Свет на болоте (второй отчет доктора Уотсона)

 

Баскервиль‑холл, 15 октября.

Мой дорогой Холмс, вы должны признать, что если в начале своего задания я был вынужден оставлять вас без новостей, то сейчас я вполне компенсировал потерю, тем более, что события стремительно нарастают. Я бы сказал, что они тучей сгущаются над нами. Свой последний отчет я закончил пересказом увиденного ночью. Помните, я сообщил, что видел Берримора, стоящим у окна пустой комнаты? Так вот, теперь у меня есть для вас целая вереница событий. Я напичкан ими, как хороший бумажник – купюрами, причем не сомневаюсь, что каждое из них удивит вас. Вы знаете, события здесь приняли совершенно неожиданный для меня поворот. Признаться, такого я даже не мог и предположить. Очень странно – в последние сорок восемь часов отчасти все прояснилось, а отчасти еще более запуталось. Но расскажу вам все по порядку, а уж вы делайте свои выводы.

На следующее утро после моего ночного приключения, еще до завтрака, я осмотрел комнату, в которой стоял Берримор. Он смотрел в окно, выходящее на запад. Очень любопытное, кстати, окно. Есть в нем одна особенность – к болоту оно ближе всех остальных. Перед окном растут два дерева, а между ними есть пространство, глядя в которое, можно увидеть все болото целиком. Из остальных окон дома этого сделать никак нельзя: либо мешают деревья, либо расстояние слишком велико. Отсюда следует, что поскольку Берримор вглядывался в болото, то делал это он не просто так, а кого‑то там высматривал. Правда, не знаю, как он надеялся хоть что‑то увидеть, ведь ночь, как я уже говорил, была очень темной. И пока я раздумывал над своим наблюдением, меня и осенило – а наверняка, подумал я, за всем этим лежит какая‑нибудь любовная интрижка. Чем же еще можно объяснить таинственные ночные перемещения Берримора и заплаканные глаза его жены? И ничего здесь нет удивительного. Берримор – мужчина видный, при деньгах, такой вполне может покорить сердечко любой деревенской красотки. Поначалу мне это теория очень понравилась своим правдоподобием. Кроме того, звук открываемой двери, который я услышал утром, подтверждал её. Не исключено, что Берримор шел на тайное свидание. Так я размышлял наутро, и теперь вам известны все звенья цепи моих подозрений, но, как оказалось впоследствии, все они лишены оснований.

И тут я должен признаться, что совершил с вашей точки зрения ошибку. Конечно, мне нужно было сначала узнать, каковы были истинные мотивы поведения Берримора, потом сделать выводы и только после этого делиться ими с кем‑либо. Но мое поведение простительно, поскольку слишком тяжелый груз ответственности лег на мои плечи. Итак, сразу после завтрака мы с баронетом удалились в его рабочий кабинет, где я и рассказал ему обо всем, что увидел ночью. Сэр Генри удивился, но не так сильно, как я предполагал.

– Да, да, вы правы, – заметил он. – Мне известно, что Берримор блуждает ночами по дому, причем именно в то время, которое вы назвали. Я сам раза два или три слышал его шаги. Признаться, я давно хотел поговорить с ним на эту тему.

– Тогда выходит, что он каждую ночь идет к своему окну? – предположил я.

– Выходит, что так, – согласился сэр Генри. – И мы должны его выследить. Пусть он нам объяснит, что это еще за странные ночные прогулки. Интересно, что бы предпринял ваш друг Холмс, находись он здесь?

– Он бы сделал то же самое, что вы предлагаете, – ответил я. – Он выследил бы Берримора, подсмотрел за ним и узнал, каковы цели его ночных гуляний.

– Тогда давайте, и мы поступим так же.

– Но он может услышать нас.

– Ничего подобного, – успокоил меня сэр Генри. – Берримор немного глуховат, этим его недостатком мы и воспользуемся. Останемся в моей комнате, дождемся ночи, пойдем за ним и все выясним, – говорил сэр Генри, потирая руки. Очевидно, его предложение понравилось, прежде всего, ему самому, поскольку представляло возможность разнообразить унылую жизнь в мрачном поместье.

Баронет уже не раз консультировался с архитектором, который разрабатывал для сэра Чарльза планы улучшения поместья, а также с подрядчиком‑строителем, так что в недалеком будущем нас здесь ожидают значительные перемены. Из Плимута приедет декоратор, а вместе с ним специалисты по мебели и внутренней отделке. Очевидно, у нашего друга есть широкие замыслы по возрождению былого величия Баскервиль‑холла. Человек он деятельный и не скупой, к тому же захвачен своей идеей. А после того, как дом будет обновлен, и сменится меблировка, возникнет необходимость в жене. Без этой детали самый новый дом не имеет блеска. Между нами говоря, стоит сэру Генри только пошевелить пальцем, как при всей здешней глуши недостатка в невестах не будет, но он, кажется, увлечен одной только мисс Стэплтон. Честное слово, вот влюбился, так влюбился. По уши, как мальчишка. Но что‑то роман у них не складывается, хотя по всем законам должно быть совсем наоборот. Все говорит за то, что роман должен быть, а его нет как нет. Удивительно. Вот, например, взять хоть сегодня. Опять между мисс Стэплтон и сэром Генри что‑то произошло, и, как обычно, неожиданно. Он ходит понурый, раздражительный.

После того разговора о Берриморе, я вам уже сообщал о нем, сэр Генри одел шляпу и приготовился к выходу. Я, как вы сами понимаете, попытался последовать за ним.

– Что такое? И вы тоже уходите, Уотсон? – спросил сэр Генри, с любопытством глядя на меня.

– Да, если вы собираетесь пойти на болото, – ответил я.

– Собираюсь, а что?

– Но, вы же знаете, какие инструкции я получил. Так что, прошу прощения, но мне придется сопровождать вас. Шерлок Холмс, как вы помните, настоятельно советовал мне не отходить от вас, а особенно не отпускать вас одного на болото.

Сэр Генри с приятной улыбкой потрепал меня по плечу.

– Мой дорогой друг, – сказал он. – При всей своей мудрости мистер Холмс не мог предполагать всего, что со мной может приключиться. Боюсь, мне придется отправиться на болото одному. Вы меня хорошо понимаете? Вы ведь не из тех, кто способен играть в “третий лишний”? – он внимательно посмотрел на меня и прибавил: – Так я иду один.

Представляете, Холмс, в каком неудобном положении я оказался? Я просто не знал, ни что сказать, ни что мне делать. А пока я раздумывал над возможным ответом и наиболее подходящей линией поведения, сэр Генри уже удалился.

Снова и снова я анализировал создавшуюся ситуацию, и чем больше думал, тем сильнее меня грызло сознание того, что я позволил сэру Генри, пусть даже под очень уважительным предлогом, отправиться на болото одному. Сомнения продолжали терзать меня до тех пор, пока я не представил себе неприятную ситуацию: я возвращаюсь к вам, и сообщаю, что из‑за моей небрежности, и нарушения данных вами инструкций, с сэром Генри случилась неприятность. Я покраснел от одной только этой мысли. Подумав, что еще не поздно нагнать его, я немедленно направился по направлению к Меррипит‑хауз.

Я что есть мочи побежал по дороге, выискивая глазами впереди себя удаляющуюся фигуру сэра Генри. И вскоре приблизился к тому месту, где с дороги сворачивает тропа на болото. Сэра Генри нигде не было. Подумав, что я пошел не в том направлении, я в надежде найти молодого баронета решил взобраться на холм, тот самый, где когда‑то находилась каменоломня, и оттуда осмотреть местность. Взойдя на холм, я сразу увидел сэра Генри. Он шел по тропе метрах в трехстах от меня, держа под руку женщину. Я полагаю, вы уже догадались, что это была мисс Стэплтон. Совершенно очевидно, что между ними уже давно возникло взаимопонимание, и их встреча здесь – отнюдь не случайность. Они шли медленно, о чем‑то увлеченно разговаривая между собой. Я видел, что она иногда резко жестикулирует руками, словно в подтверждение искренности своих слов. Сэр Генри, слегка наклонив голову, внимательно слушал ее, а два или три раза согласно кивнул. Я стоял за камнями и наблюдал за ними, одновременно размышляя над тем, что же мне следует предпринять. Идти к ним и нахально прерывать их душевную беседу? Этим поступком я вызову к себе если не ярость, то, по крайней мере, презрение. И, тем не менее, мой долг не позволял мне выпускать их из виду. Сознаюсь, мне показалось омерзительным шпионить за другом. Но что мне оставалось делать, кроме как не тайком следить за ними с холма? А угрызения совести я решил снять, впоследствии признавшись сэру Генри в своем малоприличном поведении. Я успокаивал себя тем, что я обязан находиться на страже и отводить от сэра Генри любую внезапную опасность или угрозу. Иначе, зачем я тут, собственно говоря, нужен?! Я не оправдываюсь перед вами, нет, вы и сами понимает, насколько затруднительным было мое положение. Итак, я продолжал из‑под тешка следить за сэром Генри и мисс Стэплтон.

Тем временем наш друг баронет и его спутница остановились, продолжая разговаривать. И в то же мгновение я каким‑то непостижимым внутренним чутьем ощутил, что я – не единственный свидетель их дружеской беседы. Сначала я не заметил ничего определенного, будто какое‑то неясно видение – нечто зеленое – промелькнуло у меня перед глазами. Но вслед за этим я увидел человека с сачком. Он перемещался по направлению к тропе, уверенно перепрыгивая с кочки на кочку. Я сразу же узнал Стэплтона и мгновенно определил, что он гораздо ближе к нашей парочке, чем я. Вот натуралист вышел на тропинку и торопливо зашагал к тому месту, где стояли сэр Генри и мисс Стэплтон. Ему оставалось сделать не больше десятка шагов, и в этот момент сэр Генри, положив руку на плечи мисс Стэплтон, привлек ее к себе. Я не успел и глазом моргнуть, как он обнял ее, но мне показалось, что она пыталась отстраниться от него. Во всяком случае, лицо от поцелуя она отворачивала. Сэр Генри наклонился к ней, она протестующе подняла руки… В следующий момент я увидел, как они, отпрянув друг от друга, резко обернулись. Виной тому было появление Стэплтона. Он бежал к ним по тропе, словно безумный, дурацкий сачок надувался над его головой. Поравнявшись с влюбленными, он принялся отчаянно жестикулировать. Стэплтон был сильно взволнован – метался посреди них и едва не подпрыгивал от возбуждения. О чем он говорил – я не слышал, но охотно могу себе представить. Во всяком случае, мне показалось, что он укоряет сэра Генри. Тот попытался объясниться, но это привело Стэплтона в еще большую ярость. Сэр Генри, видя, что Стэплтон не желает его слушать, тоже вскипел. Мисс Стэплтон стояла, храня гордое молчание. Затем Стэплтон отвернулся от сэра Генри и с той же яростью обрушился на свою сестру, которая, бросив нерешительный взгляд на сэра Генри, встала рядом со своим братом. Судя по жестам натуралиста, гнев его пал и на бедную девушку. Баронет, постояв с минуту, оглядел Стэплтонов, повернулся и, понуро опустив голову, медленно зашагал в мою сторону. Простите за грубость, Холмс, но вид у него был совершенно оплеванный.

Не знаю, что уж там между ними произошло, но, став тайным свидетелем всей этой сцены, я почувствовал глубокий стыд. Я сбежал с холма и встретил баронета у самой тропы. Лицо сэра Генри пылало яростью, брови сдвинуты – у него был вид человека, не знающего, как ему поступить.

– Уотсон?! – удивленно воскликнул он. – Откуда это вы свалились? Только не нужно говорить, будто вы все это время шпионили за мной.

Я все рассказал ему: и про то, что я не мог оставить его, и про то, как я следил за ним, а так же о том, что я стал невольным участником разыгравшейся сцены. Сэр Генри некоторое время злобно смотрел, но, обезоруженный моей откровенностью, вдруг разразился громким искренним смехом.

– Я а‑то думал, что только здесь, в самом центре топи, можно найти укромное местечко для тайной встречи, – ответил он. – Как я ошибался. Оказывается, вся округа вышла посмотреть на мои ухаживания. Кстати, вы заметили, каким фиаско они закончились? Да, а где вы пристроились, откуда наблюдали за мной?

– Вон с того холма, – показал я.

– На галерке, значит. Неудачное местечко. Братцу ее повезло больше: он вовремя попал в партер. Видели, как он налетел на нас?

– Видел, конечно.

– Уотсон, вам не приходила в голову мысль, что мистер Стэплтон немного не в себе?

– Честно говоря, меня эта мысль никогда не покидала.

– Вот как? А мне он вплоть до сегодняшнего дня казался вполне нормальным, но сейчас я могу сказать только оно: из нас двоих один – совершенно точно чокнутый. Я, доктор Уотсон, не произвожу подобного впечатления? Скажите честно, ведь вы живете здесь уже несколько недель и хорошо изучили меня. И еще. Ответьте мне, чем я плох в качестве мужа мисс Стэплтон, женщины, которую я люблю?

– Да ни чем.

– А раз так, но Стэплтон настроен против меня, значит, я и есть сумасшедший? Конечно. Почему он так ведет себя со мной? Что ему во мне не нравится? Я никогда и ни кому – ни мужчине, ни женщине, не причинял зла. У меня и в мыслях нет обидеть мисс Стэплтон. И, тем не менее, стоит мне только прикоснуться к кончикам ее пальцев, как Стэплтон тут же выходит из себя.

– Так это он сказал вам, что вы сумасшедший?

– Да, и не только это. Видите ли, Уотсон, я знаю мисс Стэплтон всего несколько недель, но, впервые увидев ее, я сразу понял, что мы созданы друг для друга. Она счастлива быть рядом со мной, я уверен, и могу поклясться в этом. Я видел, какими глазами она смотрит на меня, а женский взгляд гораздо красноречивее слов. Но ее братец не дает нам пробыть вдвоем и минуты. Сегодня мы впервые решились встретиться наедине, чтобы переброситься парой слов. Она была рада этой встрече, но, представляете, как только я заговорил с ней о своих чувствах, она сразу оборвала меня. Она и слушать не хочет о моей любви. Она знай себе повторяет одно и то же – это место опасно, и она никогда не будет счастлива, пока я не уеду отсюда. Я же ответил ей, что с тех пор как я увидел ее, у меня и мысли нет уехать отсюда. Но я согласен это сделать, сказал я, только при одном условии: если она поедет со мной. Потом я начал говорить, и очень долго, о своем желании жениться на ней. Тут она уже ничего не успела ответить, потому что появился ее братец, он возник, словно из ниоткуда, как привидение, и тут же набросился на нас. Ну, точно, сумасшедший! Бледный, как полотно, весь трясется, глаза горят. Орал, как бешеный. “Что вы делаете с бедной девушкой? Как смеете приставать к ней со своими гнусными ухаживаниями, которые ничего, кроме отвращения, ничего у нее не взывают? Или вы считаете, что раз вы баронет, то можете сделать все, что вас вздумается?” Не будь это ее родственник, я бы нашел, как ему ответить. А так мне пришлось сказать ему, что мои чувства к мисс Стэплтон вполне искренны, и что мне нечего стыдиться, и что я надеюсь получить их согласие, в случае, если попрошу мисс Стэплтон стать моей женой. Ну, а после этого такое началось!.. Уж лучше бы я ничего не говорил. Короче, я тоже вышел из себя и начал отвечать ему резче, чем следовало бы, – ведь мисс Стэплтон стояла рядом. Ну, а затем она ушла вместе с ним. Да вы это и сами видели. Вот, доктор, я весь в сомнениях. Скажите же мне, что из всего этого следует, и я навек останусь вашим должником.

Я попытался дать сэру Генри парочку правдоподобных объяснений, но, честно говоря, не только не убедил его, но и сам запутался. И есть от чего: все имеется у нашего друга – и титул, и состояние, и молод он, и хорош, и добр, и благороден. Существует лишь один недостаток, если таковым можно считать эту дикую легенду, скопище темных предрассудков, мрачным шлейфом тянущихся за ним. Но по какой причине Стэплтон наотрез отказывается от предложения сэра Генри, даже не удосужившись спросить у девушки ее мнения? И почему она не протестует, а покорно принимает ситуацию? Вот что самое удивительное. Однако наши размышления были прерваны появлением Стэплтона. Явившись днем в Баскервиль‑холл, он долго извинялся за свою грубость и после продолжительного разговора с сэром Генри, отношения между ними, похоже, снова наладились. Во всяком случае, уходя, Стэплтон пригласил нас в пятницу к нему на обед.

– И все рано я считаю, что он чокнутый, – резюмировал сэр Генри. – Не могу забыть его дикий взгляд, когда он утром накинулся на нас. Но должен заметить, что извиняться он умеет.

– А он как‑нибудь объяснил свое поведение?

– Сказал, что сестра для него – все. Я вполне понимаю его, и даже рад, что он осознает, каким сокровищем обладает. Они всегда, сказал он, были вместе, поскольку Стэплтон по натуре человек малообщительный. И в это я тоже охотно верю. Он очень боится ее потерять, говорит, что не заметил тот момент, когда наши отношения из простого знакомства переросли в привязанность. Но теперь, вдруг увидев, что может лишиться ее, он сильно разволновался, и наговорил мне много лишнего. Он просил меня учесть причину его неджентльменского поведения – страх остаться одному. Он очень сожалеет о случившемся, и просит меня обо всем забыть. Он вел себя по‑дурацки. С его стороны, он говорит, было бы слишком эгоистично удерживать возле себя такую красивую женщину. Да и глупо было бы надеяться, что ему долго удавалось бы это делать. И если ему, говорит, суждено потерять сестру, так пусть уж мужем ее станет такой прекрасный человек, как я. Но в любом случае, наши взаимоотношения явились для него тяжелым ударом и ему нужно некоторое время, чтобы свыкнуться с мыслью о неизбежности потери. Он снимает все свои возражения относительно меня лично, но просит, чтобы я дал ему три месяца. За это время он обещал успокоиться, но, в свою очередь, обращается ко мне с просьбой в течение этого срока, дабы не волновать его сестру, воздерживаться от интимных бесед с ней и ни слова не говорить о своей любви. Наши отношения, умолял он, должны оставаться дружескими. Я пообещал выполнить его просьбу, на том мы и разошлись.

Вот так рассеялась одна из наших маленьких тайн. Как видите, хотя бы в одном месте трясины, в которой мы очутились, прощупывается дно. Очень хорошо. Теперь, по крайней мере, мы знаем, почему Стэплтону не нравились ухаживания сэра Генри за его сестрой. Вот, оказывается, даже такая подходящая партия, как баронет, может вызывать недовольство. А теперь я перехожу к другой нити, вытянутой мной из запутанного клубка событий, к тайне ночных рыданий и загадке заплаканного лица миссис Берримор, а также к причине ночных хождений дворецкого в западное крыло здания. Можете поздравить меня, мой дорогой Холмс, а заодно сказать, что я, как агент, не разочаровал вас, и что оказав мне доверие и прислав меня сюда, вы ни секунды не пожалеете об этом. Я все выяснил, и для этого мне потребовалось всего лишь одна бессонная ночь.

Я говорю “бессонная ночь”, хотя на самом деле мне понадобились две ночи. Правда, первая прошла впустую. Мы с сэром Генри просидели в его комнате до трех часов утра, но так и не услышали никаких звуков, если не считать мелодичного перезвона часов на лестнице. Наша тоскливая засада закончилась тем, что мы заснули в своих креслах. Однако должен сказать, что эта неудача не охладила наш пыл, и мы добросовестно попытались выследить Берримора на следующую ночь. Итак, мы снова расположились в комнате сэра Генри и закурили, предусмотрительно уменьшив свет лампы. До чего же медленно тянется время в ожидании! Просто невыносимо. Мы подогревали себя мыслями о будущей погоне, пока, наконец, нас не охватил охотничий азарт. Часы пробили сначала час, потом два, и он начал потихоньку улетучиваться. Мы уже стали в отчаянье подумывать о том, не перенести ли нашу охоту на следующую ночь, как вдруг из коридора донесся легкий шум. Мы встрепенулись и, молча переглянувшись, поднялись с кресел. Нервы наши были напряжены чрезвычайно. Прошло несколько мгновений, и мы явственно услышали крадущиеся шаги. Они прошуршали мимо нашей комнаты, и вскоре замерли вдали. Баронет осторожно открыл дверь, и мы отправились следом за ночным ходоком. Тот уже вышел на галерею. Коридор был окутан темнотой. Крадучись, мы прошли в противоположное крыло здания, и успели как раз вовремя – впереди мелькнул силуэт идущего на цыпочках высокого мужчины с черной бородой и покатыми плечами. Остановившись у той же самой двери, он приоткрыл ее, и вошел в комнату. При этом пламя его свечи метнулось и осветило часть коридора. Мы испуганно прижались к стене, но человек не заметил нас. Вот он скрылся в комнате. Мы направились за ним, старательно пробуя каждую половицу. Хотя мы и шли босиком, но высохшие доски пола все равно еле слышно поскрипывали под нами. Мне казалось невероятным, что этот звук оставался незамеченным никем, кроме нас. Но то ли преследуемый нами был, в самом деле, глуховат, то ли он был слишком увлечен своим делом, но только посторонний шум не привлек его внимания. Когда мы, наконец, приблизились к двери и заглянули в нее, то увидели фигуру мужчины, склонившегося у окна со свечой в руке. Его бледное, напряженное лицо было прижато к стеклу. Именно в таком положении я и видел его в прошлый раз.

Мы не разрабатывали планов погони, но баронет оказался человеком, для которого решительные действия являются наиболее естественными. Он вошел в комнату. Берримор, увидев его, отпрянул от окна. Он стоял перед нами, раскрыв рот от изумления и дрожа всем телом. Его темные глаза на бледном, похожем на маску, лице, были охвачены ужасом. Некоторое время он растерянно смотрел на нас.

– Что вы здесь сделаете, Берримор? – спросил его баронет.

– Ничего, сэр, – от волнения Берримор едва мог говорить. Пламя свечи плясало в его руке. По стенам комнаты метались длинные тени. – Я просто стоял у окна. Я каждую ночь хожу и просматриваю, все ли они запреты.

– На втором‑то этаже?

– Я сказал, все окна, сэр. Значит, и на втором тоже.

– Послушайте, Берримор, – сурово заговорил сэр Генри, – вы не уйдете отсюда, пока не выложите нам всю правду. И в ваших собственных интересах говорить её. Рано или поздно, мы вытрясем из вас всё. Итак, мы слушаем вас. И не лгите! Так что вы делали у окна?

Дворецкий беспомощно оглядывал нас. Вид у него был невыносимо жалкий. Умоляюще прижав руки к груди, он заговорил:

– Но я же не сделал ничего дурного, сэр, я просто стоял у окна со свечой в руке – вот и все.

– А зачем вы стояли у окна?

– Прошу вас, сэр Генри, не спрашивайте меня ни о чем, не спрашивайте. Клянусь вам, что это не моя тайна, я ничего не могу сказать вам. Если бы это касалось только меня и никого больше, я ни секунды не колебался бы с ответом.

Внезапно в голову мне пришла странная мысль. Я взял свечу, оставленную дворецким на подоконнике, и медленно произнес:

– Должно быть, он подавал кому‑то сигнал. Давайте проверим.

Я приподнял руку, пристально вглядываясь в темноту. Вереницы облаков плыли по небу. В падавшем между ними свете луны мне удалось различить темные массивы деревьев и более светлые пятна расстилающихся болот. Внезапно крик радости вырвался у меня из груди. Вдалеке я увидел крошечную точку желтого света, прорезавшего темную пелену ночи. Несколько мгновений она находился в самом центре болот.

– Вон он! Свет! – снова воскликнул я. – Это совершенно точно сигнал!

– Нет, нет, сэр, что вы! Никакой это не сигнал! – воскликнул дворецкий. Уверяю вас, что это…

– Поводите свечой у окна, Уотсон, – сказал баронет. – И посмотрите, не задвигается ли и тот свет. Что? Задвигался? Ах, мерзавец, ты и сейчас будешь утверждать, что это не сигнал? А ну, выкладывай все немедленно? Что это там у тебя за приятель, и какую гадость вы с ним затеваете?

Дворецкий обреченно опустил голову, но голос его сделался вдруг на удивление твердым.

– Ни меня, ни вас это не касается. Я ничего не скажу вам.

– Тогда можете немедленно убираться отсюда.

– Хорошо, сэр. Убираться – значит, убираться.

– Но вы же уходите с позором, Берримор. Неужели вам не стыдно за себя? Ваши предки жили под этой крышей сотню лет с лишним. И чем все закончилось? Вы устраиваете простив меня какой‑то темный заговор.

– Нет, сэр, не говорите так. Мы ничего против вас не замышляли, – раздался позади нас женский голос, и в комнату вошла миссис Берримор, с лицом совершенно перепуганным и еще более бледным, чем у мужа. В нижней юбке и с накинутой на плечи шалью, она производила бы очень комичное впечатление, если бы не отражавшаяся в ее напряженном взгляде серьезность ситуации.

– Мы должны уходить, Элиза, – еле слышно проговорил муж. – Все, мы уволены. Можешь идти собирать вещи.

– Но как же это, Джон? Милый, это все из‑за меня. Прости меня, Джон. Сэр Генри, это все я виновата. Джон не сделал ничего дурного. Он здесь потому, что я просила его об этом.

– Тогда говорите вы. Кому подает сигналы ваш муж?

– Моему брату. Бедняга, он погибает от голода на болоте. Я не могу допустить, чтобы он умер у самых наших дверей. Мой муж подает ему сигнал, что еда готова, а он показывает, куда её принести.

– Значит, ваш брат…

– Он и есть тот самый беглый каторжник по имени Селдон.

– Да, сэр, это правда, – сказал Берримор. – Я говорил вам, что это не моя тайна, поэтому и не мог раскрыть ее вам. Но теперь вы все знаете. Как видите, мы против вас ничего не замышляли.

Вот так и выяснилась цель ночных экспедиций Берримора и его стояний у окна со свечей в руке. Некоторое время мы с сэром Генри удивленно смотрели на миссис Берримор. Неужели такое возможно, чтобы эта уважаемая дама, благовоспитанная, хорошо вышколенная и добронравная, состояла в родстве с человеком, на совести которого лежат самые жестокие убийства? Она словно прочувствовала наш невысказанный вопрос.

– Да, сэр, моя девичья фамилия Селдон. И там, на болотах, скрывается мой младший брат. Когда он был ребенком, мы все любили его, нянькались с ним, удовлетворяли все его прихоти и, в конце концов, он возомнил, что мир создан только для него, а жизнь состоит из одних лишь удовольствий, которые он обязан испытать. Став юношей, он схлестнулся с дурной кампанией и тогда в него словно бес вселился. Из‑за него мать сошла в могилу раньше времени, а наше имя оказалось втоптанным грязь. Много раз мы пытались увещевать его, но бесполезно. Он не оставлял преступной дорожки, а его преступления становились все гнуснее. Только по милости Божьей ему удалось избежать виселицы. Для вас он, сэр, конечно же, преступник, но для меня он и по сей день остается все тем же кудрявым, смешливым мальчиком, которого я знала в детстве. Я укачивала его, играла с ним, в общем, делала все, что положено делать старшей сестре. Вот почему, убежав из тюрьмы, он отправился прямо сюда, на болото. Он знает, где я живу, и что я никогда не откажу ему в помощи. Он явился сюда однажды ночью, весь мокрый, грязный, истощенный. За ним гнались. Но разве я могла его бросить? Нет. Мы приняли его, накормили, и стали заботиться о нем, как и прежде. Затем вернулись вы, сэр, и мой брат сказал, что ему будет намного безопаснее на болоте. Он решил переждать, пока его не перестанут искать. А когда все успокоится, он уйдет. Каждую вторую ночь мой муж приходит сюда и подает знаки, дабы удостовериться, здесь ли мой брат или уже ушел. Если на болотах загорается ответный сигнал, то мы знаем: мой брат там, и готовим ему еду. Каждый день мы просыпаемся с надеждой на то, что он ушел, но до тех пор, пока этого не произошло, мы считаем себя обязанными помогать ему. Вот, сэр, теперь вы знаете всю правду. И судите сами. Я – честная христианка, ни в чем не солгала перед вами, а уж вы решайте, как вам поступить. Но только нет на моем муже вины, она вся лежит на мне. Я втянула его во все это дело.

Слова миссис Берримор, шедшие из её открытого, чистого сердца, и тон ее взволнованного голоса, дрожащим эхом отзывавшегося в пустоте комнаты, не оставляли сомнений в ее искренности.

– Это правда, Берримор?

– Да, сэр Генри. Все, что сказала вам моя жена, абсолютная правда.

– Ну, обвинять вас в том, что вы помогаете своей жене, я не могу. Забудьте о том, что я сказал. Идите в свою комнату, оба, а утром мы поговорим, что нам делать дальше.

Супруги ушли, а мы, переглянувшись, стали снова глядеть в окно. Сэр Генри распахнул его, и в комнату, обдавая нас свежестью, ворвался утренний воздух. Где‑то вдали, в предрассветной мгле, все еще светилась точка, сигнал, подаваемый Селдоном.

– И как он только не боится подавать оттуда знаки, – задумчиво произнес сэр Генри.

– Он, наверняка, с трех сторон закрыт, пламя его свечи видно только отсюда.

– Да, скорее всего. Как вы думаете, далеко от нас до него?

– Полагаю, он затаился у гранитных столбов. Сидит где‑нибудь в расщелине.

– Значит, отсюда до него мили две.

– Где‑то так.

– Расстояние не большое. Берримор потратит немного времени, чтобы дойти туда и обратно. Выходит, что этот грязный преступник сидит сейчас возле свечи и ждет еду. Нет, не дождется. Вы знаете, Уотсон, что я сейчас собираюсь сделать? Отправиться на болото и схватить этого гаденыша.

Признаюсь, в голове у меня мелькнула та же самая мысль. Меня нисколько не смущало, что в этом случае я обманывал доверие, оказано нам Берриморами. Да, собственно, о каком доверии идет речь?! Мы вырвали у них признание. Человек, скрывающийся на болотах, – опасный преступник, он представляет угрозу для общества. Не было в моем сердце жалости к нему. Схвати мы его – и этот поступок можно было бы расценить только как помощь, избавление местных жителей от постоянно гнетущего их страха. Он из тюрьмы вышел и туда же должен вернуться. Всей своей мерзкой жизнью, всеми своими ужасными поступками он доказал, что не способен находиться в нормальном обществе, он сам выбрал свою судьбу и должен заплатить за это. Посеяв горе, он обязан пожать наказание. А оставлять его на свободе – это значит, каждую ночь подвергать жизни Стэплтонов опасности. Да и не только Стэплтонов, но и многих других. Так, вероятно, думал и сэр Генри, предложивший мне свершить опасную ночную экспедицию.

– Я иду с вами, – сказал я.

– Тогда, одевайтесь и берите свой револьвер. Чем быстрее мы отправимся, тем лучше. Задуйте свечу, и пойдемте в комнату.

Не прошло и пяти минут, как мы уже выходили из дома. Мы начали погоню, сразу же торопливо зашагав через темный кустарник, сопровождаемые монотонным гудением осеннего ветра и шорохом падающей листвы. Ночной воздух наполнял запах сырости и гнили. Иногда, всего лишь на несколько мгновений между рваными краями плывущих по небу облаков проглядывала луна. Не успели мы подойти к болоту, как пошел мелкий, пронизывающий дождь. Впереди все так же продолжал мерцать свет, знак, подаваемый Селдоном.

– А вы не прихватили с собой оружие? – спросил я сэра Генри.

– Я взял с собой охотничий хлыст.

– Нам нужно поторопиться, чтобы напасть на него в темноте, неожиданно. Говорят, парень он отчаянный, и может оказать сопротивление.

– Послушайте, Уотсон, а что бы сказал о нашем поступке Шерлок Холмс? – спросил меня баронет. – Насколько я помню, он предупреждал меня не выходить на болото ночью, когда над всем властвуют силы зла.

Словно в ответ на слова сэра Генри угрюмый мрак болота прорезал странный звук. Он шел издалека, и был сначала едва различим, но, постепенно разрастаясь, становился все громче и ужасней. Я уже слышал его однажды, когда подходил к краю Гримпенской топи. Этот вой донесся к нам вместе с ветром, и, казалось, заполнил, собою весь ночной воздух. Дикий, надрывный, он начинался с ворчания, затем переходил в некое подобие стона и заканчивался душераздирающим воем, печальным, и вместе с тем угрожающим. Он прозвучал несколько раз, и в эти секунды нас охватывало ощущение, словно весь воздух дрожит от этого пронзительного и грозного крика. Баронет схватил меня за рукав. Я оглянулся и увидел, как страшно побледнело его лицо.

– Боже милостивый! Что это было, Уотсон?

– Не знаю. Говорят, такие звуки издает само болото. Мне доводись слышать его и раньше.

Вой затих, и давящая тишина снова обволокла нас. Напряженно прислушиваясь, мы продолжали стоять, ожидая продолжения, но ничего не последовало.

– Уотсон, – уверенно произнес баронет, – это выла собака.

Признаюсь, услышав надтреснутый, дрожащий от волнения голос сэра Генри, я остолбенел. Кровь застыла у меня в жилах. Я понял, что баронет не просто перепуган, он охвачен ужасом.

– Как они называют это звук? – спросил сэр Генри?

– Кто они? – переспросил я.

– Ну, местные жители.

– Они – люди невежественные. Не слушайте все то, что они говорят.

– И тем не менее, я прошу вас, Уотсон, скажите, как они называют это звук.

Я помолчал, хотя и понимал, что уйти от ответа мне не удастся.

– Они говорят, что так воет собака Баскервилей, – наконец произнес я.

Сэр Генри тяжело вздохнул, и некоторое время молча стоял, оглядывая болото.

– Кто бы это ни был, – решительно заговорил он, – ему не удастся остановить меня. Кстати, я думаю, что звук шел издалека. Примерно вон оттуда, – он показал рукой в темноту.

– Трудно определить, откуда он долетел.

– Он донесся с ветром. А ветер дует со стороны, как ее там, Гримпенской топи, что ли.

– Да, похоже.

– Так вот, туда‑то мы сейчас и направимся. Вперед, Уотсон. Вы же, в конце концов, не мальчик, и понимаете, что это выла собака. Да и я тоже не ребенок. Кстати, вы говорите, что вам уже доводилось слышать это звук?

– Да, я слышал его, когда, гуляя по болоту, встретился со Стэплтоном. И он сказал мне, что это – не обязательно вой собаки. Точно также кричит и птица. Он называл ее, но я уже этого не помню.

– Никакая это не птица, а собака. Боже мой, неужели все эти россказни имеют под собой какую‑то почву?

– Да нет же, конечно, – заверил я его.

– Одно дело, когда вы в Лондоне. Там можно посмеяться над чем угодно – над древним манускриптом и над собакой. Но другое дело здесь, на болоте, когда вы стоите и слышите вой. А смерть моего дяди? И отпечатки собачьих лап возле него все‑таки были! Нет, Уотсон, все сходится. Я, конечно, не трус, но от этого воя кровь леденеет. Вот, потрогайте мою руку.

Я пощупал ее – она была холоднее мрамора.

– Завтра будет все в порядке, – заверил я сэра Генри.

– Не думаю, чтобы этот стон быстро выветрится из моей памяти. Так что, вы думаете, нам следует сейчас делать?

– Может быть, повернуть назад?

– Ну, уж нет. Мы вышли для того, чтобы изловить преступника, и обязаны продолжить его поиски. Это – закоренелый убийца. Мы должны схватить его и никакое исчадье ада не удержит меня от этого. Вперед, Уотсон! И пусть все силы зла восстанут против нас, но мы не уйдем отсюда. Вперед!

Мы медленно двинулись на болото. Черные громады холмов сжимались вокруг нас. Впереди, все так же ярко, горел свет. Нет в мире ничего труднее, как правильно определить ночью расстояние от вас до источника света. Кругом непроглядная темень и вам кажется, будто свет то удаляется к самой линии горизонта, то приближается настолько, что вы начинаете думать, будто до него – рукой подать. Но, наконец, нам удалось определить место, откуда шел свет. Оказалось, до него и вправду не очень далеко. Свеча была вставлена в расщелине скалы, и оттого ветер не задувал бьющееся пламя. К тому же, его можно было увидеть только с одной стороны, со стороны поместья. И то лишь, как мы выяснили, из одного окна. Гранитный валун скрывал наше приближение. Крадучись, мы подошли к нему, немного подождали и затем, осторожно выглянув, начали рассматривать огонек свечи. Странно было видеть это слабое, трепещущее пламя здесь, в самом центре болота. И никого вокруг, ни единого признака жизни – только дрожащий желтенький огонек и его отблеск на шершавом камне скалы.

– Что будем делать? – прошептал сэр Генри.

– Давайте подождем немного, преступник, должно быть, где‑то поблизости. А пока осмотримся.

Едва я успел произнести эти слова, как мы увидели его. С камня, в расселине которого находилась свеча, соскользнула чья‑то фигура. На мгновение в метнувшемся свете пламени мы увидели желтое, искаженно дикой гримасой лицо с многочисленными следами порока, лицо, в котором не было ничего человеческого. Облепленное грязью, заросшее бородой и усами, со спутанными прядями сальных волос. Такие физиономии, возможно, были у тех дикарей, что обитали здесь, на склонах холмов, в эпоху неолита. Язычки пламени отразились в его маленьких, как у свиньи, хитрых, коварных глазках, злобно бегавших по сторонам. Он был похож на жестокого зверька, который мечется, заслышав в темноте шаги охотников.

Определенно, что‑то вспугнуло его, заставило заметаться. Возможно, у них с Берримором был обговорен еще один условный сигнал, который дворецкий должен был подавать, подходя сюда. Я отчетливо видел охваченное ужасом лицо преступника. Казалось, еще секунда, и он выпрыгнет из пятна падавшего на него света, растворясь в темноте. Я бросился вперед, то же самое сделал и сэр Генри. И в тот же момент преступник, отчаянно завизжав и изрыгая проклятья, метнул в нас камень, который, пролетев между мною и сэром Генри, разбился вдребезги, с треском ударившись о скрывавший нас спасительный валун. В следующую секунду преступник бросился бежать, и я еще раз увидел его коротконогую, широкоплечую фигуру. Я уже было подумал, что беглецу удастся скрыться в темноте, но, на наше счастье, снова выглянула луна. Мы устремились вслед убегавшему преступнику и, обогнув холм, сразу же увидели его: он удирал от нас, перепрыгивая через многочисленные камни с невероятной ловкостью, сделавшей бы честь любому горному козлу. В свете луны я мог бы легко подстрелить его из своего револьвера, но, еще уходя, я дал себе слово использовать оружие только для самозащиты. Стрелять в безоружного – не в моих правилах.

Мы оба хорошо бегаем и находимся в неплохой форме, но через несколько минут погони мы поняли, что преступника нам не догнать. И, тем не менее, мы продолжали бежать за ним, пока окончательно не выдохлись, и пока расстояние между нами не сделалось слишком большим. Бессмысленность погони стала очевидной. Мы остановились и, тяжело дыша, с сожалением смотрели вслед удаляющейся фигуре. Прошло еще несколько секунд, и мы присели на камни, чтобы немного перевести дух. Внезапно я стал свидетелем неожиданного и в высшей степени странного явления. К тому времени мы уже поднялись, собираясь отправиться домой. Справа от нас ярко светила луна, зазубренные верхушки гранитных валунов темнели на фоне нижней части лунного диска. И тут, словно вырезанная из черного дерева статуя, на одной из вершин скалы появилась фигура человека. Серебряный свет заливал ее. Не подумайте, Холмс, это была не галлюцинация, я видел все так же отчетливо, как и ручку, и письмо, что пишу вам. Это, в самом деле, была фигура высокого, худого человека. Он стоял, чуть расставив ноги, слегка наклонив голову и сложив руки на груди. Казалось, что он задумался над чем‑то, пораженный безбрежностью расстилавшегося перед ним дикого и угрюмого пейзажа. Он походил на духа, властелина этого жуткого, гиблого места. Но я совершенно уверен, что это был не преследуемый нами заключенный. Скала, на которой стоял человек, находилась слишком далеко от того места, где скрылся Сэлдон. И, кроме того, ростом он был намного выше. Вскрикнув от удивления, я вскинул руку, указывая на него.

– Смотрите! – я схватил баронета за рукав.

Сэр Генри повернулся, но в тот же миг видение исчезло. Перед нами снова была лишь острая макушка гранитной скалы, вгрызающаяся в край лунного диска. И ни следа только что стоявшей на ней фигуры, такой неподвижной и задумчивой.

Я предложил сэру Генри дойти до той скалы, находившейся, правда, далеко от нас, но баронет, видимо, уже достаточно нанервничался, и отказался от прогулки. Он, действительно, выглядел неважно. Странный вой, а так же воспоминание о тяготеющей над его семейством мрачной историей, видимо, сильно подействовали на него. А фигура стоящего на камне человека его не особенно волновала, поскольку он ее попросту не видел. Я же не мог забыть ни зловещего силуэта, на мгновение явившегося моему взору, ни его вида, задумчивого и в то же время властного.

– Должно быть, это был один из солдат, – заметил сэр Генри. – С тех пор, как здесь объявился это беглый заключенный, их сюда много понагнали.

Вероятно, он был прав, но я хотел бы получить подтверждение его слов. Сегодня мы хотим связаться с властями Принстауна и сообщить, где находится беглец. Но все‑таки жаль, что нам не удалось самим поймать его. Вот такие приключения случились со мной в прошлую ночь, дорогой Холмс. Полагаю, вы не откажетесь признать, что я делал все согласно вашим инструкциям. Вполне понимаю, многое из того, о чем я вам сообщаю – не существенно, и к делу, возможно, не относится, но, тем не менее, я чувствую себя обязанным сообщать вам все факты, а уж вы потом выбирайте из них самые необходимые, те, которые помогут вам прийти к правильному заключению. Лично мне кажется, что расследование наше мало‑помалу, но продвигается. Теперь относительно Берриморов. Нам понятны мотивы их поступков, отчего общая картина стала намного яснее. Но болото, со всеми его тайнами и странными обитателями, все еще продолжает хранить свою загадку, не подпуская меня к ее решению. Возможно, в моем следующем отчете я смогу осветить и её тоже. Но было бы лучше, если бы вы смогли сами приехать сюда.

 

Глава 10

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 205; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!