Историческая мысль эпохи развитого средневековья

Конец XI - XV вв.)

 

С середины XI в. обнаруживаются первые признаки экономического и культурного перелома. Рост производительных сил, сосредоточение ремесленного производства в городах, развитие межгородской и межрайонной торговли, становление товарно-денежной экономики – всё это разрушало натурально-хозяйственную замкнутость и политическую обособленность феодальных мирков. Тем самым подготавливалась почва и для появления наряду с монастырскими областными анналами и всемирными хрониками больших летописных сводов и монографий посвящённых истории одной страны.

Борьба между светской властью и папством также наложила яркую печать на историографию, так как породила широкую полемику, в которую были включены и историки. В пылу полемики заострялись формулировки, выдвигались смелые взгляды на церковь и государство, широко использовались официальные документы и делались ссылки на подлинные или вымышленные исторические прецеденты.

Знакомство Европы с Востоком в ходе крестовых походов стало началом её «пробуждения» не только в материальном, но и духовном плане. Из Византии и мусульманского Востока проникают элементы эллинистической и арабоязычной науки, труды Платона, Аристотеля и его восточных комментаторов. Одновременно усиливается интерес к латинской классической литературе. В городах Италии впервые на Западе организуются школы для мирян. В конце XII в. возникают первые университеты – в Париже, Болонье, Оксфорде.

В истории становления средневековой культуры XII в. занимает, пожалуй, самое видное место. Именно тогда получили завершение или приняли ярко выраженные формы такие её черты, как символизм, т.е. отыскивание в видимых явлениях скрытых признаков божественной воли, иерархическое представ­ление о мире, схоластический абстрактно-рационализирующий метод научного мышления, вступающий в борьбу с мистико-аскетическим направлением. Хотя в историографии эта борьба, про­исходившая на высотах философии, получала очень неравномер­ное, можно сказать, спорадическое отражение, однако и здесь можно заметить отчетливые признаки поступательного движения. Следуя за рационалистической философией, историческая мысль делает первые шаги, выводящие ее за границы аскетического отношения к миру и религиозно-назидательных задач историче­ского повествования. Историк втягивается в мирские интересы, определяет своё отношение к событиям не по окостеневшим традиционным схемам, а сознательно, в соответствии со своими социально-политическими пристрастиями. Один порывает с дуа­листической и провиденциальной августиновской концепцией истории (Иоанн Солсберийский), другой обнаружи­вает острокритическое отношение к авторитетным источникам (например, Гвиберт Ножанский или Уильям Ньюбургский); мно­гие, не довольствуясь хронологической регистрацией событий, начинают комбинировать факты, устанавливать причинные связи между ними, обращать внимание на предпосылки и мотивы дей­ствий масс и отдельных личностей (Оттон Фрейзингенский). В ряде работ можно найти и реалистические картины быта, и понимание социально-политической и экономической обстановки, и живые портреты исторических деятелей (Ордерик Виталий, Адам Бременский).

Упорядочивается и внешняя форма ряда исторических произведений в связи с их делением на книги и главы, появлением оглавлений, раскрывающих содержание каж­дой книги; улучшается стиль. Однако эти признаки прогрессив­ного развития нигде не встречаются в развернутом виде и все сразу; те или другие из них представляют достижения отдельных талантливых историков, но они не стали завоеванием целой школы или направления, не были закреплены в каком-либо теоретическом произведении.

Среди историков XII в. создателем новой исторической концепции был аббат одного из монастырей в Калабрии (юг Италии) Иоахим Флорский, живший во второй половине XII в. (ум. в 1202 г.). Иоахим ставит своей задачей на основании изу­чения закономерного развития общества в прошлом понять на­стоящее и предвидеть будущее. Это будущее, в противоположность Оттону Фрейзингенскому и учению католической церкви, он рисует не как конец мира и успокоение человечества в царстве небесном, а как наступление более совершенного строя здесь же, на земле. Римская империя и католическая церковь в её современном виде не являются, с его точки зрения, последней формой существования человеческого общества, а подвергнутся коренным изменениям и исчезнут задолго до конца мира. В качестве духовного лица и сына своего времени, Иоахим, естественно, представляет себе весь исторический процесс, как процесс развития христианской церкви.

Согласно учению Иоахима, человечество проходит в своём разви­тии три фазы. Первая фаза - это время «бога отца», когда общество держится только страхом, когда повиновение человека «закону» обу­словлено рабством. Эта фаза длится до появления Христа, но уже задолго до этого проявляются зародыши и развиваются эле­менты нового строя, «дабы старое не исчезло раньше, чем не будет посеяно и не взрастет, словно из земли, и не станет приносить плодов новое». Таким образом, между концом первой фазы и началом второй Иоахим уста­навливает нечто в роде переходного периода, получающего у него название initiatio - начало, подготовка.

Далее следует период, опре­деляемый организацией и расцветом христианской церкви. Это - время «бога сына», когда суровое рабство закону сменяется более мягким сыновним послушанием, или зависимостью. В этот период человек еще не свободен, хотя страх уже сменился сознательным повиновением, «дисциплиной». Следовательно, государство и церковь, как формы принудительной организации общества ещё необходимы. Но уже со времени зарождения монашества закладываются семена нового, третьего строя для которого характерна полная свобода духа. Дальнейшее развитие монашества создает предпосылки к переходу общества на высшую ступень – господства «святого духа». Когда этот переход осуществится, единственной связью, между людьми будут уже не страх и не дисциплина, а любовь; государство и существующая церковь с присущими им элементами наси­лия станут ненужными и исчезнут.   

 Учение Иоахима было осуждено последовательно тремя соборами, но до конца XIV в. оно давало историко-теоретическую основу многим еретическим движениям этого времени.

Начиная с XIII в. в европейском обществе значительно возрастает интерес к истории. Это привело не только к увеличению числа исторических произведений, но и к появлению новых жанров. Наряду с хрониками, анналами, хронографами и житиями святых, появляются краткие учебники по всемирной истории, историче­ские хрестоматии, употреблявшиеся для учебных целей и публиковавшиеся под своеобразными названиями «Цветов» и «Зерцал»; биографии отдельных королей и императоров, большие национальные исто­рии на национальных языках, наконец, истори­ческие мемуары, к числу которых можно смело отнести вос­поминания участника IV крестового похода Виллардуэна и воспоминания участника VI крестового похода Жуанвилля.

Жоффруа де Виллардуэн (ок.1150 – ок.1230), маршал Шампани - продиктовал (после 1207 г.) свои мемуары – «Завоевание Константинополя» - с яв­ной целью обелить себя и других вождей крестоносцев от всяче­ских упреков и обвинений. Одни факты он исказил, другие, о ко­торых ему не могло быть неизвестно, скрыл и, таким образом, представил действия руководителей похода в самом благоприят­ном свете. В то же время достоинство хроники Виллардуэна – в чёткости и высокой степени точности описания событий. Произведение имеет свою внутреннюю логику, хронологически упорядочена.

Кроме того, «Завоевание Константинополя» интересно ещё и в том плане, что оно написана представителем верхушки феодального общества и даёт возможность познакомиться с тем, как она воспринимала различные явления в политике и обществе. Как отмечает М.А.Заборов, «хроника маршала Шампанского – один из ранних примеров политической тенденциозности, искусно проводимой в чисто событийном, казалось бы, повествовании средневекового автора»[21].

В последней четверти того же столетия начал писать свои мемуары Жан де Жуанвилль (1225-1317), сенешал графства Шампанского, участник первого крестового похода Людовика IX. Это простодушный рассказ очень наблюдательного феодала о самом себе и своих впечатлениях в Египте, о битвах, о пребывании вместе с королем в плену у турок после разгрома французского войска. Впоследствии Жуанвилль дополнил свои мемуары несколькими анекдотами о Людовике IX, с которым он очень сблизился во время похода и плена, включил обширные отрывки из «Больших французских хроник», относящиеся к дея­тельности этого короля, так появилась «Книга святых слов и доб­рых деяний святого Людовика», которая при всех недостатках - повторениях, противоречиях в некоторых деталях - принадлежит к числу интереснейших произведений светской фео­дальной историографии XIII в.

Появление учебной литературы по истории связано с деятельностью монахов нищенствующих орденов, особенно доминиканцев. Ведя жестокую борьбу с еретиками, доминиканцы учли роль истории в подготовке опытных проповедников и инквизиторов; иными словами, они первые сознательно поставили историю, как отрасль знания, на службу интересам феодального строя. Авторами наиболее популярных исто­рических пособий были главным образом доминиканцы: Мартин из Опавы, Винцент из Бовэ, Бернард Ги и др. Все их исторические построения имели в своей основе августиновскую историческую концепцию.

Мар­тина из Опавы (умер в 1278) чешский доминиканец, архиепископ Гнезненский, является автором так называемой «Хро­ники пап и императоров», которая на протяжении нескольких веков являлась авторитетнейшим источником исторических сведений для большинства образован­ных людей, особенно для богословов и юристов. По своей сути произведение Мартина Опавского - это сухой учебник, в ко­тором центральное место занимают списки всех пап и императо­ров, нередко с указанием ошибочных дат и столь же ошибочных или легендарных сведений о событиях, относящихся к правлению каждого из них. Подбор материала и оценки исторических фактов выдержаны в ортодоксальном, инквизиторско-домиканском духе. Это обстоятельство, а также строгая си­стематичность изложения, параллельно дающего историю «цер­ковную» и историю «гражданскую» и, следовательно, облегчающего наведение справок, сделали хронику Мартина в глазах церковной иерархии образцовым историческим произведением. В XIV—XV вв. её неоднократно переделывали, дополняли и переводили на нацио­нальные языки - чешский, немецкий, французский, итальянский и др.

Таким же большим успе­хом пользовалась доXVI в. другая доминиканская компиляция - «Историческое зерцало» Винцента из Бовэ. Оно составляет третью часть обширного труда, которому автор дал название «Большое зерцало», известно так же как «Тройное зерцало». Первые две части «Большого зерцала» посвящены естествознанию и богословию. Все три части образуют в совокупности нечто вроде энциклопедии, дающей ясную картину всей суммы знаний, которыми должен располагать обра­зованный человек середины XIII в. Этим определяется культурно-историческая ценность произведения Винцента из Бовэ. По су­ществу же это не более, как довольно грубая компиляция необы­чайно начитанного и трудолюбивого монаха, поражающая своими огромными размерами.

Метод работы Винцента можно проследить по «Историческому зерцалу». Имея звание придворного чтеца (лектора) при Людо­вике IX, он получил доступ к большому собранию рукописей ко­ролевской библиотеки; с помощью других монахов он сделал из многих десятков, если не сотен, исторических сочинений обширные выписки, расположил их в весьма приблизительном хронологическом порядке, наконец, связал их своими дополнениями или просто соединительными фразами в некое единство – «всемирную хронику» от «сотворения мира» до середины XIII в. Следуя примеру одной из использованных им всемирных хроник – хроники Гелинанда (ум. 1227), Винцент добросовестно указывает свои источники, а собственным дополнениям предпосылает слово «автор». Это нововведение было первым проявлением систематического отделения цитат от собственного текста.

Наряду с этим обширным про­изведением в обращении находился и значительно сокращенный самим автором текст, которому он дал название «Дневник вре­мён» и который он включил в первую часть своего «Большого зерцала».

Третьим выдающимся произведением доминиканской историо­графии являются «Цветы хроник» Бер­нарда Ги (ум. 1331), инквизитора в Тулузе, позже епископа Лодевского. «Цветы хроник», иначе называемые также «Каталогом пап и императоров», по построению и общему характеру немно­гим отличаются от хроники Мартина Опавского, но содержат бо­лее точные сведения. Французский доминиканец обладал боль­шими критическими способностями и склонностью к преимущест­венному использованию документов. Развитию этих способностей и склонностей, нужно полагать, содействовал его многолетний инквизиторский опыт сыска и расследования дел заподозренных в катарской ереси. В ряде других произведений, особенно по исто­рии деятельности доминиканцев и организации их монастырей, Бернард Ги весьма добросовестно собрал во славу своего ордена и католической церкви материал, вполне достаточный, по словам Молинье, для того, чтобы осудить на его основании не «еретиков», а саму инквизицию.

С XIV в. наиболее экономически развитые страны Европы вступают в полосу затяжного кризиса, знаменующего начало разложения в этих странах феодального способа производства. В этих условиях для всей католической Европы имел большое значение кризис церковной организации во главе с папством. Сначала «Авиньонское пленение» пап, затем так называемая «великая схизма» в католической церкви, наконец, соборное движение первой половины XV в. – всё это расшатало влияние высшей церковной иерархии и ослабило позиции папства. В этой обстановке всеобщего кризиса происходит постепенное разложение традиционной средневековой историографии. Особенно заметен в XVI-XV вв. упадок основных видов монашеской исторической литературы - анналов, хроник, житий – на латинском языке. Монастырские скриптории перестают быть центрами исторической работы, уступая место историкам из немонашеского духовенства и, особенно, мирянам. Большое распространение получает рыцарская и городская хроники.

Рыцарская хроника, возникнув в период упадка этого военного сословия, имела своей задачей подчеркнуть величие рыцарства в качестве главного носителя воинских доблестей, показать его значение для славы и могущества короля. Наиболее значительные рыцарские хроники созданы авторами вышедшими из феодальных кругов Фландрии, Артуа и других владений герцогов Бургундских и получивших поэтому название историков «бургундской школы». Типичными её представителями был Ж.Лебель и Ж.Фруассар.

Жан Лебель (1290-1370), льежский каноник приобрёл известность как рыцарский поэт, дамский угодник и, несмотря на духовный сан, любитель всевозможных авантюр, в том числе и военных. За перо его побудили взяться, как он сам заявляет, «выдумки жонглёров», исказивших подлинную картину англо-французских войн. Поэтому его «Правдивая хроника» посвящена описанию войн, случившихся в 1326-1361 гг. во Франции, Англии и других странах Европы. Битвы, воинские подвиги отдельных рыцарей, пиры и турниры находятся в центре повествования. Словом, Лебель вполне заслуживает свою репутацию «певца рыцарства». Его произведение стало своеобразным каноном для произведений такого характера, а главы «Хроники» часто компилировали в свои труды многие рыцарские историки.

Тем не менее, Лебель был вскоре основательно забыт, его хроника была вытеснена более обширным (25 томов в бельгий­ском издании XIX в.) и более ярким произведением Жана Фруассара (умер между 1400-1410).

Фруассар переписал лучшие главы Лебеля, значительно дополнив и изменив их профранцузскую окраску на проанглийскую, а затем продолжил самостоятельно до 1400 г. Его «Хроники Франции, Англии, Шотландии, Испании, Бретани, Гасконии, Фландрии и соседних стран» дают, таким образом, политическую и военную историю большей части Западной Европы на протя­жении почти всегоXIV века.

В лице Фруассара мы имеем редкого в средние века исто­рика, который ищет материал повсюду и почти всю жизнь про­водит в разъездах, охотясь за новостями и очевидцами событий. «Много стран и государств, - пишет он, - я изъездил с целью разведать подробности; сводил знакомство со многими важными людьми нашего времени». Однако Фруассар скромно умалчивает о том, что его гнало с места на место не только желание узнать о событиях из не­посредственного источника, но и личные материальные интересы. Сын простого бюргера из г. Вадансьенна, из 40 лет своих странствований большую часть времени провел при коро­левских и княжеских дворах, где его таланты поэта и историка щедро оплачивались. В зависимости от партийной принадлежности своих высоких покровителей он не раз менял политическую ориентацию. Сначала его хроника была выдержана в английском духе (первая редакция); затем, поступив на службу к одному из французских феодалов, он перерабатывает её в более бла­гоприятном для французов свете (вторая редакция); наконец, после ряда военных неудач англичан во Франции, Испании и Шотлан­дии, он вносит ряд новых оценок, направленных против англичан и восхваляющих французское рыцарство (третья редакция).

Сопоставление трех редакций показывает, что этот «Геродот средневековой Европы», как его иногда называют, не стеснялся в угоду своим покровителям фальсифици­ровать историю. Но при всех изменениях симпатий к той или иной группировке феодалов неизменным остается его полнейшее презрение к на­роду любой национальности: к немцам он питает отвращение за их «жадность» и готовность продаться тому, кто дороже за­платит; простой народ Англии в его представлении «вероломен, опасен, бесче­стен»; шотландцы - «все мерзавцы и воры», ирландцы «ди­кари» и т. д. Рыцарей же, независимо от национальности, Фруас­сар нежно любит, ими он восхищается, прощая им любые злодея­ния, если только они не нарушают кодекса «рыцарской чести».

В XV в. в связи с упадком рыцарства рыцарская этика стала быстро обесцениваться. В области военного дела и политики её начали вытеснять прагматические нормы, что получило отражение и в литературе той эпохи. Наиболее законченное выражение этот процесс получил у Филиппа де Коммина (1447-1511) – приближённого герцога Бургундии Карла Смелого, а в последствии – доверенного лица французских королей, чьи мемуары получили широкую известность. Он вообще не придавал никакого значения ни рыцарству, ни рыцарским социально-политическим идеям. В лице Коммина мы сталкиваемся с представителем пробивавшего себе дорогу рационально-эмпирического направления. Для него польза истории заключается в том, что она учит людей мудрости, но мудрости не моральной, а практической, которая необходима для достижения успеха в земной жизни и деятельности. В представлении Коммина история – это прежде всего политика (недаром Сент-Бев сказал о нём: «Политическая история во Франции начинается отсюда») и основными её творцами являются люди наделённые властью – государи и придворные. Он с пренебрежением относился к народу, который не способен отправлять государственные обязанности, но бывает страшен и опасен во время бунта. Считая, что люди по своей природе более склонны к злу, нежели к добру, Ф. де Коммин видит побудительную причину их действий прежде всего в стремлении к личному благу, личной выгоде (которое для него в порядке вещей) и крайне редко - в желании следовать нравственным заповедям. Будучи сыном своей эпохи и считая, что человеческое общество создано Богом, Коммин, в то же время, создал концепцию всеобщего взаимного противодействия людей и государств, осуществляющуюся по воле Бога. Эта концепция является первой во французской исторической и политической мысли попытку выявить объективные причины социально-политической борьбы, неизменно сопутствующей истории. Коммин впервые обратил внимание и на такой фактор истории и международной жизни, как национальные характеры, или темпераменты, обусловленные, по его мнению, различием климатических условий, предвосхитив теорию климатов Ж.Бодена. Оставаясь, в общем, в поле провиденциализма, Коммин, тем не менее, сумел увидеть в исторических событиях не борьбу божественного и земного, добра и зла, а естественное столкновение частных интересов и интересов государств. Божья воля у него или растворена в прагматической человеческой мысли, или, стоящая над человеком, совершенно неопределенна в своих целях. Это позволяет видеть в исторической концепции Коммина закат средневекового провиденциализма, утратившего свою религиозно-этическую сущность.

Обширную категорию исторических произведений в XIV-XV вв. составляли городские хроники, что во многом было обусловлено подъёмом бюргерства как самостоятельной социально-политической силы. Городские хроники можно разделить на две группы: официальные и частные. Первые писались по заказу и под наблюдением городских властей, вторые - по личной инициативе их авторов.

В основе официальных хроник лежат памятные книги, в которые заносились данные о правах, привилегиях и вольностях города, постановления городского совета или другого органа управления, краткие сведения о важнейших событиях. Городские писари (секретари) совета, которые вели памятные книги и заведовали городским архивом, обычно являлись и первыми составителями хроник.

По своему характеру, методу обработки материала и т.п. городские хроники примыкает к церковно-феодальной историографии, но в эти старые формы влито уже новое содержание: отбор фактов и их освещение отражает интересы патрицианских правящих верхов. В качестве примера можно назвать хронику г. Любека составленную монахом Детмаром и охватывающую период от основания города до 1395 г.

Несравненно больший интерес в историографическом отноше­нии представляют частные бюргерские хроники, являющиеся вместе, с тем и наиболее распространенным видом городских хроник. Во Франции они известны под названием дневников. Таков «Дневник Никола де Бэя», регистратора Парижского парламента (ум. 1419), составившего по своим памятным записям хронику Парижа в период борьбы арманьяков и бургиньонов. Автор весьма критически настроен в отношении знатных сеньоров, предводителей обеих партий, обвиняет их в вымогательствах и в расхищении королевской казны. Он обна­руживает склонность к реформам в управлении и в то же время страх перед выступлениями парижского народа.

Другим образцом частной хроники является анонимный «Дневник парижского буржуа», охватывающий период 1405-1449 гг. Записи в дневнике, лежа­щие в основе этой хроники, дают точную картину политической и частной жизни Парижа». Для автора, среднего парижского зажиточного обывателя, харак­терна неустойчивость политических симпатий: убежденный бургиньон, враждебный дофину Карлу (VII), он постепенно перехо­дит в оппозицию к герцогу Бургундскому и к союзникам последнего англичанам.

Таким образом, подводя итоги развития средневековой исторической мысли можно сделать вывод, что она представляла собою во многих отношениях движение назад в сравнение с античной историографией, которая успешно для того времени оперировала понятием причинных связей и стремилась рассмотреть исторический процесс с рационалистических позиций. В то время как средневековый историк все события трактовал с позиций провиденциализма.

В то же время мы должны учитывать, что движение историографии не может быть сведено только к отходу назад, её развитие было достаточно сложным и противоречивым. В частности, средневековая историография внесла некоторые прогрессивные представления о ходе истории. Вслед за Августином она отказалась от циклического понимания истории, а также выработало положение о единстве человеческой истории, тем самым создав всемирную хронику. В связи с таким пониманием истории впервые были сделаны попытки её периодизации.

 

   

 

 Г л а в а 3. ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ

( XV - XVI вв.)

 

В XIV-XV вв. в Европе происходят глобальные изменения в социально-экономической и политической сфере вызванные началом развития капиталистических отношений. Интенсивная общественная жизнь и деловая активность выдвинула на первый план человеческую личность, обязанную своим положением и успехами не знатности предков, а собственным усилиям, предприимчивости, уму, знаниям. Человек начинает по-иному видеть себя и мир природы, изменяются критерии его оценок, эстетические вкусы, отношение к окружающей действительности и к прошлому. Эти изменения становятся составной частью эпохи "Возрождения".

Гуманистическое мировоззрение было ответом на новые запросы времени, новые знания и опыт, накопленные человеческой практикой и делавшим первые шаги есте­ственнонаучным постижением природы. Рост товарно-денежных отношений, за­рождение и развитие очагов капиталисти­ческого производства приходили в столк­новение с феодальной зависимостью, кор­поративными связями, рождали представ­ление о важности и ценности свободного, деятельного человека. Развернувшиеся с конца XV в. великие географические открытия, доказательство шарообразно­сти Земли, первые достижения астрономии привели к перевороту в представлениях о пространстве и месте в нем человека. В поле зрения европейцев оказались не­ведомые ранее земли и люди с их обы­чаями и нравами. Была поколеблена, а затем рухнула геоцентрическая система Птолемея и основанное на ней представ­ление о Земле как центре мироздания, избранной богом арене борьбы божест­венных и дьявольских сил за души людей.

Один из важнейших факторов разви­тия науки и культуры - изобретение в середине XV в. книгопечатания. К началу XVI в. в Европе возникло уже около 250 центров книгопечатания, было опубли­ковано около 40 тыс. названий книг. Кни­гопечатание необычайно расширило рас­пространение творений античных авторов, произведений ученых, писателей, резко ускорило распространение информации.

Гуманисты пересмотрели схоластическую картину мира и схоластические методы познания природы и человека. При этом наиболее яркая черта гуманисти­ческого мировидения - новое осмысле­ние проблемы человека. Гуманисты ре­шительно отошли от теологической кон­цепции, согласно которой природа чело­века изначально греховна и ущербна, мирские заботы тщетны, а единственный смысл его земного бытия - устремление к богу во имя посмертного спасения.

Гуманисты, напротив, отстаивали мысль о громадных творческих возмож­ностях человека и его высоком предназ­начении в этом мире. Земную жизнь чело­века, его борьбу за достижение прижиз­ненного блага они считали величайшей самостоятельной ценностью. Именно зем­ное деятельное бытие человека было пред­метом живого интереса для всех отраслей духовного творчества гуманистов. По сути, они отходили от теологического теоцентрического видения мира, заменяя его пред­ставлением антропоцентристким.

Таким образом, гуманистическое миро­воззрение положило начало важному процессу - переориентации человеческой мысли с одного предмета изучения (бог и вся область сакрального) на другой (сам человек, его светская земная жизнь и деяния). В русле нового мышления обоз­начились и первые ростки научного под­хода к истории, возникла гуманистическая историография, главным достижением которой стало начало секуляризации исто­рической мысли, её освобождение от тео­логии, являвшейся мировоззренческой основой историографии в средние века и сохранявшей в ней позиции вплоть до XVIII в.

Средневековое мировоззрение придава­ло большое значение истории: христианс­кий миф, на котором оно основывалось, это миф исторический. Именно христианство впервые утвердило представление об исто­рии как об объективном, надличностом процессе. История мыслилась как всемирная, историческое время - как линейное, векторное (т.е. имеющее определенное на­правление), необратимое. Движение чело­веческой истории средневековая истори­ческая мысль считала провиденциально обусловленным (т. е. определенным внеш­ней по отношению к историческому про­цессу силой, Богом) и понимала теоло­гически - история движется согласно плану и цели, предустановленным твор­цом от акта Творения к пришествию и смерти Христа и далее к Страшному суду и концу рода человеческого. В эти общие рамки средневековая историография впи­сывала мирскую, светскую историю людей. При этом действительные факты перепле­тались в исторических сочинениях с собы­тиями и персонажами библейской исто­рии, сверхъестественные силы, чудеса свободно вмешивались в ход событий зем­ной истории.

Совершенно на иных началах основы­валась гуманистическая историография. Гуманисты сохранили конечную причин­ность в истории за Богом. На деле в их сочинениях он обычно оставался «за кад­ром». В поисках объяснения исторических событий гуманисты обращались к чисто земным причинам, человеческим мотивам и действиям. История выступала в их сочинениях как результат не божествен­ного промысла, а деятельности людей, ко­торая может быть рационально объяснена и осмыслена. Некоторые наиболее глубо­кие умы среди гуманистов (Макиавелли и Гвиччардини в Италии, Боден во Фран­ции) пытались подойти к выявлению внут­ренних закономерностей в истории, усмат­ривая их в логике политической борьбы, во влиянии природных условий.

Основной интерес гуманистов вызы­вала политическая история. Политика была ими осознана как особая и крайне важная сфера человеческой деятельности, требующая специального изучения, - именно в рамках гуманистической куль­туры возникла политическая наука. Исто­рические сочинения гуманистов - это прежде всего история политических и воен­ных событий. Громадная самостоятельная важность социальных, экономических ас­пектов исторического процесса не была еще осознана и оставалась в основном вне поля зрения историографии.

Историческому сознанию гуманистов было чуждо представление о линейном движении времени в земной человеческой истории; не была еще выработана и идея прогресса. Преобладала точка зрения кру­говорота, циклического движения истории; так, на смену «готическому варварству» средних веков пришло новое время, кото­рое, однако, являлось как бы «возрожде­нием» золотого века античности, возвра­щением к нему (правда, в позднем гума­низме уже пробивала дорогу идея новизны и даже некоторого превосходства «нового века» сравнительно с античностью).

В XV-XVI вв. исторические книги пользовались большой популярностью. Издавались и многочисленные сочинения, посвященные «методу написания и чтения истории» или воздававшие «хвалу исто­рии». Назначение её видели в воспитании людей на опыте прошлого, в обучении ис­кусству политики тех, кто призван ею за­ниматься, в представлении примеров для лучшего усвоения наставлений морали.

Однако история не стала (и еще долго не станет) университетской дисципли­ной - её рассматривали, скорее, как род литературы. Исторические знания и приёмы работы с источниками разрабатывались в гуманистической филологии, в правоведении, которые были тесно связаны с критическим анализом различных исто­рических текстов. Начало научной кри­тики источников - одна из важных заслуг гуманистов; их призыв «ad fonts » («к ис­точникам») означал отрицание метода схо­ластики, искажавшей букву и дух антич­ных текстов, стремление выявить исторические реальности, отраженные в докумен­тах.

Труды гуманистов были первичной, зачаточной формой научного знания об истории. Оно было ограничено и условиями эпохи, и социальным положением боль­шинства гуманистов, и общим низким уровнем наук того времени. Воззрения гу­манистов на историю не свободны от влия­ния теологических доктрин. Даже порывая с богословско-схоластическим воззрением, они избегали прямой конфронтации с ним. Интересы историков-гуманистов преиму­щественно не выходили за рамки событий политической и военной истории, деяний отдельных личностей. Признанием роли личности в истории были обусловлены в частности, и весьма распространённые в трудах гуманистов так называемые вставные речи, вкладывавшиеся в уста отдельных деятелей с целью показать их влияние на дальнейший ход событий. Это было явным отступлением от принципа «ad fonts », уступкой дидактическим целям исторического сочинения.

Параллельно с гуманистической историографией в эпоху Возрождения продолжало своё существование клерикальная. В качестве примера можно назвать работы аббата Тиллемона (1637-1698) - 6-ти томная "История императоров и других принцев, которые правили в течение шести веков христианства" и 16-ти томная "История церкви первых шести столетий". Автор практически не подвергает используемые источники критике, поэтому по существу, эти работы, огромная компиляция, составленная из выписок древних авторов. Для Тиллемона римская история - всего-навсего история императоров, а основной критерий их исторической значимости - их отношение к христианству.

 

1. Гуманистическая историография в Италии

Родиной и основным центром гуманизма была Италия. Здесь возникла и достигла наибольшего расцвета гуманистическая историография, сформировались её основные школы.

Биографическое направление. Изложение гуманистической историографии можно начинать с основоположников гуманизма – Петрарки и Боккаччо, так как оба были не только поэтами и писателями, но и историками.

У Франческо Петрарки (1304-1374) мы видим попытку дать своего рода историю Рима в биографиях. В сочинении «О славных мужах», написанном на латинском языке, им был возрождён биографический жанр Плутарха. Петрарка даёт 21 биографию великих римлян - от Ромула до Цезаря, а также биографии Пирра, Александра Македонского и Ганнибала. Это - идеализированные, тусклые фигуры, написанные на основе сочинения Тита Ливия, причём все жизненные ситуации, в которых проявляются слабости или отрицательные черты героев у Тита Ливия совершенно отсутствуют у Петрарки. Такой подход объясняется целью, с которой создал Петрарка своё сочинение. Он в период политической слабости Италии XIV в., раздираемой внутренними и внешними врагами, хотел донести до читателя картину прежнего могущества Рима от Ромула до Цезаря. 

Правда в этом сочинении Петрарки есть известные элементы критики, несколько новой по сравнению с историографией раннего средневековья. Петрарка отбрасывает средневековые легенды, которыми обросли многие античные герои.

Джованни Боккаччо (1313-1375) также предпринял попытку написать историческое сочинение. В произведении "О славных женщинах" он излагает 105 женских биографий преимущественно женщин древнего мира, среди которых наряду с историческими личностями немало литературных персонажей. Но и биографии исторических лиц имеют значение более для истории литературы, чем для историографии. Так как Боккаччо собрал в своём произведении почёрпнутый у античных авторов анекдотический материал, лишённый какой-то исторической ценности.

Гораздо интереснее его работа – «Жизнеописание Данте». То, что работа написана на итальянском языке, явилось протестом против чрезмерного увлечения классицизмом во времена Боккаччо. Это сочинение носит совершенно самостоятельный характер. Однако и здесь много риторики и морали, много рассуждений об оправдании поэзии. Описание Данте дано односторонне. Он выступает здесь только как писатель, а его политические взгляды, его роль в политической жизни Флоренции остаются в стороне.

Это произведение Боккаччо оказало очень большое влияние на биографическую литературу Возрождения, одну из важнейших отраслей исторической литературы этой эпохи. Несколько позже появилась целая серия биографий знаменитых флорентийцев, принадлежавших перу Филиппо Виллани (1325-1405). Автор меньше заботился о реальности своих исторических портретов, чем о точном воспроизведении манеры и стиля античных биографов. Поэтому для развития биографического жанра куда больше имела ценность работа Джоджио Вазари (1511-1574) – «Биографии знаменитейших художников, скульпторов и архитекторов» (1550).

Вазари сам был художником и архитектором, прекрасно понимал искусство и был знаком почти со всеми сколько-нибудь выдающимися его представителями в Италии. Долговременные странствия по итальянским городам дали ему возможность изучить лучшие образцы скульптуры, живописи и архитектуры. Таким образом, его произведение для историков искусства является важным источником. Но как историк Вазари имел свои недостатки. Наряду с реальными фактами он вводит в своё изложение различные легенды и сплетни, некритически относится к собранной им информации. В тоже время именно Вазари по всей видимости принадлежит введение в научный оборот термина «готический», то есть варварский, которым он обозначает искусство до эпохи Возрождения. В эпоху Романтизма, в связи с полной переоценкой взглядов на классическое средневековье, термин «готический» изменил своё содержание.

Однако самым выдающимся биографом Флоренции этой эпохи по праву счи­тается Веспасиано да Бистиччи (1421 – 1498), автор многих жизнеописаний монархов, выдающихся государственных деятелей, пап, кардиналов и архи­епископов. Веспасиано да Бистиччи – писатель и книготорговец, близкий к гуманистам. Долгое время он исполнял обязанности личного секретаря Ко­зимо ди Джованни Медичи. Его труд «Жизнеописания знаменитых людей XV в.» замечателен тем, что наряду с императорами, королями, понтифи­ками он описывает жизнь и деяния обычных флорентийских граждан, совер­шивших с его точки зрения, хотя бы один доблестный поступок, или просто живущих достойно и скромно, безукоризненно выполняя свой долг перед обществом и государством. Несмотря на то, что в составленных им биогра­фиях присутствует некоторый элемент идеализации, описываемые там си­туации реалистичны, поскольку Веспасиано да Бистиччи предназначал их для современников, которые хорошо знали людей, чей жизненный путь и по­ступки увековечивались. В. да Бистиччи не скрывал недостатков своих пер­сонажей, отмечая, например, что Козимо де Медичи часто поступал неспра­ведливо и жестоко, придя к власти во Флоренции. Характеризуя блестящего дипломата Пьеро де Пацци, он отмечал и отрицательные свойства его натуры – нерасчетливость и мотовство. Все это дает основания использовать книгу биографий Веспасиано да Бистиччи как один из важнейших источников для изучения различных сторон истории Италии XV в.

  В труде Веспасиано подчеркивается преемственность с произведе­ниями великих предшественников античной эпохи: автор указывает, что об­разцами для него являлись Плутарх, Светоний, Проб, Плиний и другие писа­тели древности. Выдающимися авторитетами он считал Данте, Петрарку и Боккаччо. С особым уважением автор жизнеописаний упоминал о своих со­временниках, гуманистах Колюччо Салютати, Леонардо Бруни, Поджо Брач­чолини, Джаноццо Манетти, Донато Аччайуоли. Со многими из них он был знаком лично, тесно общался, входя в их круг вместе с Козимо Медичи.

     Веспсиано де Бистиччи становится первым из биографов, кто поме­щает в своей книге жизнеописание своей современницы, флорентийской го­рожанки Алессандры де Барди, в замужестве Строцци. Он считает достойной жизнеописания не святую, не монахиню, идущую по пути религиозного под­вижничества, не королеву или владетельную герцогиню. Его героиня проис­ходит из старинного и знатного флорентийского рода, но все ее заслуги со­стоят лишь в том, что она достойно, с точки зрения автора, выполняет обя­занности жены, матери, хозяйки дома, потом вдовы – обычный женский удел, редко привлекающий внимание писателей того времени. Если он и по­падал в поле зрения богословов и проповедников, то чаще с целью бесконеч­ных порицаний, наставлений и предостережений против всяческих соблаз­нов, подстерегающих слабую женскую природу на том единственном по­прище, где она могла заявить о себе – в браке и семье. В XV в. в Италии по­являлось много ригористических трактатов с антифеминистской направлен­ностью. Известный проповедник Керубино да Сиена в своих «Правилах брачной жизни» полностью отрицал наличие у женщин самостоятельной воли и разума, считал условием их благочестивого поведения абсолютное подчинение мужчинам. Тем большей заслугой Веспасиано да Бистиччи ста­новится стремление прославить благородство и стойкость своих современ­ниц[22].

Риторическое направление. Первым подлинным историком среди гуманистов можно считать Леонардо Бруни Аретино (1369-1444). Свою служебную карьеру он начал на службе у римского папы Бонифация XI, а в последующем являлся государственным секретарём Флорентийской республики. Бруни вначале приобрёл известность своими переводами с греческого на латинский язык плутарховой биографии Цицерона, первых двух книг Полибия. В последующем он обращается к истории Флоренции ("История флорентийского народа" - в 12 т.). Интересно то, что в названии уже исчезает слово «хроника» и выступает новый термин «historia».

Как и большинство историков-гуманистов, Бруни кладёт в основу своего изложения один какой-то определённый источник. Для многих разделов его «Истории флорентийского народа» таким источником является хроника Джованни Виллани (1276-1348). Однако материал, не поддающийся рациональному объяснению, Бруни отбрасывает. Точно также мы не найдём у него следов провиденциализма Виллани.

Самым существенным при оценке того нового, что Бруни здесь вносит по сравнению со средневековыми хронистами, является установление факта упадка и гибели Римского государства и поворота к новой эпохи в результате этого события. Важнейшей из предпосылок крушения Рима автор считает падение республики и замену её на деспотическую власть императоров: "После уничтожения свободы исчезла добродетель. Все правление перешло в руки порочных людей, что и послужило причиной падения империи."[23]

Политическая идея – доказать превосходство республиканского строя (Римская республика, Флорентийское государство средних веков) над тиранией (в Римской империи, и в тех государствах Италии, в частности в Милане, где установилось единоличное правление) – пронизывает всю работу Бруни. Флоренцию Бруни считает наследницей древнеримских республиканских свобод, едва ли не главным их оплотом в современной Италии. В истории родного города он осуждает олигархические притязания грандов и верхушки пополанов, с одной стороны, и народные восстания, в частности восстание Чомпи 1378 г., - с другой; более всего он благоволит к средним слоям горожан.

Политическая позиция Бруни иногда приводит его к тендециозной и субъективной интерпретации событий. Этому способствует также увлечение риторикой, тесно связанное с некретическим подражанием античной историографической традиции, особенно Титу Ливию. В духе этой традиции Бруни преподносит историю как своего рода драму, а исторических деятелей – как её героев, воплощающих те или иные пороки и добродетели.

Бруни по праву можно считать основателем политико-риторической школы в гуманистической историографии, традиции которой были продолжены в творчестве Маркантонио Коччио Сабеллико (1436-1506), профессором риторики в Венеции. Его "Эннеады" являются единственным в то время сочинением, в котором всемирная история давалась с позиций гуманизма, то есть он совершенно отбрасывает схему четырёх монархий и библейские легенды.

Эрудитская критическая школа. Политико-риторической школе Бруни во многом противостоит направление, представленное именами таких римских гуманистов как Флавио Биондо, Лоренцо Валлы, которые заложили основы научной критики источников и подготовили дальнейшее развитие методики исторического исследования.

Флавио Биондо (1392-1463), политический изгнанник из своего родного города Форли он являлся «апостольским секретарём» римского папы Евгения IV. Его труды были узкоспециальными и притом лишёнными того литературного блеска и тщательной отделки, которые больше всего ценились в его время. Так, работа "Восстановленный Рим" посвящена восстановлению античной топографии города на основе показаний древних авторов, надписей и памятников. В другом своём сочинении - "Торжествующий Рим" - Биондо в первые предпринял попытку общего изложения государственных, военных, гражданских и религиозных учреждений, а также описание обычаев и одежды древних римлян. В отличие от большинства гуманистов, Биондо при освещении какого-либо вопроса не довольствовался одним источником, а привлекает все доступные и систематически их сопоставляет. Весьма ценным является стремление автора восходить к наиболее достоверным. При этом Биондо даёт изложение чисто хронологическое, то есть он не стремится группировать факты, относящиеся к разным эпохам и делать из сопоставления этих фактов какие-нибудь далеко идущие выводы. Он - историк-эрудит. Для которого на первом плане стоит установление факта, а не извлечение из него какого-нибудь политического урока.

Помимо ряда исследований по истории древнего Рима и Италии ему принадлежит большая работа по истории средних веков – «Декады истории со времени падения Римской империи» в 31 книге. Биондо начинает изложение с 410 г.[24], взятие Рима Аларихом, и заканчивает 1410 г., то есть хронологические рамки этой работы в общем совпадают с хронологическими рамками средневековья, постепенно входящими в употребление только с конца XVII в., когда профессор в Галле, Христофор Целлариус (или, иначе, Келлер, 1637-1707) популяризи­ровал эту гуманистическую периодизацию с помощью своего учеб­ника по истории средних веков.

Иными словами, Биондо можно считать первым историком-гуманистом, который установил хронологические рамки средневековья. Сам термин «средние века» у Биондо не встречается[25]. Кроме того, Биондо первым из гуманистов заложил критерии достоверности источника: во-первых, правдободобие и реальность описываемых событий; во-вторых, наиболее древнее происхождение источника, его близость ко времени описываемых событий. 

Наивысшее достижение использования критического метода в XV в. обнаруживается, однако, в трудах другого гуманиста Лоренцо Валла (1407-1457), хотя он и не был историком в собственном смысле слова. В своей единственной чисто исторической работе - «История Фердинанда I Арагонского» - Валла даёт не столько историю, сколько хронику скандальных событий при неаполитанском дворе. В тоже время он подходит к источнику достаточно критически. Наиболее ярко критический анализ Лоренца Валла проявился в разоблачении так называемого Константинова дара (трактат о "О мнимом и лживом дарении Константина" - 1440 г.), на котором папы в течение всего средневековья основывали свои притязания на верховенство в Европе. Подвергнув критическому анализу два единственных памятника, в которых упоминается "донация", - "Деяния св. Сильвестра" и "Лжеисидоровы декреталии" - Валла показывает, первый - не что иное, как "лживое чтиво и сказки старых баб", в которых масса противоречий и смешных нелепостей, а второй содержит текст "Донации", являющийся "бесчестной" интерполяцией позднейшего времени, что выдаёт язык, изобилующий варварскими оборотами речи и терминами, неизвестными в IV в."[26] Кроме того Валла применил также приёмы так называемой формальной «дипломатической» критики, показав, что терминология «Константинова дара» не соответствует принятой в официальных документах IV в., но восходит к христианской литературе, которая не была известна Константину и его приближённым.

Хотя сам Л.Валла не смог точно указать время составления этой фальшивки, католические круги так и не смогли опровергнуть его доводы, и вынуждены были в дальнейшем отказаться от ссылок на этот документ.

Новая «политическая» школа. С начала XVI в. в итальянской гуманистической историографии выделяется школа ставящая целью извлечь из истории политические уроки. Её основателем был Никколо Макиавелли (1469-1527), который на протяжении 15 лет был видным дипломатом Флорентийской республики, секретарём и канцлером её правительства. Возвращение к власти семьи Медичи (1512) положило конец его политической карьере, он был лишён должности и оказался в ссылке (в своём поместье). Последние 15 лет жизни Макиавелли провёл в вынужденном деревенском уединении, что благоприятствовало его литературным занятиям.

Искренний патриотизм и твердая уве­ренность в необходимости объединения Италии побуждали Макиавелли, несмотря на республиканские симпатии, уповать на власть сильного государя даже в ущерб этим симпатиям. Отсюда его противоречия как политического мыслителя: в один и тот же год, 1513, он пишет два сочинения. В первом из них - трактате «Государь» (на итальянском языке) - он оправдыва­ет неограниченную монархическую власть, вплоть до неприкрытой тирании, высказы­вает мысль о том, что в борьбе с центро­бежными силами, в частности с дворян­ством, государь может применять самые суровые и даже аморальные средства, если нет другого выхода. Всё это в отрыве от патриотической цели, которой руководствовался Макиавелли, было абсолютизировано в последующей политической мысли и получило название «макиавелизм». Хотя концепция Макиавелли не идентична этому понятию.

Во втором полуполи­тическом, полуисторическом трактате на латинском языке - «Рассуждения по поводу первых десяти книг Тита Ливия» - Макиавелли, напротив, выступает как убежденный рес­публиканец, видя свой идеал в Римской республике. В 1520 г. в биографическом сочинении «Жизнь Каструччо Кастракани из Лукки» Макиавелли вновь прославит сильного всевластного государя. И только в своем главном историческом труде «История Флоренции», написанном на итальянском языке между 1520 и 1526 гг., автор явно обнаруживает причины своих колебаний: видя в республике свой идеал, он на материале истории родного города приходит к печальному выводу о том, что Флорентийская республика оказалась не­способной объединить Италию. Отсюда он приходит к выводу о необходимости абсо­лютной власти государя, которая одна может обеспечить стране необходимое единство. В «Истории Флоренции» Макиавелли выступает как замечательный для своего времени историк. В своих сочинениях он стремится не просто излагать историю, но открывать движущие её зако­ны. Один из главных таких законов Макиавелли видел в политической борьбе, присущей всякому государству, и прежде всего в рес­публике. При этом он уже интуитивно нащупывал и основу этой борьбы - проти­воречия между народом и высшими клас­сами, а иногда и между богатыми и бедны­ми, подходя близко к признанию социаль­ных противоречий. Другую закономерность хода истории ученый видел в том, что в ней происходит круговорот политических форм: от монархии к аристократии, потом к республике со смешанным правлением, затем снова к монархии. Главной движу­щей силой в развитии этих циклов явля­ются политическая борьба и неизбежное насилие. Макиавелли впервые обратил внимание на важность постижения диалектики исторического процесса.

Н. Макиавелли четко отграничивал древнюю историю от средневековья (хотя и не употреблял этих терминов). В истории Италии он видел цепь упущенных возмож­ностей её объединения. Раннее христиан­ство он считал главной причиной падения римской государственности и варварских вторжений. Одно из главных препятствий к объединению Италии в средние века и в свое время он видел в папской политике. Излагая ход политической борьбы во Фло­ренции, Макиавелли в целом правильно наметил её основные этапы: первый — борьба внутри аристократии, второй - борьба между «народом» («пополанами») и аристократией, третий - борьба между пополанами и плебейскими массами. В основе циклического развития политической борь­бы лежит не воля отдельных людей, а про­явление общего закона истории. Во Фло­ренции политическая борьба приняла па­губный характер, так как узкопартийный дух возобладал в ней над гражданскими интересами. Из упадка республики оказал­ся один реальный выход - тирания Меди­чи.

Из этой концепции вытекают жажда Макиавелли к обобщениям, несвойствен­ная другим историкам-гуманистам, реали­стичность его повествования, отсутствие в нем напыщенности и риторики, теологического контекста, характерного для средневековой политической мысли. В то же время он, как историк, не лишен известных слабостей: ограничение изложения полити­ческими событиями, преувеличение роли отдельных личностей, узость источниковой базы (он в основном опирался на данные Флавио Биондо или флорентийского хрони­ста XIV в. Джованни Виллани) и почти полное отсутствие критики источников.

И все же в развитии исторической мыс­ли не только в Италии, но и в Европе в це­лом Макиавелли сыграл огромную роль, оказав значительное влияние на своих со­временников и последующую историогра­фию.

Младший современник Н.Макиавелли Франческо Гвиччардини (1483-1540) - видный флорентийский государственный деятель и дипломат - также принадлежал к политическому на­правлению. Он во многом отличался от Макиавелли, своего друга, которого нередко критиковал. Источником этих различий была, с одной стороны, изменившаяся со­циально-политическая обстановка во Фло­ренции и в Италии в целом, с другой - разные политические взгляды этих истори­ков. Ф. Гвиччардини, принадлежавший к крупнейшим землевладельцам Флорен­ции, был выразителем политических симпа­тий той части городской верхушки, свя­занной с ростовщической деятельностью и вкладывавшей свои капиталы в землю, которая мечтала об установлении в госу­дарстве олигархического режима. Он был противником как умеренной пополанской демократии, видя в народе «бешеное чудо­вище», так и единовластия, которое считал «тиранией». Его политический идеал - Ве­нецианская республика, где власть при­надлежала небольшой наследственной группе самых богатых и знатных фамилий. Однако, сознавая невозможность осуще­ствления этого идеала во Флоренции, Гвич­чардини, в отличие от Н. Макиавелли, пессимистически оценивал перспективы бу­дущего развития Италии, не верил в воз­можность её объединения и ослабления внутренних конфликтов. Такая позиция уводила его от идей «гражданского гума­низма», порождала у него скептицизм и да­же цинизм в политических и моральных вопросах.

Главным двигателем в политике Гвич­чардини считал личные выгоды и стремле­ние к спокойствию отдельных индивидов, оправдывая аполитизм и любую бесприн­ципность в политике. В отличие от Макиа­велли он не заботился об общем благе государства. Своё отношение к современ­ности Гвиччардини переносил и на осмыс­ление прошлого в своих исторических сочи­нениях. Главные из них - «История Фло­ренции с 1378 по 1509 год» (написана им в 1509 г. на итальянском языке, но впервые опубликована лишь в середине XIX в.) и «История Италии» с 1492 по 1534 г. (на­писана им на склоне лет также на итальян­ском языке и опубликована при его жиз­ни).

В обеих работах Ф. Гвиччардини высту­пает как весьма осведомленный автор. В отличие от других историков-гуманистов, в том числе и Н. Макиавелли, он пользу­ется для описания событий не только нар­ративными (и часто единичными) источ­никами, но и документальными материала­ми, доступными ему как политику - дипломатической перепиской, государ­ственными актами и т. п. Это позволило ему дать широкую картину истории Фло­ренции и Италии, показать внутригород­скую борьбу, военные конфликты между отдельными государствами Италии, яркие характеристики политических деятелей. Особенностью Гвиччардини как историка является интерес к экономическим и фи­нансовым вопросам, мало занимавшим других, который отчасти вытекал из пред­ставления его о том, что людьми не в по­следнюю очередь движут и материальные побуждения.

Гвиччардини в большей степени реалист, чем Макиавелли, но зато ему со­вершенно безразлично выявление общих законов развития истории, он мельчит её, пытается объяснять события частными и ничтожными причинами. Политическая борьба для него не закон исторического развития, а лишь случайная игра личных страстей и меркантильных интересов: вос­стание Чомпи, например, это не борьба богатых и бедных, как считал Макиавелли, а следствие интриг одной из политических партий Флоренции во время очередной из­бирательной кампании. Таким образом, «реализм» Гвиччардини сводится к житей­ской обывательской трезвости. Гвиччарди­ни крайне тенденциозен в освещении опи­сываемых событий: он оценивает их с точки зрения того, насколько они были выгодны или невыгодны для олигархической систе­мы управления, и не видит более далеких перспектив исторического развития.

 

2. Крупнейшие представители гуманисти­ческой историографии в других странах Западной Европы

 

В XVI в. гуманистиче­ская историография распространяется и в других странах Европы, приобретая свое­образные национальные формы. Вместе с тем внешние приёмы гуманистического историописания сплошь и рядом использу­ются учеными, выражавшими взгляды и симпатии разных социальных слоёв, а нередко и апо­логетами абсолютной монархии и даже представителями церкви как католической, так и протестантской.

Франция. Во Франции гуманистическая истори­ография использовалась главным образом как идейное оружие борющихся дворян­ских группировок и третьего сословия и по­этому носила весьма пёструю политиче­скую окраску.

Наибольшее влияние на последующую историческую мысль (XVII— XVIII вв.) оказали социологические и исто­рические взгляды Ж. Бодена, хотя он не был собственно историком.

Жан Боден (1530-1596) был вырази­телем настроений наиболее передовых сло­ёв третьего сословия, решительным сто­ронником сильной абсолютной монархии. В то же время он считал, что монарх не может нарушать права собственности своих под­данных, в частности облагать их налогами без их согласия. Здесь можно видеть ростки буржуазной теории естественного права, широко распространившейся по­зднее, в XVII - XVIII вв. В трактатах «Ме­тод лёгкого ознакомления с историей» (1566) и «Шесть книг о государстве» (1576) Боден, как и Макиавелли, отстаи­вал мысль о наличии в истории внутренних объективных закономерностей. К их числу он относил воздействие на историю усло­вий географической среды, определявших, по его мнению, психический склад разных народов, который во многом влиял на их исторические судьбы. Позднее эта плодот­ворная для своего времени идея была развита социологами и историками эпохи Просвещения, в частности Монтескье.

Вместе с тем Ж. Боден не считал влия­ние географического фактора в истории непреодолимым, полагая, что разумные за­коны и основанное на них государство могут смягчить или устранить действие неблагоприятных естественных условий. Кроме географического фактора, важное значение в историческом развитии, согласно Бодену принадлежит также культуре и религии, тем самым он наметил культурно-историческое направление в историографии. Не менее плодотворной была идея Бодена о прогрессе в истории, противостоящая циклизму Макиавелли и историческому пессимизму Гвиччардини. В отличие от них Боден подчеркивал превосходство совре­менной эпохи не только над временем дикости и варварства, но и над антично­стью, в смысле развития наук, расширения географического кругозора людей, совер­шенствования искусств и, что наиболее интересно, - в области промышленности, торговли, военного дела.

Значительно опережая свою эпоху, Ж. Боден ставил вопрос о том, что история есть наука, обладающая собственными ме­тодами познания. Наряду с этим он, как человек своего времени, отдал дань пред­ставлениям о влиянии магических сил и де­монического начала на ход истории и в по­исках объективных исторических законов нередко обращался к алхимии, астрологии, которые еще пользовались в ту эпоху попу­лярностью даже среди образованных лю­дей.

Крупным достижением научной мысли того времени явился труд французского исследователя Жозефа Жюста Скалигера (1540-1609) «Об улучшении хронологии» (1583), заложившей основы этой научной дисциплине. Чтобы завершить работу в том же направлении, он издаёт в 1606 г. «Тезаурус темпорум», где собирает сведения всех известных ему античных хронографов. Скалигера считают также основателем научной эпиграфики. Он собрал множество текстов на латинском и греческом языках, передал их профессору Гейдельбергского университета Яну Грутеру и помог ему в их издании. Так, в 1603 г. появилось огромное собрание из 12 тыс. латинских и греческих надписей, открывшее серию подобного рода сборников латинских, греческих и этрусских надписей.

 

Англия. В Англии гуманистическая историогра­фия в XVI в. была развита слабее, чем в Италии и во Франции, сосуществуя с тра­диционными формами исторических сочинений - хрониками, хотя уже очищенны­ми от самых невероятных чудес. Наиболее крупными историками-гуманистами, близ­кими к политическому направлению, были в начале XVI в. великий английский гума­нист, создатель первой социалистической утопииТ. Мор и в конце XVI - начале XVII в. не менее знаменитый философ-материалист Ф. Бэкон. Оба они были крупными по­литическими деятелями английской абсо­лютной монархии, затем оба оказались в опале. Они видели в истории школу поли­тического опыта, хотя и пытались извлечь из неё весьма различные уроки.

В развитии гуманистической историче­ской мысли заметное место занимает работа Томаса Мора (1478-1535) - «Уто­пия» (1516). Он подверг в ней резкой критике общественный и политиче­ский строй современной ему Англии и объ­явил частную собственность причиной со­циального неравенства и угнетения и в про­шлом, и в настоящем. Тем самым Т. Мор преодолел классовую ограниченность гу­манистического мировоззрения, включив в понятие гуманизма стремление к соци­альной справедливости по отношению к эк­сплуатируемым. В то же время, видя в «огораживании» корень бродяжничества и воровства, Т. Мор не смог продвинуться в осмыслении этого явления дальше, чем позволяла эпоха, и рекомендовал отдавать воров в бессрочное рабство.

Т. Мору, который с 1518 по 1533 г. был канцлером Генриха VIII, принадлежит и собственно исторический труд, бескомпро­миссно осуждающий тиранию, окрашен­ный в какой-то мере антиабсолютистскими тенденциями, - «История Ричарда III» (1514—1518). Она сохранилась в двух ав­торских текстах - латинском и английском, что свидетельствует о том, что книга была рассчитана на широкого читателя. Напи­санная в духе политического направления гуманистической историографии, книга проникнута ненавистью к тирании, яркий пример которой Т. Мор видит в образе короля-узурпатора, убийцы Ричарда III. В противоположность Н. Макиавелли, ко­торый полностью отделил мораль от поли­тики, Т. Мор отстаивал необходимость для правителя соблюдать высокие моральные принципы в любых обстоятельствах. Судь­бой Ричарда III он пытался показать, что их нарушение ведет и государство, и само­го правителя к бесславной гибели.

Т. Мор пользовался широким кругом источников - письменных и устных сооб­щений современников описываемых собы­тий. Однако он не всегда проявлял доста­точную объективность в их истолковании, стремясь нарисовать однозначный образ Ричарда III как исчадия ада и показать пагубность неумеренной жажды власти.

Иную политическую окраску имел исто­рический труд Френсиса Бэкона (1561-1626) - «История Генри­ха VII», написанный им в 1621 г. на английском языке, затем переведенный на латынь. Бэкон писал эту книгу, находясь в опале, после долгого периода своего кан­цлерства при Якове I Стюарте. Тем не менее, его работа была написана с целью возвеличения абсолютной монархии, в частности династии Тюдоров, первым пред­ставителем которой был Генрих VII.

Будучи идеологом прогрессивной тогда буржуазии и нового дворян­ства, Бэкон, как и Макиавелли, был сто­ронником сильной центральной власти, до­пуская её право на аморальные действия, если это необходимо для общего блага. Его книга пронизана острой политической тен­денциозностью, но вместе с тем в ней весьма реалистично и трезво оцениваются события недавнего прошлого. Бэкон осуж­дает Ричарда III, но в отличие от Мора отдает должное его достоинствам как пра­вителя.

Несмотря на преклонение перед силь­ной властью, Бэкон в традициях гуманизма предпочитает видеть на престоле просве­щенного правителя, опирающегося на советы мудрых и образованных людей; большое значение он придает парламенту и советникам короля. Ф. Бэкон, подобно Ф. Гвиччардини, уделяет много внимания экономике, в частности финансам. Наиболее интересны его рассуждения о восстаниях, которые он считает обычным повседневным явлением в тюдоровской Англии. Осуждая восстания и мятежи и видя в их подавлении одну из главных функций государства, он при всей своей тенденциозности пытается уяснить себе анатомию этих движений, порождающие их объективные условия. Бэкон выделяет два основных типа мятежей: те, которые происходят «от буйства» (в основном сепаратистские восстания знати), и другие, возникающие вследствие «нужды». К последним он относит собственно народные движения конца XV в., справедливо подчеркивая их антиналоговый характер.

Хотя Бэкон, как и все историки-гуманисты, отводит в своем сочинении большое место отдельным личностям, он стремится на основании «эмпирических» данных, изученных им фактов дать причинно-следственное объяснение хода истории, определить условия, в которых зарождается и развивается данное событие. В нем можно видеть одного из крупнейших представителей политического направления гуманистической историографии.

 

Германия. В Германии XVI в. в связи с острой социально-политической и религиозной борьбой эпохи Реформации и Крестьянской войной историография, в том числе и гуманистическая, служила идейным оружием различных социальных групп и отражала часто диаметрально противоположные тенденции в области политики и религии. При этом, как в лагере католической реакции, так и протестантской оппозиции, вплоть до самой радикальной, в историографии сохранила свое влияние теологическая концепция истории, хотя иногда видоизмененная влиянием гуманистических идей. Поэтому в немецкой историографии XVI в. значительное место занимали сочинения смешанного типа; по форме подражавшие гуманистическим работам, а по существу близкие к средневековым хроникам. Собственно гуманистических работ было мало, и они не были широко известны.

Переплетение средневековой, мистической традиции с гуманистическим влиянием характерно и для одного из интереснейших немецких историков этого периода Себастьяна Франка (1499-1542). Будучи выразителем настроений наиболее радикальных слоев бюргерства, Франк испытал известное влияние гуманистических идей, стал лютеранином, позднее - анабаптистом, но затем отошел и от этого движения, придя к своеобразному «мистическому пантеизму».

В основном историческом сочинении С. Франка - «Хроника, Летопись и Историческая библия» - увидевшем свет в 1531 г., причудливо переплетаются средневековая форма изложения и своеобразная теологическая трактовка истории с трезвым, рационалистическим в духе гуманизма, подходам к её проблемам. Божественное начало в истории Франк рассматривает с пантеистических позиций, считая, что Бог разлит в мире, воплощён в каждом человеке и осуществляет историю через действия не осознающих этого людей. Хотя разлитый в мире Бог составляет благое начало, люди могут использовать его по-разному: одни для благих дел другие во зло. Поэтому божественный план реализуется в истории лишь в конечном счёте, и, люди, изучая историю, должны извлекать из неё практический опыт для настоящего и будущего.

С. Франка отличает то, что он рассматривает историю с точки зрения интересов простого народа, что нередко интуитивно приводит его к ряду необычайных для его времени выводов. Так, он осуждает частную собственность как источник насилия богатых над бедными, ограбления последних; в государстве он видит силу, которая вскоре после своего возникновения оказалась на стороне богатых и помогает притеснять простой народ; он обличает католическую церковь за то, что она отошла от принципов раннего христианства. Эта книга проникнута сочувствием к крестьянству, несущему несправедливые феодальные повинности. В них Франк видит причины крестьянских восстаний, в частности Крестьянской войны 1524-1525 гг. Но в то же время он осуждает эти восстания, утверждая, что народ не должен восставать, но лишь покорно ждать избавления с помощью Бога.

Написанная простым образным немецким языком «Хроника» Франка, как и его многочисленные публицистические сочинения, пользовалась популярностью в народе и сыграла большую роль в формировании немецкого литературного языка.

Если сочинения С.Франка можно назвать схоластико-гуманистическими, то работы Беата Ренана (1485-1547) представляют собой уже чисто гуманистическое направление. Б. Ренан яркий последователь эрудитской школы Биондо в Германии, был типичным кабинетным ученым, эрудитом, стремившимся отгоро­диться в своей исследовательской работе от бурных политических собы­тий своего времени. Однако тематика этой работы была подсказана ему все же общими интересами эпохи, всей националистической на­правленностью немецкого гуманизма: в центре его внимания стояли древние германцы и история Германии в раннее средневековье. О ха­рактере его научных интересов говорит уже первый его труд – «Критические комментарии к Тациту» (1619). Делом всей его жизни были «Три книги германской истории» (1531) - произведение, в котором его эрудиция и критическое дарование раз­вернулись с наибольшим блеском. Первая книга посвящена древней Германии и эпохе великого переселения народов; во второй книге автор следит за судьбами, главным образом, племени франков, причем период их господства он рассматривает как время усиления и распро­странения рабства (или, точнее, крепостничества), а распадение франк­ской монархии - как восстановление древней германской свободы; наконец, третья книга представляет собрание этюдов и исследований культурно-исторического и источниковедческого характера.

Работа Ренана насквозь проникнута критическим духом. Он под­вергает тщательному исследованию достоверность каждого исполь­зуемого источника и каждого приводимого ими факта, не щадя ника­ких авторитетов. Пользовавшееся в то время в гуманистических кру­гах полным доверием сочинение так называемого Бероза (Псевдо-Бероз) он разоблачил как грубую подделку, и, действительно, как потом оказалось, эта мнимая хроника древне-вавилонского жреца была составлена гуманистом Джованни Нанни. Но и к сообщениям древних авторов Ренан относился с большой осторожностью, принимая лишь те из них, которые не вызывали никаких подозрений. Не приходится и говорить, что легенды и псевдо-научные гипотезы, к кото­рым нередко прибегали и гуманисты, чтобы восполнить пробелы в устной и письменной традиции, он решительно отвергает. Для научного метода Ренана характерно также широкое применение выдвинутого еще Биондо приема - конъектурной критики текста. Опираясь на прекрасное знание латинского и греческого языков, он в сомнительных местах предлагает своё чтение текста, и хотя далеко не все его конъектуры были впоследствии оправданы наукой, однако в большинстве случаев они являются очень остроумными и правдоподобными.

Деятельность Ренана в последующем высоко оценили, его труд был признан первым подлинно научным трудом по истории Германии.

 

Таким образом, историография периода Возрождения занимает особое место в длительном развитии исторической науки, прежде всего как её начальный этап. Главная заслуга гуманистов заключалась в создании светской концепции истории. Важное значение имело широкое привлечение различных источников: нарративных, археографических, эпиграфических, нумизматических, документальных. Неустанная забота гуманистов о поиске и издании произведений античных авторов, собрание богатых коллекций древностей и их описание заложили прочную источниковую базу для дальнейшего развития исторической мысли.

 

---

Дата добавления: 2019-09-08; просмотров: 1168; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!