Письмо из Воронежской области 6 страница
На смоленском проселке у Гжатска,
Где ни облачка не видать.
Где так хочется к небу прижаться,
Бесконечность Вселенной обнять!
1968
Горизонт
Степь безбрежна,
Даль бескрайна,
Горький запах чебреца.
Горизонт — все та же тайна
Без начала и конца.
Он зовет и убегает
Из-под ног, из-под копыт.
Ясной звездочкой мигает,
Яркой фарою слепит.
То чернеет, как черника,
То, как голубь, сизоват,
То алеет земляникой,
То лимонно-бледноват.
Он в степи такой высокий,
Откровенный и большой.
За озерною осокой
Воду черпает ковшом.
Чтобы Млечный Путь напился,
Как верблюд среди степей,
Чтобы каждый торопился
К голубой черте своей!
1968
Костромская сторонушка
Речки Меря и Сендега, Покша и Куекша,
Костромские разливы, луга и леса,
Возле вас беззаботно кукушкам кукуется,
Мелким пташкам поется на все голоса.
Я бродил по тропинкам и стежкам Некрасова,
В Шоды ездил, на Мезе-реке побывал.
Видел я и людей, и природу прекрасную,
И для песен слова в Костроме добывал.
Заглянул в Щелыково, на долину Ярилину,
Постоял у недремлющего родника.
Не забыл, навестил и Прасковью Малинину
И спросил у нее: — Как надой молока?
Как доярки? — Да вот они, спрашивай сам уж! —
А доярки прижались стыдливо к дверям.
Я шутить: — Ненаглядные, скоро ли замуж?
— Скоро, скоро, но только не нам — дочерям!
|
|
|
Костромская сторонушка, заводи синие,
Полевые, речные, лесные края,
Лен цветущий, луга, комбинаты текстильные,
Вас нельзя не любить — вы Россия моя!
1968
* * *
В недвижных зеркалах воды
Задумались осенние сады.
Ненастье встало тяжело, свинцово,
Как серый волк с картины Васнецова.
Лес видится навылет и насквозь,
Озябшая рябина — кисти врозь,
А можжевельник, забияка-парень,
Зажег зеленый, нестерпимый пламень.
В охапку я беру его: — Дружок! —
И руки можжевельником обжег,
И шибануло спиртом муравьиным,
И потянуло летом соловьиным.
Как в сказке, у меня усталость с плеч,
Я пробую костер в лесу зажечь.
Ура! Зажег! Запахло синим дымом,
Вдохнул в себя и стал непобедимым.
И милы мне осенние кусты,
Возьму за ветку, а они: — Пусти! —
Пущу — и куст осенний гимн поет,
И дождичком холодным обдает!
1968
Звездные дали
I
Кто на землю глядел из далей звездных,
Тот красоту почувствовал сильней.
Тому стал ближе день зимы морозной,
Озера глубже и рассвет синей.
Тот только и мечтал о приземленье,
Чтоб на луга смоленские взглянуть,
Чтоб в самом первозданном изумленье
К цветущей вишне губы потянуть!
|
|
|
II
История! Мы все тебя творим.
Кто пашет землю, кто пласты рубает,
К бесчисленным профессиям твоим
И космонавтов надобно добавить.
Завидуй нам, великий Геродот,
На время на свое пребудь в обиде!
Над площадями наших городов
Гагаринской улыбки ты не видел.
История! Ты каждый миг в борьбе.
Как жаль, что Циолковский не проснется,
Когда корабль — итог его труда —
Луны холодной в космосе коснется!
III
Ну что, бензин, в отставку? Есть горючее,
Которому ты с ходу сдашься в плен.
Произошла замена неминучая,
История всей жизни — цепь замен.
Почтим тебя минутою молчания,
Смахнем с лица прощальную слезу.
И вдруг бензин нам сделал замечание:
— До космодрома я вас повезу!
1968
* * *
Неудержимо, как вода в арыке,
Несутся мысли чувства орошать.
Шумят они, как женщины на рынке,
И жизни этой их нельзя лишать.
Они идут, как пьяные, в обнимку
На трезвую шеренгу звонких слов.
Их надо вылить в форму, дать обминку,
Снять заусенцы с грубостью углов.
Станок включаю и точу и режу,
Сверлю сверлом из стали «самокал»
И смело в неизведанное лезу,
Держа в душе вольфрамовый накал.
А пламень упадет — сойду с Олимпа
|
|
|
В равнины и леса, где бересклет.
Где с царственной листвой рассталась липа
И обнажила черный свой скелет.
Нагнусь к земле и тихо обнаружу
Счастливою усталостью своей,
Что солнышко не смотрит больше в лужу,
Там только оттиск личности моей!
1968
* * *
Моя струна все более минорна,
Все реже пляшет на крыльце хорей.
И ярко-золотисто и лимонно
Пылают листья на моем дворе.
От речек бурных тянет к тем равнинным,
К тем медленным, что зря не бьют волной,
Что говорят стихом своим былинным
Опрожитых веках земли родной.
Я летом был в Рязани, в Ярославле,
В сусанинских местах под Костромой,
И спрашивали люди: — Боков? Знаем! —
Не в клуб меня вели — к себе домой!
Я на ладони землю брал сырую
И восклицал: — Земная благодать!
Я за твою улыбку пожилую
Готов тебе всех девушек отдать!
Немного грустно, снег косой линейкой,
Свод неба безнадежно сер и мглист,
И над бульварной крашеной скамейкой
Пикирует кленовый желтый лист!
1968
Осенний аккорд
Сентябрь. Стога. Сороки.
В лесах осенний гуд.
И старцы, как пророки,
За пенсией идут.
У всех свои трофеи,
Для всех свои дары.
Брюхатые портфели
В руках у детворы.
|
|
|
На риги и на гумна
По-темному, чуть свет,
Прошел тяжелодумно
Печатный свежий след.
То был районный «газик».
Сквозь ранний рев коров
Он двигался на праздник
Зерна и закромов.
От тяжести арбузов,
Направленных в село,
Скрипит и стонет кузов.
Бедняга, жаль его!
Гуляют гуси всюду,
Лелея сытость, лень.
Хрустальную посуду
Напоминает день.
1968
Осенняя вода
Приветливости нет в воде осенней,
Мы от нее хорошего не ждем.
И движется она все постепенней,
И радует все меньше с каждым днем.
Не видно ни больших, ни малых рыбок,
Дно выстлано умершею листвой,
Где заводь отражала сто улыбок,
Где окунь бил малька — туман густой.
А браконьер все так же бодр и молод,
Он в лодке, наготове острога,
Он рыбы и наловит и наколет
Из черного большого бочага.
И что ему печаль воды и рыбы,
Оркестр прекрасный, музыка, стихи,
Есть у него одна богиня — прибыль,
А осень что там — это пустяки!
1968
* * *
Стучит все чаще в подреберье
И леденит мои уста
Простая песня погребенья
С заботой — где достать холста?
Отец и мать в сырой земельке.
Давно ль я в гости к ним ходил?!
Над ними небо, как шинелька,
Как часовой у двух могил.
Я жмусь к немой, глухой ограде,
Зову, шепчу: — Отец! Отец! —
Сидит в моем печальном взгляде
Смертельно раненный свинец.
Не дозовусь родимой мамы,
Не выбежит она с крыльца.
Глядят из потемневшей рамы
Два увеличенных лица!
1968
* * *
Весь я из нежности!
Нежность не убывает.
Грубость любая
Меня убивает.
Даже и ту,
Что меня не касается лично,
Я отвергаю
Категорично.
Вижу, как двое
Сцепились
В тесном вагоне.
Дама в истерике:
— Не наступайте ногою!
— Я и не думал! —
Лицо у мужчины скривилось.—
Мымра! Кикимора!
Ишь прицепилась!..
Будто и не было
Пушкина,
Чехова,
Блока!
Будто во все времена
Человечеством
Правила склока!
1968
* * *
Спасибо зиме
За снег и за иней,
За то, что ко мне
Она все взаимней.
Спасибо снегам
За то, что глубокими были,
И липли к ногам,
И запросто в дом заходили.
Спасибо пурге,
Которая кровлей гремела
И нежно в трубе
Всю ночь колыбельную пела.
Спасибо заре,
Она появлялась как чудо.
Она в январе
Была, как снегирь, красногруда.
Спасибо! Спаси!
Снегов окоем госпитальный,
Смелей проноси
Дорогами всех испытаний!
1968
* * *
Поэзия — не чистописание,
Не почва стерильно-бесплодная,
Не тихое угасание,
Не тление бескислородное.
Поэзия — протуберанцы,
Целительный снег первопутка,
И ей не к лицу побираться
С холодной сумою рассудка.
Поэзия — озаренье,
Догадка любви непомерной,
И каждое стихотворенье —
Как сгусток признания нервный.
1968
* * *
Разлучайтесь почаще
Чтобы чувствовать горечь потери!
Вот и жаворонки улетели,
Что-то взяли от нашего счастья.
Разлучайтесь пореже,
Если все хорошо, ненадломно,
Если чувство двукрыло-огромно,
Первозданно, как зубр в Беловеже.
Будьте вместе! Не надо разлуки,
Жизнь короче паденья болида,
Пусть любая большая обида
Не толкнет вас в объятья разлуки.
    Будьте вместе!
1968
Первый лед
Первый снег.
Первый лед.
Первый выход на рыбалку.
Первый выкрик: — Не клюет!
Первый вздох: — Как леску жалко.
— Что: зацеп или горбач?
— Щука!
— Ах она акула!
— Хоть бросай и не рыбачь! —
И в расстройстве бух со стула!
Лед совсем как баккара,
Как хрусталь в Колонном зале,
Мы еще позавчера
Щуку здесь спиннинговали.
Стало зеркало воды
Неподвижно и стеклянно,
Лед прозрачнее слюды,
Музыкальней барабана!
Бросишь камешек — пинь! пинь! —
Запоет он, как синичка,
Запорхает, словно птичка,
Только что не взмоет в синь.
Камню крыльев не дано,
Крылья снятся только людям.
Камню, нет, не суждено
Полететь над зимним лугом
Вот и дрогнул сторожок.
Ну, беря, бери, не мучай,
И в руке моей дружок,
Красноперый и колючий!
1968
Осенние голуби
Голуби греются, выставив грудь,
Солнце осеннее очень скупое.
Небо такое, что ветру подуть,
Землю посыпать колючей крупою.
Что вспоминаете, сизари,
Окаменев на припеке дремотно?
Или разливы июльской зари,
Или осеннюю спешку ремонта?
Где приютит вас Москва в январе,
Где обозначится ваша стоянка?
На оживленном веселом дворе
Иль под карнизами главного банка?
Не отвечают! Заснули навек,
Ноги в свое оперение пряча.
Я постоял и пошел. Человек
Должен трудиться. А как же иначе?!
1968
Чародей
Конь по имени Чародей,
Ты считаешься достижением.
Почему ты глядишь на людей
И с тоской и немного с презрением?
Потому ли, что груз на возу,
Я согласен, что это нелепица,
Видишь бабу, рябую грозу,
Что тебя кнутовищем по репице?
Что тебя не одним лишь кнутом,
Матерщиной стегают и руганью,
Оскорбляют нещадно притом
Словесами солеными, грубыми?
Я тебя, Чародей, отпрошу
Погулять на денек у правления
И тебе, дорогой, разрешу
Вольно двигать в любом направлении.
Позабудешь мешки и хомут,
Позабудешь ты скрипы тележные,
И в глазах твоих вновь оживут
Лошадиные помыслы нежные.
1968
* * *
Вот и тополь разделся до листика,
Как Адам перед Евою, наг.
Это правда и это не мистика,
Что в тумане он словно босяк.
Словно старый бродяга без паспорта,
Без присмотра жены и детей,
У него ни простуды, ни насморка,
И ему не дадут бюллетень.
Вот ворона присела на дерево,
Безнадежно скучна и сера,
И прокаркала фразу отдельную:
— Было, тополь, теплее вчера!
Тополь встретил ворону молчанием,
Словно тайну какую хранил.
И на реплики и замечания
Ни словечка не проронил!
1968
Старое корыто
Старое корыто
У плетня забыто,
Прохудилось дно,
Старое оно.
Никакой корысти
В старой нет корыте,
Ни белья стирать,
Ни дитя купать.
И лежит корыто,
Всеми позабыто,
Старое скорбит,
Дождь его долбит.
Хитрая улыбка
На лице твоем:
— Золотая рыбка,
Дай нам новый дом!
1968
Вспоминаю цех
Вспоминаю цех, станок токарный,
Первую удачную деталь.
Вспоминаю курс элементарный,
Как точить чугун, железо, сталь.
Вспоминаю мастера. А был он
Тихонький, румяненький, седой,
Легонький, как перышко. А пылом,
Одухотвореньем — молодой.
Был порой и в гневе: — Как ты точишь?
Как ты сверлишь втулку — просто срам!
Если честным токарем не хочешь,
Уходи в контору — легче там.
Что, скажи, в башке твоей творится? —
Если встали волосы стойком,
Он не видел, что уже дымится
Голова, объятая стихом!
Что уже у огненного горна,
Где кузнец закаливал резцы,
Я, как соловей, готовил горло,
Чтобы выйти на люди в певцы!
1968
Муза Кольцова
На земле воронежской
Жил Кольцов когда-то.
Я его приветствую,
Как родного брата.
Муза его смуглая
Острый серп держала.
На полях воронежских
Рожь, пшеницу жала.
Ездила на розвальнях
Вместе с мужиками,
Из котла артельного
Ела с чумаками.
Не гнушалась кашею
Гречневой и пшенной,
Не была монахиней
Гордой, отрешенной.
Заходила запросто
На луга с косою,
Мяла травы росные
Пяткою босою.
Шла прокос с улыбкою,
Косарю мигала,
Что в душе у пахаря —
Все она видала!
Ей не знать забвения,
Ей не знать старенья.
Помнят люди честные
Честное горенье!
1968
Прощанье с отцом
На крышку гроба
Глины талой
Бросил я.
И охнула в ответ
Устало
Мать-земля.
— Прощай, отец! —
Гремят лопаты
Со всех сторон.
Я дожил
До печальной даты,
До похорон.
Ты рядом
С матерью улегся,
Вот дела!
И как, отец, ты
Ни берегся,
А смерть
Пришла.
Мы, дети,
Перед ней бессильны,
Ты нас прости!
Тебя и солнцу
В небе синем
Не спасти!
Она и нас
Возьмет когда-то
И не отдаст.
И влезет
Острая лопата
В тяжелый пласт.
Уж вырос холм
Земли февральской,
Отец, он твой!
И жизни —
Ни земной, ни райской
Дата добавления: 2021-01-21; просмотров: 62; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!