Миф о Христе» —один из вариантов античных и восточных мифов об умирающих и воскресающих богах
Наложение всевозможных (или, по крайней мере, всех известных) сведений из мифов и религиозно-философских представлений об умирающих и воскресающих богах античных и ближневосточных народов (а позднее, — различных народов Земли) на идею (причем, — идею абстрактную), что — это и есть «основа» некоего «евангельского мифа» об Иисусе Христе, — центральное доказательство основного положения теории отрицании исторического существования Спасителя.
Истоки зарождения данной идеи «синкретического характера образа Христа и влияния на него античных языческих идей»[127] современны зарождению самой теории мифологичности Иисуса Христа. Она содержатся уже в трудах основателей мифологической школы — Вольнея и Д.-Ш. Дюпюи. О. В. Метель видит ее зарождение в эпоху французского ПросвещенияXVIII в.: «разработка тезиса о зависимости христианства от восточных языческих культов, в частности, Иисус есть лишь умирающий и воскресающий Бог, “очеловеченный” первыми христианами», берет свое начало «уже в кон. XVIII в., являясь завершающей фазой просветительского проекта»[128]. В дальнейшем, в развитии «мифа о Христе», по замечанию С. С. Аверинцева, «легко прослеживается связь почти со всеми направлениями, характерными для общей теории мифа XIХ — нач. ХХ вв.»[129]. В наиболее завершенном виде «миф о Христе» содержится, опять-таки у А. Древса.
Однако, «надерганные из мифологии самых разных народов повествования об умерших и воскресших богах, олицетворявших ежегодноумирающую и возрождающуюся растительность, соединенные воедино выглядели, мягко говоря, не очень убедительно»[130]. Это признавалось и советской мифологической школой. В частности, как отмечали советские мифологисты С. И. Ковалев и М. М. Кубланов,«конкретную картину возникновения новой религии воссоздать нелегко»[131].
|
|
|
Но тем не менее, с поразительной настойчивостью проводились параллели между Иисусом Христом и всевозможными мифическими богами, которые умирали, а затем вновь возрождались. Кого только не приводили в «аналоги»Христа! Их перечисление в данной работе не представляет необходимости. В художественной форме это прекрасно описал в самом начале романа «Мастер и Маргарита» (в разговоре между редактором журнала Михаилом Берлиозом и поэтом Иваном Бездомным) М. А. Булгаков.
В действительности М. А. Булгаков описывал реалии своего времени, — времени активной антирелигиозной пропаганды. Пропаганда, в свою очередь, ориентировалась на А. Древса. РазговорБерлиоза и Бездомногоу М. А. Булгаковаочень созвучен рассуждениям А. Древса о Страстях Христовых. Считая их также частью «мифа о Христе», он писал: «эта часть евангелия обязана… своим происхождением просто обрядовой символике и мифам переднеазиатских народов, веровавших в умирающего и воскресающего божественного спасителя. Чтобы придумать этот рассказ, не требовалось вовсе никакого гения, ибо все для него имелось налицо: и поругания, и издевательства, и бичевание, и два разбойника, и вопль на кресте, и прободение копьем, и солдаты, мечущие жребий о ризах умершего, и жены на месте казни и у гроба, и самый гроб в скале, — все это уже было налицо в культе Адониса, Митры и Озириса. Даже “несущий свой крест спаситель” является подражанием Гераклу, несущему крестообразно столпы»[132].
|
|
|
Однако за перечислением похожих, но второстепенных (а может даже третьестепенных) подробностей А. Древс уходит от главного вопроса: вчем же,собственно, все эти фантастические мифы о древних богахпо своему содержанию, похожи на содержание Евангелия? Ответ очевиден — у них нет ничего общего. Именно поэтому, теория «мифа о Христе» «постоянно претерпевала кризис. Духевангельской проповеди не вписывался в рамкикомпилятивного ее происхождения»[133].
Один из немногих советских историков-марксистов,который не разделял воззрения мифологическойшколы, — Николай Михайлович Никольский (1877-1959) открыто указывал на то, что евангельскиеповествованияне имеют ничего общего сантичной мифологией. В частности, онписал: «Осирис, Адонис, Аттис, Таммуз гибнут от враждебных богов или от враждебных стихий; там нет ничего человеческого, естественного, похожего на историческую действительность. Иисус погибает в неравной борьбе с правящими иудейскими сферами. Его преследуют за то, что он стал народным героем, что его готовы провозгласить “Царем иудейским”, как провозглашали в ту эпоху многих вождей народных восстаний. Его ведут к римскому прокуратору, которому именно были подсудны дела о бунтах. Он приговаривается к смертной казни через распятие, — обычной казни, применявшейся римлянами к восставшим рабам. Тут нет ничего несообразного, напротив, — все чрезвычайно стройно укладывается в рамки тогдашней бурной иудейской жизни и в то же время вполне соответствует порядкам, которые были установлены римлянами»[134].
|
|
|
А. Древс также пытается «доказать», что «все евангельские сообщения о последних событиях из жизни Иисуса» —это «описание некоей драматической мистерии, которая разыгрывалась во время пасхальных празднеств в больших городах у христиан из язычников... Так, например, в виде праздничных шествий и сценических представлений изображались в Египте страдание, смерть и воскресение Озириса, рождение Гора, в Элевсине — скорби Деметры в ее поисках исчезнувшей Персефоны и рождение Якха, в ЛернеяхАрголидских, а также вомногих других местах — гибель Диониса (Загрея), в Сикионе — страдания Адраста, возведенного отцом своим Гераклом на костер, в Амиклах — умирание и воскресение природы, олицетворявшийся Гиацинтом, не говоря уже о бесчисленных местах, где праздновались смерть и воскресение Митры, Аттиса и Диониса»[135].
|
|
|
За этим «аргументом» А. Древса следует даже Н. М. Никольский (хотя он очень осторожен в своих выводах: постоянно употребляет выражения «возможно», «вероятно» и т. п.). В праздновании Воскресения Христова, согласно Н. М. Никольскому, «замечаем целый ряд черт, сходных с чертами празднеств в честь Аттиса». Также некоторые черты «сходны с обычаями другого распространенного в Сирии и отчасти в Малой Азии культа растительного бога—Адониса», «православная “страстная неделя” заимствована, очевидно, из культа Адониса, и оттуда же заимствована плащаница. Но возможно также, что православная плащаница — египетского происхождения», «сорокадневный (великий) пост, предшествующий пасхе воскресения, заимствован, вероятно, из культа Митры, в котором был обычай сорокадневного траура и поста перед наступлением весеннего равноденствия»[136]. Здесь, опять-таки помимо внешней схожести внешних, не первостепенных, обрядовых черт, ничего общего с внутренним содержанием языческих мистерий и Пасхи Христовой (вероятно Н. М. Никольский поэтому, в отличии от А. Древса, сдержан в своих выводах).
Таким образом, проведение аналогии между языческими и христианскими обрядами, по существу ничего не доказывает. В частности, прот. А. Мень об этом писал следующее: «каждый, кто знаком с историей христианских народов, знает, что и после Крещения у них сохранялись некоторые старые традиции. Это явление вполне естественное, но в пользу мифологистов оно отнюдь не говорит. Если в России, например, существуют такие пережитки дохристианских верований, как масленица, можно ли утверждать, что Православие — продукт Перунова культа?»[137].
Дата добавления: 2018-02-15; просмотров: 383; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!