Квартет № И. II часть («Скерцо»)

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 3Следующая ⇒

Тот же психологический комплекс представлен в III части Десятой симфонии. Подтексты всего происходящего в этой части достаточно подробно описаны (в том числе и автором этих строк) в других публикациях [см. 31, 17, 6]. Подчеркнём лишь очевидные детские черты той маски, с которой играет здесь композитор: нарочитую примитивность фактуры, настойчивые повторы мелодических интонаций, элементарность танцевальных формул. Все выразительные штрихи словно складываются в глуповато-детскую ухмылку. Дополнительный знак детского в этой музыке- ритм (пример № 6). А.Климовицкий. ссылаясь на А.Вульфсона, подтекстовывает его детским домашним именем композитора: «Митенька» [17, с.265]. Глубинная, архаическая основа обыгрываемой ритмической формулы несомненна. Симптоматичный вариант её использования - сцена с Юродивым в опере «Борис Годунов» Мусоргского: там она изображает стук мальчишек по колпаку Юродивого (то есть также подаётся в окружении детских ассоциаций).

Пример № 6

^се г

-^^::=^1ТГ1-,

~~^л~"' Г71Г1Г1ЦГ™¹™'¹

Симфония №10. III часть

190

Ассоциативное поле детского изначально предрасположено к парадоксальному совмещению двух полярных категорий: неразумия и мудрости. Они с одинаковой отчётливостью просвечивают сквозь маску инфантильного. В музыке Шостаковича может быть акцентировано одно из этих начал, порой они могут странным образом соединяться.

Детское как выражение глупости, непоследовательности поведения, упрямого нежелания видеть реальность становится средством карикатурного заострения образа. Настоящей энциклопедией использования этих возможностей детского можно считать танцевальный эпизод из финала Четвёртой симфонии. Смысловые функции этой «кавалькады гоголевских гротесков» (Иен Мак-Дональд [39, р.И 5]) сложны и неоднозначны. Она может быть истолкована как откровенная карикатура, быть может, даже «зарисовка с натуры», изображающая реальных персонажей (напомним, что финал композитор писал весной 1936 года, сразу после появления и официальных обсуждений статей «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь»). Но в то же время возможно, что это-своеобразное художественное исследование неких сумеречных сторон человеческой психики, и детское служит здесь своего рода инструментом, линзой. Эмоциональная и смысловая «аура» эпизода допускает множество различных ассоциаций: вереница призрачных видений, цепь гротескных портретов и жанровых сцен, сборище подозрительных оборотней, игры каких-то странных «детей» - то ли кукол, то ли клоунов, за которыми всё время чудится чья-то жёсткая направляющая воля (может быть, рука кукловода). Общее впечатление от многих тем здесь складывается в характерную карикатурно-детскую глуповатую гримасу. Она же, только в более концентрированном виде, появляется и в темах III части Восьмого квартета, и III части Десятой симфонии. В отличие от эпизода Четвёртой, здесь авторская ирония явно направлена на самого себя, что подтверждается и особыми страдальческими нотками и использованием монограммы О-Ез-С-Н .

Образ детского неразумия проступает и в благодушной музыке начала Седьмой симфонии. Проницательную характеристику дал ей один из первых её слушателей А.Толстой, обращаясь при этом явно к кругу инфантильных образов: «Скрипки рассказывают о безбурном счастьице, - и в нём притаилась беда, оно ещё слепое и ограниченное, как у той птички, что "ходит весело по тропинке бедствий"» [32, с.60]. Противоположный полюс обозначенного модуса - наивная мудрость - тоже богато представлен в творчестве Шостаковича. Такая трактовка символики инфантильного имеет очень давнюю традицию (уже рассмотренную в соответствующем разделе статьи). К.Юнг в своё время предлагал даже научно-психологическое объяснение распространённого в искусстве мотива «дитя-мудрец»: «У бессознательной души ребёнка прямо-таки необозримый объём, столь же необходимо велик и её возраст» [37, с.49], К.Юнг указывает и на тот факт, что у многих первобытных народов душа младенца была воплощением духа предков. В России этот мотив всегда был освящён древней традицией почитания святых детей и отроков.

Подобный смысловой ряд возникает и в некоторых квартетах. Явно присутствующий в начальных темах Третьего и Шестого квартетов лёгкий оттенок детского (прозрачная фактура, наивная песенная мелодика) становится не столько воплощением бесконфликтного течения жизни, сколько знаком глубинных истоков бытия, естественных и универсальных его начал. Ощущение непосредственного прикосновения к ним создаётся в значительной мере именно благодаря такому оттенку музыки.

Примечательно, что подаются подобные образы с подчёркнутой строгостью и серьёзностью, ведь нет ничего серьёзнее и проблемнее Истоков и Начал. Инфантильное в подобных темах придаёт им также особый доверительный и трепетный характер. В обоих упомянутых квартетах отмеченный круг смыслов подчёркивается и в побочных партиях. Появляющиеся в них интонации детской речи словно призваны конкретизировать философскую трактовку темы, намеченную в главных партиях. В связи с побочной партией I части Шестого квартета В.Боборовский писал: «Она напоминает детскую речь, так легко переходящую с одного предмета на другой и быстро меняющую своё настроение» [3, с Л 83]. Автор приведённых слов указывает и на исток этих интонаций - «Детская» Мусоргского. Это беглое наблюдение подтверждается при более пристальном рассмотрении конкретных музыкальных параллелей (в их круг можно включить и побочную партию I части Третьего квартета). Шостакович явно учитывает опыт Мусоргского, используя характерный капризный изгиб мелодической линии, «слабые», «просительные» окончания фраз, настойчивые повторы мотивов (см. пример № 7). Приведённые в примере параллели с «Детской» Мусоргского наталкивают на мысль, что Шостаковичу особенно близки оказываются именно те психологические ситуации, в которых отражено чувство обиды («В углу»), или только что сделанные ребёнком пугающие открытия («С няней», «Жук», «Кот Матрос»).

192

Пример № 7

193

Первозданная простота и ясность видения истины - важная тема в позднем творчестве Шостаковича. Поэтому так органично происходит включение цитаты из собственного детского опуса в завершающую часть («Бессмертие») вокальной сюиты на стихи Микеланджело. Нездешняя мудрая отрешённость звучит и в детски-бесхитростных квартовых переборах начальной темы альтовой сонаты.

Наши представления о земной человеческой жизни всегда стремятся замкнуться в круг; все начала и концы, детство и старость, рождение и смерть таинственным образом сходятся. Эта мысль, как уже отмечалось, становится характерной для искусства XX века, она звучит и в известных строках О.Мандельштама:

О, как мы любим лицемерить

И забываем без труда

То, что мы в детстве ближе к смерти,

Чем в наши зрелые года. [24, с. 110]

Образы детства часто навевают размышления о хрупкости, бренности и конечности бытия, в старости человек мысленно возвращается к своим истокам. Подобное сопряжение понятий, всегда волновавшее Шостаковича, приобретает особое звучание в его позднем творчестве. Важный внешний признак нового звучания темы детства в «период прощания» - интерес к собственным ранним работам. Сопоставляя эту тенденцию в творчестве двух композиторов - Бриттена и Шостаковича - Л.Ковнацкая подчёркивает: «Обращение к самым ранним, детским сочинениям диктуется не только желанием упорядочить своё наследие, оно также означает возвращение в мир детства» [19, с.313], стремление возродить «чистоту и прозрачность мудрой простоты» [19, с.313].

Однако детская просветлённость взгляда на жизнь, свойственная старости, у позднего Шостаковича сочетается с чем-то совершенно иным. По-видимому, сам Шостакович много размышлял об этих проблемах в последние годы жизни. Если принять во внимание всё уже сказанное о специфическом отражении в его произведениях образов детства, то не лишёнными убедительности покажутся слова, приведённые в «Свидетельстве» С.Волкова. Вот ряд горьких признаний, созвучных самой музыке Шостаковича, в которой, как мы пытались показать, инфантильное редко означает что-либо безоблачно светлое и беспроблемное. «Детство как старость. Человек тоже беспомощен,

194

когда он стар, И никто не говорит с нежностью о старости. Разве детство чем-нибудь лучше?» [40, р.8]. «Детство отравляет поздние годы, ...детские обиды особенно горьки - они остаются на всю жизнь. Я до сих пор помню, кто оскорблял меня в гимназии Шидловской, и даже раньше. <...> Мнение о чудесных годах юности создано взглядом на мир через розовые очки. Чтобы видеть только весёлое и красивое. <...> Но волей-неволей вы начинаете видеть всё ближе. И тогда вы замечаете несомненно отвратительные явления... И это делает вас печальнее» [40, р.9]. «Нет, я не люблю копаться в моём детстве» [40, р. 16]. Так действительно мог высказаться человек, которого и без всяких специальных «копаний» всю жизнь преследовали травмы детских лет.

Быть может, результатом подобных невесёлых размышлений стал тот факт, что чёрточки детского, всегда присутствовавшие в музыке Шостаковича, теперь всё чаще складываются в маску смерти. В этом композитор тоже следует давней традиции. Вестник смерти, «Гермес-психопомп» (проводник душ в царство мёртвых) появляется в облике прекрасного мальчика в новелле Т.Манна «Смерть в Венеции». Такая же роль отведена красивому и «детски невинному» юноше Эрке-лю в романе Достоевского «Бесы», с кругом инфантильных ассоциаций связан образ РгеипА Нет из Четвёртой симфонии Малера. Развивая эту тему, Шостакович решает её более жестко: детское обличье его «вестников смерти» уже не несёт в себе никаких соблазнов и иллюзий.

Детское как маска смерти ярче всего, пожалуй, проступает в некоторых поздних квартетах: в Одиннадцатом, Двенадцатом и Тринадцатом.

Обозначенная смысловая сфера выводится на первый план во II («Скерцо»), IV («Этюд») и V («Юмореска») частях Одиннадцатого квартета. Вполне узнаваемы знаки детского в «Скерцо». Это прозрачная, по началу даже одноголосная, фактура, черты примитива - однообразный ритм в первой теме (см. пример № 5г), почти архаическая простота интонаций во второй (пример № 8).

Пример № 8

Дата добавления: 2019-02-13; просмотров: 168; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 123 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!