Ты над ребенком не спала ночей,
Теперь в темнице в ранах от цепей,
И рвется он, и плачет беззащитно
В руках змеей рожденных палачей.
*
Из года в год одно и то же:
Господский бич, холопья дрожь,
И весь Ширван — срамное ложе,
Где распинает правду ложь.
***
В шелках он пестр, и сам он знает в этом толк:
С богатыми – лиса, а с бедняками – волк
Почтенный наш судья, блестящий и холодный,
Как таламанский шелк.
Он был бездушен, льстив и важен,
Высокомерен и продажен,
Бежали почести к нему.
Но вдруг не угодил кому-то
И в ту же самую минуту
Ужасный миг! – попал в тюрьму.
Судьба коварна. О, бедняга!
Ты, верноподанный дворняга,
Ты – узник! В чем твоя вина?
Аллах велик! Ты чуть не князь, и …
К чему нам выгодные связи,
Коль не поможет ни одна?
1Зинданийят – тюрьма; темница; застенок; каменный мешок.
Лакай помои в судомойне
И продавай, не прекословь,
За жизнь раба державной бойне
Рассудок, совесть и любовь.
***
Сомненье — мерзкий пережиток.
Живую мысль в себе свяжи,
Перегонять не смей улиток,
Перед невеждами дрожи.
Стремит к полету сил избыток —
А ты ползи! А ты лежи!
Я изнемог от ваших пыток,
Я поседел от вашей лжи.
За этот мир казнящей скуки,
За вашу ложь — в возмездья час
Грядущий суд какие муки
|
|
|
Перенести заставит вас?
Да не смягчит суда усталость!
Моей крови да вспыхнет алость
В творящих месть его жрецах!
Да не придет к их душам вялость!
Но что, когда проснется жалость
В их не вкусивших зла сердцах?
Я знаю: шахскою химерой
Себя потомки не скуют,
Мир не пойдет за вашей верой,
Вас, распознавши, осмеют,
Дни, вами названные эрой,
Из каждой памяти уйдут!
Но я боюсь, что полной мерой
Вам никогда не воздадут.
**
Вот золото и шелк, хрусталь и серебро.
Их блеск воспламенил уж не одно перо.
А я по Шемахе брожу и вопрошаю:
Всезнающий творец, а где искать добро?
Ты солнце разделишь на сонмы кусков –
И многим не хватит. Порядок таков.
Но жгучих плетей леденящего ветра
С избытком хватает на всех бедняков.
*
Сколько злобы на земле!
Шея тянется к петле.
Все блаженства этой жизни
Нам ничто в предсмертной мгле.
*
Руку поднять на шаха?!.. Лишь подними глаза,
Как на смертного смертный – все завопят: «нельзя!»
Значит, учись прилежно искусство канатоходца,
Что не упасть в темницу, годы над ней скользя.
Вельможи все законы знают, за исключеньем одного-
|
|
|
Что не останется в грядущем от их законов ничего
*
Палач казнен — Аллах его спаси!
А ты, другой, учености вкуси.
Как спрятаться в ученые убийце –
У мудрецов сегодняшних спроси.
*
Стучался в познанья дверь,
Стяжал и не знал потерь,
Ученейшим стал и умер.
Кто помнит о нем теперь?
*
Он стал и был учителем моим.
Он благодарной памятью храним.
Но если сердце скажет: «Он ошибся»,
Я опровергну сказанное им.
*
Сил не размеря в творения час,
Он надорвался, сгорел и угас.
Это рожденное сердцем творенье
Будет священным для нас
*
Мулла зовет на добрые, дела...
Не говори, что он глупей осла,
Расчетлив он: живет как первый грешник,
А вступит в рай — на то он и мулла.
**
Мечи возмездья никогда не ржавы,
Не точный ход – и ты кровавый ком.
В степи зарыт ужасный враг державы,
Подумать страх, что говорят о нем:
Он проникал в султанские гаремы,
Срывал там дерзко розы и бутоны!
Он кончил тем, чем кончить можем все мы:
Казнен за то, что попирал… законы.
***
|
|
|
Глаз любопытных, глубоких вздохов ловец,
Скажи мне, Кунфуд, скольким ты детям отец?
Пришел твой час, о, сотрясатель сердец:
Султан тебя оскопил, наконец.
Я не о том, о чем подумает мир,
Я вот о чем: узду смиренья сорвав
Родил ты много остроязыких сатир,
А ныне умер, вельможею став.
*
Мехмендар… Пред ним дворцы открыты.
Он из тех, кто нынче знамениты,
Не чета чиновной мелюзге.
Многое и многие забыты
Старому усердному слуге.
*
Помесь волка и овцы,
Наглецы и подлецы,
Над одними, под другими
Научите жить, отцы!
*
Нас пастыри наши пасут, как овец.
Не ждет ли покорных овечий конец?
Дурак рукоплещет, а умный трепещет:
Опасно, когда рукоплещет глупец.
Ревнители покоя Шемахи
Давно мне казнь пророчат за грехи.
Но что мне смерть, когда, как птицы, рвутся
Из сердца в вечность новые стихи!
***
Святая матерь утренней зари!1
Тех, кто вчера задумал зло, смири,
Над колыбелью дня благословенье
|
|
|
Свое простри.
Закат. Небес темнеет бирюза.
Сейчас, кого уже спасти нельзя,
Ждет чей-то сын неотвратимой казни
И жадно смерть глядит ему в глаза.
1 Обращение к солнцу, которое в арабском языке имеет женский род.
Мой шепот иногда сильнее бьет, чем крик.
Но если уж в стихах я обнажаю зык,
Тогда ни под каким не спрячешь переплетом
Беременный грозой и пламенем язык.
Я — мерный шепот, легкий вскрик,
Порой — глухой подспудный рык.
А если обнажусь до зыка,
Вас не раздавит мой язык?
Меня секут, а я свое опять:
«Храните честь!» А если негде взять?
«Прекрасное любите!» — заклинаю.
Но разве это можно приказать?
*
Ткач-судьба неистощима в тонко сотканном коварстве,
Золотые дни поэта задыхаются в мытарстве.
Что дивиться? Не поэты, стражи совести и чести.
Палачи и краснобаи всех нужней в ширванском
Царстве
*
«Косится на шаха, томиться от страха,
Творить – и таиться, скажи, для чего?
Воспой, Аррани, жемчуга ширваншаха,
И щедрость, и мудрость, и славу его.
.
Тебя он поднимет из бездны и праха,
Ты жребия станешь творцом своего,
Воссядешь меж первых советников шаха
Усладой для слуха и сердца его».
Не слушай трусливых и низких советов,
Беги, Аррани, от дворцовых дверей:
Цари никогда не любили поэтов,
Поэты всегда презирали царей.
*
Награды от людей беру я, шах,
С холодною усмешкой в глазах,
Хоть снова суй мне в руки их и снова:
Никто не награждает, как аллах,
Мне даровавший жизнь и силу слова.
**
«Ты бежишь на пожар? Или сын умирает? Подруга
Ждет меня у ручья? Или друг с караваном пришел?
Ты от страсти дрожишь ли, трепещешь ли от испуга?
Изопьешь ли ты благо? Иль рухнешь под
стрелами зол?»
Что сказать любопытным прохожим на праздные речи?
Не понять в этом царстве ни другу, ни злому врагу,
Что бегу от дворца, ничего не накинув на плечи,
Что от золота лжи и от пурпура казней бегу.
**
Я не из тех, кто не знакомы с честью.
Законам нашим слуги и отцы
Приобретают силою и лестью
К стадам стада и ко дворцам дворцы.
Я – мусульманин. Тот, кем славен Хашим.
Изрек от Бога то, что молвлю я:
«Не поклоняюсь идолам я вашим,
Вам – ваша вера, а уж мне – моя».
*
Не «ах-ах-ах!», лучше: «ха-ха-ха!»,
К отчаянью Шемаха глуха.
Я не о смерти думаю – о жизни,
Нет, не своей, а своего стиха.
*
Грядущее у каждого туманно.
Не только в этом, впрочем, люди схожи:
Все умирают – узники, вельможи,
И даже сами шахи, как ни странно.
**
Телохранителей у шаха не перечесть .
И не одна в Ширване плаха у шаха есть.
Кто не согласен, тот опасен. О, жалкий шах!
Не от закона, а от страха родится месть.
Шах и его рабы не знают сна:
Лжи и крови измерена цена.
Уж не народа — друга друг боятся!
Умри, держава! Ты обречена.
***
Над землей распустила крылья
Исполинская птица — Ночь.
Но не спит на земле Севилья:
Ей безумья не превозмочь.
Там, на площади бога Феба,
Вдаль по улицам тьму гоня,
Чернослив превращают неба
В апельсин языки огня.
В муках скорчившись, буквы плачут.
А над ними, глуха, слепа,
В исступленья свистит и пляшет
Разъяренных рабов толпа.
А на острове слез Минорке.
Задыхаясь в объятьях спазм,
Как ребенок, рыдает горько
Опустевший поэт Ибн Хазм.
Все потеряно. Вдохновенья
Жадно выпито все вино.
Все великое в славу мщенья
В ночь севильскую сожжено...
***
Слава тебе, засветившему солнце во мраке вселенной,
Зодчему храма таинственных вечно красот мирозданья...
В капле ничтожнейшей солнце находит свое отраженье.
Так отражаешься ты, всепроникший, всевечный,
В каждой пылинке и в каждом незримом движенье,
В каждом мгновенье стихии времен быстротечной...
Великий боже, все в твоих руках:
И молний блеск, и ропот океанов,
Пути веков и звездных караванов,
И солнца свет, не гаснущий в веках.
Твоя десница чертит сны земли,
В роз хрустале багрянец зажигает,
Дробит скалу и башню воздвигает,
На вздохах вод качает корабли.
Твоею волей движутся стада,
Встают леса, грохочут водопады
И у мечетей сладостной прохлады,
Теснясь, шумят земные города.
И человек зажжен твоим огнем.
Он до конца — твое произведенье,
И в каждой чистой мысли и движенье —
Твоя душа, запрятанная в нем.
Хула тебя на сердце одного,
Перерожденье всех твоих поэтов
И целый мир проклятий и наветов
Не умалят величья твоего.
Так и любовь к тебе в сердцах людей,
Твой мудрый дух воспевших в вечном хоре,
Не приумножит лишней каплей море,
Не увеличит мудрости твоей...
Руки твои целую:
Вспомни былые дни!
Веру в тебя былую,
Господи, мне верни!
Ум источили муки.
Тяжко мне их терпеть,
В море тоски и скуки,
Не захлебнувшись, петь.
Злобы приют — не здесь ли,
В торжищах суеты?
Боже, но страшно, если
К злобе склонился ты.
Боль, перешедши меру,
Множит броженье дум.
Сердце теряет веру,
Бога теряет ум.
Ноги твои целую:
В сердце мое взгляни!
Веру мою былую,
Господи, мне верни!
Нужда и лесть согнули сколько спин?
Кто лучше лгал – тот им и господин.
Где ж за руку схватить всех сильных мира?
Иль не известно нам, что Бог о д и н?
Аллах в своей великой власти
Взамен мужавших в каждом дне
Моих творений, полных страсти,
Пустую жизнь оставил мне.
Что делать с нею, правый боже,
И как осмыслить жребий мой?
Ужели жизнь моя дороже
Всего содеянного мной?
О, сердца сладостные муки!
Весь подвиг мой сожжен дотла,
Все отнято — мечты и звуки,
Стихи, где жизнь моя жила.
День ото дня аллах все строже.
Я все терпел. Но для чего же
Без вдохновенья жизнь нужна?
Чем пробудил я гнев твой, боже?
В чем пред тобой моя вина?
Кто не знал пустых тревог,
Кто в толпе себя сберег
- Счастлив, кто меж петухами
Соловьем остаться смог.
По воле бога всех веков и стран
Пророком на великий свиток дан,
Но раз и мне мой стих дарован Богом,
То ведь и я открыл сердцам Коран.
Из подземелий жизни к свету
Я восходил сквозь толщу лет.
Тобой рожденному поэту,
Мне без творенья жизни нет.
Любовью брошенное ложе,
Светильник мертвый без огня,
Я говорю: великий боже,
Ты отвернулся от меня.
**
Боже миров, ропот прости Аррани!
Трупы молчат – в труп обрати Аррани!
Эй, придержи мысль и язык, нечестивец!
С богом живых так не шути, Аррани
К чему вы, звезды слез и ночь в моих глазах?
Ведь я еще живу! Ведь я еще не прах.
Я многое еще сказать успею миру,
Хотя бы жгли враги мой стих на ста кострах!
Костер, где соловья сжигали петухи,
Костер, пожравший все мои стихи –
Я хорошо тебя запомнил,
Подарок шаха Шамахи.
***
Аррани умен и беден – этого довольно вам.
Он не золотом клянется – это довольно вам.
И не тем, во что не верит, и не тем, чего не стоит.
Он своей клянется честью – этого довольно вам.
Спаси меня, творец моей души,
Ответь уму, сомненья разреши.
Поэт, конечно, не достоин рая,
Но уж и ада ты его лиши.
Говорят «ар-рахман». Говорят: «ар-рахим»
Те, кто добр, почему ж не поддержаны Им?
Он, кто мудр, почему защищает глупцов?
Кто умен и кто честен – за что же гоним?
Я жизнь любил за то, что мысли она дарила щедро мне.
Сквозь них мне мир другим являлся, и пламенел я,
как в огне.
Мой мозг устал, остыло сердце, ко мне стучится час
последний,
И расставаться с жизнью жаль мне не так, как смертным,
а вдвойне.
*
Ты по пустыне жизни бредешь, деяний пыль глотая,
И вдруг застынешь, обнаружив, что жизни суть совсем
не в этом.
Глядишь в глаза великой мысли, и человека жизнь
пустая
Вдруг разрешится тайным смыслом, и заиграет
новым светом.
**
Я жалкий смертный человек — и только,
Я раб заносчивых калек — и только.
О, если б я умел творить стихи!
Нет, я стихи пишу — и только.
Когда бы — я «Атааллах» недаром! —
Мне были чужды ревность, ложь и страх,
И боль души до темноты в глазах —
Я богом был бы, а не «божьим даром».
Но я не больше, чем ходячий прах.
Об уходящей жизни не жалей.
Что есть она? В объятиях цепей
Тяжелый сон!.. Но явь бесплодной жизни
Такого сна гораздо тяжелей.
Слепое око смерти в лоне дней
Нам, обреченным зрячим, все видней.
Куда идем? Ответ один: к могиле.
Хоть был бы путь извилистее к ней!
**
Дай мне руку, Гюльпараст.
Глянь в глаза мне, Гюльпараст.
Утоли мне, если сможешь,
Муку сердца, Гюльпараст!
— Не страдай, Атааллах...
Я стыжусь, Атааллах...
Вот тебе рука подруги,
Но на миг, Атааллах...
Дай мне губы, Гюльпараст.
Мне больному Гюльпараст,
Дай вином и розой тела
Исцелиться, Гюльпараст!,
—Замолчи, Атааллах!
Отстранись, Атааллах!
Что ты делаешь... безумный...
Дорогой... Атааллах...
Дай мне сердце, Гюльпараст.
Каплю света, Гюльпараст,
Оброни, хоть ненароком,
В мрак раздумий, Гюльпараст!
— Сердце вынь, Атааллах!
Все возьми, Атааллах! .
Только будет ли светлее
В бездне дум, Атааллах?
***
Пирует шах в кругу вельмож. Вино бежит рекой.
А я в тюрьме чеканю стих, прикрыв глаза рукой.
Враги Ширвана моего, тюремщики мои!
О, кто же и когда смутит проклятый ваш покой?
Ты недругов пуще пои!
Последние вздохи мои
В холодном слепом подземелье,
Вино, от врагов утаи.
Холодные грани стекла.
Вся влага из чаши ушла.
В темницу багряная юность
За каплею капля стекла.
***
Торжественный лавровых листьев поток
Оденет ловящих господские крохи.
Мне - черные розы в могильный венок
Сплетут, умирая, последние вздохи.
Что слава мирская? Редеющий дым
От жалких костров человечьих дерзаний!
Не рабским сердцам ли, сухим и пустым,
Достались ее миллионы лобзаний?
Правителя дом, в преступленья одет,
Михраб для трусливых и высшая святость1.
Не ими ли шах недостойный воспет?
Не ими ли вскормлена мысли распятость?
А мне, охватившему гордым умом
Все звуки и краски земного чертога,
Мне время вселенной — нетлеющий дом,
Пространства ее — постиженья дорога.
Пускай я умру, как всегда, одинок,
А лавры пусть носят себе скоморохи.
Мне черные розы в могильный венок
Сплетут, умирая, последние вздохи.
***
Когда под сердцем мать его носила,
Потом в объятья мира опустила
Судьбою с ним был равен миллион.
Когда ж его для царственной подруги
Абдаррахман великий вызвал в слуги2 ,
Была лишь тысяча таких, как он.
1 Михраб — ниша в мечети, указывающая молящимся направление в сторону Мекки
2 Абдаррахмая III (912—961) — халиф из династии испанских Омейядов в Кордове.
Дабы смирить врагов страны гордыню,
Он перешел безводную пустыню,
А только сто смогли ее пройти.
Потом мужал все менее доступным.
Судьей судéй, как время неподкупным,
Он заседал в Совете Десяти.
И вот он — жрец, ясновидéньем славный.
Он с бегом солнц беседовал, как равный,
Цари умы склонили перед ним.
Тогда он стал никем не заменимым,
Тогда он стал ни в ком не повторимым,
Тогда он стал безмерным и одним.
Но и его сразила Смерть стрелою,
И он упал рассыпанной скалою
И снова стал таким, как миллион.
Замкнулся круг. Один с мильоном смежен,
Один и сто — меж ними путь безбрежен.
Велик аллах! Таков его закон.
***
Друзья мои, остановитесь!
Мы к сердцу родины пришли.
Челами пыльными склонитесь
До огнедышащей земли.
Мне памятна пустыня эта.
О вы, арабские сыны!
Здесь кости старого поэта
Среди песков погребены.
Как рек арабских ток доныне,
Так воды жизненной реки
Его теряются в пустыне.
Их погребли в себе пески.
Рассказ о нем веду сначала,
От невозвратных нежных лет.
В Гондаре мать его зачала,
В Малинди он увидел свет.
Рождённый жертвой тяжкой доле,
Оставшись рано без отца.
Попал он в плен и рос в неволе
Рабом багдадского купца.
Хозяин злой его тиранил.
Он истязал его трудом,
Недоеданьем и кнутом
И сердце юное изранил,
Сковал порыв тяжелым льдом.
Но годы шли. И раб, украдкой
Узнавши буквы мусульман,
Дружил с калямом1 и тетрадкой,
Читал хадисы и Коран 2..
Мужавший ум его питали,
Немые струны шевеля,
Абу Нувас 3 и аль-Газали4 ,
Ибн Мискавейх 5, Абу-ль-Аля 6.
Меняет зрелость вкусы юни,
И новой вязью мысли ткут
Сухой и строгий аль-Бируни 7
И брат по жребию Якут8.
Затем купил его меняла.
Потом у нильского канала
Он был погонщиком ослов.
И наконец без многих слов
Его за кресло из сандала
Купил мекканский богослов.
1 Калям - тростниковое перо.
2 Хадисы - рассказы о жизни основателя ислама Мухаммада.
3 Абу Нувас (762-813) — знаменитый поэт.
4 Ал-Газали (1058-1111) — богослов.
5 Ибн Мискавейх (ум. в 1031 г.) — историк.
6 Абу-л-Аля ал-Маарри (973-1057) — поэт-философ.
7 Абу Рейхан ал-Б'ируни (973-1048) — ученый-энциклопедист.
8 Шихабаддйн Якут (1179-1229) — географ, в прошлом раб.
Чтобы привить рабу терпенье,
Он заставлял за томом том,
Во многих копиях притом,
Писать его произведенье
Каллиграфическим письмом.
Собрав остатки сил и зренья
(Скажи: когда не от рожденья,
То каждой воли он араб),
Бежал в Хорезм усталый раб.
Капризам рока будь покорным:
В душе поэт, певец любви,
Служил историком придворным
Он у потомков Газневи1.
Печать судьбы дерзаньем стерта:
Ему, вчерашнему рабу,
Сама блистательная Порта
Свою доверила судьбу.
Он был прозорливым вазиром,
Сравнял державные весы,
И наслаждалась Порта миром
В его недолгие часы.
1 Газневи — один из правителей Газны.
Потом, поссорившись с султаном,
Бежав от шелковой петли,
Он управлял Мазандераном,
Землей наследников Али 2.
Писать стихи он стал в Багдаде.
И мир, от восхищенья нем,
Слагал поэмы об усладе
Его пленительных поэм.
Но лесть несла ему кручину.
Ища покоя для души,
Уже седым пришел в Медину
Он, чтоб творить в ее тиши.
О ты божественного дара
В душе пронесший яркий свет
Сквозь неоглядный сумрак лет,
Под пеплом дней хранитель жара,
Наперекор судьбе поэт!
Оман, Хиджаз и Хадрамáут,
Йемáма, Йéмен и Асир,
Бахрейн и Неджд тебе внимают,
О ты, стихом потрясший мир!
2 Али ибн Абу Талиб — четвертый (656—661) приемник пророка Мухаммеда, чтимый персидскими (в том числе мазандеранскимн) шиитами наравне с последним.
Но о былом воспоминанье
Струило яд в душе твоей,
И в добровольное изгнанье
Ты удалился от людей1.
И вновь скитался ты по свету,
И вновь томила суета.
И ты пришел в пустыню эту,
Благословенные места.
И, колыбель земной печали,
Сожженный богом дикий край,
Пустыня-смерть — ар-Руб аль-Хали —
Тебе предстала словно рай.
Здесь, выйдя из людского круга,
Ты все прошедшее забыл,
И здесь, всю жизнь искавший друга,
Ты окружен друзьями был.
Напевы птиц тебя будили,
Спасали львы тебя от бед,
И волки хищные делили
С тобою ложе и обед.
1 Заключенная часть навеяна реминисценциями, связанными с доисламским поэтом-пустынником Шанфары.
Как сын в семью, войдя в природу,
Наедине с твоим творцом,
Ты в первый раз узнал свободу
Перед своим земным концом.
Склонитесь, бедные феллахи,
Как бы к живой струе воды,
Целуя скрытые во прахе
Его последние следы.
СУДЬБЫ КУСАЯ УДИЛА
Чтоб голода не было в мире и жажды
Ты, солнце, над миром взойдешь не однажды.
Ты реки растопишь, поднимешь сады,
Живительной влагой наполнишь плоды.
С тобой поколеньям легко и привольно.
Но мысли однажды подняться довольно
Над миром, поэта покинув чело,
И всем поколеньям светло и тепло.
**
Я лишь сосуд для моего стиха.
Я грудь для сердца – моего стиха.
Ведь он мне – жизнь, а я ему – оправа.
Я лишь носильщик моего стиха.
Себя он мне развертывает свитком,
Я только голос моего стиха
Во мне он дремлет драгоценным свитком,
Я лишь гранильщик моего стиха.
Во мне он бьется беспокойным телом,
Я два крыла для моего стиха.
Умру, когда в жилище опустелом
Угаснет шум, угаснет свет стиха.
Но, может быть, мой донесется голос
К другим векам, и новый муж стиха
Вспоит своих поэм упругий колос
Живой водою моего стиха.
*
Стяжатели – не осуждаю их:
Мы все – гонцы при жребиях своих.
За золото глупцы роднятся с адом;
Мне золота, пропитанного смрадом,
Дороже мой благоуханный стих.
*
Тяжелый шаг меня топтавших дней
Для выжившего тела все больней.
Зеленые побеги поздней страсти
И черный след костров в душе моей.
*
Если ты с ложью в обнимку идешь,
Бедный безумец, ты с ней пропадешь:
Слабого сильным, но сильного слабым
Делает ложь.
*
Кровопийца я – пью я кровь лозы,
Над ее судьбой не пролью слезы.
Так устроен мир: воду пьет песок
Моряку – милей виноградный сок
Известны только совершенным пределы крайние наук. Возвысится питомец мудрых, молвы о нем бессмертен звук.
А кто ленив – тому от Бога дано смирение глупца,
Следы пощечин от незнанья не сходят с постного лица.
Миру стихов начало где же и где конец?
Море стихов безбрежно, смертен лишь их ловец.
Сколько жемчужин в море, сколько у неба звезд,
Столько сердцам для ловли создал стихов творец.
А может быть, стихи — нездешней жизни свет?
Без них в темнице дней томит свой дух поэт.
Любимца жадных губ, летя, они коснутся,
Как жизни поцелуй и вечности привет.
Поэмы Аррани—ты видишь — точно реки: -
У каждой свой исток, свой путь и берега,
Их свежесть у людей приподнимает веки,
В них сердце отмывают — и навеки
Становится сердцам свобода дорога.
**
...В оранжевом плаще задумчиво-усталый,
Устало-нежный сумеречный час!
Как осень поздняя, благоуханно-вялый
На вечера плечах покров прозрачно-алый
Чуть светится, почти совсем погас.
Текут мгновенья—и, как будто гнезда
В зеленой чаще вьет пернатых дочь,
Любви к птенцам не в силах превозмочь,
Серебряные трепетные звезды
На шелке неба вышивает ночь.
О, сумеречный час, пора уединенья,
Воспоминаний, грусти и мечты,
Надежд и мук. любви и вдохновенья,
Час возмужалой мысли, час творенья,
Как много дал моим раздумьям ты!
Я, в сумерки
стиха рожденный светом,
Я до того полжизни брел во мгле,
Но с той поры на милой мне земле
Сквозь толщу бед я прорастал поэтом
С печатью мученика на челе.
Не взыскан Аррани был жизненным уютом,
Он парием мужал у лет своих в руках.
Превратности судьбы его сжимали спрутом.
Он, смертный человек, принадлежит минутам,
Но созданное им останется в веках.
Никак не совладеть со странною природой,
Загадочной свечей во тьме:
Нет, я не дорожку невольничьей свободой,
Милее быть свободному в тюрьме
Не потому ли так, что в каменном квадрате,
Не смея глаз поднять и спрятать в смехе дрожь,
Пред правдою-судьей в невольничьем халате –
Роскошная блудница-ложь?
И золото, и кнут презревшего меня,
Нет, вам не ослепить прозревшего меня.
«Благоволенье шаха оцени!
Не хочет, чтобы ты прозябал в тени!» –
Позвольте мне остаться тем, кем создал
Меня творец – поэтом Аррани.
Жестоки дни, но я рабом не стану.
Советчик злой – да провались к шайтану!» –
Как ты посмел?! Прекрасны дни поэта!
Нет, Аррани я быть не престану!
***
Не изойти нам из смерти сетей,
Ни мудрецу, ни глупцу, никому,
Но одного я никак не пойму:
Зачем на смерть мы рождаем детей?
Зачем прильнувших доверчиво к нам
Мы обрекли на съеденье червям,
Мы, им для жизни зажегшие кровь,
Им подарившие мысль и любовь?.
О, эта жизнь, остывающий жар!
О, этой жизни отравленный дар!
*
Кто равнодушен к деньгам? Только смерть.
Кто на земле всесилен? Только смерть –
У ней в ногах валяются владыки!
Кто на земле бессмертен? Только смерть.
*
То, чем хотели б зваться золото и шелка,
То, что дворцы обходит, как острова река, -
Честь ведь на самом деле – шелк для хозяев рубищ,
Честь ведь на самом деле – золото бедняка.
***
«Умолкни, Аррани! Теперь всему конец.
Над ложем светлых дней задернут черный полог.
Обманывать себя зачем? Ты не филолог,
Невольник ты, умерший для сердец.
Злосчастный Аррани! Твои труды и дни
Раздавлены врагов пятой железной.
Кляни свой трудный рок, свой жребий бесполезный,
Умолкни, не томись! И все похорони».
С назойливой тоской и жалостью кликуши,
Оставшейся с больным страдальцем взаперти,
Так чувства мне печаль нашептывают в уши,
И тяжко мне дышать, и некуда уйти.
Но ум, страстям моим повóдырь, друг и сверстник,
В ком вера в Аррани по-прежнему жива,
Отточенный в боях, испытанный наперсник, Подсказывает мне заветные слова:
«Злодейства торжеством измученный невольник,
Опасный для царей и царских слуг! Взгляни.
Бессмертие вошло в твои труды и дни,
Прекрасного поэт, насмешливый крамольник, Завещанный сердцам потомков Аррани!
В годину тяжких бед, осеннего ненастья,
С открытой головой под черным ливнем лет
Для будущей борьбы и будущего счастья
По каплям божества копи себя, поэт.
О, Аррани! Твой путь да будет прям и долог.
Покинувшим тебя в беде наперекор,
Завистникам на зло — ты воин и филолог,
Покуда ты стихам ваятель, а не вор».
*
Я провожаю горько в бездну
Ряды пустых и бедных лет,
Во мне протекших бесполезно.
Их одеянье затрапезно.
Как стражник, день беды одет
В однообразный серый цвет.
Я отдал все, что мог, науке.
Покою недруг, чуждый скуке,
Я не смыкал в познанье вежд.
Но волей царственных невежд
Я обречен безмерной муке:
Я — мавзолей моих надежд.
И телом выгорбясь недужным,
Судьбы кусая удила,
С упорством странным и натужным
И ссердцем, выжженным дотла,
Мне долго ль влечь по дням ненужным
Их бездыханные тела?
*
Как верблюды в караване, год за годом в даль ушли.
Что ты видел в этой жизни и вчера и той дали?
Ты склоняйся жадным телом и тоскующей душою
К мимолетным редким гостьям –
скудным радостям земли.
*
Мы во дворцах рабы, мы там косноязычны
Не потому ль, что там мы ко всему привычны?
Природа и любовь милы нам тем, что в каждой
Встает за гранью грань, и все они различны.
*
О, если б не знать закатов земли и беречь восход!
Он делит с любовью свежесть, и пурпур ее, и мед.
Но день, треща, как жертва, свергается в пасть
Заката,
И в пасти могил уходят из жизни за годом год.
*
Свершили что мы в жизни, дети грешные земли?
Пошумели, потолкались, погордились – и ушли.
**
То не гонимо, что убого.
Опасен правящим поэт.
Года проходят... Как их много,
Прошедших с малой пользой лет!
Судить себя привык я строго.
Суда других над мною нет.
А ведь я жизнь прошел не в стаде.
Свободен был!.. И тем больней
Воспоминанье о плеяде
Мне скудный дар принесших дней,
И не найти угла отраде
В душе измученной моей.
***
Товарищи мои, друзья угасших лет!
Вам, мертвым и живым, последний мой привет.
Мне нечего уже и некого мне ждать.
Кончается мой век, недолго мне страдать.
Тускнеет блеск ума, охладевает пыл.
Я выжег сам себя, я выбился из сил,
Устал я, изнемог, и безразлично мне
Все сущее на той и этой стороне.
Я делал все, что мог, я делал свыше сил.
Я кровь свою в свои стихи вмесил,
Натягивал себя упруже тетивы...
Я сделал все, что мог, но что хотел — увы!
Я радостно мужал для исполинских дел,
Каких никто другой исполнить не сумел,
Но столько встретил я бессмысленных преград,
Что жизни стал своей и замыслам не рад.
Мне лишней славы — нет, не нужно для себя.
Я рос, ее ловцов все больше не любя.
Все то, что я успел узнать за жизнь мою,
Все разуму людей во власть передаю.
Но горько, други, мне, что мало сделал я,
Что так мой беден сад, моих стихов семья...
...Ах, да! Я позабыл: стоустый зев огня
Пожрал моих детей в присутствии меня!
Но думой не о них, нет, я о том томим,
Что жизни тяжкий путь — увы!—неповторим.
Пускай бы вновь труды и муки! Я готов!
Но час мой наступил. Уже не надо слов.
«Твоей головы властелин желает, эй, Аррани!»
- «Все в божьих руках! Но чем провинился так
Аррани?»
- «Да нет! Не для казни тебя он хочет, а для стихов!»
- «Но это, по сути, одно и то же для Аррани».
***
О, ты, змея, свернувшаяся в сердце
Кольцом холодным,— серая тоска!
Твой путь наружу преградили дверцы
Под равнодушной тяжестью замка.
Их не открыть. Ключи упали в море.
И ты лежишь, безглаза и скользка,
Моя беда, тревога, скорбь и горе,
Мое несчастье — серая тоска.
Вы, мудрые наложники судьбы!
Папак1 упал, не выдержав борьбы.
Для вас он — раб, а для меня — герой,
Судьбу и вас взметнувший на дыбы.
Перед царями бейте лбы,
Валитесь навзничь без борьбы,
Вы, современники поэта,
Самодовольные рабы!
Хочу раскаленных слов,
Железо сверлящих слов!
Не бледных и вялых — стремительно-алых,
Хочу небывалых слов!
1 Папак (Бабек)—вождь массового восстания азербайджанских крестьян против арабского господства в 816—837 годах
.
Во всем и всегда, разумеется, правы,
О праве они не дают говорить.
Ужели на них не найдется управы?
Безмерную наглость вельможной оравы
Ужели народ не сумеет смирить?
Да, будет день и час настанет,
Когда, огнем моим горя,
Последний раб с мечом восстанет
На все поправшего царя!
И если в слове ярость жала
Всегда останется жива,
Разящей тяжестью металла
Ворвутся в мир мои слова!
О ярость, будь мечом отныне!
Как ветер, мчащийся в пустыне,
Как океанская волна,
Неукротима и вольна,
Врага дряхлеющей твердыне,
Его бессмысленной гордыне
Тогда завсе воздай сполна!
«Строптивый Аррани —ликуйте!— арестован!
Заплыли льдом его кипящие слова!
К решеткам и замкам цепями он прикован!
Печалью и нуждой он будет замордован!» —
Ползет, бежит, летит бездельная молва.
Вы радостей своих умерьте злобный хохот:
Пусть заточенья ночь тосклива и тиха —
Он жив и будет жить — разящий гневный грохот Пощечин, с моего слетающих стиха!
Пока могу умом и сердцем видеть,
Сопоставлять, не млеть перед тюрьмой,
Протестовать, любить и ненавидеть —
Я говорю: завиден жребий мой,
Когда утратив речь, и слух, и зренье,
Лишился б я при этом рук и ног,
Меня б держало в жизни утешенье,
Что и тогда еще б я мыслить мог.
**
Бесстыдными осмеян и гоним,
Хотел бы я, угрюмый нелюдим,
Хотя б одним проникнуть словом в вечность,
Чтоб счастье мира приумножить им.
Без книг бредем по жизни, как во мгле,
Боренья дум не сыщешь на челе.
О, книги, книги — лучшее, что было,
Что есть и да пребудет на земле!
«Друзья мои!— я книгам говорю—
Я вами жив, я вас боготворю».
Уму людей я поклоняюсь гордо,
А не как раб тщеславному царю.
**
Что грязью вчерашних друзей не облить?
«Они нас чернят! Перестали хвалить!»
Но черное, хоть и на трон взгромоздится,
Нельзя очернить и нельзя обелить.
Как ждет влюбленный тайного свиданья,
Как обвиненный жаждет оправданья,
Свободы жду для родины своей.
Да истощатся кары и страданья!
Да сотрясут безмерные рыданья
Твой каждый вздох, державный фарисей!
Среди глупцов ходящий век в пророках,
Ты разложился заживо в пороках,
Тебе дворец — при жизни мавзолей.
Какой-то ум тебе придет на смену?
Кого бы рок ни вытолкнул на сцену,
Уж никому не быть тебя подлей!
**
Владыки царств поникли и ушли,
Великий грех валять лицо в пыли,
Хвалить и порицать лукавой речью
Перед тем, кто создан прахом для земли.
Умрут и вор, и палач, и поэт,
На каждом саван с рожденья надет.
Вот мы пришли к своему подземелью,
Ступени вниз и восхожденья нет.
Последний миг по земле, Аррани,
В последний раз к воспоминаньям прильни,
Из кубка памяти горькую сладость
Пред тем, как смертью захлебнуться, глотни.
Глоток… Ступень. Глоток… Все ниже ступень.
От утра к сумеркам жизнь пробежала, как день.
Мелькнувший миг. Но ухожу от солнца
Не в ночь под звезды, а в вечную тень.
* *
У светлых вод зеленый край – Арран.
У вод зеленых светлый край – Арран.
На плоском блюде золотые дыни
И серебристый хлопок – мой Арран.
Двух исполинских крыльев он размах,
Родной Арран – храни его Аллах!
А я поднялся в горы – подниматься
Ведь каждый должен в летах и трудах.
Каменистый Ширван – для любого из нас, мусульмане:
И дворцы и сердца высекают из камня в Ширване.
Мы бредем по дорогам – теснит наши помыслы камень,
А под землю уйдем – над костями воздвигается камень.
***
В степях распростертый, на горы взобравшийся край,
Волной изумрудного моря омывшийся край,
Я славлю родивший во мне торжество человека,
В прозрачных ручьях на себя заглядевшийся край.
Ты примешь мой прах, о земля, где я вышел из праха,
Где ветер Аррана и снежная свежесть Нухи,
И молнии лёта горячих коней Карабаха,
И грозы Ширвана вложили мне трепет в стихи.
…Когда же, ровняясь с орлом,
Ты двинешь могучим крылом,
Низринется сонная тишь,
К манящим вершинам взлетишь.
Дата добавления: 2019-03-09; просмотров: 227; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!