Чудовище хочет истребить жизнь на Земле 4 страница
Для Тумэн‑Жаргалан хатан
Уже придумал я наказанье.
Отправлю я Тумэн‑Жаргалан
В мучительное изгнанье.
От Гэсэра, из дворца, из золоченых стен
Отправлю я ее к Абарга‑Сэсэн,
В страну,
Где все деревья с корнями выдернуты,
В страну,
Где все наизнанку вывернуто,
В страну холодную,
В страну бесплодную,
В страну бесславную,
В страну бестравную,
В страну.
Где солнца не бывает совсем.
К дьяволу,
К демону,
К Абарга‑Сэсэн!
А пока эта месть моя не исполнится,
Не сможет сердце мое успокоиться.
Об этом я молитвы вам возношу,
Вашей помощи и поддержки прошу.
В какой день наказание состоится?
В какую ночь моя месть совершится?
Каким способом невестку
И племянника Абая Гэсэра
Перебросить с их законного места
К дьяволу Абарга‑Сэсэну?
На разостланном потнике Хара‑Зутан‑Ноен
Злым шалмасам усердно молится он,
То плашмя лежит, то на колени встанет,
Кланяется, пока спина не устанет.
Тогда черные злые шалмасы,
Нажравшиеся жертвенного мяса,
Не стали Хара‑Зутана чествовать,
А стали его учить, как действовать.
– Нашими объедками
Накорми ты невестки своей рабыню.
Отбросы эти заставь ее скушать.
Сам убедишься. Она отныне
Все приказанья твои будет слушать.
Будет верно тебе служить,
Задуманное поможет осуществить.
Овечью кровь,
Которую ты в кишках сберег,
Пусть рабыня положит
Невестке в правый сапог.
Да,
Когда все во дворце уснут,
Пусть положит она ее госпоже
|
|
|
В правый унт.
Девять коварных шалмасов
Над кровью этой девять раз дунули.
Девять черных шалмасов
Над кровью этой девять раз плюнули,
Девять раз на нее взглянули,
Девять раз через нее перешагнули.
Теперь эта кровь сбереженная.
Стала завороженная.
– Вторую кишку с кровью овечьей
Пусть рабыня тоже во дворец пронесет,
И когда ее госпожа уснет беспечно,
К левой поле халата пришьет.
Да
Пусть прицепит ее к левой поле дэгэла,
Чтобы исполнил ты свое дело.
После этого
Сто коров
Из господских дворцов
Выпусти наружу пасти.
После этого
Сто голодных телят,
Что не ели три дня подряд,
На коров пасущихся напусти.
Телята набросятся коров сосать,
А рабыня должна тревогу поднять,
Госпожу она должна разбудить,
На улицу выбежать убедить.
Если не вскочит твоя невестка,
Выпусти коров не сто, а двести,
Напусти на коров двести телят,
Не евших и не пивших пять дней подряд.
Если невестка и тут не вскочить умудрится,
Выпусти коров не двести, а триста.
Напусти на них триста голодных телят,
Не пивших и не евших семь дней подряд.
Тут уж хозяйка вскочит,
Навести порядок захочет.
Унты впопыхах натянет,
В унтах ногами притопнет.
На кишку она с кровью встанет,
Кишка от этого лопнет.
|
|
|
А потом она в легкий халат оденется,
Накинув халат, отряхнется,
Кишка от левой полы отцепится,
Кровь из кишки прольется.
Тогда на море Мунхэ‑Манзан,
На долину Моорэн, на горы и лес
Упадет густой, непроглядный туман,
Пыль поднимется до небес.
Твой племянник и внук
Абай Гэсэр Удалой
Наглотается этой пыли злой,
Туманом злым он надышится,
Голос смерти ему послышится.
Начнет он болеть,
Начнет он хиреть.
А Тумэн‑Жаргалан хатан
Начнет Гэсэра жалеть.
В священной книге прочитает она изречение,
В чем Гэсэр найдет излечение,
Прочитает она там указание,
Что леченье его в ее изгнании.
Чтобы мог ее муж излечиться,
Она сама в изгнание удалится.
Так,
Нажравшись жертвенного мяса,
Среди пустыни голой, безводной,
Учили Хара‑Зутана шалмасы,
Коварные властители преисподней.
После этого Хара‑Зутан,
А душа у него, как известно, черная,
Обратно поехал из чуждых стран,
Дорога длинная и неторная.
Скалы и горы
С разгону конь перескакивает,
Широкое море
С разбегу он перемахивает,
Стрельчато‑синий жеребец
Скачет не касаясь земли,
Абая Гэсэра золоченый дворец
Уже сияет вдали.
Вот уж у цели Хара‑Зутан‑Ноен,
Коня к коновязи привязывает он.
Находит он рабыню невестки своей.
|
|
|
Шелка и золото развернул перед ней
Объедками шалмасов он ее накормил,
Огрызки мяса она доела,
Кишки с овечьей кровью вручил,
И рассказал, что надо ей делать.
После этого,
Довольный и, со спокойной душой,
Отправился он к себе домой.
Встречает дома его жена.
Встречая, недовольно бормочет она:
– Все бы тебе ловчить‑хитрить,
Расставлять хитроумные сети,
Скучно тебе, должно быть, жить
Без коварства на этом свете.
Хара‑Зутан от жены отмахнулся,
На постели шелковой растянулся.
Однако спать ему не спалось,
Лежал он, век не смыкая,
Радовался, что дело его сбылось,
Что исполнилась дума злая.
Между тем
На дворец Абая Гэсэра
И его жены молодой.
Опускаются сумерки серые.
Опускается мрак ночной.
Весь дворец засыпает мирно,
В нем не спит лишь одна рабыня.
Дождалась она, когда все уснут,
К госпоже прокралась в покои,
И кишку кровавую в левый унт
Подложила левой рукою.
А другую кишку, как велели ей,
Прицепила к левой поле халата.
Темной тенью,
Ночной темноты темней.
Проскользнула из спальни обратно.
А когда настало утро раннее,
Следуя совету злобному и коварному,
Выпустила она из господских дворов
Сто недоенных тучных коров,
А также выпустила она сто телят,
|
|
|
Которые есть и пить хотят.
Телята к коровам со всех ног понеслись,
Телята коров сосать принялись.
После этого
Рабыня подождала немного
И подняла во дворце тревогу.
– Ой, ой, ой,
Беда над моей головой.
Сто голодных телят
Коров сосут,
Коров они совсем отдоят,
Коровы молока не дадут.
Эти крики услышала Тумэн‑Жаргалан
Сквозь утренний сон, как сквозь туман,
И решила:
– Подумаешь – сто коров, потеря не велика,
Если сто коров не дадут молока.
Не буду вставать, посплю пока.
Тут рабыня
Выпустила из господских дворов
Двести недоенных тучных коров,
А также выпустила и двести телят,
Не пивших и не евших три дня подряд.
Телята к коровам со всех ног понеслись,
Телята коров сосать принялись.
После этого
Рабыня подождала немного
И подняла во дворце тревогу.
– Ой, ой, ой,
Беда над моей головой!
Двести голодных телят
Коров сосут,
Коров они совсем отдоят,
Коровы молока не дадут.
Эти крики
Сквозь сладкий сон, как сквозь туман,
Услышала Тумэн‑Жаргалан.
И подумала:
– Двести коров – потеря не велика,
Не буду вставать, посплю пока.
Тогда рабыня
Выпустила из господских дворов
Триста недоенных тучных коров,
А также выпустила триста телят,
Не пивших и не евших пять дней подряд.
Телята к коровам со всех ног понеслись,
Телята коров сосать принялись.
После этого
Рабыня подождала немного
И подняла во дворце тревогу.
– Ой, ой, ой,
Беда над моей головой!
Триста голодных телят,
Триста коров сосут,
Коров они совсем отдоят,
Коровы молока совсем не дадут.
Эти крики
Сквозь утренний сон‑туман
Услышала Тумэн‑Жаргалан.
– Триста коров, – подумала, – это не пустяки,
Такая потеря мне не с руки.
Этим молоком
Можно войско все напоить,
Сливками‑творогом
Можно тысячи накормить.
У мужчины, любящего поспать,
Потник твердеет,
У женщины, любящей поспать,
Разум беднеет.–
Быстро вскочила она среди темноты,
Служанок своих окликнула,
Натянула на ноги унты,
Халат на плечи накинула.
Левой ножкой она притопнула,
Кишка кровавая в унте лопнула.
На кишку Тумэн‑Жаргалан наступила,
Кишку кровавую раздавила.
Нога у нее в крови взмокла,
От брезгливости она вздрогнула,
Полой халата она тряхнула,
Кровь овечью всю расплеснула.
Брызнула кровь на железный таган,
Таган над очагом – пополам.
Брызнула кровь на самый очаг,
Огонь в очаге мгновенно зачах.
Камни очага раздробились,
Кровавые ручьи заструились,
Под ногами кровавые лужи,
Потекла кровь наружу.
Заклубился над землей кровавый туман,
Вот что наделала Тумэн‑Жаргалан.
А кровь широкой рекою
К морю потекла, к водопою.
Потекла она к морю Мунхэ‑Манзан,
Потекла она через долину Моорэн,
Пылью заклубилась по всем местам,
Грязью замесилась выше колен.
В это время
Абай Гэсэр Удалой
Гостил у Алма‑Мэргэн молодой.
На рассвете открыл он окна,
Полюбоваться на полный месяц.
Видит – небо кровью намокло,
Вместо неба – грязное месиво.
По времени – утро,
Но темным‑темно,
Абай Гэсэр мудрый
Пошире открыл окно.
Видит,
Над морем Мунхэ‑Манзан
Плавает кровавый туман.
Повсюду пыль заклубилась,
Повсюду грязь замесилась.
По обширной долине Моорэн
Грязь замесилась выше колен.
Вдохнул Абай Гэсэр клубящейся пыли,
Красные круги перед глазами поплыли,
За стенку держась, на улицу вышел,
Собственной смерти голос услышал.
Тумана красного Гэсэр надышался,
Собственной смерти показался,
Показался он предкам, давно умершим,
Показалось время ему уменьшенным.
А в глазах в это время
Огнем горит,
А в голове в это время
Болью болит.
– Железный обруч принесите,–
Гэсэр говорит,–
На голову натяните,
Он боль утолит.–
Но от обруча, от железного,
Голова болит сильнее прежнего.
Тогда
К Тумэн‑Жаргалан Гэсэр прискакал.
И Тумэн‑Жаргалан он так приказал:
– Ты послушай меня, Тумэн‑Жаргалан,
Поднимись‑ка ты на небо за тринадцать стран,
В самую верхнюю страну небесную,
Отыщи там книгу чудесную,
Эту книгу почитай, полистай,
Полистав‑почитав, поточнее узнай:
По какой это причине
Я пыли злой надышался,
По какой это причине
Я собственной смерти показался.
По какой это причине
У меня голова болит,
И какое лекарство мою боль утолит.
Ни минуты не мешкая, Тумэн‑Жаргалан
Наверх поднялась за тринадцать стран,
В страну верховную, в страну небесную,
Отыскала там книгу чудесную.
Материнскую книгу она открыла,
Светлые очи в книгу вперила.
Красивым пальчиком по строчкам водит,
Нужное место в книге находит.
Увидев строчки, она читает,
Читая строчки, все понимает.
Содержится в книге указание,
Что только тогда спасется Гэсэр,
Если Тумэн‑Жаргалан в изгнание
Отправит он к дьяволу Абарга‑Сэсэн.
А если жену свою не выгонит,
От болезни он не излечится.
Так сказала небесная книга,
Материнская книга, извечная.
Опечалилась Тумэн‑Жаргалан,
Прочитавши такое дело,
И на землю грешную, сквозь туман
Светлой звездочкой полетела.
Вверх посмотрит она – плачет горестно,
Вниз посмотрит она – страшно, боязно.
А внизу ее Абай Гэсэр дожидается,
Голова его болит, разрывается.
Вот предстала перед ним Тумэн‑Жаргалан,
Его надежда, его посланница.
Смотрит в очи ему Тумэн‑Жаргалан,
Смотрит в очи ему и кланяется.
Все что в книге она прочитала,
Без утайки пересказала.
Что содержится там указание:
Лишь тогда спасется Гэсэр,
Если ее самое в изгнание
Он отправит к дьяволу Абарга‑Сэсэн.
А если жену свою не выгонит,
От болезни он не излечится…
Так сказала книга великая,
Материнская книга, извечная.
Нахмурился Удалой Абай Гэсэр,
Мысли его мрачны,
Тяжело у него на сердце.
Жаль ему молодой жены.
Так они дружно жили,
Так друг друга любили.
Такая она послушная,
Такая великодушная,
Такая она разумница,
Такая она красавица…
Лучше уж смерть‑разлучница,
Чем такое предательство.
Отдать ее добровольно,
Отослать к Абарга‑Сэсэну…
Разве это не больно
Гордому Абаю Гэсэру?
– Лучше я от болезни сдохну,–
Говорит он своей жене,–
Чем от позора сохнуть
В разлуке тебе и мне.
То, что сказал он мудро,
Может быть, трое знали.
Но все это ранним утром
Уж сто человек повторяли.
А к вечеру друг от друга
Знала уж вся округа,
Знали уж все селенья
Абая Гэсэра решенье.
При решеньи таком отчаянном
Загоревал народ, запечалился.
Жалко им,
Что Гэсэр от болезни умрет,
Но жалко им,
Что жена в изгнанье уйдет,
Золоченого дворца – украшение,
Всем суровым сердцам – укрощение.
В это время
Тумэн‑Жаргалан, о муже скорбя.
Свое решенье приняла про себя.
Где бы ни жить – все равно дышать,
Где бы ни быть – под небом ходить.
Меня страдания не страшат,
Как в книге написано – тому и быть.
Стала она тайком, понемногу
Собираться в дорогу.
– Небо, – говорят, – знает,
Земля, – говорят, – болтает,
Земля, – говорят, – слухом полнится.–
Гэсэр лежит, не беспокоится,
Гэсэр лежит и болеет,
А народ Тумэн‑Жаргалан жалеет.
Узнали день ее отъезда,
Узнали час ее отъезда,
Толпами ко дворцу валят повсеместно.
В последний раз на нее взглянуть,
В далекий путь ее проводить,
На прощанье ободрить как‑нибудь,
Словами прощальными наградить.
Значит,
Не только мужчина весь в тревожных замыслах,
Значит,
И женщина вся в ожидании утомительном,
Оказалась Тумэн‑Жаргалан и жалостливой,
Оказалась Тумэн‑Жаргалан и решительной.
Безногих за ней на руках несут.
Слепых за ней поводыри ведут.
Провожая ее, бежит народ.
Руки тянутся к ней со всех сторон.
За одежду ее хватаются,
С царицей своей прощаются.
Плачет народ, прощаясь с нею.
Ожерелье она рвет с лебединой шеи.
Ожерелье она рвет тройное.
Рассыпает его над толпою.
Рассыпает горстями жемчуг,
Да слова прощальные шепчет.
Рассыпает она все сразу,
Изумруды, лалы, алмазы.
Только тот остается алмаз,
Что висит на реснице у глаз.
Люди ползают на коленях,
Собирают они каменья.
Люди ползают среди пыли,
Про царицу они забыли.
А она в это время ловко
Обернулась красной лисой,
Обернулась лисой‑плутовкой
И исчезла среди лесов.
В миг, когда в лису превратилась,
На три видимости удалилась.
Во второе мгновенье ока,
Оказалась в стране далекой,
Но в стране той, чужой и дальней.
Приняла она вид нормальный.
И пешком в виде странницы бедной
По дороге пошла она.
Без еды идет, без обеда,
Без ночлега идет, без сна.
Где одна страна вдруг кончается,
Там другая страна начинается.
С каждым днем вокруг все темнее,
С каждым днем вокруг холоднее.
Очень сильно она голодала,
Очень сильно она страдала,
Очень сильно она измучилась,
Очень сильно она устала.
Стало солнце ее просвечивать,
Все точеные косточки видно.
Лунный свет стал ее просвечивать,
Даже тени ее не видно.
Но живая шла, не умершая,
И душа ее не уменьшилась.
Кровь струится в ней, как и прежде,
Сердце бьется в ней, как и прежде,
В этом сердце живет надежда.
Из далеких чуждых пределов,
Шепчет, шепчет жена Гэсэру:
– Уж ты витязь, могучий витязь,
Хорошо, что меня не видишь.
Далеко ушла, а есть мне нечего.
Даже солнце меня просвечивает.
Стала тонкой я, как тростиночка.
Стала легкой я, как былиночка.
Только сердце бьется, как прежде,
Только в сердце живет надежда.
По небесному указанью,
Как священная книга велит,
Ухожу я в это изгнанье,
Но уход мой тебя исцелит.
Наберешься опять ты силы,
Станет все, как и прежде было,
И баторы твои и луки.
Ты возьмешь оружие в руки.
Не забудь ты тогда меня,
Оседлай своего коня,
Злые силы все победи,
И меня ты освободи.
Так бредет она вдаль, качается,
Куда ветер холодный дует,
Вниз посмотрит она – печалится,
Вверх посмотрит она – горюет.
Назад посмотрит – вороны вьются,
Вперед посмотрит – слезы льются.
Из правого глаза слезинка – кап!
Образовался великий светлый Байкал.
Из левого глаза слеза слетела,
Образовалась великая светлая Лена.
Так идет Тумэн‑Жаргалан
Среди туманных, холодных стран,
А на шее у нее,
На шелковой тесьме,
Мудрой бабушки Манзан‑Гурмэ
Серебряный талисман.
С гибко‑нежной шеи она талисман снимает,
В бело‑нежной руке она его держит,
Наговоры над ним начинает.
Заговорные слова шепчет.
«Талисман мой, серебряный талисман,
Подарок бабушки Гурмэ‑Манзан,
Окажись сейчас не у меня в руке,
А окажись сейчас от меня вдалеке.
Окажись ты мой серебряный талисман
В далекой и милой земле Хатан,
На берегу широкого моря Мунхэ,
А не у меня в руке.
Окажись, где вода.
Которую я в детстве пила.
Окажись, где земля,
На которой я в детстве жила.
Ты, которого держит моя рука,
Проберись на дно глубокого сундука.
Среди моих одежд притаись и лежи,
Родною сторонку мне покажи».
После этого серебряный талисман,
Что был ей дороже всех,
Изгнанница Тумэн‑Жаргалан
Высоко подбросила вверх.
После этого
Идет она дальше,
Но не так тяжело, как раньше.
Идет она,
Голода уж не чувствуя,
Идет она,
Усталости уж не зная.
Оглянулась назад – о, чудо!
Позади вся страна родная.
Великое море синеется,
Ходит белыми волнами.
Долина Хатан виднеется,
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 173; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!