СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ» 15 страница

1

Пусть по-топорному неровна

И не застругана строка,

Пусть неотесанные бревна

Лежат обвязкою стиха, —

Тепла изба моих зимовок —

Одноэтажный небоскреб,

Сундук неношеных обновок,

Глубоко спрятанный в сугроб,

Где не чужим заемным светом,

А жарким углем рдеет печь,

Где не сдержать ничьим запретам

Разгорячившуюся речь.

2

И я, и ты, и встречный каждый

На сердце песню бережет.

А жизнь с такою жадной жаждой

Освобожденья песни ждет.

Та песня петь не перестала,

Не потонула в вое вьюг,

И струнный звон сквозь звон металла

Такой же чистый сеет звук.

На чьем пиру ее похмелье?

Каким вином она пьяна?

На новоселье в подземелье

Она тайком приведена.

А может быть, всего уместней

Во избежание стыда

И не расспрашивать о песне,

И не искать ее следа.

3

Я много лет дробил каменья

Не гневным ямбом, а кайлом.

Я жил позором преступленья

И вечной правды торжеством.

Пусть не душой в заветной лире —

Я телом тленья убегу

В моей нетопленой квартире,

На обжигающем снегу.

Где над моим бессмертным телом,

Что на руках несла зима,

Металась вьюга в платье белом,

Уже сошедшая с ума,

Как деревенская кликуша,

Которой вовсе невдомек,

Что здесь хоронят раньше душу,

Сажая тело под замок.

Моя давнишняя подруга

Меня не чтит за мертвеца.

Она поет и пляшет — вьюга,

Поет и пляшет без конца.

4

Не для анютиных ли глазок,

Не для лобастых ли камней

Я сочинил немало сказок

По образцу Четьи-Миней?

Но все, что я шептал сердечно

Деревьям, скалам и реке,

Все, что звучало безупречно

На этом горном языке, —

Псалмы, элегии и оды,

Что я для них слагать привык,

Не поддаются переводу

На человеческий язык.

Так в чем решенье той задачи,

Оно совсем не в пустяках.

В том, чтоб тетрадь тряслась от плача

В любых натруженных руках.

И чтоб любитель просвещенья,

Знаток глазастого стиха,

Ценил узорное тисненье

Зеленой кожи лопуха.

И чтоб лицо бросала в краску

От возмущенья и стыда

Земная горечь русской сказки

Среди беспамятного льда.

5

Весною все кричало, пело,

Река гремела возле скал,

И торопливо, неумело

В подлеске ландыш зацветал.

Но день за днем одно ненастье,

И редкий, жгучий солнца луч

Как ослепительное счастье

Порой выглядывал из туч.

За эти солнечные нити

Цветок цеплялся как слепой

И лез туда в поток событий,

Готовый жертвовать собой.

И кое-как листы расправя,

И солнцу выйдя на поклон,

О славе думать был не вправе,

О слове вольном думал он.

6

Так где же песня в самом деле?

Немало стоило труда,

Чтоб разметать слова в метели,

Их завалить кусками льда.

Но песня петь не перестала

Про чью-то боль, про чью-то честь.

У ней и мужества достало

Мученья славе предпочесть.

Она звучит в едином хоре

Зверей, растений, облаков.

Ей вторит Берингово море —

Стихия вовсе не стихов.

И на ветру скрипят ворота

Раскрепощенных городов,

И песня выйдет из болота

И доберется до садов.

Пусть сапоги в грязи и глине,

Она уверенно идет.

И рот ее в лесной малине,

Сведенный судорогой рот.

Она оранжевою пылью

Покрыта с ног до головы,

Она стоит таежной былью

Перед заставами Москвы.

Она свои расскажет сказки,

Она такое пропоет,

Что без профессорской указки

Едва ли школьник разберет.

И ей не нужно хрестоматий —

Ей нужны уши и сердца

И тот, дрожащий над кроватью,

Огонь лучинного светца,

Чтоб в рукописной смутной строчке

Открыть укрывшуюся суть

И не искать ближайшей точки,

А — до рассвета не уснуть.

* * *

Ни шагу обратно! Ни шагу!

Приглушены сердца толчки.

И снег шелестит, как бумага,

Разорванная в клочки.

Сухой, вездесущий, летучий,

Он бьет меня по щекам,

И слишком пощечины жгучи,

Чтоб их отнести к пустякам…

Плавка

Пускай всем жаром изложенья

Течет в изложницы металл —

Стихов бесшумного движенья

Тысячеградусный накал.

Пускай с самим собою в споре

Так много тратится труда —

Руда, в которой примесь горя,

Не очень плавкая руда.

Но я ее засыплю в строки,

Чтоб раскалилась добела,

Чтоб из огня густым потоком

Жизнь в формы слова потекла.

И пусть в той дерзостной отливке

Смиренье стали огневой

Хранит твоих речей отрывки

И затаенный голос твой.

Ты — как закваска детской сказки

В земной квартирной суетне,

Где страсть совсем не для острастки

Дается жизнью нынче мне.

Бумага

Под жестким сапогом

Ты захрустишь, как снег,

Ты пискнешь, как птенец.

Но думать о другом

Не может человек,

Когда он не мертвец.

Напрасно со стола

Упала, шелестя,

Как будто слабый стон

Сдержать ты не могла,

И падаешь, грустя,

На каменный балкон…

Пень[51]

 

 

Эти россказни среза,

Биографию пня

Прочитало железо,

Что в руках у меня.

 

Будто свиток лишений

Заполярной судьбы,

Будто карта мишени

Для учебной стрельбы.

 

Слишком перечень краток

Наслоений годов,

Где тепла отпечаток

И следы холодов,

 

Искривленье узоров,

Где больные года

Не укрылись от взоров

Вездесущего льда.

 

Перемят и закручен

Твой дневник путевой,

Скрытый ворохом сучьев

Порыжелой травой.

 

Это скатана в трубку

Повесть лет временных

В том лесу после рубки

Среди сказок лесных.

 

 

Хрусталь[52]

 

 

Хрупка хрустальная посуда —

Узорный рыцарский бокал,

Что, извлеченный из-под спуда,

Резьбой старинной заблистал.

 

Стекло звенит от колыханья,

Его волнуют пустяки:

То учащенное дыханье,

То неуверенность руки.

 

Весь мир от шепота до грома

Хотел бы высказаться в нем,

Хотел бы в нем рыдать, как дома,

И о чужом, и о своем.

 

Оно звенит, стекло живое,

И может вырваться из рук,

И отвечает громче вдвое

На приглушенный сердца стук.

 

Одно неверное движенье —

Мир разобьется на куски,

И долгим стоном пораженья

Ему откликнутся стихи.

 

Мы там на цыпочках проходим,

Где счастье дышит и звенит.

Мы дружбу с ангелом заводим,

Который прошлое хранит.

 

Как будто дело все в раскопках,

Как будто небо и земля

Еще не слыхивали робких,

Звенящих жалоб хрусталя.

 

И будто эхо подземелий

Звучит в очищенном стекле,

И будто гул лесной метели

На нашем праздничном столе.

 

А может быть, ему обещан

Покой, и только тишина

Из-за его глубоких трещин

Стеклу тревожному нужна.

 

 

* * *

 

 

Вхожу в торфяные болота

С судьбою своею вдвоем,

И капли холодного пота

На лбу выступают моем.

 

Твой замысел мною разгадан,

Коварная парка-судьба,

Пугавшая смолоду адом,

Клейменой одеждой раба.

 

Ты бродишь здесь с тайною целью,

Покой обещав бытию,

Глушить соловьиною трелью

Кричащую память мою.

 

 

* * *

 

 

Скажу тебе по совести,

Очнувшейся от сна, —

Не слушай нашей

Не для тебя она.

 

И не тебе завещаны

В предсмертной бормотне

И сказки эти вещие,

И россказни зловещие

У времени на дне.

 

Не комнатной бегонии

Дрожанье лепестка,

А дрожь людской агонии

Запомнила рука.

 

И дружество, и вражество,

Пока стихи со мной,

И нищенство, и княжество

Ценю ценой одной.

 

 

Ястреб[53]

 

 

С тоской почти что человечьей

По дальней сказочной земле

Глядит тот ястреб узкоплечий,

Сутулящийся на скале.

 

Рассвет расталкивает горы,

И в просветленной темноте

Тот ястреб кажется узором

На старом рыцарском щите.

 

Он кажется такой резьбою,

Покамест крылья распахнет.

И нас поманит за собою,

Пересекая небосвод.

 

 

Белка[54]

 

 

Ты, белка, все еще не птица,

Но твой косматый черный хвост

Вошел в небесные границы

И долетал почти до звезд.

 

Когда в рассыпчатой метели

Твой путь домой еще далек

 

И ты торопишься к постели

Колючим ветрам поперек,

 

Любая птица удивится

Твоим пределам высоты.

Зимой и птицам-то не снится

Та высота, где лазишь ты.

 

И с ветки прыгая на ветку,

Раскачиваясь на весу,

Ты — акробат без всякой сетки,

Предохраняющей в лесу,

 

Где, рассчитав свои движенья,

Сквозь всю сиреневую тьму,

Летишь почти без напряженья

К лесному дому своему.

 

Ты по таинственным приметам

Найдешь знакомое дупло,

Дупло, где есть немножко света,

А также пища и тепло.

 

Ты доберешься до кладовки,

До драгоценного дупла,

Где поздней осенью так ловко

Запасы пищи собрала,

 

Где не заглядывает в щели

Прохожий холод ветровой

И все бродячие метели

Проходят мимо кладовой.

 

Там в яму свалена брусника,

Полны орехами углы,

По нраву той природы дикой,

Где зимы пусты и голы.

 

И до утра луща орехи,

Лесная наша егоза,

Ты щуришь узкие от смеха,

Едва заметные глаза.

 

 

Славословие собакам[55]

 

 

1

 

Много знаю я собак —

Романтических дворняг:

Пресловутая Муму

С детства спит в моем дому.

 

Сердобольная Каштанка

Меня будит спозаранку,

А возлюбленная Жучка

У дверной танцует ручки.

И показывает удаль

Знаменитый белый пудель…

 

Много знаю я и прочих

Сеттеров, борзых и гончих.

Их Тургенев и Толстой

Приводили в лес густой…

 

 

2

 

Скоро я моих друзей

Поведу в большой музей;

В зал такой открою двери,

Где живут Чукотки звери.

 

Там приземистый медведь

Может грозно зареветь.

Там при взгляде росомахи

Шевелится шерсть от страха.

 

Там лиса стального цвета —

Будто краски рыжей нету,

И хитрющая лиса

Окунулась в небеса.

 

Рысь защелкает когтями

Над собаками-гостями,

И зловещ рысиный щелк,

И его боится волк.

 

Что ж к дверям вы сбились в кучку

И попрятались за Жучку,

Мои милые друзья,

Не слыхавшие ружья?

 

Вы привыкли к детской соске,

Вы, слюнявые барбоски,

Напугает тот музей

Моих маленьких друзей.

 

 

3

 

Где же те, что в этом мире

Как в своей живут квартире,

Где же псы сторожевые,

Где упряжки ездовые,

 

Почтальоны, ямщики

И разведчики тайги,

Что по каменным карьерам

Без дорог летят карьером?

 

Задыхаясь от пурги

Среди воющей тайги,

Полумертвые от бега,

Закусили свежим снегом

 

И опять в далекий путь,

Намозоля ремнем грудь,

Вы, рожденные в сугробах,

Вам сугробы были гробом.

 

И метель, визжа от злости,

Разметала ваши кости

Вы торосистыми льдами

Шли медвежьими следами,

 

Растирая лапы в кровь,

Воскресая вновь и вновь.

Никогда вы не видали

На груди своей медали.

 

Кто почтил похвальным словом

Псов Георгия Седова?

Их, свидетелей трагедий,

Съели белые медведи.

 

Сколько их тащило нарты,

Курс на норд по рваной карте

В ледяных полях полярных,

Запряженные попарно.

 

И в урочищах бесплодных

Сколько их брело голодных,

Битых палками в пути?

Где могилы их найти?

 

 

4

 

Сколько раз я, умирая,

Сам пути себе не зная,

Потеряв и свет, и след,

 

Выходил на звуки лая,

Чтоб моя тропа земная,

Стежка горестей и бед

 

В том лесу не обрывалась,

Чтобы силы оставалось

У меня на много лет.

 

 

Баллада о лосенке[56]

 

 

У лиственницы рыжей,

Проржавленной насквозь,

Мои ладони лижет

Губастый серый лось.

 

Ружья еще не слышал

И смерти не искал.

Ко мне навстречу вышел,

Спустился с дальних скал.

 

В лесу ему — раздолье,

Но в этот самый час

Встречаю я хлеб-солью

Его не в первый раз.

 

Он нынче здесь без старших;

Доверчив, бодр и смел,

Сюда стоверстным маршем

Лосенок прилетел.

 

В тайге нас только двое,

И нам дышать легко —

Все прочее живое

Укрылось далеко.

 

Мы грамоты не знаем,

И этот горный край

Всерьез считаем раем,

И чем бы он — не рай?

 

 

Гарт

 

 

Нашел я сплав, совсем дешевый,

Прошедшей тягостной зимой.

Он оловянный и свинцовый

И перемешанный с сурьмой…

 

Он бы пригоден был для гарта,

Любой печатне послужил,

Но не рассказами Брет Гарта,

А болью выстуженных жил.

 

Он нам годится только в смеси,

В приплавке силы золотой,

Чтоб нам рассказывать о лесе

Почти с библейской простотой,

 

Чтоб нам рассказывать про горы,

Болота, реки, камни, мхи,

Каким едва ли будут впору

Мои стесненные стихи.

 

Он нам годится для парабол

Иносказательных речей

В игре запутаннейших фабул

Среди стосуточных ночей.

 

 

* * *

 

 

Какая в августе весна?

Кому нужна теперь она?

Ведь солнце выпито до дна

Листвою, пьяной без вина.

Моя кружится голова,

И пляшет пьяная листва.

Давно хрупка, давно желта

Земная эта красота.

И ходит вечер золотой

В угрюмой комнате пустой.

И осень бродит на дворе

И шепчет мне о сентябре.

Гляжу на наши небеса.

Там невозможны чудеса.

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 44; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!