Алексею Александровичу Чаброву 10 страница
Пляши, в пот себя вогнав!
Оттого и ликом бледны,
Что вся кровь у нас в ногах.
Ногой пишем,
Ногой пашем.
Кто повыше –
Тому пляшем.
О пяти корявых пальцах –
Как и барская нога!
Из прихожей – через зальце –
Вот и вся вам недолга!
Знай, откалывай
До кола в груди!
... Шестипалого
Полотера жди.
Нам балы давать не внове!
Двери – все ли на ключе?
А кумач затем – что крови
Не видать на кумаче!
Нашей ли, вашей ли –
Ляжь да не спрашивай.
Как господско дело грязью
Следить, лоску не жалеть –
Полотерско дело – мазью
Те следочки затереть.
А уж мазь хороша!
– Занялась пороша! –
Полодёры‑полодралы,
Полотёры‑пролеталы,
Разлет‑штаны,
Паны‑шаркуны,
Из перинки прасоловой
Не клопов вытрясываем,
По паркетам взгаркивая –
Мы господ вышаркиваем!
Страсть‑дела,
Жар‑дела,
Красная гвардия!
Поспешайте, сержанты резвые!
Полотеры купца зарезали.
Получайте, чего не грезили:
Полотеры купца заездили.
Декабря 1924
“Ёмче органа и звонче бубна…”
Ёмче органа и звонче бубна
Молвь – и одна для всех:
Ох, когда трудно, и ах, когда чудно,
А не дается – эх!
Ах с Эмпиреев и ох вдоль пахот,
И повинись, поэт,
Что ничего кроме этих ахов,
Охов, у Музы нет.
Наинасыщеннейшая рифма
Недр, наинизший тон.
Так, перед вспыхнувшей Суламифью –
Ахнувший Соломон.
Ах: разрывающееся сердце,
Слог, на котором мрут.
|
|
Ах, это занавес – вдруг – разверстый.
Ох: ломовой хомут.
Словоискатель, словесный хахаль,
Слов неприкрытый кран,
Эх, слуханул бы разок – как ахал
В ночь половецкий стан!
И пригибался, и зверем прядал...
В мхах, в звуковом меху:
Ах – да ведь это ж цыганский табор
– Весь! – и с луной вверху!
Се жеребец, на аршин ощерясь,
Ржет, предвкушая бег.
Се, напоровшись на конский череп,
Песнь заказал Олег –
Пушкину. И – раскалясь в полете –
В прабогатырских тьмах –
Неодолимые возгласы плоти:
Ох! – эх! – ах!
Декабря 1924
Жизни
1. “Не возьмешь моего румянца…”
Не возьмешь моего румянца –
Сильного – как разливы рек!
Ты охотник, но я не дамся,
Ты погоня, но я есмь бег.
Не возьмешь мою душу живу!
Так, на полном скаку погонь –
Пригибающийся – и жилу
Перекусывающий конь
Аравийский.
Декабря 1924
2. “Не возьмешь мою душу живу…”
Не возьмешь мою душу живу,
Не дающуюся как пух.
Жизнь, ты часто рифмуешь с: лживо, –
Безошибочен певчий слух!
Не задумана старожилом!
Отпусти к берегам чужим!
Жизнь, ты явно рифмуешь с жиром:
Жизнь: держи его! жизнь: нажим.
Жестоки у ножных костяшек
Кольца, в кость проникает ржа!
Жизнь: ножи, на которых пляшет
|
|
Любящая.
– Заждалась ножа!
Декабря 1924
“Пела рана в груди у князя…”
Пела рана в груди у князя.
Или в ране его – стрела
Пела? – к милому не поспеть мол,
Пела, милого не отпеть –
Пела. Та, что летела степью
Сизою. – Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело... “Лебедь мой дикий гусь”,
Пела... Та, что с синя‑Дуная
К Дону тянется...
Или Русь
Пела?
Декабря 1924
Крестины
Воды не перетеплил
В чану, зазнобил – как надобно –
Тот поп, что меня крестил.
В ковше плоскодонном свадебном
Вина не пересластил –
Душа да не шутит брашнами!
Тот поп, что меня крестил
На трудное дело брачное:
Тот поп, что меня венчал.
(Ожжясь, поняла танцовщица,
Что сок твоего, Анчар,
Плода в плоскодонном ковшике
Вкусила...)
– На вечный пыл
В пещи смоляной поэтовой
Крестил – кто меня крестил
Водою неподогретою
Речною, – на свыше сил
Дела, не вершимы женами –
Крестил – кто меня крестил
Бедою неподслащенною:
Беспримесным тем вином.
Когда поперхнусь – напомните!
Каким опалюсь огнем?
Все страсти водою комнатной
Мне кажутся. Трижды прав
Тот поп, что меня обкарнывал.
Каких убоюсь отрав?
Все яды – водой отварною
|
|
Мне чудятся. Что мне рок
С его родовыми страхами –
Раз собственные, вдоль щек,
Мне слезы – водою сахарной!
А ты, что меня крестил
Водой исступленной Савловой
(Так Савл, занеся костыль,
Забывчивых останавливал) –
Молись, чтоб тебя простил –
Бог.
Января 1925
“Жив, а не умер…”
Жив, а не умер
Демон во мне!
В теле как в трюме,
В себе как в тюрьме.
Мир – это стены.
Выход – топор.
(“Мир – это сцена”,
Лепечет актер).
И не слукавил,
Шут колченогий.
В теле – как в славе.
В теле – как в тоге.
Многие лета!
Жив – дорожи!
(Только поэты
В кости – как во лжи!)
Нет, не гулять нам,
Певчая братья,
В теле как в ватном
Отчем халате.
Лучшего стоим.
Чахнем в тепле.
В теле – как в стойле.
В себе – как в котле.
Бренных не копим
Великолепий.
В теле – как в топи,
В теле – как в склепе,
В теле – как в крайней
Ссылке. – Зачах!
В теле – как в тайне,
В висках – как в тисках
Маски железной.
Января 1925
“Существования котловиною…”
Существования котловиною
Сдавленная, в столбняке глушизн,
Погребенная заживо под лавиною
Дней – как каторгу избываю жизнь.
Гробовое, глухое мое зимовье.
Смерти: инея на уста‑красны –
|
|
Никакого иного себе здоровья
Не желаю от Бога и от весны.
Января 1925
“Что, Муза моя! Жива ли еще…”
Что, Муза моя! Жива ли еще?
Так узник стучит к товарищу
В слух, в ямку, перстом продолбленную
– Что Муза моя? Надолго ли ей?
Соседки, сердцами спутанные.
Тюремное перестукиванье.
Что Муза моя? Жива ли еще?
Глазами не знать желающими,
Усмешкою правду кроющими,
Соседскими, справа‑коечными
– Что, братец? Часочек выиграли?
Больничное перемигиванье.
Эх, дело мое! Эх, марлевое!
Так небо боев над Армиями,
Зарницами вкось исчёрканное,
Ресничное пересвёркиванье.
В воронке дымка рассеянного –
Солдатское пересмеиванье.
Ну, Муза моя! Хоть рифму еще!
Щекой – Илионом вспыхнувшею
К щеке: “Не крушись! Расковывает
Смерть – узы мои! До скорого ведь?”
Предсмертного ложа свадебного –
Последнее перетрагиванье.
Января 1925
“Не колесо громовое…”
Не колесо громовое –
Взглядами перекинулись двое.
Не Вавилон обрушен –
Силою переведались души.
Не ураган на Тихом –
Стрелами перекинулись скифы.
Января 1925
“Дней сползающие слизни…”
Дней сползающие слизни,
...Строк поденная швея...
Что до собственной мне жизни?
Не моя, раз не твоя.
И до бед мне мало дела
Собственных... – Еда? Спанье?
Что до смертного мне тела?
Не мое, раз не твое.
Январь 1925
“В седину – висок…”
В седину – висок,
В колею – солдат,
– Небо! – морем в тебя окрашиваюсь.
Как на каждый слог –
Что на тайный взгляд
Оборачиваюсь,
Охорашиваюсь.
В перестрелку – скиф,
В христопляску – хлыст,
– Море! – небом в тебя отваживаюсь.
Как на каждый стих –
Что на тайный свист
Останавливаюсь,
Настораживаюсь.
В каждой строчке: стой!
В каждой точке – клад.
– Око! – светом в тебя расслаиваюсь,
Расхожусь. Тоской
На гитарный лад
Перестраиваюсь,
Перекраиваюсь.
Не в пуху – в пере
Лебедином – брак!
Браки розные есть, разные есть!
Как на знак тире –
Что на тайный знак
Брови вздрагивают –
Заподазриваешь?
Не в чаю спитом
Славы – дух мой креп.
И казна моя – немалая есть!
Под твоим перстом
Что Господень хлеб
Перемалываюсь,
Переламываюсь.
Января 1925
“Променявши на стремя…”
Променявши на стремя –
Поминайте коня ворона!
Невозвратна как время,
Но возвратна как вы, времена
Года, с первым из встречных
Предающая дело родни,
Равнодушна как вечность,
Но пристрастна как первые дни
Весен... собственным пеньем
Опьяняясь как ночь – соловьем,
Невозвратна как племя
Вымирающее (о нем
Гейне пел, – брак мой тайный:
Слаще гостя и ближе, чем брат...)
Невозвратна как Рейна
Сновиденный убиственный клад.
Чиста‑злата – нержавый,
Чиста‑серебра – Вагнер? – нырни!
Невозвратна как слава
Наша русская...
Февраля 1925
“Рас – стояние: версты, мили...”
Рас – стояние: версты, мили...
Нас рас – ставили, рас – садили,
Чтобы тихо себя вели
По двум разным концам земли.
Рас – стояние: версты, дали...
Нас расклеили, распаяли,
В две руки развели, распяв,
И не знали, что это – сплав
Вдохновений и сухожилий...
Не рассорили – рассорили,
Расслоили...
Стена да ров.
Расселили нас как орлов‑
Заговорщиков: версты, дали...
Не расстроили – растеряли.
По трущобам земных широт
Рассовали нас как сирот.
Который уж, ну который – март?!
Разбили нас – как колоду карт!
Марта 1925
“Русской ржи от меня поклон…”
Русской ржи от меня поклон,
Ниве, где баба застится.
Друг! Дожди за моим окном,
Беды и блажи на сердце...
Ты, в погудке дождей и бед
То ж, что Гомер – в гекзаметре,
Дай мне руку – на весь тот свет!
Здесь – мои обе заняты.
Прага, 7 мая 1925
“Высокомерье – каста…”
Высокомерье – каста.
Чем недохват – отказ.
Что говорить: не часто!
В тысячелетье – раз.
Всё, что сказала – крайний
Крик морякам знаком!
А остальное – тайна:
Вырежут с языком.
Мая 1925
“Слава падает так, как слива…”
Слава падает так, как слива:
На голову, в подол.
Быть красивой и быть счастливой!
(А не плохой глагол –
Быть? Без всякого приставного –
Быть и точка. За ней простор.)
Слава падает так, как слово
Милости на топор
Плахи, или же как на плиты
Храма – полдень сухим дождем.
Быть счастливой и знаменитой?
Меньшего обождем
Часа. Или же так, как целый
Рим – на розовые кусты.
– Слава! – Я тебя не хотела:
Я б тебя не сумела нести.
Мая 1925
“От родимых сёл, сёл…”
От родимых сёл, сёл!
– Наваждений! Новоявленностей!
Чтобы поезд шел, шел,
Чтоб нигде не останавливался,
Никуда не приходил.
В вековое! Незастроенное!
Чтобы ветер бил, бил,
Выбивалкою соломенною
Просвежил бы мозг, мозг
– Всё осевшее и плесенное! –
Чтобы поезд нёс, нёс,
Быстрей лебедя, как в песенке...
Сухопутный шквал, шквал!
Низвержений! Невоздержанностей!
Чтобы поезд мчал, мчал,
Чтобы только не задерживался.
Чтобы только не срастись!
Не поклясться! не насытиться бы!
Чтобы только – свист, свист
Над проклятою действительностью.
Феодальных нив! Глыб
Первозданных! незахватанностей!
Чтобы поезд шиб, шиб,
Чтобы только не засматривался
На родимых мест, мест
Августейшие засушенности!
Всё едино: Пешт, – Брест –
Чтобы только не заслушивался.
Никогда не спать! Спать?!
Грех последний, неоправданнейший...
Птиц, летящих вспять, вспять
По пятам деревьев падающих!
Чтоб не ночь, не две! – две?! –
Еще дальше царства некоего –
Этим поездом к тебе
Все бы ехала и ехала бы.
Конец мая 1925
“Брат по песенной беде…”
Брат по песенной беде –
Я завидую тебе.
Пусть хоть так она исполнится
– Помереть в отдельной комнате! –
Скольких лет моих? лет ста?
Каждодневная мечта.
И не жалость: мало жил,
И не горечь: мало дал.
Много жил – кто в наши жил
Дни: всё дал, – кто песню дал.
Жить (конечно не новей
Смерти!) жилам вопреки.
Для чего‑нибудь да есть –
Потолочные крюки.
Начало января 1926
“Тише, хвала…”
Тише, хвала!
Дверью не хлопать,
Слава!
Стола
Угол – и локоть.
Сутолочь, стоп!
Сердце, уймись!
Локоть – и лоб.
Локоть – и мысль.
Юность – любить,
Старость – погреться:
Некогда – быть,
Некуда деться.
Хоть бы закут –
Только без прочих!
Краны – текут,
Стулья – грохочут,
Рты говорят:
Кашей во рту
Благодарят
“За красоту”.
Знали бы вы,
Ближний и дальний,
Как головы
Собственной жаль мне –
Бога в орде!
Степь – каземат –
Рай – это где
Не говорят!
Юбочник – скот –
Лавочник – частность!
Богом мне – тот
Будет, кто даст мне
– Не времени!
Дни сочтены! –
Для тишины –
Четыре стены.
Париж, 26 января 1926
“Кто – мы? Потонул в медведях…”
Кто – мы?Потонул в медведях
Тот край, потонул в полозьях.
Кто – мы?Не из тех, что ездят –
Вот – мы!А из тех, что возят:
Возницы. В раненьях жгучих
В грязь вбитые – за везучесть.
Везло! Через Дон – так голым
Льдом. Хвать – так всегда патроном
Последним. Привар – несолон.
Хлеб – вышел. Уж так везло нам!
Всю Русь в наведенных дулах
Несли на плечах сутулых.
Не вывезли! Пешим дралом –
В ночь, выхаркнуты народом!
Кто мы?да по всем вокзалам!
Кто мы?да по всем заводам!
По всем гнойникам гаремным[45] –
Мы, вставшие за деревню,
За – дерево...
С шестерней, как с бабой, сладившие –
Это мы – белоподкладочники?
С Моховой князья да с Бронной‑то –
Мы‑то – золотопогонники?
Гробокопы, клополовы –
Подошло! подошло!
Это мы пустили слово:
Хорошо! хорошо!
Судомои, крысотравы,
Дом – верша, гром – глуша,
Это мы пустили славу:
– Хороша! хороша –
Русь!
Маляры‑то в поднебесьице –
Это мы‑то с жиру бесимся?
Баррикады в Пятом строили –
Мы, ребятами.
– История.
Баррикады, а нынче – троны.
Но все тот же мозольный лоск.
И сейчас уже Шарантоны
Не вмещают российских тоск.
Мрем от них. Под шинелью драной –
Мрем, наган наставляя в бред...
Перестраивайте Бедламы:
Все – малы для российских бед!
Бредит шпорой костыль – острите! –
Пулеметом – пустой обшлаг.
В сердце, явственном после вскрытья –
Ледяного похода знак.
Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно – там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.
St. Gilles‑sur‑Vie (Vendеe)
Апрель 1926
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 118; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!