ЧАСТЬ 4. БУДНИ ДУРДОМА 2 (NEW) 39 страница
— Не-е зна-аю, — старательно растягивала слова дура, наивно улыбаясь. — Они кричали, что про компьютеры.
— Ага, — хмуро потвердил козел. — Одна там линук, а другая фотошь.
«Не линук, а линукс, и не фотошь, а фотошоп, козел!», — оскорбилась дура за компухтерные термины, и растянула харю в тупой улыбке:
— А-а-а? Не зна-аю.
Козел молчал, пялясь на нее.
— А вы следователь? — изумилась Подстилка.
— Да.
— Ой, а интересная у Вас работа, наверно, да? — заливала она мозги. — Я вот тоже мечтала стать следователем, но мне папа не разрешил, сказал, что с моим сердцем мне нельзя.
— Ну, ничего, — расплылся козел в погонах. — А ты учишься, работаешь?
— Не-ет, — беспечно пиздела дура.
— А что?
— Я только осенью пойду опять учиться, а так я вебдизайном занимаюсь, — пизданул тупой умишко.
— Та-ак, — оживился пидор, — так у тебя дома компьютер есть?
— Ну д-а-а-а. А у вас есть?
— Есть, — улыбаясь, сказал козел.
— Ну вот, но это же не значит, что я украла книги, — тупо спизданула тварь, и тут же спохватилась. — А к Интернету подключен?
— Да.
— О-о! Классно! Я люблю Интернет. Там все так красиво-о-о. А Вы?
— Тоже, — засмущался он. — Но я редко выхожу, работа.
«Че, дурак, по порнухам лазишь, ну так бы и сказал!», — прикололась Подстилка, вспоминая, как Мудя лазил по Инету в поисках голых баб, жоп, пизд, сисек, «горячей ебли», «девочек Востока» и т. д. А однажды он додумался позвонить хуй знает куда и заказать там через Инет видеоролик, где ебутся. Когда ему прислали счет из Великобритании, Подстилка просто охуела от циферек с ноликами и даже не стала, как обычно, беситься, что он хочет её жопу променять на чью-то другую, а просто сказала: «Лучше б ты шлюху себе купил».
|
|
|
— А-а, да, так Вы и дома наверно редко бываете. А дети у вас есть? — продолжала ебать мозги дура.
— Да, двое!
— А вот мне нельзя иметь детей, врачи сказали. Порок сердца, — заплакала, давя на жалость, Подстилка.
Глазки козла тоже влажно заблестели:
— Ну, ничего, моя жена тоже не могла, но родила.
«Во дура!», — подумала Подстилка, и радостно сказала:
— Да-а?!! Родила?!! Вот молодец!
Следователь важно покачал башкой и похотливо сказал:
— Ну, сексом-то ты занимаешься?
Подстилка стыдливо опустила глаза вниз: «Вот сука! Еще отъебет меня здесь, нахрен! А как я потом буду Муде в глаза зырить?!», — забеспокоилась мамина доця.
— Так будешь признаваться или в отказ идешь? — вспомнил о деле козел.
— Куда иду? — корча наивную интеллигенточку, спросила Подстилка.
— Ну, в отказ, отказываешься, значит, это у нас слэнг такой. «Менты» смотреть надо! — заважничал мент.
— А-а! Да! Точно! Я смотрю. Классный фильм, правда?! — принялась восторженно нахваливать ментов Подстилка.
|
|
|
— Да. Ну, так что?
— Ну, я же не бра-ала, — проныла дура.
— Ну вот смотри, их трое против тебя. Как ты думаешь, кому больше поверят.
— Ну да-а-а, поверят тому, кого больше. Но ведь на-адо же правду установить, справедливость. И не тро-ое, а че-етверо. Там еще одна девушка была.
— Ну вот, тем более. Они же все одно говорят, что ты брала эти книги. Так что давай, признавайся и все, а не то уголовное дело, будешь камеры ходить мыть, — запугивал урод.
— Ну, я же знаю, что я не брала. Мало ли что они говорят. Я видела, как это все было. Сначала одна закричала, что я украла книги. Все слушали. Потом уже вдвоем начали кричать об этом, потом втроем. Все они заодно против меня. А вы им верите, — заревела Подстилка, усиленно изображая неврастеничку.
Следователь сосредоточенно смотрел на нее:
— Ну ладно, подожди.
Он поперся в соседнюю комнату, где сидела жирная курица, и стал че-то выяснять.
Подстилка тем временем принялась усиленно изучать кодекс, изо всех сил изображая невинную овечку. Эта роль у нее хорошо удавалась и по жизни. Благодаря учению тупой мамаши, она всегда считала себя святым и ни в чем неповинным «одуванчиком», — как называли ее идиоты-родственнички в детстве. И даже когда Подстилка конкретно влипала в дерьмо, то в ее мозгах виноваты были все кто угодно, но только не она, такая святая дерьмомученица. И из-за этого постоянно бесился Мудя, усиленно выколачивая своими лапами из ее башки эту ложноличностную святость. Теперь, когда она целостно вошла в эту роль, Подстилка поняла, почему. Ее и саму просто тошнило от такого жалкого и воняющего на всю округу дерьма, каким она на самом деле и была. Да-а, точно говорил Рулон, что чтобы избавиться от чего-то, нужно сутрировать это так, что тебе станет так, пиздец, тухло и расхочется быть таким последним дерьмом, о которое все вытирают ноги!
|
|
|
Следователь вернулся с какой-то бумажкой и резко сказал дебилке:
— Так, рассказывай, как все было.
«Уже завнушался, козел!» — подумала Подстилка.
— Я смотрела книги. Потом Мудя — мой парень, сказал, чтобы я шла в аптеку за своими каплями, а он пока купит себе книгу. Я повернулась и пошла. Когда я уже вышла из магазина и повернула к аптеке, я услышала, что меня зовут. Я развернулась и пошла к продавщице. Она мне сказала грозно: «Что у тебя там?! Показывай!» Я сказала: «Я не могу показать, у меня там шрам». Она закричала: «Отдавай книжки, которые ты украла!» И все! Мне стало плохо, — заныла дура, жалобно глядя на мусора. — Я не могу, когда на меня кричат. Когда на меня кричат, я сразу хватаюсь рукой за сердце, наверно, пытаюсь его защитить, и потом еще долго не могу убрать руку. Врачи называют это зажим, — на ходу плела Подстилка.
|
|
|
Следователь внимательно слушал весь этот бред и опять расплывался в говно.
— Ну, ладно, — сказал он, когда дура закончила, — она говорила, что ты головой билась об пол.
— Что-о? — возмутилась Подстилка. — Я не била-ась. Я просто упала на колени, и вообще я чуть не лишилась сознания, потому что мне стало плохо. А они мне даже капли не могли дать, а кричали, что это у них болит сердце, а не у меня, — жалко заплакала Подстилка.
— А почему ты сейчас не бъешся в истерике? Ты же неврастеничка.
— Потому что вы хороший, — пиздела дура, памятуя науку Рулона, что для мыши выше похвалы ничего нету. — Вы на меня не кричите. И у вас глаза добрые и умные. Вы все понимаете и спасете меня от этих злых женщин. А они на меня так кричали, так кричали.
Мент расплылся, аки понос, но работа есть работа:
— Ну, ты, пойми, — сказал он, — вот если ты одна и тебя четверо бьют. Так кто кого забьет?
— Ну-у да-а, четверо забьют, но меня спасете Вы, — нагло подъезжала Подстилка.
— Нет, я тебя не спасу.
— Тогда меня спасет судья. Судья ведь все видит и все знает, — продолжала нести бред святоша.
— Так, ладно, давай напишешь, что ты взяла, раскаиваешься, больше так не будешь, и все, мы тебя отпустим. Тебе лекарство, небось, пора пить.
— Ну да, я уже пропустила четыре приема, — жалобно подтвердила Подстилка.
— Ну вот, давай, пиши.
— Вы думаете так правильно?
— Не важно, что я думаю. Есть факты, — давил следователь.
— Ну, я могу, конечно, написать, но ведь это не правда. Получается, я обману закон и суд. А как же справедливость? — с наивным видом пиздела свинья.
Следователь злобно вылупился на нее своими маленькими глазками:
— Но ведь ты же брала эти книги!!! Все говорят!!! — заорал он.
Подстилка испуганно съежилась и проплакала:
— Не-ет, я не бра-ала.
Козел резко встал и вышел. Подстилка опять услышала за стенкой его голос.
Потом в комнату заглянула та же баба-следовательша, жрущая семечки, и посмотрела на замученную Подстилку:
— Ты где-то учишься? — ласково спросила она.
— Не-ет, я уже не учу-усь, а пойду осенью рабо-отать.
— Куда?
— В ин-сти-ту-у-ут, — наивно вылупив беньки, пиздела идиотка.
В коридоре замаячила харя следователя и еще какого-то толстого козла. Они пялились на Подстилку и ржали.
Потом жирный боров завалил в комнату, а те двое свалили. Подстилка пересралась насмерть за свою вонючую щель: «Ну, все, теперь мне пиздец. Этот козел точно меня сделает!»
Толстый козел посмотрел на Подстилку своими заплывшими свиными глазками:
— Че, все в отказ идешь! — проревел он.
— Куда? — тупо спросила Подстилка. — А, в отказ, да, в отказ, — пиздел охуевший от ужаса маразматический ум.
— Ты мне веришь? — спросил боров.
— Да! Вам верю! — голосом пионера призналась дура.
— Ну, так вот тебе слово мужика. Если ты признаешься, то все, я тебя отпускаю без всяких! — давил на мозги урод.
— Ну, я же не брала, — из последних сил сопротивлялась Подстилка, в своем воображении уже задавленная толстым пузом борова.
— Брала — не брала. Какая разница! Ты вот давай, бумажку подпиши и все, пойдешь домой со своим женихом. Слово мужика!
— Ну ладно, я могу подписать. А это не против закона? Я же неправду напишу.
— Ну, пиздец! — еле оторвав свою тушу от стула, боров выперся.
«Слава Богу! Пизда цела!», — возликовала тупая.
Опять заперся следователь:
— Паспорт где? Дома?
— Да-а.
— Жених знает где?
— На-аверно.
— Ты че с ним вместе живешь? — вдруг заинтересовался следователь женишком ебаным.
— Ну да-а.
— Давай, бросай его.
— Ну, он же хо-ро-оший, — пищала идиотка.
— Ладно, — разозлился следователь, — сейчас он за твоим паспортом поедет и лекарства твои привезет, — проявил заботу дурак.
«Все, пиздец, — пересралась дура. — Сейчас они увидят мой паспорт и посадят меня до самой смерти еще и за то, что я без регистрации здесь в их сраном городе живу».
— Идем со мной, — позвал след. — Сейчас посидишь здесь, подождешь нас, мы съездим в одно место.
— А я в туалет хочу, — заявила Подстилка.
— О, Господи!
— Ну-у я же не вино-овата, я же у-уже да-авно гу-уляю, — старательно корча из себя двухлетнего выпиздыша, проныла дура.
— Идем-идем, — ласково сказал след. — Ты только дверь не закрывай, а то упадешь еще в обморок.
Подстилка зашла в кабинку и судорожно стала закрывать дверь, боясь, что он зайдет и заставит ее сосать свой вонючий Мудя: «Не просто так он тебе сказал дверь не закрывать! Сейчас придет сюда со своим волосатым хуем, — вовсю гнал образы долбоебический ум. — Не-ет, надо слушаться, быть послушной», — пиздела ноющая часть, и дебильная стала открывать замок. «А вдруг он сюда запрется и тебя выебет!» — Подстилка опять закрывала дверь. «Нет, он не должен знать, что ты боишься. Он дернет за дверь и увидит, что она закрыта», — тупая опять открывала замок. «Ага! Пусть он тебя насилует! Ебите ее, кто хочет!», — недоношенная закрывала замок. «Ой, надо же быстрее срать, а то долго. А вдруг я и вправду в обморок упаду, — вошла в образ здоровая, как кобыла, дылда. — Ладно, открою», — идиотка открывала замок. «Суки! — вдруг заорало в ней что-то еще, наверно, говно, которое уже вылазило из жопы. — Дайте посрать, нахуй!» Подстилка с перепугу плюхнулась жопой на грязный унитаз и стала срать. Но дебильные части и тут не давали покоя. «Ой, а вдруг он сейчас зайдет? Что же тогда будет со мной?» — проныла пизда, и Подстилка, рискуя насрать на пол, потянулась закрывать дверь. Но, не дотянувшись, она уселась обратно и, вся дрожа от страха, еле-еле просралась. «Блядь, какое же я говно! — прорвалось сквозь смрадную завесу мыслей осознание. — Даже посрать не могу спокойно, не могу принять элементарное решение и еще на что-то залупаюсь. Вот и заслужила — сиди теперь здесь, дура, и никто тебя не спасет!»
Благополучно выйдя с параши, Подстилка увидела харю следа, которая маячила метров за 5 от нужника. «Да-а, съебаться не удастся», — и Подстилка уныло поперлась к своему надзирателю.
— С облегчением, — блестя похотливыми глазками, сказал он.
— Спа-асибо, — пропела дура, стыдливо опуская глазки вниз, ощущая как кобель поедает ее глазами.
— Идем, подождешь нас здесь. Мы скоро приедем.
След взял стул и повел ее в приемную, где заботливо усадил на стульчик и поручил Подстилку менту-дежурному:
— Сейчас ее жених паспорт привезет, а когда мы приедем, она напишет объяснение, и все.
«Слава Богу!» — повелась на базар тупая и тут же расплылась как понос, будто ее уже отпустили, и она преспокойненько сидит дома, вместо того, чтобы воспользоваться затишьем и изо всех сил молиться СИЛЕ, которая одна только и может спасти.
В дежурку то и дело приходили менты и ментовки. Они пиздели, шутили, ругались. Подстилка, вылупив зенки и навострив уши, поражалась ихнему состоянию. Оно было сильным и активным, без всякой сентиментальной и расслабленной ереси. Менты молнией влетали в дежурку, быстро и громко пиздели, матерились, гоготали во всю глотку и вообще больше напоминали ей рулонитов, чем простых мышей.
— Блядь, куда нахуй этого мужика определить? — бесился дежурный.
— Если глаз вытек, то к нам, — отвечала баба, — а если просто рана, то не к нам.
«Во бля, пиздец, глаз вытек!», — охуела Подстилка.
Через каждые пять минут дежурному поступало сообщение о скандале.
— Сука! — матерился он. — Хули они сегодня все скандалят? Заебали!
— Митрин! — орал он потом в телефон. — На проверку! 10 мест!
Через секунду в дежурке появлялся Митрин, забирал бумажку с адресами и орал на бегу:
— Ты нам давай-давай, скидывай, чтоб до утра ничего не осталось.
«Нихуя себе, они работают!», — только лупала беньками идиотина.
Но больше всего ей понравились бабы-ментовки. Сильные, подтянутые, самостоятельные. Они хоть и шутили, флиртовали с мужиками, но в их голосах не было дебильных слащавых, жалких и заискивающих ноток, как в голосе мамаши и Подстилкиных подружаек, они не были сентиментальны и размазаны в говно, как обычно растекаются все бабы при виде принцев. Они гибко и быстро меняли свое состояние.
— Ха-ха-ха! — ржала над каким-то анекдотом ментовка.
— Слышь, а как там сержант? — спросил у нее мент.
— Заебал! Козел!!! — тут же злобно ответила она.
— Ну, ты давай, позвони, — наехал на нее дежурный.
— Сейчас, — жестко ответила она и стала куда-то звонить.
— Але, девушка, здравствуйте, — теперь она говорила мягким голосом. — Это вас из ГОМа беспокоят. Вы можете нам помочь тут в одном деле, — пела она медовым голоском.
«Вот так бабы!» — восхищенно думала Подстилка.
Она тоже всю жизнь мечтала быть сильной, самостоятельной, веселой и крутой, но взрощенная на ебанутых сопливых романах под чутким руководством своей курицы-мамаши она росла сентиментальным капризным говном. Подстилка вдруг вспомнила, как впервые произошло ее столкновение с реальностью. Как-то Мудя куда-то запропастился. Было уже дохуя времени, а его все не было. Подстилка бесилась, как могла. Наконец, раздался звонок в дверь. «Ну все, пришел мой звездный час! Сейчас усе будет как у романах!», — размечтался дебильный ум. А в романах, которые она читала по 2, а то и по 3 за день, предпочитая подменять сказками реальность, было так:
«Дженни нервно ходила по комнате. «Куда же он мог подеваться?» — беспокоилась она за своего любимого Патрика. «Вдруг с ним что-то случилось? Ах, я не переживу этого кошмара!» — ебалась она башкой об кресло. Дженни посмотрела на часы: «Он опаздывает уже на 4 минуты! А! Я знаю, в чем дело, наверняка он ебет ту новенькую секретаршу! Вот сука! Скотина! Кобель! Да как он смеет так со мной обращаться!» — кусала до крови пальцы бедняжка Дженни. Как фурия она носилась по комнате, бросаясь то в окно, то в диван, то в стену. Наконец, обессиленная она упала в большое кресло и залилась слезами: «Мамочка! — подумала она. — Ну почему он со мной так обращается? Где-то ты, моя мамочка-а-а-а-а-а?». Наконец, на десятой минуте этой изнурительной мастурбационной тренировки раздался звонок в дверь. Дженни сразу воспрянула духом: «Вот негодяй! Сейчас я ему задам!». Дворецкий открыл в дверь, и Дженни услышала веселый голос Патрика: «Хороший сегодня денек? Не правда ли?» «Да, сэр», — почтительно отвечал ему старый слуга. Дженни заняла боевую стойку: руки скрещены на груди, грудь бурно вздымается, глаза горят холодным презрительным огнем. Патрик весело вошел в гостиную и радостно направился к Дженни: «Здравствуй, милая!» — наклонился он к ней, чтобы поцеловать. «Да как ты смеешь!» — Дженни, как ужаленная подскочила и бросилась в сторону. «Что случилось, дорогая?» — удивленно спросил Патрик. «Это я у тебя должна спросить, что случилось? Где ты шлялся целых 15 минут? Ты опоздал на 15 минут!», — кричала Дженни. Лицо ее покрывалось красными пятнами, волосы растрепались, глаза вылазили из орбит, а на губах красовались слюни. Но Дженни не замечала этой своей распрекрасной хари — главное было наказать этого ублюдка. Патрик удивленно сказал: «Ну что ты! Просто долго не было автобуса. Дженни успокойся!» «Нет! Автобус тут ни при чем! Не ври мне!!! — истошно верещала идиотка. — Я знаю, в чем тут дело! Ты. Трахал. Ту. Шлюху, — убийственно произнесла она. — Ты изменил мне! Как ты мог? Как ты мог?!» — страдальчески возопила она, поднимая свои налитые кровью глаза в небо и глядя на Патрика своей перекошенной харей. Красивое и мускулистое тело Патрика исказилось от страдания: «Как я мог обидеть такую хрупкую и красивую мою Дженни?» — подумал он. Он стал приближаться к ней с кошачьей грацией, поигрывая мускулами: «Ну, успокойся, моя маленькая ревнивица». Но Дженни взвизгнула, схватила стоящую на столе венецианскую вазу и швыранула ее прямо в харю Патрику с сатанинским хохотом. Патрик увернулся от вазы, быстро подошел к Дженни и схватил ее своими стальными руками. Дженни забилась в его красивых мускулистых руках, колотя своими маленькими ручками в его широкую грудь. Но Патрик держал ее крепко, и постепенно она затихла и положила голову ему на грудь. «Ну почему?» — жалобно спросила она. Патрик стал мягко целовать ее волосы, а затем подхватил на руки и понес наверх».
Дальше обычно идет сцена нудного занятия сексом, после которого две разморенные селедки дрыхнут до утра. Так происходит в романах, но вы это и так хорошо знаете, а теперь, наконец, разуйте глаза и посмотрите, как происходит в жизни:
Проделав всю предписанную в романах мастурбацию, Подстилка, услышав звонок, приняла боевую стойку: руки на груди, грудь вздымается, в глазах презрение и лед. Звонок повторился. «Сам открывай, козел!», — подумала она и не сдвинулась с места. Наконец, послышался скрежет ключа, и в дверь ввалился Мудя. Вместо: «Здравствуй, дорогая! Заждалась?» Подстилка услышала: «Ты че, с-сука, оглохла?! Какого хуя ты не открываешь?!!!» «Вот оно!», — мелькнуло в придурошной башке. «Настал мой звездный час!» И Подстилка, сверкая глазами, как ее ебанутая Дженни из романа, стала говорить, срывающимся от гнева голосом: «Где ты был? Я тебе приготовила ужин! Где ты был, я тебя спрашиваю? Отвечай мне! Где. Ты. Был». «Иди нахуй!», — отрезал Мудя, направляясь в комнату. «Да как ты смеешь!!! — захлебнулась слюнями придурошная и истерично заорала: — Ты там трахаешься, а я тебя тут жду! Быстро отвечай, где ты был! Ты что, ебал ту шлюху?! Я знаю, ты ее ебал!!!» — наседала идиотка. Но тут взбешенный Мудя ебнул ее по морде со всего размаху так, что она отлетела к стене и ебнулась на пол, откусив пол языка. Мудя, устранив лающую шавку, спокойно поперся спать, а тупая дура ловила кайф от действия прекрасных романов, которые покалечили ей всю жизнь. Она сидела с выпученными глазами, болезненно ощущая, как ее рот наполняется кровью, которую она осторожно сглатывала. Было мучительно больно и обидно, но тупая никак не могла въехать в тему и, продолжая воображать о принце, начала выть, сначала тихо, а потом все громче и громче, надеясь, что Мудя услышит, пересрется и придет ее утешать и все-таки усе свершится прямо, как в ебанутом романе. Но Муде было глубоко насрать и на Подстилку и на романы — он их просто не читал и не знал, что по сценарию он должен был, «поигрывая мускулами с кошачьей грацией», гоняться за истеричной дурой по всей квартире, чтобы успокоить, выебав, а потому преспокойненько дрых. Повыв, Подстилка начала реветь, а когда слезы закончились, а башка просто раскалывалась, дура впала в прострацию — сидела и тупо смотрела перед собой, ступая по рельсам, заботливо проложенным сукой-мамкой. Та точно так же после скандала с батей полчаса выла, вопрошая Бога за что, и призывая на помощь свою свиноматку: «Мамочка, помоги! Спаси меня! Мамочка, где ты! Мне так плохо! Го-о-о-осподи-и-и-и, за что-о-о-о?», — истошно горлопанила она, заламывая руки так, шо Подстилка с братаном, охуевая при виде та-ко-го горя, сторожили ее, боясь, шо она себе чо-нибудь сделает. А лучше б, сука, сделала! Тогда бы Подстилка сичас не пила свою кровь, а брат не вырос бы таким чмом, которому в школе поджигают одежду, прижигают бычками шею, вытирают об него сопли и т. д. Потом шизофреничка-мать впадала в прострацию, и тупо могла сидеть всю ночь, не поддаваясь ни на какие уговоры, и только утром необходимость переться на работу заставляла ее двигаться. Зазубрив преподанные сукой уроки, Подстилка честно их выполняла, с каждым днем счастливой до невозможности семейной жизни становясь все костлявее, страшнее и уродливее. Но не в этот раз. Наверно, планеты смилостивились над дурой и сотворили такую конфигурацию, что в ней — вечной зачморе и безликой рыбе — вдруг проснулась злость. Образ Марианны — сильной и самодостаточной, собранной и красивой, независимой и мудрой, безжалостной и устремленной — встал у нее перед глазами.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 186; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!