Мы рождены, чтоб Кафку сделать былыо 17 страница
В парке Саввы Морозова пел Шаляпин, а рабочим бесплатно раздавали чай и сладости. Морозов открыл даже театр для рабочих. Родственники Саввы, владеющие Никольской мануфактурой, глядя на такое дело, тоже стали вводить на своих предприятиях культурку: ими были построены больницы, школа, читальный зал и даже футбольный стадион, где была создана одна из первых в России футбольных команд «Клуб-спорт «Орехово»», неоднократно становившаяся чемпионом империи. И играли в ней, в отличие от современных «заводских» команд, не нанятые за границей негры, а самые обычные пролетарии.
Большевики, совершая государственный переворот, обещали дать крестьянам землю, а фабрики передать рабочим. Мне не очень понятно, зачем рабочим фабрики, если ни талантами управленцев, ни навыками маркетинга эти люди не обладали. А если бы обладали, не были бы работягами. Помню, встретился я с одним умным дядей в кафе для важных переговоров. И попросил официантку сделать музыку потише, потому что грохот беседовать мешает. Она отказалась. Вся моя аргументация разбивалась о ее неширокий лоб, как об стенку горох.
— Девушка, объясните, пожалуйста, вашему менеджеру, что это кафе, а не концертный зал, сюда люди приходят поговорить, а не музыку послушать. Это не консерватория.
— Ну, неизвестно, — глубокомысленно тупила узколобая.
Мой собеседник одернул меня:
— Саша! Опомнитесь! С кем вы говорите? До кого вы пытаетесь донести свою логику? Если бы она была в состоянии ее понять, она бы тут не работала.
|
|
|
Он был прав: каждому свое. Рабочим фабрики не нужны, а кухарки управлять государствами не умеют. Но вот землю крестьянам — это очень в кассу. Здесь большевики угадали. Но обманули, как они это делали на протяжении всей истории их воровской власти.
Давайте же посмотрим, как обстояли дела с землей в аграрной России. Про рост урожаев, вызванный развитием промышленности, я уже сказал. Россия вовсю экспортировала в Европу зерно, яйцо куриное, масло, лен, коноплю, хлопок. За каких-то несколько лет империя умудрилась увеличить зерновой экспорт в 3,5 раза. Экспорт яйца — на 300 миллионов штук. А в производстве льна ей вообще не было равных — 80 % мирового льна производила Россия.
Часто приходится слышать, что без сталинской коллективизации Россия никак не смогла бы поднять свое село, мол, только большевики, силком загонявшие крестьян в колхозный рай, спасли Россию-матушку от голода. Мы уже знаем, что это не так: Россию спасало от голода развитие железнодорожной сети. А результатом сталинской коллективизации, отнявшей у крестьян землю, стало — как раз наоборот — убийство сельского хозяйства. Один только примерчик. Царская империя оставила в наследство красным узурпаторам умопомрачительное количество скота. Несмотря на Гражданскую войну и разруху, в 1929 году, то есть к началу коллективизации, в стране было более 270 миллионов голов скота. А через четыре года, то есть к 1933 году, в России осталось всего 118 миллионов голов. Потрясающий успех коллективизации! Я бы даже сказал феноменальный!
|
|
|
Но еще ужаснее были людские потери. Решив построить социализм, то есть сделав ставку не на лучших, а на худших, большевики решили уничтожить передовых крестьян (кулаков) «как класс». Вы понимаете, что это значит? Попробуйте представить себе это системно. Вот есть у вас сельское хозяйство — как некая производящая машина. Какие-то линии этой машины работают лучше и выдают больше продукта. Другие работают хуже и выдают продукта совсем мало. И вот вы, подчиняясь не разуму, но неким своим абсолютно оторванным от жизни идеологемам, решаете уничтожить именно ту часть системы, которая выдает больше всего продукта, причем наивысшего качества. Кто вы после этого?..
Можно ли принять более абсурдное решение? Вопрос риторический…
Уничтожить лучшее в системе — это решение человека верующего, а не прагматика. Это решение — катастрофическое. Это решение убило не только сельское хозяйство как производящую систему, но убило и в чисто физическом смысле несколько миллионов граждан своей страны.
|
|
|
Своей коллективизацией большевики гротескно воскресили то, от чего николаевская Россия начала избавляться, поскольку это мешало ее сельскому хозяйству подняться по волне промышленной революции, — общинность. И с этой точки зрения большевизм был не прогрессивным явлением, как мнится отдельным малограмотным гражданам, а, напротив, крайне реакционной попыткой возродить казарменное прошлое, пропахшее петровскими ботфортами.
После того как было отменено крепостное право, крестьяне вовсе не стали частниками и фермерами, поскольку земля, на которой они работали, принадлежала не им, а общине, или, что то же самое, «миру». Общинное хозяйство позволяло крестьянам выживать в условиях жесткого климата и бедных почв с помощью взаимовыручки. Кроме того, мир наделял каждую семью наделами — в зависимости от числа едоков, то есть по справедливости. С этой справедливостью, тормозящей развитие капитализма в России, нужно было заканчивать. И здесь, на мой взгляд, совершенно необходимо короткое теоретическое отступление-пояснение.
|
|
|
Сколько копий сломано вокруг «эксплуатации» и «социального неравенства»! Сколько завиральных левых теорий вокруг этого накручено! Есть люди, которые левые теории разделяют, а есть те, которых от них воротит. Без особого преувеличения можно сказать, что люди, генетически склонные к коллективизму, то есть с сильным стадным инстинктом, тяготеют к левым, коллективистским теориям. А люди, у которых индивидуализм и самостоятельность (в том числе в мышлении) превалируют над стадным инстинктом, придерживаются противоположных взглядов — праволиберальных.
Если оставить сказочные псевдоэкономические теории типа марксизма и вернуться в лоно науки, можно утверждать, что именно социальное неравенство сделало человека человеком. Точнее говоря, социальная конкуренция, приводящая к экономическому расслоению общества, является двигателем социального прогресса. И корни этого неравенства (и, соответственно, этой конкуренции) лежат в нашей животности. Ведь у стадных животных тоже не все особи равны — кто-то альфа, а кто-то омега, кто-то доминантен, а кто-то подонок (в смысле обретается на социальном дне). Только в стаде валютой служат сила и характер, а в цивилизованном обществе — ум и деньги.
Но саму стаю или стадо диких homo тоже можно считать единой структурной единицей, ведущей диалектическую войну за выживание со средой. То есть, с одной стороны, мы имеем стадо как естественное проявление коллективизма, с другой — в этом сплоченном коллективе мы видим жесткую конкуренцию за места в иерархии, что подразумевает эгоизм и борьбу с себе подобными за ресурсы. При этом стая как целое действует в интересах самой себя, конкурируя с другими аналогичными автономными системами.
Если условия жизни ухудшаются, коллективизм внутри стаи растет; параллельно ровно на такой же градус вырастает ненависть к «чужим». Это состояние войны или выживания. Ну а если кругом мир и за ресурсы нет столь острой конкуренции, отношения к соседям доброжелательнее, зато внутри стаи возрастает разобщенность. И это понятно: особи уже не так сильно зависят друг от друга, прожить можно и в одиночку. Именно этот феномен облегчения жизни в современном обществе и разрушает институт семьи: люди уже не так сильно держатся друг за друга. Это в крестьянском мире семья представляет собой единую хозяйственную ячейку, а в мире стиральных и посудомоечных машин, полуфабрикатов и печек СВЧ, в мире пенсий и соцзащиты нет нужды в «партнере до фоба».
Заметьте, кстати, что левацкие, то есть эгалитаристские, уравнительные настроения в головах розовых и красных очень близко соседствуют с рассуждениями о необходимости «беречь природу», «жить в согласии с природой», «экономить невозобновляемые ресурсы» и прочей чепухой. Это как раз рецидив «дефицитного мышления».
Я сейчас не рассматриваю особенности стареющих обществ типа современного европейского, я хочу, чтобы вы поняли основной посыл: если тотального дефицита ресурсов нет, если речь идет не о физическом выживании здесь и сейчас, а о развитии, то есть экспансии, верх берут индивидуалистические черты. Этот посыл подтверждается не только общей логикой, он был проверен опытным путем. Причем проверен и в «поле», то бишь в рамках мировой истории, и в лабораторных условиях. В 2011 году в Стэнфордском университете биологами-эволюционистами была проведена работа по проверке гипотезы о связи эгалитаризма с дефицитностью. И блестяще подтверждена. Авторы разработали и запустили компьютерную модель общества с разными начальными данными. Точнее говоря, моделей было две: эгалитарная, с крепкими связями и равномерным распределением ресурсов между членами общины, и классовая — с неравномерным распределением ресурсов.
Обе модели запускались в средах разной степени дефицитности. Выяснилось, что в нише с богатыми ресурсами система начинает активно расширяться, стремясь заполнить собой нишу; при этом внутри нее растет разность экономических потенциалов между особями — идет активный естественный отбор (то есть отбор на лучших). А это значит, что система развивается (усложняется).
А вот в нише с бедными ресурсами, которых едва хватало для выживания, социальный прогресс практически не шел. Это мы можем наблюдать у северных народностей, которые вели существование на пределе возможного да так и остались на уровне каменного века, пока к ним не пришли белые цивилизаторы. Но даже в бедных экологических нишах особи с наиболее развитым индивидуалистическим началом проявляют большую готовность предпринять действия по изменению ситуации, например, мигрировать в поисках более тучных экологических ниш. Именно из этой когорты выходят завоеватели и первооткрыватели. Иными словами, общества, в которых превалирует индивидуалистическое начало, более способны к эволюционированию и потому выигрывают конкурентную гонку у обществ, затормозивших свое развитие в трясине эгалитаризма. Цивилизация вытесняет дикарей — это мы видим на многочисленных исторических примерах.
Так вот, в скудных русских условиях крестьянство столетиями жило в условиях эгалитарной модели, с одной стороны, не позволяя выскочкам высовываться над «опчеством», с другой — общими усилиями вытаскивая отстающих. Развитие капитализма резко изменило условия игры! Теперь с использованием новейших технологий и механизмов можно было поднять урожайность, сделав экологическую нишу более богатой. И эгалитарная конструкция стала тормозить развитие. Поэтому социальная система начала от нее избавляться. Мы называем этот процесс «столыпинской реформой». Ее суть как раз и состояла в замене неполноценной (коллективной) собственности на землю, частной, единоличной.
Проект разрушения общины и воспитания фермера, то есть индивидуалиста-единоличника, был столь же важен для оцивилизовывания Российской империи, как успешные попытки капиталистов вырастить квалифицированного потребителя на диких окраинах империи. Столыпин подошел к проекту масштабно. Каждой крестьянской семье, согласившейся переехать в Сибирь, полагалось 15 гектаров земли на члена семьи и еще 45 — на всю семью. Перевозка обеспечивалась за казенный счет, при этом выделялись подъемные — 200 рублей. Это немало, учитывая, что корова тогда стоила 8–10 рублен, буханка ржаного хлеба 1 копейку, килограмм помидоров 1 копейку, сахар 7 копеек за фунт, мясо 12 копеек за фунт (фунт — это примерно 400 граммов). Плитка шоколада весом в 100 граммов стоила 15 копеек. Курица на базаре — 30 копеек. А пуд (16 кг) замороженного молока можно было приобрести за полтинник.
Ну и, раз уж мы заговорили о ценах, нужно, наверное, пару слов сказать о зарплатах. Сколько получали работяги, изнывающие под гнетом русского капитала? Дневной заработок квалифицированного рабочего составлял примерно около двух рублей. То есть за пять дней работы слесарь или кровельщик мог купить корову.
На что же променял народ такую жизнь, сделав революцию? Что дали народу большевики?
Историк Владимир Махнач приводит такой пример:
«Видоизменяясь и трансформируясь, не выходит из употребления миф об отсталости царской России. Сопоставление полностью развенчивает этот миф. Мы сошлемся на чрезвычайно интересное исследование, которое было проведено в начале семидесятых годов известным физиком Федосеевым, занимавшимся сопоставлением жизненного уровня. При принятии уровня жизни в России 1913 года за сто условных единиц, уровень жизни в Великобритании в том же 1913 году составил 80 условных единиц — на одну пятую ниже. Уровень жизни в Великобритании в 1968 году составлял 216 условных единиц, а уровень жизни в Советском Союзе в том же 1968 году — 53 условные единицы. В 1968 году мы жили вдвое хуже, чем в 1913!»
Можно не поверить физику. Что он понимает в экономике, каким инструментарием обладает, кроме системного анализа? Хорошо. Отставим физика. Спросим у самих большевиков! Никита Хрущев вспоминал:
«Сейчас это для некоторых… звучит странно. Но это правда. Когда до революции я работал слесарем и зарабатывал свои 40–45 рублей в месяц, то был материально лучше обеспечен, чем когда работал секретарем Московского областного и городского комитетов партии. Я не жалуюсь, а просто иллюстрирую, как мы тогда жили».
Так зачем же вы тогда революцию делали, ребята? На это Хрущев тут же отвечает:
«Мы жили для дела революции, ради будущего коммунизма, все и вся было у нас подчинено этому. Нам было трудно. Но мы помнили, что первыми в мире строим социализм и поэтому должны затянуть ремешки потуже…»
Здорово, правда? Оказывается, революцию делали ради самой революции. Ради того, чтобы построить социализм и ремешки потуже затянуть…
Столыпинская реформа позволила России завалить Европу зерном, маслом и яйцами. После советской же коллективизации зерно закупалось в Канаде и США, а пьяные колхозники распевали под гармошку частушки:
К коммунизму мы идем,
Птицефермы строятся,
А колхозник яйца видит,
Когда в бане моется…
Думаете, русские крестьяне очень любили колхоз и общину? Я иногда слышу такие рассуждения. Зюганов, например, любит так говорить. Мол, колхозы есть традиционный наш коллективистский образ жизни, из которого прямо вытек социализм… Этот парень с картофельным лицом неправ. А прав профессор-историк Ракитов, который однажды в беседе со мной обронил по этому поводу простую, но замечательную фразу: «Наша традиционная общинность рухнула, едва рухнули цепи, скреплявшие ее…»
Столыпинский закон от 9 ноября 1906 года, разрешавший крестьянам выходить из общины со своим наделом земли, сработал мгновенно. Едва он вступил в силу, как было подано 2,5 миллиона заявлений от крестьян с просьбой о выходе из постылого общака. Уходили самые лучшие. Уходили от опеки коллектива самые уверенные в себе. Уходили те, кто не желал делиться.
Обработать столько заявлений — задача сложная. Не враз решаемая, учитывая, что толкового земельного кадастра в империи не было. Работа предстояла огромная. Империя переписывала и перемеривала самое себя — тысячи землемеров побежали по России, вымеряя землю, деля ее. И всего за несколько лет миллионы крестьян успели получить наделы в собственность. К 1914 году в результате аграрной реформы 13 % земель, ранее принадлежавших общинам, перешли в индивидуальную собственность крестьян. Еще бы чуть-чуть — и большевикам с их запоздалым лозунгом «Землю — крестьянам» ничего бы не светило. России было нужно лет двадцать спокойствия, чтобы стать нормальной европейской буржуазной страной, да еще и одной из самых богатых в Европе. Увы… Началась большая война, послужившая тем самым камешком, который спустил лавину.
Кстати, а как же крестьяне разобрались с вышеупомянутым земельным законом, как они писали прошения миллионами, если были практически поголовно неграмотны? Да так вот так и писали — буквами. Потому что байки о поголовной неграмотности людей в царской России — большевистский миф. Причем лживый донельзя. Судите сами.
С 1918 по 1920 годы в стране гремела Гражданская война, а с двадцатого года уже можно было начинать восстанавливать хозяйство и вообще заниматься чем-то, кроме войны, — например, ликбезом. Так вот, опрос населения, проведенный новой властью в 1920 году, установил, что 80 % молодежи умеют читать и писать. Кто же их научил?
Царизм проклятый!
Это в Петровскую эпоху люди не хотели учиться, потому что воспринимали учебу как привычную государственную повинность. Как каторгу. Как нечто, куда гонят штыками. А в николаевское время всеобщего подъема народное образование переживало расцвет в самом буквальном смысле. В течение каких-то двадцати лет ассигнования казны на народное просвещение выросли в шесть раз. Причем в эту цифру не входят бюджеты учебных учреждений с иным типом финансирования — земские школы, военные школы, технические школы. Но и местные ассигнования на образование за тот же срок тоже изрядно выросли — в четыре раза. В результате к 1914 году в стране на обучение тратилось полмиллиарда золотых рублей. В стране работало 123 745 школ.
Количество неграмотных сокращалось с потрясающей скоростью. Например, если в 1875 году в России было 75 % неграмотных, в 1900–51 %, то в 1913–27 % (а среди молодежи — 20 %). Откуда такие данные? А из Большой советской энциклопедии 1920-х годов. Энциклопедия выдержала три издания с этими цифрами, а потом советская цензура спохватилась и табличку со статисткой роста грамотности в царской России из энциклопедии изъяла: уж слишком она противоречила большевистскому мифу о великом ликбезе. Гораздо любопытнее другое: на XV съезде Коммунистической партии Надежда Константиновна Крупская прямо заявила, что ситуация с образованием в СССР пребывает в худшем состоянии, чем была в царской России.
Для школьников российской империи обучение было бесплатным; более того — в Думу в 1907 году был внесен законопроект «О введении всеобщего начального обучения в Российской империи», то есть образование должно было стать обязательным для всех детей империи! Закон гласил, в частности, что «нормальным районом, который должна обслуживать одна школа, признается местность с трехверстным радиусом». Этот закон увяз в поправках, но нет сомнений, что если бы не война и не революция, он был бы принят. Не успели.
Эх, если бы не революция!..
Глава 2
Какая такая революция?
А была ли она — революция? Или это тоже миф?
Ну, это смотря какую революцию вы имеете в виду. Буржуазная февральская революция была и выразилась в отречении царя и переходе власти к Временному правительству. Тихая, бескровная революция. Управленческая. То есть революция в управлении страной. А вот социалистической революции 1917 года, той самой Великой Октябрьской Социалистической революции, которую праздновали на протяжении десятилетий, о которой писали книги и снимали фильмы, конечно же, не было. Это сталинский миф. Первые годы большевистская военная хунта незаконную узурпацию власти в октябре 1917 года революцией и не называла; большевики честно говорили: это был военный переворот, по сути — государственное преступление. И только воцарение Сталина придало перевороту высокий статус революции. Сталин был большой любитель переписывать историю и творить мифы.
Я сейчас говорю о революции именно в марксовом понимании этого слова. И более того, берусь утверждать, что Ленин марксистом не был. На этом необходимо остановиться подробнее, поскольку социалистическая революция 1917 года, совершенная российским пролетариатом под руководством русских марксистов во главе с Лениным, является краеугольным камнем всего здания красной мифологии.
На самом деле не было ни революции, ни марксистов, ни участия пролетариата в перевороте, ни «народной власти». Напротив, кучке международных террористов, спонсируемых из-за границы и взявших власть в России, на протяжении долгих десятилетий приходилось расстреливать на улицах восставший пролетариат.
Дата добавления: 2021-12-10; просмотров: 16; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!