Записанные рукой Гальфрида Монмутского 16 страница
Эдуарду, стоявшему в первом ряду перед высоким алтарем, мрачно‑торжественному в черном бархатном платье, колокольный звон напоминал медленные удары сердца. Позади него высилась алтарная перегородка, за которой в темноту нефа убегали один за другим арочные своды, похожие на гротескную грудную клетку с торчащими ребрами и мускулистыми прожилками знаменитого пурбекского мрамора. Перед королем, в окружении свечей, на катафалке стоял гроб с покровом из венецианского шелка, расшитым сотнями золотых цветов, под которым смутно угадывались лишь его прямоугольные формы размером с человеческое тело. Внутри гроба лежала его супруга.
Эдуард до сих пор не пришел в себя от осознания того, как быстро рухнула его прежняя жизнь, стоило смерти лишь мимоходом коснуться его. Всего через несколько дней после того, как он получил сокрушительное известие о том, что Маргарет Норвежская, будущая невеста его сына, умерла по дороге в Шотландию, заболела Элеонора. Она захворала еще в Гаскони и ослабела настолько, что лекарь заподозрил, что эта слабость и стала причиной лихорадки, от которой она буквально истаяла на глазах. Эдуард приказал перевезти Элеонору в Линкольн, поближе к усыпальнице Святого Хью Авалонского,[36] но ничто – ни молитва, ни снадобья, ни чудо – не смогли спасти ее.
Элеонора, его испанская королева, была его верной спутницей на протяжении тридцати шести лет. В день их бракосочетания в кастильском королевстве ему едва исполнилось пятнадцать, а самой Элеоноре было всего двенадцать лет от роду. За все это время она практически не покидала его, сопровождая в крестовых походах в Святой Земле, в кампаниях в Уэльсе и в подавлении кровавого мятежа Симона де Монфора. Она оставалась с ним в болезни и поражении, в ссылке и триумфе, в рождении их шестнадцати детей и смерти одиннадцати из них. Она была его разумом и рассудком, его состраданием и страстью. А теперь она превратилась в хладный труп в деревянном ящике, с органами, вынутыми для размещения в усыпальнице в Линкольне, и телом, которое будет доставлено в Лондон со всеми почестями, какие только сможет устроить для нее Эдуард. Он уже заплатил призреваемым в богадельнях, чтобы те разошлись по всем городам и весям Англии, разнося печальную весть о кончине супруги короля, и вскоре по всей стране зазвучат в унисон поминальные колокола, от Винчестера до Эксетера, от Уорика и до Йорка.
|
|
|
Когда епископ принялся читать псалом по требнику, король услышал за спиной всхлипывания. Обернувшись, он увидел своего сына, Эдварда Карнарфона, стоящего в обществе четырех сестер. Мальчик плакал, закрыв лицо руками, и плечи его содрогались от рыданий. Не сказав ни слова, король отвернулся. Его собственное горе ледяным комком свернулось у него в сердце, откуда раскинуло щупальца по всему телу, по всем мышцам и сухожилиям, стальным обручем сдавив грудь и не давая дышать. И выпустить его на волю – значит, развалиться на куски и перестать существовать. Он не намеревался делать ничего подобного. Да, он потерял любовь всей своей жизни. Но цель осталась.
|
|
|
Епископ пробормотал последние слова поминальной мессы и толпа зашевелилась. Когда причетники окропили гроб святой водой, стекающей с веточек иссопа,[37] лорды и епископы потянулись к нему, выстраиваясь в очередь, дабы отдать последнюю дань уважения его покойной супруге и продемонстрировать свое почтение. Ему были не нужны ни их жалость, ни сочувствие: король прекрасно знал, что для многих это не более чем притворство. Кое‑кто из наиболее своенравных баронов позволил себе высказать недовольство в парламенте его долгим пребыванием во Франции. Скорбное выражение их лиц казалось Эдуарду лишь маской, и смотреть на это ему хотелось не более, чем созерцать гроб с телом супруги. Коротко кивнув Джону де Варенну, стоявшему в первом ряду, король быстрым шагом направился к двери в северном трансепте[38] собора и вышел в коридор, ведущий на крытую аркаду монастырского двора. Мгновением позже за ним последовал граф Суррей.
|
|
|
Эдуард вышел во внутренний дворик, под дождь, который по‑прежнему поливал прямоугольник травы посреди вымощенных камнем крытых переходов. Закрыв глаза, он глубоко вдохнул промозглый ноябрьский воздух, почему‑то живо напомнивший ему липкий и надоедливый аромат благовоний. Оглянувшись, он заметил Джона де Варенна, остановившегося рядом. Пожилой граф, уступавший ему в росте несколько дюймов, с недавних пор обзавелся заметным брюшком. Канаты мышц, разработанные долгими годами тренировок и сражений, расплывались, придавая рыхлость и без того грузной фигуре графа. Король поразился изменениям, произошедшим с его самым способным командующим, и ему вдруг пришла в голову мысль, а не является ли это метафорическим выражением его правления? Быть может, и сам он стал слишком мягким, слабым и нерешительным? Не поэтому ли все его планы пошли прахом? При мысли об этом на скулах у Эдуарда заиграли желваки.
– Повторите, что написал в своем послании епископ Сент‑Эндрюсский.
Джон де Варенн помолчал немного, явно собираясь с мыслями.
|
|
|
– Ну, что же вы? – поторопил его Эдуард.
Граф смущенно откашлялся.
– Прошу простить меня, милорд, но подходящее ли время вы выбрали для подобного разговора? Не будет ли лучше подождать немного и…
– Напротив, – холодно ответил Эдуард. – Я хочу начать планировать свой следующий шаг до того, как скотты объединятся, а мы окажемся не у дел. Отвечайте на мой вопрос.
– Епископ сообщает, что после смерти Маргарет Джон Баллиол провозгласил себя королем, но сэр Роберт Брюс отверг его притязания. Дворяне королевства разделились на два лагеря, и епископ опасается, что подобный раскол приведет к гражданской войне. Он умоляет вас двинуться на север и восстановить мир. Он полагает, что вельможи Шотландии прислушаются к вам и хочет, чтобы вы приняли непосредственное участие в выборе преемника.
Эдуард устремил взгляд на промокшую клумбу, глядя, как струи дождя каскадами срываются с арочных перекрытий.
– Разве не в том же самом положении оказался мой отец, когда Александр в первый раз сел на трон?
Джон де Варенн хмыкнул:
– Сходство, несомненно, есть, но я бы не стал утверждать, что абсолютное, милорд.
– Но скотты потребовали от моего отца, чтобы он вмешался, когда Александр впервые взошел на трон, будучи еще ребенком, – нетерпеливо возразил Эдуард. – И это вмешательство привело к тому, что мой отец сумел устроить брак моей сестры с королем.
Граф согласно кивнул:
– Да, хотя ваш батюшка мало что выиграл в плане управления Шотландией. Его влияние на события оставалось, в лучшем случае, незначительным.
– Мой отец так и не научился обращать ситуацию себе на пользу, – ответил Эдуард. – А что Баллиол и Брюс? Каким, по‑вашему, королем будет каждый из них?
– Поскольку сэр Джон женат на моей дочери, я знаю его лучше, чем Брюса. – Варенн передернул широкими плечами. – Баллиол легко поддается чужому влиянию, я бы сказал. Его нельзя назвать прирожденным лидером. Ему легче выполнять приказы, нежели отдавать их самому. Брюс же, напротив, умен и обладает сильной волей, хотя всегда оставался вашим верным союзником, а те земли, что принадлежат ему в Англии, делают его вашим подданным в такой же мере, как и Александра.
Морщины, собравшиеся на лбу Эдуарда, стали глубже.
– Когда Александр заговорил о возможности брачного союза между нашими домами, я полагал, что нашел способ достичь своей цели как без особых денежных расходов, так и без людских потерь. Вам известно, что после войн в Уэльсе я оказался в незавидном положении. Я больше не могу позволить себе дорогостоящей военной кампании. Во всяком случае, не сейчас, когда бароны и так выражают недовольство моим долгим отсутствием. – Эдуард повернулся к Варенну. – Но я не могу позволить, чтобы все мои усилия пошли прахом. Быть может, мой отец оказался слеп и не заметил те возможности, которые открывались перед ним после просьбы скоттов вмешаться. Но я не таков. Как только тело мой супруги будет предано земле, я отправлюсь на север, чтобы закончить то, что начал шесть лет тому. Я все еще верю, что пророчество может исполниться и без войны.
Эффрейг поплотнее запахнула накидку, выходя в холодный декабрьский вечер. Ветер ледяными уколами обжигал кожу и выдувал слезы из глаз. Над мрачными, коричневыми холмами нависло свинцово‑серое небо. Несколько последних листочков цеплялись за голые ветви дуба, а землю под деревом усеивали упавшие сучья и багряный ковер опавших листьев. Эффрейг заметила, что ночью упали еще две судьбы – их сорвал с веток ураганный ветер, который всю ночь бушевал в долине и ломился в двери ее хижины. Она подберет их позже, сожжет веточки и веревку, которая связывала их, а потом похоронит находившиеся внутри предметы, предав их земле.
Присев на корточки, Эффрейг отставила в сторону пестик и ступку, которые прихватила с собой, и принялась шарить руками по земле. Та была твердой, как камень. Взяв пестик руками, она с силой ударила им об землю, кроша черную почву. Вскоре она согрелась и лишь время от времени делала передышку, чтобы убрать с лица падающие на лоб волосы. В воздухе запахло сыростью, а земля у нее под ногами превратилась в мелкое крошево. Опустив пестик в ступку, Эффрейг сняла с пояса мешочек. Она видела, как из‑под одного из комьев земли наружу вылезает жирный червяк, слепой и голодный. Она ухватила пальцами его длинное розовое тельце и вытащила наружу. Он принялся извиваться в руке, и она сунула его в мешочек, а потом принялась осматривать землю в поисках других червей. Вскоре ей удалось найти еще семерых. Завязав мешочек, она подхватила ступку и выпрямилась.
Собаки выжидательно смотрели на хозяйку, когда она вернулась в хижину. Не обращая на них внимания, она подошла к столу, на который опустила ступку и мешочек. Скоро придет заказчица. Насыпав в ступку горсть прелого ячменя, Эффрейг вытащила из мешочка червей, одного за другим, и положила их поверх зерен. Черви тут же сплелись в клубок, и их тела влажно заблестели в свете единственной свечи. Эффрейг накрыла сосуд ладонью, оставив лишь щелочку для пестика между большим и указательным пальцами, а потом опустила туда закругленный конец инструмента. Поначалу пестик скользил, но вскоре тела червей лопнули, и она принялась перемалывать образовавшуюся кашицу резкими движениями. Закрыв глаза, колдунья пробормотала несколько слов, прежде чем вынуть пестик и положить его рядом со ступкой. Внутри образовалась влажная, сырая масса, которой придавали густоту размолотые ячменные зерна. Поначалу она решила добавить к ней сушеных цветков лаванды, но потом отказалась от этой мысли. Женщина платила ей слишком мало, чтобы идти на такие жертвы.
Эффрейг как раз чистила ступку, когда собаки встрепенулись и залаяли. Лавируя между мебелью, она зашипела на них, и они мгновенно умолкли. Распахнув дверь, колдунья увидела двух женщин, спускавшихся с холма. Обе кутались в шерстяные накидки в надежде укрыться от пронизывающего ветра. До слуха Эффрейг донесся взрыв смеха – смеялась старшая из двух женщин, и ее неуместное веселье вызвало у Эффрейг приступ раздражения. Было время, когда люди приходили к ней в трепетном молчании и в глазах у них читались страх и почтение. А сейчас эти две кумушки хихикали и перешептывались, вольготно подходя к дверям ее дома за своими любовными снадобьями и заклинаниями. В каком‑то смысле Эффрейг даже сомневалась, что они действительно верят в ее колдовство, несмотря на то что они уже заплатили ей несколько монет. Они пришли к ней просто так, на тот случай, если Господь не услышит их молитвы. Они давным‑давно позабыли те дни, когда женщины‑воительницы призывали молнии с небес на головы своих врагов; когда друиды ходили по земле Британии и при встрече с ними все опускали глаза долу, страшась взглянуть в глаза волшебникам. Старая магия умирает. И уже давно.
Две женщины перешагнули порог ее дома, со страхом поглядывая на собак. Эффрейг подошла к столу и взяла полотняный мешочек, завязанный шнурком, в который она пересыпала молотую смесь из червей с ячменем. Она приблизилась к высокой женщине.
– Что я должна сделать? – спросила та, шустро выхватывая у колдуньи мешочек своими коротенькими пальчиками.
– Подсыпь это ему в еду на следующую ночь после полнолуния. Ты должна сделать так, чтобы он съел все. И тогда он воспылает к тебе любовью.
Женщина облизнула губы, глядя на мешочек.
– И он попросит меня выйти за него замуж?
– Он будет сходить с ума от страсти к тебе, это я могу сказать совершенно точно.
– А как же ты подсыпешь это ему в еду? – полюбопытствовала вторая особа, заглядывая через пухленькое плечико товарки.
– Я постараюсь оказаться на кухне до того, как в караульном помещении подадут ужин.
– Смотри, не перепутай, – насмешливо заметила ее подруга. – А то может получиться так, что тебя станет домогаться этот старый козел Йотр!
Женщина одарила компаньонку гневным взглядом, а потом с опаской взглянула на Эффрейг.
– Что будет, если он не съест это в полнолуние?
– Тогда ничего не выйдет. Заклинание не сработает и рассеется.
Женщина нахмурилась, глядя на свою подругу.
– Он сейчас в Аннандейле, на службе у сэра Роберта. Успеет ли вернуться вовремя?
– Они должны вернуться со дня на день. Во всяком случае, так говорит леди Марджори.
– Граф Каррик в Аннандейле? – вмешалась в разговор Эффрейг.
– Да, – ответила полненькая женщина. Глаза ее заблестели, ей явно не терпелось поделиться последними сплетнями. – Разве вы не слышали? Теперь, когда бедная Маргарет умерла, лорды собираются на Большой Совет. Леди Марджори говорит, что весной на север прибудет король Англии, чтобы помочь выбрать нашего нового властелина. Так что граф Роберт вскоре воротится в Тернберри, чтобы подготовить свое требование.
– Его требование? – сухо переспросила Эффрейг. – Но ведь право занять трон принадлежит не графу, а его отцу, лорду Аннандейлу.
Но ее слова не убедили крупную женщину.
– Лорд так же стар, как и эти холмы. Он недолго сможет носить корону. Ее унаследует граф. – Она самодовольно улыбнулась. – И это возвышение принесет много хорошего его рыцарям.
– Как и тебе, если ты выйдешь замуж за одного из них, – пробормотала ее товарка, ущипнув подругу за бок и завистливо хихикая.
Крупная женщина протянула свободную руку Эффрейг.
– Вот ваша плата.
Эффрейг почувствовала, как в ладонь ей просыпались горячие мелкие монетки. Подавив внезапное желание швырнуть их в рыхлую физиономию женщины, она сжала холодные пальцы вокруг липкого металла и подошла к двери. Не говоря ни слова, она недвусмысленно распахнула ее, мрачно глядя на посетительниц.
Обе женщины поспешно выскользнули наружу, на пронизывающий ветер. Эффрейг смотрела, как они поднимаются на холм. Пухлая женщина держала мешочек в высоко поднятой руке и что‑то напевала звонким, девичьим голоском, а вторая мелко кудахтала ей в тон. Колдунья отвела глаза и посмотрела на возвышающийся над нею дуб. Ветви его походили на оленьи рога, темнеющие на фоне зимнего неба. Взгляд ее остановился на свисавшей с верхней ветви потрепанной клетке, внутри которой раскачивалась тонкая петля. Она вдруг вспомнила, как плела ее, наговаривая волшебные слова, чтобы снять проклятие Святого Малахии. Она вспомнила, как лорд опустил ей руку на плечо, вспомнила треск огня, его дыхание у себя на щеке и звездопад в ночном небе, похожий на огненный дождь. Взгляд ее устремился в сторону Тернберри. Мысли о графе туманили ей рассудок, но он прояснился, стоило ей подумать о его сыне. В ту ночь, когда он родился, тоже падали звезды. Она вспомнила, как увидела Марс, яркий и красный, похожий на кровавый глаз, подмигивающий ей из темноты.
18
Река Твид привольно петляла по лугам и полям. Ее южный берег обозначал пограничные владения Англии, тогда как на северном берегу, по другую сторону водного пространства, покрытого рябью из‑за разгулявшегося ветра, начиналось королевство Шотландия.
В изгибе реки на английской стороне лежало небольшое поселение Норхем. Над городком, утопающем в сладком, как патока, летнем полудне, высился каменный замок, одна из главных цитаделей Энтони Бека, епископа Даремского. В свежевыбеленных стенах, отражающихся в стеклянной поверхности воды, чернели узкие бойницы для лучников. Все они выходили на северную сторону. С самой высокой башенки свисал ярко‑красный стяг, украшенный тремя золотыми львами.
В зале замка собралась толпа мужчин. На головокружительной высоте над ними перекрещивались потолочные балки, а оштукатуренные стены были сплошь увешаны гобеленами. В одной половине залы преобладали сюжеты о Спасителе, в другой – Судного дня. В торце залы на витражном стекле архангел Михаил взвешивал людские души, и его суровое лицо было выложено из десятков кроваво‑красных осколков. Под окном, в центре возвышения, стоял трон. На нем восседал король Англии. Вокруг Эдуарда выстроились его сановники, среди которых были и граф Суррей, и епископ Бек. Всего на платформе насчитывалось тринадцать человек.
Роберт, стоя рядом с братом в толпе шотландских вельмож, вместе со всеми смотрел, как тринадцать избранных один за другим пересекали помост и преклоняли колена перед королем. В зале царила мертвая тишина. Предполагалось, что наступил торжественный в своем величии момент, и, пожалуй, так оно и было, хотя скотты ожидали совсем другого. Роберт отметил про себя, что единственными, кому происходящее доставляло очевидное удовольствие, были англичане. Еще бы им не радоваться – ведь теперь их король стал верховным лордом Шотландии.
Всего месяц тому шотландцы ожидали прибытия Эдуарда с явным нетерпением. Да, в их среде существовали определенные опасения, которые выразил епископ Глазго, предостерегая соотечественников об опасности чужеземной интервенции, но, в целом, все были преисполнены радужных надежд. После пяти беспокойных лет наконец‑то будет окончательно решен вопрос о преемнике Александра. Хранители и все королевство практически поровну разделились между Баллиолом и Брюсом, и Советы в Скоуне не могли преодолеть разлад, так что король Эдуард взял на себя роль арбитра.
В конце апреля вельможи стали съезжаться в королевский городок Бервик на северном берегу Твида, куда должен был прибыть и король. Но когда Эдуард, наконец, появился, по его поведению стало ясно, что он пришел сюда не как брат или товарищ, а как завоеватель, которого сопровождала целая армия стряпчих и советников, эскадра военных кораблей, шесть сотен лучников и пятьсот конных рыцарей. Здесь, в замке Норхем, Эдуард заявил, что сам выберет для них короля, но сначала они должны признать в нем своего сюзерена. Он заявил, что привез с собой письменные доказательства, составленные его стряпчими, которые подтверждают его старинное право на эту должность. Хранители с епископом Вишартом во главе яростно оспаривали это утверждение, но во время жарких дебатов на Совете король хранил презрительное ледяное молчание, а его армия отбрасывала зловещую тень на оба берега Твида.
В конце концов, несмотря на возражения, шотландским вельможам пришлось подчиниться, дабы положить конец смуте, воцарившейся в королевстве. Констебли передали управление королевскими замками, а хранители были вынуждены сложить свои полномочия, после чего Эдуард вновь наделил их властью, навязав им английских чиновников. Существовало, однако же, одно условие, соблюсти которое хранители требовали неукоснительно. Эдуард должен был выполнять обязанности сюзерена только до тех пор, пока не будет назначен новый король, и гарантировать независимость Шотландии. В течение двух месяцев после инаугурации он должен будет передать управление королевскими замками, вручить всю полноту власти королю Шотландии и не предъявлять более никаких требований. Эдуард согласился на него и скрепил договор своей печатью, после чего заявил молчаливо внимавшим ему вельможам, что он справедливый король и что слушание будет проходить по всем правилам. Это означало, что всем претендентам на трон будет дана возможность выступить перед собравшимися и обосновать свои претензии.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 85; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!