ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ

СОВРЕМЕННЫЙ

РУССКИЙ

Москва • Высшая школа • 1989

язык

Под редакцией В. А. Белошапковой Издание второе, исправленное и дополненное

Допущено Государственным комитетом СССР по народному образованию в качестве учебника для студентов филологических специальностей университетов

ББК 81.2Р—923 С 56

В. А. Белошапкова, Е. А. Брыэгунова, Е. А. Земская, И. Г. Милославский, Л. А. Новиков, М. В. Панов

Рецензенты:

кафедра русского языка Саратовского государственного университета имени Н. Г. Чернышевского (зав. кафедрой д-р филол. наук, проф. О. Б. Сиротинина)-, д-р филол. наук, проф. Г. Н. Акимова (Ленинградский государственный универ­ситет)

Современный русский язык: Учеб. для филол. С56 спец. ун-тов / В. А. Белошапкова, Е. А. Брыэгуно­ва, Е. А. Земская и др.; Под ред. В. А. Белошапко- вой.—2-е изд., испр. и доп.— М.: Высш. шк., 1989.— 800 с.

15ВЫ 5-06-000191-1

Учебник содержит материал по всем разделам курса современ­ного русского языка: дается характеристика его лексического и фра­зеологического состава, освещаются вопросы фонетики, орфоэпии, теории письма и словообразования, излагается учение о частях речи и их грамматических категориях, анализируются особенности русской синтаксической системы, рассматриваются вопросы функциональной стилистики.

Во второе издание (1-е—1981 г.) включен раздел «Лексика»; уточнены многие определения, введены новые схемы и таблицы.

4602020101 (4309000000) —463 С                                         -         264—89 ББК 81.2Р—923

001(01)—89                                                             4Р

15 ВЫ 5-06-000191-1             © Издательство «Высшая школа»,

1981

© Издательство «Высшая школа» 1989, с изменениями

ПРЕДИСЛОВИЕ

Учебник написан в соответствии с Программой по современному русскому языку для филологических факультетов университетов (1985) и представляет собой обобщение опыта авторов, в течение последних лет читавших соответствующие части курса «Современный русский язык» на филологическом факультете Московского государст­венного университета им. М. В. Ломоносова.

Второе издание учебника отличается от первого большей полно­той: в ием освещены все разделы курса — фонетика, орфоэпия, графика, орфография, лексикология, словообразование, морфология и синтаксис. В разделе «Лексикология», который введен во второе издание, ввиду его вынужденной краткости рассматриваются главным образом проблемы лексической семантики и характеризуются основ­ные лексические категории русского языка. Именно эти вопросы представляют сейчас наибольший интерес для теоретической лексико­логии и формирования научного представления о лексике как системе.

Отдельные разделы расширены новыми главами. Так, раздел «Словообразование» пополнен главой «Словообразование основных частей речи», в которой дана общая характеристика способов и типов словообразования существительных, прилагательных и глаголов. В раздел «Синтаксис» введены главы: «Слово и форма слова как объекты синтаксиса», «Интонация и синтаксис». Материал первой из них позволил сделать более четким и систематичным описание формальной организации простого предложения; второй — дополнил курс сведениями о звучащей речи.

Как известно, не все вопросы, изучаемые в курсе «Современный русский язык», имеют в современной науке однозначные решения. Жанр книги обязывал авторов представить те решения, которые имеют большую объяснительную силу, соответствуют отечественной лингвистической традиции и учитывают наиболее ценный опыт лингви­стических исследований ученых других стран. Руководствуясь теми же соображениями, авторы отбирали и рекомендуемую литературу, спи­ски которой уточнены и обновлены. Особое внимание обращено на вопросы, которые активно изучаются в настоящее время и по кото­рым нет устоявшихся выводов, а существуют лишь разные подходы и направления. Знакомство с современным состоянием лингвистической мысли — непременное условие университетского образования.

Авторы не стремились подменить своей книгой вузовские лекции, однако старались строить изложение таким образом, чтобы лектор мог рекомендовать студентам некоторые разделы книги для самостоятель­ной работы, обсуждая лишь наиболее спорные, сложные или узловые проблемы курса.

3

2-е издание учебника выходит в комплексе со сборником упражне­ний «Современный русский язык» под ред. В. А. Белошапковой.

1*

Разделы «Введение», «Фонетика» написаны М. В. Пановым («Кодифицированный литературный язык и разговорный язык» — в соавторстве с Е. А. Земской); раздел «Лексикология» — Л. А. Нови­ковым; «Словообразование» — Е. А. Земской; «Морфология» — И. Г. Милославским; «Синтаксис» — В. А. Белошапковой, кроме главы «Интонация и синтаксис», которая написана Е. А. Брызгуновой.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

 

Аж.— В. Ажаев Ал.— М. Алигер Ам.— Н. М. Амосов Андр.— В. Л. Андреев Ант.— С. Антонов Аре.— В. К. Арсеньев А. С.— А. Сурков

A. Т.— А. Н. Толстой Ахм.— Б. Ахмадулина Бакл.— Г. Бакланов Барат.— Е. А. Баратынский Бат.— К. Н. Батюшков

Бл.— А. А. Блок Бр.— В. Я- Брюсов Бун.— И. А. Бунин

B. М.— В. В. Маяковский В. П.— В. Песков

В. Ш.— В. Шукшин

Вяз.— П. А. Вяземский

Г.— Н. В. Гоголь

газ.— газета

Гайд.— А. Гайдар

Гал.— М. Галлай

Герц.— А. И. Герцен

Глин.— Ф. Н. Глинка

Г. Н.— Г. Николаева

Гор.— С. Городецкий

Гр.— А. С. Грибоедов

Д.— Ф. М. Достоевский

Е. Д.— Е. Дорош

Ее.— С. А. Есенин

Заб.— Н. Заболоцкий

И. и П.— И. Ильф и Е. Петров

К■— А. И. Куприн

Кав.— В. Каверин

Кат.— В. Катаев

Кольц.— А. В. Кольцов

Кр.— И. А. Крылов

Крив.— Л. Кривенко

Л.— М. Ю. Лермонтов

Лавр.— Б. Лавренев

Леон.— Л. Леонов

Либ.— Л. Либединская

Лид.— В. Лидин

Лом.— М. В. Ломоносов Л.-К.— В. Лебедев-Кумач Л. Г.— Л. Н. Толстой Луг.— В. Луговской М.— А. Н. Майков Мал.— А. Малышки и Майк.— В. Н. Майков Манд.— О. Мандельштам Мар.— С. Марин Марш.— С. Маршак М. Б.— М. Булгаков М. Г.— М. Горький Н.— Н. А. Некрасов Наг.— Ю. Нагибин Ок.— Б. Окуджава Ол.— Ю. Олеша Остр.— А. Н. Островский П.— А. С. Пушкин Паст.— Б. Пастернак Пауст.— К. Паустовский пог.— поговорка поел.— пословица Пр.— М. М. Пришвин Св.— М. Светлов Сер.— А. Серафимович Сим.— К. Симонов Сол.— В. Солоухин С.-Ц.— С. Сергеев-Ценский Т.— И. С. Тургенев Те.— А. Твардовский Тендр.— В. Тендряков Туиш.— В. Тушнова Тютч.— Ф. И. Тютчев Ф.— А. Фадеев Фед.— К. Федин Фет— А. А. Фет Хл.— В. Хлебников Цв.— М. Цветаева V,— А. П. Чехов Чук.— К. Чуковский Ш.— М. Шолохов Шкл.— В. Шкловский Ю. К—К). Казаков Яз.— Н. М. Языков

ВВЕДЕНИЕ

СОВРЕМЕННЫЙ РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК

§ 1. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК

Предмет нашего изучения — современный русский литературный язык. В этом сочетании прежде всего требует разъяснения термин «литературный». Первой приходит в голову мысль, что литературный язык — это язык художественной литературы. Но такое понима­ние термина неверно.

Литературный язык — это язык культуры; это язык культурных людей. Современный русский литературный язык выполняет оба эти назначения. Но так бывает не всегда. Например, в XVII в. в России языком письмен­ной культуры в основном был церковнославянский, а живым языком культурных людей, средством их повсе­дневного общения — русский язык '.

На русском литературном языке создаются художе­ственные произведения и научные труды, это язык театра, школы, газет и журналов, радио и телевидения. В то же время на нем разговаривают в семье, на работе, в кругу друзей, в общественных местах. То, что обе функции выполняет один и тот же язык, обогащает культуру; она строится с помощью живого, динамичного средства общения, способного к передаче самых новых, только что возникших смыслов, и передает самую их динамику, помогает им возникать и формироваться. И бытовая речь от этого выигрывает: само повседневное общение между людьми становится явлением обще­народной культуры. Литературный язык с любовью оберегают от всего, что может повредить ему.

В разные эпохи опасности, грозящие языку, раз­личны. В 20-е годы нашего века — это наплыв заимство­ванных слов (притом — заимствованных без нужды), жаргонной лексики, просторечных, т. е. ненормативных, явлений в области произношения и грамматики. Об од­ной из этих опасностей с тревогой писал В. И. Ленин в статье «Об очистке русского языка» '.

В 30-е годы многие деятели культуры боролись против чрезмерного воздействия на литературный язык диалектов, против наплыва жаргонной лексики. Максим Горький писал: «Речевые капризы нашей страны весьма многообразны. Задача серьезного литератора сводится к тому, чтобы отсеять, отобрать из этого хаоса наиболее точные, емкие, звучные слова, а не увлекаться хламом вроде таких бессмысленных словечек, как подъялдыки- вать, базынить, скукоживаться и т. д.»^[1]. В книгах писателей Горький отмечал такие уродливые словечки: скокулязило, вычикурдывать, ожгнуть, небо забурама- нило, дюзнул, скобыской, кильчак тебе промежду яго­диц. «С величайшим огорчением приходится указать, что в стране, которая так успешно — в общем — восхо­дит на высшую ступень культуры, язык речевой обога­тился такими нелепыми словечками и поговорками, как, например, мура, буза, волынить, шамать, дай пять, на большой палец с присыпкой, на ять и т. д. и т. п.» ^[2]. Эта опасность в 30-е годы была преодолена именно пото­му, что против нее боролись писатели, педагоги, журна­листы, ученые.

В наше время одна из опасностей для литературной речи (а в конце концов и для языка) — влияние на бы­товую, публицистическую, даже на художественную речь книжных штампов, особенно штампов официально- делового стиля. Первым об этой опасности, о распрост­ранении «канцелярита», заговорил К. И. Чуковский.

Спрашиваю у одного из редакторов, есть ли в редакции клей, и слышу высокомерный ответ:

— Я не в курсе этих деталей.

В поезде молодая женщина, разговорившись со мною, расхвали­вала свой дом в подмосковном колхозе:

— Чуть выйдешь за калитку, сейчас же зеленый массив!

— В нашем зеленом массиве так много грибов и ягод...! (...)

И вот столь же «культурное» изречение некоей интеллигентной

гражданки:

— А дождю надо быть! Без дождя невозможно. В деревне климатические условия нужны.

Как бы ни были различны эти люди, их объединяет одно: все онн считают правилом хорошего тона возможно чаще вводить в свою речь (даже во время разговора друг с другом) слова и обороты канцеляр­ских бумаг, циркуляров, реляций, протоколов, докладов, донесений и рапортов

«Канцелярит» до сих пор иссушает речь многих газет, журналов, мертвит бытовую речь; борьба с ним не закончена.

Откуда бы ни грозила опасность литературному языку, она всегда имеет две стороны: вносит неупорядо­ченность, хаос в язык и умаляет его выразительность. То и другое связано. Бесспорно, что «канцелярит» — опасность для выразительности, для образности, для живой эмоциональности нашей речи. Но плохо не толь­ко это. Привычка орудовать штампами, слитными бло­ками привычных, казенно-бездушных слов ведет к утра­те живого чутья языка, и это отражается на его грам­матической стороне. Недаром речь любителей «канце­лярита» почти всегда и грамматически неблагополучна: вязкий синтаксис (нередко — с нарушением или дву­смысленностью грамматических связей), вереницы ро­дительных падежей, зависимых друг от друга... Пре­небрежение выразительностью речи оборачивается и грамматической хаотичностью.

В словарях около некоторых слов стоит помета «разг.», например около таких: вздремнуть, визготня, восвояси, восьмерка, вояка, впервой, вперевалку, впол­глаза, впопад, вправду, впросонках, впустую, вспомя­нуть, втихомолку, втолковать, въедливый... Около дру­гих слов стоит помета «высок.», например около таких: владычествовать, властелин, влачить, воздвигнуть, воз­ликовать, возмездие, воинство, воистину, вопиющий

Одна помета обозначает, что слово относится к раз­говорному стилю языка, другая говорит о принадлеж­ности его к высокому стилю. В печати были протесты против таких помет. Говорили, что они (особенно помета «разг.») дискредитируют слова, внушают неуважение к ним, боязнь их употреблять. Видели в этом и попытку превратить бескрайние просторы языка в «языковой пятачок».

Так ли это? Помета «разг.» обозначает как раз, что слово стилистически не бесцветно, она напоминает: это слово особое, «окрашенное», употреблять его надо не всюду, не всякий раз, а с толком, когда нужна именно такая окраска речи. Слово с пометой «высок.» имеет свою область применения, оно тоже окрашено.

Что будет, если этих помет в словарях не окажется? Многие и без словаря знают, какие слова разговорные. Им это подсказывает чутье языка (т. е. языковый опыт). Но многие будут сбивчиво, стилистически необосно­ванно использовать эти слова. Все ли чувствуют, пони­мают, что восьмерка — слово разговорное? Учитель может сказать ученику: «Поправьте восьмерку, она у вас небрежно написана». Но в научном трактате это слово неуместно '. Забвение того, что разговорные слова именно разговорные, приведет к ущербу и для выра­зительности речи (их станут употреблять как нейтраль­ные, стилистически «бесцветные» слова), и для ее упо­рядоченности. Возникнет хаос: одни будут использовать эти слова как окрашенные; они помнят, что восьмерка, в отличие от восемь, необычное слово. Другие привык­нут видеть в разговорных словах простые дублеты слов неразговорных. Отсюда несогласованность в речи говорящего — слушающего. Они по-разному оценивают слова, поэтому по-разному оценивают речь; у них воз­никает речевой разлад. Устранили нормативность (от­казались от помет, т. е. от общеобязательной стилисти­ческой оценки слов) — нанесли урон и выразительности речи. Одно с другим прочно связано: норма и вырази­тельность. Общество заботится и о строгой упорядочен­ности литературной речи, и о том, чтобы не были стес­нены ее выразительные возможности. Нельзя забыть ни о той, ни о другой задаче.

Пуристы думают только о сохранении строгой тра­диционной упорядоченности в языке. Появление нового слова, оборота, выражения ими сразу и безоговорочно отвергается; новшества кажутся им разрушающими закономерность, целостность, гармоничность отношений в языке. Другие, наоборот, радостно приветствуют вся­кую новинку; по их мнению, все, что появляется в речи, создает новую выразительность и должно быть узако­нено языком. Они не замечают, что нередко какое- нибудь неожиданно хлесткое словечко бывает вырази­тельно только несколько дней, а потом становится обузой для большинства говорящих, что иная новинка, пусть даже с первого взгляда выразительная, несет с собой вульгарность, цинизм, грубость.

Заботиться о языке — значит не быть ни пуристом, ни бесшабашным хвалителем всякого новшества. Дело не в «умеренности и аккуратности» оценок, а в языковом вкусе, его широте и — одновременно — строгости. От­дельный человек в своих оценках нередко ошибается, но язык — наше общее дело, и общественное мнение бывает в конце концов справедливым. Оно принимает все подлинно ценное.

Явления культуры хрупки и уязвимы. Они требуют охраны и попечения о них. Бережного отношения тре­бует и язык. И общество сознательно заботится о нем. Сознательная забота о языке называется кодифика­цией языка.

Кодификация, объясняет словарь, значит упорядо­чение, приведение в единство, в систему, в целостный непротиворечивый свод (кодекс). В языке кодифика­ция — тоже приведение в единство, в порядок, отвер­жение всего чуждого литературному языку и приятие всего, что его обогащает.

Средства кодификации — это словари, справочники по языку, учебники для средней школы, научные лингви­стические исследования, устанавливающие норму. И только? Нет, еще: 'пример людей, безукоризненно владеющих русской речью (талантливых писателей, ученых, журналистов, артистов, дикторов); произве­дений — художественных, научных, публицистических,— обладающих высоким общественным (и культурным) авторитетом. Предположим, что я хочу сказать берегёт, но: люди, которых я считаю культурно-авторитетными, так не говорят; по радио такую форму не употребляют; в школе так говорить отучивают; у И. С. Тургенева, А. А. Блока, М. М. Пришвина и других русских писате­лей, в газетах и журналах такая форма не встречается. Я отказываюсь от намерения сказать берегёт. Так уста­навливается кодекс литературных норм.

В качестве кодификаторов (тех, кто бережет досто­инство литературного языка) выступают: ученый-язы­ковед, писатель, журналист, общественный деятель, диктор радио и телевидения, артист, учитель, препода­ватель вуза, редактор, корректор, врач (в разговоре с больным), инженер (в разговоре с рабочими и инжене­рами) — и каждый из нас. Каждый, кто владеет лите­ратурным языком,— пример (положительный или отри­цательный) для других, образец, к которому они хотят приблизиться или от которого отталкиваются («Семен Семенович говорит берегёт, но он малокультурен, сер, невежда, я так говорить не буду»). Каждый из нас отве­чает за судьбу русского литературного языка.

Итак, литературный язык, это: 1) язык общенарод­ной культуры; 2) язык общения культурных людей; 3) в отличие от диалектов и городского просторечия это язык, имеющий твердые нормы, о сохранности которых заботится все общество.

Эта характеристика относится к современному рус­скому литературному языку. Исторически же само поня­тие литературности языка изменчиво. Некоторые из дан­ных характеристик не относятся, например, к русскому литературному языку XVII в.

§ 2. СОВРЕМЕННЫЙ ЯЗЫК

Мы будем изучать современный язык. А что значит: современный? По отношению к русскому языку этот термин употребляется в двух значениях: 1) современ­ный — язык от эпохи Пушкина до наших дней; 2) совре­менный — язык середины и второй половины XX в.

Когда мы читаем произведения А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и их современников, мы воспри­нимаем их язык как свой, родной. Переводчики нам не нужны. Речевое общение сохраняет свою непосред­ственность, это — прямое общение. Поэтому вполне реален, имеет объективное существование современный русский язык от эпохи Пушкина до наших дней.

Но тем не менее от эпохи Пушкина до нашей прошло полтораста лет. За это время язык изменился; измени­лись некоторые произносительные и грамматические нормы, стало иным значение некоторых слов, лексика значительно пополнилась. «В пушкинском словаре сло­во «пар» встречается в значении тумана да дымки над костром. А «век пара» неотвратимо приближался» (Н. Атаров).

Хотя язык Пушкина мы понимаем, но в некоторых случаях уже нужны комментарии и разъяснения.

Возьмем начало «Евгения Онегина»: Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог...

Современный читатель может так понять эти строки: Онегин с похвалой думает о своем дядюшке: и человек он честный, и уважать себя заставил (странно, что он это как-то смог сделать во время болезни)... Правда, такое любовно-патриархальное отношение к родственникам (духовно явно не близким Онегину) противоречит ха­рактеру героя. Ну, наверное, такой сложный характер...

Нужны разъяснения. Первую главу «Евгения Оне­гина» А. С. Пушкин писал в 1823 г. У всех была в памяти басня И. А. Крылова «Осел и мужик» (1819), которая начиналась словами: Осел был самых честных правил... Эту фразу и вспоминал читатель 1-й строфы «Евгения Онегина». Со временем острота совпадения с крылов- ской басней потускнела; выражение Крылова про осла не стало крылатым — и современный читатель готов ироническую похвалу, которой начинается «Евгений Онегин», принять всерьез.

Когда не в шутку занемог...

Когда здесь использовано в значении если. Сейчас такое значение союза когда тоже известно, но мало­употребительно; можно и не догадаться об условном значении, которое он вносит в предложение. А все предложение значит: «Если дядя действительно серьез­но заболел, то, пожалуй, нужно показывать, что ува­жаешь его...». Такое понимание начала строфы нахо­дится в согласии с продолжением рассказа: Вздыхать н думать про себя: Когда же черт возьмет тебя...

Слова Онегина, которыми начинается роман, вовсе не благонамеренная похвала дядюшке, а ироническая (и даже отчасти циничная) его характеристика; с дру­гой стороны,— это и характеристика самого Онегина, которая ладит с тем, что мы узнаем о нем из первой главы романа. Мы могли и не уловить этого, потому что язык Пушкина в некоторых своих деталях уже не совсем наш язык.

При поверхностном чтении ускользает, что смысл ряда слов в пушкинских произведениях не всегда тот, к какому мы привыкли в нашем языке. «В значении целого ряда слов, представляющих собой сложные образования из двух основ, например великодушие, малодушие, добросовестный и другие, первоначально заметно проступало значение каждой основы, и общее значение сложного слова представлялось как бы чле­нимым, состоящим из суммы значений двух частей. Можно сказать, что слово великодушие в своем перво­начальном значении было очень близко к понятию «величие души», проявляющемуся в способности к самопожертвованию, в мужестве, крепости, силе духа. Малодушие, наоборот, означало «свойство человека с мелкой, маленькой душой, ничтожного по своим моральным качествам». Именно в этом старом значении употребляет это слово Сумароков:

В великодушии геройство состоит;

А без него оно имеет ложный вид.

В таком же значении употребляется это слово и в следующем контексте из «Рославлева» Пушкина, где пленный офицер наполеоновской армии, потрясенный силой духа русского народа... патетически восклицает: «Ужасное, варварское великодушие! Теперь все решено: ваше отечество вышло из опасности; но что будет с на­ми, что будет с нашим императором...»

В производных образованиях от этого слова мы обнаруживаем ту же членимость значения. В «Капитан­ской дочке» Пушкин описывает мужественное поведение коменданта Белогорской крепости Ивана Кузьмича и гарнизонного поручика Ивана Игнатьевича, отказав­шихся присягнуть Пугачеву несмотря на то, что этот отказ должен был повлечь за собой их смерть. «Очередь была за мною,— говорит Гринев.— Я глядел смело на Пугачева, готовясь повторить ответ великодушных моих товарищей». Здесь великодушный выступает в значе­нии: обладающий высокими моральными качествами — величием души, способный к самопожертвованию, му­жественный, храбрый. Слово малодушие у Пушкина тоже употребляется в старом значении: ничтожность, мелкость души. -«На основе этих первоначально члени­мых значений,— пишет И. С. Ильинская,— впослед­ствии развиваются другие, уже не членимые по смыслу значения, существующие некоторое время наряду со старыми, а потом вытесняющие их. Великодушие впо­следствии стало означать и теперь означает «свойство характера, заключающееся в уступчивости, снисходи­тельности, отсутствии злопамятства» (в порыве велико­душия он простил ему все обиды), где понятие «величия души» совершенно стерто. То же можно сказать и о малодушии, которое значит «трусость, безволие, нере­шительность». Процесс утраты сложными словами ста­рых членимых по смыслу значений коснулся многих сложных слов»

Итак, между языком наших дней и языком эпохи Пушкина легла история в 150 лет. Изменился словарный состав, у слов появились новые значения и были утра­чены старые (в связи с этим сложные слова преврати­лись в простые), стали несколько иными произноситель­ные и грамматические формы. Поэтому вполне оправ­дано и второе понимание слов «современный русский язык» — язык середины и второй половины XX в.

В этой книге (и вообще в курсе современного рус­ского языка, который читается в вузах) описывается именно русский язык середины и второй половины XX в. Однако в тех многочисленных случаях, когда нормы современности и нормы Пушкинской эпохи совпадают, приводятся примеры из произведений Пушкина и других писателей XIX и начала XX в.

§ 3. РУССКИЙ язык

Самое понятное слово в сочетании современный русский литературный язык — слово русский. Это язык, созданный русским народом, тот, на котором он строит свою культуру; для русского человека он — родной язык.

До XIV в. существовал древнерусский язык как общий язык предков украинцев, белорусов и русских. В XIV в. произошло разделение этого восточнославян­ского языка (в связи с формированием русской, бело­русской и украинской наций), и с этих пор существует русский язык как язык русского народа.

В. И. Даль сказал (в ответ на предположение, не датчанин ли он): «Кто на каком языке думает, тот к той нации и принадлежит. Я думаю по-русски». Это содержательная, верная формулировка; но в XX в. она верна не во всех случаях. Многие советские люди вла­деют и русским, и каким-либо другим национальным языком. Русский язык в СССР стал для части населения одним из двух родных. Татарский поэт Ахмед Ерикеев в стихотворении «Два крыла» говорит:

...Коню бывает всадник благодарен, Захлебываясь ветром на скаку. Вот так и я — мечтательный татарин Родному благодарен языку.

Люблю его!

И ярким мне, и сочным Он кажется, прошедший сквозь века. Звучи на языке моем восточном Из-под пера летящая строка! Кто путь забыл к родительскому дому, Тот не заслужит сам любви большой. Кто равнодушен к языку родному, Тот и к чужому холоден душой. Мне два крыла вручила не природа, На них парю я каждый час и миг: Одно — язык татарского народа, Второе — русский пламенный язык '.

Значит, формула Даля, верная в основном и для нашего времени, нуждается в уточнении: в наши дни русский язык является родным не только для русских людей. Есть украинцы, армяне, таджики, татары, удмурты (и т. д.), которые владеют русским языком как одним из двух (в равной степени) родных, но считают себя принадлежащими к украинскому, армянскому, таджик­скому, татарскому, удмуртскому (и т. д.) народу.

Русский язык стал родным не только для русского народа.

§ 4. РУССКИЙ ЯЗЫК В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ

Академик В. В. Виноградов писал: «Можно пола­гать, что сейчас в мире в той или иной мере владеют русским языком около полумиллиарда человек (из них для 150 млн.— это родной язык)» .

При переписи, проведенной в нашей стране в 1979 г., «назвали родным русский язык 153,5 миллиона человек (при переписи 1970 года — 141,8 миллиона), из них — 137,2 миллиона русских и 16,3 — других националь­ностей. Кроме того, 61,3 миллиона человек заявили, что они свободно владеют русским языком в качестве вто­рого языка (в 1970 году — 41,9 миллиона человек)»^[3].

В. И. Ленин писал: «...мы, разумеется, стоим за то, чтобы каждый житель России имел возможность на­учиться великому русскому языку.

Мы не хотим только одного: элемента принудитель­ности. Мы не хотим загонять в рай дубиной. Ибо, сколь­ко красивых фраз о «культуре» вы ни сказали бы, обяза­тельный государственный язык сопряжен с принужде­нием, вколачиванием... А принудительность (палка) приведет только к одному: она затруднит великому и могучему русскому языку доступ в другие националь­ные группы» '. В Советском Союзе русский язык в ре­зультате свободного распространения между разными национальностями стал одним из языков межнацио­нального общения.

Приобщение к культурным ценностям русского наро­да происходит при помощи русского языка: огромное количество людей читает Пушкина, русских классиков, советских русских писателей в подлиннике. Нанайский писатель Петр Киле рассказывает в повести «Птицы поют в одиночестве»:

Одно стихотворение Пушкина я открыл в шестом классе, вернее, Ленка открыла его мне. Она, наверное, сама была ошеломлена сти­хами «Я вас любнл, любовь еще, быть может...». Горячо сказала: «Филипп!» Я взял у нее Пушкина и долго повторял: «Я вас любил...»

А в восьмом классе я говорил: «Боже мой, Пушкин!» — бегая по дому. Кошка пряталась за печку и следила за мной своими вер­тикальными зрачками. Я ронял книгу н, закрывая глаза, падал на пол, на медвежью шкуру — в пустыне мрачной я влачился... Явился шести­крылый серафим, и что он сделал со мной?

Моих ушей коснулся он,— И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье...

Я принимался читать «Евгения Онегина» вслух. Дени пришла из магазина, я читаю. Дени сварила ужин, я читаю. Дени ставит на стол поздний ужнн...

— Это столько тебе учить наизусть, нэку?

— Нет, Дени! Спасибо, есть мне не хочется!

— Ешь, ешь, Филипп! Оставлять еду нельзя, не будет тебе счастья.

— «Подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя!» Дени, быть по-твоему! И я буду счастлив?

Я говорю ей по-русски. Дени все понимает, хотя отвечает мне на родном языке:

— Не убьешь человека, чужого не возьмешь, лентяем не бу­дешь — будешь хорошим человеком. А счастливым...— Дени качает головой.

— Нет, Дени я теперь хороший! Я теперь счастливый.

Русский язык в настоящее время стал мировым языком.

Организацией Объединенных Наций признано С офи­циальных мировых языков, среди них русский (а также английский, французский, испанский, китайский, араб­ский). Строительство социализма в Советском Союзе, создание нового общества, успехи науки, техники и искусства, экономическая жизнь — все это стало стиму­лом распространения русского языка во всем мире.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Ленин В. И. Об очистке русского языка II Поли. собр. соч. Т. 40.

Виноградов В. В. Великий русский язык. М., 1945.

СТИЛИ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

§ 5. ЧЛЕНЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА И СТИЛИ

Современный русский литературный язык не похож на однообразную плоскую равнину. Его «ландшафт» сложнее: есть горы, холмы, есть спуски в долину, в пой­мы рек. Если говорить не метафорически, а прямо, то современный русский литературный язык стилистически расчленен. Одни слова имеют высокую, торжественную окраску, другие — разговорную. Наконец, очень многие слова стилистически прозрачны, они не имеют окраски: я, ты, он, быть, идти, думать, читать, работать, мать, отец, дом, жизнь, человек, цветы, дерево, лицо, ясень, радость, мысль, смелость, большой, синий, хороший и т. д.

Стилистически разграничены не только слова, но и синтаксические конструкции. Примеры: Я позабыл, что надо отправить письмо (нейтр.).— А я и позабудь, что письмо-то отправить надо (разг.); Это неизбежно, ибо таково веление истории (высок.).— Этого нельзя избе­жать, потому что так требует история (нейтр.). В по­следнем случае союзы ибо — потому что — синтаксиче­ское средство, помогающее создать стилистический контраст. Огромное большинство грамматических кон­струкций принадлежит нейтральному стилю.

«...Ломоносовская „теория трех штилей",— писал А. А. Реформатский,— заключает в себе очень важное теоретическое зерно: стили речи соотносительны, и лю­бой стиль прежде всего соотнесен с нейтральным, нуле­вым; прочие стили расходятся от этого нейтрального в противоположные стороны: одни с «коэффициентом» плюс как „высокие", другие с «коэффициентом» минус как „низкие" (ср. нейтральное есть, высокое вкушать и низкое жрать и т. п.)» '.

Каждое разграничение в языке имеет смысл, оно что-то обозначает. Каков смысл стилистических разгра­ничений? Этот смысл сложен. Во-первых, с помощью стилистических разграничений передается отношение говорящего к его речи. Может быть, эта речь имеет всеобщее значение (она обращена к народу), эпохаль­ное (к истории) и даже «вселенское» значение. Но речь может быть и непритязательной, говорящий предназ­начает ее для немногих лиц, и только для них она инте­ресна, только сейчас и здесь.

-Автор статьи раздает ее оттиски нескольким своим товарищам по работе и говорит: Я пришел к вам, чтобы вручить свой труд... И сам говорящий, и его слушатели поняли, что речь не соответствует обстоятельствам, в этих условиях уместны были бы более скромные, более непритязательные слова: о простом деле не стоит гово­рить так торжественно и высоко. Уместен был бы нейт­ральный стиль: Я хочу подарить вам свою статью... Или даже несколько сниженный, разговорный: Вот — написал, хорошо ли, плохо ли, не знаю, прочитайте и скажите.

Следовательно, в стилистических разграничениях выражается отношение говорящего к речи: она оцени­вается им как имеющая большое, даже всеобщее значе­ние или как речь более «ограниченного пользования», для сравнительно ограниченного круга лиц, не претен­дующая на эпохальность.

Но из этого разграничения вытекает другое. Все­народная речь звучит в дни торжеств, праздников, в дни всеобщего ликования. Поэтому языковые единицы, принадлежащие высокому стилю, имеют, во-вторых, оттенок праздничности, торжественности. В них отра­зилась сама ситуация, в которой они употребляются. В приведенном примере (чтобы вручить...) неловкость и в том, что говорящий заранее уверен, что он принес с собой праздник для всех, даря книгу. Однако это уже второе, производное значение высокого стиля. Главным является первое. Это доказывается тем, что есть слова

' Реформатский А. А. Введение в языковедение. М., 1967. С. 144— высокого стиля (и их даже немало), которые лишены духа праздничности, торжественности. Например, высо­кий союз ибо никакой праздничности сам по себе не несет.

Высокий стиль уместен и в дни скорби; при этом он сохраняет свою торжественность, но, конечно, не празд­ничность.

Речь в разговорном стиле — это будничная речь. От этого она не становится плохой: будни имеют свое обаяние. В примере, приведенном выше (чтобы вру­чить...), как раз разговорный стиль оказался хорошим и вполне уместным, а высокий стиль — плохим, претен­циозным. Следовательно, разговорный стиль имеет (в качестве второго, производного) значение речи по­вседневной, непраздничной.

Наконец, в-третьих, сам объект называния может окрашиваться по-разному в разных стилях. В ряду слов: очи (высок.) — глаза (нейтр.) — гляделки (разг. или прост.) — сами объекты представляются разными. Сло­во очи вызывает иные представления о называемом объекте, чем слово гляделки. Очи красивее, чем глядел­ки. С другой стороны, очи не просто «орган зрения», а «зеркало души», уста — это не «орган приема пищи», а «источник речей премудрых» '. И приведенный пример (чтобы вручить...) можно понять так: реплика оказа­лась неудачной, потому что в ней действие получило более высокую оценку, чем оно заслуживало.

Однако и эта черта вторична, т. е. охватывает не все стилистически окрашенные слова. Да, действительно, большинство высоких слов обозначают объекты, кото­рые оцениваются положительно (Отчизна, очи, дерзно­венно), но есть и такие высокие слова, объект которых либо никак не оценивается, либо оценивается отрица­тельно (тиран, презренный, исчадие зла).

Поэтому основное значение стилистических разли­чий надо видеть в том, что сама речь может оцениваться как важная, существенная для всех (или многих) или, наоборот, как имеющая значение только ограниченное: здесь, сейчас, для присутствующих. Метонимически эти различия переносятся и на объект речи, на то, что называется; сами предметы, обозначаемые средствами высокого и разговорного стиля, могут представляться различными. И, как уже было сказано, в высоком стиле

' Реформатский А. А. Введение в языковедение. С. 92.

может быть запечатлена торжественность, характерная для обстановки, в которой бывает уместна речь высо­кого стиля; неторжественность, повседневность (не в по­рицательном смысле) запечатлена в стиле разговор­ном. Таковы те смыслы, которые передают с помощью стилистических разграничений.

Нейтральные языковые единицы характеризуются тем, что они уместны в любой речи. Они не имеют тех красок, тех стилистических смыслов, которые свойствен­ны высокому и разговорному стилям. Ни один текст (письменный, устный) нельзя создать средствами толь­ко одних окрашенных единиц. В любом тексте боль­шинство слов и синтаксических конструкций — нейт­рального стиля. Окрашенные единицы вводятся в среду нейтральных единиц,— и тогда мы воспринимаем весь текст как высокий или разговорный по стилю. Стакан чаю — это вода, слегка окрашенная чаем, но это не «стакан воды», а именно «стакан чаю». Так и высокий (или разговорный) текст: большинство его единиц — неокрашенные, нейтральные, окраску придают немногие высокие (или в другом случае — разговорные) слова.

Запомним: с помощью стилистической градации высокий — нейтральный — разговорный стиль оценивается сама речь; это — основа стили­стических разграничений.

§ 6. ЯЗЫКОВЫЕ ЖАНРЫ

Существуют не только стилистически противопо­ставленные единицы языка, но и языковые законы их использования. Если просмотреть на нескольких стра­ницах словаря слова с пометой «разг.» и «высок.», то сразу можио заметить, что высоких слов значительно меньше, чем разговорных. Это отражает норму совре­менного литературного языка: в тексте (письменном или устном) может быть много разговорных слов, и это не претит современному языковому вкусу. Наоборот, слова высокого стиля должны употребляться скупо, чтобы не вызвать впечатления нарочитой экзальтации или неискренности. Таков вкус времени, отразившийся в речи и в законах употребления языковых единиц.

На площадях Малоярославца н Можайска я вндел святые моги­лы: здесь похоронены храбрецы, участвовавшие в освобождении этих городов. Пройдут годы. Забудутся страшные месяцы войны. Люди отстроят новые города, новые школы, новые клубы. Красивей, больше прежних станут наши города. В сердце освобожденных городов останутся дорогие памятники. И мать, показав ребенку на цоколь с начертанными именами, скажет: «Вот, Петя, кто тебя спас...» И в поле колхозницы почтут одинокую могнлу красноармейца. Вокруг нее расступятся колосья. Ее не тронет время...

Нашн бойцы, павшие на поле брани, победили не только врага, онн победили смерть. Они погибли за близких, за друзей, за свою маленькую деревню и за нашу необъятную страну. У сирот найдутся матери — все женщины России. У погибших бездетных будут потом­ки — весь русский народ (И. Г. Эренбург).

В этом тексте немного торжественных слов, но их достаточно, чтобы передать чувство скорби, благодар­ности и высокой печали.

Текст может состоять из единиц нейтрального стиля и из единиц разговорного стиля; может состоять из единиц нейтрального стиля и из единиц высокого стиля. Встречаются тексты из одних только единиц нейтраль­ного стиля, но они редки.

Есть устойчивые в данную эпоху типы совмещения в одном тексте окрашенных языковых единиц. Такие типы называются стилистическими жанрами. В совре­менную эпоху мы встречаем такие стилистические жан­ры: художественное повествование, научное исследова­ние, газетная информация, шутливый бытовой диалог, басня, лирическое стихотворение, доклад на научной конференции, фельетон, протокол собрания, заявление в учреждение, реклама, отчет о работе, разговор между продавцом и покупателем в магазине, рассказ друзьям о каком-нибудь событии, журналистское интервью, научно-популярное изложение теории, путеводитель И т. д.

Эти жанры принадлежат не только речи, но и языку. Сами законы сочетания разных окрашенных слов в пре­делах каждого жанра (что допустимо и что — нет, или допустимо как особый случай, какая возможна насы­щенность текста данными окрашенными единицами, как они должны быть введены в текст и т. д.) в известной степени стабильны в каждую эпоху, они характеризуют не только данный текст, но и жанр в целом. Поэтому такие законы имеют не только речевой, но и языковой характер '.

' О понятиях язык и речь см.: Реформатский А. А. Введение в языковедение. С. 32— 37; см. еще важное разъяснение: «Языком можно владеть н о языке можно думать, но ни видеть, нн осязать язык нельзя. Его нельзя и слышать в прямом перцептивном значении этого слова» (Реформатский А. А. Дихотомическая классификация диф­ференциальных признаков и фонематическая модель языка Ц Вопро-

Языковые жанры и те, которые изучает литературо­ведение, не совпадают друг с другом. Например, литера­туровед различает рассказ и повесть — для языковеда это один жанр: художественное повествование. Нет собственно языковых (притом типизированных) отли­чий, чтобы противопоставить рассказ повести. И даже в тех случаях, когда жанр выделяется и с лингвистиче­ских, и с литературоведческих позиций, для языковеда важно в нем устойчивое, выходящее за рамки личного творчества, общеязыковое, а для литературоведа — индивидуальное, то, что в данном тексте создает един­ство данной образной системы и ее данного художест­венного выражения.

Вот жанр семейного письма:

Друзья мои тунгусы! Был ли у Вас дождь, когда Иван вернулся из Лавры? В Ярославле лупил такой дождь, что пришлось облечься в кожаный хитон. Первое впечатление Волги было отравлено дождем, заплаканными окнами каюты и мокрым иосом Гурляида, который вышел на вокзал встретить меия. (...)

На пароходе я первым долгом дал волю своему таланту, т. е. лег спать. Проснувшись, узрел солнце. Волга недурна; заливные луга, залитые солнцем монастыри, белые церкви; раздолье удивительное; куда ни взглянешь, всюду удобно сесть и начать удить. На берегу бродят классные дамы и щиплют зеленую травку, слышится изредка пастушеский рожок. Над водой носятся белые чайки, похожие на младшую Дришку. (...>

Самое худшее на пароходе — это обед. Сообщаю меню с сохране­нием орфографии: щи зеле, сосиськи с капу, севрюшка фры, кошка, запеканка; кошка оказалась кашкой... После корнеевского сантурин- ского у меия завалило все иутро...

Кострома хороший город. Видел я Плес, в котором жил томный Левитан; видел Кинешму, где гулял по бульвару и наблюдал местных шпаков.

Холодновато и скучновато, но в общем занятно...

Возьмите у Дришки Фофанова. Кундасовой отдашьте француз­ский атлас и путешествие Дарвина, стоящее на полке.

Ну, оставайтесь здоровы и благополучны (А. П. Чехов).

Языковой жанр семейного письма выражен очень ярко. Характерны такие черты: лексика разговорного стиля (лупил — о дожде, недурна, холодновато и т. д.), изредка просторечные слова (завалило все нутро) много шутливых переносных значений, ироническое употребление высоких слов (облечься, узрел), включе­ние слов семейного языка (отдашьте — так говорила в детстве М. П. Чехова, Дришка — семейная форма имени Дарья), введение фрагментов иных языковых систем (меню), преобладание простых синтаксических конструкций (нет особенно расчлененных предложений, с глубокой «синтаксической перспективой»), очень уме­ренное использование причастных и деепричастных обо­ротов.

Как видно, разные языковые жанры характеризуют­ся не только разным использованием слов высокого или разговорного стиля, но и рядом других особенностей. В них по-разному представлены приметы функциональ­ных разновидностей языка. Что же называют функцио­нальными разновидностями языка?

Некоторые жанры обнаруживают языковую бли­зость. Так, например, похожи друг на друга нотариаль­ный акт, хозяйственный договор, протокол собрания, официальное уведомление. Характерной особенностью этих жанров является использование лексики, связан­ной с определенной областью человеческой деятель­ности, частое применение грамматических (прежде все­го синтаксических) особенностей, уместных именно в текстах, предназначенных для данной области. Все эти приметы составляют отличительные черты деловой раз­новидности современного русского языка. Она характе­ризуется не только тем, что в ней уместно, но и тем, что в ней, как правило, отсутствует: исключены слова разго­ворного стиля (голубчик, тютелька в тютельку, Ваню­ша, засеменил), совершенно неуместны высокие, торже­ственные слова, неупотребительны эмоциональные сред­ства языка (ах, эх, глазки, носик, беленький, синий- синий, наисквернейший, а я и позабудь про этот дого­вор).

Функциональные разновидности языка выделяются путем обобщения тех признаков, которые имеет опреде­ленная группа языковых жанров. Можно по-разному группировать языковые жанры, поэтому у разных иссле­дователей неодинаков набор функциональных разно­видностей языка. Чаще всего различают такие функцио­нальные разновидности: деловая, публицистическая, научная и научно-популярная, информационная (на­пример, газетная хроника), бытовая (например, раз­говор на повседневные, бытовые темы).

§ 7. ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ЯЗЫКОВЫХ ЖАНРОВ

Языковые жанры не изолированы друг от друга. Часто текст, имеющий основные признаки одного стиля, включает также и особенности другого.

А. К. Гастев, поэт и создатель Института научной организации труда, написал инструкцию «Как надо работать». Приведем отрывки из нее:

Вот первые основания для всякого труда:

1. Прежде, чем браться за работу, надо всю ее продумать, про­думать так, чтобы в голове окончательно сложилась модель готовой работы и весь порядок трудовых приемов. Если все до конца проду­мать нельзя, то продумать главные вехи, а первые части продумать досконально.

2. Не браться за работу, пока не приготовлен весь рабочий инструмент и все приспособления для работы.

3. На рабочем месте (станок, верстак, стол, пол, земля) не должно быть ничего лишнего, чтобы попусту не тыкаться, не суетиться и не искать нужного среди ненужного.

4. ...За работу никогда не надо браться круто, сразу, ие срывать­ся с места, а входить в работу исподволь. Голова и тело потом сразу разойдутся и заработают: а если приняться сразу, то скоро и себя, как говорится, зарежешь, и работу «запорешь». После крутого началь­ного порыва работник скоро слабеет, и сам будет испытывать уста­лость, и работу будет портить...

Есть очень дурная привычка — после удачного выполнения ра­боты сейчас же ее показать; вот тут обязательно надо «вытерпеть», так сказать, привыкнуть к успеху, смять свое удовлетворение, сделать его внутренним, а то в другой раз, в случае неудачи, получится «отрав­ление» воли, и работа опротивеет.

По основным, характерным чертам — это жанр инст­рукции. Отсюда — инфинитив со значением повеления, использование придаточных предложений условных, а также других грамматических конструкций, имеющих значение условия (в случае неудачи), широкое употреб­ление предложений с обобщенным (и потому неназван­ным) субъектом, ввод — правда, очень умеренный — рабочей терминологии (станок, верстак). Но есть и чер­ты необычные для инструкции и обычные для художест­венной речи: эмоциональная разговорность лексики

0«2

(попусту не тыкаться, не срываться с места), слова с необычными переносными значениями [«отравление» воли, (удачу) надо «вытерпеть»], эпитеты (крутой по­рыв). Жанр инструкции взаимодействует с жанром художественного повествования.

Пока исследование сосредоточено на типических чертах взаимодействующих языковых жанров и на таких взаимодействиях, которые характерны для языка определенной эпохи, оно остается в пределах языко­знания.

Раздел лингвистики, который ведает этой проблема­тикой, называется стилистикой текста. Текст для лингвистической стилистики интересен тем, что он позволяет понять законы построения языковых (устой­чиво-определенных) жанров и законы их типического взаимодействия.

Взаимовлияние воззваний, инструкций, приказов, манифестов и поэтических жанров типично для языка 20—30-х годов нашего века (вспомним «Приказы по армии-искусств» В. В. Маяковского, «Пачки ордеров» А. К. Гастева, «Декларацию поэтических прав» И. Л. Сель- винского и — деловые бумаги А. В. Луначарского, инст­рукции А. К. Гастева, распоряжения по театру Е. Б. Вах­тангова). Как типическое в языке данной эпохи, это взаимодействие — в поле зрения языковеда.

Другая, уже не лингвистическая задача — понять текст в его неповторимом своеобразии и индивидуаль­ной целостности. Это — задача литературоведения.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Стили языка:

Сухотин А. М. Стилистика лингвистическая Ц Литературная энциклопедия. М., 1937. Т. 9.

Реформатский А. А. Введение в языковедение [1947] М., 1967. С. 144—147.

Щерба Л. В. Современный русский литературный язык [1939] Ц Избр. работы по русскому языку. М.. 1957.

Функциональные разновидности языка:

Гвоздев А. И. Очерки по стилистике русского языка [1952]. М„ 1965. С. 60—109.

Кожина М. Н. Стилистика русского языка. М., 1977. С. 157—218.

Лесскис Г. А. Функциональная дифференциация стилей Ц Рус­ский язык в национальной школе. 1970. № 3.

Мурат В. П. Об основных проблемах стилистики: Материалы к курсам общего языкознания. М., 1957.

' Здесь и далее в квадратных скобках — дата первой публикации (или написания, если публикация вышла посмертно).

ЯЗЫК ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

§ 8. СПЕЦИФИКА ЯЗЫКА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Часто язык художественной литературы считают особой функциональной разновидностью языка — наря­ду с деловым, научным, публицистическим и т. д. Но такое мнение неверно. Язык деловых документов, науч­ных трудов (и т. д.) и язык художественной прозы и поэзии нельзя рассматривать как явления одного по­рядка. Художественная проза (а в наше время — и поэзия) не имеет того лексического «набора», который отличает одну функциональную разновидность от дру­гой, не имеет и специфических примет в области грам­матики. Сравнивая произведения разных писателей, нельзя не прийти к выводу, что различия между ними могут быть исключительно велики, что никаких ограни­чений в использовании средств языка здесь нет.

«Ограничение» есть, но чисто творческое, не связан­ное с использованием тех или иных ресурсов языка: все в произведении должно быть художественно целесо­образно. При этом условии писатель свободно поль­зуется и особенностями бытовой речи, и научной, и деловой, и публицистической — любыми средствами языка.

Особенность языка художественной литературы не в том, что он использует какие-то специфические сред­ства — слова и грамматические конструкции, свойст­венные только ему. Наоборот: специфика языка худо­жественной литературы в том, что он — «открытая система», ничем не ограничен в использовании любых языковых возможностей. Не только те лексические и грамматические особенности, которые характерны для деловой, публицистической, научной речи, но и особен­ности нелитературной речи — диалектной, простореч­ной, жаргонной — могут быть приняты художественным текстом и органически усвоены им.

С другой стороны, язык художественной литературы особенно строг в отношении нормы, более требователь­но, более чутко оберегает ее. И в этом тоже специфика художественного языка — речи ^[4]. Как могут сочетаться такие противоположные свойства: с одной стороны, полная терпимость не только ко всем литературным разновидностям языка — речи, но даже и к нелитера­турной речи, с другой стороны, особо строгое, требова­тельное соблюдение норм? Это надо рассмотреть.

§ 9. НОРМА И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ РЕЧЬ

Художественная речь считается с большим числом запретов, чем обычная, она учитывает большее число законов отбора.

Более требовательное отношение к норме можно показать на таких примерах. Родовые различия у суще­ствительных неодушевленных семантически пусты — с ними не связываются никакие смысловые различия. Но если в стихотворении (или в песне) говорится о березке и клене, то березка — девушка, а клен — юно­ша. В сказке могут разговаривать Ухват и Метла, и непременно Ухват изображает мужчину, Метла — жен­щину. Иван Павлович Яичница — персонаж «Женить­бы» Н. В. Гоголя; фамилия комична — ив значитель­ной степени потому, что пол персонажа и род существи­тельного яичница находятся в разладе. То, что давно спит в слове — род неодушевленных существитель­ных,— в художественной речи просыпается, оказывает­ся существенным, влияет на выбор слова. Если бы в сказке Ухвату была предназначена женская роль, норма художественной речи была бы нарушена, чита­тель остался бы недоволен.

В слове расстояние нет приставки рас- (для совре­менного русского языка). Ни одно из значений, которые имеет эта приставка в обычной речи, в этом слове неуместно. Если выделим приставку рас-, то вместе с этим обособим и корень -стой- или -стояний-, но и он окажется лишенным смысла: расстояние не то, что связано с действием стоять. В поэзии «мертвые» смыслы этой приставки оживают (и заставляют считаться с со­бой при выборе слова, т. е. влияют на норму употребле­ния слова):

Рас-стояние: версты, мили... Нас рас-ставили, рас-садили, Чтобы тихо себя вели, По двум разным концам земли.

Рас-стояние: версты, дали... Нас расклеили, распаяли, В две руки развели, распяв, И не знали, что это — сплав

Вдохновений и сухожилий... Не рассорили — рассорили, Расслоили...

Стена да ров. Расселили нас, как орлов — Заговорщиков: версты, дали... Не расстроили — растеряли. По трущобам земных широт Рассовали нас, как сирот.

Который уж — ну, который — март?! Разбили нас — как колоду карт!

(М. И. Цветаева) ^[5]

В обычной бытовой речи конь и лошадь синонимы, в большинстве контекстов они легко заменяют друг друга. Смысловые и стилистические оттенки между ними стерты, незначимы.

Не то в поэтической речи:

Куда ты скачешь, гордый коиь, И где опустишь ты копыта?

(А. С. Пушкин)

В этом тексте речь может идти только о коне — назвать его лошадью было бы неуместно. Те различия между словами, которые незначимы (или малозначимы) в бы­товой речи, становятся весомыми в речи художествен­ной и определяют выбор слова.

Итак, нормы художественной речи (или, по-другому, языка художественной литературы) строже, чем обыч­ные нормы. Они требуют, чтобы было принято во внима­ние то, что нормами нехудожественной речи не учиты­вается (значение рода неодушевленных существитель­ных, потенциальная членимость слова, тонкие смысло­вые и стилистические оттенки и многое другое).

Обратите внимание и на то, что наши требования к звучанию нехудожественной речи очень широки и неопределенны. Вряд ли кому-нибудь случалось отка­заться от того или иного высказывания из-за его звуко­вой невыразительности или недостаточной гармонич­ности. Между тем в художественной речи — особенно в поэзии, но также и в прозе — требования фонетиче­ского лада, звуковой выразительности очень высоки. Звук сам становится одним из средств изображения: Увалы хищной тишины, Шатанье сумерек нетрезвых,— Но льдин ножи обнажены И стук стоит зеленых лезвий.

Немолчный, алчный, скучный хрип, Тоскливый лязг и стук ножовый, И сталкивающихся глыб Скрежещущие пережевы.

(Б. Л. Пастернак)

К тем требованиям, которые предъявляет к слову всякая речь, художественная добавляет еще повышенные фоне­тические требования.

Языковая ткань в художественном произведении создается на основе гораздо более строгих требований, чем в художественной речи. Выбор этот труден и часто связан с «муками слова». Он всегда — творчество. Творчество, направленное на то, чтобы слово отвечало высоким нормам выразительности и подлинности.

§ 10. «ОТКРЫТОСТЬ» ХУДОЖЕСТВЕННОЙ РЕЧИ

В художественное произведение могут входить такие слова и даже грамматические особенности, которые находятся за пределами литературного языка и в неху­дожественной речи отвергаются.

Время заплетало дии, как ветер конскую гриву. Перед рождеством внезапно наступила оттепель; сутки шел дождь, с обдоиской горы по ерикам, шалая, неслась вода; на обнажившихся от снега мысах зазеленели прошлогодняя травка и мшистые плитняки мела; на Дону заедями пенились окраинцы, лед, трупно синея, вздувался. Невыра­зимо сладкий запах излучал оголенный чернозем. По Гетманскому шляху, по прошлогодним колесникам пузырилась вода. Свежими обвалами, рудными ранами зияли глинистые за хутором яры. Южный ветер нес с Чира томленые запахи травяного тлена, и в полдни на горизонте уже маячили, как весной, голубые, нежнейшие тени. По хутору около бугров высыпанной у плетней золы стояли рябые лужины. На гумнах оттаивала у скирдов земля, колола в нос прохо­жего приторная сладость подопревшей соломы. Днями по карнизам куреней с соломенных сосульчатых крыш стекала дегтярная вода, надрывно чекакали на плетнях сороки (...)

На второй день рождества взломало Дои. С мощным хрустом и скрежетом шел посредине стор. На берег, как сонные чудовищные рыбы, вылезали льдины. За Доном, понукаемые южным волнующим ветром, стремились в недвижном зыбком беге тополя (М. А. Шоло­хов).

В обычной, нехудожественной речи употребление диалектизмов ограничивается (например, в бытовой речи) или даже вовсе запрещается (в деловой речи, в публицистической, научной). Представим, что в от­рывке из «Тихого Дона» М. А. Шолохова нет диалект­ных слов, их заменили обычные литературные выраже­ния. Сразу ушла бы значительная часть той силы и подлинности, которой дышит текст. Слова эти художест­венно необходимы. И поэтому литературная речь их благодарно принимает — в этом именно тексте, где их присутствие эстетически ценно.

Художественная речь допускает любые отклонения от норм литературного языка, если эти отступления эстетически оправданы. И не всегда потому, что вводят­ся слова, обусловленные самой темой, материалом пове­ствования: говорится о донских казаках — вводятся «донские» слова, идет речь о жизни ученых — вводятся термины. Художественные причины, обусловливающие включение внелитературного материала, бесконечно разнообразны.

Приведем отрывок из «Голубой книги» М. М. Зощен­ко (книга состоит из коротких исторических новелл, а также рассказов о нашей современности).

...Однажды римский диктатор Сулла (83 год до нашей эры), захватив власть в свои руки, приказал истребить всех приверженцев своего врага и соперника Мария...

Он объявил, что за каждого убитого он заплатит по двенадцать тысяч динариев (около пяти тысяч рублей золотом).

Эта высокая цена столь подействовала на воображение граждан, что (история рассказывает) «убийцы ежечасно входили в дом Суллы, неся в руках отрубленные головы».

Мы приблизительно представляем себе, как это было. (...)

Раб почтительно докладывал:

— Там опять явились... с головой... Принимать, что ли?

— Зови.

Входит убийца, бережно держа в руках драгоценную ношу.

— Позволь! — говорит Сулла.— Ты чего принес? Это что?

— Обыкновенная-с голова... Как велели приказать...

— Велели... Да этой головы у меня и в списках-то нет. Это чья голова? Господин секретарь, будьте любезны посмотреть, что это за голова.

— Какая-то, видать, посторонняя голова,— говорит секретарь,— ие могу зиать... Голова неизвестного происхождения, видать отрезан­ная у какого-нибудь мужчины.

Убийца робко извинялся:

— Извиняюсь... Не на того, наверно, напоролся. Бывают, конечно, ошибки, ежели спешка. Возьмите тогда вот эту головку. Вот эта головка, без сомнения, правильная. Она у меня взята у одного сена­тора.

— Ну, вот это другое дело,— говорит Сулла, ставя в списках галочку против имени сенатора.— Дайте ему там двенадцать тысяч... Клади сюда голову. А эту забирай к черту. Ишь, зря отрезал у кого-то...

— Извиняюсь... подвернулся.

— Подвернулся... Это каждый настрижет у прохожих голов — денег не напасешься.

Убийца, получив деньги и захватив случайную голову, уходил, почтительно кланяясь своему патрону.

В общем, больше двух тысяч голов было доставлено Сулле в течение нескольких недель.

История бесстрастно добавляет, что никто не избег своей печаль­ной участи.

Сам М. М. Зощенко так объяснял, почему истори­ческие новеллы написаны языком современных писате­лю героев: в новеллах о современности действует обыва­тель, его язык сатирически демонстрируется; если бы исторические новеллы были написаны другим языком, то их стиль был бы приподнят, герои облагорожены, а Зощенко хотел показать в исторических деспотах и угнетателях того же обывателя, которого он осмеивал в современности. Так в новелле о Древнем Риме то там, то здесь является просторечное словцо нашей современ­ности.

Художественных мотивов, которые оправдывают введение нелитературного материала в художественный текст, бесконечно много. Лишь бы это введение было эстетически оправдано. Почему такая широта, такая «терпимость» художественного текста ничуть не расша­тывает его нормативной строгости? Потому что все отступления воспринимаются на фоне нормы, все они требуют максимально ясного чувства нормы. Чего при­нес, велели приказать, видать, извиняюсь, настрижет...

голов — все это только тогда смешно, художественно значимо и выразительно, если читатель чувствует, на­сколько это не совпадает с нормой. Поэтому «откры­тость» художественного текста воспитывает не пренеб­режение к норме, а умение ее ценить; без острого чутья общелитературной нормы нет полноценного вос­приятия экспрессивно-напряженных, образных текстов.

Героем литературного произведения может стать сам язык. Он показан, он выявлен в своих типических чертах, раскрыта его красота. В книгу новелл Б. В. Шер- гина включен рассказ о языке поморов:

Северный человек никогда непрочь побеседовать и с предметами неодушевленными:

— Ты упряма, печка, сухи дрова любишь. Машкнну печь только подсвети — сразу завоет, а у тебя плачут дрова-те... Дрова сыры, дак они... спят, ждут, чтобы еще накинули, а сухим дровам не надо угождать.

Вспомнив перед сном, что забыла загасить лучину, бабка бежит в кухню и возвращается с просветленным лицом:

— Лучина-то умна, сама загасла,— куда, говорит, старуху де­нешь, без того ей горе...

Вот еще несколько примеров северного разговорного антропомор­физма:

...Льняна рубаха скоро утюг позабывает;

эта рубаха врет, что неглажена, у нее матерьял такой;

эта кастрюля вралья: чнщу, чищу, она все в пятнах;

крашеный пол вымоешь, он дня трн правду говорит, а тесаный на другой день врать зачнет.

Лучина помннт, что в печн была (сухая). Лучина забыла про печку (отсырела). Печь тепло помнит. Пол краску не помнит. Платок духи помнит. Весна зиму вспомнила (сиег выпал). Керосии давно вылит, а жестянка все еще его помнит.

Северянин поворачивает слово так, что оно блестит разными гранями...

На каком языке это написано? На литературном, не нд диалекте. И не только потому, что речь от лица автора везде строго нормативна. Главное — потому, что все соотнесено с литературной нормой. Б. В. Шергин показал образную силу северорусской речи... Такую же, как сила литературной речи? Нет, иную. Потому она так и впечатляет, что — не та, которая свойственна литературной (нехудожественной) речи; на ее фоне и расцвела выразительность речи северорусской.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М„ 1959. С. 167—258.

Винокур Г. О. О языке поэзии Ц Избр. работы по русскому языку. М„ 1959.

Пешковский А. М. Принципы и приемы стилистического анализа и оценки художественной прозы Ц Вопросы методики родного языка, лингвистики и стилистики. М.; Л., 1930.

Русские писатели о языке / Под ред. Б. В. Томашевского н Ю. Д. Левина. М., 1954.

Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка [1924]. М., 1965.

Якобсон Р. О. Лингвистика и поэтика Ц Структурализм: за и против. М., 1975.

Якобсон Р. О. Поэзия грамматики и грамматика поэзии Ц Семио­тика. Коммуникация. Стиль: Сб. обзоров. М., 1983.

КОДИФИЦИРОВАННЫЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК И РАЗГОВОРНЫЙ язык

§ И. ДВЕ ЧАСТИ ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА

Сравнительно недавно лингвисты открыли, что со­временный русский литературный язык состоит из двух систем, обе они глубоко своеобразны и не похожи одна на другую. Каждая из этих систем едина, целостна, самодостаточна, объединена своими законами.

Эти две системы — кодифицированный литератур­ный язык (сокращенно КЛЯ) и разговорный язык (РЯ).

До сих пор у нас речь шла о КЛЯ. Этому языку учат в школах, на нем ведут передачу по радио; область КЛЯ — вся наша печать. Но, кроме КЛЯ, есть и разго­ворный язык. Он — некодифицированный. Для него нет словарей, справочников, учебников '. Он усваивается только путем непосредственного общения между куль­турными людьми. Ведь РЯ — одна из двух систем, составляющих литературный (т. е. культурный) язык, поэтому его носители — те же лица, которые владеют КЛЯ.

Для того, чтобы в речи обнаружился, «объявился» РЯ, нужны определенные условия. Основное — неофи­циальные отношения между говорящими.

Всякое разграничение в языке имеет смысл, наде­лено значением. Значимо и разграничение КЛЯ — РЯ- На РЯ говорят в тех случаях, когда нужно показать, что отношения между говорящими дружеские, прия­тельские, добрососедские, отношения хороших знако­мых или не знакомых, но расположенных друг к другу людей.

' Первый учебник РЯ — книга Е. А. Земской «Русская разговор­ная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения». М., 1987.

Таким образом, РЯ говорит о самом говорящем и о его собеседнике (собеседниках), об их взаимоотноше­ниях. Возможен такой случай: два друга работают в одном учреждении или на одном заводе; когда они выступают в официальной роли (начальник ~ подчи­ненный, руководитель ~ исполнитель), то пользуются преимущественно КЛЯ, а когда встречаются в гостях или во время работы, но в связи с делом, которое не подчеркивает их официальные отношения, то говорят на РЯ- Что касается КЛЯ, то это вовсе не языковая система, предназначенная для официальных отноше­ний. Она нейтральна: годится для всяких отношений. Человек, который владеет только КЛЯ (но не РЯ), не будет испытывать неудобства от сознания, что в та­ком-то случае он говорит не так, как надо, что его речь противоречит нормам языкового поведения. На КЛЯ можно говорить всегда. Но при этом речь будет обед­нена. Тот смысл, который во всем своем строе несет РЯ: мы связаны не только официально, наше общение — не сфера холодно-деловых отношений — этот смысл окажется непереданным; конечно, можно время от вре­мени вставлять фразы: Мы друзья; Я к вам (к тебе) отношусь как к приятелю — но эти вставки не за­менят неофициальной дружеской окраски всей речи.

Кроме неофициальности отношений между говоря­щими, для РЯ необходимы: неподготовленность рече­вого акта и непосредственное участие говорящих в речевом акте. Если речь подготовлена заранее (на бума­ге написана, продумана и выучена — полностью или частично — наизусть), то для РЯ это неподходящие условия. Он себя не обнаружит.

33

РЯ требователен: он проявляется в определенных условиях, притом только тогда, когда уместен тот общий смысл, который связан с РЯ (неофициальность отноше­ний). Он находит полное выражение прежде всего в устной речи. Могут быть письма, записочки, отражаю­щие РЯ, но поскольку их писали культурные люди (не надо забывать, что РЯ — составная часть литера­турного языка), то они написаны орфографически нор­мативно, следовательно, фонетическое своеобразие РЯ в письменной форме не проявляется. Кроме того, письмо налагает и ряд других ограничений на реализацию характерных признаков РЯ- Полностью передать РЯ, во всем его своеобразии, письмо не способно.

Именно из-за такой скрытности РЯ (появляется только в определенных условиях, не способен точно и всесторонне фиксироваться на письме) он долго оста­вался не замеченным исследователями. Подлинное его открытие произошло в 60-х годах нашего века. Первые систематические записи его произвели смятение: многим показалось, что это запись речи «некультурных» людей. Тогда лингвисты, сделавшие эти записи, сообщили, что записана речь людей известных, с очень высокой куль­турой, профессоров, писателей, академиков. Понемногу филологи стали привыкать к мысли, что такая система (одна из форм литературного языка) действительно существует; причем стали замечать и за собой, что они тоже пользуются РЯ — притом часто.

Каковы же особенности этого языкового материала, всегда бывшего у нас перед глазами и только недавно открытого? Учебник посвящен КЛЯ, к РЯ в дальнейшем мы не вернемся, поэтому рассмотрим отличия РЯ от КЛЯ на двух примерах: как выражается в РЯ субъект действия и как используется форма именительного падежа '.

В КЛЯ выражение субъекта действия и форма име­нительного падежа — понятия не только прочно связан­ные, но и как бы предназначенные друг для друга: субъект действия особенно часто выражается формой именительного падежа существительного, а форма име­нительного падежа существительного — обычное обо­значение субъекта. В РЯ значение субъекта действия выражается чрезвычайно разнообразными средствами. Покажем на двух примерах, как далеко в этом отноше­нии РЯ отходит от КЛЯ-

1. Субъект действия может быть обозначен сочета­нием предлога с формой существительного (в косвен­ном падеже): За вами стояла в меховом пальто?; Нам налево // Вон видишь / ^[6] куда в красной шапке повер­нул //; В красной кофте /потом ты //; Позовите по газу // [разговор по телефону].

2. Субъект действия может быть обозначен конст­рукцией, включающей спрягаемую форму глагола: Му­сор собирает не приходила? [имеется в виду женщина, которая собирает мусор); Напротив живет / увезли на неотложке Ц. Такая конструкция может быть при именном сказуемом, которое обычно начинается части­цей это: Через улицу переходит / это ваш учитель?; В воротах стоит / это из вашего класса?; На столе ле­жит / это Марьи Петровны?

Формы именительного падежа существительного в КЛЯ и в РЯ внешне тождественны, но их речевое пове­дение не совпадает. Приведем несколько примеров.

1. В РЯ именительный падеж широко употребляется при пояснениях разного рода, носящих характер добав­ления: А потом приехал какой-то офицер / не очень высокий чин//; За чем очередь? / махровая ткань?; Я думаю, у кого еще вторая часть есть // алгебра //; Вы так и живете / три поколения //; Ему одиннадцать лет / пятый класс/, а ты с ним как с маленьким //; Дай мне польские витамины / коробочка серенькая //; — Где здесь Бауманский телефонный узел? — Туда даль­ше / Клуб Русакова //; — Простите / где вы апельсины брали? — На Невском // угол Марата и Невского //.

2. Именительный падеж существительного нередко выполняет функцию качественного определителя пред­мета: — С чем пирожки? — Мясо / рис / горячие //; — Брюки из какого материала? — Синтетика //; — А из чего она [шляпа] сделана? — Искусственный мех //; — Это шерстяные носки? — Вигонь //. Ср.: — У вас дом девятиэтажный? — Двенадцать Ц; — А какой цвет вам сумку? — Голубую //; Какой каблук эти туфли крас­ные?; Лук / у вас сетка есть? [имеется в виду лук в сетке]; Скажите пожалуйста / это у вас не сеточка лежат чулки?

3. Именительный падеж употребляется при глаго­лах, которые в КЛЯ непременно требуют косвенных падежей: Вам надо пересадку делать // Библиотека Ленина сойдете // Там переход //; — Скажите / где находится почта? — Вон на той стороне / любой трол­лейбус садитесь / следующая остановка //; Копеечка выбейте пожалуйста доплата // [в магазине]; — Вот восьмая глава // — Восьмая я прочла //.

2*

35

Таким образом, употребление именительного падежа существительного в РЯ свидетельствует о том, что у этой формы иные функции, чем в КЛЯ.

Итак, РЯ и КЛЯ противопоставлены как различные языковые системы, функционирующие в одном и том же языковом коллективе. Выбор между ними обусловлен экстралингвистически: специфическими для РЯ и КЛЯ условиями ситуации, отношениями между говорящими лицами.

Каждый носитель литературного языка, как пра­вило, владеет и КЛЯ и РЯ. В виде исключения сущест­вует феномен невладения РЯ- Он может объясняться либо профессиональными навыками — длительной не­обходимостью, а отсюда привычкой говорить только на КЛЯ, либо индивидуальной психологией говорящего. С другой стороны, имеются лица (прежде всего дети), владеющие РЯ и не знающие КЛЯ. Однако, как всякие исключения, эти явления лишь подтверждают общее правило сосуществования двух систем литературного языка.

КЛЯ и РЯ, представляя собой разные языковые си­стемы внутри литературного языка, очень близки между собой на одних участках системы и очень далеки на дру­гих.

Изучение РЯ как особой системы началось иедавио, в 60-х годах. Есть несколько научных коллективов, исследующих РЯ: группа ученых под руководством Е. А. Земской в Институте русского языка АН СССР; коллектив исследователей под руководством О. Б. Сироти- ниной в Саратовском университете; группа ученых, возглавляемая О. А. Лаптевой в Институте русского языка им. А. С. Пушкина.

§ 12. ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЯЗЫК — СИСТЕМА СИСТЕМ

То, что язык является системой, открыли великие ученые И. А. Бодуэн де Куртенэ (в конце прошлого века, Россия) и Ф. де Соссюр (в начале нашего века, Швей­цария) . Идея системности языка была близка Ф. Ф. Фор­тунатову, ученому, труды которого по языкознанию со­ставляют гордость нашей отечественной науки.

Надо серьезно разобраться, что значит в языкозна­нии термин система — одно из основных понятий этой науки. Система — такая совокупность единиц, в ко­торой каждая единица определяется всеми остальными единицами.

Наименьшая совокупность единиц — из двух единиц А и Б. Судя по определению, Л и Б тогда составляют си­стему, когда А при наличии Б имеет такие-то свойства (такую-то характеристику), а в отсутствие Б имеет дру­гие свойства (другую характеристику).

На бумаге проведена линия. Имеет ли она признак «короче»? Нет, она может его иметь лишь в том случае, если проведена другая линия (кроме единицы А есть и единица Б); тогда линия А может обладать указанным признаком: А короче Б. Этот пример — «наглядное по­собие», помогающее понять, что в языковедении назы­вается системой.

Покажем свойство системности на языковых приме­рах.

1. Во многих языках есть особые, отдельные слова со значением: 'дядя со стороны матери' (например, древнерусское вуй, болгарское вуйчо) и 'дядя со сто­роны отца' (древнерусское стрый, болгарское чичо). При этом всегда: если есть слово со значением 'дядя со стороны матери', то есть и слово со значением 'дядя со стороны отца'. Единица А требует единицы Б. Один из признаков единицы А — значение '...со стороны ма­тери' — возможен только при наличии единицы Б — слова с другим, но соотносительным значением. Если из языка уходит одно из этих слов, то оставшееся меняет значение (оно станет обозначать дядю и по материн­ской, и по отцовской линии). Следовательно, для того, чтобы существовало А (определенное значение), необ­ходимо, чтобы существовало Б (другое значение, в дру­гом слове).

2. Если в данном языке у существительных есть формы множественного числа, то непременно есть и формы единственного. С другой стороны: только в тех языках существительные могут иметь формы единствен­ного числа, где есть формы множественного. Как линия сама по себе не может быть короче в отсутствие другой линии, так и форма существительного не может иметь числовое значение, если нет форм другого, противопо­ложного числа.

3. Слово бедняк имеет суффикс -як. Бедняк — тот, кто беден (бедный). Слова бедняк и бедный связаны, соотнесены, они — однокоренные, они образуют систе­му. Бедн- в бедняк и бедн- в бедный имеют одно и то же значение; на долю суффикса -як остается значение 'тот, кто'. Действительно, -як обозначает лицо. А в слове скорняк нет суффикса -як. Разве скорняк — это тот, кто... скорный? Такого слова нет. Если выделим суффикс -як, то отсечем отрезок скорн-, но он не может быть кор­нем: корень всегда значим, а скорн- в современном рус­ском языке ничего не значит. Следовательно, в слове скорняк нет суффикса -як, это целостный корень: скор­няк. Значит, суффикс есть в том слове, которое соотне­сено со словом без суффикса. Два слова: бедняк — бед­ный — образуют систему; только в системе слово может обладать признаком суффиксальности.

4. Слова высокого стиля имеют свою окраску только потому, что есть слова нейтрального (а также разговор­ного) стиля. С другой стороны, о словах нейтрального стиля можно говорить лишь в том случае, если есть сло­ва окрашенных стилей. Иначе неясно, по отношению к чему нейтральны эти слова, в чем их нейтральность.

Итак, все единицы языка — это единицы системные. Изучать любую единицу языка, изолировав от системы, значит исказить ее сущность '.

Кодифицированный литературный язык — это си­стема. Все единицы его взаимно связаны. Разговорный (тоже литературный!) язык — другая система, внутрен­не целостная, единая. И они соотнесены. Поэтому гово­рят: КЛЯ и РЯ — две подсистемы литературного языка.

Что значит соотнесены? Всегда возможен и доста­точно легок (при знании ситуации, которая вызвала реп­лику-высказывание) перевод из РЯ в КЛЯ, ^и наоборот. Все грамматические значения, которые выражаются в КЛЯ, можно также грамматически (не прибегая к лек­сическим средствам) выразить и в РЯ. Такая связь двух систем и есть их соотнесенность.

Литературный язык следует представлять в виде си­стемы систем или, лучше, системы подсистем. Под­системой назовем такую языковую систему, которая об­разует единство с какой-нибудь другой языковой систе­мой.

Строение литературного языка можно (очень упро­щенно и схематически) показать так:

1. В него входят две самодостаточные, но связанные подсистемы — КЛЯ и РЯ.

2. КЛЯ существует в двух формах — устной и пись­менной. Разница не только в том, что одна произносится и слушается, а другая пишется и читается. Различие между ними глубже. Письменная речь допускает замед­ленное чтение, возможность повторного перечитывания, раздумье после чтения отдельных частей текста... По­этому синтаксически письменная речь может быть зна-

' О системности языка см.: Соссюр Ф. де. Курс общей лингвисти­ки // Труды по языкознанию. М., 1977. С. 98—103, 144—254; Рефор­матский А. А. Введение в языковедение. С. 20—31, 37.

чительно более сложной, чем устная. Синтаксическая «перспектива» предложения в КЛЯ гораздо глубже, включает больше отдельных планов, «кулис», чем в РЯ.

Семантическая сложность письменной речи может тоже достигать уровня, который не свойствен устной. Так, «Письма об изучении природы» А. И. Герцена — блестящий опыт популярного изложения истории фи­лософских идей; тем не менее полноценное понимание этого труда было бы невозможно при устной передаче.

РЯ возможен и в письменной форме, но типична для него устная форма.

3. В КЛЯ существуют стилистические средства, соз­дающие разные языковые жанры и связанные друг с другом в общую, единую систему.

РЯ не членится на стили.

4. Внутри КЛЯ есть отдельные «острова», отдельные области, где действуют законы, не распространяющиеся на другие области КЛЯ. Например, заимствованные слова имеют свои фонетические, грамматические и лек­сические особенности. Они по-особому произносятся, могут не подчиняться общим грамматическим законам (например, существительные кенгуру, окапи, кюре, Мэ­ри не склоняются), часто обозначают иноземные реа­лии. Можно этот участок системы — заимствованные слова — тоже назвать особой фонетико-грамматико- лексической подсистемой. Но это уже другое (и менее необходимое) употребление термина «подсистема», так как заимствованные слова — не самодостаточная це­лостность, способная самостоятельно выполнять функ­цию общения. Это второе употребление термина «под­система» предполагает только экстерриториальность оп­ределенной группы единиц: она не подчиняется зако­нам, которые господствуют в языке за её пределами.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Земская Е. А. Русская разговорная речь: Лингвистический ана­лиз и проблемы обучения. М., 1987.

Земская Е. А. и др. Русская разговорная речь: Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.

Русская разговорная речь / Под ред. Е. А. Земской. М., 1973.

Русская разговорная речь: Тексты / Под ред. Е. А. Земской н Л. А. Капаиадзе. М., 1978.

Русская разговорная речь: Фонетика. Морфология. Лексика. Жест / Под ред. Е. А. Земской. М., 1983.

Сиротинина О. Б. Современная разговорная речь и ее особенно­сти. М., 1974.

ФОНЕТИКА

Глава 1

КЛАССИФИКАЦИЯ ФОНЕТИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ § 1. ЗВУКОВАЯ СТОРОНА ЯЗЫКА

Основные единицы языка — слова, морфемы (т. е. корни, приставки, суффиксы, окончания — значи­мые части слов), словосочетания, предложе­ния (простые и сложные). Эти единицы двусторонни: у них есть смысловая сторона (иначе говоря: они имеют значение) и материальная (они — ряд звуков). Такой двусторонностью обладают знаки.

У знака есть: 1) обозначаемое — смысл, значение; 2) обозначающее — материальная данность, доступная органам чувств человека; 3) условная — не природная, не естественная — связь между обозначающим и обо­значаемым '.

Все единицы языка, будучи знаками, имеют свою ма­териальную сторону — свое обозначающее. Этим обо­значающим являются звуки, их сочетания.

Фонетика — наука, которая изучает звуковую сторону языка. Звуковые единицы языка — фраза, такт, слог, звук — связаны между собой количе­ственными отношениями:

1) фраза может состоять из нескольких тактов, а такт не может состоять из нескольких фраз;

2) такт может состоять из нескольких слогов, а слог не может состоять из нескольких тактов;

3) слог может состоять из нескольких звуков, а звук не может состоять из нескольких слогов.

Еще важнее качественные различия между этими единицами: единство фразы создается интонацией, единство такта — ударением, единство слога — волной сонорности, единство звука — его отно­сительной акустической (и артикуляцион­ной) однородностью.

§ 2. ОСНОВНОЕ СВОЙСТВО ФОНЕТИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ

Все фонетические единицы связаны между собой и зависят друг от друга — они составляют систему.

Фонетические единицы (как и все единицы, состав­ляющие систему) имеют одно важнейшее свойство. По­ложим, есть какие-то фонетические сущности А и Б (это могут быть звуки, или их признаки, или сочетания зву­ков, слоги и т. д.). Если появление А влечет за собой по­явление Б, то Б не является в данной системе особой единицей, это неотделимая часть единицы Л. Б в этом

случае образует с А целостность, единство: АВ.

Иными словами: если единица А появляется в тексте так, что всегда вместе с нею появляется Б (или всегда перед А, или всегда после Л, или одновременно с Л, на­пример в том случае, если Л — один признак звука, а Б — другой), то Б — только тень единицы Л. Б как са­мостоятельная сущность — не в счет.

Следовательно, самостоятельность или несамостоя­тельность Б определяется другой сущностью — Л, ее способностью сочетаться. Если наряду с АБ встречают­ся сочетания АВ, АГ и т. д., то Б — самостоятельная единица. Самостоятельность данной единицы опреде­ляется поведением других единиц — тем, в какие они входят сочетания. Это и есть выражения свойства, ука­занного выше: единицы в сильнейшей степени зависят друг от друга, их существование в языке как отдельных единиц обусловлено другими единицами.

Примеры. Перед мягким [т'] согласный [с'] дол­жен быть непременно мягким. Иначе говоря, сочетание [ст'] запрещено произносительными нормами русского литературного языка, а сочетание [с'т'] разрешено, т. е. мягкость [т'] влечет за собой мягкость предшествую­щего [с']. Произносят: че [с'т'], ко [с'т'] и, [с'т'] их и т. д. («Влечет за собой» — выражение, указывающее связь, а не порядок элементов, здесь последующий элемент влечет за собой качество предыдущего.) Поскольку на­личие [т'] определяет мягкость предшествующего со­гласного, постольку эта мягкость не должна расцени­ваться как самостоятельное существенное качество со­гласного [с']. Это тень, которая падает от [т'] на пред­шествующий согласный. Следовательно: [т'] — А; А влечет за собой Б; Б — мягкость [с'], поэтому мягкость [с'] должна рассматриваться как некая часть звука [т'], распространившаяся на соседний звук.

Характерно, что говорящие обычно не замечают, что в словах весть, честь• и под. они произносят мягкий со­гласный [с'], хотя, конечно, замечают мягкость конеч­ного [т*] — независимую мягкость. В этом случае соз­нание говорящих не отмечает Б, т. е. то, что не является независимой, самостоятельной единицей в языке.

Существенно то, что дано в языке: отношения Л ел Б (Л влечет Б); сознание же говорящих — отражение (не всегда надежное, не всегда точное) этого факта. Дейст­вительно, большинство говорящих не слышат мягкости [с'] в сочетании [с'т'], но некоторые, обладающие боль­шей наблюдательностью, ее, несомненно, замечают. Об этом говорят ошибки — написания «весьть», «чесьть»,— которые встречаются в тетрадях учеников. Языкознание изучает не языковое сознание говорящих, а сам язык как объективную общественную данность.

Когда описывают звуки в слове, например [кот], не­обходимо указать глухость согласного [к] (вместо него может произноситься звонкий [г]: [гот] год). Если мы забыли сказать, какой первый согласный — звонкий или глухой, то нельзя определить, какое слово имеется в ви­ду — [кот] или [гот]. Звонкость [о] можно не указы­вать без всякого ущерба для описания, так как гласный характер звука гарантирует его звонкость: не может быть в русском языке (в составе какого-то слова) удар­ного гласного, не обладающего звонкостью. Глухость конечного [т] тоже не надо отмечать: его звонкая па­раллель, согласный [д] (как и все шумные звонкие со­гласные), невозможен на конце русского слова. Звон­кость [о] и глухость [т] можно не указывать при описании звуков слова, и при этом описание ничего су­щественного не теряет. Очевидно, указанные признаки никакой самостоятельной ценности не представляют, так как они — Б: следствие наличности других призна­ков, они определены этими признаками.

Итак, в языке действует закон: если Л си Б, то Б не является особой, отдельной единицей.

Совокупности единиц, которым свойственны такие отношения, называются системами.

Знаковые единицы всегда образуют систему, т. е. они подчиняются указанному закону

' Этот закон относится не только к языковым, но ко всем едини­цам, образующим систему. Однако для нас важно применить его только к языковым (именно к фонетическим) единицам.

у ■

'о

Систему образуют и фонетические единицы, так как они — единицы языка.

Этот закон имеет большое значение при определении многих сторон фонетической системы: на его основе вы­ясняется, каковы самостоятельные, системно значимые признаки каждого звука, каков звуковой состав языка (сколько в нем гласных, согласных — самостоятельных фонетических единиц), какие они образуют сочетания, как чередуются.

§ 3. УСТРОЙСТВО РЕЧЕВОГО АППАРАТА

Звуки мы произносим при выдыхании. (Только в од­ном случае гласный может произноситься при вдыха­нии: в междометии А-а..., выражающем страх.)

Воздух из легких идет в дыхательное горло. Он встречает на своем пути голосовые связки; если они сдвинуты и напряжены, то при движении воздушной струи начинают колебаться. Колебания воздушных свя­зок создают тон. Сдвинутость голосовых связок — пер­вое препятствие, которое встречает на своем пути воз­душная струя.

Все звуки делятся на т о н ы и шумы. Тон — музы­кальный звук, шум — немузыкальный. Колеблясь, голо­совые связки образуют музыкальный звук — тон. Если голосовые связки раздвинуты, то они не колеблются и тон не возникает.

В ротовой полости воздушная струя либо проходит свободно (при этом произносятся гласные: они состоят из чистого тона), либо встречает препятствия и с шумом преодолевает их (при этом произносятся согласные: они состоят из тона и шума или из чистого шума). Значит, в ротовой полости может быть второе препятствие для воздушной струи.

Возможны такие случаи:

1. Тон, созданный голосовыми связками, в ротовой полости не осложняется шумами, так как воздушная струя через рот проходит свободно. Так произносятся гласные.

2. Тон осложняется шумом, так как воздушная струя в ротовой полости встречает препятствия. Однако тон преобладает над шумом: несмотря на препятствия, проток для воздушной струи остается достаточно ши­роким. Шум не настолько интенсивен, чтобы стать ос­новным компонентом звука. Так произносятся сонорные согласные [м], [м'], [н], [н'], [л], [л'], [р], [р'], [Л (йот, например, в начале слова яма).

3. Тон осложняется шумом; шум преобладает над тоном: препятствия на пути воздушной струи застав­ляют ее с интенсивным шумом преодолевать их. Так про­износятся звонкие шумные согласные: [б], [б'], [в], [в'], [Д], [Д'Ь [3], [з'Ь [ж], [ж'], [г], [г'].

4. Голосовые связки раздвинуты, тон не образуется; звук создают одни шумы, которыми сопровождается протекание воздушной струи через ротовую полость. Так произносятся глухие шумные согласные: [п], [п'], [ф], [ф']. [т1, [т'Ь [с], [с'], [ц], [ш], [ш'1, [ч'Ь [к], [к'Ь [X], [х-].

Табл. 1 показывает эти различия :

Таблица 1 Звуки Препятствия в дыхательном горле В ротовой ПОЛОСТИ Гласные +   _ Сонорные согласные +   + Шумные звонкие согласные +   + Шумные глухие согласные     +

 

Препятствие в дыхательном горле — сдвинутые голосо­вые связки — преодолевается так: воздушная струя проходит сквозь их сдвиг, колебля голосовые связки. Препятствия в ротовой полости — это сближение губ друг с другом, нижней губы с зубами, языка с зубами или нёбом. (Таблица не показывает, чем отличаются сонорные согласные от шумных звонких согласных: меньшей интенсивностью шума, менее значительными препятствиями на пути воздушной струи.)

Это классификация звуков по сонорности, т. е. по степени участия в звуке тона.

§ 4. АРТИКУЛЯЦИОННАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ГЛАСНЫХ

Артикуляцией называется движение органов речи, нужное для произнесения определенного звука. Характеризуя артикуляции, можно классифицировать звуки, например гласные. Язык может в ротовой поло-

' Плюс означает наличие препятствия, минус — его отсутствие.

сти подниматься и опускаться, сдвигаться вперед или назад; губы могут выдвигаться вперед, округляться или, наоборот, не выдвигаться, а растягиваться в стороны. Все это меняет форму и объем ротового резона­тора.

Тон — сочетание многих составляющих. Резонатор одной формы усиливает одни составляющие, резонатор другой формы — другие. В зависимости от того, какие составляющие звука усилены, он имеет ту или другую качественную окраску — тембр.

Гласные могут произноситься так: язык сдвинут впе­ред — получаются [э], [и]; сдвинут назад — получают­ся [о], [у]; не сдвинут — произносится [а]. Это — раз­личие гласных по ряду артикуляции.

Если язык не приподнят, произносится [а]; несильно поднят — [о], [э]; сильно поднят (но все же для воз­душной струи остается свободной проход) — [у], [ы], [и]. Это — различие гласных по подъему.

Гласные [о], [у] —лабиализованные: губы вытянуты вперед и округлены (см. табл. 2: огубленные гласные выделены жирным шрифтом), остальные — нелабиализованные (неогубленные).

Изменения ротового резонатора меняют тембр звука, его качественную окраску.

Таблица 2 Подъем Ряд передний средний задний Верхний н ы У Средний э ъ о Нижний   а

 

В таблице даны только те гласные, которые встречаются в речи наиболее часто. В дальнейшем будут указаны и другие типы.

Гласный [ъ] — среднего ряда, среднего подъема. Это очень открытый [ы] (но все же не до степени [а]). Он встречается во втором слоге до ударения: [гълава], [зълатои], [дъб'ижат'], [съдавот], [нъп'исат'], [съпа- г'й] (голова, золотой, добежать, садовод, написать, са­поги).

Классификацию гласных можно представить в виде дихотомической схемы:

верхнего г подъема

 

.неогубленные

переднего ■ /ряда

к неверхнего подъема

[э] [у]

верхнего 'подъема

гласные

 

огубленные

 

непереднего' ряда _кневерхнего подъема

[о] (ы|

верхнего 'подъема

 

неогубленные

!а|.

Ы

Как видно, в дихотомической классификации все объек­ты на каждой ее ступени делятся на две части: одна ха­рактеризуется обладанием признака, другая — необла­данием. Дихотомические классификации имеют наи­большую логическую строгость и ясность. Далее (гл. 5) будет видно, что они предпочтительны и для построения фонетической теории.

На дихотомической схеме не указаны различия между средним и задним рядами, между средним и нижним подъемами. Но эти сведе­ния могут быть извлечены из данных схемы. Например, указано: глас­ный непереднего ряда, неверхнего подъема, огубленный — ясно, что это [о] (нет другого звука, отвечающего такой характеристике); сле­довательно, звук, заданный описанием,— среднего подъема, заднего ряда.

Обозначим: (—ПР) — непередний ряд, (—ВП) — неверхиий подъем, (Г) — огубленный, (СП) — средний подъем, (ЗР) — задний ряд, тогда:

(-ПР) + (—ВП) + (Г) с (СП) + (ЗР).

Поскольку признаки (СП) н (ЗР) — «влекомые» (их наличие определяется другими признаками), они не есть некая самостоятель­ность, о ннх можно не упоминать.

Схема не дает разграничения звуков [а] и [ъ]. Но в этом нет не­обходимости: различия между ними обусловлены условиями их про­изношения, т. е. они тоже «влекомые». Разграничить их нетрудно, вве­дя дихотомические признаки: нижний подъем ~ ненижннй подъем.

§ 5. АРТИКУЛЯЦИОННАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ СОГЛАСНЫХ

Для произнесения согласных нужно препятствие на пути воздушной струи в ротовой полости. Какие органы речи создают это препятствие? Ответы на этот вопрос

.неверхнего подъема

составляют классификацию согласных по месту арти­куляции.

Все органы речи делятся на активные и пас­сивные. Активные — движутся, пассивные — непо­движны.

Активный орган — нижняя губа, пассивный — верх­няя губа. Иначе говоря, нижняя губа приближается к верхней; произносятся согласные [п], [п'], [б], [б'], [м], [м']. Активный орган — нижняя губа, пассив­ный — верхние зубы; произносятся согласные [ф], [ф'], [в], [в']. Это — губные согласные.

Активный орган — передняя часть языка, пассив­ный — зубы; произносятся согласные [т], [т'], [д],

[Д'Ь [с], [С], [з], [з'], [ц], [н], [н'], [л], [л']. Это-

зубные согласные.

Активный орган — передняя часть языка, пассив­ный — альвеолы (выпуклости над зубами — самая пе­редняя часть нёба); произносятся согласные [ш], [ш'], [ж], [ж'], [ч*], [р], [р']. Это — передненёбные согласные.

Активный орган — средняя часть языка, пассив­ный — средняя часть нёба; произносится йот [Л {яма, ёж, ель, юг — первый звук в этих словах— []], т. е. вамь], Пош], Пал'], ^ук]). Это — средненёбные согласные.

Активный орган — задняя часть языка, пассив­ный — нёбо; произносятся согласные [к], [к'], [г], [г*], [х], [х*]. Это — задненёбные согласные.

ЗУБ

ПЕРЕДНЕЯЗЫЧНЫЕ СРЕДНЕЯЗЫЧНЫЕ

органы                                                согласные

АКТИВНЫЕ -} ПАССИВНЫЕ !

АКТИВНЫЕ } АКТИВНЫЕ )

Схема дихотомична: на каждой ступени классифи­кации все звуки делятся на две части. Одна часть — звуки, обладающие определенным признаком; другая — звуки, обладающие противоположным признаком. На­пример, первое деление (по активному органу): одни согласные — губные, другие — язычные. Всякий со­гласный, который не артикулируется губами, артикули­руется языком, т. е. негубной — всегда язычный (приз­наки губной ~ язычный противоположны).

Препятствие, которое встречает в ротовой полости воздушная струя, может быть разных типов. По тому, какого типа препятствие преодолевает воздушная струя в ротовой полости, согласные тоже можно классифици­ровать; это — классификация по способу артикуля­ции.

Все согласные делятся на с м ы ч н ы е и щ е л е в ы е. Когда произносятся смычные согласные, проход через ротовую полость полностью закрыт для воздушной струи, и она тем или иным способом преодолевает эту плотину на своем пути. При произнесении щелевых ор­ганы речи сближаются, образуя теснину для прохода воздушной струи, но нет полного прекращения ее про­тока.

Смычные согласные могут быть носовые инено- с о в ы е. Артикуляция носовых состоит в том, что проход через ротовую полость закрыт, воздушная струя прохо­дит через нос. При этом нёбная занавеска (самая зад­няя часть нёба) опущена, открыт проход для воздуха через носовую полость. Произносятся [м], [м'], [н], [н']. Все неносовые произносятся так, что нёбная зана­веска поднята и закрывает проход для воздуха через нос.

Неносовые смычные согласные делятся на взрыв­ные и сложные. Когда органы речи (губа и губа, язык и зубы, язык и нёбо) сомкнуты и прохода для воз­духа нет, напор воздушной струи прорывает смычку — в этом и состоит артикуляция взрывных. Так произно­сятся [п], [п'Ь [б], [б'], [т], [т'Ь [д], [д'], [к], [к'], [Г], [г'].

Артикуляция носовых согласных включает один мо­мент: замыкание ротовой полости и одновременное раз­мыкание прохода в носовую полость (если носовой про­износится в середине слова; если же в начале — то раз­мыкания не происходит, поскольку обычно, при отсутст­вии речи, проход для воздуха через нос открыт). Арти­куляция взрывных включает два момента: смыкание и прорыв смычки. Есть согласные с еще более сложной артикуляцией — она содержит три и больше моментов. Это — сложные согласные. Они могут быть либо слит­ными (аффрикатами), либо дрожащими.

При произнесении дрожащих происходит вибрация, дрожание активного органа речи. Могут дрожать гу­бы — произносится звук, который буквами изображает­ся так: Тпру! (междометие чтобы остановить лошадь).

Может вибрировать нёбная занавеска (картавое р). Может вибрировать — барабанить по верхним зубам — кончик языка; таковы русские [р] и [р']. Их артикуля­ция включает несколько моментов: многократный под­ход и отход дрожащего органа от пассивного органа.

Аффрикаты произносятся так: смычка на пути воз­душной струи раскрывается в щель, и сквозь нее с шу­мом протекает воздух. Налицо три момента артикуля­ции: смыкание органов речи, раскрытие (с шумом) смычки, протекание (с шумом) воздуха сквозь щель; произносятся [ц], [ч'].

Так артикулируются смычные согласные.

Щелевые согласные бывают двух типов: боковые и срединные. Если щель для протока воздуха остав­ляется между боком (правым или левым) языка и зу­бами — согласные боковые. Так произносятся [л] и [л']. Если же щель образуется (между нижней губой и зубами, между передней частью языка и зубами или нёбом, между средней или задней частью языка и нё­бом) не сбоку, а посредине ротовой полости, то соглас­ные— срединные.Так произносятся [ф], [ф'], [в], [в'], [с], [с'], [з], [з'Ь [ш], К], [ж], [ж-], Ш, [X], [X'].

 

.смычные

щелевые

общая

СОГЛАСНЫЕ

характеристика преграды

- носовые

неносовые ;

- боковые "срединные

степень

усложненности

- взрывные -сложные '

- дрожащие " аффрикаты

преграды

 

Дихотомическая классификация согласных по спо­собу артикуляции имеет недостатки. У разных ветвей дихотомии — разные наборы признаков. Например, смычные характеризуются как взрывные, дрожащие, аффрикаты (слитные), а для щелевых эти признаки не нужны, т. е. нарушается принцип дихотомичности (без­упречная дихотомичность требует, чтобы набор призна­ков в разных ее ветвях на одном и том же уровне был одинаков). В пределах современной артикуляционной классификации такая последовательность недости­жима.

Согласные были классифицированы по месту и спо­собу артикуляции. Кроме того, они классифицируются и по глухости ~ звонкости, и по твердости ~ мягкости. Все это — особые разряды классификации по способу артикуляции.

При произнесении мягких согласных передняя часть языка приподнимается («вспучивается») по направле­нию к передней части нёба. При произнесении твердых приподнимается задняя часть языка по направлению к задней части нёба. Согласный [.]] (йот) — не мягкий и не твердый: при его произнесении приподнимается средняя часть языка, и это не добавочная, а основная артикуляция для йота (он — среднеязычный). Все ар­тикуляционные классификации согласных можно объе­динить (табл. 3):

Таблица 3

		Место артикуляции
		губно-		передне­язычные		сред- ие- языч- ные	задне­язычные
Способ артикуляции		губные	зубные	зубные	передне­нёбные	средне­нёбные	средне­нёбные	задне­нёбные
<и со Ф	срединные		ф в ф' в'	С 3 с' з'	ш ж ш' ж'	]	х' у'	х V
а> Э	боковые			л л-
	взрывные	п б п' б'		т д т' д'			к' г'	к г
си 55 X	слитные			ц	ч'
и	носовые	м м'		н н'
	дрожащие				р р'

Примечание. В каждом квадрате слева — глухие, справа — звон­кие; вверху — твердые, внизу— мягкие. Знак []] расположен посредине.

 

§ 6. АКУСТИЧЕСКАЯ КЛАССИФИКАЦИЯ ЗВУКОВ

Каждый звук имеет высоту, силу и тембр. Вы­сота звука определяется частотой колебания воздуш­ных частиц. Если звук имеет, например, частоту 400 ко­лебаний в секунду (400 Гц), он низкий, если 3200 Гц, то высокий.

Сила звука определяется амплитудой колебания воз­душных частиц. Если отклонение от среднего положения большое — звук громкий, если небольшое — негромкий. Словами громкий, негромкий мы передаем субъектив­ную оценку силы звука.

Тембр звука создается сочетанием разных колеба­ний, каждое из которых имеет свою частоту и силу. На­пример, сложение колебаний с частотой в 400 и 3200 Гц дает звук типа [и]. Субъективно тембр звука мы воспри­нимаем как его окраску; тембр — то, что качественно отличает каждый звук [и] от всякого [у], звук [з] от звука [ж] и т. д.

Воздушная частица (как и всякая частица) может одновременно участвовать в нескольких колебаниях. Эти колебания складываются, образуя разные сложные виды колебаний. Поэтому и существуют звуки разных тембров.

Каждый звук речи — это сочетание очень многих ко­лебаний. Но существенны для данного звука, опреде­ляют его тембр только немногие из этих составляющих. Их называют формантами. Например, звук [и] соз­дается составляющими в 400 и 3200 Гц; это его форман­ты. Форманты обладают большей силой, чем другие (не обязательные для данного звука) составляющие.

Чтобы характеризовать звук акустически, надо ука­зать его частоту, силу и тембр. Но тембр определяется тем, какие форманты образуют звук, а форманты харак­теризуются частотой и силой. Следовательно, определе­ние звука сводится к частоте и силе формант.

Нам важна относительная сила формант: достаточно констатировать, что они сильнее других составляющих (неформант). Точное указание, какова сила этих со­ставляющих, несущественно. Если, описывая звук, мы упоминаем его форманты и ничего не говорим о нефор­мантах, то этим мы указываем на то, что они выделяют­ся силой.

Итак, чтобы характеризовать звук, надо указать, ка­кова частота его формант, т. е. тех составляющих, ко­торые сильнее других и которых достаточно, чтобы опре­делить тембр данного звука.

Для звуков языка обычно достаточно указания на две форманты.

Будем классифицировать звуки дихотомически, т. е. разделять их по каждому признаку на две группы: одна обладает данными признаками, другая не обла­дает.

Звуки бывают:

1. Вокальные и невокальные.

У вокальных форманты (т. е. число герц, которые их характеризуют) находятся в кратных отношениях: у первой форманты — 500 Гц; у второй — 1000 (отноше­ния 1:2) — это гласный [о]; у первой форманты — 400 Гц; второй — 3200 (отношение 1 : 8) и т. д. У нево- кальных звуков форманты не находятся в кратных отно­шениях.

Все гласные и сонорные согласные — вокальные. Шумные согласные — невокальные ':

Гласные	Согласные: сонорные + шумные
вокальные		невокальные

 

2. Консонантные и неконсонантные.

У консонантных звуков сравнительно небольшая си­ла, у неконсонантных — значительно большая. Гласный [а] можно услышать (если его произносят, как в обыч­ном разговоре, не напрягаясь), например, за 20 шагов; согласный [х] — приблизительно за 5 шагов. Разная слышимость звуков говорит об их разной силе.

Все гласные — неконсонантные, все согласные (и со­норные и шумиые) — консонантные.

Гласные	Согласные: сонорные + шумные
неконсонантные	консонантные

' В этой н последующих пяти табличках верхний ряд — класси­фикация артикуляционная, нижний ряд — акустическая.

 

3. Высокие и низкие.

Если форманты имеют сравнительно много герц, то звук — высокий, если сравнительно немного — низкий (невысокий).

Все гласные переднего ряда, согласные зубные, пе­редненёбные и средненёбные — высокие. Все непе­редние гласные, согласные губные и задненёбные — низкие.

Гласные:

переднего ряда	среднего и заднего ряда
высокие	низкие

 

 

Согласные: губные зубные передне- и средненёбные задненёбные низкие высокие низкие

 

4. Компактные и диффузные. Компактные звуки — те, у которых форманты срав­нительно недалеко отстоят друг от друга и от центра речевого спектра. (Центр речевого спектра — частоты в районе 1000 Гц; здесь сосредоточены форманты мно­гих звуков русского языка.)                   *

Диффузные (некомпактные) не обладают этим ка­чеством. Их форманты «разбросаны»: они далеки либо друг от друга, либо от центра речевого спектра.

Диффузные гласные — верхнего подъема; компакт­ные — все остальные гласные.

Диффузные согласные — губные и зубные, все ос­тальные согласные — компактные:

губные	зубные	нёбные
диффузные		компактные

Это — согласные.

 

верхнего подъема	среднего н нижнего подъема
диффузные	компактные

 

Это — гласные.

5. Диезные и недиезные.

Диезные звуки — «повышенные», у них хотя бы одна форманта выше, чем у соответствующего недиезного звука. Недиезные — не повышенные.

Мягкие согласные — диезные, твердые — недиез- ные.

Гласные, которые произносятся между мягкими со­гласными,—диезные: [м'ат'] (мять), [т'ул'] (тюль), [в'из'бт'и] (везёте), [п'эт*] (петь), [л'ит'] (лить). Глас­ные [а], [б], [у], [э], [й] (переднего или передне-сред­него ряда)—диезные (сравнительно с [а], [о], [у], [ы]). Гласные, которые произносятся между твердыми согласными,— недиезные: [том], [звук], [дом], [шэст], [сыр].

6. Бемольные и небемольные.

Бемольные — «пониженные» звуки, у них хотя бы

одна форманта ниже, чем у парных небемольных.

Огубленные гласные — бемольные, неогубленные — небемольные. Так же и согласные: огубленные — пони­женные. Они произносятся перед огубленным гласным: [дом] в более точной передаче [д°ом] ([д°] произно­сится с округлением губ); [звук] — в более точной транс^ипции [з°в°ук], согласные перед [о], [у] — лабиализованные и, таким образом, бемольные.

В остальных случаях в русском языке произносятся небемольные согласные.

7. Прерванные и непрерывные.

Прерванные звуки — те, у которых начало характе­ризуется большим расходом энергии, который затем не возрастает. Непрерывные звуки — те, у которых расход энергии вначале сравнительно невелик, но постепенно возрастает.

Прерванные — все смычные согласные. Непрерыв­ные — все несмычные (щелевые) и все гласные

' Акустическая характеристика носовых согласных представляет известную трудность. На спектрограммах оии не всегда четко отли-

8. Резкие и нерезкие.

Резкие звуки — те, у которых расход энергии на их протяжении резко неоднороден.

Резкие — аффрикаты (слитные согласные) и дрожа­щие согласные. Все остальные — нерезкие.

9. Звонкие и глухие.

К звонким относятся вокальные звуки и те, у которых есть хотя бы пониженная ступень вокальности (т. е. та структура формант, которая необходима для вокальных, выражена менее определенно). К звонким звукам отно­сятся гласные и звонкие согласные; к глухим — глухие согласные.

Итак, девять пар звуковых признаков. Они одни и те же и для описания гласных, и для описания согласных.

Дихотомический принцип в акустической классифи­кации выдержан последовательно. Строгая дихотоми­ческая классификация требует, чтобы набор признаков в разных ветвях этой классификации был одинаковым. В артикуляционной же классификации это требование не выдерживается.

Строгую дихотомичность акустической классифика­ции можно представить в виде схемы. На каждом ее уровне набор признаков делится на две взаимоисключа­ющие группы; у всех звуков — и гласных, и соглас­ных — выбор признаков на каждом уровне одинаков. Например, на третьем уровне это признаки высокая ~ низкая тональность.

чнмы от непрерывных, н поэтому самн иногда рассматриваются как непрерывные (см.: Панов М. В. Современный русский язык: Фонетика. М., 1979). Но более точные исследования дают основания отнестн но­совые согласные к прерванным, как это н сделано в данном учебнике.

 

Исключением кажутся (если судить по схеме) признаки бемоль- ность ~ небемольность, они показаны только у гласных. Такого раз­деления у согласных схема не дает. Но это чисто техническое упроще­ние: среди согласных можно было бы ввести также разграничение бе­мольных н небемольных звуков.

Все гласные — непрерывные, нерезкие; следовательно, эти приз­наки можно учесть в характеристике гласных (а не только согласных). Схема опять упрощает характеристику, на этот раз у гласных. Глас­ные обычно — звонкие; глухне гласные тоже существуют; например, в словах бабушк[ъ\, улиц [ъ] возможно произнесение глухого (и по­этому еле слышного) гласного. Следовательно, признаки глухость ~ звонкость могут быть указаны в характеристике гласных. Наконец, для упрощения схемы тоже не введены признаки диезность ~ недиез- ность, но н они могут быть добавлены в виде еще одного ряда дихото­мических признаков.

§ 7. СООТВЕТСТВИЕ АРТИКУЛЯЦИОННОЙ И АКУСТИЧЕСКОЙ КЛАССИФИКАЦИЙ

Нетрудно артикуляционную характеристику звука перевести в акустическую или сделать обратный пере­вод.

1. Это можно сделать, например, с помощью такой таблички:

низкие р	к	Р 1 диффузные
высокие 1	с	с к компактные

 

Здесь: р — губные, I — зубные, с — передненёбные, к — задненёбные.

Какие согласные губные? Перевод из артикуляцион­ной классификации в акустическую: знак губных —р — находим в двух группах — низкие, диффузные. Зна­чит, губные — это именно низкие, диффузные.

Как артикуляционно характеризовать согласные, если известно, что они компактные, низкие? Перевод из акустической классификации в артикуляционную: в группах «компактные» и «низкие» общий знак — к, т. е. артикуляционные данные согласных — заднеязыч­ные.                       '

Есть что-либо общее у зубных и губных? Таблица показывает: оба знака — I и р — в группе «диффуз­ные». Диффузность — общий признак этих двух групп согласных.

В таблице нет места для [Л - Надо запомнить: сред­ненёбный []] — компактный высокий.

2. Перевод можно осуществить, собирая артикуля­ционные признаки в пучки. Дан звук: вокальный, консо­
нантный, низкий, диффузный, недиезный, небемольный, прерванный, нерезкий, звонкий.

Вокальный, консонантный — значит, сонорный со­гласный. Только сонорные согласные одновременно и вокальные и консонантные.

Низкий, диффузный — поэтому губной. Только губ­ные отвечают этой характеристике.

Недиезный, небемольный — не мягкий, не огублен­ный.

Прерванный, нерезкий — либо взрывной, либо носо­вой смычный. Но среди взрывных нет сонорных. Значит, носовой.

Звонкий — общий термин для акустической и для артикуляционной классификации.

сонорный

губной

твердый

Итак, это — [м]:

вокальный консонантный ннзкнй ^ диффузный неднезный небемольный прерванный нерезкий звонкий                            --- звонкий

Будь согласный не низкий, диффузный, а высокий, диффузный — он оказался бы зубным; низкий, компакт­ный — оказался бы задненёбным. Будь согласный пре­рванным, но резким, он мог бы оказаться либо дрожа­щим, либо аффрикатой. Но у губных такого качества нет, значит, не могло быть при данных признаках, чтобы согласный обладал качеством «резкий».

3. Перевод можно осуществить путем сокращения ряда подходящих артикуляционных классов. Возьмем снова ту характеристику, которая дана выше.

Вокальный звук — либо гласный, либо сонорный со­гласный. Притом он консонантный — значит, не глас­ный; из двух возможностей остается одна: сонорный со­гласный. Низкий звук — либо губной, либо заднеязыч­ный, но он диффузный, следовательно, из двух возмож­ностей подходит только одна — губной. Губные бывают
твердыми и мягкими. Признак «недиезный» исключает мягкость. Значит, дан твердый согласный.

Этих признаков достаточно, чтобы решить: предъяв­ленный согласный— [м]. Остальные признаки выво­дятся из данных, из проанализированного набора; они — Б при условии, что А Б. Поэтому их можно при характеристике звука не анализировать.

Итак, две классификации находятся в хорошем со­ответствии друг с другом. Это доказывается тем, что всегда возможен однозначный перевод из одной в дру­гую; зная характеристику звука в одной классификации, мы всегда можем точно указать, какой характеристике звука он соответствует в другой классификации. И эта характеристика будет соответствовать одному опреде­ленному звуку. (Противоположный случай был бы та­кой: дана точная характеристика звука в одной класси­фикации, но при переводе в другую полученная харак­теристика соответствует двум звукам.) Это свидетель­ствует о том, что и артикуляционная, и акустическая классификации отражают одну и ту же языковую фоне­тическую систему.

Зачем нужны две классификации? У каждой есть свои области применения. Например, обучать русскому произношению иностранцев можно с помощью артику­ляционных наставлений, советов, поправок («Сильнее округляйте губы»), акустическая классификация здесь не годится (неэффективен совет: «Усильте вторую форманту»). Преобразовать устную речь в серию ма­шинных команд — дело акустической классификации. Обе классификации нужны для научного познания фонетической системы, ее законов.

§ 8. УПРОЩЕНИЕ ХАРАКТЕРИСТИК

Мы уже видели, что в некоторых случаях можно, не зная всего набора признаков, по неполному их перечню указать, какой звук отвечает характеристике. Напри­мер, чтобы «отгадать» звук [р], достаточно двух приз­наков: дрожащий, твердый. Эти признаки прямо указы­вают на [р]: нет других твердых дрожащих в русском языке. (Звук междометия тпру! тоже дрожащий; его обозначение в фонетической транскрипции [Ч*¹], но он не в счет, так как встречается только в междометии, ко­торым человек общается с лошадью; это не настоящее слово языка; словами, настоящими, люди общаются друг с другом.)

Почему при характеристике (р] можно не упоми­нать, например, признак «передненёбный»? Потому что в русском языке всякий дрожащий — передненёбный. Действует известный нам закон: если А а Б, то Б — не отдельная, особая единица языка. Здесь у А — при­знак «дрожащий», Б — «переднеязычный». Если Б не самостоятельная единица, если этот признак «влит» в признак А, то о Б можно не упоминать.

Значит, упрощение характеристик звуков без ущер­ба для их точности важно и практически, и теоретиче­ски. Теоретически — потому что помогает глубже по­нять языковую, системную сущность звука, отделить самостоятельные признаки от сопроводительных. На та­ком разделении строится особая лингвистическая тео­рия языковых различителей (о ней подробнее см. гл. 5). Практически — потому что позволяет упростить опозна­ние звуков, например при работе со звуковым анализа­тором — аппаратом, который дает возможность устную речь превратить в звуковую (а затем и в орфографиче­скую) запись. В дальнейшем, после совершенствования, звуковые анализаторы смогут заменить стенографисток.

Наш пример с [р] дан в артикуляционной классифи­кации: дрожащий, передненёбный — это признаки зву­ка по его артикуляции. Но упрощение характеристик наиболее результативно на основе акустической харак­теристики, так как она дихотомична.

Сравните артикуляцию звуков [т] и [ц]. Начало ар­тикуляции у них одно и то же: передняя часть языка примыкает к верхним зубам; исход артикуляции — раз­ный: у [т] — прорыв смычки воздушной струей, у [ц] — раскрытие смычки в щель. Теперь понаблюдаем, как произносится звук [т] в слове отцепили. Оказывается, взрыва нет. Артикуляция [т] ограничивается энергич­ным смыканием языка и зубов, т. е. выполняется только начало работы — то, которое одинаково у [т] и [ц]. Если бы было написано оццепили, то читалось бы так же, как отцепили, именно потому, что перед [ц] соглас­ные [т] и [ц] не отличаются друг от друга: в артикуля­ции отсутствует именно та часть, которая их отличает.

Итак, различие [т] — [ц] (т. е. различие по способу артикуляции) в этом положении несущественно. Значит, можно не упоминать, что [т] — взрывной, что он не аф­фриката (не слитный)? Это было бы возможно, если бы среди шумных зубных глухих твердых были только [т] и [ц], если бы классификация была двойной, дихотоми­
ческой. Тогда согласному [т] (в данном положении) можно было бы дать такую характеристику: шумный зубной глухой твердый — и все, не упоминая о способе его артикуляции. Но классификация наша не дихото- мична: кроме [т] и [ц] есть третий — [с], он тоже отве­чает данной характеристике и тоже может быть в том же положении перед [ц] — расцепили. Поэтому, чтобы от­личить согласные в сочетаниях [тц] и [сц] (отцепили — расцепили), все-таки приходится упоминать способ ар­тикуляции. Упрощение характеристики не удалось. По­мешал третий согласный — [с]. Будь классификация дихотомической, не было бы этой помехи.

В дихотомической классификации не бывает третьего звука. Звуки [т], [ц], [с] имеют в ней признаки:

[т]                        [и!                        [с!

 

прерванный

прерванный

непрерывный

 

резкий

нерезкий

нерезкий

 

Прерванных только два: [т] и [ц], согласный [с] из другой группы, он — непрерывный, о нем и речи нет: нейтрализация охватывает только непрерывные.

В положении перед [ц] характеристики согласных [т] и [ц] упрощаются:

прерванный

М                               [ц]

прерванный

Признаки резкий ~ нерезкий сняты, так как они в данном положении (перед [ц]) неразличительны. Да­но: А = невокальный (= шумный согласный), высокий и диффузный (= зубной), недиезный (= твердый), прерванный, глухой; Б — отсутствие той части артику­ляции, которая создает акустическую резкость и позво­ляет «резкие» противополагать «нерезким». Поскольку А с: Б, то о Б, о резкости ~ нерезкости, можно не упо­минать. Характеристика упростилась.

Почему теперь не мешает [с] ? Этот согласный устра­нен введением дихотомии: все звуки разделены на пре­
рванные и непрерывные, [с] ушел в непрерывные, т. е. он уже не может влиять на характеристику прерван­ных [т] и [ц].

Итак, дихотомическая (акустическая) классифика­ция удобна для упрощения характеристик звуков. Возь­мем слово взрыв. Полная характеристика его звуков такая ':

[в з                  р       ы ф] Вокальный ли? — — + + — Консонантный ли? + + + — + Низкий ли? + — — + + Диффузный ли? + + — + + Бемольный ли? — — — — — Диезный ли? — — — — — Прерванный ли? — — + - — Резкий ли? — — + - — Звонкий ли? + + + + — После упрощения таблица признаков выглядит так: слова взрыв   [в 3 р ы ф] Вокальный ли? — — + + — Консонантный ли?     + —   Низкий ли? + — — + + Диффузный ли? + + —   + Бемольный ли?       —   Диезный ли?     —   — Прерванный ли? — —     — Резкий ли?     +     Звонкий ли?   +       ' Плюс означает, что иа вопрос следует ответ «да», минус —

«нет».

 

Вместо 45 признаков — 24. 21 признак приведен к нулю.

Почему, например, у [в] признак «нерезкий» можно убрать, не упоминая в характеристике этого согласного? Сказано, что [в] — непрерывный, в то же время и не­резкий. Если А — непрерывный, Б — нерезкий, то А а Б, следовательно, Б не самостоятельная сущность в системе, о, Б можно не упоминать.

Почему у [в] не дан признак «недиезный» (т. е. «твердый»)? Все губные перед негубными согласными бывают только твердыми. Признак «недиезный» и здесь не избираемый, а вынужденный, он подчиняется закону А а Б. Здесь А — губной перед негубным согласным, Б — недиезный.

Почему у [з] тоже не указана твердость? Шумные зубные могут быть только твердыми перед [р], [р'] ... Значит, и здесь твердость вынужденная; она — Б, ко­торого требует А.

А почему у [ы] указана небемольность (неокруглен­ность) ? Если ее не указать, то [ы] нельзя отличить по характеристике от [у]: оба они окажутся низкими, диф­фузными и различительных признаков не обнаружат.

Артикуляционное изучение звуков русского языка было начато работами замечательных ученых-филологов XVIII в.— В. К. Тредиа- ковского и М. В. Ломоносова. Особенно много сделали В. А. Богоро- дицкий (Казань), А. И. Томсо'н (Одесса), Л. В. Щерба (Петербург) в конце XIX — начале XX в. Они впервые стали изучать русские звуки с помощью аппаратуры, соединив непосредственно слуховой анализ с инструментальным.

Акустическая классификация звуков многих языков (в том числе русского) была дана в 1955 г. Р. О. Якобсоном, Г. Фантом и М. Халле.

Особенно значительны заслуги в изучении звуковой стороны рус­ского языка фонетической лаборатории при Ленинградском универ­ситете (Л. В. Щерба, Л. Р. Зиндер, М. И. Матусевич, Л. В. Бондарко), лаборатории при Институте русского языка АН СССР (С. С. Высоц­кий, А. М. Кузнецова, Р. Ф. Пауфошима), лабораторий при Москов­ском университете (Л. В. Златоустова) и при Киевском (Л. Г. Ска­лозуб).

§ 9. КЛАССИФИКАЦИЯ СУПЕРСЕГМЕНТНЫХ ЕДИНИЦ

Если наличие Б вызвано наличием А, то АБ — цело­стная единица. Такую единицу называют суперсег­ментной.

Суперсегментные единицы: слог, такт, фраза.

Слог. Дано сочетание из двух звуков, совместно образующих слог. Первый звук — неслоговой, следова­тельно, второй — слоговой. Здесь признак «неслого­вой» — а, признак «слоговой» — Б. В слоге, состоящем из двух звуков, а а б (и одновременно б а а: если из­вестно, что второй звук — слоговой, то первый — не­слоговой) .

Если слог состоит из трех звуков, то какой-то из них — слоговой, остальные в силу этого — неслоговые. Эти признаки тоже связаны отношением с:. Следова­тельно, внутри слога качества «слоговой звук» и «несло­говой звук» образуют целостную суперсегментную еди­ницу: АБ? ааб, блГ баа и т. д.

Слоговой звук обладает большей сонорностью, чем другие звуки того же слога (см. табл. 1). Пример: слово охрипшие [ахр'йпшыи] делится на слоги так — [а-хр'й- пшы-и]; в каждом слоге здесь наиболее сонорный — гласный. Он — гребень волны, он — слоговой. Окружа­ющие звуки менее сонорные, они — впадины, ограничи­вающие волну. Обычно сонорной вершиной слога яв­ляется гласный, но не всегда:

 

1. Поцелуями в детстве считал Я счастливую жизнь мою... (Л.).

2. И, шальной, шевелюру ероша, В замешательстве смысл темня. Оглушит тебя нехорошей Глупой сказкой своей про меня (Паст.).

3. Снаружи казалось, у люстр плеврит (Паст.; ямб).

4. Звеии, Октябрь, синими сне­жниками (Полет.-, ямб).

5. Рассвет и нежная луна Цилиндр нижут мелкой рту­тью (Инб.).

6. Где верстаком нас приучали, Что труд есть труд и жизнь — труд... (Ког.).

 

Ритмика стиха показывает, что слова жизнь [жы-з'н'], смысл [смы-сл], люстр [л'у-стр], Октябрь [а-кт'-а-бр'], цилиндр [цы-л'йн-др] произносятся со слоговыми сонорными согласными. Теория, рассматри­вающая слог как волну сонорности, хорошо объясняет эти случаи: действительно, сонорные согласные обра­зуют здесь особый гребень сонорности. Например, в сло­вах жизнь, смысл поставим над всеми звуками индексы сонорности:

2 4 2 3                     13 4 13

[жы з' ц']                [смыся]

Последний согласный отделен от гласного звуком с ин­дексом 2 (звонкий шумный) или 1 (глухой шумный). Сам он имеет более высокий индекс 3, т. е. образует гре­бень волны после впадины — 1 или 2. Поэтому образует­ся слог с вершиной — сонорным согласным.

Слоговым может быть даже шумный согласный, если он окружен паузами — реальными или потенциальными (пауза — абсолютное отсутствие всякой сонорности, ин­декс = 0) :

Т-с-с... Тише. Одурел совсем... Шептать такое иа постели страшно, Укрывшись одеялом с головой, А ты горланишь, стоя у окошка. И с Карлусом вот тоже ш-ш-ш да ш-ш-ш...

(А. Мариенгоф)

Как показывает ритм, здесь т-с-с и ш-ш-ш — отдельные слоги.

Законы русского слогоделения кратко можно сфор­мулировать так:

1. Один согласный между гласными принадлежит следующему за ним гласному (т. е. составляет с ним один слог): [гъ-ла-ва].

2. Группа шумных согласных принадлежит следую­щему за ней гласному: [а-тсо-хшъ-иъ] (отсохшая или о т сохшее).

3. Группа согласных, состоящая из шумных соглас­ных и заканчивающаяся сонорными согласными, при­надлежит следующему гласному: [па-тс'н'э-жн'ик], [н'и-стра-шнъ], [р'и-скнут'].

4. Группа согласных, состоящая из сонорного плюс шумный (или: плюс группа шумных; или: плюс шумный с сонорным), разделяется слогоразделом так, что со­норный принадлежит предыдущему слогу, а вся осталь­ная группа последующему: [па-дар-к'и], [зон'-т'ик], [мар-скои], [за-м'ор-шыи] (замерзший), [кан-трол'], [зам-кнут'], [мар-гнут'].

5. Долгий («двойной») согласный, находящийся между гласными, делится слогоразделом на две части: [кон-ныи], [пат-та-ш':ит].

Это не относится к долгим согласным [ш':], [ж':]: [у-та-ш':у], [за-ж':от]; они ведут себя как одиночный шумный согласный.

6. Сочетание шумных на стыке приставки и корня может разделяться слогоразделом: [рас-к'и-дат'] (и [ра-ск'и-дат']), [пат-п'и-сат'] (и [па-тп'и-сат']).

Обозначим: Г — гласный, С — сонорный согласный, Ш — шумный согласный. Тогда 1—4-й законы слогоде­ления можно схематически изобразить так:

1. Г — СГ, Г — ШГ;

2. Г — ШШГ, Г — ШШШГ;

3. Г — ШСГ, Г — ШШСГ;

4. ГС — ШГ, ГС — ШШГ.

Законы 2—4-й объединяются такой формулировкой: слогораздел проходит в месте наибольшего контраста соседних звуков по сонорности. Напротив, закон 5-й требует, чтобы слогораздел прошел в месте наимень­шего контраста соседних звуков. Закон 6-й говорит о вмешательстве грамматики в чисто фонетическую об­ласть, грамматика может (факультативно) преодоле­вать 2-й и 3-й законы.

В. К. Тредиаковский писал: «При разделении складов надлежит почитать за главнейшее основание сие, что ежели которые согласные начинают самый первый склад в слове, то те и в середине начинают но­вый же склад, то есть не к предыдущей, но к последующей принад­лежат гласной. Причина сему основание свое имеет на природе вы­говора: ибо что выговор соединяет сначала, того не разделяет и в середине. Пример: по-сле, для того, что есть слово, в котором с с л соединяются, а именно: след».

Наблюдение В. К. Тредиаковского устанавливает, что начальный и средний слоги имеют одинаковое строение: их начальные части тождественны. Честь и слава этому наблюдению; оно было первым вкладом в теорию русского слога (в разных языках слоги могут строиться на основе разных закономерностей). Это наблюдение уста­навливает: начальный и неначальиый слоги следуют одному и тому же закону. Какому? Наблюдение В. К. Тредиаковского на этот вопрос ответа не дает. Ответ был найден позже: слог — это волна сонорности. Большинство фактов согласуется с этой теорией. Наиболее полную разработку она нашла в исследованиях Р. И. Аваиесова.

Такт. Такт — группа слогов, объединенная одним ударением. Вот как делится текст на такты:

Как-мальчик кудрявый, резва, Нарядна, как-бабочка летом; Значенья пустого слова В-устах-ее полны приветом.

Ей-нравиться долго нельзя: Как-цепь, ей-несносна привычка, Она ускользнет, как-змея, Порхнет и-умчится, как-птичка.

Таит молодое чело По-воле — и-радость и-горе. В-глазах — как-на-небе светло, В-душе-ее темно, как-в-море!

То-истиной дышит в-ней-все, То-все-в-ней притворно и-ложио! Понять невозможно ее, Зато ие-любить невозможно.

65

(М. Ю. Лермонтов)

3 Современный русский язык

Ритм стиха здесь позволяет более ясно и четко осоз­нать членение каждого стиха на такты. Это трехстопный амфибрахий: ^' ^ ^' (^). Значит, в каждом стихе три ударения и поэтому — три такта. Но и в обычной звучащей речи, нестихотворной, безударные слоги груп­пируются вокруг ударного слога. Ударный слог выде­ляется своей силой и длительностью.

Из безударных слогов самый сильный тот, который находится непосредственно перед ударным. Обозначим силу ударного слога индексом 3, силу первого предудар­ного индексом 2 (он слабее), силу остальных безудар­ных слогов индексом 1 (они еще слабее). Например:

112 3 111 111

переговаривающимися. Последовательность индексов... 1 1231... называют «формулой Потебни» (по имени ученого А. А. Потебни, открывшего закон распределе­ния ударности ~ безударности в такте). Формула По­тебни дает комплексную характеристику каждого слога. Принимается во внимание напряженность ~ вялость артикуляции, ее длительность, устойчивость или не­устойчивость, вариативность.

Были высказаны сомнения в справедливости форму­лы Потебни на том основании, что современная звуко- анализирующая аппаратура не позволяет «отграни­чить» слоги, в данной формуле обозначенные индексом 1, от слогов с индексом 2 (речь идет в первую очередь о положении после мягких согласных). Однако исследо­вание на самой хорошей аппаратуре не может уста­новить: между данными звуками отличия нет. Вывод должен быть другим: с помощью данных технических средств различие не обнаружено. Но оно может быть исследовано другими средствами, имеющими большие различительные способности.

Сопоставим факты. После твердых согласных:

1. И жавронок вился над зеленью полей... (Бат.)

2. Незримый жавронок поет Заздравный гимн весне (Барат.).

3. Иной копье из тела вырвет

И в судоргах влачится по земле (Яз.).

4. Теперь да в полмя из огня... Куда? К прикмахеру... (Гр.).

5. Нам дорога твоя отвага, Огнем душа твоя полна,

Как вновь раскупренная влага В бутылке старого вина (Л.).

¹ У него же: Веселых жаворонков пенье...

6. Снял он с проводки нагрузку... (В. М.).

7. Листвой золотой овчина торчала, Шубой шиврат навыворот (Хл.).

8. И дня ее ищу в году

Как папортников цвет другие (Паст.).

После мягких согласных:

1. Петра герой спасти стремился. Предстал народу, перкрестился,

И свергнут с красного крыльца (Мар.).

2. Вертелось счастья вертено... (Вяз.).

3. Вертено промеж пальцев играет... (Глин.).

4. День тяжелый, мутно-белый

Настает. Кровь земле одервенелой

Плуг дерет (С. Гор.).

5. «Первенчались бы с красавцем»,— Няиька у ней в ножках хнычет (Цвет.).

6. В его глазах одервенелых Четырехгранный вьется штык (Зав.).

И ритм стиха, и само написание показывает, что сло­ва (особенно те, которые сравнительно часто употреб­ляются в речи) могут произноситься с пропуском глас­ного. (Обычно это гласный рядом с сонорным соглас­ным.) Обнаруживается закономерность: «нулизован- ный» гласный всегда тот, который по формуле Потебни обозначен индексом 1, т. е. самый слабый. Это относится и к случаям, когда такой слог следует после твердого согласного, и в равной мере к случаям, когда он нахо­дится после мягкого. Формула Потебни относится к обоим случаям, она обладает в современном русском языке всеобщностью.

Почему люди, не сговариваясь, решили, что можно пропускать гласный во втором предударном слоге (но не в первом) и в первом заударном? Очевидно, эти слоги при произнесении были короче, слабее других слогов. Как люди догадались, что их можно — и, по общей зву­ковой модели, нужно — произносить короче и слабее? Они подстроили свою речь под общую модель, усвоили в своей речи эту модель, потому что ее услышали (даже не давая себе ясного отчета, каковы отдельные показа­тели этой модели). Нельзя по-другому объяснить при­чину усвоения говорящими этой модели. Значит, то, что пока еще не могут взять аппараты, улавливает чело­веческое ухо. Притом у всех говорящих: об этом говорит единообразие отражения этих фактов в стихе; они ка­жутся естественными не только поэту, но и читателю, владеющему русским литературным языком. Итак, фор­мула Потебни не выдумана — она отражает реальное строение русского текста. (Не менее важный вывод ка­сается слуховых наблюдений: инструментальная фоне­тика открыла много тайн, ранее скрытых от нас; но она не отменила значения непосредственно слухового вос­приятия. Оно остается в числе орудий фонетики.)

Формула Потебни помогает определять границы между тактами. Например, если есть последователь­ность слогов — 3 1 3 2 3,— то такторазделы такие: 31 3 23. Все части этого ряда, выделенные как такты, имеют ударный слог (3) и отвечают формуле Потебни, т. е. являются ее частями: последовательности 31, 3, 23 — это «вырезки» из формулы Потебни. Выделение же, на­пример, такта 13 было бы незаконным: в формуле По­тебни нет части, которая бы давала такую последова­тельность.

Возможны случаи, когда формула Потебни не по­могает разграничить такты. Если дан ряд слогов, имею­щих индексы 123123, то граница может проходить по- разному: 123 123 или 1231 23. (Известны случаи, когда дети стих На нем флюгера не шумят понимают так: На нем флюгеране шумят', ср.: дворяне, крестьяне.)

Может быть, мы речевую цепь делим на такты просто по смыслу, выделяя осмысленные слова? Например, выделили так: на нем, а не на-нем-флю,— хотя по формуле Потебни такое членение тоже возможно:

На -нем-флю | гера I не-шумят...

потому что знаем предложное сочетание на нем, но не знаем слова «нанемфлю». Однако в естественной речи смысловое членение непременно должно совпадать с членением фонетическим, т. е. с членением на такты, границы которых дает формула Потебни. Если эти два ряда показаний не совпадают, то восприятие речи за­труднено. Смысловые границы (границы слов) «опро­вергаются» фонетическими показателями и потому ста­новятся ненадежными.

Если артист вместо:

1 2 3

Тень Грозного меня усыновила... читает (тяжеловесно скандируя стих):

2 13

Тень Грозного меня усыновила ,

¹ О возможности такого произношения (конечно, ненормативна^ го) см.: Сладкопевцев В. В. Искусство декламации. Пг., 1918. С. 106.

то слушатели слышат: у сына вила...— хотя и понимают, что по смыслу это не подходит, а подходит глагол усы­новила.

Поэтому правильно было бы говорить так: речь мы членим на части и по смыслу (выделяя слова) и на основе фонетических данных. Одно не должно противо­речить другому.

Однако говорящие по-русски, как правило, не знают формулы Потебни, как же они могут ею руководство­ваться? Так же, как дети-дошкольники: не зная паде­жей, их все-таки знают. Сознательно они не усвоили но­менклатуры, системы понятий, связанных с изучением падежей, но тем не менее непосредственное знание па­дежной системы у них есть. Так же и с формулой Потеб­ни: говорящие рационально, понятийно не знают ее, но непосредственно-речевое знание о распределении силы слогов в такте у них есть.

Законы деления русской речи на такты первым стал изучать (в начале XIX в.) А. X. Востоков. Проблема ударения в XX в. не возника­ла. Дело казалось простым: ударный гласный сильнее безударных, и все различие — в силе звука. Но аппараты показали, что безударный [а] может быть сильнее ударного [и] в том же слове. Разгадку «парадокса ударения» дал Н. И. Жинкин. Оказалось, у гласных разного качества могут быть разные пороги ударности.

Фраза. Несколько тактов, объединенные интона­цией, называются фразой '.

Интонация — изменение основного тона по вы­соте; оно может быть осложнено сопутствующими явле­ниями: увеличением силы ударения в отдельных тактах, убыстрением и замедлением темпа и т. д.

Иногда к интонации относят также тембр всего вы­сказывания. Это не то, что тембр (качественная харак­теристика) звука. По голосу человека можно опреде­лить, говорит ли он сердито или ласково, радуется или печалится (при этом искренне или неискренне). Такая окраска высказывания — иногда состоящего из не­скольких фраз — нечто совершенно иное, чем интона­ция. Во-первых, границы, в которых выявляется тембр высказывания, не совпадают с границами фразы. Во- вторых, в этом тембре сплетены явления языковые (зна- новые) и неязыковые. Напомним, что знаковые единицы имеют сторону значения (обозначаемое), сторону мате­риальную (обозначающее, в нашем случае — звуки) и условную связь между ними — не естественно-природ­ную, а условную. Когда же говорят о тембре радости, тембре неискренности, окрашивающем высказывание, то отнести к знаковым явлениям эти факты нельзя. На этих основаниях тембр высказывания не будем считать явлением интонации.

Во фразе три части: предцентровая, центр и пост­центровая. Обязательной частью всякой фразы являет­ся центр, две другие могут отсутствовать.

Центр — это ударный слог в том такте, который выделяется по силе среди других тактов фразы.

Вот текст, разбитый на фразы: Владимир очутился в поле \ и напрасно хотел снова попасть на дорогу ;\ло- шадь ступала наудачу\и поминутно то взъезжала на сугроб, | то проваливалась в яму; | сани поминутно опро­кидывались^ Владимир старался только\не потерять на­стоящего направления (П.). В тексте выделены такты, произношение которых усилено: они несут фразовое ударение. В русском языке фразовое ударение падает обычно на последний такт.

Во фразе Владимир очутился в поле фразовое уда­рение падает на такт в поле. Ударный слог в по [фпо] — центр фразы. Вся часть до этого слога — Владимир очутился...— предцентровая, то, что после этого сло­га,— постцентровая часть (здесь — слог -ле). Во фразе и поминутно то взъезжала на сугроб центр -гроб, постцентровой части нет. Если дана фраза Едем!, то отсутствует предцентровая часть. Наконец, возможна и фраза Да! Здесь налицо только центр.

В русском литературном языке существует семь ос­новных типов интонации. Остановимся на наиболее ча­стотных.

Интонационная конструкция 1. (Сокра­щенно— ИК-1, читается: и-ка-одйн.) ^[7] Предцентровая часть произносится на среднем интонационном уровне. На центре — падение тона, это падение продолжается на постцентровой части: Я с ним уже разговаривал.

Интонационная конструкция 3 (ИК-3). Предцентровая часть произносится на среднем интона­ционном уровне. В центре резкий подъем интонации и на этом же слоге начало понижения — оно продолжает­ся до конца фразы: Ты с ним разговаривал? Ты с ним разговаривал (а я еще нет).

Проверить, что обе фразы произносятся с одной ин­тонацией, можно таким образом: записать на магнит­ную ленту оба предложения, затем у второго (Ты с ним разговаривал, а я еще нет) отрезать начальную часть — до запятой — и вместо нее подклеить вопросительное предложение. Потом прослушать. Обнаружится, что предложение (из двух склеенных фраз) звучит естест­венно; следовательно, вопросительное предложение ин­тонационно тождественно с частью предложения перед запятой. Одно успешно заменяет другое.

Интонационная конструкция 4 (ИК-4). Предцентровая часть произносится на среднем уровне. На центре идет понижение интонации, и начинается по­вышение ее, которое продолжается на постцентровой части. Эта интонация чаще всего встречается в вопро­сительном предложении с частицей а: — Я читал Пуш­кина...— А Лермонтова? Или: — Зачеты по языку я сдал.— А по истории?

Фразовое ударение — средство разграничить фразы. Последний такт во фразе усиливается и своим усилением говорит о том, что он — замыкающий.

Кроме фразового бывает еще логическое уда­рение. Функция у него другая — не показывать грани­цы фразы, а выделять наиболее важные слова: Ты с ним разговаривал (подразумевается: а не я); Ты с ним раз­говаривал (а не со мной); Ты с ним разговаривал (и только, а деловой помощи не оказал).

Чацкий

...Вы здесь? я очень рад.

Я этого желал.

София (про себя) И очень невпопад.

Чацкий

Конечно, не меня искали?

София

Я ие искала вас.

(А. С. Грибоедов)

Поручик приказал выпороть старика, а солдаты выпоро­ли его; Поручик приказал выпороть старика, а солдаты выпороли его

Г) ^ >■ ^ <

Из примеров видно, что логическое ударение всегда связано с противопоставлением, открыто выраженным в речи или подразумеваемым.

Логическое ударение может падать на любой такт во фразе, не только на конечный. Поэтому логическое уда^{^} рение не имеет функции разграничения фраз.

Во фразе может быть либо логическое, либо фра­зовое ударение. Как отличить логическое ударение, па­дающее на последний такт во фразе, от фразового? Ло­гическое ударение обычно сильнее фразового.

ИК-1 — конструкция с фразовым ударением; та же конструкция с логическим ударением — ИК-2 (у ИК-2 могут быть некоторые факультативные отличия от ИК-1 и в движении тона; но их присутствие обусловлено на­личием логического ударения. Здесь: А — логическое ударение; Б — некоторые, не обязательные, отличия в движении тона; АсиБ; Б можно в классификации инто­нации не учитывать). В ИК-3, ИК-4 различия между фразовым и логическим ударением сняты.

ИК-1

|--------- и к-3-------- ик-4

ИК-2

различие по изменению основного тона

Одна фраза от другой отделяется: 1) с помощью' ин­тонации: завершается движение тона, характерное для данной ИК,— значит, завершается фраза; 2) с по­мощью пауз (внутри фразы такты друг от друга паузами не отделяются '); 3) фразовым ударением.

Членение текста на фразы имеет смыслоразличи- тельную функцию. Сравним: Из хаты\ бабушки рыдания неслись; Из хаты бабушки\рыдания неслись; Он кормил их\мясом своих собак; Он кормил их мясом\своих со­бак ^[8].

Первые попытки записать русскую интонацию были сделаны еще в XIX в. (композитор М. П. Мусоргский, языковед Ф. Е. Корш); а затем последовали попытки наметить интонационные типы. В 30-х годах XX в. начинается инструментальное изучение интонации
(с помощью интонографов и других аппаратов). Устанавливается ог­ромное количество интонационных характеристик, различий, типов. Выход из этого лабиринта фактов мог быть один: выделить те инто­национные характеристики, которые самостоятельно, сами по себе, мо­гут различать смысл предложений (или их частей). Изучение же сопутствующих интонационных особенностей (тех Б, которые обуслов­лены наличием А; вспомним формулу: если А с: Б...) надо подчинить изучению основных, различительных. Это сделала Е. А. Брызгунова. Она выделила семь интонационных конструкций, самостоятельно, без участия других характеристик, выполняющих различительную функцию,— костяк русской интонации. (Здесь приведены факты о че­тырех из этих семи.)

Пограничные сигналы. Мы уже знаем, что формула Потебни (вернее, закономерности, отраженные в ней) помогает разграничивать отдельные такты, а поскольку такты часто совпадают со словами, то, зна­чит, и слова. Существуют различные способы показать, где проходит граница между словами.

Например, дана звуковая цепь (начало и конец ее оборваны): ... [оф'р'у]... Не зная всей цепи, можно ска­зать, что между [оф'] и [р'у] — словесная граница. Эти два слога принадлежат разным словам, например: приготовь рюкзак. Внутри слова сочетание мягкого губ­ного согласного возможно лишь с таким последующим согласным, который тоже мягкий губной '. Здесь гра­ницу между словами сигнализировал не согласный [ф*] сам по себе (он может быть и в середине слова: афиша), и не согласный [р'] сам по себе, и не что-то, находящее­ся между ними (между ними ничего нет, они примыкают друг к другу, пауза их не разъединяет): пограничный сигнал «распределен» на протяжении всего звукосочета­ния [ф'р'], он имеет суперсегментный характер.

Другой обрывок из звуковой цепи: ... [ахму]... Сигна­лизирована граница между словами; она проходит после [IV]] перед [у] (возможное словосочетание: пять драхм уплатил). Слоговой согласный [м] перед гласным возможен только в том случае, если он — ко­нечный в слове. В сочетании одну драхму платил [м] не может быть слоговым, так как [м] не на конце слова. Сам по себе слоговой [1у]| не показатель границы слова: слоговые согласные возможны и в середине слова (от[ц\щу). Но [IV]] + гласный — (все это звукосочета­ние) — сигнал словесной границы.

Заударные слоги не совсем такие, как предударные. В последовательности 31323 мы нашли словоразделы (вернее — такторазделы, но они связаны с делением на слова), даже не зная, какова реальная звуковая цепь. Следовательно, показатели, распределенные по ряду слогов, являются комплексными, составными, суперсег­ментными показателями границы.

Не зная смысла сочетания (у нас были только бессмысленные отрывки из звуковых цепей), можно по фонетическим данным определить границу слов. В некоторых случаях сигнализируется граница между морфемами. Например, «двойные» (долгие) согласные возможны в слове только рядом с ударным гласным или на стыке приставки и корня. В слове рассыпаться произ­носится долгий [с:] не рядом с ударным гласным. Это — сигнал границы между приставкой и корнем.

На границах слов (и морфем) действуют иные звуко­вые закономерности, чем в середине значимых языковых единиц. Поэтому, чтобы верно понять эти законы, необ­ходимо считаться с пограничными сигналами (или ди- э рем а ми)—особой суперсегментной единицей. Су­персегментной, так как она всегда распределена по со­четанию звуков или слогов...

Первым стал изучать пограничные сигналы в живых, современных языках И. А. Бодуэн де Куртенэ. Особенно большой вклад в науку о пограничных сигналах принадлежит Н. С. Трубецкому.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Сегментные единицы:

Богородицкий В. А. Русский текст в научио-фонетической тран­скрипции Ц Очерки по языковедению и русскому языку. М., 1939.

Богородицкий В. А. Фонетика русского языка в свете экспери­ментальных данных. Казань, 1930.

Болла К- Атлас звуков русской речи. Будапешт, 1981.

Бондарко Л. В. Звуковой строй современного русского языка. М„ 1977.

Брок О. Очерк физиологии славянской речи Ц Энциклопедия сла­вянской филологии. Спб., 1910. Вып. 5/2.

Златоустова Л. В. Фонетические единицы русской речи. М., 1981.

Матусевич М. И. Современный русский язык: Фонетика. М., 1976.

Скалозуб Л. Г. Палатограммы и рентгенограммы согласных фо­нем русского литературного языка. Киев, 1963.

Скалозуб Л. Г. Динамика звукообразования (по данным кино- рентгенографирования). Киев, 1979.

Томсон А. И. Общее языкознание [1904]. Одесса, 1910.

Щерба Л. В. Русские гласные в качественном и количественном отношении [1912]. Л., 1983.

Якобсон Р. О., Фант Г., Халле М. Введение в анализ речи: Раз­личительные признаки и их корреляты [ 1955] // Новое в лингвистике. . М„ 1962. Вып. 2.

Суперсегментные единицы:

Аванесов Р. И. О слогоразделе и строении слога в русском языке [1954] Ц Фонетика современного русского литературного языка. М„ 1956.

Аванесов Р. И. Ударение в современном русском литературном языке [1955] Ц Русская литературная и диалектная фонетика. М„ 1974.

Брызгунова Е. А. Звуки и интонация русской речи. М., 1972.

Брызгунова Е. А. Основные типы интонационных конструкций и их употребление в русском языке Ц Русский язык за рубежом. 1973. № 1, 2.

Жинкин Н. И. Восприятие ударения в словах русского языка Ц Изв. Акад. пед. наук РСФСР. М„ 1954. Вып. 54.

Кузнецов П. С. К вопросу о фонологии ударения [1948] Ц Ре­форматский А. А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970.

Реформатский А. А. К вопросу о выделении ударного слога в русском языке (реплика) Ц Очерки по фонологии, морфонологии и морфологии. М., 1979.

Пограничные сигналы (диэремы):

Трубецкой Н. С. Основы фонологии [1938]. М„ 1960. С. 299—325.

Глава 2 ПОНЯТИЕ О ФОНЕМЕ

ОТОЖДЕСТВЛЕНИЕ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ

Сказано: большой дом. Что нужно, чтобы понять это высказывание, т. е. оценить его как языковое, как знако­вое? Для понимания этого высказывания надо знать слово дом и слово большой. Знать слово дом — значит уже встречать его в речи; надо понять, что в данном высказывании то же слово, которое встречалось раньше. Оно то же по значению и то же по звучанию. Если слово не отождествляется с уже известным словом, то оно вне понимания. Для данного члена языкового коллектива оно еще не стало словом. Например: Чухрюха — пфысь! Слова не с чем отождествить в предыдущем речевом опыте, нет оснований понять их языковую, знаковую сущность: они не встречались ранее в процессе речевого общения. (Кстати, это сочетание слов все-таки можно понять как обращение к кому-то и приказание ему; ср.: Грязнуха — брысь! Понятна интонация, так как с нею мы встречались раньше, мы ее отождествили с той, ка­кая свойственна предложениям: Грязнуха — брысь!

Прохожий — стой! Ванюша — пой! Сам отрезок -уха может отождествляться с тем, который в словах гряз­нуха, воструха, старуха; это тоже позволит хотя бы предположительно понять сказанное слово.)

Слово мы начинаем понимать, если слышали его в нескольких различных контекстах. При этом мы, сопо­ставляя контексты, должны данное слово рассматри­вать как одно и то же (в разных контекстах), т. е. отож­дествлять его разные появления. Иногда достаточно од­ного контекста, чтобы понять новое слово, например контекста толкового словаря. Тогда мы, встречая в дальнейшем это слово, отождествляем его с данным в словаре. Бывает и так: слово раньше не встречалось, но встречались его знакомые части (морфемы). Напри­мер, встретилось слово антистрекотатель. Хотя оно, не­сомненно, ранее вам не попадалось, однако попадались морфемы анти-, стрекот-, -атель. Поэтому оно в извест­ной степени понятно.

Итак, необходимо отождествлять значимые единицы (без этого язык не может функционировать). Отожде­ствляться они должны и по значению, и по звучанию. В поле зрения фонетики находится отождествление по звучанию.

Если даны высказывания: У меня мерзнет нос; Нос у собаки очень чуток; Она припудрила нос,— то нетруд­но осуществить акт отождествления. Очевидно, что во всех высказываниях есть одно и то же слово нос.

Но отождествление необходимо и в таких случаях: Это мой нос [нос]; Надеть очки на нос [нанъс]; В тепле нос бы не замерз [нозбы]; Такие уродливые очки на нос бы я не надел [нанъзбы]; Руки стынут, нос же пока не мерзнет [ножжы³]; На нос же эти очки не наденешь [нанъжжы³]; Носы у вас посинели... [насы]. Здесь зву­ковые отрезки, очень различные по звучанию: [нос] — [нъс] — [ноз] — [нъз] — [нож] — [нъж] — [нас] — оцениваются нами как одно и то же слово. Различия в звучании не мешают этому отождествлению.

Наоборот, в предложениях Нос у него длинный и Нож у него длинный — различие в звуках признается существенным: нос и нож не признаются одним словом.

Почему же происходит отождествление? Хочется от­ветить: потому что в первом случае значение было одно и то же. Но этот ответ неверен. Равенства по значению недостаточно, чтобы признать слова (или их части: кор­ни и т. д) тождественными.

В глаголе идти, иду, шёл ид- и шё- имеют одно зна­чение. Это корни одного глагола, но разные корни, мы их не отождествляем. Объясняют так: здесь налицо суп­плетивизм, т. е. глагол идти имеет в настоящем и про­шедшем времени разные корни (принадлежащие, од­нако, одному глаголу). Итак, тождества по значению недостаточно, чтобы отождествлять разные языковые единицы.

Другой пример: стачка и забастовка — слова с оди­наковым значением, но они не признаются тем же самым словом. Единство, тождественность значения не являет­ся достаточным условием для того, чтобы две единицы (в разных высказываниях) считать неким тождеством.

В самих звуках, когда говорим: нос [нос]... на нос [нъс]... на носу [нас]... нос же [нож]...— есть что-то, что позволяет нам видеть в этих отрезках одну и ту же единицу. Звуки разные, но почему-то мы не обращаем внимания на их различия. Что-то нам позволяет заклю­чить: это одно и то же слово, хотя в разных его звуковых воплощениях. А в случаях иду — шел нет достаточных оснований, чтобы считать корень одним и тем же.

Звуки, которые позиционно череду­ются, в системе языка оцениваются как тождество, как одна и та же единица.

ПОЗИЦИОННЫЕ ЧЕРЕДОВАНИЯ

Что называется позиционным чередованием звуко­вых единиц? Когда можно утверждать, что звуковые единицы позиционно чередуются?

Будем исходить из понятия чередования. Чередова­ние всегда обнаруживается в составе определенной мор­фемы. Если одна и та же морфема в разных словах (или в разных формах одного слова) имеет частично неоди­наковый звуковой состав, то налицо чередование. Крутить — кручу. Формы одного глагола, у них один корень; значение его в этих двух формах одинаково; звуковой состав тоже частично одинаков: есть общая часть кру-, но последний звук этого корня в одной форме [т'], в другой [ч']. Это и есть чередование.

Чередование в корне крут-/круч- отражено на пи­сьме. Но есть чередования, в написаниях слов не запе­чатленные. Например, орфография не отражает чере­дование в формах слов моро[с] —моро[з]ы; но все равно это — чередование.

Позиция — условие произношения звуков. Есть, на­пример, такие позиции: гласные — под ударением, в бе­зударном слоге после мягкого согласного, перед [л], перед паузой, согласные — на конце слова, перед [э], перед мягким зубным, после сонорного согласного. Каж­дый звук в слове находится в какой-либо позиции.

Некоторые чередования обусловлены позицией, и они называются позиционными. Например, мена [з] на [с] происходит на конце слова перед паузой. Действительно: моро [з] ы — моро [с], расска [з] ы — расска [с], ро\з\а — ро [с |, ва[з\а — ва[с]; черно- гла [з] а — черногла [с], чума [з] ый — чума [с], си [з] - ый — си [с]; погря [з] ла — погря [с], замер [з] ла — за- мер[ с], обле [з ] ли — обле [с], заведующий хо [з'] яйст- вом — завхо [с], Камский авто [з] авод — КамА [с], высшее учебное [з]аведение — ву [с]. Нет слова, нет формы слова, в которых [з], попав на конец слова, не заменялся бы глухим [с].

Сама по себе, с чисто акустической или артикуля­ционной стороны, пауза вовсе не требует, чтобы шумный согласный перед нею был глухим. Есть много языков (украинский, сербскохорватский, французский, англий­ский), где конечный шумный остается звонким. Чередо­вание обусловлено не акустической или артикуляцион­ной природой звука, а законами данного языка.

На основании чего мы заключаем, что чередование позиционно? Может быть, мы принимаем во внимание артикуляционную и акустическую наглядность взаимо­действия звуков? Например, зубной перед мягким зуб­ным сам должен быть мягким (в русском литературном языке), ср.: хвост — хво [с'] тище, куст — ку [с'] тистый, отпускать — отпу [с'] тить и т. д.

Но мнение о необходимости наглядно-очевидного уподобления звуков друг другу — неверно. Для того, чтобы признать закономерность позиционного чередова­ния, звуковое сходство необязательно. Как частный случай оно возможно, но именно как частный. Есть слу­чаи, когда фонетическое чередование является живым, действующим, позиционным, но сходства между звука­ми, вступившими во взаимодействие, нет.

Пример. В русском литературном языке [о] (удар­ный гласный) в первом предударном слоге после твер­дого согласного заменяется гласным [а]: новый — но­вее, дом — дома, стой — стоять и т. д. Чередование по­зиционно. Однако никакой акустической необходимости
в таком чередовании нет. Нельзя даже сказать, что [о] заменяется в безударном слоге звуком [а], потому что [а] артикуляционно слабее, чем |о] (это объяснило бы, почему в слабых безударных слогах уместно иметь [а]). Напротив, [а] требует большего раствора ротовой по­лости, т. е. более энергичной артикуляции.

Вообще представлять (в качестве общего закона) причину звукового чередования в том, что один звук требует акустического или артикуляционного приспо­собления к себе другого звука,— большое заблуждение. Итак, о том, что позиция требует определенного чередо­вания, догадаться по акустическо-артикуляционной сущности звуков нельзя.

По какому же надежному признаку можно отделить позиционные чередования от непозиционных? Только по одному: позиционные чередования не знают исключе­ний. Если появляется позиция N2 вместо N1, то всегда происходит мена звука а на звук Р; естественно причи­ной мены считать позицию N2.

Напротив, если позиция N2 в одиих словах сопро­вождается появлением р (вместо а), а в других не со­провождается (а остается без замены), то позицию N2 нельзя рассматривать как причину чередования а||р. Не она его обусловливает. Поэтому чередование, которое знает исключение, не является позиционным.

Следовательно, позиционное чередование может быть объяснено двояко: это чередование, которое осу­ществляется в данной языковой системе без исключе­ния; это чередование, обусловленное позицией. Оба оп­ределения тождественны по своей сути.

Находиться в позиционном чередовании могут раз­ные звуки, имеющие совершенно непохожие характе­ристики. Например, чередуются [о] (гласный среднего подъема, заднего ряда, лабиализованный) и [а] (глас­ный нижнего подъема, среднего ряда, нелабиализован­ный). Значительные качественные различия не мешают им быть чередующимися звуками (табл. 4):

Таблица 4

 

Позиция

Примеры

Члены чередования

 

Ударный слог

Первый предударный слог после твердого согласного

[о]      дом, нов, стой

I

[а]      дома, новее, стоять

Исключений нет, т. е. нет случаев (среди общеупотреби­тельных полнозначных слов русского литературного языка), когда во второй позиции сохранялся бы гласный [о], следовательно, чередование позици- онно.

Звук может чередоваться с нулем (табл. 5):

Таблица 5 Позиция Члены чередования Примеры Перед паузой После гласного перед глас­ным [и] [и] \ нуль стой, строй, герой, свой стоит, строит герои, свои

§ 12. ФОНЕМА

 

Уже было сказано, что звуки, которые позиционно чередуются, существуют в языке как тождество, как одна и та же единица. Говорящие отождествляют, на­пример, [з] в форме морозы и [с] в форме мороз — для них это один и тот же звук.

Может быть, неразличение [з] — [с] в этих случаях происходит из-за «гипноза» орфографии? Нет, не ор­фография здесь является определяющей, а система языка.

Почему же в системе языка отождествляются, при­равниваются друг к другу позиционно чередующиеся звуки? Мы помним основной закон языковых систем: если единица Б всегда сопровождает А, то она не об­ладает в системе самостоятельностью, она только тень единицы А. Имея дело с языком как системой, мы обяза­ны освободиться, абстрагироваться от Б как от несамо­стоятельного элемента.

Этот закон мы применяли к звукам, к признакам зву­ков, к суперсегментным единицам. Теперь применим его к новой величине: чередованию звуков, к их замене (т. е. к определенной языковой операции).

Звук а (в позиции N1) непременно (т. е. во всех сло­вах) заменяется в позиции N2 звуком р. Здесь замена непременно сопровождает единицу а в позиции N2. Если дана позиция N2, то к звуку неизбежно применяется операция замены (чередования).

Обозначим операцию замены буквой т|). Дано:

Ы, а

I I

N2 Р

Но р — это звук а, к которому применена операция за­мены: р = а + Тогда:

Ы, а

I 1

N2 а +

Например, при чередовании [з] || [с] (морозы — мо­роз) к [з] применена (в позиции конца слова) операция замены на другой звук, на [с]. Здесь: [з] = а, [с] = Р; -ф — замена на другой определенный звук, т. е.

Позиция перед гласным            [з]

I I,

Позиция на конце слова            [з] + замена на глу­

хой согласный

Однако поскольку чередование позиционное, безы­сключительное, то в условиях N2 всегда выступает не а, а а + (преобразованная единица а, т. е. Р). Пре- образованность — непременный сопроводитель а в по­зиции N2 (иными словами, а в этих условиях выступает только как материал преобразования, замены).

Поскольку преобразованность единицы — ее непре­менный сопроводитель в указанной позиции, постольку она должна быть снята, от нее надо абстрагироваться, если мы хотим познать систему языка, т. е. в системе языка признается элементом Б (при А — звук а); по общему закону — его не считаем системной сущ­ностью. Тогда вместо а + -ф в схему поставим просто:

Ы, а

I I

Ы₂ а

Вывод: если два звука чередуются позиционно, то в системе языка они являются тождеством, т. е. состав­ляют одну и ту же единицу — фонему.

Фонема — языковая единица, представленная ря­дом позиционно чередующихся звуков. Например: <о> ^[9] = [о] || [а] ... т. е. фонема <о> дана рядом чере­дующихся звуков — [о] под ударением, [а] без ударе­ния и т. д.

РАЗЛИЧЕНИЕ ЯЗЫКОВЫХ ЕДИНИЦ

До сих пор мы занимались вопросом, каковы отно­шения между позиционно чередующимися звуками, т. е. такими, которые представляют одну фонему. Каковы от­ношения между звуками, которые не чередуются пози­ционно, т. е. входят в разные фонемы? (табл. 6).

Таблица 6 Позиция Члены чередования Примеры Перед гласным [з] [ж] морозы, ножи   \ \   На конце слова [с] [ш! моро[с], мо[ш]

 

Внутри каждой фонемы, в одном ряду позиционно чередующихся звуков, единицы (эти звуки) отождест­вляются и этим обеспечивают отождествление слов и морфем. Корень в словоформах морозы, мороз является одним и тем же, он имеет одинаковый фонемный состав.

Звуки, принадлежащие разным фонемам, не отож­дествляются, наоборот, они служат различению слов: козы —- кожи, ко [с] —ко [ш].

Итак, определение фонемы можно дополнить: фо­нема — это языковая единица, представленная рядом позиционно чередующихся звуков, служащая для отождествления и различения слов и морфем.

При этом имеется в виду, что отождествление зна­чимых единиц происходит с помощью звуков, принад­лежащих одной фонеме, а различение — с помощью звуков, принадлежащих разным фонемам.

Основная функция фонем, однако, отождествление. (Позднее мы встретимся с другой функциональной еди­ницей, чье основное назначение — различать, разграни­чивать языковые единицы и лишь дополнительное — отождествлять.)

§ 14. НЕЙТРАЛИЗАЦИЯ

Сравним два чередования (табл. 7).

Таблица 7 Позиция Члены чередования Примеры Под ударением В первом предударном слоге после твердого согласного [о] [а] 1 1 [а] [а] [сом], [сам] [сама], [сама]

 

Под ударением — разные звуки, в безударном сло­ге — одинаковые. Две фонемы совпали, т. е. в опреде­ленной позиции представлены одним и тем же звуком. Это — нейтрализация фонем (а) и (о).

Нейтрализацией называется неразличение не­скольких фонем в определенной позиции.

[о] [а] [э] [и] т I [и]

Могут совпадать не две фонемы, а большее их число (табл. 8).

Таблица 8
Позиция	Члены чередования	Примеры
Под ударением В безударном слоге после мягких согласных	[о] [а] [э] [и] 1111 1111 [и] [и] [и] [и]	лес, лис мел, мёл, мил леса, лиса, мела, мела, мила

Примечание: мела — прош. вр. от мести; мела — мн. ч. от мел (разные сорта мела).

 

Нейтрализацию можно изобразить так:

под ударением

в безударном слоге после мягких согласных

Другой пример. Перед [ш'] нейтрализуются соглас­ные фонемы <ш'>, <ш>, <ж'>, <ж>, <с'>, <с>, <з'>, <з>; все они реализуются в согласном [ш'].

В позициях нейтрализации происходит ослабление различительной силы фонем. Однако и в словоформе [в'ол], и в словоформе [в'иду] — одна и та же фонема
(о). Она не перестала быть сама собой в случаях, где ее различительная сила ослаблена. Это как раз и гово­рит о том, что ее основная функция — не различение, а отождествление.

В позиции нейтрализации фонема представлена своим вариантом, в сильной позиции (т. е. в позиции, где данная фонема отличается от всех других) — своей основной разновидностью.

Есть и такие случаи: позиция активно воздействует на фонему, она заставляет избирать для реализации фо­немы определенный звук (характерный именно для данной позиции), но слияния, перекрещивания фонем нет.

Например, в слове посадка под ударением [а], тот же звук, который встречается не только после твердых согласных, но и в начале слова, и в конце слова перед паузой (под ударением): ад, коса. Он не специфичен только для одной данной позиции. В слове сядь [с'ат'] гласный не среднего, а средне-переднего ряда, он спе­цифичен именно для позиции между мягкими соглас­ными. Хотя и есть сближение между представителями фонем (а) — (э) в данной позиции (звук [а] более по­хож на [э], чем на [а]), но полного совпадения нет. (В некоторых русских говорах сближение завершилось совпадением фонем (а) и (э) в данной позиции — они обе представлены вариантом [э]; [п'эт'] реализует и пять и петь.)

Если влияние позиции есть, но нейтрализации нет, то данная фонема представлена в данной позиции своей вариацией. Примеры. Перед звонким шумным (с) и (з) совпадают; они представлены своим вариантом [з]: моро [з] бы, но [з] бы. Согласная фонема <ц) не имеет парной по звонкости, ей не с чем совпадать, поэтому в случае коне [дз] бы она представлена вариа­цией [дз] (т. е. звонким ц).

Фонема называется по своей основной разновид­ности. Дан ряд позиционно чередующихся звуков: [о] || [а] || [ъ] Л [ы ^э] || [и] (например, в суффиксе прила­гательных: свинцовый, звуковой, фаянсовый, ножевой, ключевой). В сильной позиции— [о]. Поэтому весь ряд позиционно чередующихся звуков условно назы­вается «фонема (о)», хотя он и включает разные звуки.

ГИПЕРФОНЕМА

Ряд звуков [о] || [а] || [ъ]... представляет фонему (о). Но может быть дан и такой ряд: [а] || [ъ]... Он — язы­ковая реальность: с[а]бака, с[ъ]баковод. Основная разновидность этого ряда — звук под ударением — не представлен. Это тоже фонетическая единица. У нее есть сходство с фонемой: она представлена рядом позицион­но чередующихся звуков; у нее есть отличие от фонемы: отсутствует та главная единица, которая отделяет фо­нему <о> от фонемы (а) (ведь ряд [а] || [ъ]...— общий для <о> н (а); лишь по основному представителю фо­немы — гласным [о] или [а] мы решаем, к какой фоне­ме относится данный ряд). Тр[а]ва, тр[ъ]вяной... Ка­кая фонема? Тр[а]вы. Значит— (а). В[а]да, в[ъ]дя- ной... Какая фонема? В [о] ды. Значит — (о). А в случае с [а] бака, с [ъ] баковод нет этого решающего чле­на фонемы — того, который встречается в сильной, различительной позиции. Поэтому отнести этот ряд к фонеме (о) или (а) нельзя. Назовем эту единицу ги­перфонема (о/а).

Гиперфонема — функциональная единица, представленная рядом позиционно чередующихся зву­ков, общих для нескольких фонем, при отсутствии пред­ставителя этой единицы в сильной позиции.

Вот еще несколько примеров гиперфонем:

<1ГДРУ^> = < ^ то) = МО]

 

НТО...

Гиперфонема может быть соотносительной не только с двумя, но и с многими фонемами: (л'(и/э/о/а) лова]а> = лиловая, <п(а/о) (т/т'/д/д'/ч/ц) шипн' (и/э/о/а)к) = подшипник '.

Чтобы показать, из каких фонем и гиперфонем со­стоит слово, используют фонемную (или фонематиче­скую) транскрипцию. Она берется в ломаные скобки. Примеры такой транскрипции: (вода); (водй) = [ва-

ды]; (б'эл (о/а) вати.) > , ^жд'о^ = ждешь... .

Гиперфонема может быть обозначена так: ^жд'о^-^ ='

= <жд'о(ш/ж)) = <ждош ²> (в последнем случае индекс показывает, сколько фонем объединяет данная гиперфонема).

ФОНЕТИЧЕСКИЕ ПОДСИСТЕМЫ

Уже сказано, что фонемы (о) и (а) в безударных слогах нейтрализуются. Но так только в общеупотреби­тельных словах. В словах специфических, необщеупот­ребительных (в том числе — в терминологии) этот за­кон не действует. Произносят: антология [анталбг'ииа], но онтология [онтолбг'ииа] (философский термин).

Свою особую фонетику имеют междометия. Служеб­ные слова (предлоги, частицы) тоже отличаются в свонх фонетических закономерностях от других слов.

Наша тема — фонетика общеупотребительных слов русского литературного языка, т. е. слов, которые все люди, владеющие этим языком, употребляют постоянно, повседневно.

Эта группа слов достаточно четкой линией отделена от слов редких, необщеупотребительных. Переходная зона между группами слов есть, но суть не в ней: важно, что большинство слов мы безошибочно относим либо к редким, необщеупотребительным словам, либо к повсед­невным, обычным.         }

Дан ряд слов: ты, думать, хлеб, большой, ветре--, титься, дом, книга, спорить, циркуляция, кенгуру, мед* ведь, сильный, импозантный, верхний, индульгенция, сон, тысяча, квадраллион, засмеяться, боа, десница,, око, демаскироваться... Какие слова редкие? Сопоставь- те ваш ответ с ответом вашего товарища. Вы убедитесь, что они в общем совпадут.

Итак, разграничение этих двух групп слов, в их глав­ной части, достаточно очевидно. Эти группы слов под­чиняются не во всех случаях одинаковым фонетическим законам. Не надо смешивать эти законы.

Теория фонем, основы которой здесь изложены, берет свое началд в работах И. А. Бодуэна де Куртенэ. Его исследования 80—90-х и более поздних годов XIX в.— классические работы по фоно­логии.

Разработку фонологии продолжил Л. В. Щерба, а также его ученики и соратники, прежде всего Е. Д. Поливанов.

Л. В. Щерба впервые сделал попытку дать полное описание рус­ской фонетической системы именно как системы, т. е. целостно (на

примере гласных). Но сам принцип, который был им положен в основу определения фонем, не давал далекой перспективы в развитии фоно­логической теории -.

В последних работах Л. В. Щерба искал новые пути в фонологии. Например, в академической «Грамматике русского языка» (т. 1. 1952) он считает звуки [а] и [э] в словоформах пять — пяти представи­телями одной фонемы, хотя они явно не представляют одного звуко­вого типа. Таких отступлений от основ своей фонемной теории при решении частных вопросов у Л. В. Щербы много, и они-то часто ока­зывались плодотворными для развития фонологии.

Следующий этап в развитии фонемной теории — работы ученых московской лингвистической школы: Р. И. Аванесова, П. С. Кузне­цова, А. А. Реформатского, В. Н. Сидорова, А. М. Сухотина.

РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА

Бодуэн де Куртенэ И. А. Некоторые отделы «сравнительной грам­матики» славянских языков //Русский филологический вестник. Вар­шава, 1881. Т. 5. Отрывки см.: Избр. труды по общему языкознанию: В 2 т. М„ 1963. Т. 1.

«Московская» фонологическая теория:

Аванесов Р. И., Сидоров В. Н. Система фонем русского языка [1945] //Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии. М„ 1970.

Кузнецов П. С. Об основных положениях фонологии [1959] // Ре­форматский А. А. Из истории отечественной фонологии. М., 1970.

Сидоров В. И. О московской фонологической школе [1967] Ц Раз­витие фонетики современного русского языка. М., 1971.

Реформатский А. А. Введение в языковедение. М., 1967.

Реформатский А. А. О соотношении фонетики и грамматики (мор-Г фологии) //Вопросы грамматического строя. М., 1955.     ' |

Реформатский А. А. Фонологические этюды. М., 1975.                г

«Ленинградская» фонологическая теория:

Щерба Л. В. Русские гласные в качественном и количественном отношении [1912]. Л., 1983.

Щерба Л. В. Фонетика французского языка: Очерк французского произношения в сравнении с русским [1937]. М., 1963.

Щерба Л. В., Матусевич М. И. Фонетика //Грамматика русского языка. М., 1952. С. 49—100.

Глава 3

---

Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 831; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!