Записанные рукой Гальфрида Монмутского 21 страница
– Что такое, Хэмфри? – подал голос длиннорукий, хорошо сложенный молодой человек с гладкими черными волосами, зачесанными назад с широкого лба, выделявшегося на его жестком, словно вырубленном из камня, угловатом лице. Он ткнул в Роберта ручищей, в которой был зажат кубок с вином. – Кто это?
– Ты что, оставил свои манеры на турнирной арене? – вопросом на вопрос ответил Хэмфри, и в его деланно шутливом тоне отчетливо прозвучали предостерегающие нотки. – Это – гость.
Черноволосый рыцарь по‑прежнему не сводил глаз с Роберта.
– Это частная встреча.
Более не обращая на него внимания, Хэмфри обратился к остальным.
– Позвольте представить вам сэра Роберта Брюса, графа Каррика.
– Ну, конечно, – воскликнул один из рыцарей, кивая Роберту с кушетки, на которой он полулежал. Коренастый, со светлыми волосами, он улыбался ленивой полуулыбкой, которая не затрагивала его прозрачных льдисто‑голубых глаз. – Вашей семье принадлежат земли в Йоркшире рядом с моими, сэр Роберт. Мой отец хорошо знаком с вашим. Я – Генри Перси, лорд Алнвик.
В тоне молодого человека звучало врожденное высокомерие, что более не удивляло Роберта. Имя было ему знакомо, и он узнал в рыцаре внука графа Джона де Варенна.
Еще один юноша, совсем мальчик, поднял в приветственном жесте руку:
– Добро пожаловать, сэр Роберт. Меня зовут Томас.
Роберт наклонил голову. Несколько человек кивнули в ответ, остальные возобновили беседу. В конце концов, и черноволосый рыцарь отвел враждебный взор.
|
|
|
– Не обращайте на Эймера внимания, – пробормотал Хэмфри, подводя Роберта к слуге, который стоял с кувшином вина в руках. По знаку Хэмфри тот наполнил вином два кубка. – Он просто злится оттого, что сегодня я победил его.
– Эймер?
Хэмфри отпил глоток вина.
– Эймер де Валанс. – Он незаметно кивнул на черноволосого рыцаря. – Сын и наследник сэра Уильяма де Валанса, графа Пемброка. Вы наверняка слышали о нем.
Роберт и впрямь слыхал кое‑что. Его дед сражался бок о бок с Уильямом де Валансом в битве при Льюисе, а отец участвовал с ним в кампании в Уэльсе. Сводный брат Генриха, родившийся и выросший в Пуатье, Валанс прибыл в Англию молодым человеком и стал одной из главных причин войны между королем и Симоном де Монфором. Если Эймер приходится сыном Уильяму, то это делает его кузеном Эдуарда.
– Я знаком с Валансами заочно, по их репутации, – осторожно заметил он.
Хэмфри коротко рассмеялся. Кажется, он понял, какой смысл вложил в свои слова Роберт, но ограничился тем, что кивнул на юношу, который назвался Томасом:
– А это – Томас Ланкастер, сын графа Эдмунда, брата короля.
– Кажется, сегодня на арене я его не видел.
|
|
|
– Вы и не могли его увидеть. Ему всего шестнадцать. – Хэмфри одобрительно прищелкнул языком. – Но он примет участие в первом же турнире после того, как его посвятят в рыцари. Никогда не видел, чтобы кто‑нибудь в столь юном возрасте так хорошо управлялся с копьем. – Допив вино и протягивая кубок слуге, чтобы тот наполнил его вновь, Хэмфри представил ему одного за другим остальных мужчин в комнате.
Роберт внимательно слушал его, потягивая крепкое вино. Перечень имен произвел на него впечатление. Эти люди, несмотря на свою молодость, или были владельцами крупнейших поместий Англии, или должны были унаследовать их. Будучи графом, которому уже не надо ждать титула, он стоял выше их всех, но нельзя было отрицать, что все эти молодые люди, столь беззаботно расслабляющиеся в бывших апартаментах самого короля, обладают реальной силой и властью. Роберт почувствовал, что замок Тернберри, со стен которого было видно море, остался где‑то далеко‑далеко, за много миль отсюда.
Прежде чем Хэмфри успел покончить с этим неофициальным представлением присутствующих, дверь распахнулась настежь и в комнату влетел какой‑то мальчуган. С грохотом захлопнув ее за собой, он, не теряя времени, нырнул за одну из кушеток.
|
|
|
Через несколько мгновений дверь вновь отворилась, и на пороге появился мужчина в летах.
– Милорды, – тяжело дыша, пробормотал он, обводя взглядом собравшихся. – Вы, случайно, не видели молодого мастера?
– Он заглянул к нам и тут же ушел, – откликнулся Томас Ланкастер, жестом показывая на дверь в другом конце комнаты.
– Благодарю вас, мастер Томас, – отдуваясь, сказал мужчина и поспешил прочь. – Доброго вечера всем, милорды.
Когда пожилой мужчина ушел и шаги его затихли вдали, мальчишка вылез из‑за кушетки и втиснулся между ухмыляющимися Томасом и Генри Перси. Он был тощ и долговяз, с пушистыми светлыми волосами и очень знакомым лицом. Роберт понял, что не может отвести от него взгляд, когда Хэмфри наклонился к его уху.
– Он очень похож на своего отца, не так ли?
Роберт моментально сообразил, кого напоминает ему мальчуган. Он смотрел на точную копию короля. Мальчуган, должно быть, был ни кем иным, как его сыном, Эдвардом Карнарфоном, наследником английского престола. Роберт вспомнил совет, состоявшийся много лет назад, после Биргема, на котором так много взрослых мужчин спорили о будущем этого мальчика и его женитьбе на королеве Шотландии. Находиться сейчас в его присутствии было странно и необычно.
|
|
|
Томас Ланкастер щелкнул пальцами, подзывая слугу, который налил в кубок вина.
– Если ты расскажешь отцу, я стану все отрицать, – заявил Эдвард, когда слуга протянул ему кубок. – Вино – не для молодых и глупых, – провозгласил он, явно копируя кого‑то из взрослых. – Вино предназначено только для настоящих мужчин.
Мальчик нахмурился, принимая кубок. Он отпил большой глоток, и вино потекло у него по подбородку.
– Моему отцу все равно, что я делаю, лишь бы только не у него на глазах. – Он пожал плечами. – Когда была жива мама, все было по‑другому. – Заметив Роберта, он нахмурился еще сильнее. – А это кто такой?
Хэмфри уже собрался ответить вместо Роберта, но не успел – за дверью послышались торопливые шаги. Он вопросительно приподнял бровь.
– Сколько же гувернеров гоняются за вами сегодня, милорд?
Дверь отворилась, и на пороге возник мужчина в желтой мантии, украшенной зеленым орлом. Роберт сразу же узнал герб, который видел сегодня на турнире.
Мужчина окинул комнату быстрым взглядом. Завидев Хэмфри, он поспешил к нему.
Улыбка, расцветшая на лице Хэмфри, увяла, когда он заметил мрачное выражение лица рыцаря.
– В чем дело, Ральф?
– Граф Эдмунд вернулся из Франции.
При упоминании своего отца Томас Ланкастер встал.
– Король Филипп взял свое слово обратно и конфисковал Гасконь. Он отозвал приглашение королю Эдуарду скрепить своей печатью мирное соглашение и ввел армию в герцогство. – Рыцарь обвел взглядом притихших мужчин. – Это – объявление войны.
23
Куда‑то подевались танцоры и музыканты, серебряные тарелки и подносы, ломившиеся от деликатесов, и кувшины с вином. От всеобщего веселья не осталось и следа. Теперь о недавнем пиршестве напоминали лишь стойкий аромат подгоревшего мяса да несколько раздавленных лепестков роз, которых не заметили слуги с метлами. В большой зале толпились мужчины, но их голоса звенели не песнями и смехом, а гневом. Вместо того, чтобы обсудить надежды короля на освобождение Святой Земли, парламенту на весенней сессии пришлось заниматься делами Франции. Совсем недавно король Филипп лично высказался в поддержку крестового похода и даже построил целый флот, готовый отплыть на восток. Можно было не сомневаться в том, что теперь эти корабли будут обращены против Англии.
Король Эдуард сидел на помосте, возвышаясь над сборищем благородных дворян и обеими руками сжимая подлокотники трона. Сегодня утром он выглядел на все свои пятьдесят пять лет, и в тусклом свете, сочившемся сквозь высокие окна залы, его волосы отливали серебром, подчеркивая тяжелое веко, прикрывающее глаз, – увечье, унаследованное им от отца. К королю на помосте присоединились Джон де Варенн и Энтони Бек вместе с несколькими клерками в черных мантиях. Остальные расселись на скамьях лицом к трону, повернув головы к сенешалю Гаскони, который держал речь.
– После того как из Англии пришел приказ временно сдать города, мы стали ждать прибытия людей короля Филиппа, которые должны были занять наши посты. – Сенешаль поднял голову и снизу вверх взглянул на Эдуарда. – Но пришли не только чиновники, милорд. С ними была целая армия. – Голос его окреп и зазвенел от волнения. – Они сообщили нам, что Филипп объявил о конфискации земель и что теперь герцогством правит он сам. Рыцари, прибывшие в Бордо и Аженэ, Байонну и Блё сказали нашим людям то же самое. Они заявили, что Гасконь более не является английской территорией и что если мы когда‑нибудь вернемся туда, то прольется английская кровь.
– Как такое могло случиться? – вопросил граф Арундель, вставая со своего места, когда сенешаль закончил. – Милорд, – сказал он, обращаясь к королю, – никто из здесь присутствующих не мог знать о том, что король Филипп не намерен возвращать вам Гасконь после ее сдачи или что мирное соглашение и брачный договор – лишь уловки, целью которых было вынудить вас отдать герцогство без борьбы. Но я не могу понять, почему вы с такой готовностью поверили в его ложь? – Он обвел взглядом собравшихся. – И почему ни с кем из нас не посоветовались относительно тех условий, которые граф Эдмунд привез из Парижа? Думаю, что выражу мнение многих, когда скажу, что мы настояли бы на заключении мирного договора до передачи герцогства французам.
Роберт стоял в задних рядах и, вытянув шею, глядел на графа Ланкастера, сидящего на одной из скамей. Он изначально был удивлен тем, что брат короля сидел внизу, вместе с баронами и рыцарями, а не на помосте, но, похоже, это было наказание за то, как он провел переговоры в Париже, закончившиеся катастрофой. Если таким образом Эдуард намеревался отдать младшего брата на растерзание, то этот прием не сработал, поскольку лишь немногие из дворян обвиняли во всем впавшего в немилость графа Ланкастера, направив свой гнев на трон.
– Король провел необходимые консультации, – грубо ответил Джон де Варенн, – со своими советниками.
Варенн, с коротко подстриженными пепельно‑серыми волосами и вызывающим взглядом, вел себя намного более агрессивно, чем ему было свойственно, как помнил Роберт. Он даже подумал, а не вызвана ли подобная перемена в характере графа недавней смертью дочери, супруги Джона Баллиола.
На ноги поднялся граф Глостер, здоровенный и тучный мужчина с редеющей рыжей шевелюрой. На скамье рядом с ним Роберт заметил пожилого господина, который давеча критиковал короля во время празднества.
– Он мог совещаться с ними, – заявил Глостер, и его хриплый, резкий голос эхом прокатился по зале, – но из того, что я слышал, могу сказать, что наш лорд пренебрег советами своих ближайших сподвижников и предпочел поступить по‑своему. Канцлер рекомендовал ему отвергнуть условия Парижа, как наверняка поступили бы и все мы, если бы знали о таковых. – Он вперил враждебный взгляд в короля. – Мой вопрос, милорд, состоит в том, почему вы так поступили. Хотя ответ мне уже известен.
Эхо обвинительной речи графа Глостера еще не успело стихнуть, а Роберт уже не сводил глаз с короля. Он и представить не мог, что человек на троне, стоящий выше всех по своему положению, за исключением самого Господа Бога, обладающий такими привилегиями и властью, может выглядеть столь уязвимым. Но Эдуард выглядел именно таким – уязвимым и одиноким – прямая, высокая мачта, вздымающаяся в море враждебных, обвиняющих лиц. Вспомнив, что иногда нечто подобное он подмечал в поведении деда и отца, Роберт сообразил, что видит отчуждение, которое всегда сопутствует власти. Не исключено, что Комин руководствовался здравой мыслью: находиться достаточно близко от трона, чтобы контролировать его, но не настолько близко, чтобы стать объектом недовольства подданных.
– Граф Гилберт, – предостерегающе рыкнул Джон де Варенн, – я советую вам соблюдать правила приличия.
– А почему? – пожелал узнать Глостер. – Когда мой меч потребуется, чтобы вернуть герцогство обратно? И мои люди, которых я пошлю на смерть? Если бы Франция в равной мере предала всех нас, то мы все в едином порыве объединились бы вокруг нашего короля, ища отмщения и справедливости. Но нам не предоставили возможности отвергнуть условия, выдвинутые Филиппом. Как никто из нас не получил бы руку французской девственницы, которую подвесили у нас перед носом в качестве приманки. И это не мы угодили в расставленную ловушку. Так почему нас подали Филиппу на золотом блюде как пикантное угощение?
Зала взорвалась криками. Там и сям раздались голоса, одни негодующие, другие увещевающие, а Роберт смотрел на графа Глостера, чья давняя неприязнь к королю была ему хорошо известна. Глостер недавно женился на одной из дочерей монарха, что было, по меньшей мере, удивительно, учитывая его репутацию, но, вводя могущественного графа в королевскую семью и держа его при себе, Эдуард явно надеялся избежать как раз таких вот столкновений. Вспоминая, как дед отзывался о войне между королем Генрихом и Симоном де Монфором, Роберт понял, что на примере отца Эдуард хорошо усвоил, сколь опасен может быть недовольный барон.
Со своих мест поднимались и другие графы, подливая масла в огонь обвинений Глостера. Но были и такие, кто встал на защиту короля. Роберт обратил внимание на сидевшего рядом с Хэмфри де Боэном мужчину, который вступил в яростную полемику с графом Глостером. Дружелюбная манера молодого рыцаря исчезла без следа, когда он торжественно смотрел на своего соседа, чье широкое лицо настолько походило на его собственное, что Роберт без труда угадал в нем отца Хэмфри, графа Херефорда и Эссекса, констебля Англии. И Херефорд был не единственным, кто защищал Эдуарда. В зале загремел голос Энтони Бека, требующий покарать Глостера за проявление неуважения к своему королю, который потерял голову не только от страсти к молодой невесте, но и был подло обманут своим хитроумным кузеном, когда тот, подобно волку в овечьей шкуре, предложил мир, а сам нанес удар в спину. Так что их праведный гнев должен быть направлен на Францию, а не на собственного короля, бушевал епископ, воздев кверху кулак, словно читал проповедь перед конгрегацией.
Эдуард встал с трона.
– Довольно!
Его резкий голос заставил присутствующих умолкнуть; те, кто стоял на ногах, медленно, один за другим, опускались на свои места. Король выдержал долгую паузу, молча стоя в своей черной мантии, как живое олицетворение ярости и гнева. Но затем гнев его испарился, и он понурил голову.
– Граф Гилберт прав.
Дворяне недоуменно переглядывались. Многие смотрели на Глостера, который не сводил глаз с Эдуарда, и лицо его было исполнено тягостного недоверия.
Эдуард поднял глаза.
– Я поступил, как глупец, когда поверил Филиппу.
На мгновение Роберту показалось, что он подметил следы яростной внутренней борьбы на лице короля, но потом они исчезли, и на нем осталось лишь раскаяние.
– Я признаю, что брачный договор показался мне милостью небес. Большинство моих детей мертвы. У меня остался только один наследник мужского пола, а этого явно недостаточно.
Роберт вдруг понял, что согласно кивает, вспоминая короля Александра.
– Мною руководила не похоть, не вожделение, а долг перед королевством и моими подданными. Вот почему я сделал то, что сделал. Я действовал поспешно и необдуманно.
Бароны притихли. Глостер выглядел растерянным и смущенным, будучи не в силах встретить взгляд короля.
Эдуард встал с трона и сошел вниз по ступенькам помоста. На мгновение приостановившись, он вдруг опустился на колени перед скамьями. Роберт во все глаза смотрел на коленопреклоненного монарха. Волосы короля отливали сталью в свете факелов, черная мантия складками легла вокруг него на пол, и в это мгновение Эдуард выглядел более величественно, чем когда‑либо ранее.
– Я молю вас о прощении. – Голос короля достиг самых дальних углов залы. – Не как ваш король, а как мужчина, грешный и несовершенный, как любой потомок Адама. – Он поднял голову. – И точно так же, как я молю вас простить мои ошибки, совершенные для блага королевства, я молю вас о помощи, дабы вернуть то, что обманом отняли у всех нас. Встаньте рядом со мной, мужи Англии, и более я не обману вашего доверия.
Со своего места поднялся граф Херефорд.
– Я последую за вами, милорд. В жизни и смерти.
Рядом с отцом вскочил на ноги Хэмфри де Боэн, высоко подняв голову, и лицо его преисполнилось гордой решимости.
Их примеру последовали все остальные, один за другим, медленно поднимаясь со своих мест и клянясь в верности Эдуарду.
– Рыцари королевства, седлайте своих боевых коней, – прогремел с помоста рокочущий бас Энтони Бека. – Доставайте мечи и копья! Мы вернем земли нашему королю!
Роберт огляделся по сторонам. Графы Норфолк, Арундель и прочие, только что обвинявшие короля, начали вставать со своих мест. Одни были искренне тронуты поразительной речью Эдуарда, другие попросту не желали оставаться в меньшинстве, продолжая сидеть. Он помедлил еще мгновение, а потом поднялся вместе со всеми. Да, разумеется, это не крестовый поход, но и война во Франции открывала перед ним массу возможностей: захваченные поместья, пленники для получения выкупа и благодарность самого короля. Когда и граф Глостер выпрямился во весь рост, мрачный, но побежденный, Роберт, стоя среди баронов Англии, ощутил прилив радостного возбуждения. Ради этого момента он тренировался, ради этого он провел долгие месяцы в Ирландии и годы в Каррике и Аннандейле. Это был его шанс заслужить славу и почет, вступив в ряды одной из самых могущественных армий христианского мира.
24
На горы опустились голубоватые сумерки. В холодной вышине сверкали звезды, бросая острые лучи на отвесные скалы и усыпанные булыжниками склоны Сноудона. В тени высоких пиков с вершины горного кряжа срывался быстрый ручей, берега которого поросли колючими кустами и низкорослыми деревьями. Вдоль ручья бежали двое мужчин, перепрыгивая с валуна на валун и по щиколотку проваливаясь в мелкую гальку, усеивавшую его берега. Вода была ледяной, и это при том, что сейчас, в конце августа, поля Гвинедда далеко внизу купались в лучах ласкового солнца. Крик ночной птицы заставил одного из мужчин поднять голову. Он приостановился на миг, переводя дыхание, не чувствуя ног, замерзших в ледяной воде. Но тут его товарищ оглянулся, и он припустил за ним, время от времени опираясь на дротик,[42] чтобы не упасть на скользких голышах.
У старинной каменной вехи, выступавшей из воды, мужчины вскарабкались на берег и углубились в чащу леса, где уже властвовала ночь. Вокруг них поднимались запахи земли и хвои, а назойливая мошкара тыкалась в разгоряченные лица. Спустя некоторое время один из мужчин внезапно остановился, подняв руку и показывая второму, чтобы тот замер на месте. Из темноты возникли еще несколько фигур, не потревожив ночную тишину ни единым звуком.
– Кто идет?
– Рис и Гивел из Карнарфона, – ответил один из мужчин. – Нам нужно увидеть Мадога.
Спустя мгновение неясные фигуры расступились, и двое мужчин прошли сквозь их строй.
Деревья впереди поредели, и крутой подъем вывел путников на поросшее травой горное плато, над которым нависала громада Сноудона. В молочном свете звезд крепость, возвышавшаяся на скалистом обрыве, казалась облитой серебром. Рис и Гивел знали, что днем на ее стенах будут хорошо заметны выбоины и шрамы, пятна от пожаров и проломы, свидетели ее бурного прошлого. Вот уже восемь лет после того, как крепость пала, в ней обитали лишь неприхотливые пауки и соколы‑сапсаны, высматривавшие добычу и камнем падавшие на нее с небес. Восстановление крепости обернулось утомительным и трудным делом, и строительные подмостки до сих пор опасно балансировали на скалах, окружающих ее западный фасад. Обросшие мохом камни пришлось выбирать из груд обломков и по одному втаскивать наверх.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 92; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!