Рассказы, не включеные в книги 46 страница
Арсений Ильич . Вася, поедешь в пажеский корпус, там и безобразничай, а у меня в доме прошу вздору не молоть.
Анна Арсеньевна . Папочка, уж я от него отступилась. Кажется, всем для них пожертвовала, за границу увезла – нет. Добился-таки этот воин своего. Я уж от полковника Генца письмо получила, обещает устроить его у себя, а к весне в пятый класс приготовить.
Арсений Ильич . Премудрость там, подумаешь, в корпусе-то. В два месяца все вызубрить можно.
Анна Арсеньевна . Отвезу его, и пускай. Как уж он там хочет. Силы последние иссякли. Если б не Франсуаза, которая поддерживает мой дух, я бы давно, я бы давно…
Вася . Ты опять не сдерживаешься? Ведь уж кончено, сама же говоришь, что отступилась, чего ж еще?
Анна Арсеньевна . Вот, слышите, как он с матерью говорит? Нет, Шура мой, какой он там ни на есть, Шура никогда бы…
Вася (перебивает, вскакивая) . Шура? А Шура ваш… Шура вполне достоин… по заслугам будет… если его когда-нибудь к столбу привяжут.
Наталья Петровна . Вася! Господи, Господи! Так говорить… О мальчике… О брате…
Вася . Надоело уж! Тут мать, тут брат, тут дядя – слова не скажи! Вот дядя Боря. Что ж, оттого, что он мне дядя, я молчать обязан? Нисколько. Был на войне, служил в хорошем полку – и вдруг в отставку. Что это, глупость? Или – ренегатство?
Арсений Ильич . Сейчас же замолчи или убирайся вон. Я очень серьезно говорю.
Анна Арсеньевна . Боже мой, Боже мой… Как ты посмел?
|
|
|
Арсений Ильич . Брось, Анюта. Успокойтесь вы все, сделайте милость. И так невесело, свару завели. (Пауза.)
Анна Арсеньевна . А Боречка давно был у вас?
Наталья Петровна . Да вчера заходил.
Анна Арсеньевна . Какой он миленький в штатском. Привыкнуть не могу, не узнаю его каждый раз. Похудел только ужасно.
Наталья Петровна . Тоскует.
Анна Арсеньевна . Смерть дяди Пьера так его потрясла. Ему бы развлечься. Ах, здесь премилое общество. Если б я не уезжала…
Вася . Мне пора. Я ухожу.
Анна Арсеньевна . Куда ты?
Вася . Мне нужно. (Прощается и уходит.)
Явление пятое
Те же без Васи.
Анна Арсеньевна . Вот, видели? И не смей спросить, куда. Недавно всю ночь с какими-то мерзавцами прокутил. Я думала, с ума сойду. Нет, в нем что-то ненормальное.
Арсений Ильич . Ну, кутежи-то – это, положим, всегда было. А вот ретроградство его дикое, да к Шуре ненависть – это действительно… странное что-то. Теперь молодежь, дети даже, все ведь, как Шура, чего глаза-то закрывать. А этот у тебя… действительно выродок какой-то.
Анна Арсеньевна . Ах, уж не знаю, что лучше. И как после этого в карму не верить? Ясно, их душам предстоит целый ряд перевоплощений…
Арсений Ильич . Пошла свою чепуху городить.
Через столовую входит Борис.
|
|
|
Явление шестое
Арсений Ильич, Наталья Петровна, Анна Арсеньевна и Борис.
Наталья Петровна (встает навстречу) . Здравствуй, милый мой мальчик.
Анна Арсеньевна . А, Боречка. (Целует его.)
Борис . Здравствуйте, милые. (Жмет руку Арсению Ильичу.) Сони здесь нет?
Арсений Ильич . Ну, что, шатаешься по Парижу?
Борис . Брожу… Да невесело как-то. Им до нас дела нет, да и нам до них тоже. И столько людей, столько людей. Просто точно не люди, а нарочно.
Наталья Петровна . Ты ведь, Боря, в первый раз в Париже?
Борис . В первый. И уж не знаю… Неужели идеал России – Париж, с равноправием, кокотками, автомобилями, цилиндрами, да свободой… чтобы все это иметь. Страшно мне как-то…
Арсений Ильич . Ну, Боря, слышали уж мы эту песенку о гнилом Западе. Я ворчу на Париж, да ведь я что, моя жизнь в прошлом, а тебе не моими глазами надо смотреть. Сейчас же завел: Запад, Запад.
Борис . Да нет, дядечка, не гнилой он, Запад, не гнилой – милый, святой, хороший… только не наш, другой. Мы другие. Нам другое надо. Впрочем, ничего я не знаю.
Анна Арсеньевна . Поживешь – оценишь Париж. Сколько жизни, комфорта, свободы! Люди ласковые, простые. Живут естественно, как живется, без вопросов. У нас все как-то странно, утомительно: сейчас же вопросы и вопросы. Точно нельзя без всяких решений жить. Брать жизнь, какой Бог ее создал. Ну, я не говорю, не вдумываться, отчего же? Но ведь у нас пойдут эти вопросы – и сейчас же ненависть, злоба..
|
|
|
Наталья Петровна . Ненависть у нас безмерная накопилась. Здесь ненависти нет, это правда. Да ведь зато и любви нет…
Борис . Тетя, тетя, милая, столько у нас ненависти, что даже слышать друг друга не можем. Все друг друга презирают, в чем-то укоряют, и никто никому не верит. Нет ненависти, нет и любви, скажете? А из ненависти любовь вырастает ли еще? Ведь ни слова о ней, ни одного единственного. Забыли, что ли, или не было ее никогда? И не будет?
Арсений Ильич . Да что тут о любви мечтать. Добиться бы простой человеческой справедливости…
Борис . Нет, дядя, кто любовь любит, тому справедливости не надо. Какая уж справедливость в любви? Справедливость будет рассуждать, кому умереть, кому жить, а в любви никакой смерти нет, одна жизнь… И даже совсем и жизни нет, если нет любви.:.
Наталья Петровна . Судьба тебя изломала, Боречка. Взвалила тебе на плечи столько, что не всякому вынести.
Борис . Нет, тетя, из-за этого мира не прокляну. Я люблю ее, жизнь, и такую, как она есть. Всегда любил. Только сам-то я… вы знаете, ну что я? Всегда боялся идти впереди жизни, над жизнью… мечталось жить в самой середке. Думалось, не там ли еще теплится искорка любви? Оторвешься, выйдешь – и очутишься в пустоте. А теперь вдруг и этого нет: жизнь сама ушла из-под меня, выскользнула… И я уже позади, за жизнью остался. Смотрю на нее, как сквозь стекло. Точно в корпусе, бывало, глядишь из окна: Садовая, извозчики, магазин Крафта… Ну да что обо мне. Я человек конченый: Je suis un – опустившийся человек – это у Достоевского, кажется, кто-то говорит.
|
|
|
Арсений Ильич . Право, противно тебя и слушать. Ноешь, ноешь. Совершенно, как Соня. Уж если вы опустившиеся человеки, так я-то кто? Старая калоша, которая промокает. Благодарю покорно. Нет, вот Бланк – этого я понимаю. Уж он не заноет, руки сложа сидеть не будет в двадцать шесть лет. И что такое случилось, скажите пожалуйста? Что случилось? Каждому поколению своя жизнь, своя работа… Отжили мы – вы живите… Слава Богу, на ваш век жизни хватит. Бланк совершенно прав.
Борис . Да, да. Разве я спорю? Бланк совершенно прав. Честь ему и слава. А когда они едут?
Арсений Ильич . Завтра вечером.
Входит Коген.
Явление седьмое
Те же и Коген.
Коген . Ну что, профессор, все у камина сидите? У вас тепло, а у меня-то, у меня-то! Холод, как в погребе.
Арсений Ильич . Вы знакомы? Мой племянник Львов. Максим Самойлович Коген. (К нему.) Ну что поделываете?
Анна Арсеньевна . Мама, я ухожу. Боря, прощай. До свидания, папочка. Гуляйте каждый день, возьмите себя в руки. Завтра приду с нашими проститься. До свидания, мистер Коген.
Уходит с Натальей Петровной через столовую. Проводив дочь, Наталья Петровна остается в столовой, приготовляя чай.
Явление восьмое
Арсений Ильич, Коген, Борис.
Коген . Да, да, так, так… Что я поделываю? Ничего, профессор, ничего. Читал вот в колонии лекцию о революции. Теперь в Национальную библиотеку хожу. Да-с, не рассчитали мы. Кто бы мог подумать! Ведь казалось – все кончено. Победу праздновали. И вот. Не угодно ли. Самая злейшая реакция.
Арсений Ильич . Подождите, что еще весной Дума скажет. Может, амнистия…
Коген . И нисколько я ни на что не надеюсь. Да и амнистия, разве меня вспомнят? Хоть бы за дело пострадал-то. Щепкой себя выброшенной чувствуешь. Выбросили и забыли. (К Борису.) Давно в Париже?
Борис . Нет, с недельку.
Коген . Ну и что ж, познакомились с парижскими развлечениями? Профессор, я переселился на Монмартр. В самый центр кабачков. Жизнь кипит вокруг меня, всю ночь кипит.
Борис . Интересная?
Коген . А вот приходите как-нибудь ко мне, вместе пойдем. Я вам такое покажу… Совершенные Афины. Культурная демократия. Наипоэтичнейшие формы порока. Здесь сама проституция поэтична. Ею занимаются по призванию, деньги – дело второстепенное. Ну, как поэты стихи пишут. Ведь не для денег же, хотя потом гонорар и получают.
Борис . Я был на днях в каком-то кабаке. Не понравилось. Добродетельно до… провинциализма, я бы сказал. И деловито. Народу – как в метрополитене. Что уж за сладострастие. На сладострастие и намека нет.
Коген . Нет? Вот как? Ну-с, ничего вы, значит, в Париже не видали-с, ничего.
Бланк входит.
Явление девятое
Те же и Бланк.
Бланк (Когену) . А, уважаемый редактор!
Коген . Двадцать два дня всего редактором я был, а вот уже почти год в бегах.
Бланк (здороваясь с Борисом, к Когену) . Ну и что ж, считаете свою роль оконченной?
Коген . А как же прикажете быть? Что делать?
Бланк . Дело найти всегда можно… Да, вы знаете, мы завтра с Соней в Женеву едем.
Коген . Ах, значит, решено?
Бланк . Решено и подписано.
Арсений Ильич . Максим Самойлович изучением парижских нравов занялся. Все парижские кабачки посещает.
Коген (вдохновенно) . Что кабачки! нет, нет, вы не знаете. Это Афины, это Александрия. Какая красота! И клянусь вам, только здесь сохранилась искренняя любовь. Истинная. Да смерти, до кинжала. До слез умиления.
Арсений Ильич . Кто плакал?
Коген . Я, я плакал. Да, этого не знать – ничего не знать. И жизни мало, чтобы это изучить.
Арсений Ильич . Вот видите, вот и нашлось дело. (К Бланку.) Слышите, Иосиф Иосифович? (Бланк смеется.)
Коген (тоже смеется) . Дело? Да… дело… Ах, профессор, что ж вы меня перед товарищем компрометируете? Это ведь я так… А вы… Пожалуй, еще из партии меня исключат. (Все смеются.)
Арсений Ильич . Что ж, это любопытно… Любопытные наблюдения… Вы говорите – истинная любовь сохранилась. А мы вот тут только что о любви рассуждали. Что любовь…
Борис (перебивая, нервно) . Нет, дядя, дядя… Мы совсем не о любви… То есть не о той любви… Не о том…
В столовую вошла горничная с визитной карточкой. Наталья Петровна, взяв ее, входит с нею в гостиную.
Явление десятое
Те же и Наталья Петровна.
Наталья Петровна . Арсений, тебя какой-то молодой человек желает видеть. Вот карточка.
Арсений Ильич (читает) . Jean Gouschine. Гущин, наверное.
Коген . Слышал эту фамилию. Кажется, декадентский поэт.
Арсений Ильич . Какого же черта ему от меня нужно?
Наталья Петровна . По делу, кажется…
Явление одиннадцатое
Те же и Гущин в сюртуке, с цилиндром.
Гущин . Простите, профессор, что я вас побеспокоил…
Арсений Ильич . Пожалуйста. Чем могу служить? (Представляет всех.) Коген, Львов, Бланк.
Коген . А я вас где-то видел на днях! Видел, положительно видел.
Гущин . Не знаю… Я не имел чести… Не помню. Я к вам, профессор, за указаниями. Я изучаю античную мифологию. Особенно культ Митры и Астарты. Услыхав, что вы тут, я и взял на себя смелость обратиться к вам за некоторыми литературными указаниями.
Коген . А ведь я вспомнил. Я вас третьего дня видел в «Раю», и в самой неприличной позе.
Арсений Ильич . Как в «Раю»?
Коген . Тут есть кабачок такой, Le Paradis. Рай изображают, с гуриями, ну, обнаженными, конечно. При помощи зеркал как-то. Вызывают из публики желающих попасть в рай, наводят зеркала, и эффект получается довольно пикантный. Так вот я мистера Гущина в таком раю с гуриями видел. (К Гущину.) Ведь правда?
Гущин . Да, очень может быть… Но я не вижу, какое это имеет отношение… к делу, по которому я пришел…
Арсений Ильич . Если вам угодно… Я могу вам дать справки по интересующему вас вопросу… Пройдемте ко мне в кабинет. (Уходят.)
Явление двенадцатое
Бланк, Коген, Борис, Наталья Петровна. Бланк. Типик.
Коген . Это, наверное, из мистических анархистов.
Бланк . Что еще за чепуха?
Наталья Петровна . Пойдемте, господа, в столовую.
Коген . Вы, дорогой товарищ, отстали. Новейших течений не знаете. (Берет Бланка под руку, уходят в столовую.)
Явление тринадцатое
Наталья Петровна, Борис
Наталья Петровна . Боря, ты идешь? Чай готов. (Уходит) .
Борис (вслед) . Я сейчас.
Явление четырнадцатое
Борис один. Темнеет. Борис садится к камину. Молчит и смотрит в огонь. В столовую двери заперты. Тихо возвращается Наталья Петровна.
Явление пятнадцатое
Борис, Наталья Петровна.
Борис . Что Соня? Можно к ней пройти? Она за мной посылала сегодня.
Наталья Петровна (садится около него) . Боречка, мне страшно. Ты прости, ты ведь знаешь, как ты мне дорог… Сама не пойму, чего боюсь, за кого боюсь, а боюсь. Соня темная, и ты темный, и все вы вместе разговариваете, а после разговоров еще темней. Не понимаю я, то делается, а чувствую – страшное… Ты бы сказал мне…
Борис . Да что же я вам скажу, тетя?
Наталья Петровна . Может быть, вас мучает… Ну, может быть, Соню Бланк тяготит? Может быть, она поняла, что не его, а тебя любит, и любила, как ты ее любишь? Ведь ты любишь?
Борис (помолчав) . Нет, тетя. Не люблю.
Наталья Петровна . Ты это правду говоришь? (Глядит на него.) Да, вижу, вижу, правду…
Борис . И она меня не любит. Никого мы с ней не любим.
Пауза.
Наталья Петровна . Вот оно, страшное-то. Это самое страшное-то и есть: никого никто не любит.
Борис . Да как же быть, тетя, если нет любви? Ведь ее не купишь, не заработаешь. И чем нам с Соней любить? Ни друг друга, ни еще кого-нибудь – нечем нам любить. У меня душа, точно монета истертая – тоненькая-претоненькая. Вот Бланк – он не истертая монета. Он, может, и любит. И Соню любит, и себя любит, все человечество любит.
Наталья Петровна . Да ведь жизни нет в тебе, если любви нет.
Борис . Может быть, и нет жизни.
Наталья Петровна (вставая) . Боря! Если так – умоляю тебя, прошу тебя, в память отца твоего прошу… не говори с Соней, не ходи к ней теперь, оставь ее лучше одну. Подожди. Это у тебя пройдет, я верю, и у нее пройдет. Это бывает – и проходит. Вы измучены оба. Вы отдохнете, забудете… Мы, старые, крепче вашего были. То ли еще переживали. Душа-то, Боря… ведь в душе-то стержень железный.
Борис . Нету железного стержня в душе.
Наталья Петровна . Все пройдет, Боря, родной ты мой, все проходит…
Борис . Вот и мы с Соней… Пройдем…
Наталья Петровна . Живы живые, живы, живы…
Борис . Не мучьте меня. (Тише.) И простите. А с Соней я не говорю так, не бойтесь. Ну, разве я… с ней так говорю?
Наталья Петровна . Боря, я одна только тебя и понимаю. Знать не знаю ничего, а вот понимаю. Любовью понимаю, должно быть. Слепая у меня, малая любовь, бессильна я помочь тебе, а все чувствую, и страшно. Это ты прости меня, мальчик мой дорогой, что я хотела, чтобы Соню ты оставил. Верю, души у вас живые, сами вы только этого не знаете. Боря, ведь что ж делать-то? Ведь жить-то как-нибудь надо…
Соня вошла незаметно.
Явление шестнадцатое
Наталья Петровна, Борис, Соня.
Соня (улыбаясь) . Надо? Жить надо? Я и не знала, Боря, что ты уже здесь. Мамочка, какое у вас лицо! Поспорили вы с Борей, что ли? О чем?
Наталья Петровна . Нет… Так. (Помолчав.) Вот, о тебе говорили. Что ты будто никого не любишь.
Соня . Я? Отчего не люблю? А может быть, и не люблю… Да что это, непременно сейчас же высокие слова: любовь, любить… Дело делать, вот главное. А где Иосиф Иосифович?
Борис . Он, кажется, в столовой.
Соня заглядывает поверх занавески в стеклянную дверь столовой.
Соня . У, да там целое общество. Отлично, пусть их, папу развлекут. Он совсем закис. А тут еще мы с Иосифом уезжаем. Ну да ненадолго. Глядишь – и опять вместе будем. Опять вместе. Все проходит, правда, мамочка? Вы любите это говорить.
Борис . Да, все проходит.
Соня . Есть в сказке Андерсена песенка одна, царевна трубочисту ее поет или трубочист царевне – уже не помню: «Ах, мой ангел, друг мой милый, все прошло, прошло, прошло». Да что вы скучные какие сегодня? А мне весело. Никогда стихов особенно не любила, с Андреем даже, бывало, ссорюсь из-за них, а сегодня почему-то так и звенят в ушах, обрывками, и даже не стихи совсем, а детское что-то, старое… Цветики, цветики лазоревые… Лепестки, листочки маковые…
Борис . Там поэт юный к дяде пришел, в столовой сидит. Из самых новых. Вот попроси, он тебе почитает. Авось еще больше развеселишься.
Соня . Нет, нет, нет! Ни за что! Оставь! Как тебе не стыдно? (Тише.) Я ведь не люблю декадентских стихов. В них магии волшебства нет. Уж лучше я старенькое, детское, прошлое… Да и глупости все, ведь это я так…
Борис . Неправда, не все новые бранила. Ты же сама…
Дата добавления: 2020-12-22; просмотров: 83; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!