ЧАСТЬ 1. ПОЕЗДКА В КРЕЗАТОРИЙ 2 страница
Игоря подняли с постели и в одном нижнем белье вывели из казармы на мороз.
— Постой тут, сука! Шо дедов не слушал? Сопротивлялся? Теперь померзни, пока все спят.
Кое-кому еще не дали спать ночью, заставляя выполнять разные прихоти дедов: подносить еду, стирать одежду, чесать пятки.
«Вот она армия, — подумал Рулон, — кого здесь из нас делают. Да мы тут становимся просто моральными уродами. Нас тут калечат. Да эта жизнь и все, созданные в ней условия, предназначены только для одного, — чтобы человеку все тут остапиздело, и он устремился бы в маха пара нирвану».
Только Рулон заснул и проспал, может быть, час, как прозвучала тревога, и всю роту в полной экипировке погнали на полигон.
Бежать пришлось по глубокому снегу в противогазах, таща с собой автоматы, гранатометы и прочую хуетень.
Хотя Рулон привык к спорту, эта нагрузка ему малой не показалась. Он задыхался в противогазе.
«Вот это бренное тело, это кусок мяса, который навесили на мой дух, чтобы я в нем мучился и не забывал, что живу для страдания, чтобы развивал волю и разум, стремясь справиться с этим чертовым тренажером, непослушным, вечно болящими и страдающим мясом».
Тут Рулон увидел, что Девочкин пизданулся на землю и, не смотря на пинки дедов, в себя не приходил и не мог бежать дальше. С него стянули противогаз, он был весь в блевотине.
— Эй, засранцы, — скомандовал дед, — тащите на руках этого слюнтяя.
|
|
|
Проклиная все на свете, пришлось тащить еще этого мудака.
— Падла, сволочь, получай! — стали бить его молодые, когда дотащили до казармы.
— Говно, из-за тебя я чуть не сдох
— Только еще свались, паскуда, — доносились реплики в его адрес.
— Три наряда ему вне очереди, — бесился дед.
После этого Девочкина долго долбили и били, заставляя выполнять всякую грязную работу. Но у него все валилось из рук, ничего не получалось, он начал ныть, показывая свое слабодушие.
— Пидор, сука, мразь, да я тебя убью, — бесился дед, пиная его сапогами.
— Что ноешь? — спросил другой, — давай его учешим, это же Девочкин, он у нас Девочкой будет.
Затащив в туалет, деды его начали бить, затем один пнул его под дых, Девочкин загнулся. Тут дед обхватил его шею рукой и зажал под мышкой, душа его. Другие сорвали штаны и придушенного стали ебать в жопу хором.
— Ух, сука, давно бабу не видел, — кряхтел здоровый Бугай.
— Говно, месяц назад последнего пидерасили, — отозвался низкорослый щуплый Ханурик, — потом мы ему в жопу швабру вставили и заставили летать. Ща он на больничке отдыхает. Ух, классно он у нас самолетом был, бегал по тубзику с выставленными в стороны руками и жужжал.
После экзекуции Девочина толкнули под колени и поставили на колени на грязный пол.
|
|
|
— Все, сука, выбирай: или мы тебя сейчас примочим или ты за щеку брать будешь.
— Не бойся, — сказал кривозубый Ханурик, — твоей маме напишут, что ты погиб смертью героя.
— Давай, пидарюга позорный, бери конфетку, — заорал Бугай, разжимая ему пасть ножом и пихая туда запачканный в говне хуй.
— Давай соси, козел, не то зашибу, понял?
Сломленный Девочкин стал запуганно сосать измазанный в говне член.
— Сука, все, теперь мы тебя каждую ночь хором ебать будем, — заорал Кривой.
Тут Девочкин захрипел и стал откашливаться, сплевывая сперму.
— Все, — сказал, отходя от него довольный Бугай, — я ему в рот наспускал.
— Теперь у меня бери, пидор, — сказал Ханурик, запихивая ему в ебальник свою пипетку, — соси, понял?! А то зашибу.
Через минуту он вынул письку и стал кончать ему на рожу, опрыскивая вонючей молофьей ебло Девочкина.
— Все, ничтожество, вот тебе и масочка для лица, ты же Маня и должен хорошо выглядеть, — глумился он.
— Дайте-ка я ща его в рот выебу, — засуетился Кривой, — все, паскуда, хуесос вонючий, соси-ка у меня, падла, не то повешу…
Так продолжалось еще долго, пока Девочкин, уже еле соображая, не повалился на пол, шо коли двинул, паскуда, — заорал Бугай, — давай-ка его обоссым, — при этом он достал свой пенис и стал орашать его мочей, другие присоединились к нему.
|
|
|
— Вот, на, умойся, ублюдок, — заорал Ханурик, мочась ему на рожу.
— Все, гандон, теперь я тебе всегда буду на рожу срать.
— А я ему буду в рот ссать, — заорал Кривой.
— Да он вообще будет говно есть, — бесился Бугай.
Тут Девочкин стал приходить в себя и, с трудом поднявшись, сел на залитый мочей пол.
— Что оклемался, падла? Давай, читай присягу, засранец, — глумился Кривой, — я готов стойко переносить все тяготы и лишения военной службы…
Сплевывая текущую изо рта молофью, Девочкин тупо стал повторять за ним слова присяги, а потом заплакал.
Деды, смеясь над ним, выперлись из туалета.
— Так, молодые, проследить, чтобы эта ваша Маня привела себя в порядок и не шараебилась по казарме, не то я всех отчешежоплю, — командовал Бугай.
Утром Девочкина обнаружили в туалете с перерезанными венами.
— Сука, хлюпик, кони решил отсюда двинуть, — бесился Кривой, — не выйдет! Я тебя еще петушить буду, пидарюга позорная. Давайте его скорей в медсанчасть вены зашивать.
— Дезертир, Родину защищать не собираешься, падла? Под трибунал пойдешь! — бесился Бугай.
— Эх, опять без дырки нам тут торчать, — сокрушался Ханурик.
|
|
|
«Да, — подумал Рулон, — отсутствие реализации сексуальной энергии может приводить к такой жестокости, как это было еще у католических монахов, которые организовали инквизицию. Все войны, резня, драки возникают от скопившейся энергии, которая превращается в яд. Но никому до этого нет дела. Тут нас делают зверьми, мы готовимся к войне, мы становимся орудием убийства. Вся наша жизнь — это война и подготовка к войне, а о развитии никто не хочет и думать, но я должен использовать эту ситуацию для просветления. Я должен не отождествляться с физическим телом и смотреть на себя со стороны».
Капитан Канарейкин на собрании сказал солдатам, что если его не признают дураком, то отправят в дисбат. Это чтобы всем не повадно было так себя вести. Рулон понимал, что они хотят так всех запугать, чтобы люди продолжали мучиться и боялись выйти из этой дурацкой игры путем самоубийства.
«Почему мы не можем покончить с жизнью, — думал Рулон, — ведь это право человека, право на смерть, мы рабы и нам не дают даже умереть, ведь нас нужно эксплуатировать».
Рулону очень нравились мысли о смерти. Он и сам был не прочь поголодать деньков этак шестьдесят и спокойно с молитвой отправиться на небо.
Часто перед сном Рулон представлял трогательную сцену, что он лежит в гробу и спокойно отходит в вечность. Он представлял, как его тело медленно разлагается, рассыпаются в прах кости и он исчезает, становится пылью. От этих состояний становилось спокойно и радостно.
Однако он знал, зачем он здесь, и старался быть сильным, чтобы выдержать все испытания, чтобы его не отпетушили или еще как-нибудь не покалечили, как других. «Деды» могли запросто отбить почки или еще что-нибудь. А где-нибудь в Афгане могли и совсем прибить, а домой написали бы, что он погиб смертью храбрых, защищая Родину. Так у нас любят делать очень часто.
Рулон все больше утверждался в мысли, что это Шаолинь, и он стал рассказывать другим солдатам, как он будет медитировать, стоя на посту. Все это принимали как плоскую шутку.
Часто доставалось и нашему герою. Он всегда при этом старался улыбаться и не допускать страха и обиды. Некоторые зачмаривались от битья, другие начинали лезть в залупу, но их быстро обламывали. Рулон помнил, что он всегда должен быть бравым и жизнерадостным.
Как бы ни были трудны условия, он старался действовать в них целостно, не жалея себя и не пытаясь сачковать, так как эти тенденции размягчали поле, делали человека внутренне слабым, что могло затем породить множество внешних неприятных ситуаций.
Обида, желание рассвиниться, недовольство существующими условиями разделяли энергию. Часть ее шла на эти неприятные состояния, и жить становилось труднее. Жизнерадостное же принятие всего позволяло мобилизовать силы и действовать более успешно. Ну а если это не помогало, тогда помогали злость на себя, ярость и жесткость. Это было хорошим способом мобилизовать свои внутренние резервы.
Как-то раз Рулон с другом Игорем стояли у казармы. Игорь курил, а Рулон рассказывал ему, как занимался каратэ на гражданке. За это его уважали, однако он знал, что как только узнают о его уникальной психике, то все станет совсем наоборот.
Каратист стал показывать Игорю стойки, как вдруг к казарме подъехал грузовик и на полной скорости поехал на них. Рулон сразу отскочил в сторону, но Игорь продолжал спокойно курить. Грузовик резко затормозил в полуметре от них. Затем он отъехал и снова поехал уже на одного Игоря, который продолжал спокойно стоять.
Рулон крикнул ему: «Отойди!», но тот не среагировал. «ЗИЛ» снова резко затормозил прямо перед ним. Потом отъехал и снова стал разгоняться в третий раз. Рулон опять закричал: «Игорь! Отойди!», но тот только отмахнулся. Тут грузовик врезался в него и прижал его к стене казармы. Игорь застонал, побелел и потерял сознание. Из грузовика вышел пьяный солдат и подошел к лежащему на земле Игорю. Скоро там собралось много народу.
Оказывается, шофер решил пошутить и не сумел затормозить вовремя. Игорю он сломал кости таза, и того увезли в госпиталь.
Игорь думал, что будет выглядеть смешно, если отбежит от грузовика. Вот так ложная личность мешает человеку в жизни и доводит его до беды. Любой дикий зверь сразу бы сообразил, что делать, но различные установки, неудобства, стыд, самомнение мешают поступать адекватно, наилучшим образом и добиваться успеха.
Рулон заметил, что эти установки действуют не только в уме, но и на физиологическом уровне. И когда им не следуешь, то испытываешь буквально физический дискомфорт. Но его нужно перебарывать и побеждать волей, как бы неприятно ни было от этого внутри, как бы ни скребло после этого на душе. Иначе никогда не перестанешь быть зомби. Всегда будешь в жизни полным дураком и неудачником.
Если держаться за эти комплексы, то лучше сразу в монастырь. Но если человек держится за них и в то же время завидует другим, у которых нет таких заебов, и еще хочет чего-то добиться и получить, как это делают более раскрепощенные особи, то он только получит по рогам. Чтобы что-то получить, нужно чем-то пожертвовать. Прежде всего, социальными представлениями, и нужно что-то сделать для других, быть им чем-то удобным, тогда всего добьешься.
— Ну, ш, о молокососы, — глумливо сказал дед Бугай, — ща будем проходить боевую и политическую подготовку. Давайте, Сидоров и Петров шаг, вперед. Сегодня вы будете мочить друг друга, а если вы не будете, то сгною в нарядах, а еслиф кто победит, тогда целый день балдеть быдить, сечете, черти?
— А ну-ка быстро драться, — стали пинать их другие деды.
Молодые неуверенно начали наносить друг другу удары. Но тут Сидоров больно попал Петрову по ноге и тот вскипел:
— У, сука, ты шо, — и звезданул ему со всей дури в ебальник.
— Говно! — заорал взбешенный Сидоров и стал изо всех сил тузить Петрова, свалив его на землю:
— Ах, ты, падла, — заорал Петров и укусил Сидорова за ногу.
— А, мразь, — заорал тот и отскочил.
Тут Петров снял ремень и, схватив его, начал хуярить Сидорова тяжелой солдатской тряпкой по голове и выбил ему глаз.
— О-о-о, — завыл Сидоров, упав на бок, держась за выбитый глаз и катаясь на боку от нестерпимой боли. Петров растерянно встал с ремнем в руках, только теперь сообразив, что же он наделал.
— Ну что, — сказал дед Бугай, — хорошо развлеклись, давайте тащите Сидорова в сан часть, а ты, Петров, не переживай. Ну, дадут тебе пару годков дисбата, и все тут.
— Я слышал, Рулонов, ты у нас каратист? — сказал Бугай, положив ему отечески руку на плече.
— Да вроде как занимался, — осторожно сказал Рулон.
— Ну, так вот, в следующий раз нас поразвлекаешь, чтобы скучно служить не было.
«Да тут из нас делают Колизей, — размышлял Рулон, — нас калечат, приносят в жертву. Вот она жизнь. Это большое жертвоприношение Дьявола. Нас заставляют страдать, чтобы кормить невесть каких чертей нашими мучениями, нашими смертями и негативными эмоциями. Нашим миром правят два хуевых бога: один это ложь, а второй — негативные эмоции. Нас собрали в эту сраную армию под эгидой лжи, что мы защитники родины. А нас тут держать, как скот, и мы должны служить здеся для утехи негативных эмоций, партийной номенклатуры КПСС. Они трясутся за свою задницу, а мы их защищай. Они хотят себе нахапать новые земли, еще, черт знает, что, а мы давай воюй, паны дерутся, а с холопов шапки летят. Гады, засранцы, хотя они тоже пешки. Пешки чертей, злых духов, планетарных сил, тоже марионетки, как и мы. И что тут я могу сделать сам. Сам Бог ничего не может изменить, остается только просветлевать, глядя на это со стороны, не отождествляясь и борясь с ложью и негативными эмоциями в себе. А то вот как Петров в пылу гнева сделаешь что-то и будешь потом расплачиваться всю жизнь. И когда я поборю своего демона лжи людских предрассудков и зло негативных эмоций, я стану свободным и вырвусь из колеса сансары, ведь я могу попасть на место Сидорова. Вот он уже лишился глаза да и все тело нам природа так дала на время поносить, помучиться в нем пособирать тут в суе всякий хлам, а потом у нас заберут все это. Тело и хлам ведь оно наше, а вот у нас заберут все это. Тело и храм — ведь оно не наше, а вот сознание, воля, связь с богом — это вечные вещи и это истинное богатство.
Перед сном после долгого отбоя Рулон взбодрился, сделал глубокое дыхание, чтобы не засыпать усталым, иначе усталым и проснешься. Как всегда, провел концентрацию по чакрам: в первую очередь сосредоточился на солнечном сплетении.
Манипура — центр жизни, желаний. Перевел из него энергию в межбровье — Аджну — центр воли, торжествующий над желаниями. Затем направил энергию в центр груди — Анахату — центр любви, подчинив свою волю Богу, его благодати. После чего опустил энергию в копчик — Муладхару, проводя волю Бога на земной уровень. Делая мулабандху, он поднимал земную энергию Кундалини к макушке — Сахасраре — центру Знания, посвящая всего себя Высшему и растворяясь в единстве с Абсолютом. После чего опустил небесную энергию в Свадхистану — центр страсти и размножения, утверждая, что его страсть и производительная способность подчинены Богу. Затем перевел прану в Вишудха-чакру, в низ шеи — центр творчества и решения, направляя сексуальную энергию к ее более высокому предназначению, созиданию, искусству, сотворчеству с Богом.
Закончив работу с чакрами, йогин эмоционально настроился на Божественное и решил во сне выйти в Высший мир, чтобы получить там Знание. Вскоре он провалился в темноту, но затем внезапно очутился в непонятных лучах радужного сияния.
Он понял, что спит и находится в сновидении. Он висел в каком-то пространстве, где не было ни земли, ни неба, никаких предметов.
Внезапно он стал двигаться по нему, парить, описывая какие-то странные траектории, переворачиваясь то вниз головой, то на спину, то вперед ногами. Затем он влетел в какой-то мир голубых скал, которые были где-то очень далеко, а он парил в синеве над ними. Находясь там, Рулон услышал голос Учителя.
— Настало время тебе возвращаться, — голос переливался раскатистым эхом. — Настало твое время отдать свое Знание миру. Ты нужен там, здесь тебе делать больше нечего.
— Что я должен делать, Учитель? — благоговейно сложив руки перед грудью, спросил он.
— Ты будешь учить людей в России и во всем мире. Возвращайся домой, там ты встретишь того, кто укажет тебе как!
— НАМАСТЭ ХАРИ ХАРА ОМ РАМ!
Внезапно Рулон проснулся. Был подъем. Нужно быстро одеваться, но сон не выходил из головы. Тогда он стал жестче и быстро оделся. «Дед» заставил его застелить свою койку. Рулон радостно кинулся это делать, понимая, что он работает не только на «деда», но и, прежде всего, на себя, учась все делать безупречно и быть целостным и осознанным в каждом действии.
— Ничего, Рулон — успокаивал его дед, — ща мне постель застилаешь, а опосля сам дедом станешь и молодых говно жрать заставишь. Еще год тебе, не долго. А то тут был у нас один уже год сроку ему подходил, думал, все отмучился. А мы ему как-то говорим, мол, теперь, как при царе все 25 лет служить будут и тебе еще 10 лет молодым быть. Так он дико заорал и в окошко выбросился.
«Вот она жизнь, сперва терпеть страдания за тем самому мучить других, один пожирает другого, один давит других. Вот наша жизнь».
Сновидец задумался, как теперь осуществить ему уход из армии. Если он начнет идиотничать при солдатах и «дедах», то его сперва будут здорово и долго бить, прежде чем дело дойдет до начальства, и он решил сразу же пойти к главному офицеру и доложить ему о своем сновидении. Что ему нужно спасать мир и учить людей. Но поймет ли кто-нибудь все это?
«Хорошо. Тогда я начну их учить прямо здесь, — решил он — Сделаем из нашей части Шаолиньский монастырь. Нужно только все хорошо продумать и ярко представить. Да. Главное — просто ярко все представить».
«Деды» послали всех на зарядку.
Делая утреннюю пробежку, Рулон увидел, что все солдаты — это монахи Шаолиня, а «деды» — старшие монахи, которые ведут тренировку молодых послушников, а офицеры — это наставники, которые ведут всех путем Будды. Себя Рулон увидел главным наставником, патриархом монастыря. «И я их всех научу. Все объясню им, что нужно делать».
Целый день Рулон выжидал удобный момент, чтобы поговорить наедине с капитаном Канарейкиным. Когда заметил, что капитан один прошел в свой кабинет, подошел к дежурному и доложил, что его вызвал капитан Канарейкин, затем зашел в кабинет.
— Товарищ капитан! Разрешите обратиться? — сказал четко Рулон.
Капитан чуть поднял глаза от журнала, где он что-то писал.
— обращайся, — и снова стал что-то записывать.
Рулон начал торопливо говорить с неестественной интонацией, пребывая в особом состоянии возбуждения.
— Товарищ капитан! Я сегодня слышал голос, который сказал мне, что я буду всех учить. Я решил, что здесь мы устроим Шаолиньский монастырь. Вы будете наставником. Мы запретим всем курить. Я буду монахов учить ушу и йоге. И еще, мы все будем здесь медитировать!
Канарейкин поднял голову и не сводил удивленных глаз с Рулона, теперь уже внимательно слушая его.
— Мы пойдем путем Будды. Я знаю это учение. И тогда все солдаты станут Просветлевать. Я уже очень близок к этому и могу всех этому научить. Сегодня голос мне сказал, когда я летал над голубыми горами. Это мой Учитель мне сказал, — запальчиво тараторил Рулон.
— Ну хорошо, — испуганно сказал Канарейкин, — сейчас мы все сделаем. Ты постой тут, а я сейчас приду вместе с коллегами, и ты нам все расскажешь. Мы обязательно поможем тебе в таком важном деле.
— Да, я все буду вам докладывать, что скажет мне голос. Я уже давно здесь практикую йогу, и я увидел, что здесь хорошие условия для развития. Я научу всех, как использовать эти условия для самосовершенствования, — продолжал очень быстро говорить Рулон, пока капитан, осторожно встав, пошел к двери.
— Хорошо! Хорошо! — сказал он. — Сейчас мы решим это, подожди немного. Он вышел и закрыл кабинет на ключ.
— Жизнь — это страдание. Источник страдания — желание. Чтобы не страдать — нужно не рождаться, для этого нужно победить желания, — продолжал бормотать Рулон, стоя по стойке «Смирно».
Скоро Канарейкин в озабоченном состоянии зашел в кабинет с двумя здоровыми солдатами.
— Ну что? Пойдем. Расскажешь все это комбату, — сказал он Рулону.
Они пошли в другой корпус, где был кабинет комбата. Рулон продолжал воз- бужденно говорить, объясняя учение Будды о невечности всего сущего и необходимости спасения.
Дата добавления: 2019-02-12; просмотров: 241; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!