Последний избранник и последние битвы 46 страница

В. С. Варшавскому

Моя любовь одна, одна,

Но всё же плачу, негодуя:

Одна, – и тем разделена,

Что разделенное люблю я.

О Время! Я люблю твой ход,

Порывистость и равномерность.

Люблю игры твоей полет,

Твою изменчивую верность.

Но как не полюбить я мог

Другое радостное чудо:

Безвременья живой поток,

Огонь, дыхание «оттуда»?

Увы, разделены они –

Безвременность и Человечность.

Но будет день: совьются дни

В одну – Трепещущую Вечность.

Равнодушие

…Он пришел ко мне, а кто – не знаю,

Он плащом закрыл себе лицо…

1906

Он опять пришел, глядит презрительно,

Кто – не знаю, просто, он в плаще…

1918

Он приходит теперь не так.

Принимает он рабий зрак.

  Изгибается весь покорно

И садится тишком в углу

Вдали от меня, на полу,

  Похихикивая притворно.

Шепчет: «Я ведь зашел, любя,

Просто так, взглянуть на тебя,

  Мешать не буду, – не смею…

Посижу в своем утолку,

Устанешь – тебя развлеку,

  Я разные штучки умею.

Хочешь в ближнего поглядеть?

Это со смеху умереть!

  Назови мне только любого.

Укажи скорей, хоть кого,

И сейчас же тебя в него

  Превращу я, честное слово!

На миг, не навек! – Чтоб узнать,

Чтобы в шкуре его побывать…

  Как минуточку в ней побудешь –

Узнаешь, где правда, где ложь,

Всё до донышка там поймешь,

  А поймешь – не скоро забудешь.

Что же ты? Поболтай со мной…

Не забавно? Постой, постой,

  И другие я знаю штучки…» –

Так шептал, лепетал в углу,

Жалкий, маленький, на полу,

  Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,

Что отвечу я? Ждал и чах,

  Обещаясь мне быть послушен.

От работы и в этот раз

На него я не поднял глаз,

  Неответен – и равнодушен.

Уходи – оставайся со мной,

Извивайся, – но мой покой

  Не тобою будет нарушен…

И растаял он на глазах,

На глазах растворился в прах,

  Оттого, что я – равнодушен…

Когда?

В церкви пели Верую,

весне поверил город.

Зажемчужилась арка серая,

засмеялись рои моторов.

Каштаны веточки тонкие

в мартовское небо тянут.

Как веселы улицы звонкие

в желтой волне тумана.

Жемчужьтесь, стены каменные,

марту, ветки, верьте…

Отчего у меня такое пламенное

желание – смерти?

Такое пристальное, такое сильное,

как будто сердце готово.

Сквозь пенье автомобильное

не слышит ли сердце зова?

Господи! Иду в неизвестное,

но пусть оно будет родное.

Пусть мне будет небесное

такое же, как земное…

Игра

Совсем не плох и спуск с горы:

Кто бури знал, тот мудрость ценит.

Лишь одного мне жаль: игры…

Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего

И бескорыстнее на свете.

Она всегда – ни для чего,

Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком,

Играет море в постоянство…

И всякий ведал – за рулем –

Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт,

И пена – по краям бокала…

А здесь, на спуске, разве след –

След от игры остался малый.

Пускай! Когда придет пора

И все окончатся дороги,

Я об игре спрошу Петра,

Остановившись на пороге.

И если нет игры в раю,

Скажу, что рая не приемлю.

Возьму опять суму мою

И снова попрошусь на землю.

Веер

Смотрю в лицо твое знакомое,

Но милых черт не узнаю.

Тебе ли отдал я кольцо мое

И вверил тайну – не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,

Ты не владеешь им, – ни я:

Всё позабытое потеряно,

Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости

И ради слабых наших сил,

Господь, от нежности и жалости,

Нам вечность – веером раскрыл.

Но ты спасительного дления

Из Божьих рук не приняла

И на забвенные мгновения

Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,

Пустое дление дробя…

И если веер снова сложится,

В нем отыщу ли я тебя?

Сложности

К простоте возвращаться – зачем?

Зачем – я знаю, положим.

Но дано возвращаться не всем.

Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду,

Он цепок, мне не пробиться…

Но пускай упаду,

До второй простоты не дойду,

Назад – нельзя возвратиться.

Лазарь

Нет, волглая земля, сырая;

только и может – тихо тлеть;

мы знаем, почему она такая,

почему огню на ней не гореть.

  Бегает девочка с красной лейкой,

  пустоглазая, – и проворен бег;

  а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка,

  сюда, на камень, на доски, в снег!

Скалится девочка: «Везде побрызжем!»

На камне – смуглость и зыбь пятна,

а снег дымится кружевом рыжим,

рыжим, рыжим, рыжей вина.

  Петр чугунный сидит молча,

  конь не ржет, и змей ни гугу.

  Что ж, любуйся на ямы волчьи,

  на рыжее кружево на снегу.

Ты, Строитель, сам пустоглазый,

ну и добро! Когда б не истлел,

выгнал бы девочку с лейкой сразу,

кружева рыжего не стерпел.

  Но город и ты – во гробе оба,

  ты молчишь, Петербург молчит.

  Кто отвалит камень от гроба?

  Господи, Господи: уже смердит.

Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя.

Близок Кто-то. Он позовет.

И выйдет обвязанный пеленами:

«Развяжите его. Пусть идет».

1918–1938

Грех

И мы простим, и Бог простит.

Мы жаждем мести от незнанья.

Но злое дело – воздаянье

Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:

Не надо мстить. Не нам отмщенье.

Змея сама, свернувши звенья,

В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,

Но грех прощения не знает,

Он для себя – себя хранит,

Своею кровью кровь смывает,

Себя вовеки не прощает –

Хоть мы простим, и Бог простит.

Домой

не –

  о земле –

    болтали сказки:

     «Есть человек. Есть любовь».

А есть –

  лишь злость.

    Личины. Маски.

      Ложь и грязь. Ложь и кровь.

Когда предлагали

  мне родиться –

    не говорили, что мир такой.

Как же

  я мог

    не согласиться?

      Ну, а теперь – домой! домой

Стихотворения 1911–1945, не включенные в авторские сборники^*

Неуместные рифмы

1

Ищу напевных ше–

        потов

В несвязном шу–

        ме,

Ловлю живые шо–

        рохи

В ненужной шу–

        тке.

Закидываю не–

        воды

В озера гру–

        сти,

Иду к последней не–

        жности

Сквозь пыль и гру–

        бость

Ищу росинок ис–

        кристых

В садах непра–

        вды,

Храню их в чаше ис–

        тины,

Беру из пра–

        ха.

Хочу коснуться сме–

        лого

Чрез горечь жи–

        зни.

Хочу прорезать сме–

        ртное

И знать, что жив –

        я.

Меж цепкого и ле–

        пкого

Скользнуть бы с ча–

        шей.

По самой темной ле–

        стнице

Дойти до сча–

        стья.

2

Верили

   мы в неверное,

Мерили

   мир любовью,

Падали

   в смерть без ропота,

Радо ли

   сердце Божие?

Зори

   встают последние,

Горе

   земли не изжито,

Сети

   крепки, искусные,

Дети

   земли опутаны.

Наша

   мольба не услышана,

Чаша

   еще не выпита,

Сети

   невинных спутали,

Дети

   земли обмануты…

Падали,

   вечно падаем…

Радо ли

   сердце Божие?

Январь – алмаз

(сонет)

Он вечно юн. Его вино встречает.

А человека, чья зажглась заря

В сверкающую пору января, –

Судьба как бы двойная ожидает.

И волею судьбу он избирает.

Пока живет страдая и творя,

Алмазной многоцветностью горя –

Он верен, он идет – и достигает.

Но горе, если в поворотный час

Изменит он последнему усилью:

Тогда возможное не станет былью,

Погаснет камень января – алмаз.

А та душа, чей талисман погас, –

Бесследной разлетится пылью.

19 января 1911

Кипарисы

Они четой растут, мои нежные,

Мои узкие, мои длинные,

Неподвижные – и мятежные,

Тесносжатые – и невинные…

  Прямей свечи,

  Желания колючей,

  Они – мечи,

  Направленные в тучи…

1911

Свое

По темным скатам, на дороге

Шуршат опавшие листы.

Идет Дон-Карлос легконогий,

Прозрачны жаркие мечты.

Идет он с тайного свиданья…

Он долго ждал, искал, молил –

Свершилось! Дерзкие желанья

Он с нежной Нонной утолил.

О, как была она прекрасна

Во гневе горестном своем!

И улыбается он ясно,

Закрывшись бархатным плащом.

«Подите прочь! Дон-Карлос, вы ли

Так недостойно, в эту ночь

Ко мне прокрались, оскорбили…

Забвенья нет… Идите прочь!

О, знали вы: из сожаленья

Я дерзость ваших ласк терплю.

В моей душе одно презренье,

Я не любила! Не люблю!»

Он целовал ей кончик платья,

Шептал: «Прости мне! Ты – чиста!»

Но помнил – лишь ее объятья,

Ее горячие уста.

И думал: если ты несчастна –

Зато безмерно счастлив я.

Что о любви твердить напрасно?

Мила нам страсть, и страсть своя.

Сжимал я трепетное тело,

Изведал сладостную власть…

Мученьем, гневом, – что за дело,

Чем ты ответишь мне на страсть?

И стон ли счастья, крик ли боли –

Они равны в моем огне.

А разделенный поневоле –

Он ярче и милее мне…

Но молча слушал он укоры.

Сказать? Она не поняла б…

И от разгневанной синьоры

Он, властелин, ушел – как раб.

Невинны нити всех событий,

Но их не путай, не вяжи,

И чистота, единость нити

Всегда спасут тебя от лжи.

Мерцает полночь; на дороге

Едва шуршит упавший лист.

Идет Дон-Карлос легконогий,

Невинен, верен, прав и чист.

Амалии

Люблю тебя ясную, несмелую,

Чистую, как ромашка в поле.

Душу твою люблю я белую,

Покорную Господней воле.

И радуюсь радостью бесконечною,

Что дороги наши скрестились,

Что люблю тебя любовью вечною,

Как будто мы вместе – уже молились.

26 марта 1911

Париж

Сергею Платоновичу Каблукову

Темны российские узоры:

Коровы, пьянство и заборы,

Везде измены и туманы

Да Кукол Чертовых обманы…

Пусть! верю я, и верить буду

Наперекор стихиям – чуду,

И вас зову с собою: верьте!

Но верой огненной, – до смерти.

27 сентября 1911

С.-Петербург

«Оле»

Безвольность рук твоих раскинутых…

уста покорные молчат.

И сквозь ресниц полусодвигнутых

едва мерцает бледный взгляд.

Ты вся во власти зыбкой томности

и отдающегося сна…

О, не любовью, грешной темностью

моя душа уязвлена.

Пусть не люблю – нет сожаления,

пусть ты не любишь – всё равно,

меня жестокости и дления

пьянит холодное вино.

Как будто в дьявольское зеркало

взглянули мы… Оно светло,

и нас обоих исковеркало

его бездонное стекло.

Девочка

Я претепло одета:

Под капором коса.

Гулять – теперь не лето –

Иду на полчаса.

Погода-то какая!

Снежок хрустит, хрустит.

Далёко бы ушла я,

А няня не велит.

Схватиться бы за санки,

Скатиться бы с горы,

Да я с Феклистой няней,

А с ней не до игры.

Противная Феклиста!

Не хочет ничего,

Вот Ваню гимназиста

Пускают одного.

Твердит: «Ты не мальчишка,

Тебе нельзя одной».

А брат приготовишка

Гуляет, как большой.

Башлык наденет рыжий,

Коньки несет, звеня,

А сам и ростом ниже,

Да и глупей меня.

Смеется: «Я направо,

Не надо мне Феклист».

Ах, как досадно, право,

Что я не гимназист!

«Аркаша, Аркаша…»

Аркаша, Аркаша,

Во рту твоем каша,

  Но что-то в тебе восхитительное.

Румян ты и сдобен,

Купидоподобен,

  Как яблочко весь – ахтительное.

Поспорили ныне

Две лучших богини,

  Любви твоей радостной жаждая,

И пламень твой страстный

Делить не согласны,

  Всего тебя требует каждая.

Ты с ними уветлив,

Невинно кокетлив,

  И спором весьма удручаешься.

Как шарушек каткий,

Мы поможем в написании ваших работ!