ПОЧЕМУ НАША СТАТЬЯ НАЗЫВАЕТСЯ «АЭС» 39 страница
– Я не согласен с вами, господин Байер. Если вы думаете… То есть, вы думаете… Как будто вы меня не знаете… – И неосторожно добавил: – Ведь вы так ни к чему и не притронулись..
– Откуда ты знаешь, что я ни к чему не притронулся? – строго сказал господин Байер. – Если ты этот сверток не приносил, значит, не можешь знать, что в нем было.
Поглядите только, как человек должен держать язык за зубами!
И тут Иоганн Штраус рассказал всю правду и показал пионерский значок с красным пламенем. Эдуард Байер долго разглядывал значок и даже пристегнул его к себе на грудь. Потом он вернул его Иоганну Штраусу и сказал:
– С этого дня ты будешь называть меня товарищ..
– Как же так – товарищ? – спросил Иоганн Штраус. Но быстро понял, что это значит, и сказал: – Товарищ Байер, пожалуйста, попробуйте шоколад. Поешьте шоколаду, и всё будет в порядке. Смотрите‑ка, на нем нарисована корова с колокольчиком и синие горы. Ну, товарищ Байер, я вас очень прошу, будьте так добры.
В это время кто‑то позвонил. Это был почтальон Грейф. Он ничего не принес, зашел так, чтобы взглянуть на Байера.
Господин Байер сварил ему кофе, налил туда сгущенного молока, положил перед ним печенье, и вдвоем они хорошо полакомились.
И почтальон Грейф сказал:
– Спасибо, господин Байер, больше не могу. Сегодня со мной происходят удивительные вещи. Приношу я письмо старому Густаву Реймеру, а он ест рисовую кашу и говорит мне: «Господин Грейф, не хотите ли каши? Может быть, она вам покажется слишком сладкой, а для меня это хорошо. Я люблю, когда сладко». Только я вышел из дома Реймера, как меня кто‑то окликает. Гляжу – старый Бланк. Я и с ним поел. Пришел навестить вас… Всё это кажется мне действительно очень странным… Люди остались без гроша, а тут, нате вам, рисовая каша.
|
|
|
Господин Байер ответил:
– Знайте, что это молодые товарищи не дают нам погибнуть…
Но это уже была политика, и почтальон Грейф отступил, чтобы не заходить слишком далеко. Человек тут беседует о рисовой каше, а кто его знает, к чему это может привести.
– Передавали, – стал он шептать, – что высота давления над Восточной Европой распространится через среднюю Европу дальше на запад. И что удержится хорошая погода.
– Что вам до этой погоды? – заметил Эдуард Байер. – Люди гораздо важнее погоды.
И почтальон Грейф сказал неуверенно:
– Не налили бы вы мне еще чашечку кофе? Человек думает, что он уже сыт, и вдруг к нему снова приходит аппетит.
Перевела с чешского Евг. Берж.
ПО РОДНОЙ СТРАНЕ
А. Садовский
Большие огни
ТИШЕ! ИДЕТ ОПЫТ
На правом берегу Невы, напротив Смольного, высятся мощные корпуса завода, известного всей стране.
|
|
|
Каждое утро по набережной и прилегающим к ней улицам к заводу текут встречные толпы людей, которые создают машины, вырабатывающие свет.
Выберите любого человека в этой толпе, разбудите его в любой час ночи – и он, если вы дадите ему такое задание, мгновенно кружочком нанесет на карту Родины каждую новую электростанцию, построенную в последние десятилетия, и расскажет вам, какие там работают турбины.
Он знает каждую турбину потому, что он ее построил.
Семь тридцать утра. Протяжно гудит заводской гудок, стреляя тонкой струей пара в облачко, лениво ползущее над заводом по блеклосинему небу. И сразу набережная пустеет. Тысячи людей вошли через проходные ворота на территорию завода.
Но мы с вами заглянем прежде туда, где начинается жизнь турбины, – в прямоугольное и отвесное, как скала, здание заводской лаборатории на набережной Невы.
Здесь нет коридоров с ковровыми дорожками и толстостенных камер с пробковыми и резиновыми прокладками, как в других лабораториях. Здесь не увидишь и озаренного красным светом сигнала: «Тише! Идет опыт».
Внизу под дощатым настилом плещутся невские воды. Слышится слитный гул станков и треск электросварочных аппаратов.
|
|
|
Наверху, на стенде люди разместились вокруг сложной установки с великим множеством приборов и небольшой, выпуклой, прозрачной камерой. В камере заключена модель с шестью лопастями, слегка изогнутыми и откинутыми, как крылья самолета. Это модель турбины, которая будет работать на Волге, невдалеке от Куйбышева. И тому, кто видит ее в камере в такой час, хочется воскликнуть: «Тише! Идет опыт. Испытывается модель самой крупной водяной турбины мира».
Лаборантки заняли места у столика с вспомогательными таблицами. Слесарь‑регулировщик взобрался на высокое сиденье у пульта. Молодой и не по годам серьезный, он внимательно осмотрел свое хозяйство на стенде. Руку положил на рубильник.
– Я готов.
– Реостат!
– Есть!
Тише, идет опыт! А в такие минуты лишних слов на стенде не говорят. Регулировщик нажимает рубильник. Сдвинув седоватые брови, стендовый инженер посматривает на электрические часы. Мерно шагает маятник. Щелк, щелк. Отходил ровно минуту.
– Число оборотов?
– Тысяча десять в минуту, – звонко прозвучал в тишине молодой голос лаборантки.
Регулировщик нажимает то одну, то другую кнопку, переводит рубильники из одних положений в другие, крутит маховичок вправо и влево, то снижая, то увеличивая обороты.
|
|
|
– Число оборотов?
– Две тысячи пятьсот в минуту.
Камеру освещают. При вспышках модель кажется неподвижной, а жидкость, пронизанная зеленым светом, выглядит как стоячая вода в аквариуме, хотя проносится через камеру стремительным потоком.
Люди на стенде сдержанно вздыхают. О, если бы так же покойно, ровными потоками гоня электрическую энергию в советскую столицу и в степные пространства, работали могучие, быстроходные турбины у подножия Жигулей на Волге! Но не так легко достигается это.
– Вакуум! – резко произносит начальник лаборатории.
Не глядя, регулировщик берется за один из рубильников. Тянет книзу – и на вакуумметре ползут вверх ртутные столбики.
– Свет!
В озаренной камере появляются предвестники бури. Всю поверхность лопастей быстро покрывают воздушные пузырьки. Они лопаются и возникают снова, извиваются жгутами и срываются косыми вихрями и всё растут, растут, с яростной силой колотясь в лопасти и выпуклые стекла камеры.
– Частота?
– Пятьсот двадцать в секунду.
Пятьсот двадцать ударов в секунду! В борьбе с таким бешеным потоком устает самый прочный металл. А уставший металл ослабляет сопротивление. Он выкрашивается, теряет форму и становится уродливым, как губка.
И тогда – прощай, мощность!
Если бы каждый из двухсот миллионов советских людей одновременно зажег у себя в комнате сильную пятисотсвечовую лампу, то и на это с избытком хватило бы электрической энергии, которую должна выработать крупнейшая электростанция мира – Куйбышевская ГЭС. Но мы потеряем четвертую часть этой энергии, если турбостроителям не удастся справиться с опасностью кавитации, как называют бурю, грозно ревущую в камере с выпуклыми стеклами.
– Частота?
– Пятьсот сорок в секунду.
Буря в камере крепчает. Ползут вверх ртутные столбики и угрожающе растут цифры. Частота, с которой лопаются и возникают снова воздушные пузырьки, достигает уже семисот в секунду. В камере бушует ураган.
А люди на стенде спокойны. Почему? Да они сами, искусственно, как все на свете экспериментаторы, создают трудную среду для своей модели, проверяют, сколько может вынести натурная турбина, если на Волге под водой разразится такая буря.
ВЕЛИКАН НА СБОРКЕ
Заключенная в камере модель так мала, что один человек легко унесет ее на руках.
А натурная куйбышевская турбина так велика, что вместе с генератором, достигает почти половины высоты Исаакиевского собора.
Пойдем из лаборатории в цех Ленинградского металлического завода, где строятся и собираются турбины‑великаны. Этот цех прозвали «вселенной». И он действительно напоминает вселенную, когда по ночам зажигаются пятисотсвечовые электрические лампы, как звездочки сверкающие под высокой остекленной крышей.
С нарастающим гулом несутся под крышей могучие подъемные краны, перенося с места на место тяжести в 5–10 тысяч пудов.
В широких и длинных, как Невский проспект, пролетах башнями возвышаются карусельные, строгальные и расточные станки – самые большие станки, существующие в технике.
В глубине «вселенной», на могучем карусельном станке быстро, как на ярмарочной карусели, кружит рабочее колесо будущей турбины.
По длинному мостику станка прохаживается карусельщик, следя за приборами и режущими инструментами. Иногда поворотом штурвала он убыстряет или замедляет ход станка. И в такую минуту, на своем командирском мостике, походит на капитана, управляющего современным океанским кораблем.
Чуть подальше молодой расточник управляет еще более современным – электрокопировальным станком. Руку он держит на пульте с кнопками. Глаза впились в маленькую модель лопасти.
Но взгляните наверх – и там увидите натурную лопасть куйбышевской турбины, огромную лопасть, похожую на кита.
Расточник нажимает одну из кнопок и приводит в действие режущие инструменты, которые и обрабатывают натурную лопасть до полного сходства с моделью. Нажать ту или другую кнопку – вот и все физические усилия, которые нужно затрачивать человеку, работающему на таком станке.
Между этими двумя станками расположилась разметочная плита, такая просторная, что на ней можно играть в футбол, по крайней мере тренироваться в одни ворота.
На плите покоится большая, круглая, красноватая колоннада, очень похожая на Колизей. Это статор. Скоро на него наденут все узлы и детали куйбышевской турбины. В нем еще много лишнего металла. Но, прежде чем ставить колоннаду на станки для обработки, надо ее разметить, очертить границами все излишки.
Этим занимается невысокий человек в комбинезоне, лучший разметчик Ленинграда, Алексей Андреевич Дмитриев. Он изукрасил колоннаду множеством хорд, дуг и других геометрических фигур. Он часто пользуется такими науками, как математика, геометрия и тригонометрия, потому что должен работать безошибочно. Ошибется он – и его ошибку почти неизбежно повторят на станках. Там вынут слишком много металла из колоннады, и на нее не полезут узлы и детали куйбышевской турбины. И турбина расползется.
Но таких случаев не бывало еще, хотя через его плиту прошли детали всех крупных водяных турбин, которые работают сейчас на верхневолжских электростанциях, на Цимлянской ГЭС, на Днепрогэсе, в Мингечауре, на Туломе и на других реках страны.
На заводе, где он трудится, раньше работал его отец. Дмитриев смутно помнит отца. Ему было восемь или девять лет, когда он осиротел. Но однажды друг покойного отца, старый мастер завода, переходил с Лешей Дмитриевым Неву по Охтенскому мосту и вдруг широко обвел рукой пролеты и несущие конструкции:
– Смотри, Леша! Это мы с твоим батей строили.
И у Леши дух захватило от волнения и гордости. Он увидел, что его отец, даже уйдя из жизни, как‑то остается в ней, раз живет то, что он строил.
Теперь он сам стал главой большой семьи. У Алексея Андрееевича три сына. Его старший сын, Юрий, с серебряной медалью окончил в этом году десятилетку. В будущем году они собираются вместе совершить путешествие по Волге. И Алексей Андреевич уже мечтает о том, как он с Юрием ночью выйдет на палубу теплохода, как в ночи у подножия Жигулей на Волге сверкнут огни Куйбышевской ГЭС и до слуха Юрия донесется ровный гул двадцати двух могучих турбин.
– Смотри, Юрий! – с гордостью скажет он сыну. – Это построили на том заводе, где работает твой отец.
И это будет. Это очень скоро будет!
Подъемный кран уже снял с разметочной плиты статор десятой куйбышевской турбины, испещренный линиями рисок, и понес на станок в середине пролета.
Статор десятой куйбышевской турбины медленно проплывает в воздухе на стальном якоре крана и опускается на сборочный стенд в другом конце «вселенной».
Здесь на колоннаду статора опускают крышку направляющего аппарата.
Наверх по приставным лестницам поднимаются слесари сборки, крепят лопатки в крышке направляющего аппарата. Они работают так высоко, что люди внизу, переговариваясь с ними, рупором приставляют ладони ко рту и кричат во всё горло, чтобы их услышали на многоэтажной высоте турбины.
Недавно завод посетил индийский премьер‑министр Джавахарлал Неру, гостивший в Советском Союзе. Он поднимался по приставным лестницам на такую же турбину. Он долго рассматривал турбину, собранную из десяти тысяч деталей и весившую сто тысяч пудов. И потом сказал строителям, что побывал во многих странах, но таких великанов не видал нигде.
Наверху слесари медленно обходят по кругу направляющий аппарат, обстукивают ручниками и тщательно проверяют «на поворот» каждую лопатку.
В Куйбышеве, где турбину соберут в глубоком кратере на берегу Волги, 32 лопатки, повернувшись в одну сторону, откроют воде доступ к рабочему колесу, – повернувшись в другую сторону, – перекроют воду. Ежечасно миллионы тонн воды – целая река прольется через турбину, и лопатки, пропускающие такой поток, должны служить надежно.
Рядом стоит собранное рабочее колесо куйбышевской турбины. Присмотритесь к нему внимательно – и вы увидите, что это точная копия маленькой модели, которая испытывалась в камере. Рабочее колесо весит 460 тонн, или 27 600 пудов, а покоится сейчас на небольшом бронзовом шаре, который уместился бы на ладони.
Подойдите ближе и толкните рабочее колесо пальцем. И от легкого толчка тяжелое рабочее колесо закачается, как маятник. Так равномерно оно и должно качаться.
Если же при качании оно будет перевешивать в одну сторону, то в другую, придется добавить металл, чтобы тяжесть рабочего колеса повсюду была равномерной.
Всё поражает размерами там, где собирается куйбышевская турбина, и люди смотрят на нее, как на башню, задирая головы до ломоты в затылке.
Но один узел, заключенный в небольшой металлической коробке, выглядит рядом с турбиной‑великаном, как мальчик с пальчик из хорошо известной вам сказки. На него самый низкорослый человек смотрит сверху вниз. Но смотрит почтительно.
Дело в том, что «мальчик с пальчик» управляет могучей турбиной. Захочет он – и великан быстро закружится вокруг своей оси. А не захочет – великан будет неподвижным, как статуя.
Работающая турбина освещает целые города, подает электрическую энергию на фабрики и заводы. И поминутно нагрузка то увеличивается, то уменьшается.
Вы у себя в комнате выключили свет – даже это отразилось на работе турбины. Если же отключатся заводы, где турбина крутила сотни станков, или потухнет свет в городе, она разом потеряет добрую половину своей нагрузки. А облегченная турбина стремится резко увеличить число оборотов, что грозит ей аварией.
Но тут автоматически вступает в работу «мальчик с пальчик», или регулятор, который при всех изменениях нагрузки в электрической сети поддерживает постоянное число оборотов турбины.
Регулятор – это вожжи турбины. Только наш «мальчик с пальчик» должен удержать не пароконную упряжку, а огромный табун из 160 тысяч лошадей: мощность куйбышевской турбины.
Инженер‑конструктор и слесарь‑сборщик проверяют регулятор, но у них что‑то не ладится. Конструктор прильнул к щиту с приборами, взялся за правый маховичок и крутит направо и налево, направо и налево. Глаза впились в указательную стрелку на одном из приборов.
– Что же ты, милая? Остановишься на том делении, где тебя просят?
Он уже двадцатый раз крутит маховичок, а стрелка качается, как неприкаянная.
– Вот неслух!
Рядом слесарь просунул руку в глубину регулятора, ощупывает пальцами отводящие трубки. Ищет там погрешность.
Долго идут поиски. Долго конструктор молча думает о чем‑то. Долго сверяет с чертежами каждую деталь регулятора. И вдруг решительно скатывает чертежи в трубку.
– Друг мой, – говорит он слесарю. – Напрасно мы с вами мучаем ни в чем не повинный регулятор. Наш «мальчик с пальчик» приводит в действие лопатки направляющего аппарата. А его что приводит в действие?
– Сервомотор, – подсказывает слесарь.
– Правильно, сервомотор. И мы с вами уже собрали сервомотор для куйбышевской турбины, но отправили его на Волгу. Здесь мы пользуемся слабеньким заводским сервомотором, а он не подходит для такой могучей турбины. Вот вы, здоровый мужчина, попытайтесь затолкать свои ноги в дамские туфельки на высоких каблуках и походить в них по улице. Вас тоже закачает, как регулятор. Придется всё еще раз проверить на Волге.
Придется и нам с вами, юные друзья‑читатели, обождать пусковых испытаний на Волге.
Башней выросла в цехе куйбышевская турбина, а живого дыхания в ней нет. Оживить ее в цехе невозможно. Для этого пришлось бы перегнать Волгу через цех. Турбина оживет через несколько месяцев на электростанции, когда волжские воды толкнутся в ее лопасти.
А нам хочется сейчас увидеть живую, работающую турбину.
ИСПЫТАНИЯ НА ДОНУ
Это было на Дону в теплую летнюю ночь.
Невдалеке за плотиной шумело молодое Цимлянское море, и легкий ветер с моря, смешанный с пряными запахами степных трав, врывался через полуоткрытые двери в нагретый машинный зал.
В полночь на кранах под высоким потолком проплыли подвесные люстры, озарив стальной корпус турбины и людей, столпившихся вокруг нее. Тут инженер‑конструктор, которого мы видели в цехе у регулятора. Он и здесь стоит у регулятора, взволнованно ожидая пуска. Тут начальник строительства. Главный конструктор завода. Дежурный по машинному залу. Инженер‑шеф монтажа, руководивший сборкой цимлянских турбин в глубоких кратерах на берегу Дона.
Шеф монтажа стоит у пускового штурвала. Он взглянул искоса на черномраморный щит с приборами и на людей, полукругом стоявших вокруг турбины. Люди так притихли, что могли бы услышать жужжание мухи, если бы она залетела в машинный зал. Но шефу и этого показалось мало. Своим спокойным, холодноватым взглядом он потребовал от людей такой тишины, чтобы каждый мог услышать, как бьется сердце соседа.
А потом взялся за штурвал.
– Иван Васильевич, только не торопитесь, – тихо проговорил сзади главный конструктор завода Ковалев.
– До двадцати оборотов, для начала больше давать не буду, – быстро ответил шеф.
И медленно повернул штурвал направо.
В это время в глубине шахты дежурный мастер стоял у сервомотора, а дежурный инженер следил за фонарем, в котором влажно поблескивал неподвижный вал турбины. Инженер сказал мастеру:
– Сережа! Следите за штоком сервомотора.
– Есть следить за штоком сервомотора, – баском ответил мастер.
– Сколько делений он прошел?
– Десять.
– Ваш Иван Васильевич не торопится.
Мы с вами знаем уже, что сервомотор воздействует на регулятор, а регулятор воздействует на лопатки направляющего аппарата и, поворачивая их, открывает воде доступ в турбину.
Если шток сервомотора пройдет немного делений и регулятор слегка приоткроет лопатки, если в турбину прольется немного воды и она от этого придет в движение, значит, она чувствительна к потоку. Значит, люди на заводе поработали на совесть!
Инженеру страстно хочется, чтобы цимлянская турбина оказалась чувствительной к потоку. Наконец, происходит то, чего он ждал с таким напряжением. Тяжелый вал вздрагивает, медленно описывает круг, набирает обороты.
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 61; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!