II. ИССЛЕДОВАНИЕ КУРГАНОВ НА 14-М КИЛОМЕТРЕ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ ОРСК—НОВО-АККЕРМАНОВКА
⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 14
На 14-м километре железнодорожной трассы Орск — Ново-Аккермановка был исследован один курган, входящий в состав группы из 7 насыпей. Эта группа расположена на краю небольшой возвышенности коренного берега р. Урала (рис. 14, 1). Размеры насыпей колеблются по диаметру в пределах от 4. 50 до 14 м, по высоте от 0. 10 до 0. 60 м. Внешний вид курганов различен. Насыпи трех из них чисто земляные; у четвертого полы обложены камнем, пятый обложен камнем полностью; такой же вид имеет шестой курган с той лишь разницей, что центр его свободен от камней; наконец, седьмой, также покрытый камнем, имеет овальные очертания, являясь скорее не курганом, а каменной площадкой (рис. 14, 2).
Исследован был один из земляных курганов диаметром 12. 50 м, высотой 0. 35 м. Вскрытие велось квадратным раскопом, диагонали которого, длиною 12 м, были ориентированы по линиям юг — север и запад — восток. Раскопка велась по секторам (рис. 14, 3).
Вблизи центра в насыпи встречены фрагменты глиняного сосуда: в северо-восточном секторе на глубине 0. 20 м — обломок орнаментированного венчика, в юго-западном секторе на глубине 0. 30 м — часть стенки того же сосуда.
Под насыпью, несколько к северо-востоку от центра, находилась грунтовая могильная яма, имеющая форму четырехугольника, ориентированного продольной осью прямо с севера на юг. Длина могилы на уровне древнего горизонта 2 м, ширина 1. 25 м, глубина 0. 88 м от уровня древнего горизонта. Ко дну яма расширяется до 1. 80 м при той же длине, за счет западной стенки, под которой оказался подбой 0. 55 м шириной. На глубине 0. 50 м от вершины кургана, т. е. на уровне горизонта, в южной части могильного пятна встречен фрагмент человеческого таза, а к северо-востоку от него, в 0. 60 м на глубине 0. 60 м — череп. Череп и таз между собой не имели никакой связи (рис. 14, 4).
|
|
|
На дне могильной ямы, в ее западной части, обнаружены частично заходящие в подбой остатки разграбленного погребения. In situ сохранились в северном конце могилы кости ног и к югу от них 6 позвонков и 4 ребра. Южнее и северо-восточнее последних находились на дне ямы или несколько выше дна (на 0. 10—0. 15 м) другие кости человеческого скелета, лежавшие в беспорядке: плечевая, 2 ключицы, 2 лопатки, позвонки, фаланги и обломки ребер (рис, 14, 4)
(с. 132)
| Между разбросанными костями найдены 3 сердоликовые бусины удлиненно-боченковидной формы с тремя белыми полосками (рис. 10, в) и 7 мелких из белой и голубоватого цвета стеклянной пасты (рис. 10, б). Здесь же, на одной из пальцевых фаланг, было спиральное кольцо из свернутой в 2. 5 оборота плоской в сечении медной проволоки (рис. 10, а). Другое подобное кольцо, но круглое в сечении, найдено в обломках возле двух позеленевших от медной окиси фаланг. В области ребер обнаружены два трехгранных бронзовых наконечника стрел, находившихся на 0. 15 м выше дна (рис. 10, г). К северу от ступней ног, под самой стенкой, in situ находился раздавленный глиняный сосуд с широким округлым туловом, украшенный линейным орнаментом (рис. 13, 5). По сохранившейся части костяка устанавливается, что умерший был положен вытянуто на спине, головой к югу. При зачистке дна могильной ямы был обнаружен небольшой кусочек бурого железняка с шлако- или туфообразным наростом блестящей свинцовой окраски. III Найденный при раскопках погребальный инвентарь, состоящий из оружия и бытовых предметов, дает возможность не только отнести все исследованные курганы к сарматской эпохе, но и расположить их в известной хронологической последовательности. Оружие представлено прежде всего железным мечом больших размеров, общая длина которого равняется 1. 13 м (рис. 5). Рукоятка этого меча типична для мечей многих сарматских погребений Заволжья и Южного Приуралья. Она имеет «серповидное», утолщенное на концах, плоское навершие и прямое короткое перекрестие с закругленными концами. Перекрестие надето на рукоятку; стержень рукоятки массивный, овальный в разрезе, покрыт восемью продольными бороздками, что делает его ребристым. Длинный прямой клинок, длиной 0. 97 м, сужается книзу, но в самом низу снова несколько расширяется (ширина вверху 4. 5 см, внизу 2 см, а в самом низу 2. 5 см). Возможно, что нижнее расширение произошло от наконечника ножен, который при окислении железа слился в общую массу с клинком. Меч и кинжалы с прямым перекрестием и серповидным навершием характерны для юго-западного Приуралья. Наш меч по форме, особенно рукоятки, ближе всего к мечам Красногорского кургана 1и 3-го Прохоровского. 2 Реже такая форма встречается в Нижнем Поволжье. 3 Особенностью нашего меча является очень большая его длина и ребристость массивного стержня рукоятки. Подробно останавливаются на мечах этого типа, приводя и перечень пунктов их находок, М. И. Ростовцев и Б. Н. Граков. 4 Чтобы не повторяться, мы упомянем только еще один пункт — Киишкинский курган близ г. Уфы, раскопанный в 1934 г. Уфимской экспедицией ГАИМК, работавшей под руководством П. А. Дмитриева. Длинный меч и некоторые кинжалы из этого кургана (не опубликованы) очень близки к нашему. Положение меча справа от погребенного в кургане № 8 указывает на способ ношения мечей и кинжалов этого типа. Такой способ применялся пантикапейскими воинами, судя по изображениям керченских надгробных стел I—II вв. н. э., и зауральцами, судя по найденным в Пермской губернии бронзовым фигуркам. 5 Столь обычные в скифо-сарматских погребениях бронзовые трехгранные наконечники стрел представлены среди инвентаря курганов близ аула Джанатан только одним экземпляром наконечника со втулкой, не выступающей за пределы головки (рис. 11, 3), да в кургане на 14-м километре обнаружено 2 наконечника с выступающей втулкой (рис. 10, г). Железные кольчатые удила (рис. 12, 11) встречены вместе с набором уздечки из медных и низкопробного серебра бляшек (рис. 12, 2, 4, 6), которые прикреплялись к уздечке при посредстве круглых отверстий железными заклепками или при помощи двойных стерженьков, разгибавшихся на противоположной стороне ремня (рис. 12, 3). С удилами уздечка соединялась при помощи скобочек: на одном кольце серебряной, на другом — железной (рис. 12, 8, 11). От уздечного набора сохранилось также одно деревянное усеченно-бипирамидальной формы колечко диаметром 18 мм (рис. 12, 1). Длина мундштука 16 см, диаметр 1 см. Концы мундштука кольцеобразно загнуты и охватывают большие кольца-псалии диаметром 8—9 см. Кольчатые удила существовали очень продолжительное время. Самые ранние встречаются еще в памятниках первых веков до н. э.; поздние в римских памятниках. Но удила разновидности, близкой к нашим (из кургана близ с. Замараевского Шадринского у. и из раскопок Перовского | |||||
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
(с. 133)
Рис. 10. Курган на 14-м километре ж. д. Орск—Ново-Аккермановка. а — бронзовое колечко; б — стеклянные и пастовые бусы; в — сердоликовые бусы; г — бронзовые наконечники стрел.
Рис. 11. Курган № 8; могильник у аула Джанатан. 1 — железный нож, погребение № 1; 2—4 — железный нож, бронзовый наконечник стрелы и стеклянная буса, погребение № 2; 5—6 — следы орудий на стенках катакомбы (5 — гипсовый слепок).
Рис. 12. Погребение в кургане № 9; могильник у аула Джанатан. 1—6, 8—9, 11 — удила и набор уздечки; 7 — железный нож; 10 — каченный точильный брусок.
Рис. 13. Глиняные сосуды. 1-4 — из кургана № 9; 6 — из кургана № 14, могильник у аула Джанатан; 5 — из кургана на 14-м километре ж. д. Орск—Ново-Аккермановка.
| близ Керчи), Bela-Pósta датирует III в. н. э. 1Ко времени II—III вв. н. э. относятся и кольчатые удила из раскопок P. Rau, 2 причем и набор уздечки при таких удилах из кургана D-14 у Alt-Weimar в Республике немцев Поволжья аналогичен нашему набору. М. И. Ростовцев кольчатые удила считает типичными для римского времени. 3 Керамика представлена рядом разнообразных сосудов, происходящих из курганов №№ 9 и 14 у аула Джанатан и из кургана с 14-го километра железной дороги Орск—Ново-Аккермановка. Погребение в кургане № 9 дало 4 сосуда, в двух остальных курганах обнаружено только по одному сосуду. Сосуд из кургана № 9 имеет горизонтальные широкие плечики и широкое низкое горло (рис. 13, 4). Бока сосуда книзу сужаются и мягко переходят в плоское небольшое дно. Высота 13. 5 см, диаметр устья горла 9 см, максимальный поперечник тулова 11. 7 см, дна 4 см. Толщина стенок 5—8 мм. Стенки книзу утолщаются. Цвет в изломе черный. Сосуд леплен от руки. Поверхность сильно закопчена. Внутри на стенке одного бока черный тлен. Сосуды этого типа мы видим в курганах II— IV вв. на Нижней Волге. 4 Кувшин из кургана № 9 с широким и высоким, слегка отогнутым наружу горлом и широким дном (рис. 13, 3), имеет высоту 20. 5 см, диаметр устья горла 9. 5 см, максимальный тулова 16 см, дна 9 см. Цвет в изломе серо-черный, поверхность желтая. Внутри на стенках и дне толстый (на дне до 0. 5 см) слой черного тлена. Подобные кувшины также встречаются в курганах II—IV вв. Нижнего Поволжья. В тех же курганах обычны миниатюрные четырехгранные, иногда в виде усеченной пирамиды, глиняные сосудики с отверстиями в боках, 5 сходные с обнаруженным в кургане № 9 (рис. 13, 1) и трактуемые как туалетная принадлежность. Формой этого сосуда является усеченная четырехгранная опрокинутая пирамида. В верхней трети двух противоположных граней имеется по одному круглому маленькому отверстию друг против друга. Устье вместилища овальное по диагонали. На дне отпечатки травы. Обжиг хороший. Цвет желтый, в изломе кирпичный. Высота 4 см, ширина вверху 4. 5 X 4. 3 см, внизу 3 X 2. 7 см, глубина вместилища 2. 2 см. Маленький шаровидный круглодонный сосуд с высоким, узким и несколько расширяющимся кверху горлом встречен в кургане № 9 (рис. 13, 2). Леплен от руки, грубо, несимметрично (в особенности горло) из хорошо отмученной глины розово-желтого цвета. По поверхности белый налет (как бы выбеленный). Высота 9. 5 см, диаметр 8. 2 см, диаметр горла наружный 3. 8 см, внутренний 2 см. Большой кувшин, найденный в кургане № 14, имеет яйцевидную форму с высоким сужающимся кверху горлом (рис. 13, 6). Венчик горла слегка отогнут кнаружи. Дно узкое, под тупым углом мягко переходит в стенки. Нижняя часть сосуда полностью не реставрируется. По сохранившейся части установлено одно круглое отверстие в центре и 3 отверстия в самой нижней части стенок. Отверстия круглые, просверленные в сосуде в обожженном виде извне, имеют диаметр в 6 мм. Ручка плоская, расширяющаяся книзу. Сосуд украшен резным орнаментом: вокруг верхней части горла 4 очень неровных пояска, по два таких же пояска на плечиках и чуть ниже наиболее широкой части сосуда. Площадь между этими двумя парами поясков заполнена зигзагом из двойных резных линий, состоящим из 14 двойных наклонных линий, образующих 7 треугольников с вершиной книзу. Пониже резных поясков на плечиках идет поясок из наклонных точек-вдавлений. Окраска поверхности сосуда неровная, пятнами: желтого и серо-черного цвета. Изнутри красновато-желтого цвета, в изломе черного. Леплен от руки. Обжиг хороший. Стенки изнутри к одному боку покрыты черным тленом, который местами лежит скоплениями до 2 мм толщиной. Высота 25 см, диаметр горла 8. 5 см, максимальный диаметр тулова 19 см. Наиболее близкую аналогию этому сосуду мы находим опять на Нижней Волге. Фрагменты сделанного на круге сосуда красного цвета, встреченные в насыпи кургана № 9, никакого отношения к погребению не имеют. По-видимому, это случайно попавшие сюда осколки позднего кувшина, относящегося ко времени не ранее Золотой Орды. Сосуд из кургана на 14-м километре железнодорожной линии Орск—Ново-Аккермановка представляет собой совершенно особый и неизвестный в курганах близ аула Джанатан тип керамики (рис. 13, 5). Это крупный сосуд (высота 22 см, наибольшая ширина 22. 5 см, ширина устья 12. 5 см, дна 12. 5 см) с сильно раздутыми округлыми боками и плоским дном, напоминающий формой своего тулова репу, с невысоким несколько расширяющимся кверху горлом. По плечикам сосуда, начиная почти от основания горла, расположен орнамент: сверху тройной поясок из вдавленных линий, ниже два ряда овальных ямок, а между ними снова поясок из вдавленной линии, и, наконец, нижняя часть орнаментированной зоны представляет собою 5 рядов гирляндообразных вдавленных линий. Один бок сосуда был поврежден в древности и, видимо, «сшит», так как в двух местах вокруг трещин имеются группы небольших просверленных отверстий. В первой группе — две пары расположенных друг против друга отверстий, | |||||
|
(с. 134)
| во второй — три отверстия, расположенных так же, причем, без сомнения, было и четвертое, но на его месте сейчас большая пробоина. Точные аналогии этому сосуду в археологической литературе неизвестны. Наиболее близкими по форме к нему нужно признать сосуды, широко известные из сарматских курганов южного Приуралья. Мы имеем в виду сосуды из Прохоровских курганов 1 и из кургана № 6 на Бердинской горе близ г. Оренбурга, 2 а также некоторые сосуды из раскопок Н. К. Минко близ г. Челябинска, происходящие из курганов у пос. Исаковского. 3 Общими чертами всех этих сосудов с нашим являются форма горлышка в виде стоячего, расширяющегося кверху воротничка, раздутость боков, локализация орнаментальной зоны по плечикам сосуда. Но наш сосуд менее вытянут в высоту и имеет плоское дно. Ближе всего он К сосуду из 4-го Прохоровского кургана и 6-го Бердинского. Думается, что его нужно относить к той же группе сосудов курганов прохоровского типа. Помимо глиняных сосудов, в кургане № 9 найдены также остатки небольшой чашечки, долбленной из целого дерева с прямыми стенками, вверху закругленными и несколько отогнутыми кнаружи. По сохранившимся фрагментам трудно восстановить форму; нельзя с уверенностью определить, была ли чашечка круглой или овальной. Если она была круглой, то диаметр ее равнялся приблизительно 10 см; высота 5 см. Затем в инвентарь входят следующие предметы. Оселок из глинистого сланца длиной 20. 5 см, четырехгранный, суживающийся к одному концу; ширина двух наиболее широких граней в широком конце 2. 9 см. Эти грани носят на себе следы сточенности от употребления (рис. 12, 10). Оселки для скифо-сарматских погребений не являются редкостью, в том числе и четырехгранные. Такой формы оселки мы видим, например, в Сусловском могильнике и в Мысовских курганах. 4 Ножи железные, длиной 11—13 см, с черенками, покрытыми следами дерева, представлены двумя типами: 1) «серповидным» со слегка вогнутым лезвием и выгнутым утолщенным обушком (рис. 11, 1—2) и 2) прямым (рис. 12, 7). Они в массе встречены в Сусловском могильнике II—III вв. н. э. Первый же тип хорошо известен в погребениях прохоровского типа и является обычным для этой эпохи. Наши изогнутые ножи также происходят из кургана № 8, наиболее раннего по облику своего инвентаря. Надо впрочем оговориться, что «серповидные» ножи не являются отличительной особенностью курганов только прохоровского типа, они встречаются и в более позднее время. Из предметов украшения встречены только бусы и кольца. В кургане № 8 найдены: 1) крупная (1. 5 см) стеклянная реберчатая бусина желтого цвета. Из-под желтой поверхности (позолоты) на ребрах проглядывает блестящая серебристая окраска (рис. 11, 4); 2) мелкие рубленые стеклянные синие бусы-бисер диаметром 2 мм (3 экз. ); 3) круглый мелкий стеклянный бисер белого и желтого цвета диаметром 3 мм (22 экз. ). Мелкий бисер в том же назначении — украшения одежды (чаще на рукавах) — хорошо известен из скифо-сарматских курганов Нижнего Поволжья и Приуралья первых веков до н. э. и н. э. В кургане на 14-м километре железной дороги Орск—Ново-Аккермановка встречены бусы другого рода. Здесь было найдено 7 экз. мелких (длина 0. 2—0. 8 см, диаметр 0. 2—0. 8 см) стеклянных и пастовых бусинок белого, светложелтого и голубого цвета разных форм: рубленые, бочкообразные, шаровидные, кольцеобразные (рис. 10, б). Поверхность одной несколько более крупной (длина 1. 1 см) бочкообразной из белой пасты разделена на 3 поперечные полосы: центральная белая, крайние окрашены в светло-голубой цвет и имеют вид ирризованного стекла. Из этого же кургана происходят три крупные (длина до 2. 1 см) сердоликовые бусины удлиненно-бочкообразной формы (рис. 10, в). Две из них имеют на поверхности по три белые полосы, нанесенные наклонными по отношению продольной оси бусины кольцами. На третьей бусине подобные же полосы образованы естественными прожилками сердолика молочно-беловатого цвета. Кольца спиральные из медной проволоки. Одно диаметром 2 см целое, в 2. 5 оборота из плоской проволоки (рис. 10, а), второе в обломках из овальной в сечении проволоки. Подобные кольца известны из Уфимского могильника, датируемого В. В. Гольмстен I— III вв. н. э. 5Бронзовые спиральки меньших размеров (не могущие служить как кольца) встречены П. Pay в сарматских погребениях того же времени в Поволжье. 6 «Пряслице» каменное из белого кварцевого песчаника, хорошо отполированное (рис. 9, б). Бортик округло зашлифован. Диаметр 3. 5 см, толщина 7 мм. Такое же «пряслице» и из того же материала было найдено близ Оренбурга в кургане, датируемом Б. Н. Граковым VI—IV вв. до н. э. 7 | |||||||
|
(с. 136)
| Наконечник копья из тонкозернистой горной породы серо-зеленоватого цвета длиной 7 см, толщиной 0. 5 см, при максимальной ширине 2. 5 см, великолепной работы, сплошь покрытый ретушью (рис. 9, а). Аналогий в памятниках скифо-сарматской эпохи мы указать не можем. Весь облик наконечника говорит о переживаниях в технике обработки камня традиций эпохи неолита. 1 Необходимо сказать несколько слов об орудиях, от которых мы имеем лишь негативные изображения в виде следов в глине на стенках могильных ям. Изучение самих следов и гипсовых слепков, сделанных с них, дают возможность ясно представить форму орудий, употреблявшихся для земляных работ в эту эпоху. Устанавливается два типа орудий: 1) круглые или овальные в разрезе, шириной 2—2. 5 см в виде лома и 2) небольшие узкие лопаточки шириной 4. 5 см. И те и другие оставили на стенках могил следы свыше 15 см длиной. Зафиксирован еще третий тип следов: узкие двугранные борозды глубиной 0. 5—1 см, как бы оставленные орудием типа клевца (рис. 11, 5—6), но мы склонны видеть в этих бороздах скорее следы ребра той же узкой лопаточки, о которой говорилось выше. К такому заключению нас склоняет то обстоятельство, что двугранные следы обнаружены в таких пунктах катакомбы, где работать можно было лопаточкой, ставя ее лишь ребром. Следы обоих устанавливаемых нами типов землекопных орудий отмечались и ранее в могильных сооружениях Поволжья и юго-западного Приуралья скифо-сарматской эпохи. 2 В Республике немцев Поволжья П. Pay в 1924 г. в кургане № В-5 на р. Торгуне в составе прочего инвентаря сарматского погребения обнаружил железное орудие типа пешни с лезвием шириной 42 мм. 3 Нам думается, что орудие этого типа и служило для сооружения могилы в кургане № 9 у аула Джанатан. Общий характер описанных памятников широко известен на юго-востоке Европейской части СССР, в Поволжье и Приуралье, отчасти и в Зауралье. Памятники этого типа относятся к скифо-сарматской эпохе. Но скифо-сарматские курганы имеют несколько стадиальных наслоений. Исследованные нами курганы относятся также к разным периодам этой эпохи. Курган на 14-м километре железной дороги Орск—Ново-Аккермановка хотя и дал довольно ограниченное количество находок, оказавшись разрушенным, все же может быть с уверенностью отнесен к прохоровскому типу сарматских погребений Южного Приуралья, т. е. к последним векам до н. э. Об этом говорит сосуд, очень близкий к сосудам, известным из прохоровско-сарматских погребений юго-западного Приуралья. Бронзовые трехгранные наконечники стрел, найденные в кургане, характерны для III—II вв. до н. э. и, следовательно, также не противоречат нашей датировке, как и южная ориентировка покойника, обычная для погребений этого типа. К тому же времени нужно отнести и курган № 8 близ аула Джанатан, судя по инвентарю и ритуалу. Форма рукоятки меча из этого кургана характерна для погребения прохоровского типа. Поэтому основное погребение (№ 2, разграбленное) нужно отнести к последним векам до н. э. Этой датировке не противоречит характер и второго погребения (№ 1) подростка. Общая ориентировка с основным костяком, наличие бараньих костей с ножом типичной формы среди них, заставляет относить оба погребения катакомбы к одной эпохе. Правда, наличие бисера на руке связывает погребение подростка с некоторыми нижневолжскими позднесарматскими погребениями II в. н. э., но такой же обычай украшения рукавов, пояса и других частей одежды установлен и для кургана у с. Киишки, близ г. Уфы, который П. А. Дмитриевым относится к группе прохоровских. 4 Не вызывает сомнений принадлежность погребения кургана № 9 к той же группе позднесарматских погребений, которые П. Д. Pay объединяет под именем позднеримской стадии и которую он датирует III—IV вв. н. э. 5 Общими чертами с этой группой у нашего погребения являются: северная ориентировка, деформация черепа, форма керамики, миниатюрные сосудики кубической формы с отверстиями на боках. Отсутствие в нашем погребении подбоя, характерного для описываемой группы, не является решающим, так как в том же Нижнем Поволжье мы видим погребения того же времени и с тем же инвентарем и в открытых, близких по форме к нашей, ямах. Таковы многие могилы в Сусловском могильнике, в особенности группа III. Этот могильник датируется II—III вв. н. э. Такая сравнительно редкая находка, как железные кольчатые удила и набор уздечки наших форм, датируется тем же временем. Сложнее вопрос о датировке кургана № 14. Найденный там сосуд — кувшин по форме очень близок сосуду № 49 из кургана № 12 Сусловского могильника, что заставляет рассматривать детское погребение, в котором он найден, как одновременное с предыдущим курганом. Но вместе с тем в том же кургане обнаружены при костяке каменный наконечник копья, а в насыпи плоское каменное «пряслице». Последнее совершенно ана- | |||||
|
(с. 137)
Рис. 14. Могильник на 14-м километре ж. д. Орск—Ново-Аккермановка. 1 — местоположение могильника; 2 — план могильника; 3 — план и разрезы кургана; 4 — план погребения.
| логично «пряслицу» из-под Оренбурга, найденному в типично скифском погребении VI—IV вв. до н. э. 1 Каменные же наконечники копья нам вообще неизвестны среди скифо-сарматских памятников. Между тем принадлежность наконечника к данному погребению не вызывает сомнения, ибо найдено оно in situ. Раскопанные курганы у аула Джанатан дают возможность установить, что этот могильник образовался на протяжении нескольких столетий. Инвентарь указывает на непрерывность существования здесь одного и того же населения. Все погребения, при всем своеобразии каждого из них, имеют общие черты. Эти курганы интересны в том отношении, что знакомят нас с памятниками довольно редкими и не характерными для юго-западного Приуралья. Более ранние памятники прохоровской стадии 2 широко известны в оренбургских степях и Южном Приуралье и единичны в Южном Поволжье. Наоборот, позднесарматские погребения типа кургана № 9 обычны для Нижнего Поволжья 3 и редки в юго-западном Приуралье. В бассейне оренбургского течения р. Урала нам известны лишь 2 погребения этого типа, вскрытые в 1929 г. Б. Н. Граковым на возвышенности Би-оба на р. Бердянке близ пос. Благословенка под Оренбургом. Курган № 9 у аула Джанатан является самым восточным памятником этого типа. Наличие погребений прохоровской стадии (курган № 8) в одной курганной группе с таким редким для этого района памятником, как курган № 9, и странное сосуществование древних форм с поздними в одном погребении (курган № 14) делают курганную группу у аула Джанатан исключительно интересной и ценной для дела изучения скифо-сарматской эпохи в Оренбургской области. K. SALNIKOV LES TUMULUS SARMATES DES ENVIRONS D'ORSK (Résumé) En 1936, la mission archéologique d'Orsk de l'Académie N. Marr d'Histoire de la Culture matérielle et du Musée d'Etudes régionales d'Orenbourg a fouillé cinq tumulus de l'époque sarmate: quatre compris dans un groupe de 39 tertres se trouvant près du village de Džanatan (tumulus 8—10 et 14) et un cinquième situé à 14 km à l'ouest de la ville d'Orsk. Dans le premier tumulus on a découvert une catacombe qui fut utilisée deux fois comme lieu de sépulture. Les restes de deux squelettes couchés au fond de la fosse d'entrée et dans la catacombe même appartiennent à la première sépulture. S'y rapportent une épée et un couteau en fer, une pointe de flèche en bronze et des perles en verre. Cette sépulture a été pillée peu de temps après les funérailles. Plus tard, on a élargi quelque peu la catacombe et déposé sur la partie écroulée de la voûte un cadavre d'enfant avec un couteau en fer. Le tumulus doit avoir été édifié au III—II-e siècle avant notre ère. Le deuxième tumulus renfermait une tombe creusée dans le sol avec restes de recouvrement en bois. Le squelette était couché sur de l'écorce étendue sur des planches, qui reposaient sur deux perches. Le pied droit conservait un morceau de cuir d'une chaussure. A côté du squelette se trouvaient: des mors en fer avec garniture de bride, un couteau en fer, une pierre à aiguiser (pl. III), quatre vases d'argile (pl. IV, 1—4)et des fragments d'une écuelle en bois. Le rituel et le mobilier de cette sépulture offrent plusieurs traits communs avec ceux des cimetières de la Basse Volga des II—IV-e siècles. Le troisième tumulus n'a rien livré, sauf un petit tas d'ossements de mouton. Dans le quatrième tumulus la tombe creusée dans le sol était recouverte de pierres. Au fond de la tombe gisait un squelette d'enfant avec une pointe de lance en silex et un vase d'argile. Dans le tertre même on a trouvé non loin de la maçonnerie, une quenouille en pierre. Le cinquième tumulus renfermait une fosse où subsistaient les restes d'une sépulture pillée: deux pointes de flèche en bronze, des perles de pâte, de verre et de cornaline, deux anneaux de bronze en spirale et un vase d'argile. Cette sépulture peut être rapportée au type de Prochorovo des sépultures sarmates du sad de la région subouralienne, c'ęst-à-dire aux derniers siècles d'avant notre ère. Les parois de la catacombe du tumulus № 9 laissaient voir des empreintes des outils utilisés pour le creusement des tombes. Les tumulus étudiés à sépultures sarmates tardives sont intéressants en tant que monuments assez rares et non caractéristiques pour la région d'Orenbourg. Les résultats fournis par les fouilles du cimetière des environs de Džanatan montrent que le mobilier funéraire, malgré toute sa diversité suivant les sépultures, présente des traits communs à toutes, ce qui permet d'établir que ce cimetière s'est formé au cours de plusieurs siècles et que la population du pays est restée la même durant cette période. | |||
|
(с. 138)
| Л. А. МАЦУЛЕВИЧ ВИЗАНТИЙСКИЙ АНТИК И ПРИКАМЬЕ Проблема притока в Прикамье значительного числа серебряных сосудов, сделанных в константинопольских и провинциальных византийских мастерских VI—VII вв., полностью еще не освещена, 1 — можно сказать, она только затронута. Правда, наличие в этом районе византийских изделий неоднократно отмечалось при упоминании торговых связей Приуралья с югом. Однако конкретных данных о непосредственных сношениях Прикамья именно с Византией или о прямом экспорте изделий из Константинополя или из других византийских центров в Прикамье, а тем более об изготовлении таковых специально с расчетом на сбыт именно здесь в источниках до сих пор не выявлено. В то же время наличие в Прикамье значительного количества византийских сосудов нельзя считать случайным, ничтожным явлением, не заслуживающим специального внимания. Из разных находок в Прикамье известно 25 византийских сосудов. Чтобы правильно оценить это количество, нужно учесть, что в музеи поступало не все найденное, что находимые предметы часто, даже, быть может, чаще, чем это можно предполагать, терялись. О некоторых византийских находках сохранились лишь кое-какие сведения. Так, Аспелин видел в свое время в частном собрании Оболенского три блюда, найденные под Молотовом; одно из них было украшено изображением креста в венке, 2 по-видимому, выполненного чернью, что весьма типично для подобных предметов византийского производства. Есть данные о серебряном кувшине в Пешнигортском кладе 1853 г., на дне которого, по одной версии, «были видны какие-то фигуры, вероятно письмена», а по другой — «узоры, состоявшие из черточек, расположенных в разных направлениях». 3 Возможно, что в этих версиях сохранилось нечеткое воспоминание о бывших на кувшине византийских клеймах. Говорили, будто бы близ с. Тахты, Сольвычегодского района, перед самой империалистической войной были найдены в бору у р. Яренги два блюда. На одном будто бы был изображен крылатый конь. Уже по этим отрывочным, но все же в какой-то мере конкретным данным число найденных в Прикамье византийских сосудов может быть значительно увеличено. Их, несомненно, было бы неизмеримо больше, если бы производилось систематическое наблюдение за находками. Но организация охраны отдельных находок и их регистрации была далеко несовершенна даже со времени учреждения Археологической комиссии. В этом легко можно убедиться из того, что за время существования советской власти выявлено 7 византийских памятников из 25, т. е. около трети всех известных. Выявлением их мы обязаны росту общей культуры населения нашей страны. Показательно сравнение числа сосудов, найденных в Прикамье, с числом аналогичных находок на остальной территории СССР. 4 Таковых всего 12, включая остававшуюся до последнего времени не опубликованной чашечку из клада | ||||
|
(с. 139)
| в Мартыновцах и мелкие фрагменты большого блюда, найденные в 1927 г. в дельте Днепра у Келегейских хуторов. Вероятно, византийскому сосуду принадлежат несколько мелких серебряных фрагментов из большого коллективного погребения с сожжением, открытого Днепростройской экспедицией в 1930 г. в районе Запорожья у с. Нескребовки, впервые издаваемых здесь по моим зарисовкам (рис. 1). На одном фрагменте среди сложного кораллообразного сгустка серебра, вскипевшего на погребальном костре, можно различить часть морды собаки, бегущей с разинутой пастью, грудь и переднюю лапу (длина лапы 2. 8 см). На другом фрагменте, с загнувшимся на оборотную сторону краем, сохранились обе задние ноги, возможно той же собаки (длина лап 3. 2 см). Постановка ног вместе и их вытянутое положение назад указывает на сильный бросок. Изображение дано в живописном рельефе: нога на переднем плане выступает округло, а более отдаленная намечена плоско. В самой трактовке рельефа легко усмотреть характерные черты византийского антика. Можно выделить среди сгустков еще небольшое круглое донышко диаметром в 6 см, с углублением в центре от штифта токарного станка, и небольшой дугообразный фрагмент с рельефным изображением акантового листа, сохранившего остатки позолоты. Края этого фрагмента расплавлены (ширина его 4. 8 см). Эти находки позволяют увеличить число византийских сосудов, найденных на Украине, еще на один или даже на два. Среди предметов из Мартыновцев на Киевщине имеется еще не опубликованный обломок края большого блюда с орнаментацией, позволяющей отнести его к числу византийских VI в. (рис. 2). Край обработан как обычно — в виде валика. На внутренней стороне блюда он отделен от стенок при помощи выемки, проведенной на токарном станке. На фрагменте сохранилась часть орнаментации в виде многоконечной звезды. Она состоит из радиальных линий, заканчивающихся стрелками. Нижние концы стрелок соединены между собой выпуклыми дугами. Соответственно каждой дуге чеканено ложчатое углубление, направленное к центру. Аналогичную звездчатую фигуру встречаем на византийском блюде второй четверти VI в. из Усть-кишертьского клада 1 и на блюде того же времени с именем вандальского и аланского рекса Геламира (530— 534), найденном в 1875 г. в венецианской провинции Беллуно. 2 Таким образом общее число византийских сосудов, найденных на юге СССР, может быть увеличено до 14—15. Историческая жизнь южных районов резко отличалась от жизни Прикамья. Количество найденных здесь сосудов ни в коей мере не отражает тех непосредственных и тесных связей южных районов с Византией, какие засвидетельствованы исторически. Учитывая это, нельзя не признать, что количество обнаруженных в Прикамье византийских серебряных сосудов все же позволяет говорить о значительном притоке их в этот район. II О времени, к которому нужно отнести приток византийских изделий в Прикамье, дают указания сами находки. Старейшим представителем рассматриваемой группы памятников является большой ковш с изображением ниломера, найденный, по некоторым данным, в районе Чердыни около 1859 г. 3 На основании клейм время изготовления его в Константинополе точно датируется царствованием Анастасия I (491—518). 4 Тем самым определяется для прикамских находок верхняя хронологическая граница — первая четверть VI в., terminus post quem. Этому памятнику хронологически противостоит серебряное блюдо из большого клада, открытого в 1927 г. близ дер. Турушевой Омутнинского района Кировской обл., опубликовываемое здесь впервые (рис. 3). Оно по времени изготовления самое позднее из всех найденных в Прикамье византийских серебряных сосудов. Блюдо обычной формы — круглое неглубокое, с валиком по краю на невысокой кольцовой ножке, ординарное с толстыми стенками (размеры его: диаметр 27. 5 см, диаметр медальона 4. 2 см, ширина валика 1. 1 см, диаметр ножки 11. 8 см, высота ножки 1. 6 см). Валик получен | ||||
|
(с. 140)
Рис. 1. Два фрагмента серебряного сосуда. Византия VI—VII вв. Нескребовка на Днепропетровщине. Краеведческий музей, Днепропетровск (
Рис. 2. Фрагмент серебряного блюда. Византия, VI в. Мартыновцы на Киевщине. Археологический музей, Киев (
Рис. 3. Серебряное блюдо. Константинопольские мастерские, между 629 и 641 гг. Дер. Турушева в Прикамье. Эрмитаж.
| загибом края. С оборотной стороны он выражен негативно в виде желобка, очерченного по краю линией, проведенной на токарном станке. Лицевая сторона его обработана посредством чеканки мелкими гранями, посредине ромбическими, углубляющимися округло; по сторонам — треугольными, тоже округло углубляющимися. Такая огранка валика, придающая ему столь декоративную нарядность, выделяет блюдо среди других. С ним далеко не может сравниться по пышности обработка борта блюда, найденного в 1890 г. близ с. Карасевой б. Глазовского у. б. Вятской губ. 1Верх и внутренняя сторона массивного валика Карасевского блюда косо срезаны на две грани к середине блюда. Округлые неглубокие выемки диаметром в 13 мм придают верхней грани мягкую волнистую поверхность. Каждый волнистый изгиб подчеркнут на нижней грани гравированными дугами. Остальная поверхность Карасевского блюда гладкая. На Турушевском блюде монотонность круглого диска нарушена лучистым пучком линий, соединенных у валика дугами, так что образуется многоколенная звезда со сравнительно широкими лопастями. Размеры каждой из лопастей и расстояние между отдельными линиями найдены с большим декоративным тактом. Они не бороздят беспокойно поверхность, не измельчают формы. Линии и дуги получены путем чеканки с лицевой стороны небольших ложчатых углублений с оставлением между ними узких разделительных граней (рис. 7, 1). Благодаря такой технике, грани эти выступают в виде очень мягких радиальных линий и дуг и, обогащая обработку поверхности стенок, не нарушают спокойствия общей формы. Строго декоративно выдержаны и размеры небольшого круглого медальона с розеткой, помещенного в центре. Он не подавляет собой всего предмета, не выделяется самодовлеюще на нем. Такая стройность общей декоровки характерна для этой группы византийских блюд. Аналогичные пропорции медальона видим, напр., на блюде в Гос. Историческом музее в Москве. 2 Медальон издаваемого здесь Турушевского блюда обрамлен двумя концентрическими окружностями, очерченными на токарном станке (рис. 7, 1). Полоса между ними покрыта насечками наискось и имитирует жгут. Розетка линейная, чеканная. Она состоит из четырех широких листов, расположенных взаимно перпендикулярно вокруг круга с точкой в центре, обведенного линией на токарном станке. Характерна сама форма этих листов: прямолинейно ограниченные с боков, они в верхней широкой части очерчены полукругом. Полукруг этот не является концом листа, а только контуром его загиба. Собственно же конец округло нависает на середину листа, и его края показаны двумя дугами, чеканенными глубоко, как и весь абрис листа. Сливающаяся с ними средняя жилка листа чеканена менее глубоко. В промежутках между этими основными в композиции розетки листами высовываются концы еще четырех листьев другой формы — гладких, заостряющихся, без зубчиков по краям, с резко выделенной одной средней жилкой. Все орнаментальные элементы розетки повторяют мотивы, получившие широкое распространение с очень давнего времени. Розетки, аналогично образованные из подобных характерных листьев, известны и в варварских изделиях северного Причерноморья начала н. э., напр. на сарматских фаларах Старобельской находки, на сосуде из станицы Сиверской и еще раньше в изделиях греческих причерноморских колоний, напр. на обеих серебряных вазочках и на глиняной вазочке Артюховского кургана, в Иране и в Греции даже на таком массовом товаре, как так называемые мегарские или делосские чаши. 3 В виду столь широкого распространения этого орнамента рассматриваемую розетку нельзя считать обязательно копией какого-то особого памятника или подражанием ему. Она воспроизводит мотив, издавна ставший своим, обычным в античном искусстве. Тем самым Турушевское блюдо по своей орнаментации всецело входит в группу византийских блюд с античными мотивами. Оборотная сторона блюда сглажена при шлифовке. Негативный рельеф дуг отражается на ней только местами и то очень слабо. Концентрические бороздки ретуши на токарном станке покрывают стенки и часть донышка, за исклю- | |||
|
(с. 141)
| чением его средней части, выделенной двумя линиями, проведенными при помощи токарного станка. Ножка кольцевая, немного выгнутого профиля, книзу слегка расширяется. С наружной стороны у нижнего края ее две концентрических бороздки, сделанные на токарном станке, а на внутренней ее стороне одна. Место припайки ножки тщательно сглажено на токарном станке. От штифта его образовалась небольшая вдавленность в центре донышка. В виду некоторой осадки стенок от времени или под тяжестью земли очертание ножки немного пропечаталось на лицевую сторону. Средняя часть донышка не сглажена ретушью на токарном станке, чтобы не были повреждены выбитые на ней клейма. Всего клейм пять. Они имели значение пробирных, контрольных. Выбиты они так же, как и на остальных византийских сосудах, в процессе изготовления предмета, когда блюдо было готово только вчерне. Поэтому клейма точно датируют изделие. Среди них наиболее показательно круглое (рис. 7, 2). Хотя оно в нижней части сильно стерто, а вверху правый край срезан выбитым по соседству другим клеймом, можно отчетливо разобрать изображение, а недостающие буквы надписи легко восстановить. Очень хорошо виден бюст крупных размеров в императорской диадеме. Голова в фас с характерными длинными торчащими в стороны усами. Длинная широкая борода, спускающаяся на грудь. У диадемы возвышается над лбом киотец с полукруглым верхом, увенчанный крестом. Отсутствует нимб. По обеим сторонам бюста надпись [Х]РIСТО||[ФО]РО[С]. Это характерный монетный тип имп. Ираклия в старости. На монетах он помещался с 629/30 по 641 г. Таким образом клеймо дает прочную абсолютную датировку. До сих пор аналогичное клеймо было обнаружено только на Перещепинском блюде с черневым крестом в венке. 1Надпись на обоих клеймах одна и та же. Хотя сохранность клейм различна и они выбиты не с одинаковой силой, они настолько тождественны на обоих памятниках, что может быть поставлен вопрос о том, что они выбиты одним и тем же пунцоном. От квадратного клейма сохранилась лишь одна средняя часть с буквенной монограммой Ираклия, построенной на двух взаимно перпендикулярных линиях. Обращает на себя внимание, что на верхнем конце монограммы буква V помещена не над О и последняя не увенчивает конец монограммы, а примкнута к линии справа, так что для неискушенного глаза походит на букву Р. Характерно, что такое же расположение буквы О находим на квадратном же клейме того же Перещепинского блюда. Вопрос о том, что клейма на обоих памятниках выбиты одним и тем же пунцоном, снова настойчиво выступает, несмотря на различие их сохранности: на Турушевском блюде не сохранилось вовсе имени по сторонам от монограммы. Клеймо, срезающее верхний край круглого клейма, сохранилось лишь в нижней части. Оно удлиненной формы с полукруглым верхом. В полукруге помещен бюст, от которого видна лишь линия нижнего обреза. Ниже бюста буквенная монограмма, построенная на двух взаимно перпендикулярных линиях: MHNA (на верхнем конце М, на правом Н, на левом N, на нижнем А). По сторонам имя СЄР||ГIС. Клеймо тождественно с перещепинским. Необходимо отметить совпадение на обоих памятниках таких мелочей, как в имени немного косое положение третьей буквы Р. Подобные совпадения указывают скорее всего на пользование одним и тем же пунцоном. Крестное клеймо сильно смещено по горизонтали двойным ударом, но восстанавливается без усилий. Монограмма аналогична с предыдущей MHNA. Имя, вырезанное на концах клейма, — [+]||П А||[ТРI]||КIС. На клейме той же формы Перещепинского блюда монограмма такая же; имя, по-видимому, тоже одинаковое — клеймо сохранилось лишь частично. На верхней лопасти его помещен крестик как будто между двумя точками, на правой начало имени ПА[ТРIКIС]. Пятое клеймо — шестиугольное — сильно смещено двойным ударом. Сохранилась лишь правая верхняя часть. Маленький бюст императора с нимбом, окружающим голову, одинаков на обоих сравниваемых памятниках. Имя совпадает тоже: [ПАТР]||IКI[С]. От монограммы сохранился лишь верхний конец с буквами OV. Опять-таки важно совпадение такой мелочи, как смещение буквы О вправо, аналогичное описанному выше в квадратном клейме. Сравнительное рассмотрение в совокупности всех клейм Турушевского и Перещепинского блюд приводит к выводу, что оба эти памятника, меченные одними и теми же пунцонами, вышли в одно и то же время из одной и той же константинопольской мастерской. Вероятно, и отправлены они были на север приблизительно в одно и то же время, быть может даже с одним и тем же транспортом, только одно из них осело на Полтавщине, другое достигло Прикамья. В какое же время оно могло достигнуть его и бытовать там? Позднейших, сделанных уже жителями Прикамья изображений, личин, столь часто наносившихся на импортные предметы поверх рельефов, на данном блюде нет. Только возле окружностей, очерчивающих часть донышка с клеймами, нацарапан в позднейшее время небольшой четырехугольник, пересеченный двумя линиями. От него книзу тянется столбец 6—7 нацарапанных знаков; из них некоторые близки по начертанию к греческим буквам. На лицевой стороне у края с одной стороны такие же 6—7 букв, расположенные также по вертикали. Они пересекают одну из дуг и прилегающую линию радиуса. | |
|
(с. 142)
| Блюдо, видимо, подвешивалось, на что указывает отверстие, грубо пробитое четырехгранным гвоздем возле валика. Возможность датировки издаваемого здесь блюда с точностью до 11—12 лет очень важна для изучения Прикамья: благодаря ему устанавливается вторая хронологическая веха — 629—641 гг. Раньше этого времени приток византийских сосудов в Прикамье не мог прекратиться, так как наше блюдо было изготовлено именно в эти годы. Оно было найдено, как уже отмечено выше, в большом кладе сасанидских серебряных сосудов и шейных гривен. Вместе с ним было найдено еще византийское серебряное блюдце (рис. 8, 1) (диаметр блюдца 14. 2 см, диаметр медальона 4. 9 см, ширина валика 0. 8 см, диаметр ножки 6. 6 см, высота ножки 1 см). Оно обычной круглой формы, неглубокое, на невысокой кольцевой ножке, выкованное из массивного куска серебра. Края загнуты вовнутрь, спаяны и образуют глубокий валик, с оборотной стороны выраженный негативно в виде небольшого желобка. Правка валика, как и вообще окончательная отделка блюда, производилась на токарном станке. На лицевой стороне посредине помещен характерный для большой группы византийской церковной утвари круглый медальон с изображением креста в венке из плюща. Ветка плюща, извиваясь, образует четыре выступа, как и на блюдце, найденном близ с. Пятигорье Чердынского района. 1 Типична удлиненная форма креста с расширяющимися лопастями, заканчивающимися кружками на углах. Все изображение было выполнено чернью, как и на всех остальных памятниках этой группы. Для черни все линии врезаны глубоко, а у листьев и креста сделаны глубокие выемки. Дно этих выемок, как обычно, было специально покрыто насечками ради достижения большей связи черни со стенками. Но в настоящее время чернь почти не сохранилась, и поэтому обнаженная подготовка выемок для нее вся отчетливо видна. Обрамление медальона состоит из невысокого валика, выдавленного на токарном станке. С внутренней стороны он ограничен одной, с наружной двумя концентрическими линиями. Линии прочерчены на токарном станке. Такая же линия окружает крест. Обрамление медальона было позолочено через огонь. Оборотная сторона почти не шлифована. Ножка кольцевая, немного коническая. Места спайки сглажены чеканкой, а не на токарном станке. На донышке в виде негативного рельефа пропечатались с лицевой стороны некоторые лопасти креста (рис. 8, 3). На участке, ограниченном ножкой, выбито пять клейм, причем одно повторено дважды. Любопытно, что все они являются вариантами клейм на кувшине с нереидами 2 и на ковше со сценами рыбной ловли. 3 На всех трех памятниках в клеймах соответствующей формы повторяются те же монограммы, имена и изображение императора. Крестное клеймо, выбитое, как и на ковше, дважды, имеет на перекрестье буквенную монограмму, построенную на двух взаимно перпендикулярных линиях Κωνσταντίνου. На концах лопастей имя + С||ЄРГ||IС. Чтение начинается с верхней лопасти. На клеймах кувшина и ковша буквы были распределены по лопастям немного иначе, но характерно, что чтение обоих открывалось с крестика. В квадратном клейме буквенная монограмма Παύλου аналогична монограмме в таком же клейме эрмитажного ковша. На нем повторяется даже несимметричное положение буквы X — она в обоих случаях сдвинута к середине. Имя по сторонам монограммы одно и то же — ΘЄOФ||АNIС, но конец на ковше дан иначе — Θεοφ||άνου[ς]. Кроме того, на блюдце нет цифры ε оффицины. В круглом клейме помещен бюст Ираклия с короткой бородой в монетном типе 610—629 гг. В виду плохой сохранности клейма надписи почти не видно. Сохранилась ничтожная часть пятого клейма. На нем, по-видимому, та же монограмма, что и в крестном клейме: Κωνσταντίνου. Левее верхнего ου вырезан крестик. Изображение Ираклия в раннем типе и совпадение клейм с памятниками 10-х или 20-х годов VII в. определяет абсолютную дату Турушевского блюдца. Оно было сделано между 610 и 629 гг. Личин или каких-нибудь изображений, нанесенных местными жителями, на блюдце нет. Только на донышке, частично пересекая клейма, и на стенке около ножки нанесены легкими штрихами какие-то надписи. Один знак напоминает букву в. Поверх клейм, перерезая крестное и круглое, помещена надпись с обозначением веса: литра ½, унций 2, граммов 7. В переводе на наш вес это составит 226. 265 г. 4 Обычно такие надписи делались самими мастерами и выполнялись очень тщательно пунктиром. Доказательством того, что такие надписи делались самими мастерами, служит, напр., надпись на блюде Патерна, сообщающая такие данные, которые могли быть известны лишь мастеру. Она сообщает не только общий вес предмета, а отдельно вес серебра, вес золота, употребленного на позолоту, вес накладных медальонов. 5 Что же касается надписи на Турушевском блюдце, то уже по одному тому, что она повредила клейма, что она сделана грубо и небрежно, можно считать, что она нанесена в позднейшее время. При чтении ее необходимо дать мотивировку к переводу второго знака — половины. Обычно половина обозначается знаком <, т. е. двумя косо расходящимися вправо под острым углом линиями. Здесь | |||||
|
(с. 143)
| ему придана форма буквы гаммы, т. е. знак состоит из вертикальной и горизонтальной линий, расходящихся под прямым углом. По фотографии можно предположить, что второй знак имеет и внизу горизонтальную линию вправо, иными словами, что это не гамма, а сигма, т. е. цифра 6. Но на оригинале видно, что эта линия принадлежит крестному клейму, что она не резаная, как надпись, а состоит из ряда штампованных выпуклых точек зерневого обрамления клейма. Чтение этого знака как γ, т. е. как цифры 3, а не как знака половины, невозможно, в виду недопустимого расхождения, получившегося бы в этом случае обозначения веса в надписи с действительным. По надписи блюдце должно было бы весить, при чтении «3», — 1034. 885 г, а на самом деле оно весит 241. 5 г, т. е. в 4½ раза меньше. Расхождение получается даже при чтении второго знака как половины. В этом случае действительный вес превышает показанный в надписи на 15. 585 г. Но вообще некоторое расхождение действительного веса с показанным даже в тщательно выполненных надписях самих мастеров явление обычное. На кувшине в берлинском антиквариуме расхождение в 15 г на литр, 1 на ведре из Концешт — приблизительно на 6. 5 г на литр, на умывальном приборе Перещепинского клада — около 6 г на литр; у чаш с бюстом Констанция, найденных в Керчи в склепах 24 VI 1904 г. и № 145 1904 г., расхождение на литр приблизительно в 8 г на одной и в 4 г на другой. 2 На блюде из Хаслебена расхождение около 10 г на литр. 3 Во всех случаях действительный вес ниже обозначенного в надписи, т. е. в действительности предмет легче, чем гласит надпись. Турушевское блюдце дает расхождение в обратном направлении, при этом очень значительное — 31 г на литр. Итак, превышение веса, показанного в надписях, над действительным обычно. Принято объяснять это неточностью взвешивания в древности. Расхождение на Турушевском блюдце, более значительное, чем обычно, вероятно, вызвано тем, что взвешивание и обозначение веса произведено не в условиях мастерской самим мастером, а кем-то позднее, правда, еще в пределах византийского мира, но в обстановке, менее обеспечивавшей точность взвешивания. При этом нужно сразу же отвести предположение, что перед нами не первичное изделие, а предмет, переделанный из другого более тяжелого. Прежде всего, нет никаких следов переделок, ножка на прежнем месте, размеры ее не изменены, она пропорциональна величине блюдца. Но и независимо от этого расположение и весь характер надписи, как и размещение клейм, зависят от размера донышка. Таким образом перед нами памятник, отнюдь не переделанный, а именно такой, каким он вышел из константинопольской мастерской в первые два десятилетия царствования Ираклия, т. е. между 610 и 629 гг. На это время указывают бюст в круглом клейме и общая аналогия клейм с клеймами кувшина с нереидами и ковша со сценами рыбной ловли. Блюдо с граненым валиком и розеткой было, как показано выше, изготовлено в Константинополе в одной и той же мастерской, в одно и то же время, и клеймено одними и теми же пунцонами с Перещепинским. Оба они были экспортированы на север. Одно из них вскоре же по изготовлении — в середине VII в. — было погребено на Полтавщине. 4 При этом нужно обратить внимание на то, что перещепинская находка не является собранием каких-то разрозненных разновременных вещей. Умывальный прибор константинопольской работы, состоящий из предметов, ничем не связанных друг с другом, представлен в нем комплексно: отдельные предметы не разобщены. Основная часть клада изготовлена в середине VII в., и только ограниченное число предметов более старые. Блюдо с клеймами, тождественными турушевским, органически входит в его состав. Время Ираклия было временем интенсивных сношений с Византией, свидетелем которых является хотя бы ряд богатейших находок на Украине: Малая Перещепина и Ново-Санджары на Полтавщине, Нескребовка на Днепропетровщине, Келегейские хутора на Херсонщине. Во всех находках, кроме нескребовской, наличествуют византийские монеты, главным образом различные солиды Ираклия с изображением одного Ираклия, или Ираклия с Ираклием-Константином или Ираклия с двумя сыновьями. Значительное число этих монет имеет на реверсе знаки ВОХХ или BOXX+ или ОВХХ вместо обычных CONOB. Распространение их преимущественно в определенном районе позволило Н. П. Бауеру высказать предположение о существовании где-то поблизости или в самом северном Причерноморье центра, чеканившего монеты. 5 Существование такого центра, каковым мог быть и Херсонес, свидетельствовало бы о больших связях причерноморского степного района с византийским югом. Наибольшая интенсивность этих связей совпадает для ранневизантийского периода с временем Ираклия. При наличии в Причерноморье большого количества монет Ираклия, значительнее становится тот факт, что в Прикамье из византийских монет вообще были обнаружены только монеты Ираклия. Они в числе десяти входили в состав клада, обнаруженного во время весенней пахоты на берегу р. Иргени близ дер. Шестаковой б. Красноуфимского у. б. Пермской губ. К сожалению, более подробных сведений об этих монетах и описания их не сохранилось. Из- | |||||
|
(с. 144)
| вестно, что они принадлежали «к царствованию Ираклия и сына его Ираклия-Константина», т. е. к 613—641 гг. 1 Среди них была «одна неизданная», т. е. какой-то необычный вариант. Не состояла ли ее необычность в том, что она являлась монетой чеканки причерноморского монетного двора, подобного тому, в котором чеканились солиды со знаками ВОХХ или ОВХХ? Тогда более прямая связь этой находки с северным Причерноморьем, а также и датировка самой находки серединой VII в. наметились бы еще явственнее, несмотря на то, что наличие в кладе иранских монет и вещей могло бы указывать и на окружный путь. В комплекс находки, кроме местных изделий, входил «серебряный кувшин высотой ок. 6 вершк., вес 2½фунта», имевший «ту самую форму, в какой и доселе лепятся на Востоке глиняные сосуды для воды и вина», и десять сасанидских монет V и VI вв. Позднейшая принадлежала Варахрану VI в., т. е. может быть отнесена к 590—591 гг. 2 Ни одной более поздней монеты в кладе не оказалось, хотя различных восточных монет VIII— X вв. было обнаружено в разное время в Прикамье значительное число. Таким образом иранская часть комплекса не противоречит датировке времени захоронения его VII веком. К тому же, следующий VIII в. был каким-то глухим в смысле притока восточных монет. Кладов куфических монет, зарытых в VIII в., до сих пор не найдено, а найдены только монеты VIII в. в кладах, зарытых в IX в. 3 Едва ли, поэтому, можно считать случайным, что из византийских монет именно монеты Ираклия оказались в Прикамье, и только они. Можно ли объяснять также случайностью, что Турушевское блюдо оказалось в земле вместе с блюдцем, время изготовления которого относится к тому же царствованию Ираклия. Во всяком случае, блюдце не могло быть старше блюда более чем на 20—30 лет. Совместное, не разобщенное временем бытование в Прикамье хронологически столь близких памятников свидетельствует о том, что они пришли сюда каким-то прямым путем сравнительно скоро после их изготовления в Константинополе. В сасанидской части Турушевского клада, по-видимому, тоже нет ни одного предмета, который указывал бы на более позднее происхождение вещей, некогда зарытых близ дер. Турушевой. Таким образом как будто все говорит о том, что византийские сосуды приходили в Прикамье вскоре же по их изготовлении. Однако в некоторых находках встречаются предметы, не одновременные. Таков, напр., комплекс сосудов, открытых в 1907 г. у дер. Климовой. Поскольку востоковедение еще не достигло возможности абсолютной, с точностью до десятилетий, датировки сасанидских изделий из серебра, 4 как это достигнуто теперь в отношении памятников византийских, остановимся только на византийской части клада. Из трех византийских блюд, найденных тогда, два датируются второй четвертью VI в., а третье первым десятилетием VII в. — царствованием Фоки (602—610). Это показывает, что более ранние памятники бытовали сравнительно длительно, что при этом происходило последовательное накапливание предметов, импортированных позднее. Это могло бы указывать и на то, что некоторые памятники VI в. попали в Прикамье вместе с изделиями VII в. Но лишить приток византийских сосудов в Прикамье вообще четких хронологических рамок было бы неверно и неисторично. Уже один Усть-кишертьский клад дает четкие указания по этому вопросу. Он свидетельствует, что византийские сосуды попадали в Прикамье действительно не в позднейшие века, не со случайным запаздыванием, но что они бытовали там уже в первую половину ломоватовского времени, т. е. в VI—VII вв., а во второй половине или в конце VII в. уже могли быть зарыты в землю. Усть-кишертьский клад был обнаружен около 1916 г. Он состоял из пышно орнаментированного византийского серебряного блюдца второй четверти VI в. 5 с клеймами на дне (рис. 8, 2), серебряной чашечки без украшений, возможно, иранского происхождения, частей бронзового поясного набора, бронзовых украшений (рис. 4; 5). Среди последних особенно характерна пара двусторонних пронизок в виде хищной птицы, схватившей когтями какое-то животное и клюющей его в голову. Обе пронизки состоят из двух половинок, пригнанных одна к другой. Из остальных предметов отметим: подвесной футлярчик, две половинки которого соединены при помощи четырех шипов; рожок; длинную трубчатую пронизку с десятью привесками; пять экземпляров пронизок в виде балясин с просветами; фрагмент круглой шестилучевой ажурной подвески. Кроме этого, были найдены две серебряных круглых шейных гривны (длина цельной — около 56 см, диаметр 5 мм) с петлями на концах, из которых одна загнута под прямым углом; три куска четырехгранного серебряного дрота толщиной в 6 мм; два трехперых железных наконечника стрел, железные ножи. Особенно интересно присутствие восьми свинцовых слитков-пластин и пяти бронзовых слитков разной длины. Подобные вещи известны в других прикамских находках. 6 В последнее время они обнаружены | ||||||
|
(с. 145)
Рис. 4. Пронизка, наконечники ремней, накладки, пряжки. Бронза. VII в. Село Усть-Кишерть в Прикамье. Краеведческий музей, Кунгур. (Нат. вел. )
Рис. 5. Пронизки, рожок, подвески. Бронза. VII в. Село Усть-Кишерть. Краеведческий музей, Кунгур. (Нат. вел. )
| в более ранних погребениях могильника в с. Неволине, раскопанного А. В. Шмидтом в 1926 г. Все они относятся к первой половине так называемой ломоватовской культуры, т. е. к VI и VII вв. 1 Усть-кишертьский клад подтверждает, что византийские сосуды бытовали в Прикамье в VII в., поскольку они были уже захоронены во второй половине или в конце VII в. Тем самым время притока византийских серебряных сосудов в Прикамье не может быть далеко отодвинуто от времени изготовления их в Константинополе. Найденные сосуды образуют по времени производства их такой непрерывный хронологический ряд с первой четверти VI в. до середины VII в., который не допускает мысли о нерегулярности и случайности притока их в Прикамье. Количество найденных предметов скорее указывает на то, что на месте была потребность в импорте византийских изделий. Все это в целом позволяет высказывать предположение, что для константинопольского импорта в Прикамье в VII в. имелись прямые пути. Они должны были итти степью через степные реки и волоки. Недаром даже позднее Константин Багрянородный, явно следуя прочным заветам исконной византийской политики, считал, что связь империи с причерноморским кочевническим югом являлась ключом ко всей стране. При выяснении торговых путей в Прикамье, которые были не единственными и не оставались неизменными, должны быть приняты во внимание также и более ранние находки — такие, как Сулинская, Судженская, Обоянская, а также вся совокупность археологических данных о Придонье и Прикубанье. При выяснении других путей, по которым могли попасть в Прикамье отдельные предметы, должны быть учтены также и все частные показания памятников. Так, на блюде второй четверти VI в., с изображением Венеры в шатре Анхиза, вырезана позднейшая надпись хорезмским и согдийским шрифтом. 2 Пути для константинопольского импорта в Прикамье открылись не вдруг. Византийский импорт, как показывают многочисленные более ранние находки в Приуралье, был дальнейшим развитием ранее определявшихся связей с причерноморским югом, хотя пути сношений не оставались все время неизменными. Любопытно, что древнейшие куфические клады найдены не в Прикамье, а на Донце, позднейшие же клады совершенно не встречаются в бассейне Донца. Это указывает на интенсивность донского пути в более раннее время. III Найденные в Прикамье византийские серебряные сосуды могут быть классифицированы по следующим группам. | ||
|
(с. 146)
| Первая группа, в которую войдет издаваемое здесь Турушевское блюдо с граненым валиком, объединяет памятники, украшенные только орнаментальными мотивами. Так, на Турушевском блюде — растительная розетка в центре и лучистая разработка стенок; на Усть-кишертьском — круглая звездчатая розетка и доминирующий над ней пышно развитой большой венок; на Томызском — розетка с плетением, выполненная в черни. 1 Характерно, что все орнаментальные мотивы продолжают античные образцы. Однако в деталях, в трактовке листьев, в передаче завитка, в самом восприятии формы отчетливо проявляется новое, вступающее в противоречие с античной основой и подрывающее ее. К этой же группе может быть отнесено описанное выше блюдо из с. Карасевой, орнаментация которого ограничивается волнистым бортом, подчеркнутым гравированными дугами. В отличие от трех первых у него нет клейм. Вторую, довольно многочисленную и компактную группу составляют евхаристические церковные сосуды — дискосы, украшенные выполненным чернью изображением креста в центре, окруженного венком. На донышке у всех выбиты византийские клейма. Относительно средневекового, византийского происхождения их не было высказано сомнений, так как наличие христианского символа — креста — давало определенные указания. В настоящее время группа эта представлена в Прикамье семью экземплярами; восьмой, теперь неизвестно где находящийся, отметил в свое время Аспелин. Время изготовления в Константинополе большинства из них — первая половина VII в. 2 Несмотря, казалось бы, на чисто церковную христианскую орнаментацию блюд, они тоже, как и памятники первой группы, следуют античным образцам и в форме венков, и в общей композиции, и в разработке плоскости стенок. К этой группе церковных сосудов примыкает следующая, тоже церковная, с священными изображениями, исполненными в рельефе. В нее входит знаменитое блюдо VI в. с группой поклонения кресту. 3 «Березовые острова» — место его находки. Но нельзя считать установленным, о каких «Березовых островах» идет речь. Есть основание полагать, что блюдо найдено в одном из мест с соответствующим названием Чердынского или Соликамского района, а не в Березовском округе б. Тобольской губ. 4 В виду этого оно в настоящей работе причислено к находкам в Прикамье. Второе, относимое также к VI в., блюдо с евангельскими сценами и одной ветхозаветной найдено в с. Григоровском Соликамского района. 5 Рельефы на обоих этих памятниках стилистически резко отличаются от произведений, исполненных в мастерских Константинополя. Не случайно, поэтому, что на донышках их не выбито клейм, обычных на константинопольских изделиях. Они были сделаны в восточных провинциях византийского мира, быть может в Палестине или Сирии; не исключена возможность чеканки их в Закавказье. Они стоят особняком от общего потока константинопольского импорта в Прикамье. По всей вероятности, они и попали-то на север не через посредство Константинополя и не через северное Причерноморье. В настоящее время к церковной группе сосудов, правда, с некоторыми оговорками, может быть присоединено и третье, еще неизвестное блюдо, несмотря на то, что стилистически оно резко отличается от двух предыдущих. Оно происходит, вероятно, из мастерских Константинополя. | |||||
|
(с. 147)
| Вопрос, были ли выбиты у него на донышке клейма или нет, остается открытым. Данные о размерах сосуда отсутствуют. Обстоятельства и место находки, местонахождение в настоящее время и даже вообще судьба самого оригинала, к сожалению, неизвестны. Сохранился лишь фотографический снимок с одной лицевой стороны. Снимок был обнаружен в архиве Я. И. Смирнова и несколько лет тому назад передан мне для издания И. А. Орбели. Согласно пометке Я. И. Смирнова, оригинал находился в собрании Алина, а снимок с него был прислан Смирнову Б. Л. Богаевским, тогда работавшим в Молотове. Дальнейшая судьба блюда неизвестна. Как видно из фотографического снимка, внутренняя поверхность блюда заполнена рельефом, изображающим библейскую схватку Давида со львом, напавшим на его стадо (рис. 9, 1). Лев, точнее львица, поднявшись на задние лапы, бросается на Давида. Но последний, твердо упершись в землю, сделал резкий поворот и удачно выставил щит — в него уперлись когти напряженных львиных лап и оскаленная пасть. Давид высоко заносит для удара меч в правой руке. На земле перед Давидом лежит уцелевшая половина растерзанной львицей овцы. Все тело Давида напряжено и готово для нанесения сокрушительного удара. Тяжесть корпуса перенесена на правую согнутую в колене ногу, а левая вынесена вперед и уперта носком в землю. Голова повернута к врагу, поднятая и согнутая в локте правая рука заносит над ним меч. Однако рисунок ракурса кисти настолько скомкан, что кажется, будто она сломана в запястье или тяжесть меча не по ней, и он оттягивает ее книзу. Этот недостаток сребродела-ремесленника, чеканившего рельеф, на ряду с общей близостью фигуры к изображению Давида на миниатюре (рис. 9, 2) знаменитой псалтири Марцианы, написанной для имп. Василия II Македонянина (976—1025), 1 может быть использован как аргумент против подлинности нашего блюда. Постановка фигуры на блюде, действительно, аналогична с миниатюрой: та же расстановка ног, та же поднятая для удара рука. Но динамика фигур совершенно иная, так как самая композиция резко отлична на блюде и в рукописи. На миниатюре справа у ног Давида припадающий к земле медведь, на рельефе взвившийся на дыбы разъяренный зверь, ростом | |
|
(с. 148)
| с Давида. Поэтому на блюде напряжение борьбы сосредоточено на уровне груди Давида, а не направлено книзу, как на миниатюре. На миниатюре левая рука Давида свободно покоится у пояса. Поднятое левое плечо Давида на блюде показывает, что рука поднята и напряженно держит щит. Весь корпус его. в отличие от миниатюры, с силой отброшен назад и голова опущена книзу не так, как в рукописи. Вынесенные в сторону линии плаща ритмически связаны с направлением ног и корпуса. Они подчеркивают динамичность фигуры и ее движение. Плащ здесь не пустое дополнение. Некоторая общность фигуры на блюде и в рукописи свидетельствует о том, что обе ремесленных реплики восходят к античным образцам одной эпохи, к образцам, одинаковым по художественному подходу к натуре. Оба эти античных образца не повторяли друг друга, а разрабатывали совершенно различные моменты схватки человека со зверем. Только при узко формалистском подходе к совпадению отдельных элементов нельзя заметить разницы изображений на рельефе и на миниатюре. Миниатюра псалтири Марцианы столь отлична от Уральского блюда, что нет никаких оснований считать, что издаваемый здесь снимок мог быть сделан с поддельного предмета, благоразумно спрятанного от неизбежных разоблачений. Изображения борца в позе, аналогичной рельефу Уральского блюда, т. е. с одинаковой постановкой ног и корпуса, с поднятым щитом, были настолько распространены в позднеримском искусстве, что мы встречаем их даже на заурядных тканях. Такова, напр., схватка с медведем, поднявшимся на задние лапы, а передними и головой упершимся в противопоставленный щит, на ткани IV—V вв., в Берлинском музее. 1 Сцена включена в фриз других изображений; среди них еще схватка со зверем, поднявшимся на дыбы (другая редакция). Боец на ней без щита. Поднявшийся лев готов вонзиться когтями в плечо человека, который всаживает смертельным ударом в грудь хищника кол. 2 Обычность группы, помещенной на рассматриваемом блюде, распространенность ее отнюдь не говорит о поддельности рельефа. О подлинности свидетельствуют и чистота стиля, и характерные для VI— VII вв. приемы выполнения рельефа и способы передачи различных частностей. Вместе с тем, уже с первого взгляда поражает общая близость Уральского блюда с соответствующим блюдом знаменитого кипрского сервиза с изображением событий из жизни Давида, изготовленного в 10-х или 20-х годах VII в. (рис. 6). 3 То же построение композиции, те же приемы заполнения пространства, очень близкая композиция фигуры с подчеркиванием ее динамичности при помощи плаща, почти тождественные одежды. Такая близость, конечно, вовсе не говорит о том, что Уральское или Кипрское блюдо является фальсификацией. Близость объясняется не тем, что одно из них послужило образцом для другого. Их общность обусловлена тем, что они оба восходят к античной композиции живописного рельефа, вписанного в круг, что они оба следуют близким по задачам, хотя и не тождественным композициям. Группа Давида со львом дана на рельефе Уральского блюда не изолированно, а включена в характерный ландшафт. Сегмент холмистой почвы разработан в двух планах. На первом почти у края блюда невысокие волнистые извилины. По их левому гребню ползет, извиваясь, змея. На среднем лежит уцелевший остаток овцы. Характерен кустик с широко раскинутым пучком пунктирных веток, заканчивающихся городком из точек. Справа растение вроде аканта с большими листьями и пунктирными усиками между ними. На линии холмов второго плана помещена сцена схватки и сбоку дерево, замыкающее композицию в круг. Типична самая форма сучковатого изогнутого ствола с отдельными пучками зубчатых листьев. На гребне поднимаются два пунктирных кустика с многорядными городками точек на некоторых ветках. Таким образом обычный эллинистический ландшафт сохранен на рельефе в типичной схеме, которая повторена и на известном византийском блюде в Эрмитаже с Мелеагром и Аталантой. Обращает на себя внимание пластическая разработка морды львицы и частично задних лап. На груди показаны проступившие от напряжения ребра. Рядом с этим на одном из ответственнейших участков рельефа расплывчатая масса плеч, суммарная трактовка лап с неразработанными выпуклостями пальцев, схематическое обозначение ушей — все это показывает, что цельность пластического восприятия формы на рельефе нарушена. К тому же тело, лапы, даже хвост сплошь покрыты кружками с точкой в центре. Они расположены чисто орнаментально без учета форм тела и ракурсов, рядами, что еще больше подчеркивает разрушение пластического единства. Эти кружки могут быть сопоставлены с подобным размещением коротких парных черточек у львов на нижней пластинке императорского византийского пятичастного диптиха Анастасия I в Лувре. 4 Изображение кружков на шерсти хищников, как, напр., у леопарда, закалываемого Шапуром III, на блюде из дер. Климовой, не типично для сасанидской торевтики. 5 Обычно трактовка шерсти передается иначе. Но если бы даже и видеть в кружках на шерсти | |||||
|
(с. 149)
Рис. 6. Блюдо серебряное. Давид отражает нападение льва. Константинопольские мастерские, 10-е или 20-е годы VII в. Кипр. Собр. Пирпонта Моргана, Нью-Йорк.
Рис. 7. 1. Центральная часть серебряного блюда (см. рис. 3). (Нат. вел. ) 2. Донышко серебряного блюда с византийскими клеймами (см. рис. 3) (Нат. вел. )
Рис. 8. 1. Блюдце серебряное. Константинопольские мастерские, 10-е или 20-е годы VII в. Дер. Турушева в Прикамье. Эрмитаж. 2. Блюдце серебряное. Константинопольские мастерские, 2-я четверть VI в. Село Усть-Кпшерть в Прикамье. Эрмитаж. 3. Донышко с византийскими клеймами. Оборотная сторона серебряного блюдца (см. рис. 5, 1). (Нат. вел. )
| львицы, набросившейся на Давида, воздействие извне, факт разрушения пластического понимания формы все-таки оставался бы неизменным. Однако на изображении пантеры на одной из ложек Кипрского клада византийской работы тело, лапы, хвост сплошь покрыты подобными Же кружками и городками из трех точек между ними. Такое сочетание кружков и городков само по себе подчеркивает чисто орнаментальный характер разделки шерсти, что должно быть учтено при определении рельефа издаваемого Уральского блюда. 1 Еще отчетливее новое отношение к пластической форме выступает на центральной фигуре. Черты лица не выработаны в рельефе, а намечены графически на общей округлой выпуклости, как на эрмитажных блюдах с Венерой и Анхизом и с Мелеагром и Аталантой. Они не воспроизводят форму, а только суммарно обозначают размещение глаз, носа, рта. То же можно сказать и про тяжелую шапку волос. Их пряди расчленены не живописно игрой света и рефлексов, а их общая суммарно намеченная выпуклость покрыта углубленными дугами и завитками, придающими поверхности некоторую рябь. Схематически выделены отдельные, выбившиеся внизу волосы, показанные тонкими мелкими черточками. Тот же изменившийся подход к передаче особенностей изображаемого объекта виден в трактовке руки, пальцев, одежды, под которой совершенно не чувствуется напряжение груди. И на ряду с этим мелочная орнаментация лора, ткани, каймы плаща, поножей при помощи точек различной величины и разнородно нанесенных. Весь стиль рельефа и совокупность всех технических приемов свидетельствуют, что перед нами один из типичных представителей византийского антика. Время его изготовления возможно отнести к VI в. Но пример рельефа с развитым пейзажем и с сохранением многих приемов передачи глубинности живописного рельефа на блюде 10-х—20-х годов VII в. с изображением Мелеагра и Аталанты показывает, что в византийском антике может быть намечена лишь общая линия развития в пределах V—VII вв. Но строить по типологии отдельных элементов единый последовательный хронологический ряд невозможно, так как скачки и отставание одних элементов и забегание других делали бы такую типологию неконкретной и исторически произвольной. Должна быть предложена другая классификация, учитывающая одновременное сосуществование противоположных формальных признаков. Противоречивость этих признаков может быть объяснена и они могут быть поставлены в систематический ряд, если учесть, что среда, художественные чаяния которой они выражали, не была монолитной. Одни больше придерживались старых образцов, держались их буквы; других удовлетворяла сюжетика сама по себе, и их меньше связывали традиционные шаблоны. Описанное блюдо включено в группу церковных сосудов лишь условно и только на том основании, что мы определяем помещенную на нем группу как изображение известного библейского эпизода. Доводом в пользу такого объяснения сюжета служит наличие растерзанной львом овцы, помещенной посредине сегмента почвы, где обычно помещаются атрибуты изображаемой сцены. Если бы не этот атрибут, возникла бы мысль, что перед нами обычное, распространенное в античном искусстве изображение охотничьей или цирковой сцены. 2 К тому же нимб отсутствует совершенно. Все это дает основание сблизить памятник с последней группой византийских сосудов в Прикамье — группой, самой значительной по количеству, охватывающей половину всех наличных византийских сосудов. Эти сосуды украшены рельефами на мифологические, религиозные или бытовые античные темы или отдельными мифологическими фигурами. Большая часть их столичного производства и снабжена клеймами, и только два, без клейма, изготовлены в других центрах. Вот их тематика. Приход Венеры в образе фригийской пастушки в шатер Анхиза. Сюжет связан с мифом о божественном происхождении римского императорского рода, воспеванию которого посвящена Энеида. К троянскому же кругу принадлежит рельеф с изображением суда Афины по поводу тяжбы Аякса и Одиссея из-за доспехов Ахилла. Мелеагр и прославленная легендарная девушка-стрелок Аталанта представлены после охоты на зайцев. Идиллистическая сцена отдыха среди стада на фоне пейзажа — тематика рельефа следующего блюда. Вакхическая пляска менады и силена, держащего на плечах мех с вином. Культовая сцена кормления менадою змеи, поднимающейся из цисты. Голова морского божества и группы морского льва, морского быка, кита и гиппокампа. Нептун на ручках двух ковшей. Смотрящаяся в зеркало нереида, несущаяся по морю на спине морского льва, или нереида с раковиной, сидящая на спине плывущего дракона. Характерные на многих сосудах сцены нильской природы, столь излюбленные в римском искусстве и широко распространенные за пределами Египта. Даже в орнамент блюда с изображением пасущейся лошади включены чашечки нильского лотоса, в которых птицы свили гнезда, что так часто изображается на памятниках Египта. Особенно интересным для сохранения в столице египетской тематики и ее живучести является помещенное на большом ковше гротескное изображение ниломера. От высоты разлива Нила зависело благоденствие Египта. Недостаточный подъем оставлял без орошения более высоко расположенные засушливые районы. Подъем | ||
| ||
(с. 150)
Рис. 9. 1. Блюдо серебряное. Давид отражает нападение льва. Константинопольские мастерские, VI—VII вв. Прикамье. 2. Миниатюра псалтири Марцианы имп. Василия II Македонянина (976—1025). Давид отражает нападение медведя.
| выше нормального приносил всеобщее бедствие. Понятно, что сооружения, позволявшие наблюдать за уровнем реки, играли видную роль в египетском хозяйстве. Первоначально это были футовые ступеньки, спускавшиеся до нормального уровня воды, позднее постройки типа башенного маяка с определенной шкалой. На этой шкале особое значение имели в нижнем Египте цифры 16, 17, 18, показывавшие наиболее благоприятный уровень разлива, выше которого наступало уже стихийное бедствие. Как раз цифры 17 и 18 вытканы на замечательной ткани с ниломером из раскопок в Антиное, хранящейся в Лувре. 1На эрмитажном ковше вместо этих цифр шкала ограничивается только первыми цифрами. За цифрой 5 башня ниломера кончается. 2 Это свидетельствует о том, что константинопольским мастерам, да и столичным потребителям этого рода изделий, было чуждо хозяйственное значение определенных цифр далекой провинции. Они, явно, принимали только чисто жанровую сторону данного египетского мотива. Ниломер на отмеченной луврской ткани сопровождается изображением Нила в виде бородатого человека, держащего в левой руке большой рог изобилия, а в поднятой правой цисту. Рядом с ним восседает богиня изобилия Евтения, высоко поднявшая левой рукой раковину. Спадающий с этой руки конец плаща образует на коленях широкую складку, поддерживаемую приподнятой правой рукой. Складка заполнена плодами и фруктами, в изобилии созревшими в результате плодоносного разлива. Изображения плодоносной, оплодотворенной разливом Нила земли встречаются постоянно. 3 Одним из наиболее известных примеров являются медальоны с олицетворениями Земли и Нила с одной египетской туники, хранящиеся в Эрмитаже и в Музее изобразительных искусств. Вместе с тем погрудное изображение Евтении-Абонданцы получило самостоятельное значение и вошло в цикл календарных олицетворений месяцев и времен года. При этом она всегда сохраняет свои иконографические черты: погрудное изображение почти строго в фас; прическу, убранную плодами, листьями и цветами; поддерживаемую перед грудью обеими приподнятыми руками складку плаща, наполненную плодами и фруктами. Такую богиню месяца сентября мы встречаем прежде всего в Александрийской хронике. 4 Типично изображение Евтении в виде богини осени на египетской ткани из б. венского собрания Теодора Графа. 5 Она составляла, по-видимому, часть полной серии времен года, от которой сохранились лишь три — весна, лето и осень. Последняя представлена в виде женской фигуры по грудь. Голова, окруженная нимбом, немного склонена к правому плечу. В волосы вплетены листья и плоды. У шеи высоко вырисовывается ворот хитона, отороченный каймой. Приподняв до уровня плеч согнутые в локте руки, она держит перед собой плащ, зажимая его концы, торчащие кверху петлями. В складке плаща плоды и гроздья, окруженные листьями. Схематизованная реплика, сохраняющая типичные черты изображений Евтении, помещена в медальоне на египетской узорчатой ткани IV— V вв. в Берлинском музее. 6Характерные иконографические формы передает и рельеф из известняка на карнизе двери, хранящейся в Каирском музее. 7 На рельефе в Annas богиня дана опять в типичных формах: изображение погрудное в фас, пышная прическа, на шее гривна, в согнутых в локте и приподнятых руках плащ с плодами, складки которого, зажатые пальцами, торчат кверху на уровне головы двумя симметричными петлями. 8 О том, как была задумана наполненная плодами глубокая складка плаща, дает ясное представление изображение Земли на луврском пятичастном диптихе Анастасия I. 9 В настоящее время в Прикамье может быть указан еще один рельеф с Евтенией на фрагменте одного неизвестного византийского серебряного блюда (рис. 10, 1). На нем типично переданы все черты ее образа. Таким образом Прикамье видело не только изображение ниломера на Чердынском ковше, но и обычно сопровождавшая его в египетском искусстве Евтения нашла приют в приуральской почве. Фрагмент находился в том же собрании Алина, как и блюдо с Давидом в схватке со львом. Судьба его также неизвестна. В свое время Б. Л. Богаевский прислал из Молотова Я. И. Смирнову два снимка с обеих сторон его. Наличие фотографии с обеих сторон позволяет выяснить технику, изучить клейма и все характерные черты стиля. Сомнений в подлинности памятника не возникает никаких. Блюдо было сделано из одного листа серебра, т. е. так же, как блюдо со сценой прихода Венеры в шатер Анхиза и некоторые другие памятники. На это указывает характер негативного рельефа на донышке, четкость его и заметные местами даже на снимке следы чеканки. Ножка была кольцевая припаянная. В виду относительной тонкости однослойных стенок сосуда и большей крепости и упругости ножки, блюдо под влиянием тяжести могло сильно оседать, было продавлено по кольцевой линии ножки, оказывавшей сильное сопроти- | |||||||||
|
(с. 151)
Рис. 10. 1. Фрагмент серебряного блюда. Евтения — Сентябрь. Константинопольские мастерские, 2-я четв. VI в. Прикамье. (Ок. нат. вел. ) 2. Донышко серебряного блюда с византийскими клеймами (см. наверху). (Ок. нат. вел. )
| вление вертикальному прогибу, дало по этой кольцевой линии трещины и сломалось. Сохранилась лишь центральная часть, защищенная ножкой. Ее занимает чеканеный рельеф в круглом медальоне, обрамление которого орнаментировано овами и нитью псевдофилиграни. Евтения дана в шаблонных формах. Она представлена погрудно в строгом фасе. Туника обрамляет шею свободной складкой. В пышную прическу вплетены ветки растений и листья лозы. Посредине над широкой лентой укреплен гранат, увенчивающий всю прическу. Две пары четырехлепестковых цветков подвязаны по сторонам ленты и у ушей. Эти цветы тождественны цветам, приколотым к волосам на эрмитажной египетской ткани с изображением ГН «Земли», по смыслу той же Евтении. К плечам свисают грозди винограда и листья лозы. Обеими приподнятыми почти до уровня плеч руками она поддерживает край плаща, концы которого, зажатые пальцами, характерно торчат кверху петлями. Образовавшаяся при этом свободная складка наполнена гранатами, грушами и другими плодами, среди них также и два колоса. За край плаща свисают пышные грозди, лежащие на листьях лозы. Блюдо это, украшенное изображением Евтении, вероятно, входило в состав сервиза с изображением времен года или даже месяцев. На нем, скорее всего, не просто персонификация благоденствия и изобилия, а либо богиня осени, либо богиня месяца сентября. Над головой, возле обрамления пробита круглая дырочка для подвешивания, выходящая на противоположную сторону (рис. 10, 2) возле самой кольцевой ножки, с внутренней ее стороны. Она показывает, что блюдо продолжало бытовать в Прикамье уже в фрагментированном состоянии, когда значительная часть его была утрачена. На донышке выбито в процессе производства сосуда пять обычных контрольных клейм (рис. 10, 2). Они выбиты до чеканки рельефа. Хотя клейма явно были охраняемы от повреждений, чеканка рельефа сильно изогнула их и частично расплющила. Особенно сильно пострадало клеймо на правом плече и на левой груди, где на его месте как раз пришлись глубокие негативные впадины рельефа груш. Такое состояние клейм может получиться только в результате деформации их при выполнении рельефа. После того как рельеф был готов, они не могли уже больше быть выбиты в таком виде. Описанное искривление клейм, характерное и для остальных памятников этого рода, подтверждает, что новое, впервые опубликовываемое блюдо ничем не отличалось по приемам производства, напр., от блюда с Венерой и Анхизом. Наилучше сохранилось крестное клеймо на левом плече. В центре его буквенная монограмма, построенная на двух взаимно перпендикулярных линиях. На пересечении их буква Θ, на левом конце Δ, на правом Е, на нижнем Ω, на верхнем ΟΥ. Такая монограмма обычно расшифровывается как имя Θεοδόρου. По концам клейма вокруг монограммы помещено имя ΕΥ[ΓΕ]ΝΙΟΥ Клеймо на правом плече неразборчиво. Ниже его шестигранное клеймо с характерной монограммой, построенной на основе латинской буквы N. 1 Обычно она читается как имя имп. Юстиниана I или Анастасия I. Надпись вокруг монограммы пока остается неразобранной. На двух последних клеймах различимы окруженные нимбами силуэты безбородого императора с характерным головным убором с тремя поднимающимися над лбом драгоценными камнями. По-видимому, мы имеем здесь дело с бюстом Юстиниана I. Обе монограммы описанных клейм, на ряду с изображением Юстиниана I, встречаются на рипидах из Stûmâ в Стамбульском музее 2 и на патене из Riha в собрании R. W. Bliss. 3 Кроме того, монограмма Θεοδόρου несколько раз повторяется на небольшом невысоком серебряном сосуде с выпуклыми стенками на низкой кольцевой ножке (рис. 11, 2) (размеры сосуда: диаметр 8. 4 см, высота около 4. 4 см, диаметр ножки 5. 6 см), происходящем из замечательной находки у с. Мартыновцы на Киевщине. 4 Форма неглубокой чашечки придана сосуду путем ковки, следы которой покрывают донышко отчетливыми впадинами. Стенки сглажены шлифовкой на вращающемся станке. От зажима его при вращении внутри образовалась небольшая круглая площадка. Кроме того, на стенке врезана орнаментальная линия у края. Кольцевая ножка из тонкой согнутой в кольцо серебряной ленты припаяна. Клейма на донышке выбиты после придания сосуду общей формы, так как они лежат поверх впадинок, образовавшихся при ковке. При окончательной обработке часть их пострадала — они местами расплющены. Нечеткость некоторых клейм получилась и от двойного удара при клеймении. При этом, в виду небольших размеров сосуда, они выбиты так скученно, что частью находят одно на другое. В крещатом клейме помещена та же, что и у Евтении, монограмма Θεοδόρου и имя ΙΩ[ΑΝ]ΝΟΥ. В соседнем четырехугольном клейме, вероятно, та же монограмма, от которой отчетливо видно правое Е и верхнее ΟΥ. По сторонам от нее имя [СΥ]ΜΕ||ΩΝΙ[С]. На двух фрагментах оттисков аркообразного клейма силуэт головы, сбитый при чеканке, и | ||||
|
(с. 152)
| очертание нимба. Деталей не разобрать. В небольшом куске прямоугольного клейма, срезанного другим клеймом, та же монограмма Θεοδόρου. Сохранилось центральное Θ, правое Е и нижнее Ω. Справа от нее конец надписи: [СΥΜΕΩ]ΝΙС. Для установления датировки с точностью до десятилетий клейма дают мало. Общий характер их типичен для VI и первой половины VII в. Бюст императора расплющен и представляет лишь самый суммарный силуэт. Имена Иоанна и Симеона сами по себе не дают, при нынешнем состоянии наших знаний, данных различать какие-то определенные исторические личности. Поэтому в данном случае приходится придавать основное значение монограмме. В виду того, что монограмма повторяется на обеих рипидах из Stûmâ и на патене из Riha, т. е. на памятниках, относящихся ко второй четверти VI в., и только на этих памятниках, Мартыновская чашечка и фрагмент блюда с Евтенией могут быть датированы тоже второй четвертью VI в. Дата эта находит на блюде с Евтенией подтверждение во второй монограмме и в бюсте императора. Чашечка была завезена в Приднепровье, а блюдо достигло Прикамья. Клейма на фрагменте из собрания Алина не только уточняют датировку, но и свидетельствуют о том, что перед нами изображение Евтении, выполненное в европейских мастерских, не в Египте. Изображение Евтении, сохраняющее, подобно рассматриваемому фрагменту, египетские иконографические черты, вообще не единично на почве Европы. Можно указать рельеф на одной романской капители в Ломбардии, представляющий реплику той же богини в типичных формах. 1 В трактовке лица и драпировок, в передаче листьев лозы под свисающими гроздьями, в изображении плодов — во всем стиле рельефа Евтении на Уральском фрагменте отчетливо выражены противоречивые черты византийского антика. Без раскрытия полностью исторического содержания последнего вопрос о месте византийских изделий в культуре Прикамья VI—VII вв. не может быть освещен надлежащим образом. Для этого необходимо учесть показания не только тех памятников, которые найдены в данном районе, а исчерпывающе всех, независимо от мест их бытования и находки. IV Один, еще неизвестный в литературе, выдающийся образец чеканного серебряного рельефа из частного западноевропейского собрания (рис. 11, 1) происходит из какой-то очень старой коллекции и был найден в очень давнее время. Две фотографии с лицевой и с оборотной сторон позволяют сделать заключение, что предмет этот подлинный, действительно византийской столичной работы. Рельеф составляет середину очень большого блюда на невысокой кольцевой ножке (размеры его: диаметр 28. 5 см, высота 2 см, вес 1675 г. ), фрагментированного как раз возле этой ножки, подобно только что описанному фрагменту с Евтенией. О первоначальных размерах блюда позволяет судить величина диаметра ножки около 26 см. На самом большом из известных византийских блюд — на церковном блюде с изображением креста в венке, найденном в дер. Климовой в Прикамье, — диаметр ножки составляет 23 см, а самого блюда 53 см. 2У второго по величине Климовского блюда диаметр ножки 19. 8 см при общей величине блюда в 45 см. 3 При изготовлении блюд вообще соблюдалась строгая пропорциональность между размерами каждого блюда и его ножкой. Поэтому можно считать, что издаваемый фрагмент принадлежал блюду, превосходившему размерами даже климовские. Это было, таким образом, самое большое из известных византийских блюд, дополняющее наши представления о роскоши византийской дворцовой сервировки. Оно приближалось по величине к знаменитому блюду 388 г. Феодосия I в Real Academia de la Historia в Мадриде, которое имеет 74 см в диаметре при ножке около 26 см. 4 Окончательная обработка сосуда и пригонка по центру припаянной кольцевой ножки были выполнены на токарном станке, углубление от штифта которого видно в центре оборотной стороны фрагмента. На донышке были выбиты контрольные византийские клейма. Они настолько стерты, что по имеющейся у меня фотографии не поддаются прочтению. 5 Отчетливо вырисовывается лишь форма шестигранного клейма, четырехугольного, круглого и угол треугольного. Наличие последнего, хотя бы даже не разборчивого, может дать существенные указания на абсолютную дату сосуда. Клеймо такой формы встречается всего три раза, не считая одного сомнительного: на блюде Патерна и на ковше с ниломером они даны вместе с именным клеймом Анастасия I (491—518); в третий раз — на тазике (в Рижском музее), найденном в 1895 г. в селе Воронья на Псковском озере. 6 Оба первых памятника точно датируются временем до 518 г., и тазик может быть отнесен к тому же времени 7. Поскольку треугольное клеймо не встречается на других памятниках, — а византийских клейм VI и VII вв. мы знаем значительное количество, — можно считать, что клеймо такой формы употреблялось очень недолго и только в начале VI в. | |||||||
|
(с. 153)
| Поэтому и рассматриваемый здесь фрагмент допустимо датировать также началом VI в., самое позднее 518 г. На рельефе изображен в полулежачей позе пьяный силен. Правая рука закинута за голову, левая, согнутая в локте, высоко положена на выступ скалы: кисть при этом свободно свисает вниз. Левая нога подогнута. Отброшенный в сторону плащ обнажил тело до живота. Слева приплясывающий второй силен играет на флейте. По вакхической тематике блюдо родственно найденному на Калгановке в Прикамье с изображением пляшущих менады и силена с бурдюком. Трактовка же груди и правой руки силена, передача заплывшего от пьянства старческого лица, сбившиеся пряди бороды, а также мягкие складки одежды — все указывает на близкую связь мастера с пластическими образцами античного рельефа, но схематизованная передача мускулатуры ног и ребер на груди пляшущего силена напоминает скорее татуировку. На ряду с такой вычурностью — совершенно аморфная выпуклость свисающей кисти руки и ее пальцев, казалось бы, несовместимая на одном и том же рельефе. Вздувшийся живот сдвинут влево и поворот корпуса в груди не передан. Наличие таких фактов изобличает, что рельеф пластически не един, что в нем уже наличествуют противоречивые черты византийского антика. Характерным и основным признаком византийского антика является прежде всего сама античная тематика изображений. Мы видели на сосудах мифологические, религиозные и бытовые сцены, а также отдельные мифологические фигуры, то объединяемые во фризы или группы, то даваемые изолированно, в одиночку. Если стенки сосудов украшены только орнаментом, то все орнаментальные мотивы являются повторением, продолжением или развитием опять-таки античных образцов. Античной тематике соответствует самый способ разработки ее в шаблонах позднеантичного живописного рельефа с архитектурным или сельским ландшафтом. Таким образом как будто и вправду сохраняется даже самый античный язык форм. Но на самом деле на каждом шагу во всех изобразительных приемах отчетливо проступают новые элементы, вступающие в противоречие с античной основой и подрывающие ее, свидетельствующие о решительном отходе от самого существа этих форм. Пластическое единство живописного рельефа разрушается в результате изменившегося до противоположности отношения к реальному предмету и к задачам его изображения. Совершается переход от пластической моделировки к моделировке графической, т. е. вместо передачи форм при помощи рельефа прибегают к графическому обозначению их поверх аморфной, не расчлененной выпуклости, иными словами: формы, в частности черты лица, не разрабатываются, а только суммарно обозначаются линиями и нарубками. Показательным примером может служить чеканка головы Мелеагра на блюде, сделанном в константинопольских мастерских в 10-х или 20-х годах VII в. (рис. 12). 1 Форма подбородка не противопоставлена в рельефе шее. Он просто отсечен от нее глубокой линией. Линией же отрезан от фона и весь ракурс лица, причем линия эта не обрисовывает в своем движении ни склона виска, ни глазной впадины, ни скулы, ни ракурса щеки, ни рта, ни подбородка. Она не имеет никакого пластического движения. Две глубоких, широких вертикальных впадины на щеках и одна поперечная под ними оставляют незатронутой небольшую площадку между ними. Она-то и должна обозначать нос. Чеканка рта ограничена тоже только общим обозначением его. На месте глаз длинные поперечные борозды вплоть до ушей. Над ними линии, изображающие не то бровь, не то веко. Обозначенные рельефом формы груди покрыты группами крупных впадинок вместо пластической разработки ребер. Кисть правой руки вырезана на теле одними контурными линиями. Общая наметка, суммарное обозначение предмета вместо пластической разработки его формы подчас доходят до того, что какая-нибудь отдельная деталь фигуры, если ее рассматривать изолированно, совершенно не может быть опознана. Такова, напр., рука Венеры, держащая яблоко, на рельефе серебряного ведра в Историко-художественном музее в Вене. 2 Действительно, здесь отчетливо выявляется изменившееся отношение к изобразительной форме и к предмету изображения. Разложение пластических свойств живописного рельефа сопровождается мелочной орнаментацией деталей при помощи черточек и точек, то очень мелких, то более крупных и нанесенных более глубоко. Пространственные соотношения между частями картины нарушаются. Происходит полный разрыв между изображаемой фигурой и почвой. Ландшафтные элементы на многих памятниках совершенно исчезают. Исчезает не только ландшафт, полностью подчас отсутствует хотя бы ровная условная полоса почвы, хотя бы простая линия. Фигура и необходимые атрибуты или даже целая сцена повисают на гладком фоне. Изображение делается отвлеченным. При формалистическом подходе к памятникам искусства казалось бы невероятным, что, напр., фрагмент с Евтенией или блюдо с Венерой в шатре Анхиза сделаны одновременно в столичных константинопольских мастерских с известным блюдом, найденным в Климовой. 3 На нем, в противоположность Евтении и Анхизу, неутраченная экспрессия сосредоточенной в глубоком размышлении фигуры, подчеркнутая трактовка форм тела, сдержанная цельность | |||
|
(с. 154)
Рис. 11. 1. Фрагмент большого серебряного блюда. Вакхическая сцена. Константинопольские мастерские, VI в. до 518 г. 2. Серебряная чашечка. Донышко с византийскими клеймами. Константинопольские мастерские, VI в. Мартыновцы на Киевщине. Археологический музей, Киев. (Нат. вел. )
Рис. 12. Мелеагр. Деталь серебряного блюда. Константинопольские мастерские, 10-е или 20-е годы VII в. Приуралье. Эрмитаж. (Сильное увеличение с оригинала. )
| ландшафта с мягкими площадками скал, тщательное изображение коз. Ссылка на различие художественных индивидуальностей мастеров не объяснила бы такого противоречия по существу. С другой стороны, на рельефе второй четверти VI в. с изображением прихода Венеры в шатер Анхиза решительно выражен разрыв между фигурой, архитектурной декорацией и почвой. 1 Здание, трон, подножие — все повисло на фоне. Самая арка превратилась в своей центральной части в орнаментальный шныркуль. Неуравновешенность пространственных соотношений внутри картины может быть указана задолго до этого — на блюде Феодосия 388 г. в Мадриде, 2 а в 10-х или 20-х годах VII в., т. е. спустя более двухсот лет, на блюде с Мелеагром и Аталантой полностью сохраняется ландшафт, разработанный в трех планах; да и в самом рельефе применены приемы, предназначенные для передачи максимальной глубинности изображаемого пространства. И рядом опять можно поставить как противоположность одновременные с ним рельефы Венского ведра, которое родственно блюду с Мелеагром и Аталантой даже по клеймам. Такое сочетание, казалось бы, несочетаемого, такие как бы скачки, не обоснованные хронологически, могут быть объяснены только тем, что среда, питавшая производство подобных сосудов и других художественных изделий этого переходного времени, была, как отмечено выше, не монолитна. Византийский феодализм слагался при наличии остатка сильного античного рабовладельческого уклада. Византия, как крупнейший политический центр, вобрала в себя и бежавшую с территории западноримской империи родовитую знать. Однако первоначальная замкнутость сенаторской знати, которой способствовали высокий имущественный ценз, потомственное звание сенатора и сосредоточение всех высших государственных -должностей в ее руках, была разрушена. Влились новые элементы, частью варварские, выдвинувшиеся в длительных войнах и накопившие при этом крупные земельные состояния. Еще Синезий давал яркую картину изменения состава самого сената. 3 Но и в VI в. античный рабовладельческий уклад остается еще настолько мощным, что накладывает свой отпечаток на процесс становления византийского феодализма. В свой черед и класс рабовладельцев не остается неизменным. И у него все полнее и полнее начинают проявляться черты феодальной идеологии. В памятниках искусств документальным свидетелем становления нового на фоне пережитков античного и является византийский антик. От античности остаются сюжетика и общая схема построения композиции и фигуры, тогда как идеологическое содержание становится противоположным, тогда как самый подход к изображению человека, его лица, а следовательно и подход к человеку как таковому, ко всему внешнему миру, к живой форме, оказывается родственным выраженному в феодальной иконе, в мозаике с наиболее присущим ей отвлеченным фоном, родственным всему мистическому культу феодальной религии. Авторы новейшей многотомной французской истории византийского искусства Пирс и Тайлер не заметили, что большая или меньшая насыщенность памятников византийского антика новыми стилистическими элементами не совпадает с их абсолютной датой, что часть рельефов, в которых наиболее полно выражены черты византийского антика, принадлежат раннему периоду, что одновременные произведения типологически не тождественны. Они не усмотрели определенного процесса становления, а отнеслись к ним как к аморфной массе, вследствие чего историческая значимость памятников была понята ими превратно. По их мнению, «между предметами VI и VII вв. слишком мало различия в стиле: этот факт, учитывая к тому же, что большинство сосудов было найдено в России, позволяет считать, что они были изготовлены специально для экспорта». 4При такой постановке византийский антик утрачивает свою сущность, а раннесредневековое Прикамье решительно модернизуется. Уже тем неправы Пирс и Тайлер, что связывают рельефы с «языческими» «мифологическими сюжетами» с одними только серебряными сосудами, экспортированными на территорию восточной Европы, хотя они и сами признают, что византийский антик — явление, охватывающее и другие виды искусства. Да невероятно и само по себе, чтобы сложное и дорогое производство в Константинополе серебряных сосудов именно с античной тематикой или именно христианских церковных с изображением креста в венке, выполненным чернью, могло в течение свыше полутораста лет стимулироваться только потребностями варваров извне. Как бы ни склоняться к мысли о систематических сношениях Византии с Прикамьем, мотивы в пользу чего были приведены выше, все-таки сношения и связи были не столь тесны, чтобы в местном обществе, представлявшем собой разлагающиеся родовые земледельческие общины, могли быть полностью восприняты и освоены идеологически столь сложные продукты античного уклада в феодализирующемся обществе, бывшие к тому же и в самой Византии достоянием узкого круга. Это же может быть отнесено в полной мере и к иранским импортным сосудам. Тем самым нельзя преувеличивать потребности местного населения в византийской продукции этого рода. Правда, напр., у скифов, относившихся по стадиальному раз- | ||||
|
(с. 155)
| витию уже не к «ломоватовскому этапу», имеется среди импортных предметов некоторая часть, изготовленная греческими мастерами в причерноморских колониях со специальным расчетом на потребности и вкусы местной знати. Памятники византийского антика никак не могут быть причислены к такого рода специально приноровленным изделиям. В искусстве Прикамья этого времени ярко выражено культово-космическое мировоззрение разлагающегося родового общества, связанное с замкнутым кругом явлений природы, с которыми человек соприкасался в своем трудовом акте и устранение или изменение которых или, напротив, удержание которых не зависело от его воли. Расчленение имеющихся в нашем распоряжении памятников должно стать очередной исследовательской задачей. Это не аморфная масса. Из нее можно выделить действительно массовую продукцию, затем продукцию для ограниченного круга племенной знати и, наконец, продукцию узко культового назначения, специально связанную с шаманством. Обычными художественными мотивами является хищная птица, напавшая на лося, или какое-то другое копытное животное (рис. 4) или птица, клюющая рыбу. 1В некоторые изделия этого рода врывается струя реализма. Так, на одной пронизке животное, крепко сжатое в когтях птицы, пытается оттолкнуть передними лапами ее голову и готовый вонзиться уже раскрытый клюв. 2 В Подчеремском кладе расщепление осознанных противоположностей единого космического образа выражено дублированием. На подвесках объединены в одно целое два крылатых диска, поддерживаемые двумя противопоставленными птицами. 3 Звери, частью восходящие к тотемным и сохраняющие неприкосновенными освоенные типы священного изображения; животные, наделенные чертами птиц, или птицы, наделенные чертами животных; животные дублирующиеся; животные, образующие ряды; животные, группирующиеся с другими; звери, животные, птицы, объемлющие других зверей, животных или птиц — все подобные изображения культово-космического типа характерны для основной массы прикамских прорезных бронзовых пластинок. На некоторых поделках реалистически переданы любовно подмеченные черты повадки того или иного животного. Часто в группах магически-охотничьего содержания появляется фигура человека. В человеческой фигуре на других пластинках имеем, быть может, своеобразный прикамский вариант матриархального божества — владычицы животного мира, окруженной зверями и птицами и держащей или поднимающей их руками. 4 В связи с этим любопытно бы проанализировать по оригиналу рельеф с колесницей на одной двусторонней подвеске и установить, что она изделие местное — прикамское. По рисунку в издании Спицына, 5 возница, подобно владычице зверей, как будто поднимает в руке какое-то животное. Если это действительно так, то заимствованная с юга композиция получила у прикамского мастера осмысление, имеющее глубокие местные корни. Сочетание человеческой фигуры, коня и птицы с распростертыми крыльями, на груди которой помещено изображение человека и коня, 6 может быть понято как местный вариант представлений о коне-птице, о раши грузинских сказок, помогающем царевичу и выручающем его из беды; или из круга представлений о птице подземного мира Паскудже, выносящей молодца-удальца на дневной свет. Во всех случаях изображение человеческой фигуры остается в пределах общей человеческой личины. Любопытно, что на лице, обращенном в фас, не всегда дается изображение рта. Уровень культуры ломоватовского общества не давал основания для подхода к человеку как к индивидууму, для изображения индивидуального человека с определенной анатомией и с индивидуальным своеобразием лица, мужского и женского, как не было и потребностей в алфавите. Поэтому византийский антик — столь сложный продукт антично-феодальной среды — не мог быть полностью воспринят даже выделившимся в Прикамье высшим слоем, прибравшим к своим рукам обмен местных продуктов на импортные изделия. Правда, художественные мотивы на отдельных сосудах могли оказываться очень близкими идеологии и прикамского общества. Такие предметы могли не только вызывать подражания, но и служить импульсом для переоформления сложившихся местных композиций. К числу таких импортных изделий, могущих иметь прямое активное воздействие, возможно отнести оба блюда из с. Укан с изображением схватки грифона, змеи и собаки — на одном, или нападение змеи на бегущего оленя и собаку — на другом. 7 Я. И. Смирнов допускал их византийское происхождение и поэтому считал даже целесообразным исключение их из атласа, посвященного восточному серебру. 8 Возможно, что они были сделаны действительно в одном из провинциальных центров Византии — напр. в Херсонесе. К числу импортных восточных памятников с сюжетами, близкими идеологии прикамского общества, можно причислить блюда с изображением орла, несущего в когтях газель, или льва, терзающего лань, или льва, | ||||||||
|
(с. 156)
| напавшего на быка, 1независимо от того, какую семантику они имели на месте их изготовления. Но это только отдельные памятники, частью восточного происхождения, — исключения, а не вся масса византийского антика. Однако было бы не исторично считать, что импорт в Прикамье византийских сосудов проходил бесследно, что даже верхушка общества относилась к художественной стороне их безразлично. Нанесение своих местных изображений и знаков поверх чеканных византийских рельефов говорит отнюдь не о безразличии. Этими апотропеическими знаками или идиографическими формулами и композициями не погашались чужестранные изображения, а, напротив, этим путем они осваивались, включались в круг местных представлений. Это включение в свой круг было тем возможнее, что самые взаимоотношения Прикамья с Византией не носили характера военной экспансии со стороны последней. Прямых повторений византийского антика не могло быть, так как высший слой еще не мог выдвинуть ремесленников, уже перешедших от личины к индивидууму, и в самом обществе еще не было реальных оснований для значительного притока и оседания византийских ремесленников. Не мог византийский антик и послужить толчком для создания в Прикамье целой местной школы. Но искать его отражений в местных изделиях, в частности на круглых бляшках, необходимо, так как в противном случае пришлось бы думать о застойности развития местных племен и неподвижности их культуры. Но если византийский антик не создал местной прикамской школы, он все-таки не мог пройти бесследно. Приток византийских сосудов был стимулирован развивающимся торговым обменом, что способствовало ускорению процесса разложения родового общества. Торговля велась путем обмена не только на серебряные драгоценные сосуды. В Прикамье во множестве вливались и другие изделия. Многочисленные пояса, пряжки, псевдопряжки, бляшки и подобные местные изделия по южным образцам — все, что выходило за пределы восприятия индивидуальной человеческой фигуры, получило широкое распространение в местной продукции, свидетельствуя, что в процессе стадиального развития племена Прикамья были в то время уже достаточно подготовлены к освоению образцов более высоких культур. L. MATZOULÉVITCH L'ANTIQUE BYZANTIN ET LA RÉGION DE LA KAMA (Résumé) Le nombre considérable de trouvailles d'argenterie byzantine (à peu près 25—28 pièces) faites dans la région de la Kama n'est pas dû au hasard. Ces objets y ont été importés presqu'aussitôt après avoir été faits dans les ateliers de Constantinople. Il est bien certain que c'est aussi à la même époque que ces pièces, au moins pour une grande part, y ont été ensevelies. L'importation de ces objets dans la région de la Kama fut régulière, ce qui explique le fait que toutes les pièces ayant des poinçons à date certaine forment comme une suite continue, allant du début du Vl-e siècle jusqu'au milieu du VII-e. On les faisait importer de Constantinople par voies directes le long des rivières dans les steppes du Sud de l'Europe orientale. Il ne faut pas oublier que les trésors les plus anciens de monnaies cufiques ont été trouvés dans la région du Donetz et qu'au contraire on n'y rencontre guère de trésors de monnaies plus récentes. L'importation byzantine dans la région de la Kama devient surtout intense au VII-e siècle, à l'époque d'Héraclius, ce qu'atteste non seulement le nombre des pièces datant de cette époque, mais aussi la manière dont elles étaient groupées dans les trouvailles, ainsi que les monnaies d'Héraclius, tandis que d'autres monnaies n'y ont pas été constatées. La quantité des pièces byzantines trouvées dans la région de la Kama démontre qu'il y existait une certaine demande pour des objets byzantins à importer, mais on ne doit pas exagérer l'importance de cette demande. La société de la région de la Kama formée de tribus gentilices territoriales était aux VI—VII-e siècles en état de décomposition, son art exprime aussi la conception religieuse et cosmique du monde. Le niveau de la culture de cette société ne lui permettait pas encore d'avoir une conception de l'individu, de représenter l'être humain comme un homme individuel et non comme un simple masque; de même, qu'à cette époque on n'éprouvait pas encore aucun besoin d'avoir un alphabet et une écriture pour fixer la parole — l'écriture restait encore idéographique. C'est pourquoi l'antique byzantin — produit fort compliqué — reste de l'antiquité, survivant à Byzance, qui était en train de devenir une société féodale, il ne pouvait pas être complètement compris et perçu même par la couche supérieure de la société de la région de la Kama, qui avait mis la main sur l'échange des produits indigènes pour des objets importés. D, es copies indigènes, toutes analogues, reproduisant l'antique byzantin, ainsi que la formation d'une école indigène du style antique byzantin — y étaient impossibles, car la couche supérieure de la société de la | |
|
(с. 157)
région de la Kama n'était pas encore en état de promovoir d'artisans capables à passer du masque abstrait à la représentation de l'homme individuel. Cette société n'avait pas encore de motifs réels pour faire arriver les artisans byzantins dans cette contrée. Néanmoins l'importation de produits byzantins ne passa pas sans trace. Les modèles venus du Sud, qui ne portaient pas de figures d'êtres humains, de l'homme individuel, furent fort répandus dans l'industrie d'art indigène.
Notre publication offre des monuments nouveaux de l'antique byzantin. Entre autres deux fragments de moyenne grandeur d'un vase (fig. 1), provenant d'une sépulture collective du VII-e siècle, découverte pendant la construction du Dnjeprostroj.
Le plat de Tourouševa (fig; 3 et pl. I, 1 et 2), orné d'une rosace, daté d'après le poinçon de 629— 641. Il fut exécuté à la même époque et dans le même atelier que le platorné d'une croix niellée, entourée d'une couronne, trouvé à Malaja Pereščepina. Tous les deux furent exportés de Constantinople vers le nord: l'un resta près de Poltava, l'autre atteint la région de la Kama. La trouvaille dans deux régions de l'Europe orientale, éloignées l'une de l'autre, de deux objets si rares, mais exécutés à une même époque et dans un même atelier de Constantinople, permet d'éclaircir d'importants problèmes historiques.
Petit plat en argent (pl. II, 1 et 3)daté de 610— 629, trouvé avec le plat de Tourouševa. Sur le fond se trouve une inscription qui indique son poids; cette inscription n'avait pas été faite par le maître même dans son atelier, mais seulement plus tard et dans des circonstances qui ne permettaient pas de garantir l'exactitude du pesage, c'est ce qui explique la différence — ici plus grande que dans des cas semblables — entre le poids réel (241. 5 g) et le poids indiqué sur le fond de notre plat (226. 265 g).
Plat en argent à figure de David tuant un lion (pl. III, 1). La ressemblance visible avec l'image de David sur une miniature du fameux Psautier de la Marciana (pl. III, 2) aussi que la proximité de l'ensemble de la composition avec le plat en argent du trésor de Kerynia (fig. 6) ne doit pas faire douter de l'authenticité de notre pièce. La pureté du style, ainsi que les particularités techniques prouvent que c'est une pièce authentique, tandis que leur communauté s'explique par le fait, que tous les deux remontent à des compositions antiques bien proches, quoique non identiques, différentes dans leur détails.
Fragment d'un plat en argent, au buste d'Euthenia du style typique de l'antique byzantin (pl. IV, 1 et 2), appartenant probablement à une série de plats à figuration des quatre saisons ou des douze mois. Ce fragment représente peut-être l'une des quatre saisons — l'automne ou le mois de septembre. Le plat a été fait au repoussé; on y trouve sur le fond un relief négatif qui déforma les poinçons. Ces derniers se rapprochent des poinçons des éventails sacramentaux de Stûma, de la patène de Riha et d'une petite coupe en argent, jusqu'à présent restée inédite (pl. V, 2), provenant de la trouvaille de Martynovcy (région de Kiev).
Fragment à figuration d'une scène bacchique (pl. V, 1) appartenant à un plat en argent, le plus grand de tous les plats connus jusqu'à présent. Il date du début du VI-e siècle (terminus ante quem — 518).
Tous les monuments que nous publions sont des représentants typiques de l'antique byzantin. Leur suite typologique, formée d'après les données stylistiques ne pourrait nullement coïncider avec leur ordre chronologique. Les traits semble-t-il déjà disparus sur les monuments de la première moitié du VI-e siècle se retrouvent encore tous vivants sur certains monuments du VII-e siècle. De même on trouve aussi sur des pièces synchroniques des traits incompatibles du point de vue typologique. Comment pourrait-on expliquer ces contradictions? Ils s'expliquent par le fait, que le milieu, les aspirations artistiques duquel expriment ces monuments n'était pas monolithe et ne restait pas immuable et inaltérable — l'idéologie déjà féodale se manifestait dans ce milieu de plus en plus. L'antique byzantin, c'est l'art de la société antique survivant à Byzance dans les conditions où cette dernière se formait comme une société féodale.
(с. 158)
М. В. ТАЛИЦКИЙ
Кочергинский могильник
Около дер. Кочергино или Дуброво, Советского района Кировской области на р. Немде, на восток от деревни, по так называемой «Сосенной дороге» находится древний могильник. Еще на памяти стариков здесь были остатки соснового леса, в настоящее же время здесь пашня, поверхность которой сильно разрушается овражками, возникающими благодаря некоторой покатости местности по направлению к реке. Находки у дер. Кочергино впервые стали известны А. А. Спицыну, от которого нами были получены сведения о месте могильника.
Еще лет 30 назад крестьянином А. А. Ванчуговым и другими при починке дороги были найдены несколько бронзовых вещей и человеческие кости. Последние довольно часто и раньше находили в овраге. В 1928 г. сотрудниками Вятского отряда экспедиции Антропологического института было произведено рекогносцировочное обследование и приблизительно выяснены пункты находок вещей, В 1929 г. здесь были проведены небольшие раскопки для выяснения точного местонахождения могильника. На вскрытой площади найдены четыре погребения, и так как они представляли известный интерес, то в следующем 1930 г. раскопки были продолжены; они дали еще одно погребение. На приводимых планах и в описании для более удобного пользования материалом последний не расчленен по годам.
Раскопка велась первоначально площадью, а затем в поисках погребений было проведено несколько метровых траншей и небольшие траншеи заложены в различных местах, вокруг первого раскопа. При вскрытии площади довольно ясно обрисовывались темные могильные пятна на фоне белого мергелистого выкида со дна могил (погребения 2, 3, 4). Эти пятна в дальнейшем окапывались канавками, а затем производилась расчистка погребения мелкими инструментами. Расчищенное погребение, предварительно сфотографированное и зарисованное, разбиралось и
(с. 159)
Рис. 1. План могильника у дер. Кочергино.
Рис. 2. Профиль раскопа на могильнике у дер. Кочергино.
Рис. 3. План раскопа на могильнике у дер. Кочергино.
| упаковывалось. Жесткий мергелистый подпочвенный слой, как это видно на рис. 2, залегает на разной глубине. Копать в нем могилу было, вероятно, трудно и, по-видимому, благодаря этому погребения №№ 2, 3 и 4 лежали на глубине всего лишь 20 см. Погребения 1 и 5 лежали в глине несколько глубже. Погребение № 1 (рис. 4). Трупосожжение. На сером фоне могильного пятна выступает окрашенный тлен одежды. Остатки последней хорошо сохранялись около бронзовых вещей. Большие куски меховой одежды сохранились в области пояса, около браслетов и подвески из спиральных пронизок. Около пояса сохранился также большой кусок шерстяной грубой ткани, лежавшей над меховой одеждой, а над одной из бляшек пояса — небольшой кусок более тонкой ткани. Над одеждой лежала груда обожженных костей, перемешанных с углями и золой. Местами сохранились куски сосновых строганых топором досок (?), видимо, подстилавших все погребение и покрывавших его сверху. Почти везде они направлены вдоль погребения, кроме куска над подвеской из пронизок, который лежит поперек. Была ли это колода, гроб или просто настил из досок — сказать трудно. При погребении найдены следующие вещи. 1 1. Пояс огибал кругом остатки меховой одежды. Хорошо сохранившийся ремень украшен рядом бронзовых бляшек. Бляшки прикреплены к ремню шпеньками, закрепленными с обратной стороны ремня квадратными шайбочками. Шесть вертикальных привесок также покрыты бляшками. Две первые из них, возможно, служили для прикрепления колчана, так как они были направлены к наконечникам стрел, а первая лежала под ними. Между некоторыми бляшками, прилегая к ремню, шло несколько узких ремешков. Возможно, это остатки привязи, на которой висел нож, и др. Поверх пояса лежали остатки древков стрел, а над ними снова кожа, вероятно обтягивавшая колчан. 2. Нож железный, плохо сохранившийся, превратился в бесформенный кусок ржавчины. 3. Семь железных наконечников стрел с ромбовидным пером. 4. Два железных наконечника стрел с листовидным пером. Как те, так и другие имеют черенковое прикрепление; на некоторых экземплярах видно, что наконечник был вставлен в расщеп древка и туго закручен тонкой бечевкой. 5. Около наконечников найден деревянный предмет неизвестного назначения; здесь же найден небольшой кусок дерева с двумя медными шпеньками, вероятно часть колчана. 6. Остатки бронзовой цепочки лежали под небольшим куском дерева. 7. Конец какого-то деревянного предмета с расщепом. 8. Подвеска из шести ремешков, прикрепленных к двум рамочкам белой бронзы, с насаженными на них бронзовыми спиральными пронизками, колокольчиками и костяными фигурками животных. На голове костяной лошади тонкий линейный орнамент. Возможно, что следы бронзы, показанные на рисунке погребения, относятся также к этому предмету, являясь седьмым ремешком с пронизками. Украшение лежало между слоями остатков меховой одежды. 9, 10, 11. Три браслета бронзовые, с разомкнутыми концами, округло-восьмигранные в разрезе лежали между слоями остатков меховой одежды, отделенные один от другого слоем меха. 12. Браслет бронзовый, такой же формы, как предыдущие, лежал под грудой жженых костей; орнамент из круглых вдавлений, идущих в три ряда по трем наружным граням. Погребение № 2 (рис. 5). Заштрихованное пятно на рисунке представляет собой груду жженых костей с угольками и золой. Под некоторыми вещами и над ними сохранились куски дерева от гроба, колоды или настила. Здесь также найден целый ряд вещей. 13. Сосуд из плохо обожженной глины. Поверхность сосуда покрыта мелкими выщерблинками — следами какой-то органической примеси, разрушившейся при обжиге. 14. Браслет бронзовый, с заходящими один за другой концами; лежал между двумя слоями остатков меховой одежды; поверх последней, в складке, сохранился небольшой кусок шерстяной ткани. 15. Браслет бронзовый с разомкнутыми концами, восьмигранный; лежал между слоями остатков меховой одежды и шерстяной ткани, причем шерстяная ткань была сверху и снизу меха, а последний с двух сторон прилегал к браслету. 16. Пряжка бронзовая. Ремень прикреплен непосредственно к стержню, на котором вращается язычок. Внутри пряжки сохранился небольшой кусок ремня. 17. Наконечники стрел с черенковым прикреплением; четыре из них с ромбическим пером (рис. 4, 3) и один с листовидным (рис. 4, 4). 18. Огниво железное. Форма не совсем ясна из-за плохой сохранности. Около него лежали кремень и железное кольцо, разрушившееся при раскопках. 19. Нож железный. Частично сохранилась деревянная рукоятка. 20. Четыре бронзовые пряжки от обуви. Под крайней правой сохранился кусок кожи с ровно обрезанным краем. Две средних лежали одна над другой между остатками дерева. Погребение № 3 (рис. 5; 6). Трупоположение. Костяк мужчины 25—30 лет лежал на спине в вытянутом положении; кости довольно плохой сохранности. Весь костяк, кроме черепа и стоп, покрыт слоем тлена от меховой одежды, пре- | |
|
(с. 160)
Рис. 4. Кочергинский могильник. Погребение № 1.
Рис. 5. Кочергинский могильник. Погребение № 2.
Рис. 6. Кочергинский могильник. Погребение № 3.
| вратившейся в однородную рыхлую массу, пронизанную мелкими корешками. Остатки эти лучше сохранились около медных вещей, где можно различить некоторые детали (рукав). Местами над тленом сохранились куски дерева, так же как и под костяком. 21. Серьга серебряная с привеской из полых шариков. 22. Серьга серебряная с бипирамидальной привеской из крупной зерни. 23. Три бронзовых пронизки. 24. Пояс с посеребренными бронзовыми бляшками. На конце медная пластинка с хорошо зашлифованной поверхностью. Бляшки прикреплены к поясу несколькими (4—2) шпеньками, закрепленными с обратной стороны шайбочками. С левой стороны таза пояс несколько раз изгибается. Разобрать здесь последовательность и связь отдельных кусков не удалось. Возможно, здесь было прикрепление, на котором висел колчан. 25, 26. Два браслета бронзовые с разомкнутыми утолщенными концами, округло-восьмигранные в разрезе; орнамент из пяти рядов кружков, идущих по всей длине пяти наружных граней. 27. Перстень из белой бронзы со стеклянной вставкой бледнофиолетовой окраски. 28. Браслет бронзовый, такой же формы, как и на правой руке, но орнамент из кружков по трем граням. 29. Браслет бронзовый, с разомкнутыми концами, в разрезе бочковидный. Орнамент из тонких насечек на концах. 30. Пряжка из белой бронзы. Вероятно, относится к прикреплению колчана. 31. Два ножа железные на бронзовой цепочке, прикреплявшейся, вероятно, к поясу. 32. Две роговые обкладки лука. Лежали сложенные плоскими сторонами. 33. Восемь железных наконечников стрел; все с черенковым прикреплением и ромбической формой пера. 34. Наконечник стрелы костяной, цилиндрический. 35. Наконечник копья железный, с плоским листовидным пером. 36. Пряжка бронзовая. 37, 38. Две пряжки бронзовые от обуви, филигранной работы. С обратной стороны пряжек припаяно по две скобочки. Переделаны из «шумящих привесок». 39, 40. Две пряжки бронзовые от обуви, филигранной работы, парные к двум предыдущим. Сзади припаяно по две скобочки. 41. Втульчатый железный топор с частично сохранившимся топорищем. Судя по его положению в погребении, топорище могло быть направлено только вверх или было сломано. 42. Наконечник копья железный с ромбическим пером. 43. «Копоушка» бронзовая, с кольцом внизу, к которому привязан узкий ремешок, с нанизанными на него в известном чередовании бронзовыми спиральными пронизками, медвежьими когтями и бронзовыми бусинками (одна полая); сюда же относится косточка с ушком, найденная под тазом при зачистке дна могилы. Копоушка лежала нижней половиной под тазовой костью, под слоем меха и ткани; под ней также был слой меха. Таким образом копоушка находилась, видимо, в кармане верхней одежды или же в складках ее и была привязана к. кольцам пояса, так как близко от нее найден узкий ремешок, привязанный узлом к одному из колец. Погребение № 4 (рис. 7). Костей в погребении не сохранилось. Нет также и признаков трупосожжения. Поэтому характер обряда погребения здесь неясен. Вещи лежали примерно в таком же порядке, как и в предыдущем погребении, но порядок их расположения, как мы видели, сохраняется и в трупосожжениях. Возможно, что это было трупосожжение, остатки которого были так незначительны, что при раскопках не были замечены, тем более, что жженые кости могут быть похожи на кусочки мергеля, всюду рассеянные по погребению. Возможно также, что здесь мы имеем дело с какой-то третьей формой погребения, при которой клались в могилу только вещи. О нескольких таких же погребениях упоминает В. Н. Ястребов. 1 44, 45. Серебряные серьги литые; подражание зерни. 46. Браслет бронзовый литой округло шестигранный в разрезе. Орнамент также получен при отливке. 47. Костяной цилиндрический наконечник стрелы. Так как стрела лежала, по-видимому, в колчане и древко ее упиралось в дно колчана на одном уровне с железными наконечниками, то это позволяет приблизительно определить длину стрелы в 75 см. 48. Пояс с бронзовыми посеребренными бляшками. Ремень и бляшки местами сохранились очень плохо. Прикрепление бляшек такое же, как в вышеописанных случаях. Сломанная пряжка привязана к поясу тонкими ремешками и нитками. Поясом была охвачена кругом меховая одежда, сохранившаяся очень плохо. 49. Бронзовое звено «шумящей» подвески, служившее, видимо, какой-то деталью одежды. 50. Костяные обкладки лука. 51. Нож железный с бронзовым ободком около остатков рукоятки. 52. Шило железное с четырехгранной головкой на тупом конце. Было окружено проржавевшим деревом, вероятно остатками ножен. 53. Нож железный с утолщением перед рукояткой, частично сохранившейся. Нож, как и шило, был окружен деревом. 54. Две пряжки бронзовые, вероятно от колчана. | |
|
(с. 164)
Рис. 7. Кочергинский могильник. Погребение № 4.
| 55. Два наконечника стрел железные, втульчатые. 56. Пять железных наконечников стрел с ромбическим плоским пером; четыре из них черенковые и один втульчатый. Погребение № 5 (рис. 8). Трупоположение. Костяк ребенка 4—6 лет, лежал в вытянутом положении, с руками, подвернутыми под спину. Местами, около бронзовых вещей, сохранились остатки одежды и дерева. Остатки меховой одежды лучше сохранились в области таза, но и здесь они представляли аморфную массу, пронизанную во всех направлениях мелкими корешками. При погребении были следующие вещи. 57. Серебряная серьга в виде треугольной дужки, разомкнутой в основании, с граненым утолщением на одном конце. 58. Серебряная серьга литая; подражание зерни. 59. Бронзовая гривна, ложно-витая на концах, так называемого «глазовского типа». 60. Звезда шестиконечная, бронзовая на бронзовой цепочке. В центре звезды сохранилась часть круга с выпуклым орнаментом из бугорков, расположенных по концентрическим кругам. 61. Свисток из трубчатой кости с бронзовым коньком на конце. 62. Бронзовый помятый бубенчик. 63. Бронзовый браслет округло-восьмигранный, с пятью рядами орнамента из круглых вдавлений, идущими по всей длине браслета. 64. Пояс, украшенный бронзовыми посеребренными бляшками. 65. Огниво бронзовое с железным краем. 65а. Рядом с огнивом на куске меховой одежды остатки каких-то небольших металлических пластиночек, большая часть которых разрушилась, превратившись в серый порошок. 66. Бубенчик бронзовый на цепочке. 67. Рядом с нижним краем огнива сохранился небольшой обрывок ремешка, по краям которого пришиты мелкие металлические пластинки. Под ним и рядом с ним попарно лежали когти хищника. 68. Бронзовая гофрированная трубочка; лежала под бубенчиком. 69. Пластинка бронзовая, согнутая вдвое. 70. Такая же пластинка. 71. Остатки пояска, с приклепанными по краям дужками. Видимо, на этом же ремешке были прикреплены шесть бронзовых посеребренных бляшек. 72. Рукоятка от ножа. (?), состоящая из двух деревянных половинок, оправленных серебром. 73. Топор железный с остатками дерева по втулке. 74. Пять железных наконечников стрел, черенковых, с ромбическим пером. Вещи, найденные в земле вне погребений. 75. Часть цепочки из железных фигурных пластинок, в середине которых вставлены бронзовые спиральки. Промежуточные звенья бронзовые. 76. Колечко бронзовое с напускной бусиной. Время могильника определяется многочисленными вещами, известными из других мест, которые для удобства сопоставления сведены в прилагаемую таблицу. Такого рода сопоставление не дает, правда, возможности точно датировать могильник. Однотипность материала отдельных погребений не позволяет расчленить их во времени. В самом деле, мы видим ряд аналогичных вещей во всех погребениях или в большинстве их. | |||||
|
(с. 167)
Рис. 8. Кочергинский могильник. Погребение № 5.
Это браслеты с разомкнутыми концами, серьги, пояса. Разница во времени между погребениями вряд ли превышает полстолетия. Поэтому в таблице приводятся вещи из всех пяти погребений, и дата устанавливается сразу для всего могильника. Дата, как видим, охватывает довольно большой промежуток времени — от IX до XII в. Более точной, но менее убедительной датой, определяемой Рябиновским кладом, можно считать конец X — начало XI в.
M. TALICKIJ
LE CIMETIÈRE DE KOČERGINO (Résumé)
Des fouilles ont été exécutées en 1929 et 1930 dans un ancien cimetière situé aux environs du village de Kočergino ou Dubrovo, sur la rivière Nemda (District Sovetskij de la région de Kirov). Elles ont mis au jour 5 sépultures. La sépulture № 3 renfermait un squelette d'homme de 25—30 ans, la sépulture № 5un squelette d'enfant de 4—6 ans. Dans les sépultures №№ 1 et 2 on a constaté des traces d'incinération; dans la sépulture № 4 on n'a pas trouvé d'ossements. L'uniformité de type du matériel fourni par les différentes sépultures ne permet pas de les subdiviser chronologiquement. Leur différence d'âge ne dépasse pas un demisiècle. Le cimetière de Kočergino se rapporte à l'intervalle de temps compris entre le IX-e et le XII-e siècles. On peut indiquer comme date plus précise, mais moins certaine, la fin du X-e siècle ou le début du XI-e.
(с. 168)
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 46; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!