Судьбы теории Талкотта Парсонса в России 3 страница
Потом, в 66-м году, была встреча уже в Эвиане, во Франции, во время социологического конгресса. Я вернулся из Кении, снова включился в жизнь нашей лаборатории. Мы уже писали книгу «Человек и его работа», заканчивали ее. Меня включили в туристическую группу для поездки на конгресс. В Эвиане я был несколько дней. Из 10 дней, которые мы провели во Франции как научные туристы, три дня мы были на конгрессе. Парсонс тут тоже проявил инициативу. Он подошел ко мне и сказал: «У нас тут готовится и будет проводиться дополнительное заседание сессии конгресса, посвященное сравнительным исследованиям. Не хотите ли вы выступить на этой сессии? ». Я понимал, насколько серьезно это предложение и насколько долгосрочные последствия оно может иметь. Я сказал: «Я подумаю и вам скажу через некоторое время ». Я посоветовался с Ядовым, который был моим непосредственным руководителем по лаборатории социологических исследований. Он сказал: «Давай выступай». Де-факто мы были соруководителями. Он был немножко большим начальником. Я достаточно хорошо знал механизмы наших согласований, поэтому получил от Ядова добро на выступление. После этого я сказал Парсонсу, что буду выступать.
Там была довольно большая аудитория, перед которой мне предоставили слово: «Профессор Здравомыслов из Ленинграда». Я, по-моему, тогда еще не был профессором, но дело не в этом. Я произнес 10-минутную речь. Выступаю и говорю о проблемах, которые возникают при сопоставлении данных по одной и той же теме: отношение к труду в американских исследованиях и в советских исследованиях. Есть целый ряд вопросов, которые мы как социологи должны понимать:
|
|
|
_ . разный контекст, разное значение труда, трудовой мотивации...
компоненты, вопросы заработной платы, уровня жизни и прочее, и
к все это должно быть отражено в методиках. Мы не можем просто
боать методики из одной страны и применять их к другой, нужно учи-
вать контекст. Такова была моя главная мысль. На что аудитория
ааплодировала. Я был, следовательно, поддержан аудиторией.
Однако это чуть было не кончилось для меня роковым образом, потому что сразу же некоторые члены нашей делегации доложили руководству делегации, лично академику Федосееву, что я заслужил аплодисменты. А раз я заслужил аплодисменты, значит я говорил что-то не то. И тут Галина Михайловна Андреева (она слушала мое выступление) и Николай Васильевич Новиков побеседовали с Федосеевым и сказали, что мое выступление было вполне адекватно идеологическим установкам. Так что это не имело для меня негативных последствий.
Негативные последствия имел другой эпизод. Во время конгресса ко мне подошел господин Поремвский, видный деятель НТС. Я по простоте душевной отнесся к нему вполне нормально и даже дал ему свой домашний адрес. После того как он прислал мне по этому адресу какие-то социологические тексты из французской прессы, меня пригласили в КГБ и объяснили, что я должен был знать, что это — личность, сотрудничавшая в свое время с гитлеровцами. В результате я сделался «невыездным» на целые 10 лет. Исключение было сделано только в 1970 году для поездки в Болгарию для участия в седьмом социологическом конгрессе, где мы вновь встретились с Парсонсом.
|
|
|
И везде Талкотт Парсонс встречал меня как старого знакомого и доброго друга. И мы всегда имели с ним возможность поговорить, обсудить какие-то вопросы. Неформальное обсуждение. Формальные моменты были только в связи с какими-то выступлениями. На болгарском конгрессе я выступал на сессии, которой Парсонс руководил вместе со Смелсером. Потом, в 72-м году, по-моему, он прислал мне приглашение выступить подробнее о проблемах модернизации, о которых я говорил в своем докладе. Но уже тогда это все закрывалось и свертывалось. И наше бывшее начальство не поддержало этого предложения.
— Когда вы в последний раз виделись с Парсонсом?
|
|
|
А. Здравомыслов. Я думаю, что это было как раз во время болгарского конгресса в 70-м году. Вот такая история наших с ним личных и научных отношений на общем фоне развития нашей науки в те годы.
— Ну а как другие приобщились к концепции Парсонса? Давайте
вспомним. И еще: почему мы к ней потянулись?
Л. Седов. Очень интересный вопрос, потому что мой приход к 'арсонсу был, в общем-то, достаточно неожиданным. Представьте себе, я был востоковедом, защищался в Институте востоковедения, нимался средневековой Камбоджей. Это замечательное, надо екать, занятие. Это интереснейший период, интереснейшая архитекту-Р • по меня интересовала не столько архитектура и даже не духовная знь того периода, а именно социальное устройство. Мы все были с
марксистским воспитанием. Короче говоря, на основании средневековых документов я, уча язык санскрит и т.д., защищался на тему социального и государственного строя средневековой Камбоджи. В те годы в востоковедении разворачивалась дискуссия об «азиатском способе производства».Я был одним из ее активных участников, молодой востоковед, суждения у меня по этому поводу были достаточно крамольные, но все-таки в рамках этой самой марксистской дискуссии.
|
|
|
— Когда это было?
Л. Седов. В 65—66-м годах. И в один прекрасный момент я стал понимать, что марксистская модель исторического развития и социально-экономического устройства перестает удовлетворять мое любопытство. Я начал поиски каких-то альтернативных возможностей, стал читать западную теоретическую социологию, политологию и культурологию. И надо сказать, что я очень быстро натолкнулся на Пар-сонса, потому что он тогда гремел, всюду цитировался и вообще представлял собой некую вершину и синтез западной общественной мысли. Тут я стал вникать в Парсонса. И с этими начальными знаниями Пар-сонса пришел в левадовский коллектив, выступил там с докладом. Первый мой доклад был по антропологии, по социальной и культурной антропологии. Но я уже пользовался парсонсовскими схемами и представлениями. После этого я стал уходить в теоретическую социологию, бросил свои сугубо исторические изыскания.
А дальше мы, собственно, все коллективно пытались осваивать эту могучую парсонсовскую схему. И в то же время каждый работал по-своему. У нас там были не только поклонники Парсонса; был Эдик Зильберман, больше философ, нежели социолог, Парсонсом он интересовался постольку поскольку, а больше интересовался индийской философией, Юнгом и т.д. Но тем не менее все как-то вращалось вокруг Парсонса, что-то мы переводили из Парсонса, что-то комментировали в предисловиях, переводя эти работы. Но тогда не все удалось опубликовать. Были сборники, издававшиеся Институтом социологии. После того как нас разогнали, были выпуски в ИНИОНе, посвященные Парсонсу, с нашими рефератами, переводами. У меня там был сокращенный перевод его большой работы. Вот такая шла деятельность, скорее даже просветительская... Но каждый из нас что-то из Парсонса брал для себя. В дальнейшем я стал работать в культурологии с таким «парсонсовским» уклоном (когда меня выгнали из Института социологии). Я стал приближаться к изучению нашей российской действительности, пытаясь встроить ее в какую-то типологическую схему. Тут мне пригодились многие из парсонсовских идей. Скажем, идея о средствах социального контроля. Мне казалось, что типологию различных видов общественного устройства можно строить вокруг средств социального контроля, денег, власти, культурных символов и норм.
— Следовательно, Парсонс вам много дал?
Л. Седов. Мне самому он дал, в общем, все, потому что в моем мировоззрении именно он совершил переворот, не кто-нибудь... По-
уж я читал выдающихся социологов, того же Макса Вебера. Нет, М кса Вебера я прочел раньше, чем Парсонса, но тем не менее он меня в00ДуШевил. А Парсонс буквально перестроил все мое мироотно-ение и подход к научному знанию. Главное, конечно, это то, что он еревернул ту картину мира, которая складывалась под влиянием марк-изма. Марксизм отправлялся от экономических посылок и вообще пред-тавлял людей как большие желудки. От этого очень трудно было отде-аться, потому что Маркс убедителен по-своему. Особенно когда его в анней юности начинают тебе втолковывать. Надо сказать, что я сам шел к марксистской политэкономии в 9-м классе. Я натолкнулся на какую-то книгу и еще вне школьного воспитания вобрал в себя эти идеи. Эта схема достаточно убедительная, но в то же время она бедная, плоская. От этой бедности, плоскости, я бы сказал, от извращенности марксистской, от сведения многогранной человеческой реальности к, в общем-то, простейшим функциям — от всего этого Парсонс очень быстро помог избавиться. Очень быстро. Красота его многогранных построений сразу опрокинула одномерность марксизма.
— Это очень интересно. Парсонс же нигде против Маркса не выступает, не полемизирует с ним.
Л. Седов. Одна статья у него есть о Марксе, очень остроумная. Там он отдает полную дань уважения Марксу и в то же время говорит примерно о том же, о чем говорю я: об этой бедности марксизма, о его одномерности.
Г. Беляева. А я впервые услышала про Парсонса на спецкурсе по логике науки, который читал на 4-м курсе философского факультета МГУ Владимир Сергеевич Швырев, известный логик. Это было в 1965 году. Но до этого я все время занималась логикой науки, начиная со второго курса, меня все это интересовало, хотелось понять. К сожалению, в молодости я, надо сказать, училась как-то с трудом. Навыка не было. Навык развился только к старости, когда уже ничего такого не надо. А смолоду просто хотелось понять. Тогда на факультете начал читать спецкурс Георгий Петрович Щедровицкий, и все занимались логикой естественных наук, историей естествознания. А социологией и гуманитарными предметами почти никто не занимался. На первых курсах у нас не было специальных занятий по социологии. Только на пятом курсе появились спецкурсы: Елена Владимировна Осипова читала, еще кто-то. Осипова нам читала то, что называется историей социологии. Основные фигуры там — Парето, Зиммель, Спенсер и Конт. С Конта она начинала, поскольку собиралась по нему защищаться. Кроме того, Конт считается отцом социологии. Но что такое полгода? А Галина Михайловна Андреева вела у нас истмат. Она очень хорошо его читала. Она же мне Лазарсфельда тогда дала, «Методику эмпирических исследований». Это был безумный перевод, я ничего не онимала. Но там очень хорошо была разработана логика, разбира-'Ись все эти сложности: анкетирование, построение моделей. У меня в ом еще не было никакого опыта. А здесь все рассматривалось на аме-
риканском материале, связанном с выборами, по-моему: там предсказывалось, как поведут себя какие-то группы (электорат) на выборах рассматривалось, что это за группы. Все это для меня было совершенно не ясно. Помню, я никак не могла понять, что же такое «синие воротнички». Я облазила все словари. «Белые воротнички», «синие воротнички » — что за чертовщина? Никак не могла понять. Такие у меня были жуткие пробелы в понятиях.
Поскольку я все время протестовала: «Почему у нас нет логики гуманитарных наук?», то Владимир Сергеевич указал мне на Парсон-са, на его книгу «Структура социального действия». Это был конец четвертого курса, по-моему. Шел 65-й год. Сначала я попросила Швы-рева, чтобы он принес мне эту книгу, потому что у студентов, естественно, очень ограничена возможность получения такой литературы. Хотя я с третьего курса занималась в больших библиотеках. Раньше ведь в Ленинку студентов не пускали. Так вот, я попросила Швырева принести мне Парсонса, но он отказал. Мол, ищи сама. И я стала сама искать. Нашла эту книгу в Разинке (так называлась Библиотека иностранной литературы на улице Разина).
А потом я (правда, не помню, при каких обстоятельствах) решила писать диплом по Парсонсу. А, вот почему, вспомнила: вмешался Щедровицкий. Он тоже услышал, что есть такой Парсонс и что у него очень интересные работы по теоретической социологии. И он как бы даже взялся мною руководить. Во всяком случае интенсивно работать над дипломом и над Парсонсом я начала только в последнем семестре пятого курса, то есть в начале 66-го года. Я приходила каждый день в библиотеку и переводила «Структуру социального действия». Причем английский мой и до сих пор очень неважный. Мне было безумно трудно. Я помню, когда только начала, то за целый день перевела только полстраницы. Текст сам по себе очень трудный, раз. И, несмотря на весь мой интерес к логике социологии, я совершенно этот пласт науки не знала, два.
Но тем не менее я двигалась вперед, хоть и с большим трудом, с колоссальным напряжением, потому что никто меня не мог проконсультировать. Сам Щедровицкий, по-моему, до конца жизни ни строки Парсонса не прочел, не знал его совсем. И вот я так билась. Тогда Николай Иванович Новиков был в Институте рабочего движения. Он, по-моему, первый написал о Парсонсе. Он кандидатскую защищал по Парсонсу. Я, значит, к нему. А он мне сказал: «Нет, не буду я ни комментировать, ни помогать». Я говорю: «Я вот не понимаю, что тут написано, и тут, и тут». «Я, — говорит, — тоже не понимал, но мне никто не рассказывал. И вы сами справитесь. Так что идите гуляйте...» Не знаю, почему у нас не сложился контакт.
Короче говоря, совершенно в полном одиночестве я переводила эту книгу. Я уж не помню, сколько я перевела — одну или две главы. Написала очень поверхностную дипломную работу, с которой у меня начались жуткие неприятности, потому что когда Галина Михайловна
л дпеева прочла мою работу за несколько дней до защиты, она сказа-■ «Если вы хотите защищаться, то нужна марксистская критика». А там, конечно, никакой критики не было.
_ Какой это был год?
Г Беляева. Это был 66-й год. Я заканчивала философский. Но я , органически не способна, во-первых, ни к какой критике, во-вто-IX я просто не понимала, что Парсонс сделал в социологии, в-треть-их марксистская подготовка вообще у меня была никакая. К пятому урсу я совершенно всего этого не воспринимала. А с другой стороны, мне не хотелось никаких скандалов, поэтому я вообще не могла ни на чем настаивать. Очень глупо все это было. Но у меня был приятель Юра, аспирант. Я говорю: «Юра, чтоб за ночь была мне марксистская критика». И он мне сделал. Каких-то цитат из Ленина насовал. Причем он тоже не читал Парсонса никогда, в этом случае он услышал про него в первый и последний раз. Сам ничего не читал, и я ему не комментировала. Это просто у нормального студента был такой навык.
Мы буквально за ночь до защиты перепечатали диплом со всеми ленинскими вставками. А Мотрошилова — она у меня была оппонентом, рецензентом — восприняла все это на полном серьезе. Она прочла и сказала, что критика несколько непоследовательна. Вообще это была комедия... Но я там что-то такое проблеяла, поставили мне «отлично», по-моему. Ну вот, совершенно судорожное было начало.
А потом я попала к Леваде, сразу после окончания факультета. И опять были переводы... Переводов было много, потому что как раз в те годы складывалось ощущение, что мало переводов, поэтому мы так плохо понимаем. И все время хотелось больше перевести, чтобы что-то там восполнить. Мы тогда очень тщательно составляли библиографии, искали, какие книги есть, где они издавались, в каких журналах были статьи и т. д. Более того, в 68-м году была конференция в Тарту, Кяэрику, по структурному функционализму, и мы издали два сборника «Структурно-функциональный анализ». Здесь мы работали вместе со Здравомысловым. Я даже ездила к нему в Ленинград, он у нас, по-моему, был редактором. И мы с ним сидели очень долго. Он очень хорошо знает английский, и вот мы с ним редактировали.
А. Здравомыслов. В 67—68-м годах я жил в Ленинграде, а работал в Москве, у Левады в отделе.
— В Институте философии или уже в ИКСИ?
А. Здравомыслов. Уже в ИКСИ, по-моему. Тогда мы и делали сборник «Структурно-функциональный анализ», двухтомник. Это была главная моя работа: «Информационный бюллетень ССА» № 6. Я редактировал весь перевод с английского на русский, переписывал этот перевод, Делал его более профессиональным. Бюллетень этот сейчас представ-' чет библиографическую редкость. В него вошли шесть статей, в том числе три статьи Парсонса: «Современное состояние и перспективы систематической теории в социологии» (1945), «Система координат дей-вия и общая теория систем действия» из книги «Социальная система»
(1956) и «Новые тенденции в структурно-функциональной теории» (1964). Кроме того, в сборник вошла известная статья Мертона «Явные и латентные функции». Эти четыре работы составили первую книжку сборника. Во вторую книжку вошли как представители структурно-функционального направления — Ч. и 3. Лумисы, Дэвис и Мур, Гоулд-нер, Хоманс, так и критики этого направления — Уайтекер, ван ден Берге, Франк, Мартиндейл, Рекс, Нагель, Миллс. Таким образом, наша социологическая общественность получила весьма широкие возможности ознакомиться с состоянием теоретической социологии в США, и прежде всего со взглядами Парсонса и Мертона.
Нужно сказать, что это была одна из немногих публикаций такого рода: мысли авторов были представлены не через призму критического восприятия, а аутентично, насколько это позволяло сделать знание языка. Просматривая этот сборник сейчас, я лишь удивляюсь той огромной работе, которая была проделана в секторе Левады, и еще раз высказываю убеждение в том, что переиздание этого сборника лучших теоретических работ конца 60-х годов было бы весьма полезно для развития социологии в России.
В содержательном плане я хотел бы отметить ряд идей, которые наиболее важны в этих работах Парсонса. Прежде всего в этих статьях было достаточно подробно развито представление о теории. Ясно, что теория не рассматривалась в качестве отражения действительности. На первый план выдвигались аналитические функции теоретического знания: способность теоретического мышления расчленять социальную реальность и упорядочивать эмпирический материал, вписываясь в какую-либо теоретическую традицию. В этом плане социологическая теория пересекалась с философией. Во время одной из встреч Пар-сонс мне сказал, что вопрос о соотношении философии и социологии для него всегда оставался проблематичным. У него было даже намерение назвать свою систему философией, но затем он от этой идеи отказался. Другое его заявление — не менее важное — состояло в том, что он высказал сожаление, что в своей «Структуре социального действия» очень мало уделил внимания Марксу.
Главное в теоретической деятельности — умение отличать анализ от описания, выдвижение на первый план аналитических категорий, которые не претендуют на воспроизведение исторической последовательности событий, а нацелены на выяснение качественного своеобразия исторических и социальных форм. Парсонс видит задачу своего теоретизирования именно в создании категорий, которые бы могли быть своего рода средствами изощренного расчленения действительности.
Далее, в этих статьях Парсонс разрабатывает концепцию «языков управления» в социальной системе, то есть роли денег и политической власти в функционировании общественных подсистем. Для меня это была новая мысль, позволяющая найти еще один аспект исследования проблем бюрократии, которыми я занимался и в теоретическом и в эмпирическом плане.
В последней из названных статей Парсонс выдвигал на первый
не категории структуры и функции, а понятия структуры и про-
сса тем самым обозначая свой переход к неоэволюционизму, кото-
й был осуществлен позже. И еще очень важно было то, что Парсонс
л оценку состоянию американской социологии в конце 60-х годов,
единяя теоретическую работу в этой области с эмпирическими ис-
ледованиями. Он представил развитие всей социологии под углом
рения доминирования одной социологической парадигмы — теории
Дата добавления: 2019-07-17; просмотров: 146; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!