Объявление: на правах социальной рекламы 12 страница
Ох, дерьмо!
Все это сильно смахивало на гражданскую войну, причем грозившую развернуться прямо здесь, в мире людей. Предводитель джиннов Джонатан и его первый помощник Ашан (заменивший выведенного из строя Дэвида) радикально разошлись во взглядах, и сообщество джиннов раскололось. То, что Ашан ненавидел людей, я знала, благо мне доводилось встречаться с ним в бытность мою джинном. Джонатан, в отличие от него, ненависти к людям не испытывал, но, с другой стороны, и ни малейшей любви тоже. Мы ему просто досаждали, но уж, во всяком случае, он не стал бы заниматься нашим активным истреблением. Не мешать людям умирать самим – это другое дело.
Дэвид был единственным из встречавшихся мне джиннов, которого на самом деле заботила судьба человечества в целом, однако Дэвид был слишком слаб, чтобы вмешиваться в происходящее. В настоящий момент у него просто не было сил. Если другие джинны и остерегались его, то по привычке, помня по старым временам. Они еще не знали, какой урон ему нанесен.
Тем паче что по его виду в настоящий момент об этом было не догадаться. Он не выглядел слабым: ветерок шевелил его отливающие бронзой волосы, глаза горели, словно в них полыхало открытое пламя. Я давно уже не видел его в таком облике, так походившем на джинна. И так мало походившем на человека.
Слегка повернувшись, он бросил взгляд на меня, и я ощутила, как связующая нас невидимая нить натянулась, словно швартовочный трос. Я была его опорой, его скалой. А он сейчас устремился в свободное падение, выжигая свои скудные ресурсы с угрожающей скоростью.
|
|
|
– Я должен попытаться это остановить, – приняла я его сообщение через тайный канал связи. – Держись. Может быть больно.
Он не шутил. Неожиданно осуществлявшееся между нами одностороннее, от меня к нему, истечение энергии превратилось в настоящий бурный поток, и, проклятье, сказать, что мне сделалось больно, было бы ничего не сказать. Ощущение было такое, будто меня выпотрошили и выскребают изнутри стальной мочалкой. Должно быть, все это отразилось на моей физиономии, поскольку Черис выкрикнула мое имя и, как я почувствовала, схватила меня за плечи. Я же не могла отвести взгляда от того, что происходило в «Бермудском треугольнике» между тремя джиннами, стоявшими впереди меня, и еще четырьмя, занимавшими позиции, чтобы атаковать Дэвида сзади.
Чему бы ни предстояло случиться, это должно было случиться сейчас.
Дэвид двинулся вперед. Глаза Прады, полыхавшие нынче рубиновым огнем, следили за ним, но сама она не шевелилась. Хранитель, зажатый в ее стальной хватке и бессильный как‑либо повлиять на происходящее, смотрел туда же, напряженно и беспомощно. Он не был Хранителем Погоды, это я чувствовала даже при всех своих нынешних сложностях и сомневаюсь, чтобы ему была доступна сила Земли. Скорее всего, Огня, отчего в сложившихся обстоятельствах не было никакой пользы. Бедолага. Всю свою жизнь он воображал себя невесть каким крутым и вдруг получил суровый урок относительно того, каков на самом деле существующий миропорядок.
|
|
|
Дэвид подошел к ограде моста. Прада не шелохнулась. Дэвид окинул взглядом металлическую конструкцию, легким, кошачьим движением вспрыгнул на перила и двинулся дальше с небрежной уверенностью, будто вышагивал по твердой, надежной почве. Ни разу не замешкался, не выказал ни малейшей неловкости, как будто гравитации для него не существовало. Даже порывы ветра лишь заставляли развеваться полы его длинного пальто, ничуть не замедляя его продвижения по направлению к Праде и Хранителю.
Проделывая все это, он опять же выглядел совсем не таким, каким я привыкла его видеть. Вовсе не человеком.
Он уже находился в двух или трех шагах от Прады, когда она, издав высокий, резкий, словно звук рвущегося металла, крик, дернула своего пленника за руку и разжала хватку. Дэвид рванулся вперед, но было поздно: долю секунды несчастный отчаянно размахивал в воздухе руками, потом его голова и плечи отклонились назад, и поношенные кроссовки соскользнули с гладкого, скользкого металла перил.
|
|
|
Он сорвался и полетел вниз. Навстречу скорой, ужасной смерти.
– Дэвид! Сделай что‑нибудь! – вырвался у меня крик. Кричали вокруг все, но Дэвид услышал меня: он обернулся, и я, даже на таком расстоянии, увидела оранжевые всполохи в его глазах. А еще я увидела на его лице сомнение, но он, не споря и не мешкая, раскинул руки и спрыгнул с эстакады. Грациозно, словно падающий ангел.
В тот же миг Алиса стремительно, так, что за ней было не уследить взглядом, рванулась вперед и вверх, налетев на Праду. Четверо джиннов, в свою очередь, словно волчья стая, а точнее рычащие, искрящие сгустки злобной энергии, ринулись на нее. Я услышала, как Прада издала вопль боли и ярости, а потом все они с хлопком, громким, словно раскат грома, исчезли.
Как никого и не было.
Я бросилась вперед, задыхаясь и не заботясь о том, есть ли люди на моем пути. Они расступались, или я их расталкивала. Налетев с разбегу на перила, я ударилась о них, так что горячий металл врезался мне в живот, и перегнулась, вытянув руки, словно я могла что‑то схватить, что‑то сделать.
|
|
|
Хоть что‑нибудь!
– Дэвид! – сорвалось с моих уст.
Внизу, под мостом, его видно не было. Зато туда прикатили полицейские машины: мигающие огни, взбудораженные лица. А вот Дэвида – никаких признаков. Так же как и Хранителя.
Потом мое внимание привлекло какое‑то шевеление глубоко в тени эстакады, и я увидела их обоих, зависших в воздухе. Дэвид удерживал Хранителя, и они медленно, жутко покачивались и поворачивались на ветру. Беззвучный балет.
Никто больше этого видеть не мог. Только я.
Я ощущала тошноту, холод и страшную, страшную слабость и понимала, что отток энергии от меня к Дэвиду усилился. Стал шире. Глубже. Как будто между нами прорвало некую дамбу и ничто больше не сможет сдержать поток, пока не опустеет резервуар.
– О господи! – прошептала я, чувствуя в буквальном смысле, как из меня вытекает жизнь.
Он поднял взгляд, и меня потрясла бледность его лица, горечь в его потемневших глазах.
– Я не могу, – произнес он, и, несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышала его так, словно слова прозвучали совсем рядом. – Джо, я убиваю тебя.
– Сначала опусти его.
Он попытался.
Я ощутила, как он начал снижение, но процесс вышел из‑под контроля, превратившись в падение. Страшным усилием он прервал его, но лишь на миг, и, не удержавшись, снова полетел вниз.
Чтобы как‑то вмешаться, у меня имелось не больше трех секунд, и я вовсе не была волшебницей, способной по своему желанию приостановить действие закона всемирного тяготения. Да, у меня имелась определенная сила, но я привыкла использовать ее, оперируя совсем иными масштабами, орудуя с напряжением в миллионы вольт и прилагая ее чаще для разрушения, а отнюдь не для исцеления.
Удержание Хранителя требовало точечного контроля над весьма переменчивыми и коварными силами, тщательного сбалансирования ветров по меньшей мере с трех направлений и точного расчета того, сколько энергии может быть приложено к уязвимой человеческой плоти в каждый конкретный миг.
Дэвид же представлял собой яркую, но угасающую искру. Между нами протянулся черный мост: стремительный поток энергии, вытекая из меня, устремлялся к нему. И жадно поглощался.
Раскинув руки, я потянулась наружу изо всех сил, пока не почувствовала, что этак меня может разорвать, изломать и смести. Во рту ощущался привкус крови, все мое тело алчно требовало воздуха, быстро и опасно опустошаясь, теряя последние крохи внутренней энергии, изливавшейся с воем наружу, в воздушную среду. Я пыталась сделать то, что делала до того тысячи раз: изменить температуру окружающего воздуха на субатомном уровне, интенсифицировав движение молекул, что, в свою очередь, должно было повлечь за собой разогрев и подъем теплого воздуха под напором холодного, то есть атмосферный сдвиг в нужном направлении, управляемый ветер.
Впервые в жизни у меня… ничего не вышло.
Сначала я ощутила яркую, жаркую, сопровождаемую хлопком вспышку, а потом Дэвида как отсекло: сила прекратила струиться из меня черным потоком, да так резко, что отдача отшвырнула меня назад. А когда я, восстановив равновесие, снова метнулась к ограде, Дэвид уже выронил Хранителя.
Тот с истошным криком летел вниз.
Я ничего не могла поделать. Ничего!
Вскрикнув, я закрыла глаза, чтобы не видеть жуткой картины того, как его тело падает на бетонку, как раскалывается череп и разлетаются брызги крови.
Но это не помешало мне услышать треск ломающихся костей, с которым из него ушла жизнь.
Что же до Дэвида, то он продолжал висеть в воздухе со странным, потухшим взглядом, на глазах преображаясь из пламенного джинна в сгусток угольных теней, именуемый ифритом.
– О боже!
Это не прекращалось. Я чувствовала, как из меня высасываются последние крупицы энергии: жизнь, тепло, дитя… «О господи, только не дитя, ты не можешь, Дэвид…»
Все вокруг нас как бы… застыло. В каком‑то непостижимом смысле я пребывала вне времени, вне жизни, вне дыхания. Словно почувствовала себя джинном, точнее, вспомнила ощущения той поры, когда им была. С той лишь разницей, что некая моя сердцевина с истошным воем разрывалась от страшного напряжения. И это было неисцелимо.
Время остановилось. Но не боль.
Потом кто‑то вмешался.
Я услышала за спиной приближавшиеся шаги, обернулась взглянуть, кто это, и у меня перехватило дыхание. Ко мне сквозь застывший в неподвижности мир направлялся Джонатан. Люди замерли на полуслове, полушаге, полувздохе: двигались только он и я.
В отличие от большинства джиннов, Джонатан, самый могущественный из них, выглядел обычным человеком. Средних лет мужчина с короткими, седеющими волосами. Телосложение бегуна: угловатый, жилистый. Глаза черные, а лицо могло быть и доброжелательным, и безразличным, и жестоким, в зависимости от настроения и освещения. Просто один из толпы.
На самом же деле он был так далек от человека, что по сравнению с ним и Дэвид мог показаться не более чем соседским мальчишкой.
– Ты должен помочь мне, – начала я, хотя должна бы знать, что ему противен сам звук моего голоса.
Он подступил ко мне вплотную, схватил за горло и с силой прижал к перилам.
– Тебе повезло, – прорычал он, – что я в добром настроении.
С этими словами Джонатан взглянул через мое плечо, туда, где в воздухе застыл, не завершив трансформации, перекрученный призрак Дэвида. Внизу, на дороге, валялось искалеченное тело Хранителя. Лицо Джонатана утратило всякое сходство с человеческим, всякое выражение. Осталось лишь еще более сильное, чем раньше, ощущение вихрящейся вокруг него могучей и устрашающей силы.
Даже ветер стих, словно опасаясь привлечь к себе его внимание.
– Джонатан… – хрипло заговорила я.
– Джоанн, – оборвал он меня, и имя мое прозвучало в его устах низким, злобным и мрачным урчанием, – ты, похоже, не слушаешь, что тебе говорят. Я сказал, чтобы ты берегла Дэвида. Глядя на все это, не скажешь, чтобы ты так делала. На самом деле…
Его рука сдавила мое горло и встряхнула меня так, что я чуть не задохнулась.
– На самом деле, черт возьми, он выглядит гораздо хуже, чем когда я его видел в последний раз. Неудивительно, что я очень разочарован.
В нем, несомненно, клокотала ярость, пусть и скрытая за невозмутимым лицом и теплыми, глубокими черными глазами.
– У меня нет времени на всякую дрянь, – промолвил он и снова повернулся ко мне, встретившись со мной взглядом.
О господи, теперь даже в его глазах проступало бешенство: оно вспыхивало в черной глубине красными искрами, грозя прорваться наружу. Прорваться и разнести в клочья и меня, и этот мост, и город, и весь мир. Силы бы у него хватило: я чувствовала, как от него пышет ею, словно жаром от потока лавы.
– Я предоставил тебе возможность играть с ним в твои дурацкие игры, крутить с ним твой дурацкий роман, и ты погубила его. И это сейчас, когда я на части разрываюсь. Мне он позарез нужен, прямо сейчас! Я с тобой, черт возьми, не шутки шучу, это ты понимаешь?
Это я поняла прекрасно: шла война, и он в ней участвовал. Сцепившиеся в схватке джинны исчезли, но после них в воздухе осталось нечто, вроде запаха жженого пороха. Если такое происходило сейчас по всему миру…
– Я не знаю, чем ему можно помочь, – удалось с хрипом выдавить мне. – Я пыталась. Я просто не понимаю, как это можно сделать.
Его пальцы снова сдавили мое горло. Он навалился на меня, прижимая к перилам и заваливая назад, словно в какой‑то пародии на танец.
– Что, не нравлюсь я тебе, да?
– Погоди…
Я попыталась сглотнуть, но без успеха. Очень уж было больно, так больно, что и не передать.
– Ты… ты ведь наверняка можешь…
– Да будь я способен исцелить его, почему, по‑твоему, я до сих пор этого не сделал? Ты что, вправду думаешь, что я веду какую‑то игру, видя, как он страдает?
Нет, так я не думала, потому что видела полыхавшую в его глазах ярость.
– Он твой раб. Я не могу прикоснуться к нему, пока ты его не освободишь!
Дэвид! Бутылка! Джонатан просто не мог вмешаться, этого не допускали правила. Могу себе представить, как его это бесило, как бесила я, оказавшаяся на его пути.
Я опять попыталась сглотнуть, но его хватка была слишком сильна, и мне с трудом удавалось проталкивать слова сквозь саднящее, пережатое горло:
– Я не могу. Ты не хуже меня знаешь, что если я его сейчас отпущу…
Знал он это не хуже меня. Стоит мне освободить Дэвида из бутылки, и он окажется вне какого‑либо контроля. Может, Джонатан и будет способен оказать ему помощь, но только в том случае, если его поймает. А получится ли у него это, неизвестно.
– Помоги мне помочь ему, – прошептала я.
Ох, до чего же не понравилась ему эта идея, ну совсем не понравилась. Надо заметить, я никогда не входила в список личностей, пользующихся его благосклонностью: во‑первых, как человек, что в его глазах явно не являлось преимуществом, во‑вторых, из‑за моих отношений с Дэвидом и прочной привязанности Дэвида ко мне, что подрывало устоявшийся порядок мироздания Джонатана. Джонатан, по понятиям джиннов, обладал почти божественным могуществом, что было вовсе не хорошо.
Было бы очень трудно ошибиться насчет отношения Джонатана к Дэвиду: он любил его. Очень любил. Чувство это, глубокое и сильное, уходило корнями в древность, во времена их создания. Что отнюдь не порождает благодушия по части трехсторонних отношений.
– Помочь тебе? – повторил за мной он. – Думаю, дорогуша, я и так помог тебе, насколько ты того заслуживаешь. Смотри, ты даже еще дышишь.
– Еле‑еле, – прохрипела я и, с трудом подняв руку, указала на свое многострадальное горло.
Его губы изогнулись в некоем подобии улыбки. Горло он отпустил, но не отступил, а так и остался стоять на месте. Осторожно, медленно, не делая резких движений, уж, конечно, не потому, что опасалась причинить ему вред, я выпрямилась, в результате чего мы оказались стоящими друг перед другом вплотную, грудь к груди. Личного пространства он мне не предоставил, а с этого, столь интимного расстояния вперил в меня взгляд своих по‑настоящему устрашающих глаз… черных, бездонных, словно со вспыхивающими в глубине звездами, зарождающимися и умирающими галактиками. Некогда, в очень далеком прошлом, он был человеком, Хранителем, равно владевшим силами Погоды, Земли и Огня – как в наши дни ими владел Льюис. Я мало что знала о его жизни, знала лишь, что его смерть пробудила саму Землю: она предалась глубочайшей скорби, и сила этой печали обратила его в джинна. Дэвид, затянутый вместе с ним в горнило творения, вышел оттуда могучим и совершенным. Что же до Джонатана, то он и вовсе возродился, обладая могуществом, опасно близким к божественному.
Но оказалось, что и такому могуществу можно бросить вызов. Как, черт побери, Ашан мог решиться на нечто подобное и почему он вообразил, будто в состоянии одолеть Джонатана в этой войне богов, было выше моего понимания, но факт оставался фактом. Война разразилась, и даже если в итоге Джонатан вышибет все дерьмо из Ашана и из его приспешников‑джиннов, от этой битвы содрогнется Земля. И пока она идет, никто не сможет чувствовать себя в безопасности.
Неприкосновенных в ней не будет.
Взгляд Джонатана пронизывал меня: я ежилась, дрожала и страшно хотела забиться куда‑нибудь в темный уголок, да только спрятаться от этого было невозможно. Так же, как и защититься. Его руки скользнули вверх, легли мне на плечи, а потом поднялись еще выше, и мое лицо оказалось между его обжигающими ладонями. Жар его кожи сбивал меня с толку, порождая странное ощущение. Я бы и рада вырваться, отстраниться, да только отступать было некуда, да и уверенности в том, что, соверши я такую попытку, тело меня послушается, тоже вовсе не имелось.
– Чувствуешь слабость? – спросил он и подался еще ближе, так что его глаза заслонили весь мир. – Чувствуешь себя больной? Малость не в себе последнее время, а?
Моигубы раздвинулись. Он придвинулся вплотную, чуть повернул мою голову в сторону, слегка наклонился и прижался губами к моему уху.
– Он убивает тебя, – прошептал Джонатан. – Разве ты не чувствуешь? Это продолжается уженекоторое время, медленно, но непрерывно. Он пожирает тебя изнутри. А ты не думаешь, что это может убивать и его тоже? Разрушать его?
Я припомнила все такого рода признаки. Слабость. Неловкость и заторможенность при попытках управляться с силой. Поблекший эфир. Тщетные усилия призвать ветер.
–Человеческая энергия больше не может поддерживать в нем жизнь: он опустошит тебя, вытянет все до капли. Он уже ифрит, и как бы ни относился к поглощению твоих жизненных сил, это не имеет значения. Он ничего не может с этим поделать. Он убьет тебя рано или поздно, и даже если после этого мне удастся вернуть его, это не пройдет для него даром. Он превратится в развалину, и хотя, конечно, восстановится, это займет слишком много времени.
Я чувствовала, как жгучие слезы подступают к моим глазам, изливаются наружу, текут по щекам. Он отстранился на дюйм, выровнял своими большими, сильными руками мою голову и снова взглянул мне в глаза. Подушечки его больших пальцев разгладили влагу на моей коже.
–До тебя мне дела нет, – продолжил он тихо, но настоятельно. – Можешь не заблуждаться: будь это нужно, встань передо мной выбор, ты или он, я не колеблясь разорвал бы тебя в клочья. Но я не могу допустить, чтобы он убил тебя: тогда он будет для меня бесполезен.
Я содрогнулась. Он удержал меня на месте.
–Джонатан, я не знаю, что тут можно сделать. Клянусь тебе, не знаю!
–Все очень просто. Отправляйся домой, достань эту долбаную бутылку, шмякни ее и сохрани свою жалкую человеческую жизнь, чем все вы, людишки, только и озабочены в этом мире. Ты должна освободить его. Для тебя он уже умер.
–Лжец, – прошептала я. И получила в ответ злобную чарующую улыбку.
–Вот как? Но если я лжец, почему ты не смогла спасти того жалкого ублюдка от смертельного падения? Не такая уж трудная задача для Хранителя вроде тебя, верно? И вообще, на кой черт тебе моя помощь, ты и сама со всем справишься. Действуй, ну! Будь героиней!
Он отпустил меня и даже отступил на шаг: ощущение было такое, будто меня прямиком из жаркой пустыни перенесло в Антарктиду. Мое тело стонало от тоски по его теплу, ощущение было как у закоренелого наркомана при ломке, и он это наверняка устроил специально.
Дэвид в любви был дивным, романтическим поэтом. Джонатан, если бы вообще снизошел до подобных отношений с человеком, был бы пиратом, берущим, что ему нравится, и заставляющим партнера желать того же. Беспощадная, чарующая небрежность и абсолютное господство.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 140; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!