Бородинское сражение в сочинениях К.Ф. Толя.

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 18Следующая ⇒

Если сочинения Барклая были формально направлены против Кутузова, то Беннигсен задевал в своих «Записках» репутацию самого Толя. С этого времени бывший ученик Кутузова почувствовал необходимость защищать не только его репутацию, но и свою собственную. Толь, на наш взгляд, избрал не самый лучший способ: он защищал Кутузова и себя, отвергая самую возможность какой бы то ни было критики или даже полемики по поводу распоряжений фельдмаршала, а следовательно и своих собственных. Но, как известно, тот, кто все отрицает, не отрицает ничего... Благодаря волевым усилиям Толя многие спорные вопросы «битвы гигантов» на долгие годы оказались вне дискуссии, что в конечном счете должно было разрешиться не в пользу Кутузова.

В 1816 г. судьба благоприятствовала Толю в создании того, что теперь принято называть «официальной» историографией Бородинского сражения. В 1813 г. на русскую службу перешел А.Г.В. Жомини, служивший в 1812 г. в чине бригадного генерала в армии Наполеона. По словам К. Клаузевица, Толь являлся последовательным сторонником военно-теоретических взглядов знаменитого швейцарца, чьи труды были изданы в России еще до нашествия Наполеона. В 1816 г. Толь, служивший при Главном штабе, был официально прикомандирован к Жомини, занимавшемуся по повелению Александра I составлением подробного описания войн между Россией и Францией. Толь взял на себя весь труд по сбору материалов, касающихся событий 1812 г.

Теперь у него были явные преимущества перед оппонентами: Барклай де Толли, произведенный в фельдмаршалы за взятие Парижа и вновь заступивший на должность военного министра, утратил интерес к восстановлению истины посредством исторических сочинений. Беннигсен трудился над своими «Записками», давая читать их ближайшему окружению и не претендуя на официальное признание. Он понимал, что новое возвышение Барклая не давало ему такой возможности. На закате своих дней «длинный Кассиус», как назвал его Гете за причастность к заговору 11 марта 1801 г., работал для потомства.

Толь взялся за дело энергично. Он подобрал себе надежных помощников в лице Д.П. Бутурлина и бывшего сослуживца по квартирмейстерской части полковника М.Н. Гартинга. Первого Толь рекомендовал Жомини в качестве переводчика, настаивая на том, чтобы именно Бутурлин переводил его бумаги, «дабы оне не были искажены кем-либо, не вполне усвоившим себе всего того, что я хотел бы сказать». Гартинга Толь известил об ответственной миссии тем же тоном, каким отдавал ему распоряжения при Бородине, что с 14 мая «он привлекается для сочиняемой ныне под надзором моим военной истории кампании 1812 года». Михайловский-Данилевский содействовал трудам Толя в качестве директора библиотеки Главного штаба. К концу 1816 г. «Военная история кампании 1812 года» была закончена. Жомини, признав приоритет своего помощника, предложил напечатать это сочинение «под общим именем». Но авторские амбиции Толя в этом случае заключались совсем в ином: представить в печать свою концепцию всех событий Отечественной войны 1812 г., в том числе и Бородинского сражения, «освященную» именем знаменитого Жомини. Однако в таком варианте этот труд так и не появился в печати. Собранные Толем документы были обнаружены в бывшем фонде ВУА А.Г. Тартаковским. Здесь же находится и «Описание сражения при селе Бородине», составленное от лица Кутузова, содержащее правку рукою Толя и датируемое сентябрем 1812 г., что, как мы ранее показали, маловероятно, принимая во внимание динамику поступления всех рапортов. Анализируя мемуары той эпохи, А.Г. Тартаковский высказал соображения, относящиеся к целому ряду мемуарных источников: « Мы не всегда можем судить о конкретных целях их создания — авторы об этом часто умалчивают. Неясно, в частности, предназначались ли они для текущей печати или были обращены к потомкам, писались ли для себя и детей или для чтения в узком дружеском кругу». В отношении сочинений Толя все выглядит определенно - они предназначались для печати и были обращены к потомкам.

В чем заключалась особенность первой версии Толя, изложенной в «Описании сражения при селе Бородине» (т.н. «Рапорт Кутузова»)? В этом документе ни словом не упоминается о достоинствах или недостатках Бородинской позиции, зато предлагается новое видение событий при Шевардине, отличающееся от рапортов Кутузова от 25 и 27 августа и тем более от «Замечаний» и «Изображения» Барклая. В частности, по-новому объясняется причина нападения противника на Шевардинский редут: «Неприятель, перейдя реку Колочу выше села Бородина, направил главные свои силы на устроенный нами пред сим редут, чрезвычайно беспокоивший наступательное его на наш левый фланг движение». Исход схватки за укрепление также не соответствует ни рапортам Кутузова, ни «Официальным известиям», ни описаниям Барклая. Это указывает на то, что этот вариант «Описания» составлен значительно позже, когда его автор уже успел забыть о содержании предыдущих документов, либо вообще не знал о них. Рапорты Кутузова могли быть составлены кем-либо из лиц Главного штаба (Михайловский-Данилевский, Кайсаров) под диктовку Кутузова и пройти мимо Толя. По-видимому, их не было у него под рукой в момент работы над текстом «Описания», где в частности говорится: «Все покушения неприятеля, отражаемого с большим уроном, соделались тщетными, и наконец, был он совершенно отбит. В сие время кирасирские полки 2-й дивизии <...> быстрою атакою довершили его поражение». Ни о каких перемещениях левого фланга здесь уже не содержится и намека; автор сразу же переходит к толкованию замыслов неприятеля и расположению русских войск 26 августа: «Намерение Наполеона состояло в том, чтоб напасть на левое наше крыло и потом, продолжая движение по Старой Смоленской дороге, совершенно отрезать нас от Можайска». Толь расходится с Барклаем в сведениях, когда именно на Старую Смоленскую дорогу были передвинуты войска 3-го пехотного корпуса Тучкова 1-го: Толь и Беннигсен считают, что 25 августа, по мнению Барклая – 24. Этот вопрос не разрешен в историографии до сих пор из-за отсутствия сведений в источниках.

В «Описании» возникает наконец упоминание о «кургане, в середине армии находящемся» (батарее Раевского); она впервые обрела здесь статус центра позиции.

Вопреки рапорту Кутузова от 27 августа и «Официальным известиям» Толь вслед за Барклаем утверждал, что первой атаке подвергся не левый фланг, а село Бородино! Лейб-егеря, по словам Толя, оборонялись более часу, в то время как Барклай, напротив, утверждал, что полк этот был выбит из села внезапной и стремительной атакой.

Время начала сражения на левом фланге не уточняется: «Между тем огонь на левом нашем крыле час от часу усиливался. К сему пункту собрал неприятель главные силы свои». Говорится о раннем перемещении гвардии к деревне Семеновское, предшествовавшем передвижению 2-го пехотного корпуса с правого фланга. Однако в этом первом варианте «Описания» уже содержится ошибка, не согласующаяся с остальной частью текста: в то время, как соединенные корпуса Даву и Нея еще только напали на Семеновские флеши, на Старой Смоленской дороге уже «генерал-лейтенант Тучков <...> ранен пулею в грудь и генерал-лейтенант Алсуфьев принял по нем команду». Но З.Д. Олсуфьев 1-й это не кто иной, как начальник 17-й пехотной дивизии из 2-го пехотного корпуса, до перемещения которого Толь пока еще не довел своего повествования. Подобная забывчивость также свидетельствует о том, что между самим сражением и составлением «Описания» прошло значительное время: Толь мог забыть, каким именно соединением командовал на Бородинском поле Олсуфьев 1-й.

Таким образом, первое уязвимое место в хронометрии сражения, предложенной Толем — это путаница в определении времени и последовательности передвижений на левый фланг 2-го пехотного корпуса и гвардии, вступление в бой которой относится к более поздней фазе сражения. Но особое значение бывший генерал-квартирмейстер придавал времени и месту ранения Багратиона. По словам Толя, «сей нещастный случай весьма расстроил удачные действия левого нашего крыла, доселе имевшего поверхность над неприятелем». Используя ошибку в рапорте Ермолова и сочинениях Барклая, сообщавших о том, что около полудня неприятель впервые атаковал батарею Раевского, Толь продлевает на бумаге бой за Семеновские реданты до полудня.

Этот документ впоследствии лег в основу отечественной историографии Бородинского сражения. Однако, при жизни Толя «Рапорт Кутузова» обнародован не был, а сам Толь не оставил сочинительскую деятельность на этом варианте «Описания», так как с расширением круга источников он убедился в несостоятельности первого «детища».

В 1822 г. в журнале «Отечественные записки» Толь опубликовал «Описание битвы при селе Бородине 24-26 августа 1812 года, составленное на основании рапортов гг. корпусных командиров российской армии, из официальных документов неприятельских, перехваченных во время преследования французской армии в 1812 году, и из иностранных описаний сей достопамятной войны, изданных по окончании оной». В названии по сути дела перечислялись все достоинства сочинения, а имя автора, не могло не вызвать почтительного к себе отношения. Кто бы мог отрицать роль Толя в выборе позиции при селе Бородине, в размещении войск, в их передвижениях во время битвы? Кто бы взялся оспаривать значение Толя при Кутузове? В то время уже знали, что Кутузов особенно доверял автору сочинения и дорожил его мнением. Этому сочинению самой логикой вещей было уготовано стать главным источником в описании битвы.

При сравнении с уже рассмотренным текстом «Описания» от лица Кутузова, новая версия имела существенное отличие. Появилось совершенно невероятное объяснение причин, принудивших неприятеля к нападению на Шевардинский редут. В тексте сообщалось: «Построенный нами 24-го числа редут <...>, а также егери, засевшие в рвах и кустарниках на правом берегу реки Колочи и занимавшие деревню Фомкину, Алексинку и Доронину, весьма затрудняли приближение неприятеля по большой дороге. Вследствие чего Наполеон приказал 1-го корпуса дивизии генерала Компан[а], переправясь через речку Колочу вытеснить егерей и овладеть вышеупомянутым редутом». Современный исследователь А.А. Смирнов справедливо по этому поводу заметил: «...Шевардинский редут был удален от Новой Смоленской дороги почти на 1700 м <...>. Практическая же дальность стрельбы из самых крупнокалиберных полевых орудий — 12-ти фунтовых пушек средней пропорции — не превышала 1200 м. Дальность наиболее эффективного огня была вдвое меньше». По этой же причине малоэффективна была стрельба егерей, «засевших в рвах и кустарниках». Толь, разбиравшийся в подобных вопросах, сознательно допускал в описании неточность, объясняя события 24 августа.

Построение редута и продолжительность сражения при Шевардине Толь объяснял неизвестностью намерений противника, которые выяснились только поздним вечером: «Главный предмет Главнокомандующего князя Голенищева-Кутузова при построении сего редута состоял в том, чтобы открыть настоящее направление неприятельских сил и, если возможно, главное намерение Императора Наполеона». Толь вновь подтверждал, что первое нападение неприятель произвел на село Бородино, но численность атакующей группировки в этой версии он уменьшил с 8000 до 7000. Последствием боя на правом фланге явилось, по мнению Толя, то, что «французы в течение целого дня не осмелились сделать вновь покушения к переправе на сем пункте». Отметим, что противник к этому и не стремился, как по причине неприступности русской позиции на высоком обрывистом берегу Колочи, так и вследствие распоряжений Наполеона.

Бой на левом фланге, начавшийся нападением на Семеновские флеши, по мнению Толя, начался в 7.00, то есть с того времени, когда Даву и Ней соединили свои наступательные усилия; отдельным действиям корпуса Даву в изложении Толя не отводится значительного места. Толь, опираясь не только на русские, но и на иностранные источники, приводил уже более четкую хронометрию событий в описании перемещения как русских, так и неприятельских войск накануне и во время боевых действий на флешах, завершившихся почти полным истреблением 2-й сводно-гренадерской дивизии Воронцова и 27-й пехотной дивизии Неверовского (то есть примерно с 7.30 до 8.00).

Затем в описании сражения вновь происходит сбой. Бой за флеши еще только набирал силу, а на Старой Смоленской дороге уже: «генерал-лейтенант Тучков 1-й, будучи смертельно ранен, должен был сдать команду генерал-лейтенанту Олсуфьеву», что означало, что войска 2-го пехотного корпуса уже вступили в сражение на Старой Смоленской дороге; это не соответствовало действительности. Толь старался убедить читателей в том, что армейские полки с правого фланга вступали в дело раньше, чем гвардейский резерв, находившийся за центром.

Толь сообщал, что «в 9 часов неприятель, усилясь 2-ю дивизиею генерала Фриан(а) против укреплений, пред деревнею Семеновской расположенных, решился вновь атаковать оные». Время вступления дивизии Фриана в сражение указано Толем в соответствии с неприятельскими источниками, однако в них имеется существенный нюанс: Фриан атаковал саму деревню Семеновское, а не флеши. Таким образом, поздние события боя за Семеновское после ранения Багратиона вплетены в рассказе в канву повествования боя за флеши. В связи с этим совершенно невозможным с точки зрения хронометрии является указание на то, что многократные атаки Фриана были с успехом отражены кавалерийской бригадой генерал-майора Дорохова. Возникает вопрос: если в 9.00 в бой за Семеновские флеши уже вступила дивизия Фриана, то у кого же отбили эти укрепления в 10.00 полки 2-й гренадерской дивизии Карла Мекленбургского? Затем в «Описании» приводятся абсолютно неправдоподобные сведения. Толь утверждает, что и после атаки Фриана флеши благополучно удерживались русскими войсками; подоспевшая к этому времени во главе с Евг. Вюртембергским 4-я пехотная дивизия «атаковала голову сих (неприятельских колонн) и, рассеяв оные, прогнала обратно в лес». Потерпев неудачу, Наполеон, по утверждению Толя, приказал атаковать батарею Раевского, отбитую у неприятеля генералом Ермоловым. В это же время Кутузов приказал Уварову и Платову произвести рейд на левый фланг неприятельской армии. Естественно задаться вопросом, где, когда и при каких обстоятельствах, согласно этой версии Толя, был ранен Багратион? Здесь в рассказе Толя содержится новый поворот событий, которого не было в «Описании», составленном от лица Кутузова: «Войски наши, дав подойти неприятелю, открыли по нем наижесточайший картечный и ружейный огонь. Несмотря на сие, он подвигался вперед. Тогда весь фронт наших колонн левого крыла <...> двинулся в штыки, отчего произошел кровопролитнейший ручной бой. Почти невозможно было различить своих: конный, пеший, артиллерист — все в жару сражения смешались. Одни только резервы с обеих сторон оставались в некотором отдалении неподвижны, дабы на всякой случай иметь готовые войски в порядке. В сию ужасную минуту были тяжело ранены: генерал от инфантерии князь Багратион, начальник штаба его генерал-майор граф Сен При и многие другие генералы, штаб- и обер-офицеры». Толь избегает уточнения, какие именно войска смешались «в жару сражения» и какие именно резервы «оставались в некотором отдалении». Ранение Багратиона с флешей переносится к деревне Семеновской на значительно более позднее время.

* * *

Таким образом, Толь предложил две хронометрических версии Бородинского сражения, причем в обеих полностью оправдывались все распоряжения и действия русского командования в лице Кутузова. Первый вариант, изложенный в так называемом «Рапорте Кутузова», очевидно, был создан не ранее 1813 г. и, вероятно, был связан с периодом Плейсвицкого перемирия и деятельностью «рейхенбахского кружка» военных писателей состоявшего в основном из сподвижников Толя, бывших в 1812 г. в его подчинении. Появление «Оправдательных писем» Барклая де Толли, по-видимому, и заставили Толя изложить свою версию Бородинского сражения в противовес версии Барклая и в виде апологии Кутузова.

Особенности этой версии состояли в том, что «Шевардинское дело» истолковывалось как частная схватка за редут, «беспокоивший наступательное движение» неприятеля на левый фланг, без уточнения места нахождения последнего; главной целью неприятеля признавался обход русской армии по Старой Смоленской дороге. Нападение противника на Бородино утром 26 августа Толь представил как отвлекающую демонстрацию. Передвижение гвардии к Семеновскому предшествовало перемещению войск 2-го пехотного корпуса. Если же исходить из последовательности событий, изложенных в этой версии, то в 11.00 войска Багратиона успешно отразили очередную атаку на флеши, а атака на батарею Раевского была предпринята после захвата флешей.

Во второй версии, созданной в 1816 и опубликованной в 1822 г. содержалась иная интерпретация событий. «Дело при Шевардине» объяснялось тем, что русские войска «препятствовали приближению неприятеля к большой дороге», то есть вели себя очень активно. Намерения противника «выяснились поздним вечером» в ходе боя за редут, который именно для этого, по словам Толя, и был возведен. Особенно заметна разница двух версий в описании хода сражения: войска 2-го пехотного корпуса прибыли к Семеновскому, опередив гвардию, и даже приняли участие в бою за флеши. Основательно «перепутаны моменты», относящиеся к обороне Семеновских флешей с событиями боя за Семеновское; отсюда возникало представление о значительной продолжительности боя за «Семеновские реданты». Наконец, в этом варианте «Описания» разведены по времени на три часа два события - ранение Багратиона и атака на батарею Раевского, которые Толь сознательно поменял местами. В этой версии атака на батарею предшествовала ранению Багратиона. Попутно возникла еще одна «версия-легенда»: Багратиона стали полагать раненым около полудня и не во время боя за флеши, а - за Семеновское. Некоторое время обе версии существовали параллельно, но к концу XIX столетия они уже прочно переплелись между собой. Толь установил смысловую значимость ранения Багратиона как факта, повлекшего отступление левого крыла, в силу чего все остальные события также сместились во времени.

В «поединке мнений» между двумя экс-главнокомандующими, Беннигсеном и Барклаем де Толли и их бывшим подчиненным, победу одержал их младший сослуживец, проявивший недюжинную силу характера и изобретательность в утверждении своих взглядов. Толь создал свой жесткий «канонический» каркас описания битвы отнюдь не в русле официальных правительственных указаний, а напротив, вопреки им. Следовательно, у историков нет оснований связывать предпринятые им акции по защите имени Кутузова (и своего собственного, конечно) с правительственным «официозом», как это по сей день пытаются делать специалисты. В этом случае идеологический фактор явно уступает личному.

По-видимому, Толь стремился оградить главное командование русской армии в лице Кутузова от нареканий по поводу расположения войск накануне битвы, сосредоточенных в основном на правом крыле, не подвергшемся, как известно, серьезному нападению. Тем более, что и сам Толь чувствовал свою личную ответственность за то, что Кутузов, вопреки мнению Беннигсена и Барклая, не решался перегруппировать войска, сделав это лишь тогда, когда преимущество неприятеля против левого крыла сделалось очевидным.

Развитие версии К.Ф. Толя: Бородинское сражение в трудах русских военных историков XIX в. (Д.И. Ахшарумов, Д.П. Бутурлин, К. Клаузевиц, А.И. Михайловский-Данилевский, Ф.Н. Глинка, Н.Д. Неелов).

В 1819 г. вторично вышло в свет сочинение Ахшарумова «Описание войны 1812 года», где Бородинскому сражению было отведено значительное место. Достаточно беглого взгляда, чтобы безошибочно признать в рассказе автора первый вариант «Описания» Толя. Выше отмечалось, что взгляды Толя на хронометрию битвы претерпели к тому времени существенные изменения, в которые он не стал посвящать Ахшарумова.

Ахшарумов, создав картину Бородинского сражения по первой версии Толя, уточнил от себя два существенных момента, касающихся «Шевардинского дела 24-го августа» и времени и места ранения Багратиона. По поводу первого обстоятельства сочинитель, явно не без влияния «Оправдательных писем», а, возможно, и личного общения с Барклаем де Толли, указал, что противник неожиданно атаковал именно левое крыло русской армии, что могло иметь самые печальные последствия: «...нечувствительно открыли неприятелю всю армию Российскую».

Касательно ранения Багратиона, автор сделал акцент на том, что этот «нещастный случай» произошел до первого нападения французов на батарею Раевского, а главнокомандующий 2-й армией был ранен именно в бою за Семеновские флеши. Следуя почти слово в слово за описанием событий у флешей за Толем, Ахшарумов, после рассказа о контратаке этих укреплений 2-й гренадерской дивизией, перебил повествование собственным замечанием: «В сие время лишились мы князя Багратиона», что наводит на мысль, что у Ахшарумова, кроме Барклая де Толли и Толя, были и другие источники. Один из них также назван в работе А.Г. Тартаковского: генерал Ермолов. Именно он, ссылаясь на своих надежных осведомителей, указал в записках на конкретные обстоятельства ранения Багратиона: «Приспевший с 2-й гренадерскою дивизиею принц Карл Мекленбургский в помощь к войскам, ослабевающим в защите укреплений, остановил успехи неприятеля, но вскоре ранен. <...> Полковник князь Кантакузин убит. <...> Князь Багратион, боготворимый войсками, указуя путь бригаде полковника князя Кантакузина <...> получает тяжелую рану».

Книга Ахшарумова вышла незначительным тиражом и широкого распространения не получила. Достигнув чина генерал-майора, Ахшарумов скончался в возрасте всего лишь 45 лет. А.Г. Тартаковский справедливо отметил, что о нем «в 20-30-е годы мало уже кто помнил, а его исторические труды об Отечественной войне были настолько прочно забыты, что <...> в появившемся в «Северной пчеле» некрологе было сказано на сей счет вообще нечто невразумительное: «Ахшарумов был хороший офицер в деле военном и занимался литературою. В 1819 г. он издал книгу: «Известия о военных действиях Российской армии против французов в 1812, 1813 и 1814». Приписав, таким образом, Ахшарумову это издание <...>, к которому он не имел никакого отношения, автор некролога о действительно принадлежавших ему исторических сочинениях, не упомянул вовсе». Работа Ахшарумова осталась незамеченной в отечественной историографии Бородинского сражения.

* * *

Настоящим событием, и не только в России, стал выход в свет двухтомного сочинения генерал-майора графа Д.П. Бутурлина «История нашествия Императора Наполеона на Россию в 1812 году» (СПБ., 1823-1824. 4.1-2), изданная годом ранее на французском языке в Париже. Бывший в 1812 г. подпоручик квартирмейстерской части стал автором одного из серьезнейших трудов, посвященных достопамятной кампании. Сочинение Бутурлина, написанное по горячим следам, с широким использованием как русских, так и иностранных источников, с одной стороны, отразило эмоции, переживания и пристрастия человека, лично участвовавшего в описываемых событиях, с другой стороны, эта книга до сих пор не утратила для специалистов научного значения. В основу труда Бутурлина, как доказано

А.Г. Тартаковским, легли материалы, собранные Толем, при котором прежде Бутурлин состоял в качестве переводчика. Как и Жомини, Бутурлин работал по указанию Александра I. Для Толя выход в свет этой книги, в которой он принял пусть не слишком заметное, но значительное участие, явилось авторским триумфом. События Бородинского сражения, от избрания позиции, толкования намерений русского командования, хронометрии боевых действий и до оценки итогов битвы были заимствованы из второй версии «Описания» Толя. При сопоставлении сочинения Толя с текстом главы, посвященной Бутурлиным Бородинскому сражению, становится заметной вероятная причина, по которой Толь избегал авторства значительных по объему трудов: «самый образованный офицер» был начисто лишен литературного таланта, главная ценность его сочинений о Бородине состояла в том, что они являлись источником, созданным авторитетным участником событий. Дополнительный вес его трудам придавали карты, вычерченные по его же наметкам. Именно Толь давал указания, как расположить на карте местности войска обеих армий полковнику А.И. Хатову, подготовившему карты и для сочинения Бутурлина.

Рис. План позиции при селе Бородине, составленный полковником А.И. Хатовым (1820-е гг).

В сочинении Бутурлина высоко оценивался факт назначения Кутузова главнокомандующим; при этом автор был прекрасно осведомлен об отношении к нему императора. Автор подробно перечислил приоритетные качества полководца в той ситуации, когда «беспрерывные отступления, доселе производимые, отчасти уменьшили доверенность армии к своим начальникам». Упоминание о неблагополучии морального духа армии в начальный период войны было смелым и откровенным поступком со стороны автора, принимая во внимание, что книга Бутурлина создавалась по повелению Александра I. Панегирик полководцу Бутурлин закончил словами, указывающими на наличие в армии лиц, недовольных назначением: «...Малое число тех, которые по личной вражде были противниками великого мужа, не осмелились обнаружить своего мнения в сей торжественный час, когда, облеченный несомненными знаками доверенности Отечества, он готовился вступить на бессмертное поприще, для его старости Провидением предназначенное». Бутурлин, именуемый в советской историографии дворянским историком (с отрицательным значением этого слова), указал на то, что Кутузов был облечен знаками доверенности Отечества, опустив при этом первую часть формулировки — «Государя и Отечества».

Историк считал сомнительными шансы Кутузова защитить Москву, основательно полагая при этом, что и дальнейшее продолжение отступления было так же невозможно по ряду причин: «...Угасло бы и потерялось драгоценное чувство восторга, которое прибытие нового Главнокомандующего воспламенило во всех сердцах. Впрочем, надлежало еще принять в уважение и то, что если армия была не столь многочисленна, чтобы могла надеяться на верную победу, то была достаточна к тому, чтобы сильно оспаривать оную и причинить неприятелю значительный урон, тем для него чувствительнейший, что, быв удален от средоточия могущества своего, он не имел средства заменить потерь». Рассуждение, весьма сходное с этим отрывком из книги Бутурлина, в 1839 г. появилось и в переиздании «Описания» Толя.

Бутурлин подчеркнул, что, решившись на генеральное сражение, Кутузов «привел в действо намерение генерала Барклая де Толли», чем отверг версию о наличии у последнего «скифского плана», предусматривающего последовательное отступление чуть ли не «до брегов Волги».

Описывая позицию при Бородине, Бутурлин явно преувеличил масштаб фортификационных работ на левом фланге, вовсе не упоминая о перемене позиции этого участка фронта. Батарея Раевского («большая батарея в виде люнета»), так же, как и Семеновские флеши, представлены у него значительно укрепленными. Время начала и окончания инженерных работ при этом не оговаривалось. Назначение Шевардинского редута объяснено строго по Толю: «...Дабы удобнее было наблюдать движение неприятеля против левого фланга и затруднить наступление колонн, то в 900 саженях перед фронтом построен был редут на кургане». Автор почти вдвое уменьшил расстояние, отделяющее редут от основного расположения русской армии. Причина нападения неприятеля на Шевардино у Бутурлина та же самая, что и у Толя: «Огонь, производимый из редута <...>, равно и российскими стрелками, засевшими в оврагах и кустарниках правого берега речки Колочи <...>, весьма обеспокоивал прохождение неприятельских колонн по большой дороге». Бутурлин даже утверждал, что Наполеон приказал атаковать укрепление, «выведенный из терпения потерями, еще до сражения понесенными его войсками».

Историк, как и Толь, не стал давать каких-либо пояснений расположению русских войск перед битвой 26 августа; таким образом, скопление значительных сил русских на правом фланге по-прежнему оставалось без комментария.

Хронометрия битвы выдержана Бутурлиным в соответствии со второй версией Толя, включая последовательность двух важных событий: атаки на батарею Раевского и ранения Багратиона. Вслед за Толем Бутурлин приписал дивизии Фриана участие во второй атаке на флеши задолго до их окончательного захвата неприятелем. Полки 2-го пехотного корпуса Багговута, согласно Бутурлину, вступили в бой за эти же укрепления задолго до ранения «Второго Главнокомандующего» и прибытия 3-й пехотной дивизии Коновницына.

Обстоятельства ранения Багратиона в сочинении предварялись фразами: «Битва продолжалась уже близ шести часов <...>. Сражение при деревне Семеновское опять возобновилось с беспримерным ожесточением». Где именно был ранен Багратион - при защите ли флешей или же самой деревни - из текста неясно, какими войсками он предводительствовал после шести часов кровопролитной схватки, также не уточнялось. В рассказе нет места подвигу дивизии Коновницына, отбившей флеши в последний раз четвертой атакой. По словам Бутурлина, заслуга Коновницына заключалась лишь в том, что он «принял тотчас начальство, упраздненное отсутствием князя Багратиона» и сразу же отвел войска за овраг. По версии Бутурлина, ранению Багратиона предшествовали: атака на батарею Раевского и ее отражение Ермоловым, распоряжение Кутузова о рейде Уварова и Платова, сделанное с целью оттянуть войска неприятеля от флешей.

После выхода в свет сочинения Бутурлина роль Кутузова упрочивалась, его влиянию на ход событий при Бородине придавался исключительно положительный смысл. Н.А. Троицкий справедливо заметил: «Категорические суждения, будто концепция Бутурлина «всячески принижала и затушевывала роль Кутузова», неосновательны». Картина же самого сражения вследствие введения деталей, заимствованных из документов и сочинений иностранных авторов, становилась все более запутанной. Искаженная хронометрия битвы, смещение в последовательности событий практически исключали возможность разобраться в логике боевых действий и соотнести их с распоряжениями как русского, так и французского командования.

* * *

В главе, посвященной отечественной историографии, естественно и необходимо обратиться к работе известного ученого К. Клаузевица; эта работа носила не только, историко-описательный но и военно-теоретический характер. Хотя этот труд был опубликован в Германии и его автор «природный» немец, в течение краткого времени в 1812 г. находившийся на русской службе, работа имела прямое отношение к русской историографии. С 1-й армией Клаузевиц прошел путь от Немана до Бородина. Он состоял при советнике Александра I К. Фуле, затем перешел на службу во 2-й кавалерийский корпус генерала Палена (Корфа), при Бородине состоял при принце Гессенском и участвовал в кавалерийском рейде Уварова и Платова. Клаузевиц не владел русским языком, что ограничивало его общение со своими временными сослуживцами, за исключением тех, кто говорил по-немецки. Сюда относились: Толь, Барклай де Толли, Беннигсен, Вольцоген, П.П. Пален, Евг. Вюртембергский. Именно на беседах с ними строились многие выводы и умозаключения офицера - теоретика военного дела. Находясь в положении «глухонемого», который больше видел, нежели слышал, Клаузевиц составил интересные «натурные» зарисовки Бородинского сражения, существенно отличавшиеся от тех, которые были сделаны людьми, более погруженными в деятельность, чем в созерцание. Как ученый, он вникал во многие детали, искал ответы на вопросы, не особенно интересовавшие отечественных историков.

Несмотря на дружеские отношения с Толем, Клаузевиц был не менее амбициозен в самооценке, что проявилось в высказанном им мнении по поводу позиции, избранной при Бородине. Он оценил ее довольно оригинально, признав, что она «являлась парадной в том смысле, в котором этот термин применяется к лошадям, которые на первый взгляд обещают больше, чем могут дать». Автор признавал, что Россия вообще «бедна позициями», вследствие чего «полковник Толь не был в состоянии найти лучшей позиции, чем при Бородине». При явной симпатии к Толю, Клаузевиц беспристрастно признал факт первоначального неудачного расположения левого крыла, почти параллельного движению противника, и соответственно «не перпендикулярного пути отступления». Наличие крупных сил на правом фланге представлено им как «бесполезное распыление сил», так как «положение в целом слишком привлекало французов к левому флангу». Инженерное оснащение позиции левого крыла получило объективную оценку: «Ни одно из этих укреплений не могло выдержать серьезного штурма.<...> Все же надо сказать, что укрепления внесли свою долю в сильное и мужественное сопротивление, оказанное русскими».

В работе Клаузевица содержится свидетельство, подкрепленное теоретическими рассуждениями, о чрезвычайной плотности боевых порядков на левом фланге, что идет вразрез с традиционной критикой в адрес Кутузова, согласно которой не удавалось во время перебрасывать войска к угрожаемому пункту на левом фланге. Согласно Клаузевицу, реализация предложений Барклая и Беннигсена о сокращении фронта еще больше усугубила бы тесноту среди войск, размещенных, по выражению автора, «в затылок друг другу». Клаузевиц сообщал: «...Русская армия дралась в тот день в беспримерном по глубине и тесноте построению. Столь же тесно, а, следовательно, так же глубоко построилась и французская армия». Именно этим Клаузевиц объяснял значительные потери обеих сторон, одновременно полагая невозможность прорыва русского фронта, потесненного «от 1500 до 2000 шагов». В оценке значения боя за Шевардинский редут Клаузевиц согласился с «русской» версией, очевидно, потому, что мог судить обо всем, там происшедшем, только со слов Толя, версия которого наложила отпечаток и на это сочинение. Автор считал для себя необходимым время от времени делать следующие оговорки: «Автор не раз беседовал на эту тему с полковником Толем» и т.д. С точки зрения хронометрии битвы работа Клаузевица мало информативна, так как он мог судить лишь о том, что делалось у него на глазах, но о боевых действиях у деревни Семеновское, очевидцем которых он не был, у него сложилось довольно четкое общее представление, которого, пожалуй, недоставало отечественным историкам: «Весь ход сражения был чрезвычайно прост. Ввиду того, что Тучков помешал охвату левого крыла, французы стали напирать перпендикулярно на центр и левый фланг всей тяжестью своих масс».

Клаузевиц выстроил интересную схему последовательности событий, которые он логически увязал с результатами обороны левого крыла. Приводимые им сведения неоднократно ставили в тупик отечественных историков, придерживающихся традиционной версии. Так, о замысле флангового рейда кавалерии Уварова и Платова, сообщалось следующее: «Автор <...> находился в свите своего генерала как раз у Кутузова, когда подъехал полковник Толь. Последний только что вернулся с левого фланга и сделал доклад Кутузову, что дело обстоит превосходно и что князь Багратион отбил все атаки. (В первые два часа боя иначе и быть не могло). В этот же момент пришло донесение, что Мюрат взят в плен в центральном укреплении. <...> Это вызвало взрыв энтузиазма и под радостным впечатлением благоприятного оборота, которое принимало сражение, полковник Толь доложил Кутузову предложение принца Гессенского <...> Решение относительно этой диверсии было принято между 8 и 9 часами утра». Клаузевиц мог не понять, что в этот момент Багратион был уже ранен и флеши были отбиты Коновницыным, но время отражения первой атаки на батарею Раевского он указал довольно раннее.

Книга Клаузевица, по праву считающаяся одним из серьезных исследований о событиях 1812 г., также не оказала существенного влияния на отечественную историографию первой половины XIX в., хотя ее содержание могло существенно повлиять на уточнение многих эпизодов Бородинской битвы.

* * *

В 1837 г. к 25-летию Бородинского сражения был переиздан труд Бутурлина, но уже тогда стала очевидной необходимость создания нового описания кампании 1812 г. основанного на более широком привлечении источников. Это касалось и такого значительного события, как Бородинское сражение. К этому времени за границей были опубликованы сочинения Жомини, Пеле, Клаузевица, Н.А. Окунева, пользовавшиеся достаточной известностью в России. Пеле и Клаузевиц высказали серьезные замечания в адрес Бутурлина, поставив под сомнение многие положения «русской» версии Бородинского сражения: роль Кутузова при Бородине, его влияние на избрание позиции, расположение и перемещение войск, ход боевых действий. Сомнению подвергался результат битвы: требовались новые доводы для доказательства победы русской армии, так как рапорт Кутузова от 27 августа даже в купированном виде не содержал достаточно сильных аргументов, по сравнению с 18-м бюллетенем Наполеона. Пеле поставил создателей «русской» версии в затруднительное положение, проявив осведомленность в отношении рапортов Кутузова, не упоминаемых ни Толем, ни Бутурлиным. В своей статье Пеле опубликовал распоряжения Наполеона маршалам накануне битвы, из которых уже можно было понять логику действий атакующей стороны и связать ее с ответными действиями русских войск. Публикация им же рапорта генерала Фриана, вкупе с другими документами, указывала на необъяснимые хронометрические смещения «русской» версии. Все это надлежало принять к сведению автору, которому предстояло создать очередное масштабное сочинение о битве при селе Бородине.

В 1839 г. версия Толя, опубликованная в «Отечественных записках», была вновь переиздана отдельной брошюрой на русском, немецком и французском языках. В статье А.И. Сапожникова «Бородинский футляр «из библиотеки генерала Ф.Ф. Шуберта» высказано, на наш взгляд, убедительное предположение, что это переиздание было предпринято в преддверии Бородинских торжеств специально для гостей, приглашенных на празднование. Сапожников обратил внимание на то, что эта брошюра не имеет отметки «Печатано по Высочайшему повелению». Далее автор сообщает: «Более того, на ней нет и обязательного для того времени цензурного разрешения, что позволяет делать самые различные предположения об обстоятельствах ее выхода в свет».

Если в книге Бутурлина описание сражения по объему почти в пять раз превосходило этот же сюжет в сочинении Ахшарумова, то две главы, посвященные Бородину в труде «русского Гомера» Михайловского-Данилевского смело можно назвать «летописью величайшего побоища». Его четырехтомное «Описание Отечественной войны 1812 года», составленное по повелению императора Николая I, увидело свет в 1839 г., когда в России торжественно отмечалось 25-летие взятия Парижа. Именно эта дата, по мысли русского правительства, подвела окончательный итог военному столкновению между Россией и наполеоновской Францией. Сознавая ответственность за исполнение полученного в 1836 г. заказа, Михайловский-Данилевский провел огромную подготовку для написания этого труда. Выбор императора не только льстил ему как историку и литератору, но эта работа отражала его собственные интересы и пристрастия. В 1812 г. Михайловский-Данилевский уже чувствовал значимость всего происходившего; потому тогда же у него зародилась мысль «создать описание событий тех дней от приезда М.И. Кутузова к армии в августе 1812 г. до остановки войск в Тарутинском лагере». Тогда же будущий историк стал создавать собственный архив, где накапливались документы по теме, которой он посвятил всю жизнь. Существующее в историографии разделение историков на дворянских, буржуазных, советских, быть может, не лишено некоторой логики, но препятствует воздать должное усилиям Михайловского-Данилевского, затраченным на создание сочинения, которое, по словам современников, «являлось самым любимым произведением ученого».

Особый интерес для нас представляют главы, посвященные Бородинскому сражению. Михайловский-Данилевский был первым, кто широко использовал в своей работе кроме официальных документов (рапорты, переписка) воспоминания участников битвы, составленные по его просьбе. Среди тех, кто поделился с сочинителем своими памятными впечатлениями были А.И. Горчаков и М.С. Воронцов, П.А. Козен и И.Ф. Паскевич, М.С. Вистицкий и А.А. Щербинин, А.П. Никитин и Н.И. Лодыгин, К.А. Крейц и П.П. Коновницын, Д.Н. Болговский и И.Т. Родожицкий, а также В.И. Тимофеев. В коллекции ВУА сохранились и ранние записки Раевского, адресованные Жомини, дневник Сен-При, погибшего в 1814 г., список «Изображения» Барклая де Толли. Дневниковые записи Михайловского-Данилевского позволяют сделать вывод, что он был также в курсе мемуарного творчества Беннигсена и Ермолова. Если бы не усилия историка, круг мемуарных источников, связанных с Бородино, оказался бы очень ограниченным. О том, что в поле зрения Михайловского-Данилевского находились все основные документы по сражению, включая и рапорты военачальников, позволяет утверждать документ, обнаруженный С.А. Малышкиным: «Подробная выписка из каталога секретного архива», где сам ученый назвал «лучшие материалы для описания Бородинского сражения» - рапорты Барклая де Толли, Коновницына, Дохтурова, Раевского, Багговута, Сиверса. История создания «Описания Отечественной войны 1812 года» позволяет утверждать, что историк использовал в своей работе сочинения Толя и длительное время пользовался его консультациями. Именно у него Михайловский-Данилевский, вопреки известным ему источникам, позаимствовал хронометрическую схему событий.

Михайловский-Данилевский употребил еще один собственно авторский прием в описании битвы: он конкретизировал расписание войск, вступавших в сражение. По его версии, сначала в бой за флеши вступила 3-я пехотная дивизия Коновницына, а затем отдельно — бригада Ревельского и Муромского пехотных полков, входивших в состав этой дивизии. Историк указал также в числе подразделений, сражавшихся на флешах, 8-й пехотный корпус Бороздина 1-го, затем - отдельно 2-ю гренадерскую дивизию, входившую в этот корпус, и, наконец, Астраханский гренадерский полк, входивший в состав 2-й гренадерской дивизии. Есть основания полагать, что Михайловский-Данилевский сознательно заимствовал хронометрию описания битвы у своего бывшего сослуживца и начальника. Сам он был знающим, внимательным, преданным теме человеком и историком. Он не мог не обратить внимания на выстраивающуюся по собранным им же документам картину событий. Из них следовало, что войска 8-го пехотного корпуса вступили в сражение раньше, чем дивизия Коновницына; Коновницын прибыл к месту боя после ранения Багратиона, а генерал Раевский, согласно его рапорту и воспоминаниям, был также атакован позже, чем был ранен Багратион. Это же следует из «Изображения» Барклая де Толли, на которое Михайловский-Данилевский по указанию Николая I составлял отзыв, где он объяснил причины, по которым этот документ, возникший гораздо раньше многих мемуарных источников, так и не попал на страницы официальных изданий. Историк писал императору: «Ничтожные слабости, мелкие сплетни оттеняются желчною насмешкою, и ругательства и поносительные слова на всех неприязненных Барклаю людей. <...> Как радостно воспользовался бы историк <...> запиской Барклая де Толли, если бы при высоком самоотвержении человека стоящего выше мелких расчетов оскорбленного самолюбия, беспристрастно изложил он свои ошибки, указывал на свои заслуги и отдал справедливость делам своих соперников. Можно ли верить беспристрастности Барклая де Толли при его явно односторонних описаниях, если при том в его записке не видим ни порядка в идеях, ни полноты в изложении, пропущено важное, говорится о неважном, и все дополняется бранью, недостойною высокого назначения, ни того о ком писано, ни того, кто писал, ни того великого дела, к которому были они призваны». У Михайловского-Данилевского так же, как и у Толя, была своя логика. «Голос страстей не может быть допущен в историю», — считал историк, а в отношении Кутузова со стороны его бывших соратников «страсти» были слишком очевидны.

Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 572; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!