История уголовной ответственности за хищение
Родовое, по отношению к целой группе посягательств на собственность, понятие хищения, продукт длительного исторического развития. Собирательное понятие хищения, как утверждает А. И. Бойцов, объективно не могло сформироваться ранее, чем приобрели значение самостоятельные уголовноюридические понятия, отдельные способы и виды хищений, и сложился более или менее развитый комплекс норм, требующих систематизации и вычленения неких характерных для всех них признаков[1].
Длительное время, по словам И. Я. Фойницкого, наказаниями облагались только отдельные формы хищения, затем к ним присоединялись другие формы, не входящие в прежние, а, наряду с ними, создававшие самостоятельные понятия, разрывающие единство общего понятия похищения[2]. Закономерно, в связи с этим, что общее понятие хищения (похищения) в отечественном уголовном праве появляется довольно поздно.
В древнеримском праве похожий институт обобщается под именем «fur- tum». Во французском Уголовном кодексе 1810 г. определяется «vol», в английском с 1861 г. - «larceny», а позднее «theft», как и в Примерном УК США 1962 г. В отечественном праве первый опыт обобщения группы однородных посягательств против чужой собственности, по мнению В. В. Хилюты, был предпринят в законодательстве Екатерины II, где для обозначения института хищения было использовано понятие «воровство»[3].
Соответственно, ранее, те посягательства, которые в последующем составили институт хищения, развивались в качестве группы деяний, разделенных различными способами в качестве самостоятельных взаимоисключающих форм хищения. А. И. Бойцов заключил, что под «формами хищения понимаются те юридически значимые способы (приемы), посредством которых изымается имущество»[4]. Л. Д. Гаухман и С. В. Максимов, определили формы хищения, как «отличающиеся друг от друга типичные, наиболее общие способы совершения хищений, определенные в уголовном законе»[5].
|
|
|
Формы хищения криминализовались задолго до выработки самих представлений о хищении (похищении). При этом, являясь типичными способами хищения, в отечественном уголовном праве они превратились не только в особые юридические составы этого посягательства против собственности, но и в самостоятельные понятия, закрепившие разрыв единства института хищения. Этот феномен и составляет предмет нашего исследования в периоде формирования и выработки первых юридических понятий в истории уголовного права. Группу деяний похищения имущества - «присвоение его себе хищническим образом», в нашей работе, для взаимопонимания, мы будем традиционно называть хищением и его формами, как это принято в настоящее время, помня при этом, что они могут и не соответствовать в частностях современным представлениям об этом институте.
|
|
|
В любом законодательстве любого исторического периода формы хищения являются частным продуктом уголовного права, производным от общих принципов уголовного законодательства, его целей и задач. Без знания этих общих условий формирования уголовно-правовых понятий и отдельных составов преступлений невозможно разобраться в частных группах криминальных деяний, их формах и понятиях.
Преследование преступных деяний XVII века было основано на смешении двух начал в судопроизводстве, которые накладывали свой отпечаток на все материальное право. Этими началами были суд и сыск. По замечанию М. Дьяконова, в период Судебников «впервые в московском праве появляется развитие двух форм процесса - состязательного или обвинительного и следственного. Древняя Русь знала только состязательный процесс. В Москве состязательный процесс назывался судом в тесном смысле и следственный - сыском»[6].
Сыскной институт, вызванный субъективно-нравственным отношением к преступному деянию, был направлен на искоренение злодеев (лихих людей), на исключение возможности совершения преступлений ими в дальнейшем[7]. Интересы Московского государства в уголовных наказаниях, определяемых сыскным порядком исследуемого периода, сводились к следующим: «А) Обеспечение общества от преступника, напр., путем истребления их, «чтобы лихих людей извести», как говорили тогда... Б) Устрашение преступника и всех граждан в отвращении от совершения преступных деяний тяжестью и жестокостью наказаний: «чтобы на то смотря другим неповадно было так делать»... В) отмечают и еще цель - это извлечение материальных выгод из наказания и из личности преступника.»[8]. Как справедливо замечает А. А. Магомедов, «в установлении смертной казни за вторичную кражу проявляется не столько желание законодателя привести меру, объем ответственности (наказания) в соответствие со степенью виновности преступника, сколько стремление обезопасить общество от «лихих людей»«[9]. Функция истребления лихих людей была возложена на Разбойный приказ, который был учрежден со времени Ивана IV. В XVII в. Разбойный приказ стал называться Разбойным Сыскным приказом, а с 1684 года просто Сыскным[10].
|
|
|
Судебному порядку, предусмотренному в Судебнике 1550 г. подлежали дела о бое и грабеже, бое без грабежа или грабеже без боя (ст.ст. 16, 25), а сыскному татебные и разбойные дела (ст. 60), наказываемые существенно более жестко. Если в отношении судебных дел о бое и грабеже, по справедливому замечанию М. Ф. Владимирского-Буданова, «закон еще не выработал твердых начал вменения» и оценку преступности деяния каждый раз предоставлял высшей власти, то в отношении губных татебных и разбойных дел («высших уголовных преступлений»), наказания были строго определены и не допускали примирения. Как замечает В. Сергеевич, «воры, но не ведомые лихие люди, наказываются легче»[11]. Бой и грабеж относились к судным (негубным или «пенным») делам, а татьба и разбой к губным.
|
|
|
Первым объектом деятельности розыска, публичного преследования лихих людей, была открытая и дерзкая организованная преступность, которая на широких просторах Московского государства приобрела вид весьма многочисленных организаций разбойников[12]. Именно лихие люди разбойники, совершающие воровство (преступление) посредством открытого противостояния разбоем, представляли первостепенную угрозу государственной безопас- ности[13]. Время наибольшего развития в России разбойничества - XVI-XVIII века[14]. Как указывает В. Ключевский, правительство «пробовало сначала посылать в области особых сыщиков для преследования лихих людей; но эти сыщики, требуя себе содействия от местных обществ, сами ложились на них новым бременем. Потому в Москве решили поручить уголовную полицию самим местным обществам. правительство начало давать городским и сельским обществам так называемые губные грамоты, предоставлявшие им преследование и казнь лихих людей»[15].
В известной редакции Уставной книги разбойного приказа, датируемой серединой XVI в., составленной к 1617 г. с приложением последующих дополнений до 1631 г.[16] мы обнаруживаем, что разбойники разбивают, а «тати покрадут» (ст. 26). Разбойники при совершении разбоя имают чужие животы, а тати при совершении татьбы крадут. Целью Разбойного приказа закрепляется «чтобы однолично татей и разбойников ни в которой губе станов и приездов не было» (ст. 42).
Особый этап в регламентации форм хищения составляет Соборное уложение Царя Алексея Михайловича 1649г.[17] (далее- Соборное уложение 1649 г.). Предпосылками разделения форм хищения в этом памятнике становятся особенности заложенного в нем разделения преступных деяний. Соборное уложение 1649 г. явилось первым опытом сведения всех вышедших до его издания нормативных актов в один документ с приданием ему статуса закона, значительную часть которого образовывали не имеющие строгой системы уголовно-правовые нормы. Источниками уложения стали не только судебники, царские указы и боярские приговоры, но и право Греко-Римское (византийское), Литовский статут, Священное писание и правила Святых Отцов и Апостолов. Оно объединило в себе, как дела публичные (губные), подлежащие сыскному порядку, так и дела судебные или частные.
«Сыск применялся к важнейшим преступлениям, и то не всегда, а лишь в случае совершения их лихими людьми. Дела от убийств в ссорах и в пьяном виде и об умышленном поджоге, если то и другое совершено не при разбое, судились судом; если же преступники оказывались ведомыми лихими людьми, то переходили к сыску в тесном смысле»1, замечает М. Дьяконов. Аналогично, по субъекту, специализирующемуся на определенном способе совершения преступлений, сами губные дела делились на татебные и разбойные, а деление их по объектам посягательства, как таковое, отсутствовало. Статьи или составы татебных и разбойных дел механически объединяли вред самым различным объектам, и только вред некоторым из них влиял на дифференциацию уголовной ответственности, например убийство (ст.ст. 9-21 гл. 21 Соборного уложения 1649 г.).
До Соборного уложения 1649 года действие еще считалось преступным в силу заключающегося в нем действительного, непосредственного зла. Субъективно-нравственный взгляд предполагал главным моментом в понятии преступного действия зло и потому обыкновенным названием для преступления является «лихое дело», для преступника - «лихой человек». Народ обращал внимание не столько на действие или повреждаемый объект, сколько на личность преступника. Главным, преобладающим моментом в понятии преступного действия являлась преступная злонамеренность воли, преступное действие имело значение только в качестве характеристики внутренней стороны[18].
Объективные признаки, находясь в зависимости от субъекта деяния, в татебных и разбойных делах были расплывчаты и похожи. Определение субъекта, с процессуальной точки зрения, было более легкой задачей, чем определение состава совершенного им деяния, а первого было вполне достаточно для назначения наказания сыскным порядком. Сам статус татя и разбойника был расплывчат и скорее зависел от мнения общества или сыскных органов, чем от каких-либо объективных критериев. Этот статус приобретался либо по обыску «лихованием», когда опрашиваемые люди объявляли лицо ведомым лихим татем или разбойником, либо признанием под пыткой. Как замечает А. А. Магомедов, ведомым лихим человеком «признавалось лицо, на которое «доведут татьбу или разбой, или душегубство, или какое-либо «лихое дело». При этом не требовалось доказывать, что им совершены конкретные преступления. Достаточно было утверждений «лучших людей», что обвиняемые известны как «лихие»«. По мнению А. А. Рожнова земские миры «сами в каждом конкретном случае, исходя из собственных морально-нравственных и юридических критериев решали вопрос о признании преступника ведомым лихим человеком»[19]. Статус татя и разбойника в истории права можно сравнить со статусом врага народа, хорошо известным в середине ХХ века.
Все вышесказанное приводит нас к следующим выводам:
В уголовном праве XVII века произошло смешение древнего субъективно-нравственного взгляда законодателя на преступление, и нового - объективно-юридического. В каждом из этих подходов развивались свои представления о формах хищения.
Субъективно-нравственный взгляд на преступление был основан на общественных представлениях о злом (лихом) человеке, когда отношение к преступному деянию зависело от свойств преступника, определяемых общественным мнением, собственным признанием и субъективным способом действия. Этим взглядом на преступное деяние был сформирован Г убной институт и его составы преступлений. Татебные и разбойные дела в этом представлении не делились по объекту посягательства. В основу разделения этих дел легли субъективные свойства личности, злостность, выраженная в способе действия, которые формировали объективную сторону составов.
Объективно-юридический взгляд на преступное деяние основывался на объективной стороне преступного действия, почему преступления получили новое деление по объекту посягательства. Этот подход формировал различные судные (негубные) составы преступлений, разделяемые ценностью объекта посягательства. В рамках субъективно-нравственного взгляда законодателя на преступление основой оценки преступных деяний была субъективная сторона, субъект преступления и его качества; а в рамках объективноюридического - объект посягательства и объективная сторона.
Облихованные обществом тать и разбойник преследовались особо от иных лиц, за объективно равнозначные деяния. Губные татебные и разбойные дела, в том числе хищения, совершают лихие люди тати и разбойники, а объективно аналогичные негубные преступные деяния - иные субъекты, преследуемые судебным, а не сыскным порядком. При этом только формы хищения подведомственные суду (негубные) выделялись как самостоятельные преступления против собственности, своим особым и единственным объектом посягательства. В рамках губных дел хищения составляли только обязательный или факультативный элемент татебных и разбойных дел.
5) Татебные и разбойные дела, а также некоторые дела других субъектов, еще несущие следы субъективно-нравственного подхода, предполагали возможность механического объединения самых различных преступных деяний в отношении разных объектов, в том числе собственности и личности, в одной статье. Статьи татебных и разбойных дел выделяли некоторые случаи причинения вреда различным объектам в качестве квалифицирующих обстоятельств (напр. убийство), ужесточая наказание, но чаще просто не упоминали деяний, которые могли поглощаться этими делами, предусматривающими в качестве наказания смертную казнь, вполне удовлетворяющую целям искоренения татей и разбойников. Статьи византийского происхождения более внимательно дифференцировали наказание для разнообъектных деяний (напр.: ст. 30 гл. 7 Соборного уложения 1649 г. и др.), качественнее разделяя их по ценности объектов посягательства.
Дата добавления: 2016-01-04; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!