Психотерапия и религии откровения

Гунтхард Вебер Практика семейной расстановки Системные решения по Берту Хеллингеру Gunthard Weber (Hrsg.) PRAXIS DES FAMIUEN-STELLENS Beitrage zu systemischen Losungen nach Bert Hellinger Carl-Auer-Systeme 2000 Составитель Гунтхард Вебер   Международный институт консультирования и системных решений Высшая школа психологии Москва 2004   Перевод с немецкого: Ирина Белякова Научный редактор: к.п.н. Михаил Бурняшев Все права защищены. Любая перепечатка издания является нарушением авторских прав и преследуется по закону. Опубликовано по соглашению с автором. ISBN 5-94405-010-1 © G. Weber, 2003 © Международный институт консультирования и системных решений, 2004   Предисловие научного редактора В конце апреля — начале мая 2003 года в Вюрцбурге проходил грандиозный международный конгресс, посвященный системно-феноменологическому подходу Берта Хеллингера и методу семейной расстановки. Мне посчастливилось побывать на нем и представлять там Россию. Это событие можно назвать знаковым как психологов и психотерапевтов, так и для простых людей. На конгрессе присутствовало более 2500 человек из разных стран мира. Вместе с Б. Хеллингером более 200 ведущих рассказывали о результатах своей работы и демонстрировали на воркшопах возможности применения метода в самых разных областях. Невозможно передать атмосферу этого события, но прикоснуться к опыту и знаниям корифеев и получить информацию о современном состоянии дел в этой области поможет настоящая книга. Она обобщает и систематизирует опыт лучших специалистов в области семейной расстановки и системно-феноменологической работы. Это первое издание на русском языке, в котором метод освещен так широко, подробно и разносторонне. Ее составитель Гунтхард Вебер сумел собрать все самое лучшее, что сегодня есть в этой области. Здесь опубликованы статьи самого Б. Хеллингера и многих его учеников, которые сначала обучались у мастера, а теперь работают самостоятельно и сами стали мастерами. Метод семейной расстановки пока еще очень молод. Широкую известность он получил после того, как Г. Вебер в 1993 году опубликовал на немецком языке книгу «Кризисы любви». С тех пор прошло чуть больше десяти лет, книга неоднократно переиздавалась и была переведена на многие языки. А метод семейной расстановки с необыкновенной быстротой распространился по миру и завоевал широкое признание. Причем не только у психологов и психотерапевтов, но и у специалистов, работающих в других областях, с другими видами систем. И конечно, у «пользователей» — людей, которые с помощью семейной расстановки сумели решить свои проблемы. Заслуга Г. Вебера, который является ведущим представителем Гейдельбергской школы, состоит еще и в том, что он в свое время познакомил с методом Б. Хеллингера широкий круг системных терапевтов. А теперь уже и они развивают этот метод. Многие их них приезжали в Россию в рамках двухгодичной программы подготовки специалистов по семейной расстановке, организованной мной совместно с Институтом системных решений Г. Вебера. Я считаю очень важным, чтобы профессионалы, помогающие людям, могли обучиться этому методу «из первых рук» и квалифицированно применять его. К сожалению, сегодня все больше появляется «учеников Хеллингера», которые начинают работать с людьми, ограничившись просмотром пары видеозаписей Б. Хеллингера, прочитав его книгу или побывав на его демонстрационном семинаре. Такая практика часто приводит к плачевным результатам. Путь к выздоровлению или улучшению межличностных взаимоотношений часто проходит не только через приятные, но и через тяжелые переживания, и подразумевает принятие самых разных областей человеческого опыта, втом числе и негативных. Поэтому так важно, чтобы сам психотерапевт умел обращаться с этими областями, был с ними в хорошем контакте. Для этого необходим собственный опыт, а также принятие и проработка области собственных личных травм и системно-родовых переплетений. Ведь резонансы чувств, возникающие во время семейной расстановки, действуют на всех участников, в том числе и на ведущего, и если у него есть собственные страхи, например, страх смерти, то вряд ли он сможет помочь клиенту принять смерть отца. Поэтому, прежде чем делать расстановку своей семьи, следует поинтересоваться , где и у кого обучался ведущий*, какой опыт работы и в каких областях у него есть, делал ли он свои личные расстановки, где и у кого. Кроме того, имеет смысл внимательно прислушаться к отзывам других людей о работе этого специалиста. Обучение специалистов для работы с расстановкой проходит в первую очередь через личный опыт. Ведь сколько бы вы ни рассказывали собеседнику, какой удивительный аромат у лилии, он не поймет этого, пока сам не понюхает цветок. Точно так же обучиться многообразию человеческих чувств и телесных ощущений и понять их значение можно только непосредственно, участвуя в силовом поле семейной расстановки. Разумеется, книга не заменит личного опыта. Но она сможет хотя бы отчасти удовлетворить несомненный интерес к семейной расстановке, рассказать о ее возможностях, развеять определенные мифы и показать границы этого метода. И я надеюсь, что эта книга поможет вам лучше ориентироваться в мире человеческих чувств и человеческой души. Михаил Бурняшев, кандидат психологических наук, системный терапевт На официальном сайте Б. Хеллингера www.hellinger.com вы можете познакомиться со списком специалистов ведущих расстановки и признанных самим автором метода. Предисловие Если бы в 1993 году, когда вышла в свет книга «Zweierlei Gliick» [В русском переводе эта книга называется «Кризисы любви Системная психотерапия Берта Хеллингера»; первое издание вышло в 2001 году в Издательстве Института Психотерапии.], кто-нибудь сказал мне, что взгляды Берта Хеллингера и разработанная им методика найдут такой отклик и будут распространяться с такой скоростью, как это происходило на самом деле, я бы решил, что он не в своем уме. И вот теперь, четыре года спустя, бесчисленное множество людей используют этот подход в самых разных сферах деятельности, появляется все больше предложений по обучению этому методу, а на семинары Берта Хеллингера записываются до тысячи участников. Поэтому более чем понятно удивление, с которым относятся к такому бурному развитию метода многие из тех, кто не ощутил всей очевидности и мощи этого подхода, находясь в силовом поле семинара — в расстановке ли собственной семьи, будучи заместителем или участвуя в семинаре как наблюдатель. И пусть любое объяснение — это всего лишь объяснение, зачастую больше говорящее о том, кто пытается что-то понять, чем о том, что он хочет понять, столь большой интерес к этому подходу не может не наводить на размышления о том, почему именно сейчас эти взгляды и методы получают такой резонанс. Я готов согласиться с теми, кто считает, что своей притягательной силой этот подход отчасти обязан тому контексту, в котором происходит его развитие. В постмодернистском обществе, которое практически не дает человеку ориентиров, где нарастают индивидуалистические тенденции, при отсутствии четких представлений и господствующем разнообразии, что часто воспринимается как полная свобода выбора, каждый должен сам найти собственный путь и смысл. Поэтому подход, выявляющий порядки и дающий таким образом ориентацию, позитивно оценивающий связующую любовь и принадлежность, может служить своего рода отправной точкой. Если проследить развитие семейной терапии в странах немецкого языка, то здесь, как и в обществе, всегда можно обнаружить противоположно направленные движения, которые ведут сначала к поляризации, а затем интегрируются или сменяются встречными течениями. Импульс, данный школой Пало Альто, стратегической и структурной моделями, и особенно влияние миланской модели и новой Гейдельбергской школы привели к тому, что в течение последних двадцати лет основным фокусом терапии стали повторяющиеся модели отношений и их изменение. Две последние школы и гипнотерапия по Милтону Эриксону добавили к нему пробное разыгрывание возможных вариантов развития. Те же подходы, для которых основной предмет терапии составляют трансгенерационные динамики и их изменение, отошли на задний план. Берт Хеллингер соединяет их снова. Благодаря его открытиям в сфере роковых и зачастую неосознанных семейных переплетений эта область получает иное освещение. Так, новые, невиданные доселе горизонты расширили перспективы «невидимых связей» (invisible loyalties) [Под невидимыми связями (или невидимыми лояльностями) подразумевается конфликт лояльности, возникающий у человека при попытке выполнить два или большее количество трудносовместимых посланий-наказов, идущих от значимых предков. — Прим. науч. ред.], динамики «давать и брать» Ивана Бузормени-Надя и концепцию делегирования Хельма Штирлина [Делегирование (от лат. delegare) имеет два значения: посылать и доверять миссию. Под концепцией делегирования подразумевается передача родителями ребенку все больших полномочий, соответствующих его возрасту. — Прим. науч. ред.]. Разработав «сжатую» форму семейных расстановок, Хеллингер открыл для терапии новые возможности. Первый образ расстановки показывает неверно направленную любовь, переплетения и блокады. Затем свое освобождающее действие начинают образы-решения и «разрешающие» фразы, которые ориентируют на будущее. Происходящие во время расстановки процессы позволяют иначе увидеть и заново оценить прошлое семьи и то влияние, которое оно оказывает. В расстановке прошлое соединяется с настоящим и будущим, имея одну цель — решение. Именно эта нацеленность на решение, экономные интервенции (сам Хеллингер не хотел бы, чтобы они понимались как интервенции), стремление с помощью семейной расстановки стимулировать новое развитие и контакт с клиентами, ограниченный всего несколькими днями, — все это свидетельствует о том, что подход Берта Хеллингера, как и большинство системных моделей терапии, полностью вписывается в спектр краткосрочных методов терапии. Кроме того, особую привлекательность семейной расстановке придают ее образы, которые, как совместные творения, возникают в плотной атмосфере группы и отражают самую суть. А наблюдаемые в ходе расстановок удивительные и таинственные феномены и процессы открывают абсолютно новые подходы в терапевтическом мире, ориентированном преимущественно на языковые процессы обмена информацией. Они наглядно показывают, как в расстановке с «заместителями» реинсценируются внутренние образы, как в воспроизведенной системе обнаруживаются сдерживающие развитие динамики, и таким образом, зачастую с самыми неожиданными поворотами, открывается доступ к решениям. Язык образов обращается напрямую к душе, и там, по ту сторону упорядочивающего мышления, находит непосредственный отклик и вызывает живое эмоциональное участие, которое немало способствует закреплению приобретенного в расстановке опыта и утверждению нового образа. Я не знаю ни одного психотерапевтического метода, который, не форсируя выражения чувств, вызывал бы у всех участников, в том числе и просто наблюдающих, такое целительное и примиряющее волнение и участие. В этом тоже заключается решительное отличие от конструктивистски-системных школ, которые часто (во всяком случае, до сих пор) рассматривали чувства скорее как мешающие терапии элементы и сосредоточивались на изменении моделей значения и поведения. Таким образом, по сравнению с традиционными системными подходами здесь налицо как сходства, так и принципиальные отличия. Камень брошен в воду, и по воде во всех направлениях, явно не теряя силы, расходятся волны. В последние годы выдвигалось и выдвигается много заслуживающих внимания конструктивных инициатив и критических замечаний, которые с благодарностью принимаются и обсуждаются. Те, кто знаком с Бертом Хеллингером много лет, наблюдая за ним сегодня, замечают в его работе множество перемен по сравнению с прошлыми годами. Первая рабочая конференция «Практика семейной расстановки», прошедшая в апреле 1997 года в Вислохе, отразила это общее движение. Конференция дала возможность обменяться опытом, накопленным на тот момент в странах немецкого языка, и составить представление о развитии и нынешнем «состоянии искусства». Эта книга составлена из переработанных докладов Первой рабочей конференции. Это основные доклады, разработки по особым темам, отчеты о применении метода в разных форматах, с разными клиентскими группами и в разных областях, а также доклады о его использовании в комбинации с другими психотерапевтическими направлениями. Читатель увидит, что некоторые статьи представляют собой отчеты о первом опыте применения этого метода в новых областях, о подходах, которые требуют дальнейшей проверки и разработки. Я включил их в книгу, чтобы «запротоколировать» весь имеющийся на сегодня спектр попыток использования этого метода. Надеюсь, что читатель ощутит и характерное для этого подхода творческое начало, и ориентированное на ресурсы восприятие, и неожиданные, лишь на практике обнаруживаемые возможности (в первую очередь, переноса этих методов на работу с другими системами). Буду рад, если читателей увлечет дух семейной расстановки, если они воспримут свойственную ей позицию уважения, ощутят глубину и значение этих взглядов и смогут использовать творческий потенциал этого метода в своей работе. Гунтхард Вебер Вислох, ноябрь 1997   Психотерапия и религия Берт Хеллингер И психотерапия, и религии стремятся к спасению и исцелению души, и та, и другие стремятся через душу спасти и исцелить всего человека. В этом они едины. Но есть между ними и различия, поскольку психотерапии, своим происхождением обязанной науке и просвещению, свойственен критический настрой по отношению к унаследованным нами религиям. Что для религий во многом целительно, ибо своими открытиями психотерапия вынуждает религии к очищению, то есть к отходу от мифических образов, надежд и страхов, к возвращению к корням и истокам.

Душа и «Я»

Однако для психотерапии тоже актуален вопрос, насколько душа сама остается в плену архаичных образов и надежд, и потому тоже нуждается в демифологизации. Достаточно указать лишь на то, что «Я» некоторых психотерапевтов, в его власти над умами и сердцами, тоже является мифическим образом, питающим мифические надежды и стремящимся унять страхи порой почти суеверным путем.

Мифом мне кажется и то, что и религия, и психотерапия рассматривают душу как что-то личное. Поскольку если непредвзято посмотреть, как действует душа, мы увидим, что это скорее мы находимся в душе. Что не у нас есть душа и не мы ею обладаем, но мы есть у души и она обладает нами. Что не она служит нам, а мы вместе с нашим «Я» привлекаемся ею на службу. Так что вопросов, как по поводу психотерапии, так по поводу и религии, существует немало.

Образ действии

Наш образ действий феноменологичен. Это значит, что мы, насколько можем, отказываемся от привычного, в том числе и от теорий с убеждениями, и вверяем себя познаваемой действительности, какой она, со временем меняясь, себя являет. И ждем, не появится ли из скрытого что-то, что внезапно, подобно молнии, обнажает истину и рассеивает тьму, что приводит к гармонии с действительностью, которая оставляет далеко позади все знания, планы и желания «Я» и своим действием доказывает свою правоту.

Душа и «Я» в религии

Начну с религии и сначала задам вопрос: что происходит в человеке, если он считает себя религиозным?

Религиозные люди считают, что они зависят от сил, которых не понимают. К примеру, знают о том, что их жизнь не в их власти. Перед лицом подобного опыта, основа и действие которого остаются для нас окутанными тайной, они занимают позицию почтения, смирения или благоговения перед чем-то таинственным, чего мы не понимаем. Это подлинно религиозная позиция. Она велит нам скорее сделать шаг назад, чем вперед. Она ни на что не претендует, она — это гармония и покой. Это религия души.

И все же какой-то части души трудно примириться с подобной сдержанностью. Она стремится взять в свои руки таящуюся за явлениями действительность, оказывать на нее влияние и заставить ее себе служить с помощью, например, ритуалов, жертв, покаяния, молитв. Это религия «Я».

Правда, в религии «Я» есть некоторые отголоски религии души, ибо она тоже признает действительность — большую, чем мы. Но одновременно она пытается снять с нее покров тайны и получить ее в свое распоряжение. Что, по сути, является противоречием. Поэтому там, где мы стремимся раскрыть тайну религии и завладеть ею для себя, вместо того, чтобы перед ней остановиться и ее уважать, религия вырождается. Этим для религий и нашей религиозной жизни указан путь очищения. Он идет от «Я» обратно к душе.

Религии откровения

Особое значение для нас имеют религии откровения. Это религии, восходящие к одному человеку, который сказал другим, что получил от Бога откровение, и часто под угрозой вечного проклятия призывает других этому откровению верить. Религии откровения — для нас это прежде всего христианство — являются как бы вершиной религии «Я». И «Я», со всеми присущими ему качествами, здесь не только Бог, о котором говорится, что он себя открыл. Получивший откровение тоже говорит как «Я», которое требует от других подчинить свое «Я» его «Я».

Но если здесь тоже объективно рассмотреть происходящее, мы обнаружим, что этот человек говорит тут только о себе, а вера, которой он требует, является в конечном счете верой в него самого. Тем самым он ставит себя выше не только своих приверженцев, но и провозглашенного им Бога, поскольку утверждает, что никого другого Бог подобным откровением не одарит, что все другие от подобного откровения отстранены и что сам Бог на веки вечные должен этому откровению подчиниться. Поэтому в просвещении и очищении нуждаются в первую очередь религии откровения.

Религиозное сообщество

Если внимательно проследить религиозное развитие отдельного человека, мы увидим, что его религиозное чувствование, вера и делание начинаются с его привязанности к семье. То есть первые религиозные представления задаются нам семьей. Раньше религия входила в число условий, выполнение которых давало право принадлежать к семье. Его нарушение воспринималось как отступничество и влекло за собой соответствующую кару. Поэтому раньше — а отчасти и сегодня — отступничество от религии семьи воспринималось не столько как отступничество от религии, сколько как отпадение от семьи, и связывалось со страхом потери права на принадлежность. При более глубоком рассмотрении этот страх не имеет никакого отношения к содержанию религии, поскольку сходным образом проявляется в семьях, принадлежащих к разным конфессиям, независимо от их учения и практики. Слабее или сильнее он переживается в зависимости от того, насколько серьезно относится к своей религии семья. То же самое касается и так называемой религиозной позиции и позиции атеистической. Они точно так же обязательны — в той степени, в какой являются условиями сохранения права на принадлежность к семье.

Эти религии являются религиями группы. Своей религией группы часто отграничивают себя от других. Благодаря ей они чувствуют себя выше других групп и стремятся за счет других расширить влияние своей религии и своей группы. Иногда религией они оправдывают угнетение других групп. С аналогичным религиозным пылом отстаиваются и некоторые политические убеждения, и влияние они имеют аналогичное.

Эти группы являются неким расширенным «Я» и действуют как расширенное «Я». Поэтому групповая религия в еще большей степени является религией «Я». Для нее речь идет не только о том, чтобы овладеть скрытой действительностью, но еще и о власти над другими людьми и группами.

Естественная религия

Однако внутри разных религий существует выходящая за рамки привязанности к семье и группе глубокая личная набожность, хотя и уважающая внешние требования из верности к собственной группе, но внутренне намного перерастающая их содержание. К примеру, мистические течения в христианстве и исламе близки друг другу настолько, что кажется, будто различий между религиями, из которых они происходят, уже не существует.

Следовательно, над тем, что разделяют традиции, содержания веры и религиозные ритуалы, есть религиозный опыт и религиозная позиция, которые являются личными, не зависящими от религии группы. Она связана с общим для всех людей познанием мира и тех пределов, которые он для нас устанавливает. Поскольку эта религиозная позиция одинаково доступна каждому, ее можно назвать естественной религией. Ей не нужны ни учение, ни практика. В противоположность другим религиям здесь нет превосходства одной религии над другой, нет притязаний на власть, нет пропаганды. Здесь каждый сам по себе. Поэтому естественная религия объединяет там, где другие разъединяют.

Естественная религия — это личное достижение, и, может быть, наивысшее. А какого рода, я покажу на примере зарождения философии. Первым философам, о которых нам на Западе известно, так называемым досократикам, удалось внутренне отказаться от доставшихся им от предыдущих поколений представлений о человеке и природе и вверить себя действительности, такой, как она перед ними лежала, без оговорок и страха. Первое, что они при этом испытали, было удивление — удивление, что что-то есть. Что жизнь возникает из чего-то, что остается скрытым, и что она снова в это скрытое опускается.

Такое удивление перед лицом реальности, какой она себя являет, — это благоговение перед тем, что есть, лишенное стремления этого избежать или как-то истолковать. Это смирение перед тайной без желания знать больше, чем она сама нам показывает. Это согласие с границами, которые устанавливает для нас познаваемая действительность, без желания их уничтожить или переступить. Это в высшей степени религиозно, но при этом естественно и смиренно.

Религия как бегство

И напротив, очень многое в унаследованной нами религии представляет собой попытку уклониться от действительности, какой она себя являет, и искать от нее избавления. Попыткой изменить познаваемую действительность согласно собственным представлениям и желаниям. Дать ей иное толкование, вместо того чтобы принять ее вызов. Раскрыть ее тайну, вместо того чтобы ее уважать. Но прежде всего это попытка устоять вопреки потоку исчезновения. Это попытка «Я» овладеть непостижимой действительностью и подчинить ее себе.

За этими представлениями стоят архаичные, магические надежды и страхи из тех времен, когда человек убеждался в том, что по-прежнему во всех отношениях зависим, и при помощи магических средств пытался заклинать жуткое и опасное. Из этой архаичной глубины души происходит потребность в жертвовании, умилостивлении, искуплении и возможности оказывать влияние. Со временем привычка цементирует эту потребность в убеждения, хотя ничто не указывает на то, что за этими убеждениями стоит реальность. Эти архаичные образы, несомненно, в значительной степени являются переносом человеческого опыта на то, что скрыто. Поскольку такая религиозность переносит опыт уравновешивания, умиротворения, искупления и влияния с человеческих отношений на скрытое другое, о котором мы догадываемся, но которого не знаем.

Тем яснее становится на этом фоне, какой отдачи требует от человека естественная религия, какого очищения духа, отказа от желания влиять и властвовать.

Философия и психология

Безусловной заслугой философии и психологии является то, что они проложили путь к беспристрастному созерцанию действительности и ее границ и тем самым помогли снова обрести признание религии в ее естественной форме. В области психологии нужно указать на Фрейда, который во многих религиозных представлениях распознал проекции. Или на К. Г. Юнга, обнаружившего в божественных образах идеалы «Я» или заданные архетипы.

Самый радикальный анализ иудейско-христианской религии, ее основ и последствий я нашел у Вольфганга Гигериха в его книгах «Атомная бомба как психическая реальность» и «Борьба драконов. Посвящение в ядерную эпоху» [«DieAtombombealsseelischeWirklichkeit» (Giegerich 1988), «Drachenkampf. Initiation ins Nuklearzeitalter» (Giegerich 1989).]. Они посвящены глубокому исследованию духа христианского Запада. Гигерих доказывает, например, что современные естествознание и техника — всего лишь продолжение основных стремлений христианства и, будучи очень далеки от того, чтобы поставить эти стремления под вопрос, упорно их используют и доводят до конца.

Я сам, сравнивая опыт отношений в семье с религиозными представлениями и религиозным поведением, имел возможность наблюдать, как отношение к религиозной тайне выстраивается по хорошо знакомым образам и опыту. Уже поэтому одно только представление о Боге как личности кажется сомнительным. Этот Бог наделяется качествами, намерениями и чувствами, заимствованными из опыта, связанного с королями и властителями. Поэтому он, к примеру, наверху, а мы внизу. Поэтому мы приписываем ему озабоченность своей честью, считаем, что его можно оскорбить, что он вершит суд, награждает или осуждает в зависимости от того, как мы себя ведем по отношению к нему. Как идеальный властитель, он должен быть справедливым и благодетельным, защищать нас от невзгод и врагов. Поэтому мы еще абсолютно чистосердечно зовем его нашим Богом. Как у короля, у него есть свои придворные — ангелы и святые, и мы сами, быть может, надеемся оказаться однажды в их числе.

Другие модели, которые мы переносим из нашего опыта на свое к нему отношение, — это ребенок и родители, сообщество избранных в семье или роде, деловые отношения к обоюдному интересу и уравновешивание «давать» и «брать», отношения между мужчиной и женщиной, к примеру, в представлении о священном браке и любовном единении, и, что может быть самое странное, отношение родителей и детей, когда мы, как родители своим детям, предписываем ему, что делать и как себя вести, чтобы он мог быть нашим Богом.

Я наблюдал также, что многим богоискателям не хватает отца, и когда они находят своего настоящего отца, их поиски Бога прекращаются. Или что многим аскетам не хватает матери, как, например, Будде.

Такие наблюдения ведут к демифологизации религий, в частности, религий откровения. То есть эти наблюдения показывают, что расхожие религиозные представления являются в первую очередь отражением человеческого опыта и потребностей и скорее говорят что-то о нас самих, чем о Боге или Божественном. Эти наблюдения понуждают к очищению этих представлений и нашего к ним отношения. Но, кроме того, это означает, что нас снова отсылают к изначальному религиозному опыту и тем границам, которые он нам указывает и для нас устанавливает.

Расскажу в этой связи одну маленькую историю. Она называется

Пустота

Ученики покинули учителя и по пути домой разочарованно спросили:

« Что у него искать нам было ?»

На что один заметил:

«Мы вслепую сели

в повозку,

которую

кучер слепой

с слепыми лошадьми

вперед гнал слепо.

Но если б, как слепцы,

мы сами на ощупь двигались,

возможно,

у пропасти однажды оказавшись,

мы посохом своим нащупали б

ничто».

 

Психотерапия и религии откровения

Взглянув теперь столь же непредвзято на психотерапию, мы увидим, что некоторые психотерапевтические школы сами стали похожи на религию, которую стремились преодолеть, в частности, на религии откровения. Здесь тоже есть свои основатели и свои апостолы, которые объявляют себя их сторонниками и приверженцами их учения. Многое в таком учении может быть правильно, но когда я объявляю себя его сторонником, я сужаю свой кругозор и оставляю без внимания другое, то, что с этим учением не совпадает, или даже с этим борюсь. Так возникают психотерапевтические школы, которые иногда относятся друг к другу так же, как относятся друг к другу религии. Внутри этих школ существует своя ортодоксальность, своя правая вера и правая практика, и в них есть институты, надзирающие за следованием истинному учению и практике и исключающие ренегатов.

Другие аналогии с религиями общеизвестны: это вводное обучение, проверка надежности и соответствующей школе морали, ритуал приема, посвящение в высший сан, сознание своего превосходства, миссионерство и стремление к влиянию и власти. Хотя методы этих школ в значительной степени базируются на результатах исследований, глубоком понимании и опыте и приводят к неоспоримым успехам. Но этот пыл и приверженность «своей вере» заставляют относиться к ним с подозрением, словно бы здесь замешано что-то еще, некий интерес, который заключается не только в стремлении помочь другим, но и обратить их, — почти так же, как это происходит во многих религиях.

Однако, как и внутри религий, в этих школах мы найдем много таких сторонников, которые, опираясь на собственное понимание, отходят от предписанного учения и практики, но, боясь выговоров и исключения, все же не решаются даже признаться в этом в кругу своих коллег.

Умение

По существу, психотерапия базируется на техниках, возникших из внимательного наблюдения и опыта, которые постоянно совершенствуются на основе новых открытий и опыта. Следовательно, здесь есть еще и движение от убеждений и теорий в сторону ремесла, которое должно быть изучено, осознано, отработано и освоено. Но при существующем многообразии познаний и потребностей владеть одним только методом уже недостаточно. Так между школами начинается обмен и сближение, создается своего рода ойкумена, внутри которой границы становятся все более и более проницаемыми. Многие терапевты работают чисто ремесленнически. Они изучают методы многих школ и, не привязываясь ни к одной из них, по потребности комбинируют их в своей практике.

Душа и тело

Но, выходя за рамки ремесла, психотерапия, пусть с некоторыми ограничениями, понимается еще и как забота о душе. В первую очередь это относится к психосоматической терапии, то есть к той психотерапии, которая во взаимодействии с медициной стремится через душу смягчать и исцелять болезни тела.

Дело в том, что, как показывает опыт, определенные события, к примеру, ранняя разлука с матерью, угрожавший жизни несчастный случай или другие события подобного рода, сказываются позже не только на душе, но и на теле. В этом случае можно попытаться еще раз «вытащить» то, что в свое время причинило душевную боль, а впоследствии сказалось на теле, посмотреть на произошедшее, примириться с ним, принимая все так, как было, и тогда, находясь в согласии с такой своей судьбой, найти облегчение и исцеление и для тела тоже.

Приведу пример

Во время курса в Лондоне одна женщина, передвигавшаяся в инвалидной коляске, рассказала, что в возрасте двух лет у нее был полиомиелит. От болезни она оправилась, но последние четыре года чувствует себя нездоровой и сидит в инвалидной коляске. Я спросил ее: «А за свое спасение ты тогда поблагодарила?» Как и во многих подобных случаях этого не произошло.

Если кто-то оказывается спасен в опасной для жизни ситуации, он часто говорит, что он ее преодолел или, еще более резко, что он ее победил. Тогда «Я» чувствует себя героем, у которого все под контролем. Однако в этом случае то, что действует на самом деле, а именно душа, снова отступает назад, оставляя «Я» его судьбу, и, как следствие, нечто Большее вразумляет наше «Я» зачастую весьма болезненно

Я предложил этой женщине закрыть глаза и сказать в душе: «Если моя инвалидность — цена моего выживания, я рада ее заплатить». Она не захотела, и я рассказал ей об одном молодом человеке, который вследствие детского паралича мог лишь чуть-чуть шевелить головой и одной рукой. На мой вопрос, какая история глубже всего трогает его душу, он рассказал мне одну дзенскую притчу.

Один альпинист срывается со скалы и, держась за канат, висит над пропастью. Сверху канат грызут мыши. И тут он видит две ягоды дикой земляники, растущие на расстоянии вытянутой руки. Он срывает их, кладет в рот и говорит: «Как сладко!»

Затем я спросил эту женщину. «Если ты представишь себе две ситуации — с одной стороны, твою жизнь, не будь в ней болезни, и с другой — твою жизнь такой, какой она была на самом деле, какая жизнь драгоценнее?» Она долго отговаривалась и не хотела отвечать. Потом заплакала и сказала: «Самая драгоценная эта».

Это было религиозное свершение, движение прочь от «Я» с его контролем к готовности вверить себя Большему и к гармонии с ним. Но именно это свершение становится источником успокаивающей и целительной силы.

Иногда, находясь в гармонии с чем-то Большим, то есть исходя из той религиозной позиции, которая отказалась от желания влиять, душа даже хочет болезни и смерти. Потому что иногда болезнь нужна душе для ее очищения или она хочет умереть, поскольку чувствует, что ее время прошло.

Недавно у нас в гостях была подруга моей жены, больная раком. Она увидела странный сон: глядя во сне в зеркало, она увидела себя без головы. Я объяснил ей этот сон и сказал: «Это сон о смерти». Она сказала мне: «Я не испытывала при этом ни малейшего страха». Я ответил: «Именно. В глубине своей душа не боится смерти».

В душе есть некое движение, стремящееся обратно к первооснове. Когда приходит время, душа начинает клониться к первооснове, и она умиротворена. В этом движении есть какая-то невероятная красота, невероятная глубина. Это вообще самое глубокое движение.

Но есть люди, которые совершают это движение слишком рано. Они вмешиваются в естественное движение. Тогда они вредят своей душе. Таким людям нужно помогать, чтобы они остановились. Поскольку тот, кто отправляется в этот путь до времени, грешит против этого движения. Ибо оно очень тихое и покойное. Но тот, кто тихо отдается этому естественному движению, иногда обнаруживает, что оно останавливается само по себе.

Приведу пример и на эту тему.

Недавно я смотрел телепередачу об одной клинике в Нюрнберге, которая была посвящена подоплекам спонтанных исцелений при заболеваниях раком. В передаче был представлен один пациент, который был прооперирован в этой клинике по поводу рака, но когда врачи увидели, что болезнь зашла так далеко, что поделать уже ничего нельзя, его снова зашили и выписали домой. Мужчине было ясно, что жизнь его подходит к концу, поэтому дома он сел вместе с женой и написал завещание. Закончив, он ощутил в своем теле что-то вроде рывка, и с этого момента раковые клетки отмерли. Он снова был совершенно здоров.

Что здесь произошло? Мужчина пришел к согласию со смертью, своей судьбой и концом, так сказать, с той первоосновой, из которой жизнь поднимается и в которую она снова опускается, и это согласие привело к тому, что движение к смерти изменило для него свое направление и привело его обратно в жизнь.

Роковое единство

Однако в родных семьях пациентов бывают такие события и судьбы, которые, не будучи пережиты ими лично, тем не менее приводят к их тяжелым заболеваниям. Здесь тоже замешано «Я», но особым образом. Например, пациенты часто пытаются сделать смерть любимого человека обратимой, говоря им в глубине души: «Я последую за тобой». И часто претворяют эту фразу в жизнь тем, что неизлечимо заболевают, становятся жертвой несчастного случая или тем, что совершают самоубийство.

Или человек пытается при помощи магических средств изменить злую судьбу любимого человека, часто даже задним числом, говоря этому человеку в душе: «Лучше умру я, чем ты». Иногда эта фраза тоже приводится в исполнение либо через заболевание, либо через несчастный случай, либо через самоубийство.

Или же человек пытается своей болезнью и смертью искупить собственную и чужую вину, как будто одно зло можно компенсировать другим, упразднить его или сделать не произошедшим.

Здесь нам тоже одним ремеслом уже не обойтись. Здесь тоже требуется психосоматика, сознающая и видящая религиозные подоплеки болезни и исцеления; психосоматика, которая осторожно ведет прочь °ттой религиозной позиции, что стремится магическим образом преодолеть реальность смерти, вины и судьбы, к такой позиции, которая смиряется с этими реальностями и именно благодаря этому находит дорогу обратно ксвоему собственному: к собственному величию и силе, к собственной жизни, здоровью и счастью. И лишь на основе такой позиции семейная расстановка может проявить всю свою примиряющую и целительную силу.

Пустая середина

Тут у психотерапевтов возникает вопрос: как им обрести такую позицию, как вызывать подобные влияния и их выдерживать? Я над этим особенно не задумываюсь, поскольку солидарен с одним моим другом, неким Лао-Цзы, уже очень давно умершим. Он говорит о том, какое действие оказывает умение Сдерживаться и Удаляться в пустую середину.

У отступающего в пустую середину нет ни намерений, ни страха. Многое вокруг него приходит в порядок словно само по себе, без малейшего движения с его стороны. Это та позиция, которую терапевт может занять перед лицом тяжелых судеб и заболеваний: он отступает в пустую середину. При этом ему не обязательно закрывать глаза, ибо пустая середина вовсе не изолирована от окружающего. Она связана со всем, что происходит. Ведь в это самое время терапевт как бы максимумом своей поверхности, безо всякого страха вверяет себя судьбе и болезни. Отсутствие страха особенно важно. Боящийся того, что может случиться, уже потерял свою силу и способность действовать. А он остается и сосредоточенным и открытым всему, у него нет никаких намерений, в том числе намерения исцелить.

В пустой середине (это, конечно, тоже всего лишь образ) человек связан с силами, намного большими, чем «Я» и все его планы. Если человек на это идет, у него внезапно возникают образы-решения, «разрешающие» фразы или указания к действиям. И он им следует. Случаются при этом и ошибки, это ясно. Но ошибка регулируется идущим следом эхо. Так что терапевту, стоящему на этой позиции, не обязательно быть совершенным. В нем нет никакой самонадеянности. Он просто тих в этой середине. Тогда этот род терапии удается.

Эту лишенную намерений позицию, которая соглашается с больным человеком, какой он есть, соглашается с его болезнью, какая она есть, соглашается с его судьбой, какая она есть, я называю смирением. Это позиция души, не «Я». Поэтому хотеть ее тоже нельзя. Она рождается из гармонии и является истинным религиозным исполнением.

В заключение расскажу еще одну историю. Это философская история, а может быть, она религиозная или терапевтическая — в ней эти различия сняты. История называется

Круг

Путник один просил другого, который часть пути

с ним рядом шел:

«Скажи мне, что для нас значение имеет ?»

Тот ответил.

«Во-первых, важно то, что в жизни мы на время,

что у нее начало есть и до него уже многое было

и что она, кончаясь, в то многое, что было до него, впадает.

Как у сомкнувшегося круга

начало и конец становятся одним и тем же,

так До и После нашей жизни срастаются без швов,

как будто не было меж ними времени.

время поэтому у нас есть лишь сейчас.

Еще здесь важно, чтобы то, чего мы достигаем во времени,

со временем от нас освобождалось,

как если бы оно другому времени принадлежало,

а мы, где полагаем себя творцами,

орудием лишь были,

использованным для чего-то, что больше нас,

и снова отложенным.

Когда нас отпускают, мы умираем».

Путник спросил:

«Раз мы и совершаемое нами все в свое время существует

и кончается,

то что значение имеет, когда отпущенное нам время

смыкается?»

Другой сказал:

«Тогда и До и После

как одно и то же важны».

Затем пути их разошлись,

и время их,

и они

беседу прекратили.

 

ОБ ОСНОВАХ СЕМЕЙНОЙ РАССТАНОВКИ

 

Познание через отказ.
Феноменологический путь познания в психотерапии на примере семейной расстановки.
Берт Хеллингер

 

К познанию ведут два движения. Первое «выхватывает» что-то на данный момент неизвестное и стремится им овладеть, покуда оно не окажется у него в руках и он не получит возможность им пользоваться. Такого рода движением является научная деятельность, и мы знаем, насколько она изменила, обезопасила и обогатила наш мир и нашу жизнь.

Второе движение возникает, если в какой-то момент этой «выхватывающей» деятельности мы останавливаемся и направляем свой взгляд уже не на что-то конкретно-постижимое, а на некое целое. Следовательно, взгляд готов одновременно воспринимать многое перед собой. Отдавшись этому движению, созерцая, например, пейзаж или столкнувшись с какой-нибудь задачей или проблемой, мы замечаем, что наш взгляд и полон и пуст одновременно. Ибо предаться полноте и выдержать ее можно, лишь отказавшись сначала от частного. И мы останавливаемся в своем «выхватывающем» движении и отступаем немного назад, пока не достигаем той пустоты, которая способна устоять перед полнотой и многообразием.

Это сначала останавливающееся, а потом отступающее назад движение я называю феноменологическим. Оно ведет к постижениям иного рода, чем «выхватывающее» движение познания. И тем не менее они друг друга дополняют. Поскольку и при «выхватывающем», научном движении познания нам приходится иногда останавливаться и переводить взгляд с узкого на широкое и с близкого на далекое. А понимание, полученное феноменологическим путем, точно так же требует проверки частным и близким.

Процесс

На феноменологическом пути познания человек, находясь внутри некоего горизонта, предоставляет себя всему многообразию явлений, без разбора и оценок. Следовательно, чтобы идти этим путем познания, нужно стать пустым — свободным и от предыдущих представлений, и от внутренних движений, будьте продиктованы чувством, волей или суждением. Внимание при этом и направлено и не направлено, и сосредоточено и пусто одновременно.

Феноменологическая позиция требует напряженной готовности к действию — но без его осуществления. Благодаря этому напряжению мы максимально способны и готовы к восприятию. Тот, кто выдерживает напряжение, через некоторое время познает, как Многое внутри этого горизонта соединяется вокруг Середины, и вдруг ему становится ясна некая взаимосвязь, может быть, некий порядок, истина или шаг, ведущий дальше Это понимание приходит словно бы извне, как подарок, и оно, как правило, ограничено.

Семейная расстановка

Те возможности, которые дает феноменологический образ действий, и те требования, который он предъявляет, проще всего понять и описать на примере семейной расстановки. Ибо, во-первых, семейная расстановка сама является результатом феноменологического пути познания и, во-вторых, как только речь заходит о чем-то существенном, феноменологический образ действий удается только с позиции сдержанности и доверия к возможным с его помощью опыту и открытиям.

Клиент

Что происходит, когда клиент делает расстановку своей семьи? Сначала он из числа членов группы выбирает заместителей, которые будут представлять в расстановке членов его семьи — отца, мать, братьев и сестер, а также его самого. Кого он выберет, никакой роли здесь не играет. Даже лучше, если он будет выбирать, не обращая внимания на внешнее сходство и не имея определенного замысла, поскольку это уже первый шаг к сдержанности и отказу от намерений и старых образов. Кто выбирает, ориентируясь на внешние признаки, например, на возраст или отличительные черты, тот не стоит на позиции открытости по отношению к главному и невидимому. Он офаничивает содержательность расстановки внешними соображениями, и потому расстановка для него уже может быть обречена на провал. Поэтому иногда даже лучше, если заместителей выбирает терапевт и велит клиенту делать расстановку с этими людьми. Единственный признак, на который обязательно нужно обращать внимание, это пол, так что на роли мужчин следует выбирать мужчин, а на роли женщин — женщин.

Когда заместители выбраны, клиент расставляет их в пространстве по отношению друг к другу. При этом хорошо, чтобы он брал их обеими руками за плечи и таким образом, находясь с ними в контакте, ставил на свои места. Расставляя заместителей, он остается сосредоточенным, следит за своим внутренним движением и идет за ним, пока не почувствует, что место, на которое он отвел заместителя, то самое. Во время расстановки он находится в контакте не только с заместителем и самим собой, но и с окружением, откуда он тоже воспринимает сигналы, позволяющие ему найти верное место для этого человека. Точно так же он поступает с остальными заместителями, пока все не окажутся на своих местах. В этом процессе клиент как бы забывает самого себя и пробуждается из этого самозабвения, когда все расставлены по своим местам. Иногда бывает полезно, чтобы в заключение клиент обошел вокруг расставленной группы и подправил то, что, по его ощущениям, еще не полностью соответствует действительности. Затем он садится на место.

Если кто-то делает расстановку не с позиции самозабвения и самоотказа, это сразу бросается в глаза — в этом случае он стремится, например, придать отдельным заместителям определенную позу в духе скульптуры; или делает расстановку слишком быстро, будто следуя заранее намеченному образу; или забывает кого-то поставить; или, не доведя расстановку до конца, говорит, что кто-то уже стоит там, где надо. Расстановка, которая проводится не сосредоточенно, часто заканчивается тупиком и путаницей.

Терапевт

Чтобы расстановка удалась, терапевт тоже должен освободиться от своих замыслов и представлений. Отказываясь от самого себя и сосредоточенно отдавая себя расстановке, терапевт сразу видит, когда клиент стремится повлиять на расстановку заранее намеченными образами или уходом от того, что начинает проявляться. Тогда терапевт помогает клиенту сосредоточиться и приготовиться принять происходящее. Если это оказывается невозможно, он прекращает расстановку.

Заместитель

От заместителей тоже требуется внутренний отказ от собственных представлений, намерений и страхов. Это означает, что, участвуя в расстановке, они внимательно следят за всеми переменами, которые происходят в их физическом состоянии и ощущениях. Например, может усилиться сердцебиение, появиться желание смотреть в пол и внезапное ощущение собственной тяжести или легкости, чувство ярости или печали. Имеет смысл также обращать внимание на возникающие образы и прислушиваться к внутренним звукам или напрашивающимся словам.

Так, например, один американец, который как раз учил немецкий язык, во время расстановки, в которой он был заместителем отца, постоянно слышал фразу. «Скажите Альберт». Позже он спросил клиента, говорит ли ему что-нибудь имя Альберт. «Ну да, — ответил тот, — так зовут моего отца и деда, и мое второе имя тоже Альберт».

Другой заместитель, который был в расстановке сыном разбившегося в вертолетной аварии отца, постоянно слышал шум вертолетного ротора. Однажды этот сын, будучи сам пилотом вертолета, упал вместе со своим отцом, но тогда оба выжили.

Конечно, чтобы удалось нечто подобное, нужно обладать большой способностью к эмпатии и высокой степенью готовности отказаться от собственных представлений, а терапевт должен быть осторожен, чтобы заместители не выдавали за восприятие свои фантазии. Чем меньше предварительной информации о семье будет у терапевта и заместителей, тем легче им избежать этой опасности.

Вопросы

Феноменологическое восприятие удается лучше всего, если клиенту задают только самые необходимые вопросы, причем непосредственно перед расстановкой. Вот эти вопросы:

1. Кто входит в состав семьи?

2. Были ли в семьи мертворожденные или рано умершие дети, были ли в семье особые судьбы, например, инвалидность?

3. Были ли раньше у кого-то из родителей или у кого-то из бабушек и дедушек прочные связи, то есть был ли кто-нибудь из них помолвлен, состоял в браке или других значимых длительных отношениях?

Дальнейший анамнез, как правило, затрудняет феноменологическое восприятие как терапевта, так и заместителей. Поэтому терапевт отказывается от предварительных бесед или анкет, выходящих за рамки указанных вопросов. По той же причине во время расстановки клиенты ничего не должны говорить, а заместители не должны задавать им никаких вопросов.

Сосредоточенность

Некоторые заместители, вместо того чтобы следить за своими физическими ощущениями и непосредственным внутренним чувством, поддаются искушению «считывать» ощущения с внешнего вида расстановки. Так, заместитель одного отца сказал, что чувствует конфронтацию со стороны детей, поскольку их поставили прямо напротив него. Но когда он прислушался к своему непосредственному внутреннему чувству, то понял, что ему хорошо. Просто он позволил внешнему образу отвлечь себя от непосредственного восприятия.

Бывает, чувствуя что-то, на его взгляд, неприличное, заместитель об этом молчит, например, если он, как отец, чувствует эротическое влечение к дочери. Или заместительница не решается сказать, что ей, как матери, лучше, когда один из ее детей хочет уйти за кем-то из членов семьи в смерть.

Поэтому терапевт обращает внимание на тонкие сигналы тела, например, на улыбку или на то, что человек вдруг выпрямился, или что кто-то непроизвольно придвинулся друг к другу. Если он сообщит об этом своем наблюдении, заместители смогут еще раз проверить свое восприятие.

Случается и так, что некоторые заместители говорят «любезности», полагая, что этим они помогут клиенту или утешат его. Такие заместители не находятся в контакте с происходящим, и терапевту нужно сразу же заменить их другими.

Знаки

Если терапевт сам не остается все время в состоянии сосредоточенного восприятия ситуации в целом, без намерений и страхов, то поверхностные высказывания заместителей могут увлечь его на ложный путь или завести в тупик. Это, в свою очередь, вселяет неуверенность в других заместителей.

Существует один верный признак, по которому можно определить, на правильном пути расстановка или она сбилась с него. Если в наблюдающей группе нарастает беспокойство, а внимание ослабевает, то у расстановки больше нет шансов. И чем быстрее терапевт ее прекратит, тем лучше. Прекращение расстановки позволит всем участникам заново сосредоточиться и через некоторое время можно будет начать снова. Иногда указание к дальнейшему движению приходит и из наблюдающей группы. Но это должно быть только наблюдение. Догадки или толкования лишь усугубят путаницу. В этом случае терапевт должен прекратить дискуссию и вернуть группу к сосредоточенности и серьезности.

Открытость

Я так подробно описал этот образ действий и трудности, которые могут возникнуть, чтобы положить предел легкомысленным расстановкам. Иначе семейная расстановка очень быстро будет дискредитирована.

Некоторые терапевты, проводя семейную расстановку, действуют иначе. Если это происходит на основе сосредоточенного внимания, она может быть очень успешной. Если же это делается из потребности отделиться или обрести свое лицо, то тогда намерения ограничивают феноменологическую открытость. Самый верный путь обрести свое лицо — это делать новые наблюдения, проверять их результатом и делиться ими с другими.

Если же размежевание происходит в большей степени из-за неких теоретических представлений или под влиянием каких-то намерений и страхов, которые не позволяют согласиться с действительностью, какой она себя являет, это ведет к потере готовности к феноменологическому восприятию со всеми вытекающими отсюда последствиями для терапевтического воздействия.

Семейная расстановка теряет свою серьезность и силу и в том случае, если она служит скорее удовлетворению любопытства. Тогда от пламени остается один только пепел.

Начало

Но вернемся к расстановке. Вопрос, который терапевт решает в первую очередь, заключается в том, какая семья будет расставлена — нынешняя или родительская. Как показывает практика, начинать лучше с нынешней семьи. Позже в расстановку можно будет ввести членов родительской семьи, по-прежнему оказывающих сильное влияние на нынешнюю семью, и таким образом получить картину, в которой зримыми и ощутимыми становятся те отягчающие и благотворные влияния, которые действуют на протяжении нескольких поколений. Родительская семья расставляется первой только в том случае, если там имеют место особенно тяжелые судьбы.

Следующий вопрос: с кого расстановка должна начинаться? Начинают расстановку с ядра семьи, то есть с отца, матери и детей. Если в семье был мертворожденный или рано умерший ребенок, его включают в расстановку позже, чтобы увидеть, как он влияет на семью, оказавшись в ее поле зрения. Правило здесь такое: расстановка начинается с небольшого количества участников, отталкиваясь от которых, она постепенно развивается дальше.

Образ действий

Когда первый образ расставлен, клиенту и заместителям дают время предоставить себя его влиянию и дать ему подействовать. Нередко у клиентов возникают спонтанные реакции, например, дрожь, плач, они могут опустить голову, начать тяжело дышать или заинтересованно или влюбленно на кого-то смотреть.

Некоторые терапевты слишком быстро начинают расспрашивать клиентов об их состоянии и тем мешают или прерывают этот процесс. Тот, кто начинает опрос слишком быстро, легко подменяет собственное восприятие ответами, чем вселяет в заместителей неуверенность.

Сначала терапевт позволяет образу подействовать на себя самого. Зачастую он сразу видит, кто из расставленных лиц больше всех угнетен или находится в опасности. Если этот человек был поставлен, к примеру, в стороне от других или повернут к ним спиной, терапевт понимает, что он хочет уйти или умереть. В этом случае ему следует, не задавая никому никаких вопросов, провести этого человека чуть дальше в направлении его взгляда и проследить за влиянием этого изменения на него и других заместителей.

Если все заместители смотрят в одном направлении, это сразу говорит терапевту о том, что перед ними должен стоять кто-то, кто был забыт или выдворен за пределы системы, например, рано умерший ребенок или погибший на войне бывший жених матери. Затем терапевт спрашивает клиента, кто бы это мог быть, и прежде чем кто-то из заместителей что-то скажет, вводит этого человека в расстановку.

Или если мать стоит в окружении своих детей так, что создается впечатление, будто они хотят помешать ей уйти, терапевт сразу задает клиенту вопрос: что произошло в родительской семье матери, что могло бы объяснить ее стремление уйти? В этом случае, прежде чем продолжить работу с остальными заместителями, он сначала ищет решение для матери.

Таким образом, дальнейшие шаги терапевта основываются на первоначальном образе расстановки. Для следующего шага он обращается за дополнительной информацией к клиенту, не делая больше н не расспрашивая больше, чем ему нужно для этого шага. Благодаря этому семейная расстановка сохраняет свою сосредоточенность на главном, свою особую «плотность» и напряжение. Любой ненужный шаг, любой ненужный вопрос, любой дополнительный участник, не являющийся необходимым для решения, снижает напряжение и отвлекает от важных людей и событий.

Сжатые расстановки

Иногда в расстановке бывает достаточно только двух заместителей, например, матери и ее больного СПИДом сына. В этом случае терапевту даже не нужно давать указаний. Он просто предоставляет заместителей их чувствам и движениям, которые возникают из существующего между ними силового поля, но при этом они не должны ничего говорить. Так разворачивается молчаливая драма, в которой не только проявляются чувства тех, кто в ней участвует, но также обнаруживается некое движение, показывающее, какие шаги еще возможны или уместны для обоих.

Пространство

В этом выражается, наверное, самый удивительный результат феноменологической позиции и образа действий. Сосредоточенная сдержанность терапевта и участвующей группы создает пространство, в котором отношения и переплетения выходят наружу и движутся в направлении решения, которому заместители, словно бы движимые некой действующей извне могущественной силой, дают возможность обнаружиться. Эта сила использует их и показывает всю недостаточность или ошибочность многих популярных психологических и философских гипотез.

Участие

Первое, что здесь обнаруживается, это очевидное существование знания через участие. Заместители ведут и чувствуют себя в расстановке как те лица, которых они представляют, хотя ни сами заместители, ни терапевт не знают о них до расстановки ничего, кроме вышеперечисленных внешних фактов и событий. Клиентов часто просто поражает, что заместители говорят то же самое, что и реальные люди, или проявляют те же чувства и симптомы, которые есть у реальных членов их семьи. Из этого можно заключить, что реальные члены семьи тоже обладают знанием через участие, так что для их души ничто значимое из их семьи скрытым не остается. Недавно одна знакомая рассказала мне о женщине, отец которой был евреем, но всячески скрывал это от своих детей, даже крестил их. Она узнала это от него лишь незадолго до его смерти. Тогда же она узнала, что у отца были две сестры, которые погибли в концлагере. Эта женщина одну за другой сменила несколько профессий. Сначала это было сельское хозяйство, затем она занялась реставрацией старой мебели, пока не выбрала свою нынешнюю профессию терапевта. Когда она стала наводить справки об обстоятельствах жизни своих погибших теток, выяснилось, что одна из них владела крестьянским двором, а другая — антикварной лавкой. Сама того не подозревая, она через их профессии последовала за обеими и таким образом установила с ними связь.

Силовое поле

Чем это объясняется, остается загадкой. Руперт Шелдрейк путем многочисленных наблюдений и экспериментов доказал, что собаки своим поведением показывают, что сразу же чувствуют, когда их отсутствующий хозяин или хозяйка отправляются домой, а также сразу замечают, если это движение к дому оказывается прервано. Они чувствуют это даже через континенты. Расстояния не имеют здесь, кажется, никакого значения. То есть должно существовать некое силовое поле, через которое они находятся в непосредственном контакте друг с другом.

Мертвые

Поведение заместителей в семейной расстановке и вместе с тем, разумеется, поведение и судьбы реальных членов семьи являются дополнительным свидетельством того, что они находятся в контакте с теми, кто давно уже умер. Как иначе объяснить тот факт, что в одной семье в течение последних ста лет трое мужчин из разных поколений покончили с собой в возрасте 27 лет 31 декабря, а когда навели справки, выяснилось, что первый муж прабабки умер в 27 лет 31 декабря и, вероятно, он был отравлен этой самой прабабкой и мужчиной, за которого она потом вышла замуж?

Душа

Здесь действует нечто большее, чем силовое поле. Здесь действует общая душа, которая связывает друг с другом не только живых, но и мертвых членов семьи. Эта душа охватывает только определенных членов семьи, и по диапазону ее действия мы видим, кто из членов семьи в нее включен и взят ею себе на службу. Начиная с рожденных позже, это

1) дети, включая мертворожденных и умерших;

2) родители и их братья и сестры;

3) бабушки и дедушки;

4) иногда тот или иной из прабабушек и прадедушек и даже еще более далеких предков;

5) все — и это имеет особое значение, — кто на благо вышеназванных членов семьи уступил свое место, прежде всего это предыдущие партнеры родителей или бабушек и дедушек, и все, чье несчастье или смерть принести семье какую-то выгоду или прибыль;

6) жертвы насилия или убийства, совершенного кем-то из более ранних членов семьи.

О последних двух группах я хотел бы сказать то, что позволил обнаружить лишь опыт последнего времени. В расстановках с потомками лиц, накопивших большие состояния, обратил на себя внимание тот факт, что у их внуков и правнуков были особенно скверные судьбы, которые невозможно было объяснить, исходя лишь из событий, происходивших внутри семьи. И только когда в расстановку были включены жертвы, чья смерть или несчастье стали ценой этого богатства, стал ясен тот масштаб, в котором действовали судьбы в этих семьях.

Примером тут были рабочие, погибшие при строительстве железнодорожной ветки или на разработках нефтяных месторождений, о чьем вкладе в накопление состояния и процветание предпринимателей никто не думал.

Во многих расстановках с потомками убийц, например, эсэсовцев времен Третьего рейха, обнаруживалось, что их внуки и правнуки хотели лечь рядом с жертвами, поэтому для этих лиц была невероятно высока опасность самоубийства.

Решение для обеих групп заключалось в одном и том же. Все члены семьи должны были посмотреть на жертв и отдать им должное. Они должны были склониться перед ними и оплакать их. После этого те первые «выгадавшие» и преступники должны были лечь к жертвам, а остальные члены семьи должны были их туда отпустить. Только так их потомки могли обрести свободу.

Здесь отчетливо видно, что эти члены семьи ведут себя так, словно у них одна общая душа, словно их взяла на службу некая общая вышестоящая инстанция, которая служит определенным порядкам и преследует определенные цели.

Любовь

Во-первых, мы видим, что эта душа привязывает членов семьи друг к другу. Эта привязанность столь глубока, что ребенок испытывает желание уйти в смерть вслед за рано умершим отцом или матерью. Родители или бабушки и дедушки тоже иногда хотят уйти вслед за умершим ребенком или внуком, это стремление мы наблюдаем и у партнеров. Когда умирает один, другой тоже часто не хочет больше жить.

Уравновешивание

Во-вторых, мы видим, что в семье на протяжении поколений существует потребность в уравновешивании прибыли и потерь. Это значит, что те, кто оказался в выигрыше за счет других, платят какой-то потерей и тем самым восстанавливают равновесие. Или если такими «выигравшими» являются преступники, то в большинстве случаев платят не они. По этим счетам платят их потомки, которых семейная душа привлекает к восстановлению равновесия вместо их предков, чего они часто не осознают.

Приоритет более ранних

Итак, семейная душа отдает предпочтение вошедшим в семью раньше по сравнению с теми, кто вошел в нее позже. Это третье движение или порядок, которому следует душа семьи. Более поздний готов умереть за более раннего, если считает, что этим может предотвратить его смерть. Или он готов искупить незаглаженную вину кого-то из более ранних. Или дочь замещает бывшую жену отца и ведет себя по отношению к отцу как его партнерша и соперница по отношению к матери. Если в отношении бывшей жены отца была совершена несправедливость, то дочь выказывает перед родителями чувства этой женщины.

Полносоставность

Тут обнаруживается четвертое движение и порядок, которому следует семейная душа. Он следит за полносоставностью семьи и восстанавливает ее, замещая более ранних более поздними членами семьи.

Я лишь кратко обобщил здесь движения семейной души и те законы и порядки, которым она следует. Подробно я описываю их в моей Книге «Ив середине тебе станет легко» в главах «Вина и невиновность в отношениях», «Границы совести» и «Тело и душа, жизнь и смерть», а также в книге «Порядки любви» в главе «О Небесах, которые делают больными, и Земле, которая исцеляет».

Решения

Теперь вот какой вопрос. Как терапевт находит для клиента решение? Каков здесь феноменологический образ действий?

Он идет от близкого вдаль и от узкого вширь. То есть, вместо того чтобы смотреть исключительно на клиента, терапевт смотрит также на его семью, и вместо того чтобы смотреть исключительно на клиента и его семью, он смотрит на силовое поле и душу, которая их охватывает. Поскольку очевидно, что и отдельный человек, и его семья вплетены в некое большее силовое поле и некую большую душу, которые используют их для чего-то большего, чем они сами, и берут их себе на службу. Точно так же проникнуть в проблему и увидеть возможные решения зачастую удается только в контакте с чем-то большим.

Следовательно, если я хочу помочь душе клиента, я рассматриваю ее как управляемую семейной душой. Если в моем поле зрения будет только клиент и его семья, я, может быть, обнаружу порядки и законы, которые приводят к переплетениям. Но в чем заключается решение, я пойму, только если найду доступ к силовому полю и тем измерениям души, которые выходят далеко за пределы отдельного человека и его семьи. На эти измерения души мы влиять не в состоянии. Мы можем только им открыться. Ибо когда речь идет о чем-то решающем, целительные и освобождающие образы, фразы и шаги мы получаем от этой души в подарок. Терапевт открывается действию большей души, отказываясь от намерений и не оглядываясь на то, чего он, быть может, боится, включая страх неудачи. И тогда к нему внезапно приходит образ, слово или фраза, позволяющая ему сделать следующий шаг. Но это всегда шаг в темноту. Только в конце становится ясно, что это был верный шаг, и шаг необходимый. Таким образом, феноменологическая позиция позволяет нам войти в контакт с этими измерениями души. То есть нам помогает скорее сосредоточенное не-действие, чем действие.

Своим сосредоточенным присутствием терапевт помогает и клиенту встать на эту позицию и прийти к пониманию и силе, которые она дает. Часто бывает так, что клиент не выдерживает этого понимания и снова для него закрывается. И с этим терапевт тоже соглашается, оставаясь сдержанным. Здесь он тоже не позволяет втянуть себя в переплетение с судьбой клиента и его семьи, претендуя на что-то внутренне или внешне. Это может показаться жестоким, но опыт говорит о том, что какдля терапевта, такидля клиента каждое подаренное таким образом понимание несовершенно и преходяще.

В заключение я еще раз вернусь к началу, к различию между научным и феноменологическим путем познания. Много лет назад я описал его в одной истории. Она называется

Два рода знания

Спросил ученый мудреца, как Единичное сосуществует с Целым и чем отлично знание о Многом от знания о Полноте.

Мудрец сказал:

«Становится разрозненное целым, когда свое находит средоточье, и действует совместно.

Лишь через средоточье Множество становится

действительным

и важным,

и Полнота его

тогда нам кажется простой,

почти что малой,

спокойною,

на ближнее направленною силой,

что остается внизу и

близко к несущему.

Поэтому, чтоб Полноту постичь

иль поведать,

мне нет нужды в отдельности

все знать

говорить,

иметь,

и делать.

Кто хочет попасть в город,

через одни ворота входит.

Кто в колокол ударит раз,

одним лишь звуком будит многие другие.

Тому, кто с ветки яблоко сорвал,

не нужно в суть вникать его происхожденья.

Он просто держит его в руке

и ест».

Ученый возразил:

«Кто хочет истины,

тот каждую подробность знать обязан».

Мудрец и это опроверг.

«О старой истине известно очень много.

Та истина, что путь прокладывает дальше,

нова

и требует отваги.

Ибо исход ее,

как дерево в ростке,

в ней же самой сокрыт.

И потому, кто действовать не смеет,

желая больше знать,

чем следующий позволяет шаг,

тот упускает то, в чем сила.

Он принимает

монету за товар,

а деревья

превращает в древесину».

Ученый посчитал,

что это только часть ответа,

и попросил

дальнейших объяснений.

Но мудрец лишь головою покачал,

поскольку Полнота сначала что бочка,

молодого полная вина:

оно сладко и мутно.

Дать нужно время ему

перебродить,

пока оно прозрачным станет.

Кто пьет его,

не ограничившись глотком на пробу,

тот, опьянев,

теряет равновесье.

Мудрость не приходит к ленивым

О ведомости и технике в семейных расстановках

Альбрехт Map

 

В семейной расстановке чаще, чем в любой другой форме терапии, я встречался с феноменом ведущего нас знающего поля. И до сих пор знающее поле остается для меня самым удивительным и поразительным в семейной расстановке. Именно на нем я и хотел бы сосредоточиться прежде всего. При этом я, может быть, несколько бессистемно коснусь вопросов, относящихся к этой теме.

Со временем мне стало ясно, что мудрость хороших решений в семейных расстановках зависит не только от нас, клиентов или терапевтов, она есть в энергетическом поле самой расстановки: это скорее хорошие решения находят нас, чем мы находим или изобретаем их.

Первым шагом к такому открытию (и подобное случалось пережить многим из нас) стало наблюдение за работой Берта Хеллингера. Я сидел всего в нескольких метрах от его «поля деятельности», то есть расстановки, и каждый раз бывал совершенно поражен шагами к решению, которые он предпринимал. Казалось, они с легкостью приходили ему в голову, я же не додумался бы до них никогда.

С одной стороны, это говорит о большом опыте Берта и его особой харизме. Но потом, уже в собственной работе с расстановками, я испытывал абсолютно то же самое: в конце я часто бывал точно так же поражен хорошими, действенными решениями и путем к ним — я не знал точно, как это получалось. Так это мне удалось решение, это я — его автор? Да, наверное, и я тоже, но, по существу, мной и группой воспользовалось нечто, чему мне следовало отдать должное.

Потом это нечто, которое я назову пока знающим полем, особым и недвусмысленным образом меня с собой познакомило. Довольно долгое время в начале каждой расстановки мне казалось, что на этот раз решения мне, наверное, не найти, что, может быть, все пойдет не так, как надо. Это было пронзительное, поначалу очень неприятное чувство бессилия, которое невозможно было объяснить просто моей неопытностью или какими-то фактами моей биографии.

Нет, это нечто иное: знающее поле лишает силы все представления 0 том, что «это я создаю или нахожу решение; я знаю, я до зубов вооружен порядками любви и фразами силы». С такой позицией, пусть она Даже очень деликатна, нас изгоняют из этого поля и полностью обезоруживают — до тех пор, пока мы не сможем позволить себя вести.

Как уже было сказано, этот «исправительный» процесс иногда очень неприятен. Помню, однажды во время путешествия в горы мы поднимались к приюту для альпинистов, и нашу маленькую группу обогнал, по всей видимости, альпинист-экстремал. Все свое снаряжение он очень эффектно нес на виду — на себе и подвешенным крюкзаку. Мимо нас оц прошел, во всеуслышание гремя всеми своими крюками и карабинами. Наш старый проводник, усмехнувшись, посмотрел ему вслед и произнес: «Хороший хозяин приюта впускает таких «мастеров» только после того, как они во всем обмундировании три раза обегут вокруг хижины, потому что мастера здесь не мы — горы».

Чему-то подобному учит и силовое поле семейной расстановки: оно впускает нас, только если мы сумели настолько отказаться от желания самоутверждаться, что можем теперь служить знающему полю и стать посредниками хорошего решения.

В маленькой истории Чжуан Цзы, великого поэта Дао, об этом говорится так:

«Владыка желтой земли бродил за пределами мира. Вот пришел он на очень высокую гору и стал созерцать круговорот вечного возвращения. И тут он потерял свою волшебную жемчужину. На ее поиски он отправил познание и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски проницательность и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски мышление и не получил ее обратно. Тогда он отправил самозабвение. Самозабвение ее нашло».

Что же такое это поле? И что может помочь нам прийти к тому самозабвению, которое является, возможно, самым эффективным нашим вкладом в успех расстановки? На этот вопрос я отвечу в три этапа, рассказав при этом, во-первых, кое-что о морфическом поле, во-вторых, об ориентированности на решение и, в-третьих, о квалификации, необходимой для работы методом расстановки.

1. Что такое силовое поле расстановки, нам поможет понять термин «морфическое поле», принадлежащий английскому биологу Руперту Шелдрейку. Так, вся природа, от фотона и снежинки, живых организмов и семей, вплоть до планет и галактик, организована с помощью полей, в сфере влияния которых соответствующая энергия каждый раз особым образом связывается и организуется. Благодаря этим организующим энергетическим полям возникают формы как физических, так и духовных свойств всех явлений. Особенно важны здесь два тезиса: во-первых, поле обладает памятью о своей истории, во-вторых, оно вступает в резонанс с другими полями и непрерывно развивается и учится.

Для семейной системы и ее расстановки это означает следующее: в расстановке содержится все знание о развитии этой семьи и ее предках — и хорошем, и плохом аспектах.

Благодаря резонансу мы можем войти в контакт как с хорошей, так и с плохой составляющей этого знания. Наша позиция, наша душевная установка по отношению к этой системе и, соответственно, к ее расстановке заставляет звучать тождественные ей содержания системы (Шелдрейк называет это «морфическим резонансом»). Это означает, что они становятся зримыми, ощутимыми, короче говоря, воспринимаемыми. Их могут воспринимать все участники расстановки, кто, пребывая в чужом поле, готов открыться этим феноменам резонанса. То есть поле отвечает нам на том уровне, на котором мы задаем ему вопрос. Мы вступаем во взаимодействие с ним там, где находимся сами: если мы готовы к новому пониманию и задаем вопросы, идущие из самого сердца, поле делает нас проницательней и мудрей, чем мы были до того, так что иногда мы сами поражаемся тому, что из нас вдруг выходит.

Юрек Беккер в своем последнем интервью («Spiegel» 13/97 от 24.03.97), которое он дал за четыре недели до смерти, сказал. «Иногда я читаю свои тексты и прихожу к выводу, что эти тексты на самом деле умнее, чем я. Тогда я спрашиваю себя, как это возможно — ведь написал их я, никто третий в этом не участвовал». Кто знает, может быть, все-таки участвовал — некое знающее поле, которое открывается ему, когда он, собравшись, открывается этому полю. Юрек Беккер называет эту свою часть «актом написания». Но как это не назови — покровительницей ли искусства, то есть музой, или бессознательным, или полем, — существует некое «оно», которое в сотворческом акте действует в любом виде искусства, в том числе в искусстве семейной расстановки, информирует нас и делает иногда мудрее, чем мы есть.

Небольшой пример

Женщина делала расстановку своей нынешней семьи по поводу недержания мочи у ее 13-летнего сына. Она привыкла самостоятельно справляться со всеми тяготами, которые ложились на ее плечи, поскольку ее родители страдали хроническими нервными заболеваниями. И теперь, в расстановке, она увидела, что взяла на себя слишком много, что ей нужна поддержка, и МУЖ ей с радостью эту поддержку оказывал. Когда 13-летний сын увидел эту картину, он оживился и просиял — и поле просто вложило мне в уста слова, в которых заключалось решение: «Мама, если ты позволишь папе поддержать тебя, я сумею сдержаться».

Терапевт, занимавшаяся с этим мальчиком, использовала этот образ-решение в качестве образца для своей дальнейшей работы. Потом она рассказывала о заметном улучшении у мальчика.

2. Итак, значение нашей душевной установки по отношению к семейной расстановке переоценить нельзя никак, и я хочу описать здесь эту установку, используя понятие «ориентированность на решение».

Ориентированность на решение — это, во-первых, весь постоянно меняющийся свод «порядков любви» с их обнаружением и фактическим состоянием, составляющих специфику и особенность подхода Берта Хеллингера. Я хочу лишь вкратце об этом напомнить. Речь идет о поиске судеб первичной любви ребенка и ее превращении из слепой в разумную, зрячую любовь; об освобождении от идентификации с «выдворенными» из системы и обесцененными членами семьи путем включения их в семейную систему; о превращении признанной вины в силу, направленную на добро; о познании того, что от мертвых, если им отдают должное, исходит доброжелательность и сила; а также о переживании решения как некоего религиозного опыта, который может открыть путь к принятию тяжелых судеб, болезни и смерти.

На этом фоне, действующем, как мне кажется, подобно сильному, ясному и гармоничному основному аккорду, в начале семинара по семейным расстановкам я говорю исключительно что-то вроде: «В течение этих дней мы будем искать в наших семейных системах добрые, поддерживающие силы, которые могут помочь нам найти хорошие решения для нас и наших близких».

Меня по-прежнему поражает воздействие этого фона и этих нескольких слов. Мне кажется, это как призыв к Божественному благословить предстоящую работу. Или, в терминах поля: установка на помощь сил системы ведет к резонансу именно с этими силами в поле расстановки, со всеми замечательными следствиями этого процесса. Группа создает удивительную стойко-несущую и уважительную атмосферу, какой я не видел в других контекстах, например, групповой динамики или анализа. И как типичный феномен резонанса здесь снова и снова возникает что-то вроде «благодатного круга» в противоположность кругу порочному: добро ведет к большему количеству добра и т. д. Для меня это одна из важных причин, по которым я так люблю эту работу.

Приведу небольшой пример такого «благодатного круга». Одновременно это и пример холистического характера системы, где решение для одного всегда является импульсом к переменам в целом. И, в конце концов, это пример эффективного обращения с решением.

Женщина 30 лет не имела никакого контакта с отцом с тех пор, как развелись ее родители (ей было тогда пять лет). Она росла с матерью, у которой любое упоминание об отце всегда вызывало сильную ярость и отрицание, так что дочь об отце практически ничего не знала. В расстановке она нашла свое место рядом с отцом, там ей было комфортно, о чем она сказала матери, и та, в лице заместительницы, совершенно спокойно с этим согласилась. Так как теперь не хватало важной информации об отцовской линии, дочь решила позвонить по этому поводу матери, но очень боялась, ожидая ее обычной бурной реакции. Два часа она в нерешительности топталась около телефона, затем остановилась и еще раз восстановила в памяти пережитый в расстановке опыт: ей было хорошо рядом с отцом, и это вызывало у матери добрые чувства. И тогда, в контакте с этим переживанием, она набрала номер. Она сказала матери, что участвует в курсе семейной терапии, и попросила ее рассказать что-нибудь о семье отца. И с другого конца провода совершенно спокойно прозвучало: «Да, что бы ты хотела узнать?»

Обратимся теперь к другой важной составляющей ориентированности на решение. Мы помним: волшебная жемчужина, особая сила работы методом семейной расстановки, раскрывается только в состоянии самозабвения. Другими словами, одной из важнейших и эффективнейших интервенций при поиске решения является не-знание.

He-знать — это означает все что угодно, только не «ничего-не-знать». Как раз наоборот: это значит обладать большим багажом теоретических знаний и клинического опыта и доверять тому факту, что знающее поле расстановки воспользуется нашими способностями, при том что выход нам неизвестен. Поэтому я готов сказать и так: сведущее самозабвение.

В расстановках часто случается так, что мы не знаем, что делать дальше, мы не имеем об этом ни малейшего представления и блуждаем в потемках, и это как раз самые плодотворные моменты. Тогда мы вместе со всеми нашими представлениями, желаниями и надеждами поневоле отступаем назад и таким образом оставляем поле свободным для собственного решения этого поля, этой семьи. Если сказать об этом искренне и не манипулятивно, то это звучит так: «Я не знаю, я ничего не могу найти, тут не хватает чего-то важного». Это значит отказаться от того, чтобы вести расстановку самому, что часто становится началом ведомости системой и ее полем. И тогда через некоторое время растерянности поле обычно дает о себе знать через кого-то из участников расстановки: это может быть изменение в ощущениях, новое восприятие или желание что-то сделать.

Приведу пример

Один участник недавно занял место заведующего отделением зависимостей в клинике нервных заболеваний в одной из новых федеральных земель. Он делает расстановку коллектива руководимого им отделения

На первом и единственном пока общем собрании он сталкивается с тем, что коллектив в шоке из-за недавно случившегося самоубийства одного пациента, бывшего офицера госбезопасности ГДР. Сначала он проходил лечение в закрытом отделении больницы в связи с острой суицидальностью, но затем, после явного уменьшения угрозы суицида, был переведен в отделение зависимостей по поводу алкоголизма, где очень жестоким и кровавым способом «себя казнил», как это было воспринято персоналом.

Сначала в расстановке никак не удается найти решение, и прежде всего не получается воздать уважение и вес руководителю отделения и цели — эффективному лечению страдающих зависимостями пациентов. Все участники напряжены, подавлены, и все попытки перестановок практически ничего не меняют. Я говорю, что не могу найти никакого решения, так как не вижу, что здесь могло бы помочь коллективу и заведующему. И жду. Спустя некоторое время, в течение которого напряжение не спадает, заместитель, представляющий в расстановке врачей-ассистентов, говорит: «То, что здесь происходит, как-то связано с бывшей ГДР, с тем, что там было, я тоже во всем этом был» Таким образом было дано решающее указание рядом с каждым членом коллектива мы ставим по одному человеку, который представляет его или ее тень, — все то, что он или она совершили или пережили в бывшей ГДР. В том числе мы ставим тень заведующего — его собственную беду или переплетение. Когда все участники на мгновение кладут на свои тени руки — что для некоторых очень нелегко, — наступает мир и тишина. Теперь коллектив мог увидеть и признать руководителя и цель.

Через восемь недель после той расстановки заведующий сказал мне, что ему по-прежнему нелегко ездить на эту работу, но образ тени его успокаивает и приносит облегчение, тень стала для него добрым спутником. В первый раз с момента вступления в должность началось что-то похожее на работу: коллектив бойкотировал проведенное заведующим анкетирование и смог потом об этом говорить, а также о своем большом страхе перед последствиями, которые может иметь откровенность, а это уже первый шаг к работе.

Думаю, хорошо, что я тогда действительно не знал, что делать дальше. И тем самым уступил место тем, о ком шла речь, и они сами смогли найти целительное указание, которое, возможно, станет началом осторожного и примирительного обращения с бедой и виной — иным, чем архаичный самосуд офицера Штази [Служба госбезопасности в ГДР и самая мощная после советского КГБ тайная политическая полиция в бывших странах Варшавского договора — Прим. ред], каким бы неизбежным он ни был для него самого. Это и есть то, что я воспринимаю как мудрость расстановки — мудрость, находящую нас, когда мы сами найти ее уже не способны.

Итак, под самозабвением, этой важной составляющей ориентированности на решение, я понимаю прежде всего большое, деятельное доверие к группе и к знающему полю расстановки, сообщающему о себе в ощущениях заместителей. Таким образом, самозабвение подразумевает готовность позволить быть неясным, «не спасенным» ситуациям в расстановках, готовность к отказу от желания знать лучше, чем знает сама система. И еще терпение, которому мы учимся не столько у людей и вещей, дающих нам подтверждение, сколько у тех, кто занимает противоположную позицию и разочаровывает нас чем-то неожиданным.

Так что в хорошем решении «полезной для здоровья усадке» подвергается не только расставляющий свою систему клиент, этот целительный процесс переживает и терапевт. Недавно на семинаре впервые присутствовала моя жена и наблюдала меня в работе. Во время первого перерыва я с ожиданием спросил ее о впечатлениях и был довольно обескуражен ее ответом. «Ты стал меньше, ты как-то съежился, — сказала она, — это делаешь не ты — тут есть что-то еще, и оно тебя ведет».

О том, что речь здесь идет не о ложном смирении, а достоинство и готовность «становиться меньше» — вещи вполне совместимые, говорится в одном саксонском анекдоте. Приходит саксонец в магазин и просит глобус. Продавец приносит ему глобус, но, на взгляд саксонца, он слишком велик. Ему приносят другой, поменьше, и тот тоже оказывается слишком большим, как и третий, который принес ему продавец. В конце концов, покупатель заявляет: «Знаете, мне бы совсем маленький глобус, где одна Саксония».

Теперь я подхожу к последнему пункту, который причисляю к ориентированности на решение, и это нечто очень деликатное. Это готовность к познанию благоговения, почтения, тишины, красоты и даже святости, которая может быть в «да, это так» какого-нибудь решения. Решения соединяют нас с несущими взаимосвязями, которые выходят далеко за пределы наших личных «могу», которые мы познаем, но описать можем лишь отчасти. В первую очередь мы должны испытывать к ним благодарность, ибо, если решение выливается в подобный религиозный опыт, мы знаем, что на этот раз достигли Цели.

3. Какой квалификацией нужно обладать, чтобы правильно обращаться со знающим полем и его силами?

Американский инженер Томас Эдисон, которому мы, помимо прочего, обязаны лампочкой накаливания, микрофоном и граммофоном, сказал однажды о возникновении важных изобретений и открытий так: «Это на 1% инспирация и на 99% — транспирация». Очень похожа на это высказывание одна буддистская поговорка: «За каждой драгоценностью стоит 5000 потных лошадей».

Так я добрался до первой части своей темы: «Мудрость не приходит к ленивым». Теперь речь пойдет о прилежании и технике. И если то, что я скажу дальше, напомнит приезд в Тулу с парочкой своих самоваров, так это потому, что мне кажется, еще для нескольких штук места там хватит вполне.

Тот, кто занимается семейной расстановкой, должен иметь солидное базовое психотерапевтическое образование и многолетний клинический опыт. Семейные расстановки, какими бы простыми они иногда ни казались, это очень мощный инструмент, обращение с которым требует высокой компетентности, и не в последнюю очередь из-за тяжелых кризисных обострений, которые здесь могут произойти.

Сегодняшняя ситуация с семейной расстановкой несколько напоминает мне распространение гештальттерапии в Германии в начале 1970-х. Тогда я, едва окончив медицинский институт и только начав учиться анализу, в полном восторге прочитал две книги Фрица Перлза и тут же в качестве «ученика волшебника» начал проводить эти идеи в жизнь на своем первом рабочем месте, в студенческой консультации Геттингена. На «горячем» стуле сидел студент с угрозой психоза. Под моим «руководством» он должен был снова прочувствовать невыносимые для него части души. Слава Богу, моему шефу Экхарту Шперлингу удалось вовремя предотвратить угрозу «выхода из берегов» и преподать мне урок стойкого чувства благотворного стыда.

К хорошему образованию и клиническому опыту прежде всего относятся еще и солидные знания о самих себе, реалистичная оценка собственных способностей и границ, а также основательные знания типичных склонностей и «слепых пятен» в глухих зарослях переноса и контрпереноса — другими словами, основательное самопознание. В этом отношении особенно многим (в смысле способности целесообразно обращаться и уметь играть с собственными идиосинкразия-ми в психотерапевтическом контексте) я обязан психоанализу как инструменту обучения и тренировки. Да, в сущности, психоанализу я обязан основами для того, чтобы выйти за его рамки в семейной расстановке.

Техниками (в узком смысле) метода Берта Хеллингера овладевают — наряду с изучением книг и видеозаписей — в первую очередь опять же через собственный опыт, то есть через честную работу над собственными переплетениями, что позволяет нам примириться с важными для нас близкими людьми и нашей судьбой, а это несомненно долгий процесс созревания.

А дальше мы овладеваем техническими навыками, наблюдая на семинарах за работой опытных специалистов по семейной расстановке и принимая участие в семинарах в качестве участвующих наблюдателей, чтобы, побывав во многих разных констелляциях, «пропитаться» опытом и приобрести необходимую для этой работы гибкость. Поскольку гибкость, как и владение любым инструментом, требует постоянной тренировки.

И, в конце концов, необходимой техникой можно овладеть на курсах повышения квалификации (которые с некоторыми исключениями пока еще находятся in statu nascendi [В стадии становления (лат)]), где речь идет прежде всего об интенсивной практической работе с расстановками под наблюдением супервизора.

Еще одно слово по поводу обучения: в «Обществе системных решений по Берту Хеллингеру», свободном союзе 25 опытных специалистов по расстановкам, преобладает мнение, что недостатки обучения и превращения в школу больше, чем их преимущества, такие, как предотвращение «дикого роста» и неквалифицированной практики. Я разделяю это мнение и соглашаюсь с тем чертом, который, прогуливаясь со своим ассистентом, встречает человека, только что пережившего в семейной расстановке осчастлививший его инсайт. Ассистент озабоченно обращается к черту, вот, мол, только что для него пропала еще одна душа, на что хозяин его успокаивает: «Не бойся, скоро он начнет превращать свой опыт в убеждение — и тогда он мой».

И самое главное к вопросу о том, что делает нас способными к работе методом семейной расстановки: семейные расстановки cum grano salis [С иронией (лат)] — дело второй половины жизни, когда мы прошли уже достаточное количество разных курсов обучения и повышения квалификации и обогатили душу большим количеством жизненного опыта. Во второй половине жизни честолюбие и необходимость самоутверждаться могут отойти на задний план и уступить место желанию послужить хорошему Делу, обращенности и вверению себя более широким контекстам, которые, осознаем мы это или нет, вели нас всегда. Во второй половине жизни нам легче отойти назад, отказаться от своеволия и позволить взять себя на службу, как называет это Берт Хеллингер. Думаю, что при всей профессиональной компетентности, это сердцевина, самое важное качество, которое мы можем развить для работы с семейными расстановками, и тогда знающее поле расстановки сможет отвечать нам во всей своей поразительной глубине и полноте Это уменьшение «Я», этот отказ от значения имеет свою цену и никому не падает с неба. Но он приносит и неоценимую прибыль: если в глубокой сосредоточенности и самоотрешении, в глубоком контакте со знающим полем семейной расстановки удается найти хорошее решение, когда есть только решение, и уже нет того, кто его создал, — такого удовлетворения и такого счастья больше не найти нигде.

Место системно-ориентированной психотерапии Берта Хеллингера в спектре краткосрочных методов терапии.
Эфа Маделунг

 

Даже если я взялась написать статью на такую сложную тему и хочу попытаться понятно изложить те вещи, которые на самом деле совсем не так понятны, это не означает, что я берусь точно определить «позицию системно-ориентированной психотерапии Берта Хеллингера в спектре краткосрочных методов терапии», не говоря уже о том, чтобы суметь ее всесторонне разработать. Эта тема представляет для меня определенный философский интерес, следы которого можно обнаружить в моей книге «Краткосрочные методы терапии» (Madelung, 1996). Кроме того, вопрос об отношении семейной расстановки к другим системным подходам занимает меня из практических соображений и постоянно возникает в моей повседневной терапевтической работе. Под «другими системными подходами» я подразумеваю гипнотерапию Милтона Эриксона, подход Гейдельбергской школы, краткосрочную терапию по де Шазеру и подход Вирджинии Сатир. Все их можно объединить понятием «конструктивистско-системные», поскольку философским фоном этих методов является конструктивизм. Основной посыл этого направления заключается в том, что мы не обнаруживаем свои реальности, а придумываем их. Хеллингер же, напротив, характеризует свой образ действий как «феноменологический» и понимает под этим отказ от привычного и вверение себя познаваемой действительности, какой она, со временем меняясь, себя являет. Философ, у которого Хеллингер, по его словам, находит больше всего соответствий собственным философским взглядам, это Хайдеггер, а у Хайдеггера есть не только «самопознание» или «познание через познание», но и «познание бытия». То есть не только «придуманное», но и «обнаруженное».

Моя задача — дать в этой статье теоретическое освещение той позиции, которую занимает системно-ориентированная психотерапия Хеллингера по отношению к остальным краткосрочным методам терапии. При этом в основном я буду иметь в виду Гейдельбергскую модель, так как она представляет собой самый репрезентативный пример системного подхода в терапии.

Два вопроса

Когда Гунтхард Вебер издал книгу «Кризисы любви», были сомнения, соответствует ли вообще понятие «системный» этому методу. С другой стороны, как рассказывал мне Гунтхард Вебер, книга вызвала огромный поток откликов, писем с выражением благодарности и даже небольших посылок с подарками, чего он сам никак не ожидал. Эта книга, как и другие книги, компакт-диски и видеокассеты Хеллингера, а также его воркшопы являются, как нам известно, «бестселлерами».

На мой взгляд, вопрос о том, является ли метод семейной расстановки системным, не требует отдельного исследования. Поскольку никто не может поспорить с тем, что этот подход рассматривает не только судьбу отдельного человека, но и вышестоящий контекст отношений. Намного больше нас будет интересовать отношение подхода Хеллингера к другим системным подходам, дополняют они друг друга или же исключают.

А вот второе заставляет задуматься над тем, как получается, что разработанный Бертом Хеллингером метод семейной расстановки и выведенные из него познания «живой философии» получают столь большой отклик; не находит ли в этом выражение какая-нибудь реакционная или даже фундаменталистская тенденция. Или, может быть, метод Хеллингера не особенно прогрессивен, раз направляет внимание именно на то, чего сегодня нет.

Два тезиса

Мои тезисы по этому поводу звучат так:

1. Семейная расстановка по Хеллингеру — не только весьма ценное, но и необходимое в сегодняшней ситуации дополнение к системным методам.

2. Его подход отражает и восполняет общественные дефициты и вытеснения и потому особенно актуален.

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 128; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!