Время побежалости, или Теорема тремора

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

· поэллада

…монстры моря Memory —

парафраз Соляриса?

к темени — вне времени —

Серафим проявится.

в темени — вне вымысла —

Терпсихора термина.

выше сосен выросла

треуголка терема.

беглый раб — Бетховену:

небесами — посуху?

лунную симфонию

альтруист — апостолу.

выспренние истины

истерзали тренера.

приставом освистаны

обертоны тенора.

бражничают важные

инженеры ижицы.

выжиги винтажные,

повизжав, парижатся.

верно, цербер: нервные

мужики кремлёвские…

бесы робеспьерные?

йоахимолёвские!

выскоблены прения —

голоса скандальные.

вымучена премия —

приплюсуй квартальные…

матрица окружности —

тарталетка тминная?!

магия ненужности —

акварель старинная.

графика автографа.

фаворит метафоры.

фурия фартовая.

филантропы амфоры.

видео невидимо:

тет-а-тет без… джемпера.

ведомо Овидию:

терпелива темпера.

опусы опоссума.

баобаб блокбастера.

грешнику ниспослана

Магдалина Мастера.

Лермонтов без вермута? —

зубоскалит буквица.

версия отвергнута —

бузотёрка скуксится.

экскурс казуистики —

терренкур тщеславия…

ребус беллетристики —

бумеранг без правила.

Аннушка Каренина,

паровозы кончатся.

страсть перепроверена

контрапунктом копчика.

поза: инфузория

каблучком любуется.

розой лепрозория

пригвоздит верблюдица.

рожа пришпандорена

на фронтон — «к шашнадцати».

фенечки Фандорина —

антипрофанации.

долбят долгоносики,

Дуремар двухордовый?

дока диагностики —

Пифагор бикфордовый.

арфа африканится,

омофоном фыркая.

Марфа-сарафанница

фараона выткала.

фронда фильмографии.

артефакты фокуса.

пьяному потрафили

летописцы логоса.

ария Аверченко:

фарисейство терпите?! —

врёт с утра до вечера

терапевт эвтерпики.

масса точек зрения?

исключи позорную.

ноты воскрешения?

минусуй минорную…

выучит царевича

замухрышка тушенский:

выкормыш Шушкевича —

кукушонок шушенский.

ангелы лукавили,

привирали демоны,

важничая, авели

наноакадемили…

доктор, форсмажорите,

потому как лепите

вместо фарсобжорие

паркинсонолетие!

фразу несуразную

навязав Бастилии,

сказочную азбуку

бибигоны стибрили.

шалости и жалости

комара примерного…

время побежалости.

теорема тремора.

2018, январь–март

© Сергей Сутулов-Катеринич, 1969 – 2018

Г. Ставрополь

Григорий ЯКОБСОН

ПРОТУБЕРАНЦЫ

Возвращение

Гаснут в море протуберанцы,
оторвавшиеся от солнц,
обрываются нити странствий
у святилища праотцов.

Возле врат, неприметный с виду,
ждёт с тревогою новостей
куст смоковницы, словно идол,
стёртый временем до костей.

Сыну блудному нужно малость
подремать - он валился с ног.
Проявил прокуратор жалость,
не отправил его в острог.

И когда тот упал в объятья
детской спальни своей без чувств,
не спеша подошел к кровати,
улыбаясь ему, Прокруст.

Исаак Ньютон

Услышав слово "парадигма",
ученой кости самый смак,
я пригорюнился и сник бы,
когда б не славный Исаак.

Он был ворчун и забияка,
упрямец, взявшийся за гуж,
фискал, чинуша, но, однако,
при этом и великий муж.

В нем, словно звери на свободе,
бесились демоны в крови.
Он одевался по погоде,
а раздевался по любви.

Пусть многие не стерпят тона
глупца, но я скажу о нем:
вот что осталось от Ньютона:
монета, яблоко, бином!

Две Музы

1.
Я грязен, как сон педофила,
я смраден, заразен, как СПИД.
Супруга меня разлюбила
и больше со мною не спит.

Зато моя Муза, ворчливо
могучий талант мой ценя,
не будучи слишком брезгливой
пока еще кормит меня.

2.
Издатель-сноб воротит нос,
журнальчик тянет с гонораром,
случится в критике разнос -
и жизнь становится кошмаром.

В метро тебя не узнают,
в окне с утра не сыщешь солнца.
Дом стал похожим на приют -
приют убогого чухонца.

Писать бесплатно западло,
Пегас тебе в глаза смеется
и выкинуть в камин стило -
все, что, наверно, остается.

И неподвластная уму
душа наполнится рыданьем,
а Муза взглянет с состраданьем
и, бросив ключ, уйдет во тьму.

Сон

Средь вороха сюжетных линий,
кривых и мстительных, как нож,
порой грядущее нахлынет,
когда его уже не ждешь.

Ты тщишься встретить там хоть что-то,
не вызывающее боль -
благое слово, краску, ноту,
твою согревшие юдоль.

Но видишь, словно в сне зловещем,
страну, встающую с колен,
где каждый третий сумасшедший,
каналья и олигофрен.

И оглашаешь скорбным воплем
пространство, дабы вспомнил Бог
страну, которую он проклял,
и лучше выдумать не мог

Америка, Америка...

Гляжу в бинокль с берега -
Вдали лежит она,
Хваленая Америка,
Бесовская страна.

У янки тьма кромешная
В душе. Страшней зверей,
Они там негров вешают
При свете фонарей

И в дикой резервации,
Где пыль в полях, как снег,
Потомкам гордой нации
Подсовывают крэк.

В России той империей,
Втянув народ в игру,
Стращают пионерию,
Пугают детвору.

Порока средоточие,
Диаволу под стать,
И прочее, и прочее -
Противно продолжать!

Плюю в нее из телика
Я, ненависть тая,
Америка, Америка,
Кормилица моя!

Караван и собаки

Пробили в гонг. Солдаты лжи в тумане
покинули насиженный редут.
Снаряды слов иссякли. Как в дурмане
мутит и кошки на сердце скребут.

Замолк сверчок. Порвав пупок на песне,
пал смертью храбрых чижик на посту.
Дал дуба старый ворон. Над предместьем
лишь эхо сотрясало пустоту.

На блюдцах стыли сельские пельмени.
Нарядный муж не жаловал альков.
Нагрянули большие перемены -
на фронт послали бешенных волков.

Слежалась пыль, сгустившись после драки,
как вышеупомянутый туман.
Вскипала ярость. Лаяли собаки
и шел своей дорогой караван.

О, времена...

Возможно, я слегка не в теме,
но, как на это ни смотри,
не наше с вами нынче время,
коль нами правят упыри.

А ведь прошло всего три года
с тех пор, когда я на заре
мечтал, что сменится погода
на политическом дворе,

начнется новая эпоха
(и эра, коль на то пошло)
и всем, кому чертовски плохо,
чертовски станет хорошо.

Но времена не выбирают
за добрый нрав и внешний вид,
в них люди просто вымирают,
как мамонты в палеолит.

Процесс пошёл

Сначала входят понятые.
Я вижу лица испитые,
глаза, пылающие днём
холодным мстительным огнём.

Шрапнель дождя сечёт по крыше,
стучится в творческую нишу.
Товарищи под грудой книг
ведут сезонный сбор улик.

Потом является Фемида.
В углу, пугая индивида,
одетый в траур адвокат
слова роняет невпопад.

Легавых я не порицаю,
на то они и полицаи.
Наш скорбный труд не пропадёт,
как в прошлом выразился тот.

И будь уверен, друг мой ситный,
уснувший в рощице ракитной -
ничьи труды не пропадут,
они и за тобой придут.

На погосте

Я брёл по кладбищу в овале
Аллей, насвистывая гимн,
И постояльцы подпевали
Мне сильным голосом грудным.

Они имели даже дерзость
Басить с ухмылкой на губах.
Похоже, пиршество разверзлось
У них там в новеньких гробах

И мне почудилось вначале,
Пока от шума не оглох,
Что снизу им метлой стучали
Соседи из других эпох.

Эмиграция

Залитый патокой экран
глядит в тебя с улыбкой лисьей.
Великий мастер казуистик
не лезет за словом в карман.

Молчит податливый Париж,
себя в друзьях короны числя.
Он, потрясенный русской мыслью,
стал серым, тихим, словно мышь.

И вновь горнист зовёт в исход,
на этот раз не понарошку,
и перепуганный народ
в Берлин намыливает стежку.

Видавший виды либерал
трясётся в кухне, весь на нервах,
у Клары карл крадет коралл,
чтоб выменять на пару евро.

И пахнет давнею грозой
в прокисшем воздухе, как серой,
и умываются росой,
отнюдь не божьей, маловеры

Гулливер

Гулливер покидает страну лилипутов.
Он собрал саквояж, зачехлил арбалет.
Он смертельно устал, он устал так, как будто
Жизнь его растянулась на тысячу лет.

А когда-то мог слушать часами, как дети
Сквернословят, за хвост котофея схватив.
Он стоит, прислонившись к простенку, и плети
Сильных рук цепенеют в трюмо супротив.

А ведь мог бы остаться... Мести тротуары
Обшлагами добротных английских штанин,
Пить коньяк, жрать икру, трахать телок на шару
Посреди занесенных снегами равнин.

Но никто не оспорит прискорбного факта,
Что натуру с натурщиц не смыть никогда.
Он шагает к окну и беззвучное fuck you
Вылетает из уст, как птенец из гнезда.

Аукцион

Кипела бойкая торговля
И шли шедевры с молотка,
Как в день морозный на угольях
Уходят пончики с лотка.

В окне пылал нью-йоркский вечер,
Прохожим кожу серебря.
Гуляли женщины, сквозь плечи
Ребром проросшие в себя.

На свой успех по части кассы,
Скрывая жгучий интерес,
Внимательно смотрел Пикассо,
По пояс свесившись с небес.

А я завидовал немножко.
Я комкал жалкие рубли,
Прилипшие к моей ладошке,
И кошки на сердце скребли.

Битие как форма сознания

Коль ты рожден на свет быть битым,
то - кровь из носа - будешь бит:
ремнем, веслом, клешней, копытом,
уж так устроен нынче быт.

В конторе будешь бит и дома,
на даче, в отческом гнезде,
в гостях у близких и знакомых,
в авто и в поезде, везде,

и ночью в темном переулке
под ветра стон и сучий вой,
и днем, когда ты на прогулке
уходишь в мысли с головой.

Какой бы ни был - злой ли, добрый,
сюртук цивильный иль старлей -
тебе пересчитают ребра,
сполна навесят пендюлей.

Из жил и шкуры сварят студень
в краю заплаканных берез
и в черных норах будут люди
смеяться весело, до слез.

Огонь

Я брел домой счастливый и усталый.
Трамвайный звон приветствовал меня,
и если мне чего-то не хватало,
то разве что предвечного огня.

Имперский град, малиновый и серый,
стоял, упершись взглядом в пустоту.
Тянуло скукой и эсэсэсэром,
исконным духом пахло за версту.

И он возник! На каменной тарелке
пылал, не затухая ни на миг,
в змеиной пасти газовой горелки
его мясистый в язвинах язык.

Лизало тьму раздвоенное жало,
простор сдавался пеклу без борьбы
и под кровавым маршалом заржало
животное, вставая на дыбы.

Фотоснимок

Там за узкоколейкой
щупленький фотокор
сделал трофейной лейкой
снимок войны в упор.
Культи на нем, не ноги,
вмятины, не глаза.
Стану одним из многих,
коих пробьет слеза,
кто не издаст ни звука,
кто ко всему привык.
Был бы Эдвардом Мунком,
то не сдержал бы крик
жуткий, как завыванье
смерти над головой.
Ужас существованья.
Ужас как таковой.

Рождество

В престольной всё то же – едят человечину.
А что у тевтонцев взамен пахлавы?
Что нового, брат? Иудеи помечены?
Газоны пострижены. Вырыты рвы.

На ратушной крестится ветками ветхими
Пугливая ёлка под ворохом звёзд.
Гуляют в толпе красногубые гретхены,
Индиговый воздух целуя взасос.

Щелкунчики кажутся снизу огромными,
Бенгальские тигры бегут по кривой.
Хрустальная полночь напичкана гномами,
Потомками гуннов, не знавшими войн.

Как время, текут автобаны неметчины,
Поля разлеглись в предвкушеньи дождя.
Осталось немного - втащить поперечину,
Четыре верёвки, четыре гвоздя.

Новая эпоха

Правитель сел. В проходах встали люди.
В окно струился благостный елей
и головы отступников на блюде
царю преподнесли на юбилей.

Прочли псалмы. Кому-то стало плохо.
Ладонью вытер пот протоиерей.
Светило солнце, новая эпоха
ждала, переминаясь, у дверей.

За стенами народы ликовали,
кипела брага, млела шаурма
и жены обезглавленных давали
в тот вечер всем мужчинам задарма.

Брожу по сайту и балдею...

Брожу по сайту и балдею,
я просто слов не нахожу -
ни эллина, ни иудея,
ни близкого по типажу

богобоязненного росса,
ни перса с древнею судьбой,
ни римлянина с крепким торсом,
ни галла, гордого собой.

Не дружат с авторской колонкой
ни Фет, ни Чехов, ни де Сад,
ни мавр, ни даже дщерь, с болонкой
свершающая променад.

И вообще, увы, великих
отсутствие - проклятье дней,
чем ближе к серверу, тем лики
белей и ночи холодней.

Собрались праздничные гости
в вечерних платьях на фуршет,
а им несут гнилые кости...
Придумай новенькое, шеф!

Иностранки

Не любит нас американка,
ни в грош не ставит нас злодейка.
Воротит носик китаянка,
широкоскулая плебейка.

Бежит в полицию гречанка
при виде русского мужчины.
Веками гадит англичанка
без уважительной причины.

Глядит, ни кожи и ни рожи,
на нас, как на пустое место,
не делит с нами стол и ложе,
не говоря уже про чресла.

Проходит мимо нас датчанка,
не проявив энтузиазма.
И только верная славянка
нас любит. Правда, без оргазма.

Натюрморт с петлей на шее

На крюке висит мужчина,
бедолага средних лет.
В раме помочи, штанина,
обшлага, часы, штиблет,
точки оспин, глаз пробелы,
губ унылое тире,
цвет лица изсинябелый,
словно иней в январе.

Так без видимой причины,
без ужимок и гримас
настоящие мужчины,
как лохов, кидают нас,
оставляя чад безгрешных
в предрассветной тишине,
безоружных, безутешных
со страной наедине.

Заключение патологоанатома

Причины смерти неясны.
А как насчет причин для жизни?
Хоть в них и мало новизны
со дня зачатия до тризны -
земная скорбная юдоль -
глухая юность, дружба с Вакхом,
хозяину "чего изволь...",
произносимое со страху,
фальшивой преданности слизь,
манишки, маски, грим, котурны,
и вот, откуда ни возьмись,
улыбка розовой фортуны,
путаны, деньги, кутерьма,
года, убитые на ниве
служенья родине, весьма
полезной в дальней перспективе...
Свидетельств жизни череда
длинней, чем ночь в арабской сказке.
Жаль, что, по мнению суда,
они не подлежат огласке.

November 1st, 2015

***
господи глянь вниз
хватит ли мне слов
хочешь скажу чиз
или сварю плов
верно ли я жил
в тине ли мой пруд
стало ли мне сил
к пользе ли сей труд
духом зело ль слаб
короток дней бег
божий ли я раб
или я человек
видишь горит костер
рядом лежит вервь
вышнему не в укор
аз же есмь червь.

Возвышающий обман

В пролёте все - и эта власть,
и пленник, что б ни говорили.
Тут даже ангел может впасть
в уныние, как в эйфорию.

Судьбу не спрячешь второпях,
как на ночь яблоки под веки,
и Волга, мыкаясь в степях,
находит Каспий в кои веки.

Четыре вышки по углам
малюют крестик на грудине.
Улыбка с горем пополам -
не так уж много для гордыни.

Тюрьма любого перетрёт
в муку и жизнь переиначит,
хотя порой чем только чёрт
не шутит, сидя на раздаче.

И всё же, стол крутя, волхва
себе не вызовешь для счастья
и, сколько ни шепчи "халва",
во рту навряд ли станет слаще.

Манхеттен

Он засел в моей подкорке -
в пору уж сойти с ума.
Словно каменные терки,
трутся о небо дома.

Вертикально светит солнце,
Вертикально льют дожди.
Толку нет смотреть в оконце -
перспективы там не жди.

Это город вертикалей
вавилонских, отчего
по субботам утекает
населенье из него.

Я стою на тротуаре -
голова как на оси -
и в полуденном угаре
не могу поймать такси.

Увези меня автобус,
унеси меня борей,
утащи меня октопус
прочь за тридевять морей,

за таконикские горы,
в массачусетскую даль,
на канадские просторы,
где царит горизонталь.

Проживу в раю я этом
ночь одну да день один
и вернусь к тебе, Манхеттен,
весь в слезах, как блудный сын

Шпиономания

Когда в объятиях дивана
забудусь я тяжелым сном,
мне явится шпионка Анна
в красивом платье выходном.

Мы с ней не виделись ни разу,
но, следуя законам сна,
она мне все откроет сразу,
пароли, явки, имена,

расскажет лихо и удало,
- но как-то сдержанно притом -
о связях с крупным капиталом,
нечестным нажитым трудом.

Когда под утро я устану
от криков, стонов, жалоб, слов,
от влажных губ, и плеч, и стана,
и той, основы всех основ,

уже почти что невменяем -
в чем только держится душа! -
тогда я Анну обменяю
на двух радисток в США.

Так проходит...

Сидишь себе с братвой в Астории,
кромсаешь вилкой глухаря,
а где-то рядом крот истории
неспешно роет втихаря.

Такое редко, но случается -
затылком чуешь холодок,
а насыпь ходит и качается,
земля уходит из-по ног

И ни тебе мундира нового,
ни мундштука из янтаря,
ни даже крестика хренового
на память от государя.

В психушке узенькая коечка,
на кружке сглодана эмаль,
и никому тебя нисколечко,
ничуть, ни капельки не жаль.

Зачистка территории

Склонивши выю, замерли Весы.
Архангел сыпал соль на язвы неба
и, как зодиакальные часы,
двенадцать раз Центавру на потребу
пролаяли космические Псы.

Всходила желтолицая. Заржав,
покрытый шерстью выскочил из зева
могильной ямы. Взвыли сторожа.
Он их унял, малиновый от гнева,
и двинулся по лезвию ножа.

Вверху летели мудрые, клевали
лишь зрелое, зашедшее в тупик.
Проплыли, как матрешки на бьеннале,
античные богини без туник,
на поруганье брошенные в зале.

Покрытый шерстью шел с проводниками.
В домах молились, спали, пили чай.
Он прикасался мертвыми руками
к стене и кровле, как бы невзначай,
и обращал остатки жизни в камень.

cobra_submarina, 11.08.2015 19:36

***

Никто Луцилию не пишет,
лишь я нетвердою рукой,
да ночь, да две слепые мыши,
да сумасшедший городской.

Подвешен социум на нерве,
он копит слезы и молчит.
Кто будет этим утром первый,
что, как блаженный, закричит?

Изгой? Гуляка по буфету?
Забытый славою поэт,
поверивший, что бога нету,
а там, глядишь и черта нет?

Трибун? Сознательный рабочий?
С горящим взором Ланцелот?
Казак с хоругвями?.. А, впрочем,
кто их там, к бесу, разберет.

Иль зуб за зуб, за око око?
Ты знаешь, римлянин! Ответь!
Белеет парус одиноко,
а как еще ему белеть?

На город выпал черный снег...

На город выпал черный снег,
Всю ночь кружил.
Тревожно было мне и век
Я не смежил.
Погостом веяло с реки,
Стал черным лес,
Как будто демоны тоски
Сошли с небес.
Иль это игры аонид,
Зрачка обман,
И если колокол звонит,
То не по нам?
Вдали легла надежды тень
И, сам не рад,
Как Казимир, я эту темь
Возвел в квадрат.
Молил я Господа: "Спаси
В полночный час
И чашу эту пронеси,
Минуя нас!".
А вьюга воет и метет,
Колотит в дверь,
Клянется Богом, что уйдет.
Не верь, не верь...

Отрывист кашель мой и сух...

Отрывист кашель мой и сух,
слаба моя рука,
я полуслеп и полуглух -
что взять со старика?

Тоска мою сжимает грудь,
либидо уж не то...
Проводит кто в последний путь
мой хладный прах? Никто!

Кто в темной спальни глубине,
ковра тревожа мох,
закроет скорбно очи мне,
последний примет вздох?

Дочь стала мне совсем чужой,
сын – лгун и лицемер,
жену на спор увез с собой
заезжий офицер.

Подруги юности моей
уже, как мир, стары,
я их давно прогнал взашей
и вывел из игры.

Кому оставлю я добро,
фазенду, рощу, дом,
алмазы, злато, серебро,
нажитые горбом?

Так думал я, лаская персь
красотки молодой,
и мыслил, как Декарт, "Я есть
и, значит, я живой!

Покуда ласкова рука,
горяч и нежен взгляд,
пусть подождет еще пока
меня нотариат!".

Судья и палач

Скажу без ложной укоризны,
на кои брат наш столь горазд -
что кожей чувствую отчизны
в затылок мне упертый взгляд.

Ее насупленные брови,
кадык, крутые желваки,
мы с ней одной, быть может, крови,
но как мы с нею далеки!

Не бедной жертвой оговора,
наивно верящий чудак,
стою я перед прокурором
как экзистенциальный враг.

И я молю у вод летейских,
в пустыне жизнь свою влача -
минуй нас мантия судейских
секиры пуще палача!

Gолландский сыр

как ни была бы мысль остра
как ум бы ни был ловок
пойми нет дыма без костра
без сыра мышеловок
ори наполнив грудь свинцом
шагай вперед отрядом
залей свой пыл сухим винцом
и жидким шоколадом
смотри кирпичная стена
пуста бутылки башня
с нее наклейка сведена
в итоге рукопашной
обуй глаза в подковы линз
пойми что век недолог
и сколько жизнь твоя ни длись
ты только на меня не злись
уже приспущен полог.

Дети Ивана Грозного

В поход отправляется вещий Олег,
пожав провожающим руки.
Косматые патлы покрыл, словно снег,
серебряный пепел разлуки.

В сосновом бору на ветвях соловьи,
разбойники с главной дороги,
поют, свесив крылья и клювы свои
и вытянув длинные ноги.

Поодаль за церковью, веки смежив,
в просторных плащах из тумана,
погибнув за правду, лежат у межи
несчастные дети Ивана.

- Ну что, - плохо шутит реликтовый лес,
дыша вековым перегаром, -
достали рукою до синих небес,
отмстили чванливым хазарам?

- Твоими устами пить мед бы да квас, -
отверг с возмущеньем бодягу
избегнувший гибели старый Пегас,
красивая княжья коняга.

И взмыл в высоту, прочь от щедрых хлебов,
жлобов и подножного корма,
и в мертвых глазищах сияла любовь,
что, впрочем, для лошади норма.

Юбилей

В тот год стояла в небе просинь
в разрыве туч над головой
и люди, кинув шапки оземь,
пускались в пляс по мостовой.

С окраин серые колонны
тянулись в гари и пыли,
стояли молча на зеленый,
на черный и багровый шли.

О как давно все это было!
Метель по городу мела,
зима голодным волком выла
и терла кожу добела.

И вот опять вокруг все то же
и время, словно Стикс, течет,
и смотрят, скалясь, те же рожи,
а смерть... что смерть? Она не в счет.

Поводыри

Когда вам врут ТВ и радио
в пылу любви,
и прет одно охотнорядие
из визави,
и льется муть и околесица,
как в чан вода,
о чем ты думаешь, кудесница,
тогда, тогда?
О том, что выйдут все на улицу?
Забудь, забудь,
нет признаков, что это сбудется
когда-нибудь.
Когда и бесы перебесятся,
и упыри,
слепые встретят вас у лестницы
поводыри.

Среда обитания

Пусть мы фарисеи все,
но в одном правы:
скоро все рассеемся
под покров травы.

Тлен и прах, и крошево
горький наш удел -
ничего хорошего
для белковых тел.

Ждет стихия водная
и подземный ад
нам сыграть отходную
будет только рад.

Уж не знаю, вправе ли
(кто я здесь такой,
чтобы пить за здравие
и за упокой?),

но уверен точно я,
что, случись беда,
примет нас порочная
внешняя среда.

Лишь душа не в скважину,
не в пучину вод -
необезображенной
в горний мир уйдет

Рассветало

Рассветало. Моросило. Веял лёгкий ветерок,

Разносило по России приглушённый матерок.

И дворовая шалава, и весёлая братва,

И районная управа, и губернский голова,

И роскошные путаны, и лошары в казино,

И потомки ветеранов битвы при Бородино,

И обычные миряне, и упёртая шиза,

И простые прихожане, покосясь на образа,

И художники в запое, и менты в кругу семьи,

И рабочие в забое, и родители с детьми,

И столпы капитализма, и мундиры в орденах,

И пейзане в чёрных избах, и дворяне в теремах,

И свидетели застоя, и защитники земли

Наше время непростое выражали как могли.

Я один не выражался, только скалился и ржал,

Так как здорово нажрался и с трудом соображал.

Свободное падение

Наполнен гелием арбуз

и трётся о гондолу тело.

Презрев квадрат гипотенуз,

судьба по катету летела.

Свистел космический сквозняк

в ушах по всей длине маршрута,

но, слившись с капсулой, смельчак,

спешил к земле без парашюта.

Ворочался в гробу Ньютон,

что верил в силу тяготенья,

хоть в ней, бывало, даже он

порой испытывал сомненье.

А дайвер, тяжесть бытия

постигнув, мчал быстрее звука,

за ним, дыханье затая,

следила точная наука.

Сознаться будет нелегко,

что жизнь, быть может, стоит риска,

но что до неба далеко,

зато от смерти очень близко.

Выбор пути

Тюрьма и воля, Инь и Ян,
у Данте – ангелы и бесы,
бинарность – это не изъян,
а вечный двигатель прогресса.
Земля и небо, ночь и день,
две стороны одной медали,
вода и пламя, свет и тень,
и дьявол кроется в деталях.
Так продираются сквозь лес
изгои в поисках ночлега,
так, видя в этом интерес,
перемывают кости лего,
так буря переходит в штиль,
что следует признать удачей,
и уж неважно, гений иль
псих на Канатчиковой даче.
Так ловят сиплый вой рожка,
так преодолевают робость
и пролетают в два прыжка
через разверзшуюся пропасть.
Так сходят с трапа, как с ума,
в чужом порту под стон свирели,
так души мечутся впотьмах,

ломясь

в распахнутые двери.

Статуя Свободы

Гавань мерно катит волны,

делит вечность на куски,

катера взлетают, словно

колорадские жуки,

незаметные для глаза

скаты ползают по дну,

блики вспыхивают, сразу

уходя на глубину.

В том краю, где мы любили,

где родились, чтобы жить,

нас, возможно, не убили,

но успели позабыть.

Там остались наши тени,

различимые едва,

из диковинных растений

лишь полынь да трын-трава.

Леди ждёт вестей с норд-оста,

прячась в марево одежд,

и у ног чернеет остров

всех несбывшихся надежд.

Семь лучей, семь змей горгоны

у неё на голове,

да скрижаль в четыре тонны,

да три карты в рукаве.

Пробуждение

Печален зверь наутро после пьянки,

витает дух, как в небе Люцифер,

гетера на подушках для приманки

вострит язык и точит глазомер.

Слова страшны, особенно глаголы,

от междометий стынет в жилах кровь,

в углу рояль босой и полуголый

разыгрывает пьесу про любовь.

Кого винить мне?

Джинна из бутылки,

стакан, вместивший горькую слезу,

луны оскал, светящимся обмылком

скользящий в небе, как в пустом тазу,

случайно подвернувшихся прохожих,

окрестных блат немереную топь –

и чувствовать шагреневою кожей

бегущих дней чечёточную дробь.

Г Нью-Йорк

Авторы альманаха «ВНЕ КОНКУРСОВ И КОНКУРЕНЦИЙ!»

Кедров Константи́н Алекса́ндрович (при рождении — Бердиче́вский; родился 12 ноября 1942, в Рыбинске) — советский и российский поэт, доктор философских наук, философ и литературный критик, автор термина метаметафора (1984) и философской теории метакода^. Создатель литературной группы и автор аббревиатуры ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз) (1984). Член Союза писателей СССР (1989). Член исполкома Российского ПЕН-клуба. Член Международного союза дворян (по линии рода Челищевых — свидетельство № 98 13.11.08).Главный редактор международного «Журнала ПОэтов». Лауреат международной южнокорейской премии Манхэ 2013, международной премии и серебряной медали Давида Бурлюка, международной премии поэта и философа Григория Сковороды. Автор сборников «Компьютер любви» с послесловием Андрея Вознесенского: «Константина Кедрова смело можно назвать Иоанном Крестителем новой метаметафорической волны в поэзии», «ИЛИ», «Дирижер тишины», «Говорящие звезды», монографии «Поэтический космос», книг «Инсайдаут», «Метаметафора», «Метакод», «Философия литературы».

Кацюба Еле́на Алекса́ндровна (р. 24 января 1946) — русский поэт, член Союза Писателей, член ПЕН-клуба, одна из основательниц группы ДООС во главе с Константином Кедровым. Окончила отделение журналистики Казанского университета. По инициативе Юнны Мориц и Андрея Вознесенского была принята в Союз Писателей с рекомендацией Генриха Сапгира на первом общем собрании после распада СССР. С 1998 по 2003 г. она была телевизионным обозревателем в газете «Новые известия», с 2003 по март 2005 вела еженедельную колонку «Книжная полка» в газете «Русский курьер». Е. Кацюба — ответственный секретарь и арт-дизайнер «Журнала ПОэтов», создатель двух первых в России и в мире палиндромических словарей (медаль им. Б.Гринченко – последователя В.Даля – на фестивале «Славянские традиции»), автор поэтических книг: «Красивые всегда правы», «Игр рай», «Глядящие на пламя». Участница многих международных поэтических фестивалей, лауреат Международной премии и серебряной медали Давида Бурлюка, «Другие», 6-го Волошинского фестиваля, интернет-журнала «Окно» (Ирландия). «Если бы Хлебников жил сегодня, он писал бы, как Елена Кацюба», – сказал Андрей Вознесенский на сцене Таганки, где поэты праздновали в 2000 году Первый Всемирный день поэзии ЮНЕСКО.

Степанов Евгений Викторович — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Наш современник», «Нева», «Звезда», «Урал», «Арион», «Интерпоэзия», «Юность», «Волга» и во многих других изданиях. Автор нескольких книг стихов и прозы. Живет в Москве и поселке Быково (Московская область). Главный редактор журнала «Дети Ра» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига и премии журнала «Нева».

Ерёмин Николай Николаевичпоявился на свет Божий 26 июля 1943 года в городе Свободном, Амурской области. Окончил Медицинский институт в Красноярске и Литературный им. А.М.Горького в Москве. Член СП СССР с 1981 г. Союза российских писателей с 1991г. и русского ПЕН-центра международного ПЕН-клуба. Кавалер Золотой медали «Василий Шукшин». Автор книг прозы «Мифы про Абаканск», «Компромат», «Харакири», «Наука выживания», «Комната счастья», «Волшебный котелок», «Чучело человека». Выпустил в свет Собрание сочинений в 6 томах Новые поэтические книги: «Идея фикс», «Лунная ночь», «Поэт в законе», «Гусляр», «О тебе и обо мне», «На склоне лет», «Тайны творчества», «Бубен шамана», «От и до», «Кто виноват?», «Владыка слов», «Гора любви», «В сторону вечности», «Папа русский», «Тень бабочки и мотылька», «Поэзия как волшебство», «Смирительная рубашка», «Подковы для Пегаса», «Сибирский сибарит», «Эхо любви, или Старик без моря» «Доктор поэтических наук», «Игра в дуду и в русскую рулетку», «Поэтическое убежище», «Енисей впадает в Волгу», «Смысл жизни», «Храм на любви» «Муза и Поэт», трёхтомник «Небо в алмазах» изданы уже в ХХ1 веке.

Николай Ерёмин является автором-составителем проекта «Миражисты», под грифом которого издал альманахи «Пощёчина общественной безвкусице», «5-й угол 4-го измерения», «ЕБЖ-Если Буду Жив», «Сибирская ссылка», «Кастрюля и звезда, или Амфора нового смысла» Он - лауреат премии «Хинган» и «Нефритовый Будда». Победитель конкурса «День поэзии Литературного института - 2011» в номинации «Классическая Лира». Дипломант конкурса «Песенное слово» им. Н.А.Некрасова. Награждён ПОЧЁТНОЙ ГРАМОТОЙ министерства культуры РФ (Приказ №806-вн от 06.11.2012 подписал В.Р. Мединский). Публиковался в журналах «День и ночь» Марины Саввиных, «Новый Енисейский литератор» Сергея Кузичкина, «Истоки» Сергея Прохорова, «Приокские зори» Алексея Яшина, «Бийский вестник» Виктора Буланичева, «Интеллигент» Сергея Пашкова, «Вертикаль» Валерия Сдобнякова - Нижний Новгород, «Огни Кузбасса» Сергея Донбая, «Доля» Валерия Басырова, «Русский берег» Бориса Черных - Благовещенск, «Вовремя» Владимира Золотухина – Лесосибирск, в альманахе «Дафен» Цу Тяньсуя – город Синьян, на китайском языке, в переводах Хэ Суншаня, во «Флориде» Александра Росина – город Майами, в «Журнале ПОэтов» Константина Кедрова -- Москва, В интернете на порталах «Лексикон» Елены Николаевой - Чикаго, «Подлинник» Виктора Сундеева, «45я параллель» Сергея Сутулова-Катеринича», «Русское литературное эхо» - Иерусалим, «Стихи. Ру, Проза. Ру» Живёт в Красноярске Т:: 8 95О 4О1 ЗО1 7. E-mail nikolaier@mail.ru

МОНАХОВ Владимир Васильевич (Братск, Иркутская область) автор более десяти сборников стихов и прозы. Активно публикуется в журналах и альманахах. Его тексты вошли в антологии "Русский верлибр", "Сквозь тишину. Антология русских хайку, сенрю и трехстиший.", "Приют неизвестных поэтов. Дикороссы.", "Антология ПО под редакцией К.Кедрова". "Нестоличная литература", "45 параллель", "Бег времени. Иркутск", «Жанры и строфы современной русской поэзии» под редакцией Е. Степанова, "Лучшие стихи 2011 года" . Финалист первого Всероссийского конкурса хайку. В 1999 году награжден Пушкинской медалью Международного Пушкинского общества (Нью-Йорк).За серию лирико - философских эссе, опубликованных в журнале "ЮНОСТЬ" в 2005 году назван лауреатом литературной премии имени Владимира Максимова. В 2009 году за "Русскую сказку" вручена национальная премия "Серебряное перо" .Лауреат Международного поэтического конкурса «Лёт лебединый» имени Петра Вегина (2014). Занял второе место в номинации "Бэла" за лучшую новеллу о любви в международном Лермонтовском конкурсе (2014). Входит в литературную группу ДООС (Добровольное общество охраны стрекоз) под псевдонимом Братскозавр. Член редколлегии альманаха "45параллель"( Ставрополь).

Карпинос Ирина Дмитриевна родилась и живет в Киеве. Окончила Литературный институт им. Горького в Москве. Актриса, литератор, журналистка. Член Союза театральных деятелей и Межрегионального союза писателей Украины. Лауреат международных литературных премий. Пишет на русском языке. Автор книг: стихов: «Круговорот» (1993, Киев); «Запретный праздник» (1996, Киев), «Поэзия» (1996, Киев), «Музы и пушки» (2014, Киев), «Перевёрнутый мир» (2016, Киев), прозы: «Cinema, Парнас и джаз» (2005, Киев), «Красный плащ трубадурки» (2008, Киев), «Из логова змиева» (2011, Санкт-Петербург, «Путешествие дилетантки» (2017, Киев).

Печатается в журналах и альманахах с публицистическими и культурологическими эссе, выступает с музыкально-поэтическими концертами. В начале 2016 года вышла книга стихотворений «Перевёрнутый мир», посвященная нынешнему трагическому разлому времени, войне и миру. Книга удостоена премии им. М. Кириенко-Волошина Национального Союза писателей Украины – за лучшую поэтическую книгу 2016 года, изданную в Украине на русском языке.

Сутулов-Катеринич Сергей Владимирович Родился 10 мая 1952

Поэт, главный редактор Международного поэтического интернет-альманаха «45-я параллель» // 45parallel.net. Родился в Северном Казахстане — живёт и работает на Северном Кавказе. Вторую часть фамилии взял в память о матери.

Член Русского ПЕН-центра, Союза российских писателей, Южнорусского союза писателей и Союза журналистов России. Стихи Сергея С-К включены в антологии «Дикороссы. Приют неизвестных поэтов», «Свойства страсти. Русские поэты ХХ века», «Русская поэзия XXI века», «45: параллельная реальность», «Талисман», «45: русской рифмы победный калибр», «Белая акация», «Кастрюля и звезда», «5-й угол 4-го измерения» и в ряд других «соборных» проектов. Ввёл в литературный оборот термин «поэллада» (от слов «поэма» и «баллада»). Автор девяти книг стихов, включая «Дождь в январе», «Азбуку Морзе», «Русский рефрен», «Ореховку. До востребования», двухтомник «Ангел-подранок». Широко публикуется в российской и международной периодике.

Лауреат премий, конкурсов, фестивалей: «Золотое перо Руси» (Москва), «Серебряный стрелец» (Лос-Анджелес), «Редкая птица» (Днепропетровск), «Эмигрантская лира» (Брюссель), имени: Петра Вегина (Лос-Анджелес), Валентины Слядневой (Ставрополь), Константина Бальмонта (Мельбурн), Германа Лопатина (Ставрополь) и др. Лауреат в номинации «Поэт-подвижник Русского Безрубежья» (Филадельфия). Награждён медалью ордена Святой Анны и орденом Святого Станислава Российского Императорского дома (Мадрид) — за заслуги перед российской культурой.

Григорий Якобсон родился в России, в 1941 г. Жил и учился в Москве, окончил МГУ имени М. В. Ломоносова. Участник самиздатского сборника «Коктейль» М., 1960, Редактор-составитель В. Скуратовский. Авторы В. Скуратовский и Г. Якобсон (под псевдонимами)Тираж 4 экз. В настоящее время живёт и работает в Нью-Йорке. Публикуется в сетевых и бумажных изданиях Победитель нескольких поэтических конкурсов в России, Европе и Америке. Стихи взяты из ЖЖ cobra_submarina и портала 45-я параллель

………. ………