Как пришлось Москве столице на два города делиться
Фёдор Конь рукой умелой
Опоясал город Белый
Настоящей крепостной,
Неприступною стеной.
В Белом городе богаты
И бояре и купцы,
В Белом городе палаты,
И хоромы, и дворцы.
Стены в шашечку гранёны,
Кровля высится венцом,
На балясинках точёных
Верх шатровый над крыльцом.
Белокаменные плиты
Украшают весь фасад,
За стеной, вьюнком увитой,
Расцветает чудный сад.
Тут заморский цвет миндальный
В кадках выращен в саду,
По воде плывёт хрустальный
Белый лебедь на пруду.
Д внутри, в хоромах, тоже
Всё отделки не простой –
Золотой обито кожей
Иль расшитою тафтой.
Своды в росписях, увиты
Золотым лепным шнуром,
Лавки сукнами обиты,
Пол покрыт цветным ковром.
А в иных дворцах бывает –
Звездным небом сделан свод:
Справа – месяц выплывает,
Слева – солнышко встает.
В терему зимой холодной
Чистота, тепло, уют.
Для боярыни дородной
Девки песенки поют.
Сам боярин ходит в славе,
Он в почете, весел, сыт,
Кверху бороду уставя,
В царской думе он сидит.
Служит он царю и богу,
Хорошо живет, в тепле,
На неведомой налогу
Государевой земле.
Оттого зовется «белой»
Государева земля,
Что живут в ее пределах
Слуги царского Кремля.
Вот она стоит, стена,
И Москва разделена.
За стеной – «черный» город.
Называется Скородом,
Потому что очень скоро
Стену строили кругом.
За стеною дубовой
В Черном городе живет
И военный, и торговый,
|
|
|
И ремесленный народ.
Богатей, бедняк убогий,
Кто бы ни построил дом, –
Платит он царю налоги
За землицу под жильём.
Жили люди слободами,
Жили собственным трудом,
И для них тесней с годами
Становился Скородом.
В переулках немощёных
Ночью страшно одному.
Во дворах неосвещённых
Грозно лают псы во тьму.
За церковного оградой –
Красноватые лучи:
Негасимые лампады
Робко светятся в ночи.
И когда поутру грянет
Колокольный звон церквей,
Скородом от сна воспрянет
К жизни будничной своей.
В Скородоме утром рано
Закияает жизнь везде:
Кузнецы куют таганы
На Таганской слободе,
Кузнецы для печи банной
Отливают медный чан.
Старый пекарь на Басманной
Выпекает хлеб «басман».
А в Калашном переулке
Для бояр и для царя
Выпекают пекаря
Калачи, баранки, булки.
На Рыбачьей на слободке,
По названью «Бережки»,
Рыбаки спускают лодки
На простор Москвы‑реки.
Топоры на бойнях точат
На Мясницкой слободе,
В Сыромятнях кожи мочат
В быстрой яузской воде.
И уже на кровлях мглистых,
Словно чёрные дрозды,
Копошатся трубочисты
Трубниковской слободы.
И работает до поту
В Скородоме чёрный люд.
За тяжёлую работу
Мастерам гроши дают.
Год
|
|
|
СЛОВО ПРО БОРИСА ГОДУНОВА
Годунов Борис правит пятый год,
Он лицом красив, он чернобород.
Он силён, Борис, и здоров, плечист.
Он хитёр, Борис, да умён‑речист.
Он у власти встал с очень давних пор,
И его всегда ненавидел двор.
Нет бояр‑друзей, лишь враги кругом,
Для боярства царь тоже был врагом.
Был он с ними крут, был он с ними лют,
Опирался царь на поместный люд,
На дворян, попов, на гостей‑купцов,
Опирался царь на своих стрельцов.
Годунов Борис правит пятый год,
С каждым годом Русь всё бедней живёт.
Веры нет царю, ни его уму,
Да ещё к тому ж не везёт ему.
То озимый всход злой мороз побьёт,
То в разгар жнивья всё дождём зальёт.
То сгорит вся рожь, то в несчастный год
В поле весь ячмень саранча сожрёт.
В этот год народ из голодных сёл,
От пустой земли на Москву пошёл.
По Москве прошли тысячи людей,
Съели всех собак, съели лошадей.
Испугался царь неспокойных сил,
Колокольню класть он людей просил.
Стал голодный люд колокольню класть,
Чтоб за этот труд прокормила власть.
И до новой ржи и до хлебушка
Башня выросла до полнебушка.
Высотой пошла в сорок шесть сажен,
На три яруса колокольный звон.
Старший колокол в десять тысяч пуд,
|
|
|
Чтоб на десять вёрст разливался гуд.
Колокольню ту в тот голодный год
«Иваном Великим» окрестил народ.
До сих пор она золотой главой
Над Кремлём стоит, перед всей Москвой.
* * *
С монастырских стен далеко вокруг
Видны пашни, лес, и река, и луг.
Только пашенки не зелёные –
Земли, засухой опалённые.
А трава в лугах непригодная,
А река в песках мелководная.
Ручеёк бежит – а была река.
А вдали село – не видать дымка.
Каждый дом в селе словно глух и нем,
Кто остался жив, тот ушёл совсем.
С монастырских стен – пустота, простор,
А посмотришь внутрь в монастырский двор, –
Там довольство всё от былых времён,
И гудит над ним колокольный звон.
Запаслись попы на десятки лет,
Нету дела им до народных бед.
Не хотят попы продавать зерна:
С каждым днём растёт на зерно цена.
Лишь помещик так жить богато мог,
Он всю жизнь с крестьян собирал оброк.
В недородный год тот оброк велик:
Чуть не всё зерно отдавал мужик.
Умирал холоп, убегал не в срок,
Кто остался жив – тот платил оброк.
Мор, пожар, война – это всё равно.
Коль остался жив – подавай зерно!
И несёт мужик долю жалкую,
Всё под окриком да под палкою.
Но богаче всех царь в стране своей,
Не ему жалеть крепостных людей.
|
|
|
У него, царя, больше всех земли,
Для него, царя, все сады цвели.
Потому что царь откупил всех пчёл,
И весь мёд в стране Годунову шёл.
Бани все в Москве взял на откуп царь,
Грош плати царю – в бане тело парь.
Не глядит Борис на мужицкий пот,
А в народе гнев, тайный гнев растёт.
Год
О ЛЖЕДМИТРИИ‑РАССТРИГЕ, О МОСКВЕ ПРИ ПОЛЬСКОМ ИГЕ
Жили да были, носили жупаны
Ясновельможные польские паны.
Знатные, важные, как поглядишь,
Только в казне королевской‑то – шиш!
Всё‑то им, панам, земли не хватало.
Всё‑то им плохо, да всё‑то им мало.
Смотрит на русских завистливый пан –
Взять бы себе на работу крестьян!
Пану обидно, что рожь и пшеницу,
Лён и гречиху, скотину да птицу
Русские пахари с русской земли
Польскому пану во двор не везли.
Польская шляхта сидит на Волыни,
Паны‑хозяева – на Украине.
Заняли паны и запад и юг, –
Русскую землю забрать бы вокруг!
Вот бы войну! Но для этой войны
Польскому пану силёнки нужны.
И как не раз уже ездили, снова
Едут поляки к царю Годунову.
Зарится шляхта на лакомый кус
И предлагает нам вечный союз,
Но при условии, чтобы побольше
Русской земли отходило бы Польше.
С панами царь гостевал, пировал,
Только земли он гостям не давал.
Так вот годами велись разговоры…
В, это же время да в эту же пору
Жил‑проживал в монастырских стенах
Рыжий, ничем не приметный монах.
С виду покладистый, скромный, смиренный,
Был одержим он мечтой дерзновенной.
Как‑то весною исчез из Москвы,
Где‑то бродил на границах Литвы
И перешёл к украинским магнатам,
В замки, на службу к полякам богатым.
И вот тогда со шляхетской земли
Странные, смутные слухи пошли…
«Эй, здорово, сват!» –
«Здорово!» –
«Слышал слово?» –
«Что за слово?» –
«Ныне бают на торгу,
Что конец царю‑врагу –
Царь Димитрий объявился!» –
«Да убит он аль убился!» –
«Не убился, не убит,
Слышь, народ‑то говорит:
Ляхи малого украли,
Обучили, воспитали.
Круль царёнка увидал,
В баньке парить приказал,
Обрядить во что почище,
Войска дать ему три тыщи,
И царевич наш пошёл
Отвоёвывать престол». –
«А Борис? Он сам при сыне!» –
«Нам Борис не нужен ныне,
Он на царстве год седьмой –
Ходим по миру с сумой.
Что ни день, то царь богаче,
Что ни ночь, мы с горя плачем.
Ни кола и ни двора.,.
Нам бы лучше жить пора». –
«Вот так шту‑ука! Эко дело!» –
«Мне беднячить надоело,
Я к царевичу пойду!
Сват, а ты?» –
«Да подожду!»
Так появился, народу на горе,
Беглый монашек Отрепьев Григорий.
Скоро Москва услыхала молву:
Дмитрий с войсками идёт на Москву.
Дмитрия ждут и встречают повсюду.
Были такие, что верили чуду.
Хочет Лжедмитрий занять поскорей
Место на троне московских царей.
Долго ли, скоро ли судьбы решались,
А города самозванцу сдавались.
Чем же была его слава крепка?
Рать у него не была велика –
Паны немного Отрепьеву дали, –
Да на пути беглецы примыкали.
Чем привлекал самозванец‑смутьян
Русских людей, горожан и крестьян?
Тем, что не верил народ Годунову,
Ни его разуму, ни его слову,
Шёл к самозванцу, Бориса кляня,
В самое полымя шёл из огня!
Знали бы, ведали прадеды каши,
Что приготовил им рыжий монашек!..
Царь не дождался прихода врагов –
В тяжком недуге Борис Годунов
Умер внезапно, покинутый всеми.
Здесь начинается Смутное время.
* * *
Шляхтичи ходят по русской земле.
Гришка Отрепьев – хозяин в Кремле.
В Польшу расстрига за помощь в походе
Шлёт королю Сигизмунду дары –
Много сокровищ из царских угодий:
Золото, утварь, алмазы, ковры.
Опустошились дворцовые клети.
Польские паны – хозяева тут.
Прямо из Польши в стеклянной карете
Шляхтянку в жёны расстриге везут.
Перед Мариной, полячкой надменной,
Русские девушки падают ниц.
А на Маринке – венец драгоценный,
Шапка венчальная русских цариц.
С этой Маринкою царь самозванный
Русской землёю собрался владеть.
Пляшут под музыку польские паны,
Русским красавицам стыдно глядеть.
Сроду такой не видали стыдобы:
Женскому полу плясать во хмелю.
Не приходилось и слыхивать, чтобы
Девки, горланя, прошли по Кремлю.
Шляется шляхта по древней столице,
Озорничает средь ясного дня –
В древнем соборе сидят на гробнице,
Шпорами нагло о плиты звеня.
Нет никакого с поляками сладу:
Бродят они по базарам гурьбой,
Грабят амбары, и лавки, и склады,
Всюду бесчинство творят и разбой.
Где ж ты, былая московская слава?
Иль москвичи позабыли о ней?
Древнюю славу хмельная орава
Топчет копытами панских коней.
Только иссякло в народе терпенье,
Кровь закипела у русских людей.
Ох, надоели им пляски и пенье!
Ох, надоел им расстрига‑злодей!
Ох, загудели ночные набаты,
Ох, и вломился народ во дворец!
Прыгнул расстрига в окно из палаты –
Тут и нашёл он свой страшный конец.
Тут топорами его зарубили,
Тело облили смолой и сожгли,
Пеплом оставшимся пушку набили,
Бахнули в сторону польской земли,
Чтоб остальным самозванцам на страх
Ветер развеял Отрепьева прах.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 161; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!