ПРОЗЫВАЛ НАРОД НЕ ЗРЯ «ГРОЗНЫМ» ЭТОГО ЦАРЯ



Разлеглась лоскутным одеялом

Наша Русь – богатая страна:

Вся по вотчинам большим и малым

Меж боярами разделена.

В кулаке у господина право –

Всё его и в поле и в селе.

На границах ставит он заставу:

Не ходи, мол, по моей земле!

И войска свои – холопы с пашни –

Шли на польских панов иль татар,

Защищая в битве рукопашной

Не страну, а вотчину бояр.

 

Царь за это на бояр в обиде,

Им ничто – торговля да моря!

Все сидят в берлогах, ненавидя

Грозного московского царя.

За чертой – поляки, немцы, шведы,

А внутри – бояре да князья.

Все враги! Попробуй поразведай, –

Все косятся, ненависть тая.

Иль бегут на запад, к Белостоку –

В панский стан, там любят подлецов!

Потому‑то государь жестоко

Поступал с роднёю беглецов.

В ненасытной, в страшной жажде мщенья

Гнал людей на плаху, к палачам,

А потом вымаливал прощенья,

Сам не свой метался по ночам:

«Нету жизни мне с моей виною!

Горе душегубцу, злыдню, псу!

Ты, земля, разверзнись подо мною,

И тебе я грех свой принесу!»

Сто свечей у образов горели

В крохотной часовне под Кремлём.

О пуховой позабыв постели,

На пол царь валился, утомлён.

Он лежал. А в полумраке синем

Над столицей заалел рассвет.

Думал царь: «На ляха войско двинем, –

На своих бояр управы нет!

Неужель я царскою десницей

Никогда врагов не поборю?

Не хотят бояре подчиниться

Первому венчанному царю!

Не хотят сплотиться воедино,

Скипетра и барм не признают, –

Пастуха не слушает скотина,

Невдомёк, что волки тут как тут!»

И опять в нём ненависть вскипела,

Как всегда слепа и горяча…

А в часовне тихо догорела

В темноте последняя свеча.

Угасали в самоцветах блики,

На царя взирали с образов

В белых нимбах бронзовые лики,

Бог‑отец грозил перстом, суров,

Осуждая молча, величаво

Грешника за грешные дела…

Вдруг Иван услышал лязг заставы,

Что к Никольской улице вела.

 

Царь привстал, поднялся на колени,

Заглянул в оконце. Там, вдали,

От Неглинной в предрассветной тени

С кирпичом подводы в горку шли.

Лошаденки под горой топтались,

От натуги фыркая, дрожа.

Но открыть заслоны не старались,

 

 

Не спешили что‑то сторожа.

Н ходу застёгивая полы,

Выпел царь, измученный и злой.

«Эй вы, черти!» – Царский жезл тяжёлый

В тишине стучал по мостовой.

«Пожалейте, подлые, скотину, –

Чай, коней под гору тянет груз.

Открывай немедля! Ох, и двину…

Погоди, вот только доберусь!»

И, жезлом стуча по брёвнам гулко,

Грозный сам раздвинуть был готов

Те решётки, что по переулкам

Расставляли от ночных воров.

Заметались сторожа с испугом,

На решётки налегли плечом –

И полезли в гору друг за другом,

Грохоча, подводы с кирпичом…

МАСТЕР ФЕДОРОВ ИВАН И ЕГО ПЕЧАТНЫЙ СТАН

Просыпались по застрехам птицы,

Запевали третьи петухи.

Поднималось солнце над столицей,

Золотя шатровые верхи.

Царь спешил на стройку. Там умело

Возводили стены мастера

Для большого, для живого дела –

Первого Печатного двора.

Вот они! Пока ещё без крыши,

Меж лесами прорези окон.

И заметно с каждым днём всё выше

Становился дом со всех сторон.

Царский глаз, усталый, воспалённый,

Всё искал: не кроется ль изъян…

Пред царём коленопреклонённый

Книжный мастер – Фёдоров Иван.

Бывший дьякон с тёмною бородкой

До земли склонился головой,

Царь к нему стремительной походкой

Подошёл, отставил посох свой

И приподнял

мастера

за плечи:

 

 

«Ну, Ивашка, мне покажешь ты,

Где в палатах расставляешь печи,

Чтоб сушить печатные листы

Для бесценных первых наших книжек?»

Мастер встал, чтоб проводить царя.

Царь Иван стал будто ростом ниже,

С мастером Иваном говоря.

Молодой, широкоплечий, статный,

Перед Грозным Фёдоров Иван

О палате рассуждал печатной:

Где поставит он печатный стан;

Пояснял он царственному тёзке,

Как сушить печатные листы,

Как хранятся для печати доски

Да какие буквы отлиты.

Вдохновенно Грозному Ивану

Говорил печатник про печать,

Расстегнул он ворот у кафтана,

Чтоб царю свободней отвечать.

И среди движения и шума,

Что бывает там, где строят дом,

Грозный царь стоял и думал думу

О дерзанье царственном своём.

И в печати помощь видел Грозный

Для своих больших державных дел…

А печатник, мудрый и серьёзный,

Много дальше Грозного глядел.

Были эти мысли скрыты, смелы,

И желанья были горячи…

Потому‑то всё здесь и кипело:

На леса тащили кирпичи,

Подмастерья карусель вертели,

Возле чана с известью кружась,

Ныли плечи, синяки на теле,

По лицу катились пот и грязь.

Приходили те мастеровые

Класть кирпич и молотом стучать

И не знали, что вот здесь впервые

Выйдет книга – первая печать!

И тогда не знали два Ивана,

Заведя горячий разговор,

Что по воле вражеского стана

Запылает их Печатный двор.

Что объявят «ересью и ложью»

Всю печать – не рукописный труд,

И, призвав на «ересь» «кару божью»,

Двор Печатный ночью подожгут.

Что с попом боярин сговорится,

Как бы им народ ввести в обман,

Что покинет древнюю столицу

Для чужбины Фёдоров Иван…

 

Мы умеем предками гордиться –

Память о печатнике живёт,

Фёдорову памятник в столице

Сохраняет бережно народ.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 197; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!