Медон, 26 августа 1931 – Кламар, 30 марта 1933

1. “Товарищи, как нравится…”

Товарищи, как нравится

Вам в проходном дворе

Всеравенства – перст главенства:

– Заройте на горе!

В век распевай, как хочется

Нам – либо упраздним,

В век скопищ – одиночества

– Хочу лежать один –

Вздох.

Октября 1932

2. “Ветхозаветная тишина…”

Ветхозаветная тишина,

Сирой полыни крестик.

Похоронили поэта на

Самом высоком месте.

Так и во гробе еще – подъем

Он даровал – несущим.

...Стало быть, именно на своем

Месте, ему присущем.

Выше которого только вздох,

Мой из моей неволи.

Выше которого – только Бог!

Бог – и ни вещи боле.

Всечеловека среди высот

Вечных при каждом строе.

Как подобает поэта – под

Небом и над землею.

После России, где меньше он

Был, чем последний смазчик –

Равным в ряду – всех из ряда вон

Равенства – выходящих.

В гор ряду, в зорь ряду, в гнезд ряду,

Орльих, по всем утесам.

На пятьдесят, хоть, восьмом году –

Стал рядовым, был способ!

Уединенный вошедший в круг –

Горе? – Нет, радость в доме!

На сорок верст высоты вокруг –

Солнечного да кроме

Лунного – ни одного лица,

Ибо соседей – нету.

Место откуплено до конца

Памяти и планеты.

3. “В стране, которая – одна…”

В стране, которая – одна

Из всех звалась Господней,

Теперь меняют имена

Всяк, как ему сегодня

На ум или не‑ум (потом

Решим!) взбредет. “Леонтьем

Крещеный – просит о таком‑

то прозвище”. – Извольте!

А впрочем, что ему с холма,

Как звать такую малость?

Я гору знаю, что сама

Переименовалась.

Среди казарм, и шахт, и школ:

Чтобы душа не билась! –

Я гору знаю, что в престол

Души преобразилась.

В котлов и общего котла,

Всеобщей котловины

Век – гору знаю, что светла

Тем, что на ней единый

Спит – на отвесном пустыре

Над уровнем движенья.

Преображенье на горе?

Горы – преображенье.

Гора, как все была: стара,

Меж прочих не отметишь.

Днесь Вечной Памяти Гора,

Доколе солнце светит –

Вожатому – душ, а не масс!

Не двести лет, не двадцать,

Гора та – как бы ни звалась –

До веку будет зваться

Волошинской.

Октября 1932

4. “Переименовать!” Приказ…”

– “Переименовать!” Приказ –

Одно, народный глас – другое.

Так, погребенья через час,

Пошла “Волошинскою горою”

Гора, названье Янычар

Носившая – четыре века.

А у почтительных татар:

– Гора Большого Человека.

Мая 1935

5. “Над вороным утесом…”

Над вороным утесом –

Белой зари рукав.

Ногу – уже с заносом

Бега – с трудом вкопав

В землю, смеясь, что первой

Встала, в зари венце –

Макс! мне было – так верно

Ждать на твоем крыльце!

Позже, отвесным полднем,

Под колокольцы коз,

С всхолмья да на восхолмье,

С глыбы да на утес –

По трехсаженным креслам:

– Тронам иных эпох! –

Макс! мне было – так лестно

Лезть за тобою – Бог

Знает куда! Да, виды

Видящим – путь скалист.

С глыбы на пирамиду,

С рыбы – на обелиск...

Ну, а потом, на плоской

Вышке – орлы вокруг –

Макс! мне было – так просто

Есть у тебя из рук,

Божьих или медвежьих,

Опережавших “дай”,

Рук неизменно‑брежных,

За воспаленный край

Раны умевших браться

В веры сплошном луче.

Макс, мне было так братски

Спать на твоем плече!

(Горы... Себе на горе

Видится мне одно

Место: с него два моря

Были видны по дно

Бездны... два моря сразу!

Дщери иной поры,

Кто вам свои два глаза

Преподнесет с горы?)

...Только теперь, в подполье,

Вижу, когда потух

Свет – до чего мне вольно

Было в охвате двух

Рук твоих... В первых встречных

Царстве – о сам суди,

Макс, до чего мне вечно

Было в твоей груди!

Пусть ни единой травки,

Площе, чем на столе –

Макс! мне будет – так мягко

Спать на твоей скале!

Октября 1932

“Темная сила…”

Темная сила!

Мра‑ремесло!

Скольких сгубило,

Как малых – спасло.

<1932>

“Никуда не уехали – ты да я…”

Никуда не уехали – ты да я –

Обернулись прорехами – все моря!

Совладельцам пятерки рваной –

Океаны не по карману!

Нищеты вековечная сухомять!

Снова лето, как корку, всухую мять!

Обернулось нам море – мелью:

Наше лето – другие съели!

С жиру лопающиеся: жир – их “лоск”,

Что не только что масло едят, а мозг

Наш – в поэмах, в сонатах, в сводах:

Людоеды в парижских модах!

Нами – лакомящиеся: франк – за вход.

О, урод, как водой туалетной – рот

Сполоснувший – бессмертной песней!

Будьте прокляты вы – за весь мой

Стыд: вам руку жать, когда зуд в горсти, –

Пятью пальцами – да от всех пяти

Чувств – на память о чувствах добрых –

Через все вам лицо – автограф!

1932 – 1935

Стол

1. “Мой письменный верный стол…”

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что шел

Со мною по всем путям.

Меня охранял – как шрам.

Мой письменный вьючный мул!

Спасибо, что ног не гнул

Под ношей, поклажу грез –

Спасибо – что нес и нес.

Строжайшее из зерцал!

Спасибо за то, что стал

– Соблазнам мирским порог –

Всем радостям поперек,

Всем низостям – наотрез!

Дубовый противовес

Льву ненависти, слону

Обиды – всему, всему.

Мой заживо смертный тес!

Спасибо, что рос и рос

Со мною, по мере дел

Настольных – большал, ширел,

Так ширился, до широт –

Таких, что, раскрывши рот,

Схватясь за столовый кант...

– Меня заливал, как штранд!

К себе пригвоздив чуть свет –

Спасибо за то, что – вслед

Срывался! На всех путях

Меня настигал, как шах –

Беглянку.

– Назад, на стул!

Спасибо за то, что блюл

И гнул. У невечных благ

Меня отбивал – как маг –

Сомнамбулу.

Битв рубцы,

Стол, выстроивший в столбцы

Горящие: жил багрец!

Деяний моих столбец!

Столп столпника, уст затвор –

Ты был мне престол, простор –

Тем был мне, что морю толп

Еврейских – горящий столп!

Так будь же благословен –

Лбом, локтем, узлом колен

Испытанный, – как пила

В грудь въевшийся – край стола!

Июль 1933

2. “Тридцатая годовщина…”

Тридцатая годовщина

Союза – верней любви.

Я знаю твои морщины,

Как знаешь и ты – мои,

Которых – не ты ли – автор?

Съедавший за дестью десть,

Учивший, что нету – завтра,

Что только сегодня – есть.

И деньги, и письма с почты –

Стол – сбрасывавший – в поток!

Твердивший, что каждой строчки

Сегодня – последний срок.

Грозивший, что счетом ложек

Создателю не воздашь,

Что завтра меня положат –

Дурищу – да на тебя ж!

3. “Тридцатая годовщина…”

Тридцатая годовщина

Союза – держись, злецы!

Я знаю твои морщины,

Изъяны, рубцы, зубцы –

Малейшую из зазубрин!

(Зубами – коль стих не шел!)

Да, был человек возлюблен!

И сей человек был – стол

Сосновый. Не мне на всхолмье

Березу берёг карел!

Порой еще с слезкой смольной,

Но вдруг – через ночь – старел,

Разумнел – так школьник дерзость

Сдает под мужской нажим.

Сажусь – еле доску держит,

Побьюсь – точно век дружим!

Ты – стоя, в упор, я – спину

Согнувши – пиши! пиши! –

Которую десятину

Вспахали, версту – прошли,

Покрыли: письмом – красивей

Не сыщешь в державе всей!

Не меньше, чем пол‑России

Покрыто рукою сей!

Сосновый, дубовый, в лаке

Грошовом, с кольцом в ноздрях,

Садовый, столовый – всякий,

Лишь бы не на трех ногах!

Как трех Самозванцев в браке

Признавшая тёзка – тот!

Бильярдный, базарный – всякий –

Лишь бы не сдавал высот

Заветных. Когда ж подастся

Железный – под локтевым

Напором, столов – богатство!

Вот пень: не обнять двоим!

А паперть? А край колодца?

А старой могилы – пласт?

Лишь только б мои два локтя

Всегда утверждали: – даст

Бог! Есть Бог! Поэт – устройчив:

Всё – стол ему, всё – престол!

Но лучше всего, всех стойче –

Ты, – мой наколенный стол!

Около 15 июля 1933 – 29‑30 октября 1935

4. “Обидел и обошел…”

Обидел и обошел?

Спасибо за то, что – стол

Дал, стойкий, врагам на страх

Стол – на четырех ногах

Упорства. Скорей – скалу

Своротишь! И лоб – к столу

Подстатный, и локоть под–

Чтоб лоб свой держать, как свод.

– А прочего дал в обрез?

А прочный, во весь мой вес,

Просторный, – во весь мой бег,

Стол – вечный – на весь мой век!

Спасибо тебе, Столяр,

За доску – во весь мой дар,

За ножки – прочней химер

Парижских, за вещь – в размер.

5. “Мой письменный верный стол…”

Мой письменный верный стол!

Спасибо за то, что ствол

Отдав мне, чтоб стать – столом,

Остался – живым стволом!

С листвы молодой игрой

Над бровью, с живой корой,

С слезами живой смолы,

С корнями до дна земли!

Июля 1933

6. “Квиты: вами я объедена…”

Квиты: вами я объедена,

Мною – живописаны.

Вас положат – на обеденный,

А меня – на письменный.

Оттого что, йотой счастлива,

Яств иных не ведала.

Оттого что слишком часто вы,

Долго вы обедали.

Всяк на выбранном заранее –

<Много до рождения! – >

Месте своего деяния,

Своего радения:

Вы – с отрыжками, я – с книжками,

С трюфелем, я – с грифелем,

Вы – с оливками, я – с рифмами,

С пикулем, я – с дактилем.

В головах – свечами смертными

Спаржа толстоногая.

Полосатая десертная

Скатерть вам – дорогою!

Табачку пыхнем гаванского

Слева вам – и справа вам.

Полотняная голландская

Скатерть вам – да саваном!

А чтоб скатертью не тратиться –

В яму, место низкое,

Вытряхнут <вас всех со скатерти:>

С крошками, с огрызками.

Каплуном‑то вместо голубя

– Порох! душа – при вскрытии.

А меня положат – голую:

Два крыла прикрытием.

Конец июля 1933

“Вскрыла жилы: неостановимо…”

Вскрыла жилы: неостановимо,

Невосстановимо хлещет жизнь.

Подставляйте миски и тарелки!

Всякая тарелка будет – мелкой,

Миска – плоской,

Через край – и мимо –

В землю черную, питать тростник.

Невозвратно, неостановимо,

Невосстановимо хлещет стих.

Января 1934

“Тоска по родине! Давно…”

Тоска по родине! Давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно –

Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что – мой,

Как госпиталь или казарма.

Мне все равно, каких среди

Лиц ощетиниваться пленным

Львом, из какой людской среды

Быть вытесненной – непременно –

В себя, в единоличье чувств.

Камчатским медведём без льдины

Где не ужиться (и не тщусь!),

Где унижаться – мне едино.

Не обольщусь и языком

Родным, его призывом млечным.

Мне безразлично – на каком

Непонимаемой быть встречным!

(Читателем, газетных тонн

Глотателем, доильцем сплетен...)

Двадцатого столетья – он,

А я – до всякого столетья!

Остолбеневши, как бревно,

Оставшееся от аллеи,

Мне все – равны, мне всё – равно,

И, может быть, всего равнее –

Роднее бывшее – всего.

Все признаки с меня, все меты,

Все даты – как рукой сняло:

Душа, родившаяся – где‑то.

Так край меня не уберег

Мой, что и самый зоркий сыщик

Вдоль всей души, всей – поперек!

Родимого пятна не сыщет!

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все – равно, и все – едино.

Но если по дороге – куст

Встает, особенно – рябина...

Мая 1934

“А Бог с вами…”

А Бог с вами!

Будьте овцами!

Ходите стадами, стаями

Без меты, без мысли собственной

Вслед Гитлеру или Сталину

Являйте из тел распластанных

Звезду или свасты крюки.

Июня l934

“Это жизнь моя пропела – провыла…”

Это жизнь моя пропела – провыла –

Прогудела – как осенний прибой –

И проплакала сама над собой.

Июнь 1934

Куст

1. “Что нужно кусту от меня…”

Что нужно кусту от меня?

Не речи ж! Не доли собачьей

Моей человечьей, кляня

Которую – голову прячу

В него же (седей – день от дня!).

Сей мощи, и плещи, и гущи –

Что нужно кусту – от меня?

Имущему – от неимущей!

А нужно! иначе б не шел

Мне в очи, и в мысли, и в уши.

Не нужно б – тогда бы не цвел

Мне прямо в разверстую душу,

Что только кустом не пуста:

Окном моих всех захолустий!

Что, полная чаша куста,

Находишь на сем – месте пусте?

Чего не видал (на ветвях

Твоих – хоть бы лист одинаков!)

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания знаках?

Чего не слыхал (на ветвях

Молва не рождается в муках!),

В моих преткновения пнях,

Сплошных препинания звуках?

Да вот и сейчас, словарю

Придавши бессмертную силу, –

Да разве я то говорю,

Что знала, пока не раскрыла

Рта, знала еще на черте

Губ, той – за которой осколки...

И снова, во всей полноте,

Знать буду, как только умолкну.

2. “А мне от куста – не шуми…”

А мне от куста – не шуми

Минуточку, мир человечий! –

А мне от куста – тишины:

Той, – между молчаньем и речью.

Той, – можешь – ничем, можешь – всем

Назвать: глубока, неизбывна.

Невнятности! наших поэм

Посмертных – невнятицы дивной.

Невнятицы старых садов,

Невнятицы музыки новой,

Невнятицы первых слогов,

Невнятицы Фауста Второго.

Той – до всего, после всего.

Гул множеств, идущих на форум.

Ну – шума ушного того,

Все соединилось в котором.

Как будто бы все кувшины

Востока – на лобное всхолмье.

Такой от куста тишины,

Полнее не выразишь: полной.

Около 20 августа 1934

“Уединение: уйди…”

Уединение: уйди

В себя, как прадеды в феоды.

Уединение: в груди

Ищи и находи свободу.

Чтоб ни души, чтоб ни ноги –

На свете нет такого саду

Уединению. В груди

Ищи и находи прохладу.

Кто победил на площади –

Про то не думай и не ведай.

В уединении груди –

Справляй и погребай победу

Уединения в груди.

Уединение: уйди,

Жизнь!

Сентябрь 1934

“О поэте не подумал…”

О поэте не подумал

Век – и мне не до него.

Бог с ним, с громом. Бог с ним, с шумом

Времени не моего!

Если веку не до предков –

Не до правнуков мне: стад.

Век мой – яд мой, век мой – вред мой,

Век мой – враг мой, век мой – ад.

Сентябрь 1934

Сад

За этот ад,

За этот бред,

Пошли мне сад

На старость лет.

На старость лет,

На старость бед:

Рабочих – лет,

Горбатых – лет...

На старость лет

Собачьих – клад:

Горячих лет –

Прохладный сад...

Для беглеца

Мне сад пошли:

Без ни‑лица,

Без ни‑души!

Сад: ни шажка!

Сад: ни глазка!

Сад: ни смешка!

Сад: ни свистка!

Без ни‑ушка

Мне сад пошли:

Без ни‑душка!

Без ни‑души!

Скажи: довольно муки – на

Сад – одинокий, как сама.

(Но около и Сам не стань!)

– Сад, одинокий, как ты Сам.

Такой мне сад на старость лет...

– Тот сад? А может быть – тот свет? –

На старость лет моих пошли –

На отпущение души.

Октября 1934

Челюскинцы

Челюскинцы! Звук –

Как сжатые челюсти.

Мороз их них прет,

Медведь из них щерится.

И впрямь челюстьми

– На славу всемирную –

Из льдин челюстей

Товарищей вырвали!

На льдине (не то

Что – чёрт его – Нобиле!)

Родили – дитё

И псов не угробили –

На льдине!

Эол

Доносит по кабелю:

– На льдов произвол

Ни пса не оставили!

И спасши – мечта

Для младшего возраста! –

И псов и дитя

Умчали по воздуху.

– “Европа, глядишь?

Так льды у нас колются!”

Щекастый малыш,

Спеленатый – полюсом!

А рядом – сердит

На громы виктории –

Второй уже Шмидт

В российской истории:

Седыми бровьми

Стесненная ласковость...

Сегодня – смеюсь!

Сегодня – да здравствует

Советский Союз!

За вас каждым мускулом

Держусь – и горжусь:

Челюскинцы – русские!

Октября 1934

“Человека защищать не надо…”

Человека защищать не надо

Перед Богом, Бога – от него.

Человек заслуживает ада.

Но и сада

Семиверстного – для одного.

Человек заслуживает – танка!

Но и замка

Феодального – для одного.

Осень 1934

“Стройте и пойте стройку…”

Стройте и пойте стройку!

....................………………

Столпнику ж дайте стойко

Спать на своем столбу!

Стройте и пойте выше

Благополучье толп

Кройте стеклянной крышей

Мой деревянный столп.

Октябрь 1934

(Отголоски стола)

Плоска – доска, а всё впитывает,

Слепа – доска, а всё считывает,

(Пустым – доска: и ящика нет!)

Сухим – доска, а всё взращивает!

Нема – доска, а всё сказывает!

Не было друга,

Кроме доски!

...На сём плоту –

Спасусь, спасусь, спасусь!

...На сей доске –

Спасусь! спасусь! спасусь!

1934

“Есть счастливцы и счастливицы…”

Есть счастливцы и счастливицы,

Петь не могущие. Им –

Слезы лить! Как сладко вылиться

Горю – ливнем проливным!

Чтоб под камнем что‑то дрогнуло.

Мне ж – призвание как плеть –

Меж стенания надгробного

Долг повелевает – петь.

Пел же над другом своим Давид.

Хоть пополам расколот!

Если б Орфей не сошел в Аид

Сам, а послал бы голос

Свой, только голос послал во тьму,

Сам у порога лишним

Встав, – Эвридика бы по нему

Как по канату вышла...

Как по канату и как на свет,

Слепо и без возврата.

Ибо раз голос тебе, поэт,

Дан, остальное – взято.

Ноябрь – декабрь 1934

“Рябину…”

Рябину

Рубили

Зорькою.

Рябина –

Судьбина

Горькая.

Рябина –

Седыми

Спусками...

Рябина!

Судьбина

Русская.

1934

Надгробие

1. “Иду на несколько минут...”

– “Иду на несколько минут...”

В работе (хаосом зовут

Бездельники) оставив стол,

Отставив стул – куда ушел?

Опрашиваю весь Париж.

Ведь в сказках лишь да в красках лишь

Возносятся на небеса!

Твоя душа – куда ушла?

В шкафу – двустворчатом, как храм, –

Гляди: все книги по местам.

В строке – все буквы налицо.

Твое лицо – куда ушло?

Твое лицо,

Твое тепло,

Твое плечо –

Куда ушло?

Января 1935

2. “Напрасно глазом – как гвоздем…”

Напрасно глазом – как гвоздем,

Пронизываю чернозем:

В сознании – верней гвоздя:

Здесь нет тебя – и нет тебя.

Напрасно в ока оборот

Обшариваю небосвод:

– Дождь! дождевой воды бадья.

Там нет тебя – и нет тебя.

Нет, никоторое из двух:

Кость слишком – кость, дух слишком – дух.

Где – ты? где – тот? где – сам? где – весь?

Там – слишком там, здесь – слишком здесь.

Не подменю тебя песком

И паром. Взявшего – родством

За труп и призрак не отдам.

Здесь – слишком здесь, там – слишком там.

Не ты – не ты – не ты – не ты.

Что бы ни пели нам попы,

Что смерть есть жизнь и жизнь есть смерть, –

Бог – слишком Бог, червь – слишком червь.

На труп и призрак – неделим!

Не отдадим тебя за дым

Кадил,

Цветы

Могил.

И если где‑нибудь ты есть–

Так – в нас. И лучшая вам честь,

Ушедшие – презреть раскол:

Совсем ушел. Со всем – ушел.

Января 1935

3. “За то, что некогда, юн и смел…”

За то, что некогда, юн и смел,

Не дал мне заживо сгнить меж тел

Бездушных, замертво пасть меж стен –

Не дам тебе – умереть совсем!

За то, что за руку, свеж и чист,

На волю вывел, весенний лист –

Вязанками приносил мне в дом! –

Не дам тебе – порасти быльем!

За то, что первых моих седин

Сыновней гордостью встретил – чин,

Ребячьей радостью встретил – страх, –

Не дам тебе – поседеть в сердцах!

Января 1935

4. “Удар, заглушенный годами забвенья…”

Удар, заглушенный годами забвенья,

Годами незнанья.

Удар, доходящий – как женское пенье,

Как конское ржанье,

Как страстное пенье сквозь <косное> зданье

Удар – доходящий.

Удар, заглушенный забвенья, незнанья

Беззвучною чащей.

Грех памяти нашей – безгласой, безгубой,

Безмясой, безносой!

Всех дней друг без друга, ночей друг без друга

Землею наносной

Удар – заглушенный, замшенный – как тиной.

Так плющ сердцевину

Съедает и жизнь обращает в руину...

– Как нож сквозь перину!

...Оконною ватой, набившейся в уши,

И той, заоконной:

Снегами – годами – <пудами> бездушья

Удар – заглушенный...

А что если вдруг

..............………...

А что если вдруг

А что если – вспомню?

Начало января 1935

<5>. “Оползающая глыба…”

Оползающая глыба –

Из последних сил спасибо

– Рвущееся – умолчу –

Дуба юному плечу.

Издыхающая рыба,

Из последних сил спасибо

Близящемуся – прости! –

Силящемуся спасти

Валу первому прилива.

Иссыхающая нива –

Божескому, нелюдску.

Бури чудному персту.

Как добры – в час без спасенья –

Силы первые – к последним!

Пока рот не пересох –

Спаси – боги! Спаси – Бог!

Лето 1928

“Уж если кораллы на шее…”

Уж если кораллы на шее –

Нагрузка, так что же – страна?

Тишаю, дичаю, волчею,

Как мне все – равны, всем – равна.

И если в сердечной пустыне,

Пустынной до краю очей,

Чего‑нибудь жалко – так сына, –

Волчонка – еще поволчей!

Января 1935

“Никому не отмстила и не отмщу…”

Никому не отмстила и не отмщу –

Одному не простила и не прощу

С дня как очи раскрыла – по гроб дубов

Ничего не спустила – и видит Бог

Не спущу до великого спуска век...

– Но достоин ли человек?..

– Нет. Впустую дерусь: ни с кем.

Одному не простила: всем.

Января 1935

“Жизни с краю…”

Жизни с краю,

Середкою брезгуя,

Провожаю

Дорогу железную.

Века с краю

В запретные зоны

Провожаю

Кверх лбом – авионы.

Почему же,

О люди в полете!

Я – “отстала”,

А вы – отстаете,

Остаетесь.

Крылом – с ног сбивая,

Вы несетесь,

А опережаю –

Я?

Февраль 1935

“Черные стены…”

Черные стены

С подножием пены

Это – Святая Елена.

Maй 1935

“Небо – синей знамени…”

Небо – синей знамени!

Пальмы – пучки пламени!

Море – полней вымени!

Но своего имени

Не сопрягу с брегом сим.

Лира – завет бедности:

Горы – редей темени.

Море – седей времени.

Июль 1935

“Окно раскрыло створки…”

Окно раскрыло створки –

Как руки. Но скрестив

Свои – взирает с форта:

На мыс – отвес – залив

Глядит – с такою силой,

Так вглубь, так сверх всего –

Что море сохранило

Навек глаза его.

Июля 1935

Отцам

1. “В мире, ревущем…”

В мире, ревущем:

– Слава грядущим!

Что во мне шепчет:

– Слава прошедшим!

Вам, проходящим,

В счет не идущим,

Чад не родящим,

Мне – предыдущим.

С клавишем, с кистью ль

Спорили, с дестью ль

Писчего – чисто

Прожили, с честью.

Белые – краше

Снега сокровищ! –

Волосы – вашей

Совести – повесть.

Сентября 1935

2. “Поколенью с сиренью…”

Поколенью с сиренью

И с Пасхой в Кремле,

Мой привет поколенью

По колено в земле,

А сединами – в звездах!

Вам, слышней камыша,

– Чуть зазыблется воздух –

Говорящим: ду – ша!

Только душу и спасшим

Из фамильных богатств,

Современникам старшим –

Вам, без равенств и братств,

Руку веры и дружбы,

Как кавказец – кувшин

С виноградным! – врагу же –

Две – протягивавшим!

Не Сиреной – сиренью

Заключенное в грот,

Поколенье – с пареньем!

С тяготением – oт

Земли, над землей, прочь от

И червя и зерна!

Поколенье – без почвы,

Но с такою – до дна,

Днища – узренной бездной,

Что из впалых орбит

Ликом девы любезной –

Как живая глядит.

Поколенье, где краше

Был – кто жарче страдал!

Поколенье! Я – ваша!

Продолженье зеркал.

Ваша – сутью и статью,

И почтеньем к уму,

И презрением к платью

Плоти – временному!

Вы – ребенку, поэтом

Обреченному быть,

Кроме звонкой монеты

Всё – внушившие – чтить:

Кроме бога Ваала!

Всех богов – всех времен – и племен...

Поколенью – с провалом –

Мой бессмертный поклон!

Вам, в одном небывалом

Умудрившимся – быть,

Вам, средь шумного бала

Так умевшим – любить!

До последнего часа

Обращенным к звезде –

Уходящая раса,

Спасибо тебе!

Октября 1935

“Ударило в виноградник…”

Ударило в виноградник –

Такое сквозь мглу седу –

Что каждый кусток, как всадник,

Копьем пригвожден к седлу.

Из туч с золотым обрезом –

Такое – на краснозем,

Что весь световым железом

Пронизан – пробит – пронзен.

Светила и преисподни

Дитя: виноград! смарагд!

Твой каждый листок – Господня

Величия – транспарант.

Хвалы виноградным соком

Исполнясь, как царь Давид –

Пред Солнца Масонским Оком –

Куст служит: боготворит.

Сентября 1935

“Двух станов не боец, а – если гость случайный…”

“Двух станов не боец, а только гость случайный...”

Двух станов не боец, а – если гость случайный –

То гость – как в глотке кость, гость –

как в подметке гвоздь.

Была мне голова дана – по ней стучали

В два молота: одних – корысть и прочих – злость.

Вы с этой головы – к создателеву чуду

Терпение мое, рабочее, прибавь –

Вы с этой головы – что требовали? – Блуда!

Дивяся на ответ упорный: обезглавь.

Вы с этой головы, уравненной – как гряды

Гор, вписанной в вершин божественный чертеж,

Вы с этой головы – что требовали? – Ряда.

Дивяся на ответ (безмолвный): обезножь!

Вы с этой головы, настроенной – как лира:

На самый высший лад: лирический...

– Нет, стой!

Два строя: Домострой – и Днепрострой – на выбор!

Дивяся на ответ безумный: – Лиры – строй.

И с этой головы, с лба – серого гранита,

Вы требовали: нас – люби! тех – ненавидь!

Не все ли ей равно – с какого боку битой,

С какого профиля души – глушимой быть?

Бывают времена, когда голов – не надо.

Но словонизводить до свеклы кормовой –

Честнее с головой Орфеевой – менады!

Иродиада с Иоанна головой!

– Ты царь: живи один... (Но у царей – наложниц

Минута.) Бог – один. Тот – в пустоте небес.

Двух станов не боец: судья – истец – заложник –

Двух – противубоец! Дух – противубоец.

Октября 1935

Читатели газет

Ползет подземный змей,

Ползет, везет людей.

И каждый – со своей

Газетой (со своей

Экземой!) Жвачный тик,

Газетный костоед.

Жеватели мастик,

Читатели газет.

Кто – чтец? Старик? Атлет?

Солдат? – Ни черт, ни лиц,

Ни лет. Скелет – раз нет

Лица: газетный лист!

Которым – весь Париж

С лба до пупа одет.

Брось, девушка!

Родишь –

Читателя газет.

Кача – “живет с сестрой” –

ются – “убил отца!” –

Качаются – тщетой

Накачиваются.

Что для таких господ –

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!

Газет – читай: клевет,

Газет – читай: растрат.

Что ни столбец – навет,

Что ни абзац – отврат...

О, с чем на Страшный суд

Предстанете: на свет!

Хвататели минут,

Читатели газет!

– Пошел! Пропал! Исчез!

Стар материнский страх.

Мать! Гуттенбергов пресс

Страшней, чем Шварцев прах!

Уж лучше на погост, –

Чем в гнойный лазарет

Чесателей корост,

Читателей газет!

Кто наших сыновей

Гноит во цвете лет?

Смесители кровей,

Писатели газет!

Вот, други, – и куда

Сильней, чем в сих строках! –

Что думаю, когда

С рукописью в руках

Стою перед лицом

– Пустее места – нет! –

Так значит – нелицом

Редактора газет‑

ной нечисти.

Ванв, 1 – 15 ноября 1935

Деревья

Мятущийся куст над обрывом –

Смятение уст под наплывом

Чувств...

Кварталом хорошего тона –

Деревья с пугливым наклоном

(Клонились – не так – над обрывом!)

Пугливым, а может – брезгливым?

Мечтателя – перед богатым –

Наклоном. А может – отвратом

От улицы: всех и всего там –

Курчавых голов отворотом?

От девушек – сплошь без стыда,

От юношей – то ж – и без лба:

Чем меньше – тем выше заносят!

Безлобых, а завтра – безносых.

От тресков, зовущихся: речь,

От лака голов, ваты плеч,

От отроков – листьев новых

Не видящих из‑за листовок,

Разрываемых на разрыв.

Так и лисы в лесах родных,

В похотливый комок смесяся, –

Так и лисы не рвали мяса!

От гвалта, от мертвых лис –

На лисах (о смертный рис

На лицах!), от свалки потной

Деревья бросаются в окна –

Как братья‑поэты – в pекy!

Глядите, как собственных веток

Атлетикою – о железо

Все руки себе порезав –

Деревья, как взломщики, лезут!

И выше! За крышу! За тучу!

Глядите – как собственных сучьев

Хроматикой – почек и птичек –

Деревья, как смертники, кличут!

(Был дуб. Под его листвой

Король восседал...)

– Святой

Людовик – чего глядишь?

Погиб – твой город Париж!

Ноября 1935

Стихи сироте

Шел по улице малютка,

Посинел и весь дрожал.

Шла дорогой той старушка,

Пожалела cирoтy...

1. “Ледяная тиара гор…”

Ледяная тиара гор –

Только бренному лику – рамка.

Я сегодня плющу – пробор

Провела на граните замка.

Я сегодня сосновый стан

Обгоняла на всех дорогах.

Я сегодня взяла тюльпан –

Как ребенка за подбородок.

Августа 1936

2. “Обнимаю тебя кругозором…”

Обнимаю тебя кругозором

Гор, гранитной короною скал.

(Занимаю тебя разговором –

Чтобы легче дышал, крепче спал.)

Феодального замка боками,

Меховыми руками плюща –

Знаешь – плющ, обнимающий камень –

В сто четыре руки и ручья?

Но не жимолость я – и не плющ я!

Даже ты, что руки мне родней,

Не расплющен – а вольноотпущен

На все стороны мысли моей!

...Кругом клумбы и кругом колодца,

Куда камень придет – седым!

Круговою порукой сиротства, –

Одиночеством – круглым моим!

(Так вплелась в мои русые пряди –

Не одна серебристая прядь!)

...И рекой, разошедшейся на две –

Чтобы остров создать – и обнять.

Всей Савойей и всем Пиемонтом,

И – немножко хребет надломя –

Обнимаю тебя горизонтом

Голубым – и руками двумя!

Августа 1936

Пещера)

Могла бы – взяла бы

В утробу пещеры:

В пещеру дракона,

В трущобу пантеры.

В пантерины – лапы –

– Могла бы – взяла бы.

Природы – на лоно, природы – на ложе.

Могла бы – свою же пантерину кожу

Сняла бы...

– Сдала бы трущобе – в учебу!

В кустову, в хвощёву, в ручьёву, в плющёву, –

Туда, где в дремоте, и в смуте, и в мраке,

Сплетаются ветви на вечные браки...

Туда, где в граните, и в лыке, и в млеке,

Сплетаются руки на вечные веки –

Как ветви – и реки...

В пещеру без света, в трущобу без следу.

В листве бы, в плюще бы, в плюще – как в плаще бы...

Ни белого света, ни черного хлеба:

В росе бы, в листве бы, в листве – как в родстве бы...

Чтоб в дверь – не стучалось,

В окно – не кричалось,

Чтоб впредь – не случалось,

Чтоб – ввек не кончалось!

Но мало – пещеры,

И мало – трущобы!

Могла бы – взяла бы

В пещеру – утробы.

Могла бы –

Взяла бы.

Савойя, 27 августа 1936

4. “На льдине…”

На льдине –

Любимый,

На мине –

Любимый,

На льдине, в Гвиане, в Геенне – любимый.

В коросте – желанный,

С погоста – желанный:

Будь гостем! – лишь зубы да кости – желанный!

Тоской подколенной

До тьмы проваленной

Последнею схваткою чрева – жаленный.

И нет такой ямы, и нет такой бездны –

Любимый! желанный! жаленный! болезный!

Сентября 1936

5. “Скороговоркой – ручья водой…”

Скороговоркой – ручья водой

Бьющей: – Любимый! больной! родной!

Речитативом – тоски протяжней:

– Хилый! чуть‑живый! сквозной! бумажный!

От зева до чрева – продольным разрезом:

– Любимый! желанный! жаленный! болезный!

Сентября 1936

6. “Наконец‑то встретила…”

Наконец‑то встретила

Надобного – мне:

У кого‑то смертная

Надоба – во мне.

Что для ока – радуга,

Злаку – чернозем –

Человеку – надоба

Человека – в нем.

Мне дождя, и радуги,

И руки – нужней

Человека надоба

Рук – в руке моей.

Это – шире Ладоги

И горы верней –

Человека надоба

Ран – в руке моей.

И за то, что с язвою

Мне принес ладонь –

Эту руку – сразу бы

За тебя в огонь!

Сентября 1936

<7>. “В мыслях об ином, инаком…”

В мыслях об ином, инаком,

И ненайденном, как клад,

Шаг за шагом, мак за маком –

Обезглавила весь сад.

Так, когда‑нибудь, в сухое

Лето, поля на краю,

Смерть рассеянной рукою

Снимет голову – мою.

Сентября 1936

Савойские отрывки

<1>. “В синее небо ширя глаза…”

В синее небо ширя глаза –

Как восклицаешь: – Будет гроза!

На проходимца вскинувши бровь –

Как восклицаешь: – Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи –

Так восклицаю: – Будут стихи!

<2>. отрывки из марфы

Проще, проще, проще, проще

За Учителем ходить,

Проще, проще, проще, проще

В очеса его глядеть –

В те озера голубые...

Трудно Марфой быть, Марией –

Просто...

И покамест................

Услаждается сестра –

Подходит..................

– Равви! полдничать пора!

Что плоды ему земные?

Горько Марфой быть, Марией –

Сладко...

Вечен – из‑под белой арки

Вздох, ожегший как ремнем:

Марфа! Марфа! Марфа! Марфа!

Не пекися о земном!

Стыдно Марфой быть, Марией –

Славно...

Бренно Марфой быть, Марией –

Вечно...

...Все‑то мыла и варила...

Грязно Марфой быть, Марией –

Чисто...

<3>. отрывки ручья

Подобье сердца моего!

Сопровождаем – кто кого?

Один и тот же жребий нам –

Мчать по бесчувственным камням,

Их омывать, их опевать –

И так же с места не снимать.

Поэт, ………….................

Сопровождающий поток!

Или поток, плечом пловца

Сопровождающий певца?

........ где поток –

Там и поэт...

...Из нас обоих – пьют

И в нас обоих слезы льют

И воду мыльную...........

............... ...в лицо не узнают.

Сентябрь 1936

“Когда я гляжу на летящие листья…”

Когда я гляжу на летящие листья,

Слетающие на булыжный торец,

Сметаемые – как художника кистью,

Картину кончающего наконец,

Я думаю (уж никому не по нраву

Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),

Что явственно желтый, решительно ржавый

Один такой лист на вершине – забыт.

20‑е числа октября 1936

“Были огромные очи…”

Были огромные очи:

Очи созвездья Весы,

Разве что Нила короче

Было две черных косы

Ну, а сама меньше можного!

Всё, что имелось длины

В косы ушло – до подножия,

В очи – двойной ширины

Если сама – меньше можного,

Не пожалеть красоты –

Были ей Богом положены

Брови в четыре версты:

Брови – зачесывать за уши

.......................……………

................. За душу

Хату ресницами месть...

Нет, не годится! ...........

Страшно от стольких громад!

Нет, воспоем нашу девочку

На уменьшительный лад

За волосочек – по рублику!

Для довершенья всего –

Губки – крушенье Республики

Зубки – крушенье всего...

Жуть, что от всей моей Сонечки

Ну – не осталось ни столечка:

В землю зарыть не смогли –

Сонечку люди – сожгли!

Что же вы с пеплом содеяли?

В урну – такую – ее?

Что же с горы не развеяли

Огненный пепел ее?

Сентября 1937

“Опустивши забрало…”

Опустивши забрало,

Со всем – в борьбе,

У меня уже – мало

Улыбок – себе...

Здравствуй, зелени новой

Зеленый дым!

У меня еще много

Улыбок другим...

Марта 1938

“Ох, речи мои морочные…”

...Ох, речи мои морочные,

Обронные жемчуга!

Ох, реки мои молочные,

Кисельные берега!

<Май 1938>

“Ох, речи мои морочные…”

...Так, не дано мне ничего,

В ответ на праздник, мной даваем.

Так яблоня – до одного

Цветы раздаривает маем!

Стихи к Чехии

сентябрь

1. “Полон и просторен…”

Полон и просторен

Край. Одно лишь горе:

Нет у чехов – моря.

Стало чехам – море

Слёз: не надо соли!

Запаслись на годы!

Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы.

Не бездельной, птичьей –

Божьей, человечьей.

Двадцать лет величья,

Двадцать лет наречий

Всех – на мирном поле

Одного народа.

Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы –

Всем. Огня и дома –

Всем. Игры, науки –

Всем. Труда – любому –

Лишь бы были руки.

На поле и в школе –

Глянь – какие всходы!

Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы.

Подтвердите ж, гости

Чешские, все вместе:

Сеялось – всей горстью,

Строилось – всей честью.

Два десятилетья

(Да и то не целых!)

Как нигде на свете

Думалось и пелось.

Посерев от боли,

Стонут Влтавы воды:

– Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы.

На орлиных скалах

Как орел рассевшись –

Что с тобою сталось,

Край мой, рай мой чешский?

Горы – откололи,

Оттянули – воды...

...Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы.

В селах – счастье ткалось

Красным, синим, пестрым.

Что с тобою сталось,

Чешский лев двухвостый?

Лисы побороли

Леса воеводу!

Триста лет неволи,

Двадцать лет свободы!

Слушай каждым древом,

Лес, и слушай, Влтава!

Лев рифмует с гневом,

Ну, а Влтава – слава.

Лишь на час – не боле –

Вся твоя невзгода!

Через ночь неволи

Белый день свободы!

Ноября 1938

2. “Горы – турам поприще…”

Горы – турам поприще!

Черные леса,

Долы в воды смотрятся,

Горы – в небеса.

Край всего свободнее

И щедрей всего.

Эти горы – родина

Сына моего.

Долы – ланям пастбище,

Не смутить зверья –

Хата крышей застится,

А в лесу – ружья –

Сколько бы ни пройдено

Верст – ни одного.

Эти долы – родина

Сына моего.

Там растила сына я,

И текли – вода?

Дни? или гусиные

Белые стада?

...Празднует смородина

Лета рождество.

Эти хаты – родина

Сына моего.

Было то рождение

В мир – рожденьем в рай.

Бог, создав Богемию,

Молвил: “Славный край!

Все дары природные,

Все – до одного!

Пощедрее родины

Сына – Моего!”

Чешское подземие:

Брак ручьев и руд!

Бог, создав Богемию,

Молвил: “Добрый труд!”

Всё было – безродного

Лишь ни одного

Не было на родине

Сына моего.

Прокляты – кто заняли

Тот смиренный рай

С зайцами и с ланями,

С перьями фазаньими...

Трекляты – кто продали,

Ввек не прощены! –

Вековую родину

Всех, – кто без страны!

Край мой, край мой, проданный

Весь живьем, с зверьем,

С чудо‑огородами,

С горными породами,

С целыми народами,

В поле, без жилья,

Стонущими:

– Родина!

Родина моя!

Богова! Богемия!

Не лежи, как пласт!

Бог давал обеими –

И опять подаст!

В клятве – руку подняли

Все твои сыны –

Умереть за родину

Всех – кто без страны!

Между 12 и 19 ноября 1938

3. “Есть на карте – место…”

Есть на карте – место:

Взглянешь – кровь в лицо!

Бьется в муке крестной

Каждое сельцо.

Поделил – секирой

Пограничный шест.

Есть на теле мира

Язва: всё проест!

От крыльца – до статных

Гор – до орльих гнезд –

В тысячи квадратных

Невозвратных верст –

Язва.

Лег на отдых –

Чех: живым зарыт.

Есть в груди народов

Рана: наш убит!

Только край тот назван

Братский – дождь из глаз!

Жир, аферу празднуй!

Славно удалась.

Жир, Иуду – чествуй!

Мы ж – в ком сердце – есть:

Есть на карте место

Пусто: наша честь.

Ноября 1938

Один офицер

В Судетах, ни лесной чешской границе, офицер с 20‑тью солдатами, оставив солдат в лесу, вышел на дорогу и стал стрелять в подходящих немцев. Конец его неизвестен.

(Из сентябрьских газет 1938 г.)

Чешский лесок –

Самый лесной.

Год – девятьсот

Тридцать восьмой.

День и месяц? – вершины, эхом:

– День, как немцы входили к чехам!

Лес – красноват,

День – сине‑сер.

Двадцать солдат,

Один офицер.

Крутолобый и круглолицый

Офицер стережет границу.

Лес мой, кругом,

Куст мой, кругом,

Дом мой, кругом,

Мой – этот дом.

Леса не сдам,

Дома не сдам,

Края не сдам,

Пяди не сдам!

Лиственный мрак.

Сердца испуг:

Прусский ли шаг?

Сердца ли стук?

Лес мой, прощай!

Век мой, прощай!

Край мой, прощай!

Мой – этот край!

Пусть целый край

К вражьим ногам!

Я – под ногой –

Камня не сдам!

Топот сапог.

– Немцы! – листок.

Грохот желез.

– Немцы! – весь лес.

– Немцы! – раскат

Гор и пещер.

Бросил солдат

Один – офицер.

Из лесочку – живым манером

На громаду – да с револьвером!

Выстрела треск.

Треснул – весь лес!

Лес: рукоплеск!

Весь – рукоплеск!

Пока пулями в немца хлещет –

Целый лес ему рукоплещет!

Кленом, сосной,

Хвоей, листвой,

Всею сплошной

Чащей лесной –

Понесена

Добрая весть,

Что – спасена

Чешская честь!

Значит – страна

Так не сдана,

Значит – война

Всё же – была!

– Край мой, виват!

– Выкуси, герр!

...Двадцать солдат.

Один офицер.

Октябрь 1938 – 17 апреля 1939

<5>. родина радия

Можно ль, чтоб века

Бич слепоок

Родину света

Взял под сапог?

Взглянь на те горы!

В этих горах –

Лучшее найдено:

Родина – радия.

Странник, всем взором

Глаз и души

Взглянь на те горы!

В сердце впиши

Каждую впадину:

Родина – радия...

<1938 – 1939>

Март

Колыбельная)

В оны дни певала дрема

По всем селам‑деревням:

– Спи, младенец! Не то злому

Псу‑татарину отдам!

Ночью черной, ночью лунной –

По Тюрингии холмам:

– Спи, германец! Не то гунну

Кривоногому отдам!

Днесь – по всей стране богемской

Да по всем ее углам:

– Спи, богемец! Не то немцу,

Пану Гитлеру отдам!

Марта 1939

Пепелище

Налетевший на град Вацлава –

Так пожар пожирает траву...

Поигравший с богемской гранью! –

Так зола засыпает зданья,

Так метель заметает вехи...

От Эдема – скажите, чехи! –

Что осталося? – Пепелище.

– Так Чума веселит кладбище!

Налетевший на град Вацлава

– Так пожар пожирает траву –

Обьявивший – последний срок нам:

Так вода подступает к окнам.

Так зола засыпает зданья...

Над мостами и площадями

Плачет, плачет двухвостый львище...

– Так Чума веселит кладбище!

Налетевший на град Вацлава

– Так пожар пожирает траву –

Задушивший без содроганья –

Так зола засыпает зданья:

– Отзовитесь, живые души!

Стала Прага – Помпеи глуше:

Шага, звука – напрасно ищем...

– Так Чума веселит кладбище!

Марта 1939

Барабан

По богемским городам

Что бормочет барабан?

– Сдан – сдан – сдан

Край – без славы, край – без бою.

Лбы – под серою золою

Дум – дум – дум...

– Бум!

Бум!

Бум!

По богемским городам –

Или то не барабан

(Горы ропщут? Камни шепчут?)

А в сердцах смиренных чешских –

Гне – ва

Гром:

– Где

Мой

Дом?

По усопшим городам

Возвещает барабан:

– Вран! Вран! Вран

Завелся в Градчанском замке!

В ледяном окне – как в рамке

(Бум! бум! бум!)

Гунн!

Гунн!

Гунн!

Марта 1939

Германии

О, дева всех румянее

Среди зеленых гор –

Германия!

Германия!

Германия!

Позор!

Полкарты прикарманила,

Астральная душа!

Встарь – сказками туманила,

Днесь – танками пошла.

Пред чешскою крестьянкою –

Не опускаешь вежд,

Прокатываясь танками

По ржи ее надежд?

Пред горестью безмерною

Сей маленькой страны,

Что чувствуете, Германы:

Германии сыны??

О мания! О мумия

Величия!

Сгоришь,

Германия!

Безумие,

Безумие

Творишь!

С объятьями удавьими

Расправится силач!

За здравие, Моравия!

Словакия, словачь!

В хрустальное подземие

Уйдя – готовь удар:

Богемия!

Богемия!

Богемия!

Наздар!

Апреля 1939

Март

Атлас – что колода карт:

В лоск перетасован!

Поздравляет – каждый март:

– С краем, с паем с новым!

Тяжек мартовский оброк:

Земли – цепи горны –

Ну и карточный игрок!

Ну и стол игорный!

Полны руки козырей:

В ордена одетых

Безголовых королей,

Продувных – валетов.

– Мне и кости, мне и жир!

Так играют – тигры!

Будет помнить целый мир

Мартовские игры.

В свои козыри – игра

С картой европейской.

(Чтоб Градчанская гора –

Да скалой Тарпейской!)

Злое дело не нашло

Пули: дули пражской.

Прага – что! и Вена – что!

На Москву – отважься!

Отольются – чешский дождь,

Пражская обида.

– Вспомни, вспомни, вспомни, вождь, –

Мартовские Иды!

Апреля 1939

Взяли...

Чехи подходили к немцам и плевали.

(См. мартовские газеты 1939 г.)

Брали – скоро и брали – щедро:

Взяли горы и взяли недра,

Взяли уголь и взяли сталь,

И свинец у нас, и хрусталь.

Взяли сахар и взяли клевер,

Взяли Запад и взяли Север,

Взяли улей и взяли стог,

Взяли Юг у нас и Восток.

Вары – взяли и Татры – взяли,

Взяли близи и взяли дали,

Но – больнее, чем рай земной! –

Битву взяли – за край родной.

Взяли пули и взяли ружья,

Взяли руды и взяли дружбы...

Но покамест во рту слюна –

Вся страна вооружена!

Мая 1939

Лес

Видел, как рубят? Руб –

Рубом! – за дубом – дуб.

Только убит – воскрес!

Не погибает – лес.

Так же, как мертвый лес

Зелен – минуту чрез! –

(Мох – что зеленый мех!)

Не погибает – чех.

Мая 1939

8. “О слезы на глазах…”

О слезы на глазах!

Плач гнева и любви!

О Чехия в слезах!

Испания в крови!

О черная гора,

Затмившая – весь свет!

Пора – пора – пора

Творцу вернуть билет.

Отказываюсь – быть.

В Бедламе нелюдей

Отказываюсь – жить.

С волками площадей

Отказываюсь – выть.

С акулами равнин

Отказываюсь плыть –

Вниз – по теченью спин.

Не надо мне ни дыр

Ушных, ни вещих глаз.

На твой безумный мир

Ответ один – отказ.

Марта – 11 мая 1939

9. “Не бесы – за иноком…”

Не бесы – за иноком,

Не горе – за гением,

Не горной лавины ком,

Не вал наводнения, –

Не красный пожар лесной,

Не заяц – по зарослям,

Не ветлы – под бурею, –

За фюрером – фурии!

Мая 1939

Народ

Его и пуля не берет,

И песня не берет!

Так и стою, раскрывши рот:

– Народ! Какой народ!

Народ – такой, что и поэт –

Глашатай всех широт, –

Что и поэт, раскрывши рот,

Стоит – такой народ!

Когда ни сила не берет,

Ни дара благодать, –

Измором взять такой народ?

Гранит – измором взять!

(Сидит – и камешек гранит,

И грамотку хранит...

В твоей груди зарыт – горит! –

Гранат, творит – магнит.)

...Что радий из своей груди

Достал и подал: вот!

Живым – Европы посреди –

Зарыть такой народ?

Бог! Если ты и сам – такой,

Народ моей любви

Не со святыми упокой –

С живыми оживи!

Мая 1939

11. “Не умрешь, народ…”

Не умрешь, народ!

Бог тебя хранит!

Сердцем дал – гранат,

Грудью дал – гранит.

Процветай, народ, –

Твердый, как скрижаль,

Жаркий, как гранат,

Чистый, как хрусталь.

Париж, 21 мая 1939

<12>. “Молчи, богемец! Всему конец…”

Молчи, богемец! Всему конец!

Живите, другие страны!

По лестнице из живых сердец

Германец входит в Градчаны.

<Этой басне не верит сам:

– По ступеням как по головам.>

– Конным гунном в Господень храм! –

По ступеням, как по черепам...

<1939>

<13>. “Но больнее всего, о, памятней…”

Но больнее всего, о, памятней

И граната и хрусталя –

Bceгo более сердце ранят мне

Эти – маленькие! – поля

Те дороги – с большими сливами

И большими шагами – вдоль

Слив и нив...

<1939>

Douce France[48]

 

Аdieu, France!

Аdiеu, France!

Аdiеu, France!

Marie Stuart[49]

 

 

Мне Францией – нету

Нежнее страны –

На долгую память

Два перла даны.

 

Они на ресницах

Недвижно стоят.

Дано мне отплытье

Марии Стюарт

 

Июня 1939

 

“Двух – жарче меха! рук – жарче пуха…”

 

Двух – жарче меха! рук – жарче пуха!

Круг – вкруг головы.

Но и под мехом – неги, под пухом

Гаги – дрогнете вы!

 

Даже богиней тысячерукой

– В гнезд, в звезд черноте –

Как ни кружи вас, как ни баюкай

– Ах! – бодрствуете...

 

Вас и на ложе неверья гложет

Червь (бедные мы!).

Не народился еще, кто вложит

Перст – в рану Фомы.

 

Января 1940

 

“Ушел – не ем…”

 

Ушел – не ем:

Пуст – хлеба вкус.

Всё – мел.

За чем ни потянусь.

 

...Мне хлебом был,

И снегом был.

И снег не бел,

И хлеб не мил.

 

Января 1940

 

“Всем покадили и потрафили…”

 

Всем покадили и потрафили:

........ – стране – родне –

Любовь не входит в биографию, –

Бродяга остается – вне...

Нахлынет, так перо отряхивай

..........................………………..

Все даты, кроме тех, недознанных,

Все сроки, кроме тех, в глазах,

Все встречи, кроме тех, под звездами,

Все лица, кроме тех, в слезах...

О первые мои! Последние!

......................………………

Вас за руку в Энциклопедию

Ввожу, невидимый мой сонм!

Многие мои! О, пьющие

Душу прямо у корней.

О, в рассеянии сущие

Спутники души моей!

 

Мучиться мне – не отмучиться

Вами, ……........................

О, в рассеянии участи –

Сущие души моей!

 

Многие мои! Несметные!

Мертвые мои ( – живи!)

Дальние мои! Запретные!

Завтрашние не‑мои!

 

Смертные мои! Бессмертные

 

Вы, по кладбищам! Вы, в кучистом

Небе – стаей журавлей...

О, в рассеянии участи

Сущие – души моей!

 

Вы, по гульбищам – по кладбищам –

По узилищам –

 

Январь 1940

Голицыно

 

“Пора! для этого огня…”

 

– Пора! для этого огня –

Стара!

– Любовь – старей меня!

 

– Пятидесяти январей

Гора!

– Любовь – еще старей:

Стара, как хвощ, стара, как змей,

Старей ливонских янтарей,

Всех привиденских кораблей

Старей! – камней, старей – морей...

Но боль, которая в груди,

Старей любви, старей любви.

 

Января 1940

 

“Годы твои – гopa…”

 

– Годы твои – гopa,

Время твое – <царей.>

Дура! любить – стара.

– Други! любовь – cтapeй:

 

Чудищ старей, корней,

Каменных алтарей

Критских старей, старей

Старших богатырей...

 

Января 1940

 

“Не знаю, какая столица…”

 

Не знаю, какая столица:

Любая, где людям – не жить.

Девчонка, раскинувшись птицей,

Детеныша учит ходить.

 

А где‑то зеленые Альпы,

Альпийских бубенчиков звон...

Ребенок растет на асфальте

И будет жестоким – как он.

 

Июля 1940

 

“Когда‑то сверстнику…”

 

Когда‑то сверстнику (о медь

Волос моих! Живая жила!)

Я поклялася не стареть,

Увы: не поседеть – забыла.

 

Не веря родины снегам –

....................……………….

Тот попросту махнул к богам:

Где не стареют, не седеют...

 

.........................…………

............………….. старо

Я воспевала – серебро,

Оно меня – посеребрило.

 

Декабрь 1940

 

“Так ясно сиявшие…”

 

Так ясно сиявшие

До самой зари –

Кого провожаете,

Мои фонари?

 

Кого охраняете,

Кого одобряете,

Кого озаряете,

Мои фонари?

...Небесные персики

Садов Гесперид...

 

Декабрь 1940

 

“Пора снимать янтарь…”

 

Пора снимать янтарь,

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный...

 

Февраль 1941

 

“Всё повторяю первый стих…”

 

“Я стол накрыл на шестерых...”

 

Всё повторяю первый стих

И всё переправляю слово:

– “Я стол накрыл на шестерых”...

Ты одного забыл – седьмого.

 

Невесело вам вшестером.

На лицах – дождевые струи...

Как мог ты за таким столом

Седьмого позабыть – седьмую...

 

Невесело твоим гостям,

Бездействует графин хрустальный.

Печально – им, печален – сам,

Непозванная – всех печальней.

 

Невесело и несветло.

Ах! не едите и не пьете.

– Как мог ты позабыть число?

Как мог ты ошибиться в счете?

 

Как мог, как смел ты не понять,

Что шестеро (два брата, третий –

Ты сам – с женой, отец и мать)

Есть семеро – раз я на свете!

 

Ты стол накрыл на шестерых,

Но шестерыми мир не вымер.

Чем пугалом среди живых –

Быть призраком хочу – с твоими,

 

(Своими)...

Робкая как вор,

О – ни души не задевая! –

За непоставленный прибор

Сажусь незваная, седьмая.

 

Раз! – опрокинула стакан!

И всё, что жаждало пролиться, –

Вся соль из глаз, вся кровь из ран –

Со скатерти – на половицы.

 

И – гроба нет! Разлуки – нет!

Стол расколдован, дом разбужен.

Как смерть – на свадебный обед,

Я – жизнь, пришедшая на ужин.

 

...Никто: не брат, не сын, не муж,

Не друг – и всё же укоряю:

– Ты, стол накрывший на шесть – душ,

Меня не посадивший – с краю.

 

Марта 1941

 

 

[1] “В тот момент, как я собирался подняться по лестнице, какая‑то женщина в запахнутом плаще живо схватила меня за руку и поцеловала ее”. Прокеш‑Остен. “Мои отношения с герцогом Рейхштадтским” (фр.).

 

[2] Никогда (нем.).

 

[3] Барышня Эльза (нем.).

 

[4] Любимый мальчик (нем.).

 

[5] “Так можно отправляться, господин?” (нем.).

 

[6] Тихая улица (нем.).

 

[7] “В сумерках” Поля Шабаса (фр.).

 

[8] “Ибо все лишь сон, о моя сестра!” (фр.).

 

[9] “Мое сердце в тяжелых оковах,

Которыми ты его опутал.

Клянусь жизнью,

Что ни у кого нет цепей тяжелей” (нем.).

 

[10] Вечно движущееся (лат.).

 

[11] Сплошь фантазия (лат.).

 

[12] Красное и голубое (фр.).

 

[13] Воспоминание о Тиволи (итал.).

 

[14] Отдать жизнь за правду (лат.).

 

[15] Барышня (нем.).

 

[16] “Встречи господина де Брео” Ренье (фр.).

 

[17] Прощай навеки (лат.).

 

[18] “Ваш черед, маркиз, извольте!” (фр.).

 

[19] Рыцарь (фр.).

 

[20] О, я больше не могу, я задыхаюсь! (фр.).

 

[21] Белой розы (модные в то время духи).

 

[22] Родина (нем.).

 

[23] Тайный советник Гете (нем.).

 

[24] Швабские ворота (нем.).

 

[25] Искусство любви (лат.).

 

[26] Искусство любви (лат.).

 

[27] Привет! (итал.).

 

[28] Крест, на каком‑то собрании, сорванный с груди солдатом и надетый на грудь Керенскому. См. газеты лета 1917 г. М. Ц.

 

[29] Богема (фр.).

 

[30] “Не раскидывайте мои письма!” (фр.)

 

[31] Красавец мрачный! (фр.)

 

[32] Красный флаг, к<отор>ым завесили лик Николая Чудотворца. Продолжение – известно (примеч. М. Цветаевой).

 

[33] Поили: г<оспо>жу де Жанлис. В Бургундии. Называлось “la miaulеe”. И жила, кажется, до 90‑ста лет. Но была ужасная лицемерка (примеч. М. Цветаевой).

 

[34] Любили (примеч. М. Цветаевой).

 

[35] Господу – мою душу,

Тело мое – королю,

Сердце – прекрасным дамам,

Честь – себе самому (фр.).

 

[36] NB! Если бы дровосеку! (примеч. М. Цветаевой)

 

[37] Правила хорошего тона, осанка (фр.).

 

[38] Здесь: бывшему из бывших (фр.).

 

[39] В Москве тогда думали, что Царь расстрелян на каком‑то уральском полустанке (примеч. М. Цветаевой).

 

[40] Ударяются и отрываются первый, четвертый и последний слоги: На – берегу – реки (примеч. М. Цветаевой).

 

[41] Ударяется и отрывается первый слог. Помечено не везде (примеч. М. Цветаевой).

 

[42] Стихотворение перенесено сюда из будущего, по внутренней принадлежности (примеч. М. Цветаевой).

 

[43] Сердечная волна не вздымалась бы столь высоко и не становилась бы Духом, когда бы на ее пути не вставала старая немая скала – Судьба (нем.).

 

[44] Немножко, чуточку (нем.).

 

[45] Дансёры в дансингах (примеч. М. Цветаевой).

 

[46] Черт (укр.).

 

[47] Здесь – в поднебесье (фр.).

 

[48] Нежная Франция (фр.).

 

[49] Прощай, Франция! Мария Стюарт (фр.).

 

---

Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 155; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

⇐ Предыдущая14151617181920212223

---

Мы поможем в написании ваших работ!