
Марулло бежит обратно. Остановился в дверях и крикнул мне:
- Возьми мою машину!
- Что такое?
- Возьми и поезжай куда-нибудь на воскресенье и понедельник.
- Это мне не по карману.
- И ребятишек захвати. Я сказал в гараже, что ты придешь за моим
"понтиаком". Бензину полный бак.
- Погодите минутку.
- Нечего мне годить. Захвати ребятишек. - Что-то похожее на комок
табачной жвачки полетело в меня и шлепнулось прямо в фасоль. Миссис Дэвидсон
удивленно посмотрела вслед Марулло, уже бежавшему по улице. Я подобрал
зеленый квадратик, валявшийся среди стручков фасоли, - три
двадцатидолларовые бумажки, сложенные в несколько раз.
- Что это с ним?
- Итальянец, знаете, - все они неуравновешенные.
- Оно и видно. Швыряется деньгами!
Больше он всю неделю не показывался, и это было к лучшему. До сих пор
он никогда не уезжал, не предупредив меня. Все было так, как бывает, когда в
праздник смотришь на уличную процессию, стоишь, и смотришь, и знаешь
наперед, что будет дальше, а все-таки не уходишь.
Вот только "понтиака" я не ожидал. Марулло никогда никому не одалживает
свою машину. Происходило что-то странное. Словно какая-то посторонняя сила
или воля взялась управлять событиями и так их нагнетала, что они теснились,
|
|
|
как скот на погрузочных мостках. Я знаю, бывает и наоборот. Иногда
вмешательство этой посторонней силы или воли портит и разрушает даже самые
продуманные планы. Вероятно, именно это мы называем "везет" или "не везет".
В четверг тридцатого июня я, как всегда, проснулся с первым,
жемчужно-серым светом зари. Сейчас, в летнее время, светает рано. Стол и
стулья казались темными кляксами, картины были пятнами чуть посветлее. Белые
занавески на окнах колыхались, как будто дышали, - ведь на заре с моря почти
всегда тянет ветерком.
Просыпаясь, я несколько секунд пребывал в двух мирах: облачную мглу
сновидений не сразу развеяла земная четкость бодрствующего разума. Я
сладостно потянулся ни с чем не сравнимое ощущение. Как будто вся кожа
съежилась за ночь, и нужно вновь расправить ее, натягивая на выпяченные
округлости мускулов, от чего так приятно пощипывает тело.
Сперва я бегло припомнил виденное во сне - так мельком просматриваешь
газету, чтобы установить, есть ли в ней что-нибудь достойное внимания. Потом
перебрал мысленно то, что еще не случилось, но может случиться сегодня. И
наконец предался занятию, которое перенял от лучшего моего боевого
|
|
|
командира. Его звали Чарли Эдвардс, это был пожилой майор, пожалуй даже
слишком пожилой для строевой службы, однако офицер очень хороший. У него
была большая семья, жена и четверо ребятишек-погодков, и, когда он позволял
себе о них думать, сердце у него исходило любовью и тоской. Но, занятый
страшным делом войны, он не мог допустить, чтобы мысли о семье отвлекали и
рассеивали его внимание. И вот он придумал выход, о котором рассказывал мне.
Утром - если, конечно, в его сон не врывался до времени сигнал тревоги - он
все свои помыслы и чувства сосредоточивал на своих близких. Он думал с
любовью о каждом по очереди, какой он, как выглядит, что говорит, он ласкал
их и обращался к ним со словами нежности. Он как будто стоял у раскрытого
ларца с драгоценностями и перебирал его содержимое: возьмет одну вещицу,
осмотрит внимательно со всех сторон, погладит, поцелует, положит на место и
возьмет другую, а под конец оглянет их все на прощанье и замкнет ларец. Все
это занимало у него с полчаса - когда удавалось выкроить эти полчаса, - и
потом уже весь день можно было не думать о близких. Можно было всем
существом сосредоточиться на работе, которой он был занят и которая состояла
в том, чтобы убивать людей. Он был превосходный офицер, я не встречал
лучшего. Я просил разрешения воспользоваться его методом, и он разрешил.
Потом, когда он погиб в бою, я всегда вспоминал о нем с уважением, как о
человеке разумной и плодотворной жизни. Он умел наслаждаться, умел любить и
платил долги - многие ли могут похвастать тем же?
Я не часто прибегал к методу майора Чарли, но в этот четверг, зная, что
мне понадобится вся моя способность сосредоточиться, я проснулся, как только
ночная тьма дала первую трещину, и по примеру майора стал думать о своей
семье.
Я шел по порядку и начал с тетушки Деборы. Она была наречена так в
честь Деборы, судии народа израильского, а я читал, что в те времена судьи
были также и полководцами. Пожалуй, имя было выбрано удачно. Тетушка Дебора
вполне могла командовать армиями. Воинством разума она повелевала весьма
успешно. Именно ей я обязан своей бескорыстной любовью к знанию. При суровом
нраве она была полна любознательности и не жаловала тех, кто не отличался
этой чертой. Первую дань почтения я отдал в своих мыслях ей. Потом я почтил
память Старого шкипера и мысленно склонил голову перед своим отцом. Я даже
не забыл того пустого места в прошлом, которое по праву должно было
принадлежать матери. Свою мать я не помню. Она умерла, когда я еще не мог
ничего запомнить, и ее место навсегда осталось в моей памяти пустым.
Одно смущало меня. Образы тетушки Деборы, Старого шкипера и отца
вырисовывались передо мной недостаточно четко. Вместо контрастных фигур я
видел зыбкие, расплывающиеся силуэты. Быть может, воспоминания выцветают от
времени, как старые дагерротипы, и фигуры мало-помалу сливаются с фоном.
Нельзя сохранить их навсегда.
Следующей по порядку шла Мэри, но я намеренно отодвинул ее на конец.
Я вызвал образ Аллена. Но я не мог вспомнить его маленьким мальчиком,
полным непосредственной радости, внушавшей мне веру в способность человека
совершенствоваться. Я увидел его таким, каков он теперь, - хмурый,
тщеславный, обидчивый, замкнутый в тайнах трудной поры полового созревания,
когда хочется, оскалив зубы, бросаться на всех, даже на самого себя, как
собака, попавшая в капкан. Даже в мыслях я не мог увидеть его свободным от
обуревавших его тревог, и я не стал больше думать о нем, сказав только: я
тебя понимаю. Я сам прошел через это, и я не могу тебе помочь. Помочь и
нельзя. Я бы мог только сказать тебе, что это пройдет. Но ты бы мне все
равно не поверил. Ступай же с миром - и пусть моя любовь будет с тобой и
теперь, когда мы едва выносим друг друга.
Мысль об Эллен обдала меня радостью. Она будет хорошенькой, даже лучше
матери, потому что, когда ее личико совсем сформируется, в нем будет что-то
от властной значительности облика тетушки Деборы. Ее капризы, ее злые
выходки, ее нервозность - все это обещает сложиться в прекрасное и
гармоническое целое. Я в этом уверен, потому что я видел, как она во сне
прижимала талисман к своей детской груди, а на лице у нее был покой женщины,
познавшей удовлетворение. И этот талисман так же полон значения для нее, как
и для меня. Быть может, именно Эллен сохранит и понесет дальше то, что во
мне есть бессмертного. И, прощаясь с мыслью о ней, я ее обнял, а она, как
живая, пощекотала меня за ухом и тихонько засмеялась. Моя Эллен. Дочка моя.
Я повернул голову к Мэри, спавшей справа от меня с улыбкой на губах.
Она всегда ложится справа, и когда все хорошо и все так, как надо, она
кладет мне голову на правое плечо, оставляя мою левую руку свободной для
ласк.
Несколько дней назад я порезал указательный палец кривым ножом для
бананов, и на кончике пальца был теперь жесткий рубец. Поэтому я стал
обводить средним пальцем милый изгиб шеи от уха к плечу, тихо-тихо, чтобы не
испугать мою любимую, но достаточно твердо, чтобы ей не было щекотно. Она,
как всегда, вздохнула сладко и глубоко, точно медля расстаться с приятной
истомой. Некоторые люди просыпаются неохотно, про Мэри этого сказать нельзя.
Она встречает день в надежде, что он будет. хорошим. Зная это, я стараюсь
приготовить ей какой-нибудь маленький сюрприз, чтобы она не обманулась в
своих ожиданиях. И я всегда держу что-нибудь про запас на этот случай,
какую-нибудь приятную новость вроде той, которую я сейчас собирался ей
преподнести.
Она открыла глаза, совсем еще сонная.
- Уже пора? - спросила она и повернулась к окну посмотреть, близок ли
день. Над письменным столиком висит картина - деревья и озеро и в воде у
берега стоит корова. Мне с кровати уже нетрудно было различить хвост коровы,
и это был признак, что день наступил.
- У меня для тебя есть радостное известие, белка-попрыгунья.
- Болтун.
- Я разве тебе когда-нибудь лгал?
- Кто тебя знает.
- Ты уже совсем проснулась? Можешь воспринять радостное известие?
- Нет.
- Тогда подожду говорить.
Она пригнула голову к левому плечу, так что нежную шею перерезала
глубокая складка.
- Опять твои шуточки. Наверно, скажешь, что решил залить газон
асфальтом...
- Ничего подобного.
- Или заняться разведением сверчков...
- Вовсе нет. Однако ты все помнишь.
- Значит, это все-таки шутка?
- Нет, но это так замечательно и невероятно, что тебе придется сделать
усилие, чтобы поверить.
Ее глаза смотрели пытливо и ясно, а углы губ подрагивали - вот-вот
рассмеется.
- Ну, говори.
- Известен тебе джентльмен итальянского происхождения, по фамилии
Марулло?
- Да ну тебя, опять дурачишься.
- Не торопись с выводами. Так вот означенный Марулло на время выбыл из
нашего города.
- Куда?
- Он не сказал.
- А когда вернется?
- Погоди, не сбивай. Этого он тоже не сказал. Но зато он сказал и даже
настаивал - когда я попробовал спорить, - чтобы мы взяли его машину и
куда-нибудь поехали на праздники.
- Ты меня разыгрываешь!
- Ты считаешь меня способным на такую недобрую шутку?
- Но с чего это он?
- Не могу сказать. Но могу заверить тебя, начиная от честного
бойскаутского и кончая священной папской присягой, что роскошный "понтиак" с
полным баком чистейшего бензина готов к услугам вашей светлости.
- Но куда же мы поедем?
- Куда моя козявка пожелает. У тебя есть сегодняшний, завтрашний и
послезавтрашний день на решение этого вопроса.
- Ведь понедельник - Четвертое июля. Значит, целых два дня праздника?
- Совершенно точно.
- А это не слишком дорого? Мотель и другие расходы.
- Дорого или нет, а мы себе это позволим. У меня есть секретные фонды.
- Знаю я твои фонды, дурачок. Но как же он решился дать нам машину? Я
себе просто представить не могу.
- Я тоже представить не могу, но тем не менее он ее дал.
- А помнишь, он принес детям конфеты на Пасху?
- Может быть, это старческое слабоумие.
- Интересно, что ему от нас нужно.
- Фи, что за недостойное предположение. Может быть, ему просто хочется,
чтобы мы его любили.
- Мне нужно успеть сделать тысячу вещей.
- Я в этом не сомневаюсь. - Я уже видел, как ее мысль бульдозером
взрезает пласты неожиданно открывшихся перспектив. Для меня ее внимание было
явно и безвозвратно потеряно. Что ж, тем лучше.
За завтраком, прежде чем я дошел до второй чашки кофе, она успела
перебрать и отвергнуть половину увеселительных маршрутов Восточной Америки.
Бедная моя девочка, для нее последние годы были не слишком богаты
развлечениями.
Я сказал:
- Хлоя, прошу твоего внимания, хоть и знаю, что добиться его будет
сейчас нелегко. Мне предлагают одно очень выгодное помещение капитала. Я
хочу взять еще часть твоих денег. В тот раз вышло удачно.
- А мистер Бейкер знает про это?
- Он и предложил мне.
- Тогда бери. Подписывай чек на сколько нужно.
- Ты даже не хочешь знать, сколько нужно?
- А зачем?
- И тебя не интересуют подробности? Сроки, проценты, ориентировочный
размер дивиденда и тому подобное?
- Я в этом все равно ничего не пойму.
- Поймешь, если захочешь.
- А я и не хочу понимать.
- Не мудрено, что таких, как ты, называют демонами Уолл-стрита. Этот
холодный, острый, беспощадный деловой ум просто внушает страх.
- Мы поедем путешествовать, - сказала она. - Мы поедем путешествовать
на целых два дня.
Ну как, черт возьми, не любить ее, как ее не боготворить? "Кто она.
Мари, какая она?" - напевал я, собирая пустые молочные бутылки, чтобы
захватить с собой в лавку.
Мне хотелось повидать Джоя, просто как-то соприкоснуться с ним, но,
должно быть, я на одну минуту опоздал или он на одну минуту поторопился.
Поворачивая на Главную улицу, я увидел, как он входит в кафе. Я тоже туда
вошел и уселся на соседний с ним табурету стойки.
- Из-за вас я пристрастился, Джой.
- Привет, мистер Хоули. Кофе очень вкусный.
Я поздоровался со своей бывшей одноклассницей:
- Доброе утро, Анни.
- Ты становишься нашим завсегдатаем, Ит.
- Вроде того. Одну чашку черного.
- Чернее быть не может.
- Черного, как отчаяние.
- Что, что?
- Я говорю - черного.
- Если ты углядишь в этой чашке хоть малейший просвет, я тебе налью
другую.
- Как дела, Морф?
- Также, если не хуже.
- Хотите, поменяемся местами?
- Охотно бы поменялся, особенно сейчас, накануне двухдневного
праздника.
- Не думайте, что только вам трудно. Людям ведь и продукты приходится
запасать.
- Да, пожалуй. Об этом я не подумал.
- Всякую снедь, которую можно взять в дорогу, - копчености, маринады и,
уж конечно, пастилу. А у вас, значит, горячие денечки?
- И не говорите. Накануне Четвертого июля, да еще когда погода так
хороша. А в довершение всего сам господь всемогущий тоже, изволите видеть,
почувствовал потребность отдохнуть на свежем воздухе.
- Вы о мистере Бейкере?
- Не о Джеймсе же Блейне <Американский государственный деятель XIX
века.>.
- Мне, кстати, нужно повидать его. Очень нужно.
- Что ж, попробуйте его поймать. Но предупреждаю, это не так просто. Он
скачет, как монета в бубне цыганки.
- Может, доставить вам сандвичи на ваш боевой пост, Джой?
- Ну что ж.
- За кофе сегодня плачу я, - сказал я.
- Ладно.
Мы вместе перешли улицу и свернули в переулок.
- Вы что-то вроде не в духе, Джой.
- Даже очень не в духе. Надоело мне считать чужие деньги. У меня на
праздник назначено любовное свидание, а я буду так измочален, что хоть не
являйся. - Он всунул в замок обертку от жевательной резинки, вошел, махнув
мне рукой на прощанье, и затворил за собой дверь. Но я тотчас же толкнул ее,
и она снова отворилась.
- Джой! Так сегодня-то вам нужны сандвичи?
- Нет, спасибо, - послышалось из пахнущей мастикой темноты. - Вот в
пятницу, пожалуй. А в субботу наверняка.
- Разве у вас не будет обеденного перерыва?
- Я вам уже говорил. Перерыв бывает в банке, но не у Морфи.
- Ну, все равно, заходите, когда сможете.
- Спасибо, мистер Хоули, спасибо.
В это утро мне нечего было сказать моим войскам на полках. Я только
поздоровался с ними и тут же скомандовал: "Вольно!" За несколько минут до
девяти, при фартуке и метле, я уже подметал тротуар перед входом.
Мистер Бейкер до того пунктуален, что кажется, слышно, как он тикает, а
уж в том, что внутри у него часовой механизм, я не сомневаюсь. Восемь
пятьдесят шесть, восемь пятьдесят семь - вот он появился со стороны Вязовой;
восемь пятьдесят восемь - переходит улицу; восемь пятьдесят девять - подошел
к стеклянной двери, но тут я, с метлой наперевес, загородил ему дорогу.
- Мистер Бейкер, мне надо поговорить с вами.
- Доброе утро, Итен. Минутку подождать можете? Идемте со мной.
Я вошел, и все было точно так, как рассказывал Джой, - настоящий
церковный обряд. Когда стрелка часов коснулась цифры девять, весь персонал
банка уже стоял навытяжку перед сейфом. В массивной стальной двери чтото
щелкнуло и загудело. Потом Джой набрал на диске мистическую комбинацию цифр
и повернул ручку. Святая святых с торжественной медлительностью раскрылась,
и мистер Бейкер принял молчаливый салют денежных мешков. Я стоял за оградой,
точно причастник, смиренно ожидающий приобщения святых тайн.
Мистер Бейкер повернулся ко мне:
- Ну-с, Итен, чем могу быть полезен?
Я ответил вполголоса:
- Я хотел бы поговорить с вами без свидетелей, а мне никак нельзя
оставить лавку.
- А что, дело срочное?
- Боюсь, что да.
- Вам давно пора иметь в лавке помощника.
- Это я и сам знаю.
- Если мне удастся выбрать время, я к вам зайду. О Тейлоре ничего не
узнали?
- Пока нет. Но я кое-где забросил удочки.
- Постараюсь зайти к вам.
- Спасибо, сэр. - Я не сомневался, что он придет.
И действительно, не прошло и часа, как он явился и терпеливо стал
ждать, когда я отпущу покупателей.
- Ну, Итен, в чем дело?
- Мистер Бейкер, для врача, адвоката, священника существует
профессиональная тайна. А как для банкира?
Он улыбнулся.
- Слыхали вы когда-нибудь, чтобы банкир обсуждал с посторонними дела
своих клиентов?
- Нет.
- Ну, попробуйте спросить, увидите. А кроме всего прочего, я же ваш
друг, Итен.
- Знаю. Я, правда, что-то не в себе. Но мне так давно уже не
представлялся верный шанс.
- Шанс?
- Я вам выложу все начистоту, мистер Бейкер. У Марулло неприятности.
Он придвинулся ко мне ближе.
- Неприятности? Какие неприятности?
- Я сам точно не знаю, сэр. Но мне кажется, речь идет о нелегальном
въезде.
- Откуда вы знаете?
- Он мне сам сказал - во всяком случае, дал понять. Ну, вы же знаете
Марулло.
Я почти видел, как заработал его мозг, лихорадочно подхватывая обрывки
фактов и связывая их вместе.
- Дальше, - сказал он. - Если так, то это высылка. -
- Боюсь, что да. Он ко мне очень хорошо относился, мистер Бейкер. Я не
хочу ничего делать во вред ему.
- Нужно и о себе подумать, Итен. Что он предлагает?
- Да, собственно, это даже не предложение. Это то, что мне удалось
выудить из кучи бессвязных, сказанных в волнении фраз. Но, по-видимому, если
б я мог дать пять тысяч наличными, лавка была бы моя.
- Так он что, думает исчезнуть, или вы точно не знаете?
- Точно я ничего не знаю.
- Значит, не рискуете, что вас обвинят в пособничестве. Вы говорите,
конкретно он вам ничего не предлагал?
- Нет, сэр.
- А откуда же вы взяли цифру пять тысяч?
- Это нетрудно, сэр. Такова стоимость всего имущества.
- Но, может быть, он пошел бы и на меньшую сумму?
- Может быть.
Мистер Бейкер оглядел всю лавку быстрым, оценивающим взглядом.
- Если вы не ошиблись в своих догадках, ваше положение очень выгодно.
- Я как-то не умею делать такие дела.
- Вы же знаете, я не сторонник обходных маневров. Может быть, мне
поговорить с ним?
- Его сейчас нет в городе.
- А когда он вернется?
- Не знаю, сэр. Но не забудьте, у меня ведь нет никакой уверенности.
Просто мне показалось, что, если бы у меня были наличные деньги, он пошел бы
на это. Он ко мне хорошо относится, вот почему.
- Знаю.
- Но мне бы не хотелось злоупотреблять этим.
- Он, конечно, может сторговаться с кем-нибудь другим. Ему и десять
тысяч могут дать.
- Тогда, может быть, я напрасно надеюсь?
- А вы не спешите отступать. Вам нужно в первую очередь думать о себе.
- Во вторую очередь. Ведь это деньги Мэри.
- Предположим. Так чего же вы хотите?
- У меня была такая мысль: может быть, вы подготовите документ, только
не проставите число и сумму. А деньги я, пожалуй, возьму в пятницу.
- Почему в пятницу?
- Тоже только догадка с моей стороны, но он что-то такое говорил насчет
того, что на праздники все разъезжаются из города. Вот я и думаю - может, он
тогда зайдет? Он у вас денег не держит?
- Теперь нет. Недавно он оголил свой счет. Сказал, что хочет купить
какие-то акции. Я этому не придал значения, потому что это бывало и раньше,
и всякий раз он потом вкладывал больше, чем вынул. - Он посмотрел прямо в
глаза ярко размалеванной красотке на холодильнике, но оставил ее зовущую
улыбку без ответа. - Вы отдаете себе отчет, что можете, крепко погореть на
этом деле?
- Как это?
- Во-первых, у него может найтись еще десяток покупателей, а во-вторых,
лавка может быть заложена-перезаложена. Никаких гарантий на этот счет нет. -
А если попробовать узнать в окружном управлении? Вы меня простите, мистер
Бейкер, что я отнимаю у вас время. Но я знаю ваше доброе отношение к моей
семье и бессовестно пользуюсь им. И потом в таких вещах мне ведь просто не с
кем больше посоветоваться.
- Я постараюсь узнать насчет закладных через Тома Уотсона. Черт возьми,
Итен, очень все это не ко времени. Я сам хочу завтра уехать отдохнуть до
вторника. А если Марулло и в самом деле жулик, вы можете крепко влипнуть.
- Так, может, мне сразу отступиться и не путаться в это дело? Но если
бы вы знали, мистер Бейкер, как мне надоело стоять за прилавком!
- Я вам не давал совет отступаться. Я только предупреждал вас о
возможном риске.
- Мэри была бы так счастлива, если бы я стал владельцем лавки. Но вы,
пожалуй, правы. Нельзя рисковать ее деньгами. Я думаю, самое правильное
будет обратиться к федеральным властям.
- Тогда вы утеряете все выгоды своего положения.
- Почему?
- Если его приговорят к высылке, он получит право произвести ликвидацию
через специального агента, и цена за лавку может быть назначена такая,
которую вы не в состоянии уплатить. Ведь вы же не знаете наверняка, что он
думает смыться. А раз не знаете, то о чем вы будете говорить федеральным
властям? Вы даже не знаете, попал ли он в списки.
- Это верно.
- Вы, в сущности, ничего решительно о нем не знаете. Все, что вы мне
говорили, всего лишь смутные подозрения. Ведь так?
- Так.
- И лучше вы их оставьте в стороне.
- И не будет это выглядеть странно - крупная сумма наличными без
указания назначения?
- А вы поставьте на чеке что-нибудь вроде "Для финансирования
бакалейной торговли мистера Марулло". Это в случае чего послужит
оправдательным документом.
- А если вообще ничего не выйдет?
- Вы положите деньги обратно в банк, вот и все.
- Так вы думаете, не нужно бояться риска?
- Риск во всем, Итен. Носить при себе такую большую сумму наличными -
уже риск.
- Я буду осторожен.
- В общем, жаль, что я должен уехать на эти дни.
Мои расчеты времени совершенно верны. Пока мы разговаривали, в лавку не
заходил ни один покупатель, но под конец сразу явилось шестеро: три женщины,
старик и двое мальчуганов. Мистер Бейкер наклонился ко мне и шепотом сказал:
- Я приготовлю всю сумму сотенными купюрами и замечу номера. Тогда,
если его поймают, вы сможете получить их обратно. - Он солидно цивнул
женщинам, сказал старику: "Добрый день, Джордж" - и на ходу взъерошил чубы
мальчуганам. Мистер Бейкер - очень умный человек.
ГЛАВА XIV
Первое июля. Этот день делит год пополам, как прямой пробор - волосы. Я
знал, что для меня он станет пограничной вехой - вчера я был одним
человеком, завтра буду совсем другим. Я сделал ряд ходов, которые уже нельзя
взять обратно. Время и события играли мне на руку, словно хотели быть моими
сообщниками. Я даже не пытался надевать перед самим собой добродетельную
личину. Я сам выбрал свой образ действий, никто меня не заставлял. Я
временно поступился привычными взглядами и нормами поведения, чтобы взамен
обрести благополучие, чувство собственного достоинства и уверенность в
будущем. Нетрудно было бы убедить себя, что я пошел на это ради своих
близких, ведь и в самом деле мое чувство собственного достоинства зависело
от их благополучия и уверенности в будущем. Но передо мной была лишь одна,
вполне определенная цель, и я знал, что, достигнув ее, я вновь вернусь к
прежним нормам поведения. Я не сомневался, что это возможно. Ведь не сделала
же война из меня убийцу, хотя какое-то время я убивал людей. Отправляя
солдат в разведку, зная, что не Все они вернутся живыми, я не чувствовал
жертвенного экстаза, как бывало с другими офицерами, я никогда не радовался
своим делам на войне, не оправдывал их и не прощал. Главное было знать ту
одну, определенную цель, ради которой они совершались, и по достижении этой
цели поставить точку. Но для этого надо не обманывать себя, а точно знать,
чего добиваешься: уверенность в будущем, чувство собственного достоинства и
Дата добавления: 2015-12-17; просмотров: 12; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!