ДЕЛО 3: Обмолвился, насмеялся, «упекли» 7 страница



Эш достает из внутреннего кармана комбинезона фотографию и пододвигает ее мне через стол.

– Видите строение на заднем плане, за спиной моей жены? Сосед утверждает, что я должен выплатить ему двадцать пять тысяч долларов.

Я бросаю взгляд на фото. Строение даже сараем не назовешь. Я бы сказал «хибара».

– Мистер Эш, – говорю я, – думаю, нам удастся снизить сумму до пятнадцати.

 

ДЖЕЙКОБ

 

Вот причины, по которым я ненавижу Марка, жениха Джесс, который появился у нее в сентябре:

1. Иногда он доводит ее до слез.

2. Однажды я видел у нее на теле синяки. Думаю, именно он их оставил.

3. Он всегда носит огромную оранжевую спортивную куртку с изображением бенгальского тигра.

4. Он называет меня «шеф», хотя я много раз объяснял, что меня зовут Джейкоб.

5. Он считает меня отсталым, хотя диагноз «умственная отсталость» ставится людям, чей коэффициент интеллектуального развития ниже 70, а я набрал 162. На мой взгляд, уже тот факт, что Марк не знает критериев, по которым выносится диагноз, говорит о том, что он намного ближе к умственной отсталости, чем я.

6. В прошлом месяце я видел Марка в закусочной с другими ребятами, а Джесс поблизости не было. Я поздоровался, но он сделал вид, что не знает меня. Когда я рассказал об этом Джесс и она задала ему прямой вопрос, он все отрицал. А это говорит о том, что он не только лицемер, но и лжец.

 

Я не ожидал, что он сегодня будет присутствовать на занятии, поэтому мне тут же становится не по себе, хотя обычно присутствие Джесс меня успокаивает. Лучше всего подходят слова «оказаться на пути у стремительного потока воды». Чувствуешь, что катастрофа неминуема, ощущаешь на лице легкую дымку, но даже когда видишь, что прямо на тебя несется стена воды, понимаешь, что не в силах свернуть.

– Здравствуй, Джейкоб, – говорит Джесс, когда я вхожу.

Но тут я вижу за столиком Марка и, совсем как при наводнении, едва слышу голос Джесс.

– А он что здесь делает?

– Он мой жених, Джейкоб. Ты же знаешь. Он захотел сегодня прийти. Чтобы помочь.

Отлично. А я хочу, чтобы меня выпотрошили и четвертовали, – смеха ради.

Джесс берет меня под руку. Мне потребовалось время, чтобы привыкнуть к этому жесту, к ее духам, не очень крепким, но для меня они пахнут чересчур приторно.

– Все будет хорошо, – говорит она. – Кроме того, мы же договорились, что будем работать над тем, чтобы относиться дружелюбно к незнакомым людям. Помнишь?

– С Марком мы знакомы, – отвечаю я. – И мне он не нравится.

– Но он нравится мне. А быть общительным означает быть вежливым с теми, кто тебе не нравится.

– Какая глупость! Мир огромен. Почему просто не встать и не уйти?

– Потому что это невежливо, – объясняет Джесс.

– Я считаю, что невежливо натягивать на лицо улыбку и делать вид, что тебе нравится человек, когда на самом деле лучше бы тебе под ногти вогнали иголки.

Джесс смеется.

– Джейкоб, когда‑нибудь, когда мы проснемся в мире Болезненно Честных, ты станешь меня учить.

По лестнице, ведущей от входных дверей в пиццерию, спускается какой‑то мужчина. Он ведет на поводке собаку, карликового пуделя. Я преграждаю ему путь и начинаю гладить собаку.

– Тор, сидеть! – командует мужчина, но пес его не слушает.

– Знаете, а слово «пудель» заимствовано не из французского. На самом деле «пудель» происходит от немецкого «Pudel», сокращенное от «Pudelhund» – плескающаяся собака. Они раньше относились к породам собак‑водолазов.

– Я этого не знал, – удивляется мужчина.

А я знаю, потому что, до того как увлекся криминалистикой, увлекался собаками.

– На выставке собак в Вестминстере в две тысячи втором году лучшим был признан именно пудель, – добавляю я.

– Отлично. А этот пудель сейчас получит поводком, если не пойдет за мной на улицу, – грозит мужчина, проходя мимо меня.

– Джейкоб, – говорит Джесс, – не нужно налетать на человека и сразу огорошивать его фактами.

– Ему было интересно услышать о пуделях. У него же у самого пудель!

– Верно, но ты бы мог начать разговор, например, так: «Добрый день, какой милый пес!»

Я фыркаю.

– Это предложение не несет в себе никакой информации.

– Верно, но так говорят вежливые люди…

 

Когда мы с Джесс только начинали вместе работать, я звонил ей за несколько дней до назначенного урока, чтобы удостовериться, что договоренность в силе: что она не заболела, что не случилось чего‑нибудь непредвиденного. Я звонил тогда, когда меня посещали навязчивые страхи, – иногда это случалось и в три часа ночи. Если она не отвечала по сотовому, я начинал тревожиться. Однажды даже позвонил в полицию, чтобы сообщить об исчезновении Джесс, а оказалось, что она ходила на какую‑то вечеринку. В конечном итоге мы договорились, что я буду ей звонить по четвергам в десять вечера. Поскольку встречались мы по воскресеньям и вторникам, это означало, что не придется четыре дня томиться неизвестностью.

На этой неделе она переехала из студенческого общежития в профессорский дом. Она присматривает за домом – невиданная трата времени впустую, ведь дом не может обжечься о горячую плиту, или съесть что‑нибудь ядовитое, или упасть с лестницы. Она будет жить там целый семестр, поэтому на следующей неделе мы договорились встретиться в этом доме. В бумажнике у меня лежат адрес, номер телефона и план, который она нарисовала, но я все равно немного нервничаю. Там, наверное, витает чужой запах, а не запах Джесс и цветов. К тому же я до сих пор не знаю, как выглядит дом, а сюрпризы я ненавижу.

Джесс – красавица, хотя она уверяет, что так было не всегда. После операции два года назад она изрядно похудела. Я видел фотографии, какой она была толстой. Джесс говорит, что именно поэтому хочет работать с детьми, чья ограниченная дееспособность делает их посмешищем, – она помнит, каково было ей самой. На фотографиях она выглядит как Джесс, спрятанная в чужом тучном и большом теле. Теперь у нее пышные формы, но только в нужных местах. У нее белокурые волосы, всегда прямые, хотя ей приходится для этого изрядно постараться. Я видел, как она пользуется этой хитроумной штукой, которая называется «утюжок» (похоже на пресс‑форму для сандвичей) – он с шипением нагревает ее вьющиеся влажные волосы и превращает их в гладкие и шелковистые. Когда она входит в помещение, на нее все засматриваются, чему я несказанно рад, ведь это означает, что на меня никто не смотрит.

В последнее время я стал размышлять над тем, почему бы ей не стать моей девушкой.

Это разумно:

1. Она видела, что я ношу одну рубашку два дня подряд, и не обратила на это внимания.

2. Она получает диплом магистра и пишет большую работу по синдрому Аспергера, а я ходячее наглядное пособие.

3. Она единственная девушка (помимо мамы), которая может коснуться моей руки, чтобы привлечь мое внимание, а я от этого не стану выпрыгивать из кожи.

4. Она завязывает волосы в хвост – мне даже не пришлось просить.

5. У нее аллергия на манго, а я их не люблю.

6. Я бы звонил ей, когда заблагорассудится, а не только по четвергам.

7. Я бы относился к ней намного лучше Марка.

И, разумеется, самое главное:

8. Если бы у меня была девушка, я казался бы более нормальным.

 

– Эй! – окликает меня Джесс, похлопывая по плечу. – Нам нужно работать. Твоя мама говорит, что тут подают пиццу без глютена. Делают тесто из какой‑то особой муки.

Я знаю, что такое любовь. Когда встречаешь человека, которого любишь, в голове звенят колокольчики и вспыхивают фейерверки. Ты не можешь найти слов, чтобы выразить свои чувства, и постоянно только об этом и думаешь. Когда встречаешь человека, которого любишь, узнаешь его сразу, пристально взглянув в глаза.

Для меня это самое трудное.

Нелегко объяснить, почему мне так тяжело смотреть людям в глаза. Представьте, что вам разрезают скальпелем грудь и копошатся в ваших внутренностях, сдавливают сердце, легкие, почки. Когда я смотрю людям в глаза, у меня возникает такое же чувство грубого постороннего вмешательства. Я не смотрю людям в глаза, потому что считаю невежливым копаться в чужих мыслях, а глаза – это зеркало души, в них все видно.

Я знаю, что такое любовь, но только в теории. Я не ощущаю любви, как остальные люди. Вместо этого я делаю выводы: «Мама обнимает меня и говорит, что гордится мною. Она отдает мне свою жареную картошку, хотя я знаю, что она сама ее любит. Если „а“, тогда и „б“. Если она так поступает, значит, она меня любит».

Джесс проводит время со мной, хотя могла бы проводить его с Марком. Она не злится на меня, за исключением одного раза, когда в общежитии я вытянул из ее шкафа всю одежду и попытался разложить, как свою. Она смотрит со мною «Блюстителей порядка», хотя ее мутит от одного вида крови.

Если «а», тогда и «б».

Может быть, сегодня я расскажу Джесс о своих мыслях. Если она согласится стать моей девушкой, я больше никогда не увижу Марка.

 

В теории психоаналитики есть феномен, называемый «перенесение». Психотерапевт становится чистым листом, на который пациент проецирует некий случай или чувство, уходящее корнями в детство. Например, психотерапевт может спросить пациентку, которая молчит на приеме, есть ли причина, по которой ей неудобно находить свободные ассоциации. Она боится, что врач сочтет ее комментарии глупыми и бестолковыми? И вдруг – о чудо! – пациентка восклицает: «Так называл меня отец. Бестолковой». Внезапно плотину прорвало, и она вспоминает разные детские унижения.

Мама никогда не называла меня бестолковым, однако не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы, глядя на мои чувства к Джесс, понять, что в контексте наших отношений «учитель – ученик» это не любовь.

Просто перенесение.

 

– Среднюю пиццу без глютена, – заказываю я женщине‑глыбе за кассой, по всей видимости, гречанке. Если она гречанка, зачем открыла итальянский ресторан?

Джесс толкает меня локтем.

– Пожалуйста, – добавляю я.

– Посмотри в глаза, – шепчет Джесс.

Я заставляю себя поднять глаза. Над верхней губой великанши растут усики.

– Пожалуйста, – повторяю я и протягиваю деньги.

Великанша дает мне сдачу.

– Я принесу ваш заказ, когда он будет готов, – говорит она и поворачивается к огромной духовке. Всовывает туда громадную лопатку, похожую на язык, и вытаскивает рулет.

– Как дела в школе? – спрашивает Джесс.

– Нормально.

– Домашнее задание сделал?

Она имеет в виду не уроки, которые я делаю всегда. Она имеет в виду домашнее задание по социальным навыкам. Я скривился, вспоминая наш последний урок.

– Не совсем.

– Джейкоб, ты же обещал!

– Я не обещал. Я сказал, что попытаюсь завязать разговор с ровесником. Я попытался.

– Так это отлично! – восклицает Джесс. – И что получилось?

 

Я был в библиотеке, возле компьютеров. Рядом со мной сидел парень. Оуэн вместе со мной посещает спецкласс по физике. Он спокойный и очень умный; по‑моему, у него тоже прослеживаются симптомы синдрома Аспергера. Рыбак рыбака, так сказать…

Шутки ради я занимался исследованием толкования характера изломов в черепе: насколько различаются травма от удара тупым предметом и травма от огнестрельного оружия с точки зрения концентрических трещин. Это сомнительное исследование показалось мне отличной темой для начала разговора. Но я вспомнил слова Джесс, что не все в восторге от людей, такого себе живого воплощения «чая со льдом». Поэтому я начал так:

Я: Будешь сдавать в мае тест?

Оуэн: Не знаю, наверное.

Я (посмеиваясь): Что ж, я уверен, что сперму они не обнаружат!

Оуэн: Что за чертовщина?

Я: Тест – проба на кислую фосфатазу – проводится при специальном освещении, чтобы выявить наличие спермы. Она не настолько убедительна, как анализ ДНК, но, опять же, если поймали насильника, которого стерилизовали, следов спермы не будет, но если проба на фосфатазу и 530‑нанометровый фильтр – единственное, что под рукой…

Оуэн: Отвали от меня, придурок!

 

Джесс залилась краской.

– Хорошо уже то, – невозмутимо сказала она, – что ты попытался завязать беседу. И это на самом деле большой шаг вперед. Но выбор темы – о сперме – к сожалению, неудачен. И все же…

Мы уже подошли к столику, за которым нас ждал Марк. Он жует жвачку с широко открытым ртом, и на нем опять эта дурацкая оранжевая куртка.

– Привет, шеф! – восклицает он.

Я качаю головой и делаю шаг назад. Эта куртка! Когда мы познакомились, он был в другой одежде. Держу пари, он нарочно ее надел, потому что знает, что мне она не нравится.

– Марк, – говорит Джесс, бросив на меня взгляд. – Куртка! Сними ее.

Он усмехается.

– Намного прикольнее, когда это делаешь ты, детка, – смеется он, хватает Джесс и тянет за столик, практически усаживая себе на колени.

Позвольте мне уйти и сказать, что я не понимаю фривольностей. Я не понимаю, почему такие, как Марк, который зациклен на обмене телесными флюидами с Джесс, не поддерживает разговор о том, что сопли, белизна и хрен могут исказить результаты анализа крови, если таковой провести. И я не понимаю, почему эмоционально неустойчивых парней так заводит женская грудь. Я думаю, что иметь при себе нечто постоянно выступающее из грудной клетки чудовищно мучительно.

К счастью, Марк снимает свою оранжевую куртку, Джесс сворачивает ее и кладет на стул так, чтобы мне не было видно. Честно признаться, мне уже не по себе от одной лишь мысли, что она там лежит.

– Вы заказали мне грибы? – спрашивает Марк.

– Ты же знаешь, Джейкоб грибы не жалует…

Я на многое готов пойти ради Джесс, но только не есть грибы. Даже если грибы касаются корочки противоположного края пиццы, меня может вырвать.

Она достает из кармана свой сотовый и кладет на стол. Он розовый, в него занесено мое имя и запрограммирована кнопка для быстрого набора номера. Это, наверное, единственный сотовый телефон, где значится мое имя. Даже в мамином телефоне наш номер значится как «домашний».

Я не отрываю взгляда от стола, продолжая думать о куртке Марка.

– Марк, – одергивает Джесс, убирая его руки со своей спины. – Перестань. Здесь люди. – Потом обращается ко мне: – Джейкоб, пока мы ждем заказ, давай попрактикуемся.

Попрактикуемся в ожидании? В этом нет необходимости. Я настоящий гуру в этом деле.

– Когда разговор иссяк, нужно подбросить тему, чтобы люди опять заговорили.

– Да, – говорит Марк. – Например: куриная грудка в панировке – не грудка и не куриная. Обсудим?

– Ты только мешаешь, – бормочет Джесс. – Что у тебя на будущей неделе в школе, Джейкоб? Что‑нибудь интересное?

Разумеется! Подлое унижение и яростное отторжение. Другими словами, рутина.

– На занятиях по физике я должен объяснить всему классу явление гравитации, – отвечаю я. – Я полагаю, что нашел отличный способ: частично опереться на суть, частично задействовать воображение.

Я долго размышлял над этим, а когда придумал, то удивился, почему это раньше не пришло мне в голову.

– Я спущу штаны, – говорю я Джесс.

Марк заливается смехом, и на секунду мне кажется, что я его недооценил.

– Джейкоб, – предупреждает Джесс, – ты не станешь спускать штаны.

– Мое действие в полной мере объясняет закон Ньютона…

– Плевать, даже если это объясняет смысл жизни! Подумай, насколько это неуместно. Ты не только поставишь учителя в неловкое положение и разозлишь его, но остальные ученики будут над тобою смеяться.

– Ну, не знаю, Джесс… Знаешь, что говорят о парнях с длинным ИУП…[8] – возражает Марк.

– Ты не учишься по ИУП, – улыбается Джесс. – Откуда тебе знать?

– Но ты‑то знаешь, крошка.

Я понятия не имею, о чем они говорят.

Когда Джесс станет моей девушкой, мы каждое воскресенье будем есть пиццу без грибов. Я научу ее, как улучшить качество отпечатков на липкой ленте, я разрешу ей прочесть свои записи о «Блюстителях порядка». Она поверит, что у каждого свои причуды, как и в то, что у нее есть хвост, который она прячет в джинсах.

Ладно, пусть не совсем хвост. Кому захочется иметь хвостатую подружку?

– Мне нужно с тобой поговорить, – начинаю я.

Мое сердце бешено колотится, ладони потеют. Я беру это себе на заметку, как сделал бы доктор Генри Ли, анализируя любую улику, запоминаю на будущее: «Приглашение девушек на свидание вызывает изменения в деятельности сердечно‑сосудистой системы».

– Я бы хотел узнать, Джесс, не можешь ли ты пойти со мной в эту пятницу в кино?

– Ой, Джейкоб, молодец! Мы уже целый месяц этого не делали!

– До вторника я узнаю, что за фильм. Посмотрю в Интернете. – Я складываю салфетку ввосьмеро. – Можем пойти в субботу, если тебе так удобнее.

По субботам целый день показывают «Блюстителей порядка», но я готов пойти на жертвы. Разумеется, так я даю ей понять, что настроен серьезно.

– Черт! – усмехается Марк. Я чувствую на себе его взгляд. (Вот еще особенность глаз: они могут прожигать, как лазеры. А если включить их на полную мощность, что тогда? Лучше не рисковать и избегать смотреть в глаза.) – Джесс, он тебе не коммуникабельность демонстрирует. Этот «тормоз» на самом деле приглашает тебя на свидание.

– Марк! Ради бога, не обзывай его…

– Я не «тормоз», – возражаю я.

– Ты ошибаешься. Джейкоб знает, что мы всего лишь друзья, – говорит Джесс.

– Тебе неплохо платят за то, чтобы ты была его другом! – хмыкает Марк.

Я резко вскакиваю из‑за стола.

– Это правда?

Раньше я об этом не задумывался. С Джесс договаривалась мама. Я решил, что Джесс согласилась, потому что: а) она пишет диплом и б) ей нравится моя компания. Но сейчас я представляю, как мама вырезает из чековой книжки очередной чек и, как обычно, жалуется, что мы едва сводим концы с концами. Представляю, как в общежитии Джесс открывает конверт и сует этот чек в задний карман джинсов.

Представляю, как она ведет Марка в пиццерию и расплачивается наличными, которые пришли с банковского счета моей мамы.

Покупает пиццу с глютеном и грибами.

– Это неправда, Джейкоб, – возражает Джесс. – Я твой друг…

– Но ты не стала бы шляться с Форрестом Гампом, если бы каждый месяц не получала кругленькую сумму, – уверяет Марк.

Она поворачивается к нему.

– Марк, уйди.

– Я не ослышался? Ты принимаешь его сторону?

Я начинаю раскачиваться взад‑вперед.

«Крошку в угол не загнать», – бормочу я себе под нос.

– Тут нет правых и виноватых, – уверяет Джесс.

– Верно, – бросает Марк. – Речь идет о предпочтениях. Я приглашаю тебя покататься на лыжах, а ты меня отшиваешь…

– Я не отшиваю. Я пригласила тебя на заранее запланированную встречу. На встречу, которую не могу отменить в последний момент. Я уже тебе объясняла, насколько важны планы для людей с синдромом Аспергера.

Джесс хватает Марка за руку, но он вырывается.

– Ерунда! Тогда я, черт побери, мать Тереза.

Он выбегает из пиццерии. Не понимаю, что Джесс в нем нашла. Он учится на последнем курсе в институте бизнеса и играет в хоккей. Но стоит ему появиться на горизонте, как все разговоры всегда должны вестись о нем, любимом. И я не понимаю, почему нормально, когда говорит Марк, и ненормально, когда говорю я.

Джесс опускает голову на скрещенные руки. Волосы рассыпаются по плечам, словно накидка. По тому, как вздрагивают ее плечи, я понимаю, что она плачет.


Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 94; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!