Библиотека университета в Падуе 15 страница
– Мне бы очень хотелось принять участие в вашей игре в покер, – сказал он. – Я хорошо умею блефовать.
И он вышел из комнаты, не обернувшись.
~~~
Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан‑Петро Бариби
Библиотека университета в Падуе
(расшифровал, перевел и обработал доктор М. Джордано)
25 июня 1542 года
Я все еще провожу расследование в монастыре С. по случаю юной Элизабетты, которая, по словам ее отца, беременна ребенком от дьявола. В докладе на имя Главы Конгрегации я не скрыл своего предположения, что М. слишком – благосклонно говоря – склонен к Божественному просветлению и считает себя призванным нашим Господом уничтожить зло этого мира. Очевидно, что он предпочтет обвинить собственную дочь в ведьмовстве, чем принять, что она не соответствует его представлениям о целомудрии. Я уже упоминал ранее его хорошие отношения с Р. М., у него существенное влияние в этом регионе, в связи с чем мы еще не можем считать дело закрытым. Опросы свидетелей были чистой воды издевательством. Две юные соученицы Элизабетты подтвердили высказывания виконта о появлении демона в саду монастыря. Маленькая София, которая так и не сумела правдоподобно объяснить, почему она совершенно случайно в полночь сидела в кустах в саду, описывала великана с рогами, горящими глазами и копытами, который как ни странно исполнил номер на скрипке, прежде чем заняться развратом. Другая очевидица, близкая подруга Элизабетты, произвела впечатление гораздо более разумной. Она рассказала о хорошо одетом и высоком молодом человеке, который заманил Элизабетту в свои сети прекрасными словами. Он якобы появлялся ниоткуда и таял в воздухе без следа, что она, однако, сама не наблюдала. Сама Элизабетта доверила мне, что молодой человек, так умело преодолевший стены монастыря, не имеет ни рогов, ни копыт, а происходит из уважаемого рода, и что она даже знает его имя. Я уже радовался, что дело движется к разъяснению, как она добавила, что она, к сожалению, не может связаться с ним, так как он прилетает к ней по воздуху из будущего, точнее из года 1723 от Рождества Христова.
|
|
|
Представьте только мое отчаяние по поводу душевного состояния окружающих меня людей – я очень надеюсь, что Глава Конгрегации меня как можно скорее отзовет во Флоренцию, где меня ожидают настоящие дела.
Глава восьмая
Сверкающие райские птицы, цветы и растения в голубых и серебряных тонах свивались в орнаменте на парчовом корсаже, рукава и юбка были из тяжелого темно‑синего шелка, который при каждом шаге шуршал и шумел, как море в шторм. Я понимала, что в таком платье любая выглядела бы принцессой, но все‑таки я была потрясена собственным отражением в зеркале.
|
|
|
– Это… непостижимо красиво! – прошептала я, благоговея.
Ксемериус засопел. Он сидел на остатках парчи возле швейной машинки и ковырялся в носу.
– Девчонки! – сказал он. – Сначала они упираются руками и ногами, чтобы не идти на бал, но стоит натянуть на них красивую тряпку, они уже готовы напрудить в штаны от волнения.
Я игнорировала его и повернулась к создательнице этого мастерского произведения.
– Но другое платье тоже было прекрасно, мадам Россини!
– Да, я знаю. – Она улыбалась. – Мы используем его в другой раз.
– Мадам Россини, вы – настоящий человек искусства! – произнесла я от всей души.
– N'est‑ce pas? [19] – Она подмигнула мне. – И как человек искусства я всегда могу передумать. Прошлое платье показалось мне слишком бледным к белому парику. Такой коже, как у тебя, необходим выразительный – comment on dit? [20] – контраст.
– О да! Парик! – Я вздохнула. – Он всё испортит. Можно сначала сделать фото?
– Bien sûr. [21] – Мадам Россини пересадила меня на стульчик перед туалетным столиком и взяла у меня из рук мобильник.
Ксемериус расправил крылья, перелетел ко мне и не слишком удачно приземлился прямо перед фарфоровой головой, на которую был натянут парик.
|
|
|
– Ты в курсе, что обычно водится в таких штуках, да? – Он запрокинул голову и посмотрел снизу вверх на башню из белых волос. – Блохи, совершенно определенно. Возможно, моль. А может быть, что‑то и похуже. – Он театрально задрал лапы. – Одно слово: ТАРАНТУЛ!
Я воздержалась от комментария, что urban legends [22] стары как мир, и демонстративно зевнула. Ксемериус уперся лапами в бока.
– Но это правда, – сказал он. – Только ты должна бояться не пауков, а некоего графа, если вдруг ты в своем упоении одежкой об этом забыла.
К сожалению, тут он был прав. Но сегодня, выздоровевшей и тут же объявленной Хранителями годной идти на бал, мне хотелось лишь одного – позитивного мышления. И где, если не в ателье мадам Россини, нужно было этим заниматься?
Я бросила на Ксемериуса строгий взгляд и посмотрела на переполненные платьями стойки. Одно платье было прекраснее другого.
– А нет ли у вас случайно чего‑нибудь в зеленом тоне? – спросила я тоскливо.
Я помнила про вечеринку у Синтии и про костюмы марсиан, которые Лесли для нас придумала. «Нам нужны будут только пару зеленых мешков для мусора, немного толстой проволоки, пустые консервные банки и несколько шаров из пенопласта», – сказала она. – «Со степлером и термоклеевым пистолетом мы в одно мгновение превратимся в классных винтажных марсиан. Так сказать, живое современное искусство, к тому же не будет нам ни пенни стоить».
|
|
|
– Зеленом? О да, – сказала мадам Россини. – Когда все еще думали, что рыжая худышка (она произносила «удишка» ) – будет прыгать во времени, я много зеленого использовала, он прекрасно гармонирует («армоньирует») с рыжими волосами и, конечно, с зелеными глазами юного бунтаря.
– Ой‑ёй! – сказал Ксемериус и погрозил ей лапой. – Опасная почва, драгоценная!
В этом он был прав. Юный мерзавец‑бунтарь однозначно не был в списке позитивных вещей, о которых я хотела думать. (Но если Гидеон действительно появится на этой вечеринке с Шарлоттой, я точно не буду там торчать в мусорном мешке! Лесли может что угодно говорить о «крутизне» и современном искусстве.)
Мадам Россини расчесала мои длинные волосы и собрала их сверху резинкой.
– Сегодня вечером он, кстати, будет в зеленом, темный морской зеленый цвет – я потратила часы, выбирая ткань, чтобы ваши цвета подходили друг к другу. В конце я еще проверила, как они смотрятся при свете свечей. Absolument onirique. [23] Вы будете выглядеть как король и королева морей и океанов.
– Абсалюмонг! – каркнул Ксемериус. – И жили они долго и счастливо, и родили много маленький морских принцев и принцессок.
Я вздохнула. Кажется, он хотел остаться дома и последить за Шарлоттой? Но не смог удержаться от того, чтобы проводить меня в Темпл. Что тоже было очень трогательно. Ксемериус‑то знал, как я боюсь бала.
Пока мадам Россини заплетала мои волосы в косу, которую потом завернула в узел и прихватила шпильками, она, концентрируясь, хмурила лоб.
– Зеленый, говоришь? Дай‑ка подумать. Можно взять костюм для верховой езды из конца восемнадцатого века из зеленого («зельеного») бархата, еще – о! у меня отлично получилось! – вечерний ансамбль из 1922 года, шелк цвета вод Нила и подходящими шляпкой («шьльяпкой»), пальто и сумочкой, très chic! [24] Еще есть несколько платьев в стиле Баленсиага,[25] которые Грейс Келли носила в шестидесятых. Но самое лучшее – бальное платье цвета листьев розы, тебе оно будет очень к лицу.
Она осторожно подняла строение из волос. Белоснежный и украшенный голубыми бантиками и парчовыми цветочками парик напоминал мне многоэтажный свадебный торт. От него даже пахло ванилью и апельсинами. Мадам Россини умело надела свадебный торт на птичье гнездо у меня на голове, и когда я в следующий раз посмотрела в зеркало, я едва узнала себя.
– Сейчас я выгляжу как смесь Марии‑Антуанетты и моей бабушки, – сказала я.
И из‑за черных бровей – еще немного как разбойник Хотценплотц,[26] переодевшийся в женское платье.
– Глупости, – возразила мадам Россини, закрепляя парик громадными шпильками. Они выглядели, как маленькие кинжалы с рукояткой из стеклянных камушков, которые сверкали на парике, как голубые звезды. – Важны контрасты, лебьёдушка. Контрасты – это самое главное. – Она указала на раскрытый ящик с косметикой, стоявший на туалетном столике. – Небольшой макияж – smokey eyes [27] при свете свечей и в восемнадцатом веке en vogue. [28] Чуточку пудры – parfaitement! [29] Ты опять будешь красивее всех!
Что она, конечно, не могла знать, так как сама не была на вечеринке в прошлый раз. Я улыбнулась ей.
– Вы так добры ко мне! Вы – самая лучшая! А за свои платья вы должны получить Оскара!
– Я знаю, – сказала мадам Россини скромно. – Помни, что садиться и выходить ты должна головой вперед, дорогуша.
Мадам Россини проводила меня до лимузина и помогла забраться в него. Я себе казалась Мардж Симпсон, только башня у меня на голове была белая, а не синяя, и крыша лимузина, к счастью, была достаточно высока.
– Трудно представить, как такая тоненькая фигурка может занимать так много места, – сказал мистер Джордж, улыбаясь, когда я наконец расправила все юбки на заднем сиденье.
– Точно! В этом платье можно затребовать собственный почтовый индекс.
Мадам Россини на прощанье послала мне воздушный поцелуй. Ах, она была необыкновенная! В ее присутствии я всегда забывала, как ужасна на самом деле моя жизнь в настоящее время.
Автомобиль двинулся с места, и в этот момент распахнулась дверь в штаб‑квартиру Хранителей и из нее выбежал Джордано. Его подбритые брови занимали вертикальное положение, а под искусственным загаром он наверняка был мертвенно‑бледным. Его рот с надутыми губами открывался и закрывался, что придавало ему вид вымирающей глубинной рыбы. К счастью, я не могла расслышать, что он сказал мадам Россини, но можно было легко догадаться. Глупая девчонка! Ни малейшего понятия об истории и менуэте. Опозорится из‑за своего безрассудства. Позор для человечества.
Мадам Россини сладко улыбнулась и что‑то ему сказала, отчего его рыбий рот тут же захлопнулся. К сожалению, они оба скрылись из вида, когда водитель свернул в переулок, ведущий к Стрэнду. Ухмыляясь, я откинулась назад, но во время поездки хорошее настроение быстро улетучилось и сменилось волнением и страхом. Я боялась всего: неопределенности, большого количества гостей, взглядов, вопросов, танцев, а больше всего, конечно, новой встречи с графом. Страхи преследовали меня и во сне, хотя надо было радоваться тому, что я вообще могла говорить о ночи, в которую мне удалось поспать. Незадолго до пробуждения мне приснилось что‑то особо странное: я споткнулась о собственный подол, свалилась вниз по огромной лестнице, причем прямо под ноги графу Сен‑Жермену, который, не прикасаясь, помог мне встать, взяв меня за горло. При этом он шипел почему‑то голосом Шарлотты: «Ты – позор для всей семьи!» А возле него стоял мистер Марли, держа в поднятой руке рюкзак Лесли, и говорил укоризненно: «На твоей Ойстер‑кард[30] всего один фунт двадцать пенсов».
«Как несправедливо. Я только сегодня перевела на нее деньги», – хохотала Лесли, когда я во время урока географии рассказала о своем сне. Кстати, сон был не так уж далек от истины: вчера у Лесли украли рюкзак, как раз когда она заходила в автобус. Его грубо сорвал с ее спины какой‑то молодой мужчина, который, по словам Лесли, бегал быстрее, чем Дуэйн Чемберс.[31] За прошедшее время мы уже знали, на что способны Хранители. Да и от Шарлотты, которая без сомнений была замешана в этой истории (пусть даже не непосредственно), нельзя было ожидать другого. И все‑таки этот метод показался нам… ну… топорным. И если бы нам нужны были еще какие‑нибудь доказательства, то им стал бы тот факт, что у женщины, стоявшей рядом с Лесли, была сумка от «Hermès». Нет, ну честно: какой бы уважающий себя вор вместо такой сумки схватил бы потрепанный рюкзак?
Ксемериус рассказал, что Шарлотта сразу после моего ухода обыскала мою комнату в поисках хронографа, ничего не пропустив. Даже под подушкой – какой оригинальный тайник! – посмотрела. После тщательного обыска шкафа она нашла незакрепленную гипсокартоновую панель и с торжествующей улыбкой на лице (по слова Ксемериуса) поползла в пристройку, причем ее не испугала бы даже сестра моей паучьей подружки (сказал Ксемериус). Она даже не побрезговала засунуть руку в крокодильи внутренности. Ну, она опоздала ровно на один день, а того, кто опаздывает, наказывает жизнь, говорит всегда леди Ариста. После того как Шарлотта разочарованно выползла из шкафа, она сосредоточила свое внимание на Лесли, что в итоге стоило Лесли потери рюкзака. Теперь у Хранителей были Ойстер‑кард с только что внесенной на нее суммой, пенал, блеск для губ вишневого оттенка, а также парочка библиотечных книг о расширении восточной дельты Ганга – и больше ничего.
Это поражение Шарлотте не удалось спрятать за обычным высокомерным выражением лица, с которым она сегодня явилась к завтраку. Зато у леди Аристы хватило достоинства, чтобы признать ошибку.
– Сундук везут обратно, – сообщила она холодно. – Очевидно, у Шарлотты слишком напряжены нервы, и я должна признаться, что ошибочно поверила ее рассуждениям. А сейчас будем считать вопрос закрытым и обратимся к другим темам.
Это было (во всяком случае по меркам леди Аристы) настоящим извинением. В то время как Шарлотта при этих словах напряженно пялилась в тарелку, все остальные обменялись озадаченными взглядами и послушно обратились к единственной другой теме, которая нам пришла в голову, – погоде. Только тетя Гленда, на шее которой горели красные пятна, не захотела оставить этот упрек в адрес Шарлотты без ответа.
– Вообще‑то, вместо того чтобы упрекать, ей должны быть благодарны за то, что она до сих пор чувствует себя ответственной и бдительно следит, – не смогла промолчать она. – Как там говорится в пословице? «От добра добра не ищут». Я уверена, что…
Но мы никогда не узнали, в чем была уверена тетя Гленда, так как леди Ариста произнесла ледяным тоном:
– Если ты не хочешь сменить тему, ты, разумеется, вправе уйти из‑за стола, Гленда.
Что тетя Гленда и сделала, вместе с Шарлоттой, которая заявила, что не голодна.
– Всё в порядке? – Мистер Джордж, сидевший напротив (если точнее, наискосок, потому что мои юбки занимали половину внутреннего пространства лимузина) и до сих пор не мешавший моему погружению в мысли, улыбнулся. – Доктор Уайт дал тебе что‑нибудь от сценической лихорадки?
Я покачала головой.
– Нет, – сказала я. – Я побоялась, что у меня начнет двоиться в глазах в восемнадцатом веке.
Или что‑нибудь ещё хуже, но об этом мне лучше помолчать. На суаре в прошлое воскресенье только пунш леди Бромптон помог мне сохранить спокойствие, и этот же пунш спровоцировал меня выступить перед всеми гостями с Memory из Cats – каких‑то несчастных двести лет до того, как этот номер напишет Эндрю Ллойд Вебер. Кроме того, я громко общалась с призраком в присутствии остальных гостей, что я в трезвом виде никогда бы не сделала. Я надеялась, что выдастся пару минут наедине с доктором Уайтом, мне хотелось его спросить, почему он мне помог, но обследование проходило в присутствии Фалька де Вилльера, и к всеобщей радости доктор объявил меня здоровой. Когда я на прощание заговорщицки подмигнула, доктор Уайт в ответ лишь наморщил лоб и спросил, не попало ли мне что‑либо в глаз. При этом воспоминании я вздохнула.
– Не волнуйся, – сказал мистер Джордж сочувственно. – Это продлится недолго и ты быстро вернешься назад. Еще до ужина всё закончится.
– Но до этого момента я могу наделать кучу ошибок, а может, даже вызвать мировой кризис. Спросите у Джордано. Неправильная улыбка, неверный реверанс, не тот разговор и – бах! Восемнадцатый век стоит в огне.
Мистер Джордж улыбнулся.
– Ах, Джордано просто завидует. За одно путешествие во времени он готов был бы совершить убийство.
Я погладила мягкий шелк юбок и провела пальцем по вышивке.
– А если серьезно, я до сих пор не понимаю, почему бал так важен. И что я там должна делать.
– Ты имеешь в виду – кроме как танцевать и получать удовольствие, и воспользоваться привилегией увидеть знаменитую герцогиню Девоншира собственными глазами? – Когда я не улыбнулась в ответ, мистер Джордж тут же посерьезнел, вынул носовой платок и промокнул лоб. – Ах, девочка моя! Этот день важен потому, что именно во время этого бала должно выясниться, кто является предателем в рядах Хранителей, который передавал информацию Флорентийскому Альянсу. Граф рассчитывает, что ваше пребывание на балу спровоцирует и лорда Аластера, и предателя.
Ага. Это было чуточку точнее, чем в «Анне Карениной».
– То есть, в принципе мы играем роль приманки. – Я нахмурила лоб. – Но… э‑э‑э… разве вы не должны уже давным‑давно знать, сработал ли план? И кто оказался предателем? Это же случилось двести лет назад.
– Да и нет, – ответил мистер Джордж. – По неизвестной причине отчеты в Хрониках за эти дни и недели особенно туманны. К тому же, какой‑то части не хватает. Хотя много раз написано о предателе, которого отстранили от высокого поста, но имя его не названо. Четыре недели спустя коротко упомянуто, что никто не захотел отдать предателю последний долг, этой чести, мол, он не заслужил.
Я снова покрылась гусиной кожей.
– Через четыре недели после исключения предателя из ложи он был мертв? Как… э‑э‑э… практично.
Но мистер Джордж меня уже не слушал. Он постучал в перегородку между нами и водителем.
– Я боюсь, что ворота слишком узки для лимузина. Езжайте лучше в школьный двор с другой стороны. – Он улыбнулся мне. – Мы приехали. И, кстати, ты прекрасно выглядишь – я все время хотел тебе это сказать. Как будто сошла со старинной картины.
Автомобиль остановился прямо перед лестницей ко входу в школу.
– Но намного, намного красивей, – сказал мистер Джордж.
– Спасибо.
От волнения я забыла, что мадам Россини меня предупреждала – Садиться и выходить ты должна головой вперед, дорогуша! – и сделала ошибку, пытаясь выйти из лимузина, как обычно. В результате я безнадежно запуталась в юбках и чувствовала себя пчелой Майей в паутине Теклы. Пока я чертыхалась, а мистер Джордж беспомощно хихикал, кто‑то протянул мне две руки, и поскольку у меня не было другого выхода, я схватилась за них и позволила вытащить себя наружу. Одна рука принадлежала Гидеону, вторая – мистеру Уитмену, и я тут же отпустила обе, как будто обжегшись.
– Э‑эм… спасибо, – пробормотала я, быстро разгладила платье и попыталась усмирить ужасное сердцебиение. Потом я присмотрелась к Гидеону – и ухмыльнулась. Даже если мадам Россини не зря восторгалась красотой ткани цвета морской волны, а шикарный камзол сидел на плечах Гидеона без малейшей складки и весь он (Гидеон) до пряжек на туфлях изумительно выглядел, белый парик разрушал все впечатление.
– Я уже думала, что буду единственной, кто выглядит по‑дурацки, – сказала я.
Его глаза весело сверкнули.
– Мне удалось уговорить Джордано отказаться хотя бы от пудры и «мушек».
Честно говоря, он был и так достаточно бледен. На какую‑то секунду я потерялась, глядя на его тонко вычерченную линию подбородка и губы, но потом взяла себя в руки и приняла насколько возможно мрачный вид.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 169; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!