Зачем изучать взаимоотношения? 2 страница

Вторая, считали они,— заключается в том, что перенос может раз­виваться более полно, если аналитик останется «чистым экраном», на который пациент мог бы спроецировать свой феномен. Быть «пустым экраном» — значит оставаться спокойным и отстраненным как можно дольше, то есть произносить минимум реплик, актуализирующих лич­ность самого аналитика.

Третья, по мнению психоаналитиков,— для продвижения терапии; при этом аналитический процесс требует «оптимальной фрустрации». Поэтому аналитик редко отвечает пациенту напрямую. Фактически идеал— никогда не реагировать на пациента непосредственно. Вопросы не находят ответа, благодарности не возвращаются, комплименты оста­ются незамеченными и обвинения не опровергаются Таково правило: «Аналитик не дает пациенту ничего, кроме интерпретации». Аналитики с готовностью сознаются, что это — фрустрирующая ситуация для пациента.

— 16 —

Сказать: «Доброе утро»,— и не получить в ответ ничего, кро­ме молчания. Задать вопрос о том, что значила последняя интерпрета­ция, и услышать только тишину. Сказать своему аналитику, что ты по-настоящему рассержен, и не найти никакой реакции. Ранние аналитики считали, что фрустрация, вызванная таким образом в пациенте, являет­ся зарядом энергии, который пробуждает внутренние конфликты и за­ставляет их выплывать из глубин психического.

По мере того как аналитики получали подобный опыт работы, наи­более восприимчивым из них становилось ясно, что если они собира­ются практиковать этот строго упорядоченный терапевтический под­ход, им следовало бы использовать его в обстановке любви и сочувст­вия. В другом случае отношения могли бы ощущаться пациентом как садистское господствование. Нелегко передавать любящее сочувствие, когда твои правила не позволяют тебе давать ничего, кроме интерпре­тации. Вероятно, это могло бы быть сделано, но только личностью с необыкновенно большим сердцем и необыкновенно хорошо развитыми коммуникативными навыками. Фрейд сам редко делал подобные попыт­ки. Он позволял себе быть активным с пациентами вне зависимости от степени своего согласия с их убеждениями.

Таким образом, теоретически существуют два возможных по-насто­ящему терапевтических пути: один — это значительно сильнее, чем предписывают правила, быть вовлеченным в общение со своими паци­ентами, другой — быть достаточно теплой и сострадательной личностью с повышенной способностью выражать свое сочувствие. На самом деле, мне кажется, аналитики были пойманы в сети неразрешимого проти­воречия. С одной стороны, от них требуется сохранять достаточно стро­гий нейтралитет, с другой стороны, им необходимо создавать терапевти­ческую атмосферу доверия, безопасности и конфиденциальности.

Слишком часто аналитики становятся невозмутимыми, молчащими во что бы то ни стало современными «профи», готовыми для пародии. В своей книге «Невозможная профессия» Джанет Малколм описывает известную историю пациента, пришедшего на сессию на костылях и перебинтованным. Аналитик, настоящий профессионал, ничего не сказал, только сидел как каменный и ждал, когда же начнутся ассо­циации.

Здесь важно упомянуть, что когда психоаналитики говорят: «Быть нейтральным»,— это не означает «быть холодным и негуманным». Нейтралитет подразумевает соблюдение приемлемой дистанции, такого

— 17 —

 «расстояния», чтобы пациент смог найти собственный путь, а идеи ана­литика ему не навязывались. Последнее подчеркивает уважение к само­стоятельности пациента. Это означает, что пациент сам устанавливает и выбирает эмоциональный тон общения, а также подразумевается уверенность пациента в понимании вами его действий. Эта честная пози­ция ведет некоторых аналитиков к проявлению холодности по отноше­нию к своим пациентам, но она не должна быть причиной для уменьше­ния ее силы и полезности.

Вот уже несколько лет подчеркнутая безотносительность критику­ется со всех сторон, и эта критика усиливается. Современные аналитики находят ее антитерапевтической. И многим терапевтам, выходящим из аналитических институтов (или других alma mater), она кажется эти­чески и гуманистически неприемлемой.

В худшем случае безотносительность рассматривается клиентом как враждебность. Даже в лучшем случае, за исключением того, когда ана­литик по-настоящему человечен, трудно представить, чтобы дело лич­ностного роста человека обслуживалось такими холодными и внешне не гуманными отношениями. Ранние аналитики могут научить нас мно­гому в области клинических взаимоотношений (в конце концов, это они разработали данный предмет), но правильнее будет тщательно обду­мывать их открытия. Все меньше и меньше аналитиков продолжают следовать холодной, безотносительной позиции.

Карл Роджерс и гуманистическая революция

Психоанализ доминировал в области терапии вплоть до 1940-х го­дов, когда американский психолог по имени Карл Роджерс бросил реши­тельный («американский») вызов этой европейской традицииi. Как мы увидим далее в главе 3, его взгляд на клинические взаимоотношения весьма отличался от аналитического подхода и в последующие тридцать лет сделался весьма популярным, особенно в Соединенных Штатах Аме­рики. Однако сегодня число последовательных практиков-роджерианцев гораздо меньше, чем двадцать лет назад, хотя авторитет Роджерса все еще широко распространен и оказывает большое влияние на современ­ных американских'мыслителей в области психотерапии.

Клинические взаимоотношения, которые предлагал Роджерс, ради­кально отличались от нейтралитета, преобладавшего в американском

— 18 —

психоанализе. Он учил, что терапевтическая позиция требует от тера­певта эмпатии, безоценочного позитивного отношения к клиенту и искренности. И хотя психоаналитическое влияние в американских кли­никах оставалось еще сильным, клиенты возраставшего числа психоло­гов и различных консультантов стали проходить лечение в более гума­нистической атмосфере, чем пациенты многих аналитиков.

Революция 60-х

Шестидесятые годы в жизни Америки оказали глубокое влияние на психотерапию, впрочем, как и на многие другие социальные аспекты. Согласно ряду фактов, роджерсовское влияние в значительной степени определялось двумя обстоятельствами, характерными для шестидеся­тых годов. Первое — это политический климат. Радикальное сознание шестидесятников предало анафеме недемократический психоаналити­ческий подход за его директивное (авторитарное) отношение, склады­вавшееся между терапевтом и клиентом по инициативе первого. Два из основных принципов Роджерса — доверие клиенту и жесткий отказ от навязывания ему интерпретаций,— сделали его подход более приемле­мым для тогдашнего политического сознания. Тем не менее, даже в род-жерсовском методе оставалось некоторое силовое несоответствие: от клиента ожидалось самораскрытие, тогда как терапевт, каким бы дру­желюбным и доверяющим он ни был, оставался закрытым. Терапевты, подверженные влиянию радикальных политиков, занимались поисками более демократичных путей клинических взаимоотношений, в большей степени, чем это предлагал Роджерс.

Второе значительное влияние шестидесятых годов выразилось в массовом появлении так называемых групп встреч, или энкаунтера (группы встреч — encounter), представителей популярной недавно гуманистической психологиия. Эта новая традиция придавала особое значение подлинности отношений и их соразмерности. Подлинность, или аутентичность, предполагала, что терапевт должен быть таким же честным и эмоционально открытым, как и клиент, а соразмерность требовала от терапевта готовности сделать все, о чем его попросит клиент. Неясно, понимал ли Роджерс под искренностью то же самое, что психологи групп встреч понимали под аутентичностью, но нет сомнения в том, что на практике эти понятия

— 19 —

редко различались. Роджерс и его ученики применяли искренность в контексте мягкости и позитивного отношения. Психологи групп встреч рассматривали аутентичность в контексте несдерживаемой конфронта­ции; для них терапевтическим было участие в аутентичных отношениях, «аутентичные» означало, что терапевт должен был открыто выражать любые чувства, вызываемые в нем его клиентами. Враждебность, скука, восхищение, сексуальное влечение — любые чувства могли быть выра­жены; главным оставалось только их честное выражение.

Роджерс был вовлечен также в активное участие в движении групп встреч и считал, что оно оказало на него важное влияние. Тем не менее, точно так же, как его понятие подлинности было использовано другими в контексте, весьма отличающемся от его собственного, роджерсовское представление о положительном внимании было доведено до такой крайности, которую он совершенно не предполагал, а именно: нахо­дясь под влиянием общественного сознания 60-х, психологи видели свою миссию в оказании клиенту значительной, часто физической, полной любви поддержки, иногда переплетающейся с конфронтацией. Подобная форма клинических отношений процветала более двадцати последующих лет.

Реакция психоаналитиков

Можно было ожидать, что многие психоаналитики отнесутся к этим направлениям критически, так оно и случилось. Во-первых, психоана­литики были обеспокоены тем, что новый терапевтический стиль край­не смущает клиентов, которые хотели бы знать, кем же для них явля­ется человек, сидящий напротив: терапевтом, другом или антагонистом. А также, для удовлетворения чьих потребностей он здесь находится?

Во-вторых, аналитики беспокоились по поводу того, что свобода следовать любым порывам могла помешать терапевту в проработке глу­бинных контрпереносных переживаний и, таким образом, позволяла ему эксплуатировать клиента в своих целях. Контрперенос, который мы подробно рассмотрим в 6-й главе,— термин, введенный Фрейдом, для обозначения бессознательных чувств, вызываемых пациентом в ана­литике. Пациент, учил Фрейд, может пробудить в аналитике сильные потребности отыграть старые драмы и удовлетворить давние неудовле­творенные нужды. Аналитик обязан защищать пациента от подобных импульсов. «Аутентичность» в аналитическом представлении порой

— 20 —

оказывалась похожей на лицензию на хранение и использование опас­ного оружия.

В-третьих, аналитики не видели путей, какими можно было бы выявить и использовать перенос пациента, когда он так безнадежно раз­рушался в контексте свободно выражаемой личности терапевта.

Наконец, направления 60-х годов в клинической практике вызвали к жизни принципиальный вопрос: следует ли потакать клиенту или необ­ходимо его фрустрировать? Аналитики придерживались той жесткой позиции, что фрустрация в терапевтическом процессе необходима. Их аргумент был приблизительно следующим: все человеческие существа неудержимо стремятся к удовлетворению, и не следует ожидать, что кто-то предпочтет тяжелую работу легкой без какого-либо вознагражде­ния (немногие люди стали бы рыть канаву, если бы равная плата пред­лагалась за безделье); фактически, как бы то ни было, вознаграждение, предлагаемое в кабинете терапевта — иллюзорно. Оно строится на отри­цании великих человеческих истин: мы одиноки, мы смертны, мы несо­вершенны, а мир вокруг нас, если уж на то пошло, еще более несовер­шенен. Не бывает бесплатных завтраков, и далеко не все они оказыва­ются по карману.

Аналитики считают, что обучение этим урокам — высвобождению из детских иллюзий блаженства через отождествление и всемогущество — требует анализа и проработки. После этого уже могут быть усвоены твер­дые истины самоуважения. Человек отправится на поиски настоящего, пусть даже ограниченного, вознаграждения, а не иллюзорного, которое исчезнет сразу же, как только он выйдет из кабинета терапевта. Возна­граждение, предлагаемое терапевтом, лишь продлевает иллюзию о полу­чении максимального удовлетворения и душевного благополучия где-то там, в будущем, на пути продолжающихся поисков.

Здесь вряд ли нужно заострять внимание на том, как разительно отличается это видение реальности от безоблачного оптимизма Карла Роджерса и американских гуманистических психологов.

Период полемики

Таким образом, область наших исследований возникла на заре шестидесятых годов в обстановке ожесточенных споров. Должны ли мы быть дружелюбными или нейтральными? Следует ли создавать атмосферу фрустрации или удовлетворения? Должны ли мы строго

— 21 —

соблюдать границы во взаимоотношениях, или нам следует поддержи­вать дружеский разговор с клиентами, общаться с ними, делать из них друзей? И, пожалуй, наиболее важный вопрос из всех: следует ли нам обсуждать с клиентами их отношение к нам? Важно ли то, что они гово­рят о своих чувствах к нам? Важно ли то, что мы исследуем их чувства к нам, о которых они не говорят? Несколько лет казалось, что есть убежденные защитники каждого из направлений, и лишь немногие пытались предложить свой собственный путь между ними.

Из неожиданного источника: восстановление отношений

Затем из глубин психоаналитического движения, из самого сердца психоаналитического «консорциума» стали слышаться новые голоса. Наиболее отчетливыми и обстоятельными из них были голоса Хайнца Когута6 и Мертона Гилла7. Когут убедительно продемонстрировал, что холодная несгибаемая позиция некоторых современных аналитиков рас­сматривается клиентами как причиняющая боль. Они испытывают чув­ство разрушающего отвержения. Аналогичное отвержение испытал один из клиентов в своей собственной семье, и это нанесло ему вред в раннем детстве. Пытаться лечить его тем же самым образом — все равно, что тушить огонь бензином. Точно так же, как Роджерс указывал на прин­ципиальную важность эмпатии, Когут — из недр психоаналитического движения, фактически как бывший президент престижной Амери­канской Психоаналитической Ассоциации — говорит о видимой, про­являемой эмпатии как об одном из наиболее важных качеств, которые терапевт должен предложить клиенту.

Между тем, Мертон Гилл, другой терапевт с безупречными психо­аналитическими рекомендациями, указал на впечатляющее различие ме­жду холодной позицией некоторых современных аналитиков и теплыми взаимодействиями Фрейда со своими пациентами. Гилл напомнил своим коллегам, что человеческая вежливость является важной частью анали­тического контекста. Несмотря на сходство их взглядов в отношении роджерсовской приверженности атмосфере сердечности, ни Гилл, ни Когут не стали роджерианцами. Роджерс не считал особо важным вызы­вать у клиента желание обсуждать свои взаимоотношения с терапевтом, не придавал он особого значения и рассмотрению бессознательного. Гилл и Когут, с другой стороны, являются психоаналитиками. Их подходы

— 22 —

к лечению строились вокруг концепции бессознательного, и они твердо придерживались психоаналитического представления о том, что принци­пиальным моментом является работа в области отношений между тера­певтом и клиентом. В следующих главах мы увидим, как каждый из них интерпретирует эту концепцию и как схожи многие их идеи. Отметим здесь только, что Гилл и Когут выстроили очень важный серединный путь между школами теплой поддержки и нейтрального анализа перено­са, серединный путь, объединивший в себе преимущества теплой вовле­ченности и достоинства активной работы с самими отношениями.

Непременное условие: незащищенность

Эти два пионера, Гилл и Когут, как мы увидим, добавили еще один важный компонент в тот терапевтический подход, который они развива­ли. Хотя оба и использовали различные термины, ясно одно: каждый из них считал решающим состояние незащищенности. Для Когута это оп­ределение предусматривает существенный аналитический контекст, не­обходимый для успешной терапии. А для Гилла незащищенность — это то, что, собственно, и осуществляет лечение. Начиная с наших родите­лей, говорил Гилл, на протяжении всей жизни мы сталкиваемся с людь­ми, которые защищаются настолько сильно, что это непроизвольно учит нас. В худшем случае, мы учимся воздерживаться в проявлении своих чувств, в лучшем — надежде, что выражение этих чувств встретит нечто большее помимо защитной реакции. Это не критика социальной общно­сти, но лишь констатация того, что есть. Терапевтические отношения принципиально отличаются тем, что выраженные по отношению к тера­певту чувства не наталкиваются на защитное противодействие, а встре­чают, скорее, теплое одобрение и поддержку стремления пациента обра­щаться к ним и в дальнейшем. Это замечательное соединение фрейдов­ского участия в отношениях и роджерианского акцента на сердечность и поддержку. По существу, оно вместе с разработками Когута открыло врачам и психотерапевтам новый путь.

Конечно, случается и так, что незащищенность гораздо легче описать, чем применить на практике. В любом случае существует опас­ность — искушение сопротивляться, объяснять, оправдываться, преоб­ладать, быть холодным и молчаливым,— последние пребывают у всех, кроме святых, а в любой профессии святых очень мало. Я надеюсь, что незащищенность сделается (или уже стала) ясной целью и поддаю-

— 23 —

щейся управлению техникой для многих терапевтов, что однажды вы увидите огромную ценность, которую она предоставляет клиентам. Это позволит с большей легкостью последовать за Когутом и Гиллом в пуга­ющую и одновременно пленяющую и приносящую свои плоды область.

Экзистенциальная психология

Еще одна терапевтическая традиция, которая заслуживает внима­ния,— экзистенциальная психология. Выросшая из европейского экзи­стенциализма, она процветала в Америке в конце пятидесятых годов и оказала большое влияние на гуманистическую психологию шестидеся­тых. Мы не будем рассматривать эту традицию отдельно, потому что ее взгляды на клинические отношения близки взглядам самих авторов, о которых мы еще будем говорить. Но как часть гуманистического пси­хологического движения экзистенциальная психология имела огром­ное влияние и, таким образом, заслуживает внимания в этом историчес­ком обозрении.

Ролло Мэй, возможно самый заметный и влиятельный из амери­канских психотерапевтов-экзистенциалистов, однажды выразил надеж­ду на то, что школа экзистенциальной психотерапии никогда не будет создана. И было бы лучше, если бы идеи экзистенциалистов распрост­ранялись во всех школах. Одну из своих основных идей он изложил в работе «Появление экзистенциальной психологии»:

Не существует истинноподобных вещей или какой-либо реальности в живом человеческом бытии, за исключением тех, в которых человек сам принимает участие и которые он осознает, с которыми вступает в оп­ределенные отношения. На любом этапе психотерапевтической работы можно продемонстрировать, что только та истина, которая появляется живой, становится больше, чем абстрактный идеал, становится «ощу­щаемой кожей», «слышимым пульсом», только та истина, которая изна­чально пережита на всех уровнях бытия... именно такая истина обладает силой изменить человеческое существование8.

Абстрактное обсуждение проблем или истории клиента, вероятно, не произведет больших перемен. Экзистенциальную терапию иногда называют анализом, «происходящим здесь». Идея заключается в том, что терапия работает, когда клиент действительно находится «здесь», в настоящем времени; процесс идет лучше, чем в случае простого разго­вора о самом себе. Этот взгляд разделяли Роджерс, Гилл и Когут.

— 24 —

От дилеммы к диалектике

Старые дилеммы, которые требовали от клиницистов выбора меж­ду эмпатически теплым и активным исследованием взаимоотношений, трансформировались современными учеными в диалектику, дающую возможность нового синтеза. В последующих главах мы подробно рас­смотрим эту трансформацию, а затем опишем возникший синтез так, как это подразумевают клинический стиль и техника.

Из этого не следует делать вывод, будто я думаю, что все проблемы сегодня уже решены,— я не столь наивен. Кардинальные вопросы пси­хотерапии никогда не найдут окончательного ответа. Тем не менее, не­которые интересные соответствия начинают выступать в этой области. Несмотря на продолжающиеся острые споры и различия даже среди симпатизирующих друг другу коллег существует укрепляющийся союз тех, кто думает о путях решения трудных вопросов терапии. И выяв­ляющиеся соответствия, согласованности могут обеспечить начинаю­щего терапевта целым набором полезных руководств. Каждый тера­певт, вероятно, присоединит к этому и свой собственный метод, в лю­бом случае с чего-то нужно начинать. Эта книга предлагает место для такого начала.

---

Дата добавления: 2021-02-10; просмотров: 41; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!