СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В «КОЛЫМСКИЕ ТЕТРАДИ» 12 страница

Не в бревнах, а в ребрах

Церковь моя.

В усмешке недоброй

Лицо бытия.

Сложеньем двуперстным

Поднялся мой крест,

Горя в Пустозерске,

Блистая окрест.

Я всюду прославлен,

Везде заклеймен,

Легендою давней

В сердцах утвержден.

Сердит и безумен

Я был, говорят,

Страдал-де и умер

За старый обряд.

Нелепостей этот

Людской приговор:

В нем истины нету

И слышен укор.

Ведь суть не в обрядах,

Не в этом — вражда.

Для Божьего взгляда

Обряд — ерунда.

Нам рушили веру

В дела старины,

Без чести, без меры,

Без всякой вины.

Что в детстве любили,

Что славили мы,

Внезапно разбили

Служители тьмы.

В святительском платье,

В больших клобуках,

С холодным распятьем

В холодных руках.

Нас гнали на плаху,

Тащили в тюрьму,

Покорствуя страху

В душе своему.

Наш спор — не духовный

О возрасте книг.

Наш спор — не церковный

О пользе вериг.

Наш спор — о свободе,

О праве дышать,

О воле Господней

Вязать и решать.

Целитель душевный

Карал телеса.

От происков гневных

Мы скрылись в леса.

Ломая запреты,

Бросали слова

По целому свету

Из львиного рва.

Мы звали к возмездью

За эти грехи.

И с Господом вместе

Мы пели стихи.

Сурового Бога

Гремели слова:

Страдания много,

Но церковь — жива.

И аз, непокорный,

Читая Псалтырь,

В Андроньевский черный

Пришел монастырь.

Я был еще молод

И все перенес:

Побои, и голод,

И светский допрос.

Там ангел крылами

От стражи закрыл

И хлебом со щами

Меня накормил.

Я, подвиг приемля,

Шагнул за порог,

В Даурскую землю

Ушел на восток.

На синем Амуре

Молебен служил,

Бураны и бури

Едва пережил.

Мне выжгли морозом

Клеймо на щеке,

Мне вырвали ноздри

На горной реке.

Но к Богу дорога

Извечно одна:

По дальним острогам

Проходит она.

И вытерпеть Бога

Пронзительный взор

Немногие могут

С Иисусовых пор.

Настасья, Настасья,

Терпи и не плачь:

Не всякое счастье

В одеже удач.

Не слушай соблазна,

Что бьется в груди,

От казни до казни

Спокойно иди.

Бреди по дороге,

Не бойся змеи,

Которая ноги

Кусает твои.

Она не из рая

Сюда приползла:

Из адова края

Посланница зла.

Здесь птичьего пенья

Никто не слыхал,

Здесь учат терпенью

И мудрости скал.

Я — узник темничный:

Четырнадцать лет

Я знал лишь брусничный

Единственный цвет.

Но то не нелепость,

Не сон бытия,

Душевная крепость

И воля моя.

Закованным шагом

Ведут далеко,

Но иго мне — благо

И бремя легко.

Серебряной пылью

Мой след занесен,

На огненных крыльях

Я в небо внесен.

Сквозь голод и холод,

Сквозь горе и страх

Я к Богу, как голубь,

Поднялся с костра.

Тебе обещаю,

Далекая Русь,

Врагам не прощая,

Я с неба вернусь.

Пускай я осмеян

И предан костру,

Пусть прах мой развеян

На горном ветру.

Нет участи слаще,

Желанней конца,

Чем пепел, стучащий

В людские сердца.

КИПРЕЙ

* * *

Я в воде не тону

И в огне не сгораю.

Три аршина в длину

И аршин в ширину —

Мера площади рая.

Но не всем суждена

Столь просторная площадь:

Для последнего сна

Нам могил глубина

Замерялась на ощупь.

И, теснясь в темноте,

Как теснились живыми,

Здесь легли в наготе

Те, кто жил в нищете,

Потеряв даже имя.

Улеглись мертвецы,

Не рыдая, не ссорясь.

Дураки, мудрецы,

Сыновья и отцы,

Позабыв свою горесть.

Их дворец был тесней

Этой братской могилы,

Холодней и темней.

Только даже и в ней

Разогнуться нет силы.

В настоящем гробу

Я воскрес бы от счастья,

Но неволить судьбу

Не имею я власти.

Желание

Я хотел бы так немного!

Я хотел бы быть обрубком,

Человеческим обрубком…

Отмороженные руки,

Отмороженные ноги…

Жить бы стало очень смело

Укороченное тело.

Я б собрал слюну во рту,

Я бы плюнул в красоту,

В омерзительную рожу.

На ее подобье Божье

Не молился б человек,

Помнящий лицо калек…

* * *

По нашей бестолковости,

Окроме «Боже мой»,

Ни совести, ни повести

Не вывезешь домой.

* * *

Луна качает море.

Прилив. Отлив…

Качает наше горе

На лодке рифм.

Я рифмами обманут

И потому спасен,

Качаются лиманы,

И душен сон.

Стансы

Я — гость, я — твой знакомый.

Все это бред, мираж,

Что я в семье и дома,

И горький случай наш

Одна из краж со взломом,

Распространенных краж.

Мы оба невиновны,

Хотя бы потому,

Что кодекс уголовный

Здесь явно ни к чему.

Здесь приговор условный

Не сердцу, но уму.

Ведь сердцу в наказанье

На землю послан я.

На что ему сказанья

Таежного житья?

Когда в его вниманье

Совсем не та семья.

Клеймил событья быта

От века ювелир.

Известен и испытан

Поддельный этот мир.

Хранят бессмертье пыток

Приличия квартир.

И будто некой Плевной

Звучит рассказ простой

О боли задушевной,

Вчера пережитой —

Невысказанной, гневной

И кровью налитой.

И это все не ново.

И дышит день любой,

Живет любое слово

Рылеевской судьбой.

Под крики «вешать снова»

Умрет само собой.

И нет ему пощады,

И в шуме площадном

Не ждет оно награды

И молит об одном,

Чтоб жизнь дожить как надо

В просторе ледяном.

Ценя чужие мненья,

Как мненья лиц чужих,

Я полон уваженья

К житейской силе их,

Всю горечь пораженья

Изведав в этот миг.

И я скажу, пугая

Ночные зеркала:

Любовь моя — другая,

Иной и не была.

Она, как жизнь, — нагая

И — точно из стекла.

Она — звенящей стали

Сухая полоса.

Ее калили дали,

Ущелья и леса

Такой ее не ждали,

Не веря в чудеса.

Какую ж нужно ловкость

И качество ума,

Испытывая ковкость,

Железа не сломать.

В твоем чаду московском

Ты знаешь ли сама?

Не трогай пятен крови,

И ран не береди,

И ночь над изголовьем

Напрасно не сиди.

* * *

Забралась высоко в горы

Вьюга нынешней зимой,

Научила разговору

Синий снег глухонемой.

Вот рассказы так рассказы —

За десяток, верно, лет

В небо высыпаны сразу,

Замутили белый свет.

Будто там живые души

Подгоняют снегопад

И свистят мне прямо в уши

И глаза мои слепят.

Все, что умерло и скрыто

Снегом, камнем, высотой,

Оживленно и открыто

Вновь беседует со мной.

Шепчет мне свои признанья

И покойников мечты.

Бьют в лицо воспоминанья —

Откровенья нищеты.

Что ты видишь, что ты слышишь,

Путевой товарищ мой?

Отчего так часто дышишь

И торопишься домой?

* * *

Придворный соловей

Раскроет клюв пошире,

Бросая трель с ветвей,

Крикливейшую в мире.

Не помнит божья тварь

Себя от изумленья,

Долбит, как пономарь,

Хваленья и моленья.

Свистит что было сил,

По всей гремя державе,

О нем и говорил

Язвительный Державин,

Что раб и похвалить

Кого-либо не может.

Он может только льстить,

Что не одно и то же.

* * *

Намеков не лови,

Не верь грозы раскатам,

Хоть горы все в крови,

Запачканы закатом.

Не бойся, не таи

Лесные кривотолки.

Заржавлены хвои

Колючие иголки

И колют сердце мне,

Чтоб, кровью истекая,

Упал в родной стране,

Навеки затихая.

Когда от смысла слов

Готов весь мир отречься,

Должна же литься кровь

И слезы человечьи.

Моя ли, не моя —

Не в этом, право, дело.

Законы бытия

Прозрачны до предела:

«Все, что сотворено

В последний день творенья,

Давно осуждено

На смертные мученья».

Но дерево-то чем

Пред Богом виновато?

Его-то ждет зачем

Жестокая расплата?

Ухватит ветерок

За рыженькие косы,

Швырнет, сбивая с ног,

Со скального откоса…

* * *

Кусты разогнутся с придушенным стоном,

Лишь клен в затянувшемся низком поклоне

Дрожит напряженней струны,

Но клена поклоны уже не нужны.

А чаща не верит, что кончились муки,

И тычутся ветра холодные руки,

Хватаясь за головы тополей,

И небо становится мела белей.

И видно, ценою каких напряжений,

Каких цирковых, безобразных движений

Держались осины, ворча до конца,

И тяжесть осин тяжелее свинца…

* * *

Свой дом родимый брошу,

Бегу, едва дыша;

По первой по пороше

Охота хороша.

Мир будет улюлюкать:

Ату его, ату…

Слюна у старой суки

Пузырится во рту.

Мир песьих, красноглазых,

Заиндевевших морд,

Где каждый до отказа

Собачьей ролью горд.

И я, прижавши уши,

Бегу, бегу, бегу,

И сердце душит душу

В блистающем снегу.

И в вое кобелином,

Гудящем за спиной,

Игрой такой старинной

Закончу путь земной.

* * *

Мои дворцы хрустальные,

Мои дороги дальние,

Лиловые снега…

Мои побаски вольные,

Мои стихи крамольные

И слезы — жемчуга.

Безлюдные, холодные

Урочища бесплодные,

Безвыходные льды,

Где людям среди лиственниц

Не поиск нужен истины,

А поиски еды,

Где мимо голых лиственниц

Молиться Богу истово

Безбожники идут.

Больные, бестолковые

С лопатами совковыми

Шеренгами встают…

Рядясь в плащи немаркие,

С немецкими овчарками

Гуляют пастухи.

Кружится заметь вьюжная,

И кажутся ненужными

Стихи…

* * *[41]

 

 

Жизнь — от корки и до корки

Перечитанная мной.

Поневоле станешь зорким

В этой мути ледяной.

 

По намеку, силуэту

Узнаю друзей во мгле.

Право, в этом нет секрета

На бесхитростной земле.

 

 

Жар-птица[42]

 

 

Ты — витанье в небе черном,

Бормотанье по ночам.

Ты — соперничество горным

Разговорчивым ключам.

 

Ты — полет стрелы каленой,

Откровенной сказки дар

И внезапно заземленный

Ослепительный удар,

 

Чтоб в его мгновенном свете

Открывались те черты,

Что держала жизнь в секрете

Под прикрытьем темноты.

 

 

* * *[43]

 

 

На этой горной высоте

Еще остались камни те,

Где ветер высек имена,

Где ветер выбил письмена,

Которые прочел бы Бог,

Когда б читать умел и мог.

 

 

Сельские картинки

 

 

Синеглазенький ребенок,

Позабытый на скамье,

Невзначай упал спросонок

Прямо на спину свинье.

 

Но свинья посторонилась,

Отодвинулась быстрей

И не очень удивилась,

Зная здешних матерей.

 

Но, конечно, завизжала

И на помощь позвала:

И она детей рожала,

Тоже матерью была.

 

Ей ребенка было жалко,

И поэтому сейчас

По свинье гуляет палка

Благодарности от нас.

 

Все судачат с важным видом,

И разносится окрест:

Если Бог тебя не выдаст,

То свинья тебя не съест.

 

 

* * *

 

 

О, если б я в жизни был только туристом,

Разреженный воздух горы

Вдыхал бы, считая себя альпинистом,

Участником некой игры.

 

Но воздух усталое сердце ломает,

Гоня из предсердий последнюю кровь.

И мир, что меня хорошо понимает,

Щетинится, злобится вновь.

 

И горы, и лес сговорились заочно

До смерти, до гроба меня довести.

И малое счастье, как сердце, непрочно,

И близок конец пути…

 

 

* * *

 

 

Ты душу вывернешь до дна,

До помраченья света.

И сдачу даст тебе луна

Латунною монетой.

 

Увы, не каждому рабу,

Не дожидаясь гроба,

Дано испытывать судьбу —

А мы такие оба.

 

 

* * *

 

 

И мне, конечно, не найти

Пургой завеянные тропы,

Пургой закопанные трупы,

Потерянные пути…

 

 

* * *

 

 

Верьте, смерть не так жестока

От руки пурги.

Остановка кровотока —

Это пустяки…

 

 

* * *

 

 

Два журнальных мудреца

Жарким спором озабочены:

У героя нет лица,

Как же дать ему пощечину?

 

 

* * *

 

 

По долинам, по распадкам

Пишут письма куропатки.

Клинописный этот шрифт

Разобрал бы только Свифт.

 

 

* * *

 

 

Всю ночь мои портреты

Рисует мне река,

Когда луна при этом

Доверчиво близка.

 

Река способна литься

Без славы и следа,

Диплома живописца

Не зная никогда.

 

Расстегнут ворот шуба,

Надетой кое-как.

Мои кривятся губы,

Рассыпался табак.

 

Я нынче льда бледнее

В привычном забытьи.

И звезды мне роднее,

Чем близкие мои.

 

Какой небесной глубью

Я нынче завладел.

И где же самолюбью

И место и предел?

 

Оно в куски разбито,

Топталось неспроста.

Мучительного быта

Железная пята.

 

Из склеенных кусочков,

Оно — как жизнь моя —

В любой неловкой строчке,

Какую вывел я.

 

Житейские волненья,

И приступы тоски,

И птичьи песнопенья,

Сцепленные в стихи,

 

Где рифмы-шестеренки

Такой вращают вал,

Что с солнцем вперегонки

Кружиться заставлял.

 

Тяжелое вращенье

Болот, морей и скал,

Земли, — чьего прощенья

Я вовсе не искал,

 

Когда, опережая

Мои мечты и сны,

Вся жизнь, как жизнь чужая,

Видна со стороны.

 

Брожу, и нет границы

Моей ночной земли.

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 42; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

---

Мы поможем в написании ваших работ!