О транспортных связях и путях сообщений



Самым главным и устойчивым дорожным сообщением являлись зимние дороги, санный путь. Они прокладывались по рекам, озёрам, болотам; зимой на санях можно было проехать куда угодно. В это время перевозили основные массы грузов:

1. Вывозка леса на полои из лесных делянок для сплава весной по воде.

2. Вывозка сена из лугов, к которым летом невозможно было подъехать.

3. Поездки с товарами для торговли в дальние сёла и города.

Все зимние дороги — как дальние, так и местные — вешились; ставили с обеих сторон дороги вехи на расстоянии метров 30-40. Это в основном еловые большие лапы, реже — сучья-подрост других деревьев, кустарников. Делалось для того: когда дорогу заметало в пургу-метель, чтоб видны были ориентиры дороги, не сбиться с дороги, не заблудиться. За этим строго следили как местные, так и высшие власти. Как устанавливались зимние дороги, так сразу проводилась эта работа в пределах границ деревни, волости, уезда.

Вторым, не менее важным, было водное сообщение. Оно, наверное, являлось самым древним. Поскольку у нас были большие весенние разливы и множество рек, то на этот вид транспорта ложился большой объём грузоперевозок и сообщений, а самым главным являлся сплав леса.

При возникновении пароходств (примерно с 1870-80 гг.) по р. Костроме до Буя ходили пароходы с остановкой на Остром Колене — в двух километрах от с. Спас — для жителей наших деревень. В Куникове и у Мискова также были остановки. В близлежащие деревни, в г. Кострому весной и летом ездили на лодках. Летом поездки на колесе в большей части были затруднены в связи с отсутствием хороших дорог, а в сырую, дождливую погоду можно было проехать только верхом. Исключением была дорога в Кострому, где её немного подправляли, заваливали канавы, делали мосты и т.д.

Самым приятным транспортом старики почитали водный, говорили: «На лодке не тресёт, и товар не мнётся, не растресается, и дорога не пылится».

О службе в армии

К службе в царской армии наши старожилы относились с достоинством, видимо, проводилась определённая работа властями, обществом и церковью. Служить в армии считалось священной обязанностью каждого крестьянского сына. Не было каких-то злостных уклонений от службы.

Правда, не брали в армию одиночек у престарелых родителей и по медико-физическим показаниям. Отслужившего в армии парня считали за полноценного мужчину. Кого не брали в армию по физическим недостаткам, того называли «браковка» (белобилетник). Девицы таких парней не любили, провожаться избегали и замуж выходили неохотно, по нужде. Девица, вышедшая за такого парня, говорила: «Всё мужичок, не соломы пучок».

Служившие мужики каждый о своей службе рассказывал с достоинством: кто о Брусиловской армии, кто об уланском полке, кто о броненосце «Громобой», кто о флотском экипаже Кронштадта. Надо отметить, многие наши ребята призывались на флотскую службу — как в царское, так и в советское время. Многие за службу в деревне получили прозвища: Варяга, Стестель, Микада, Ермак, Фельдфебель, Улан, Гусар, Моряк Елисеев.

Призыв в царскую армию в мирное время проходил, видимо, один раз в год — осенью, на праздник Козьмы и Демьяна. Призывников сразу стригли наголо. С этого времени они назывались рекрутами, до отправки в часть. Они гуляли-рекрутились, не работали, ходили по гостям друг к другу в деревни и к родственникам. Вот какие они пели песни рекрутские:

Брат, забрили, брат, забрили

Наши головы с тобой,

Брат на брата посмотрели,

Покачали головой.

 

Как Козьма-Демьян придёт —

Нас Московец <*> повезёт.

Повезёт на вороной,

Не воротишься домой.

Повезёт на сивенькой —

Расставайся с миленькой.

 

Прощайте, Спас, Ведёрки, Вёжи,

Кострома — больши дома,

Прощайте, милые девчонки,

От вас уеду я.

<*> Московец — это был в 1910-15 гг. деревенский староста, Московцев Александр Филиппович, житель деревни Вёжи, на которого возлагалась отправка рекрутов.

 

Провожали всей деревней за Спас до городской дороги со слезами и с песнями под гармошку.

 

О революциях и дезертирстве

Революции — как Февральская 1917 г., так и Октябрьская — особых перемен в жизнь наших сёл и деревень не принесли. Как занимались люди своим хозяйством, так и продолжали. Они первоначально коснулись только столицы — власти и армии. Такой информации, как сейчас, не было, и её приносили возвращающиеся с фронтов солдаты.

Вот как рассказывал наш отец. В армию он был призван в 1915 г. Служил в 16-й кавалерийской дивизии, 3 м егерском эскадроне. Сумел понюхать пороха и покормить окопных вшей. Был под местечком Стоход, на реке Стоход травлен газами, лежал 2,5 месяца в Гродненском госпитале.

Февральскую революцию встретили так: находясь на фронтовой линии под г. Ковелем, боевых действий не вели, некоторые солдаты бегали в немецкие окопы для братания. В конце марта командующий дивизией генерал-лейтенант Володченко был вызван в Главный штаб в Москву или Петербург. Оттуда приехал в штатской одежде и в шляпе. После проведённого с офицерами совещания произошло следующее: обращение к офицерам и генералам «Ваше благородие» отменили, а ввели обращение «господин генерал-полковник, штабс-капитан». Честь отдавать офицерам и солдатам полагалось только во время службы. За рукоприкладство офицеров полагалось судить трибуналом. Тех, кто прослужил долго, за хорошую службу предлагалось отпускать домой на 3 недели (без дорог). Очереди на отпуск не было, отпускали по жребию. В каждом взводе бросали жребий. В отпуск тех, кто хотел, отпускали с оружием — винтовками.

Такой жребий выпал и отцу: 8-го апреля 1917 г. он выехал с позиции. Отбывших дома срок отпуска солдат военные власти Костромы в прежнюю часть не отпускали, а, видимо, формировали в Костроме свою воинскую часть. Признав у него плохое зрение, положили на долечивание в госпиталь на Муравьёвке, потом признали негодным к строевой и направили в пожарную команду, которая организовывалась в наших трёх деревнях как полувоенное формирование.

Прибывавшие с фронта солдаты не спешили являться после отпусков и роспуска старой царской армии в военкоматы, где уже формировалась Красная Армия. Они не знали, за кого они будут воевать, да и чего им надо было завоёвывать? Большинство уже воевавших солдат и призывников не являлись на сборные пункты (военкоматы).

Это уже шёл 18-й год. В сёла-деревни были направлены конные отряды красноармейцев для отлова дезертиров. В это время уже вовсю полыхала гражданская война. Мятежи вспыхнули во многих местах России. И особенно — в Ярославле. Поэтому, видимо, были приняты жесточайшие меры по борьбе с дезертирством. В наших трёх деревнях дезертирствовали человек 10-15 от 2-х месяцев до полугода. Скитались по лесам, ночевали в овинах, на хмельниках, в речных и озёрных избушках, в стогах. По дорогам днём и ночью шныряли конные разъезды красноармейцев. Как рассказывала мать, в Ведёрках у амбаров стояли их палатки, была коновязь для лошадей. У кого были дезертиры, отбирали скот, баранов на еду.

По вечерам красноармейцы устраивали пляски, пели песни. Рассказывали, один черкес (или грузин) плясал лезгинку с бутылкой на голове, а какой-то силач перебрасывал у весовой 2-х пудовую гирю через воз с сеном. Жители деревни, дети ходили на них смотреть. Красноармейцы знакомились с местными девицами, провожали их и тем самым получали сведения о дезертирствующих.

Среди красноармейцев были русские, украинцы, кавказцы и латыши — эти были особо злостные. Видимо, те меры не приносили успехов борцам за советскую власть, и они решили ужесточить меры воздействия. Так, летом 18-го или 19-го года в с. Куникове были расстреляны 19 человек дезертиров и просто попавших под горячую руку людей. Тогда был расстрелян и двоюродный брат моего отца Пискунов Михаил. Он в армию не призывался, был одиночка у матери. Шёл в один летний день от Спаса, видимо, с сенокоса, его догнал конный отряд. Схватили, связали руки и повели в Куниково. Там без суда и следствия расстреляли у церкви <*>.   <*> После расстрела была объявлена амнистия дезертирам, и многие из них пошли служить в Красную Армию.
Может, в это время или раньше при таком методе борьбы с дезертирством были сожжены с. Саметь и Сельцо, где дезертирство стало угрожать положению советской власти <*>. Там многие жители ушли в отряд-банду так называемого Кости Озерова. Это был лихой царский офицер, видимо, сотрудничавший с организаторами Ярославского мятежа. У него был отряд около сотни лошадей. В местечке Омутское-Ожёга был в лесу стан на реке Касти. Это в середине четырёхугольника — в расстоянии от Петрилова, Бухалова, Привалова и наших деревень 8-10 км. Рассказывали старики, он делал набег на поезд около ст. Путятино Северной железной дороги (около Данилова) и, разоружив конвой, забрал часть оружия.   <*> Точные даты см. в статье М.А.Лапшиной «Гражданская война в Костромской губернии 1918-1919 гг.» настоящего альманаха. (Прим. ред.)

Биография его такова. Уроженец д. Привалово Ярославской губернии. В царской армии служил в Петербурге, в лейб-гвардии, по характеру был вспыльчив и горяч. Однажды ударил старшего офицера в лицо, сидел на гауптвахте; там ещё что-то совершил, его судили; сидел в тюрьме в Петрограде, бежал оттуда, прихватив с собой полковую кассу; был пойман в Костроме и посажен в тюрьму на ул. Русиной, тоже бежал. А в годы дезертирства, видимо, при поддержке организаторов Ярославского мятежа и заговорщиков по борьбе против советской власти организовал отряд так называемых «зелёных».

Как рассказывали наши старики, в отряде наших дезертиров не было, хотя он приглашал некоторых — отказались. В основном были мысовые; это Шунга, Яковлевское и их деревни. Один из его помощников был из Шунги — Пашков. Из Самети, Петрилова, Шемякина были многие, из ярославских деревень. Ещё помощником у него был из Шемякина некто Саблин.

Наши дезертиры по 3-4 человека скитались около своих деревень, по вечерам-ночью в овины им приносили еду. Иногда приходили в деревню, когда отрядов не было. Но однажды, скитаясь по лесу, Павел Иванович Халатов, Анатолий Павлович Мошкин и Иван Мазайхин наскочили на дозор Озерова, их задержали; оружия у них не было; Иван Мазайхин знал Костюху, и его отвели к Озерову в шатёр на допрос. Костюха расспросил Ивана: «С кем бродишь? Давно ли был в Вёжах? Где стан красных? Сколько лошадей? Кого из дезертиров поймали? Что сделали?» Потом предложил Ивану остаться в отряде, тот отказался и услышал от Озерова слова: «Вешаю замок на губы», т.е. «Молчать, никому ни слова». Когда наши пробирались обратно, на открытом месте, между Баранью и Лунковым, их засёк отряд красных и открыл по ним пулемётную стрельбу; они ползли по кустам, по траве, в это время Павел Ивановович Халатов потерял штаны.

Этот эпизод позднее вошёл в местный фольклор. Уже в колхозное время где-то на перекуре или в рыбацкой избушке, при рассказах и воспоминаниях, мужики, как бы подначивая Павла Ивановича, говорили: «Уж ты, Паша, расскажи, как штаны потерял, когда от Кости Озерова бежали».

После гражданской войны Озеров исчез, говорили: «Как в воду канул». А рассказы, легенды про его действия остались в народе до сих пор.

Годы НЭПа (1922-30 гг.)

Революция и гражданская война особой разрухи в наши сёла не принесли, жизненные обустройства сёл не изменились. Наоборот, некоторые декреты советской власти улучшили положение сельских жителей. Так, например, всем, кто служил в Красной Армии, по декрету Ленина выделялся бесплатно лес для строительства домов, амбаров и т.д. Улучшилась работа сельскохозяйственного общества и кредитного товарищества. Наделами земли как пользовались, так и осталось, без переделов. Торговля рыбой, сеном, лесом оставалась по-прежнему свободной.

Возросла встречная торговля, из города развозили продавать ткани, одежду. Была организована продажа в кредит швейных машинок фирмы Зингер, которые развозили по деревням сами продавцы. За проданную рыбу торговцы привозили яблоки ящиками, муку (крупчатку и американку), расфасованную в синие мешочки по пуду.

В эти годы было построено много новых домов в деревнях, в основном кирпичных, так как кирпичные заводы были: 1 — в Вёжах; 1 — в Овинцах, который в год давал 150-180 тыс. штук кирпича; и было 2 завода в Куникове. Была создана в Ведёрках опытно-агрономическая лаборатория по выращиванию хмеля, которую организовал бывший пленный чех Конопасек Антон Францевич.

В Вёжах была построена общественная чайная, которая служила Народным домом, днём там пили чай — как местное население, так и проезжие, а вечером давали концерты самодеятельные артисты, которые приезжали из города, Куникова, Яковлевского, Самети и т.д. Была и своя самодеятельность в наших деревнях. Всё это не ущемляло церковную службу — в церковь как ходили, так и продолжали ходить.

В сёлах стали появляться средства механизации. Так, в Караваевской коммуне в 1925-26 годах появились первые конные косилки и грабли. Как не раз отмечал наш отец, это время жизни было самое лучшее за всю его жизнь.


Дата добавления: 2019-09-13; просмотров: 142; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!