Москва. К поезду через магазин 5 страница
Пьющий просто водку сохраняет и здравый ум, и твердую
память или, наоборот, теряет разом и то и другое. А в случае со
"слезой комсомолки" просто смешно: выпьешь ее сто грамм, этой
"слезы" - память твердая, а здравого ума как не бывало. Выпьешь
еще сто грамм - и сам себе удивляешься: откуда взялось столько
здравого ума? И куда девалась вся твердая память?..
Даже сам рецепт "слезы" благовонен. А от готового
коктейля, от его пахучести, можно на минуту лишиться чувств и
сознания. Я, например, лишался.
Лаванда - 15 г.
Вербена - 15 г.
"Лесная вода" - 30 г.
Лак для ногтей - 2 г.
Зубной эликсир - 150 г.
Лимонад - 150 г.
Приготовленную таким образом смесь надо двадцать минут
помешивать веткой жимолости. Иные, правда, утверждают, что в
случае необходимости жимолость можно заменить повиликой. Это
неверно и преступно! Режьте меня вдоль и поперек - но вы меня
не заставите помешивать повиликой "слезу комсомолки", я буду
помешивать ее жимолостью. Я просто разрываюсь на части от
смеха, когда вижу, как при мне помешивают "слезу комсомолки" не
жимолостью, а повиликой...
Но о "слезе" довольно. Теперь я предлагаю вам последнее и
наилучшее. "венец трудов, превыше всех наград", как сказал
поэт. Короче, я предлагаю вам коктейль "сучий потрох", напиток,
затмевающий все. Это уже не напиток - это музыка сфер. Что
самое прекрасное в мире?
- борьба за освобождение человечества. А еще прекраснее вот
|
|
|
что ( записывайте):
Пиво "жигулевское" - 100 г.
Шампунь "Садко - богатый гость" - 30 г.
Резоль для очистки волос от перхоти - 70 г.
Средство от потливости ног - 30 г.
Дезинсекталь для уничтожения мелких насекомых - 20 г.
Все это неделю настаивается на табаке сигарных сортов - и
подается к столу...
Мне приходили письма, кстати, в которых досужие читатели
рекомендовали еще вот что: полученный таким образом настой еще
откидывать на дуршлаг. То есть: на дуршлаг откинуть и спать
ложиться... Это уже черт знает, что такое, и все эти дополнения
и поправки - от дряблости воображения, от недостатка полета
мысли; вот откуда эти нелепые поправки...
Итак, "сучий потрох" подан на стол. Пейте его с появлением
первой звезды, большими глотками. Уже после двух бокалов этого
коктейля человек становится настолько одухотворенным, что можно
подойти и целых полчаса с полутора метров плевать ему в харю, и
он ничего тебе не скажет.
Й километр - Храпуново
Вы хоть что-нибудь записать успели? Ну, вот пока и
довольно с вас... А в Петушках - в Петушках я обещаю поделиться
с вами секретом "иорданских струй", если доберусь живым; если
|
|
|
милостив бог.
А теперь давайте подумаем с вами вместе: что бы мне сейчас
выпить? Какую комбинацию я могу создать из этой вшивости, что
осталась в моем чемоданчике? "Поцелуй тети Клавы"? Пожалуй, что
да. Из моего чемоданчика никаких других "поцелуев" не выжмешь,
кроме "первого поцелуя" и "поцелуя тети Клавы". Объяснить вам,
что значит "поцелуй"? А "поцелуй" значит: смешанное в любой
пропорции пополам-напополам любое красное вино с любой водкой.
Допустим: сухое виноградное вино плюс "перцовка" или
"кубанская" - это "первый поцелуй". Смесь самогона с 33-м
портвейном - это "поцелуй, насильно данный", или проще,
"поцелуй без любви", или еще проще, "Инесса Арманд".
Да мало ли разных "поцелуев"! Чтобы не так тошнило от всех
этих "поцелуев", к ним надо привыкнуть с детства.
У меня в чемоданчике есть "кубанская". Но нет сухого
виноградного вина. Значит, и "первый поцелуй" исключен для
меня, я могу только грезить о нем. Но у меня в чемоданчике есть
полторы четвертинки "российской" и "розовое крепкое" за рупь
тридцать семь. А их совокупность и дает нам "поцелуй тети
Клавы". Согласен с вами: он невзрачен по вкусовым качествам, он
|
|
|
в высшей степени тошнотворен, им уместнее поливать фикус, чем
пить его из горлышка, - согласен, но что же делать, если нет
сухого вина, если нет даже фикуса? Приходится пить "поцелуй
тети Клавы"...
Я вошел в вагон, чтобы слить мое дерьмо в "поцелуй". О,
как давно я здесь не был! С тех пор, как вышел в Никольском...
На меня, как и в прошлый раз, глядела десятками глаз,
больших, на все готовых, выползающих из орбит - глядела мне в
глаза моя Родина, выползшая из орбит, на все готовая, большая.
Тогда, после ста пятидесяти грамм "российской", мне нравились
эти глаза. Теперь, после пятисот "кубанской", я был влюблен в
эти глаза, влюблен, как безумец. Я чуть покачнулся, входя в
вагон, но прошел к своей лавочке совершенно независимо и на
всякий случай чуть-чуть улыбаясь...
Подошел - и остолбенел. Где моя четвертинка "российской"?
Где та самая четвертинка, которую я у Серпа и Молота
ополовинил? От самого Серпа и Молота она стояла у чемоданчика,
в ней оставалось почти сто грамм - где же она теперь?
Я обвел глазами всех - ни один не сморгнул. Нет, я
положительно влюблен и безумец. Когда отлетели ангелы? Они ведь
все-таки следили за чемоданчиком, если я отлучался - когда они
|
|
|
от меня отлетели? К районе Кучино? Так. Значит, украли между
Кучино и 43-м километром. Пока я делился с вами восторгом моего
чувства, пока посвящал вас в тайны бытия
- меня тем временем лишали "поцелуя тети Клавы"... В простоте
душевной я ни разу не заглянул в вагон все это время - прямо
комедия... Но теперь - "довольно простоты", как сказал
драматург Островский. И - финита ля комедиа. Не всякая простота
- святая. И не всякая комедия - божественная... Довольно в
мутной воде рыбку ловить - пора ловить человеков!..
Но как ловить и кого ловить?
Черт знает, в каком жанре я доеду до Петушков... От самой
Москвы все были философские эссе и мемуары, все были
стихотворения в прозе, как у Ивана Тургенева... Теперь
начинается детективная повесть... Я заглянул в чемоданчик: все
ли там на месте? Там все было на месте. Но где же эти сто
грамм? И кого ловить?..
Я взглянул направо: там все до сих пор сидят эти двое,
тупой-тупой и умный-умный. Тупой в телогрейке уже давно закосел
и спит. А умный в коверкотовом пальто сидит напротив тупого и
будит его. И как-то по-живодерски будит: берет его за пуговицу
и до отказа подтаскивает к себе, как бы натягивая тетиву, - а
потом отпускает: и тупой-тупой в телогрейке летит на прежнее
место, вонзаясь в спину лавочки, как в сердце тупая стрела
Амура.
"Транс-цен-ден-тально..." - подумал я. - и давно это он
его так? Нет, эти двое украсть не могли. Один из них, правда, в
телогрейке, а другой не спит, - значит, оба, в принципе, могли
украсть. Но ведь один-то спит, а другой в коверкотовом пальто,
- значит, ни тот, ни другой украсть не могли.
Я глянул назад - нет, там тоже нет ничего такого, что
могло бы натолкнуть на мысль: двое, правда, наталкивают на
мысль, но совсем не на ту. Очень странные люди эти двое: он и
она. Они сидят по разным сторонам вагона, у противоположных
окон, и явно незнакомы друг с другом. Но при всем том - до
странности похожи: он в жакетке, и она - в жакетке; он в
коричневом берете и при усах, и она - при усах и в коричневом
берете.
Я протер глаза и еще раз посмотрел назад... Удивительная
похожесть, и оба то и дело рассматривают друг дружку с
интересом и гневом... Ясное дело, не могли украсть.
А впереди? Я глянул вперед.
И впереди то же самое - странных только двое, дедушка и
внучек. Внучек на две головы длиннее дедушки и от рождения
слабоумен. Дедушка - на две головы короче, но слабоумен тоже.
Оба глядят мне прямо в глаза и облизываются...
"Подозрительно", - подумал я. Отчего бы это им
облизываться? Все ведь тоже глядят мне в глаза, но ведь никто
не облизывается! Очень подозрительно... Я стал рассматривать их
так же пристально, как и они меня.
Нет, внучек - совершенный кретин. У него и шея-то не как у
всех, у него шея не врастает в торс, а как-то вырастает из
него, вздымаясь к затылку вместе с ключицами. И дышит он как-то
идиотически: вначале у него выдох, а потом вдох, тогда как у
всех людей наоборот: сначала вдох, а уж потом выдох. И смотрит
на меня, смотрит, разинув глаза и сощурив рот.
А дедушка - тот смотрит еще напряженнее, смотрит, как в
дуло орудия. И такими синими, такими разбухшими глазами, что из
обоих этих глаз, как из двух утопленников, влага течет ему
прямо на сапоги. И весь он, как приговоренный к высшей мере, и
на лысой голове его мертво. И вся физиономия - в оспинах, как
расстрелянная в упор. А посередине расстрелянной физии -
распухший и посиневший нос, висит и качается, как старый
удавленник...
"Очччень подозрительно", - подумал я еще раз. И, привстав
на месте, поманил их пальцем к себе.
Оба вскочили немедленно и бросились ко мне, не переставая
облизываться. "Это тоже подозрительно, - подумал я, - они
вскочили, по-моему, чуть раньше, чем я их поманил..."
Я пригласил их сесть напротив себя.
Оба сели, в упор рассматривая мой чемоданчик. Внучек сел
как-то странно. Мы все садимся на задницу, а это сел как-то
странно: избоченясь, на левое бедро, и как бы предлагая одну
свою ногу мне, а другую - дедушке.
- Как звать тебя, папаша, и куда ты едешь?
Храпуново - Есино
- Митричем меня звать. А это мой внучек, он тоже
Митрич. Едем в Орехово, в парк... В карусели покататься...
А внучек добавил:
- И-и-и-и-и...
Необычен был этот внук, и чертовски обидно, что я не могу
его как следует передать. Он не говорил, а верещал. И говорил
не ртом, потому что рот его был всегда сощурен и начинался
откуда-то сзади. А говорил он левой ноздрей, и то с таким
усилием, как будто левую ноздрю приподнимал правой: "и-и-и-и-и,
как мы быстро едем в Петушки, славные Петушки..." - "и-и-и-и-и,
какой пьяный дедушка, хороший дедушка..."
- Та-а-ак. Значит, говоришь, в Карусели.
- В Карусели.
- А может все-таки, не в Карусели?
- В Карусели, - еще раз подтвердил Митрич, и все тем же
приговоренным голосом, и влага из глаз его все текла...
- А скажи мне, Митрич, а что ты тут делал, пока я в
тамбуре был? Пока я в тамбуре был погружен в свои мысли? В свои
мысли о своем чувстве? К любимой женщине? А? Скажи!..
Митрич, не шелохнувшись, весь как-то забегал.
- Я... Н-н-ничего. Я просто хотел компоту покушать...
Компоту с белым хлебом...
- Компоту с белым хлебом?
- Компоту. С белым хлебом.
- Прекрасно. Значит, так: я стою на площадке и весь
погружен в мысли о чувстве. А вы, между тем, ищете у меня под
лавочкой: нет ли тут компоту с белым хлебом?.. А не найдя
компоту...
Дедушка - первый не вынес, и весь расплакался. А следом за
ним - и внучек: верхняя губа у него совсем куда-то пропала, а
нижняя свесилась до пупа, как волосы у пианиста... Оба
плакали...
- Я вас понимаю, да. Я все могу понять, если захочу
простить... У меня душа, как у троянского коня пузо, многое
вместит. Я все прощу, если захочу понять. А я понимаю: ...вы
просто хотите компота и белого хлеба. Но у меня на лавочке вы
не находите ни того, ни другого. И вы просто вынуждены пить
хотя бы то, что вы находите - взамен того, чего бы вы хотели.
Я их раздавил своими уликами, они закрыли лицо, оба, и
постоянно раскачивались на лавке, в такт своим обвинениям.
- Вы мне напоминаете одного старичка в Петушках. Он -
тоже, он пил на чужбинку, он пил только краденое: утащит,
например, в аптеке флакон тройного одеколона, отойдет в туалет
у вокзала и там тихонько выпьет. Он называл это "пить на
брудершафт", он был серьезно убежден, что это и есть "пить на
брудершафт", он так и умер в своем заблуждении... Так что же?
Значит, и вы решили - на брудершафт?..
Они все раскачивались и плакали, а внучек - тот даже
заморгал от горя, всеми своими подмышками.
- Но довольно слез. Я если захочу понять, то все вмещу. У
меня не голова, а дом терпимости. Если вы хотите - я могу
угостить еще. Вы уже по 50 грамм выпили - я могу налить еще по
50 грамм...
В эту минуту кто-то подошел к нам сзади и сказал:
- Я тоже хочу с вами выпить.
Все разом на него поглядели. То был черноусый, в жакетке и
коричневом берете.
- И-и-и-и-и, - заверещал молодой Митрич, - какой дяденька,
какой хитрый дяденька!..
Черноусый оборвал его взглядом из-под усов.
- Я никакой не хитрый. Я не ворую, как некоторые. Я не
ворую у незнакомых людей предметов первой необходимости. Я
пришел со своей - вот...
И он поставил мне на лавочку бутылку "столичной".
- От моей не откажетесь? - спросил он меня.
Я потеснился, чтобы дать ему место.
- Нет, потом, пожалуй, и не откажусь, а пока хочу свое.
"Поцелуй тети Клавы".
- Тети Клавы?
- Тети Клавы.
Мы налили себе, каждый свое. Дед и внук протянули мне свою
посуду: они, оказывается, давно держали ее наготове, задолго до
того, как я их поманил. Дед вынул пустую четвертинку, я сразу
ее признал. А внучек - тот вынул даже целый ковш, и вынул
откуда-то из-под лобка и диафрагмы...
Я налил им, сколько обещал, и они улыбнулись.
- На брудершафт, ребятишки?
- На брудершафт.
Все пили, запрокинув головы, как пианисты.
"Наш поезд на станции Есино не останавливается. Остановки
по всем пунктам, кроме Есино".
Есино - Фрязево
Началось шелестение и чмокание. Как будто тот
пианист, который все пил, - теперь уже все выпил и, утонув в
волосах, заиграл этюд Ференца Листа "Шум леса" до диез минор.
Первым заговорил черноусый в жакетке. И почему-то
обращался единственно только ко мне:
- Я прочитал у Ивана Бунина, что рыжие люди, если выпьют,
-обязательно краснеют...
- Ну так что же?
- Как то есть, "что же"? А Куприн и Максим Горький - так
те вообще не просыпались!..
- Прекрасно. Ну, а дальше?
- Как то есть "ну, а дальше"? Последние, предсмертные
слова Антона Чехова какие были? Помните? Он сказал: "ихь
штербе", то есть "я умираю". А потом добавил: "налейте мне
шампанского". И уж только тогда умер.
- Так-так?
- А Фридрих Шиллер - тот не только умереть, тот даже жить
не мог без шампанского. Он, знаете, как писал? Опустит ноги в
ледяную ванну, нальет шампанского - и пишет. Пропустит один
бокал - готов целый акт трагедии. Пропустит пять бокалов -
готова целая трагедия в пяти актах.
- Так-так-так.. Ну, и...
Он кидал в меня мысли, как триумфатор червонцы, и я
едва-едва успевал их подбирать. "Ну, и..."
- Ну, и Николай Гоголь...
- Что Николай Гоголь?..
- Он всегда, когда бывал у Панаевых, просил ставить ему на
стол особый, розовый бокал...
- И пил из розового бокала?
- Да. И пил из розового бокала.
- А что пил?
- А кто его знает! Ну, что можно пить из розового бокала?
Ну, конечно, водку...
И я, и оба Митрича, с интересом за ним следили. А он,
черноусый, так и смеялся, в предвкушении новых триумфов.
- А Модест-то Мусоргский! Бог ты мой, а Модест-то
Мусоргский! Вы знаете, как он писал свою бессмертную оперу
"Хованщина"? Это смех и горе. Модест Мусоргский лежит в канаве
с перепою, а мимо проходит Николай Римский-Корсаков, в смокинге
и с бамбуковой тростью. Остановится Николай Римский-Корсаков,
пощекочет Модеста своей тростью и говорит: "Вставай! Иди
умойся, и садись дописывать свою божественную оперу
"Хованщина".
И вот они сидят: Николай Римский-Корсаков в креслах сидит,
закинув ногу за ногу, с цилиндром на отлете. А напротив него -
Модест Мусоргский, весь томный, весь небритый, - пригнувшись на
лавочке, потеет и пишет ноты. Модест на лавочке похмелиться
хочет: что ему ноты! А Николай Римский-Корсаков с цилиндром на
отлете похмелиться не дает...
Но уж как только затворится дверь за Римским-Корсаковым -
бросает Модест свою бессмертную оперу "Хованщина" - и бух в
канаву. А потом встанет и опять похмелится, и опять бух!.. А
между прочим, социал-демократы...
- Начитанный, ч-ч-черт! - в восторге прервал его старый
Митрич, а молодой, от чрезмерного внимания, вобрал в себя все
волосы и заиндевел...
- Да, да! Я очень люблю читать! В мире столько прекрасных
книг! - продолжал человек в жакетке. - Я, например, пью месяц,
пью другой, а потом возьму и прочитаю какую-нибудь книжку, и
так хороша покажется мне эта книжка, и так дурен я кажусь сам
себе, что я совсем расстраиваюсь и не могу читать, бросаю
книжку и начинаю пить, пью месяц, пью другой, а потом...
- Погоди, - тут уж я его прервал, - погоди. Так что же
социал-демократы?
- Какие социал-демократы? Разве только социал-демократы?
Все ценные люди России, все нужные ей люди - все пили, как
свиньи. А лишние, бестолковые - нет, не пили. Евгений Онегин в
гостях у Лариных и выпил-то всего-навсего брусничной воды, и то
его понос пробрал. А честные современники онегина "между
лафитом и клико" (заметьте: "между лафитом и клико!") тем
временем рождали мятежную науку и декабризм... А когда они,
наконец, разбудили Герцена...
- Как же! Разбудишь его, вашего Герцена! - рявкнул вдруг
кто-то с правой стороны. Мы все вздрогнули и повернулись
направо. Это рявкал амур в коверкотовом пальто.
- Ему еще в Храпунове надо было выходить, этому Герцену, а
он все едет, собака!..
Все, кто мог смеяться, - все рассмеялись. "Да оставь ты
его в покое, черт, декабрист хуев!" - "Уши ему потри, уши!" -
Дата добавления: 2019-01-14; просмотров: 166; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!