В РАМКАХ ОТДЕЛЬНЫХ ОБЩЕСТВОВЕДЧЕСКИХ
ДИСЦИПЛИН
Теоретические объяснения глубинных причин конфликта, даваемые в рамках обществоведческих дисциплин, связаны с анализом воздействия либо структурных условий, либо влияющих на поведение людей факторов. Структурные теории конфликта исходят из того, что организация общества сама создает причины и условия конфликта. Они не пытаются объяснить конкретные проявления конфликта или насилия, а обращают внимание на макросоциальные силы и динамику, которые предрасполагают к возникновению конфликтов и насилия на различных социальных уровнях. Другая группа теорий — так называемые факторные теории, — напротив, видит причины конфликта в действии конкретных факторов на уровне индивидуального или коллективного поведения, выбор и значение которых различаются в зависимости от фокуса той или иной дисциплины. Структурные объяснения формировались в основном в рамках социологии и общей конфликтологии. В рамках социологии формировались и факторные объяснения, которые в целом преобладают в социальной психологии и политологии. Ознакомимся более подробно с некоторыми наиболее важными теориями этнопо-литического конфликта в каждой из этих дисциплинарных подгрупп.
2Л. Социологические теории 2.1.1. Классические социологические теории
Классические теории социологии, возникшие во второй половине XIX — начале XX вв., интересовались в основном мак-росоциальными вопросами «статики» и «динамики». Многие из них специально изучали, как возникло человеческое общество, каким путем из хаоса конфликтующих между собой индивидуальных и коллективных интересов создавался социальный порядок, какие факторы влияют на долгосрочные процессы социальных перемен.
|
|
Первые попытки дать ответы на эти вопросы были сделаны в рамках социологического функционализма Г. Спенсера, кото-
Специальные | комплексные, много- | ||
комплексные теории, | уровневые теории | ||
Группы теорий | Дисциплинарные теории | разработанные в этно- | современного кон- |
политической кон- | фликта, разработан- | ||
фликтологии | ные в обшей конфликтологии | ||
Способ объ- | Объяснения в рамках | Комплексные объ- | Комплексные |
яснения при- | отдельных общество- | яснения на осно- | междисциплинар- |
чин этнопо- | ведческих дисциплин | ве междисципли- | ные и полипара- |
литического | (теории одинарной или | нарного и поли- | дигматьные объяс- |
конфликта | множественной линей- | парадигмального | нения с учетом |
ной каузации) | синтеза подходов | разных систем- | |
(теории множест- | ных уровней про- | ||
венной нелиней- | явления конф- | ||
ной каузации) | ликта (глобального, регионального, государства и общества, группы и индивида) | ||
Примеры | Социологические теории | Теория стратифи- | Теория затяжного |
объяснитель- | Классические теории | кации Д. Рот- | социального |
ных теорий | Социобиологические | шильда | конфликта |
теории | Э. Азара | ||
Теории модернизации | Социально-пси- | ||
Теории конфликтной | хологическая тео- | Теория междуна- | |
модернизации | рия конфликта | родного социаль- | |
Неомарксистские те- | этнических групп | ного конфликта | |
ории | Д. Горовица | X. Миалла, | |
Теории культурного | О.Рамбсботама и | ||
плюрализма | Т.Вудхауза | ||
Общеконфликтологи- | Теория этнополи- | ||
ческие теории | тического дейст- | ||
Теория структурного насилия Теория базисных человеческих потребностей | вия Т. Гурра | ||
Психологические и соци- | Неоинституциона- | ||
ально-психологические | листские теории | ||
теории | (X. Линц, | ||
Теории фрустрации-агрессии | С. Ньюман и др.) | ||
Психоаналитические | Теории стратеги- | ||
теории | ческого взаимо- | ||
Теории рационального | действия (Б. Позен | ||
выбора Общеполитологические теории Бихевиористские теории Теории ресурсной мобилизации | Д. Шнайдер, Д. Лейк, Д. Ротшильд и др.) |
Таблица 9 Теории, объясняющие причины этнополитического конфликта
|
|
|
|
рый попытался распространить на общество теорию «социальной эволюции» Ч. Дарвина, в том числе и его идею о «выживании сильнейшего». В русле этого теоретического подхода в начале XX в. сформировалась теория социального дарвинизма, которая стала не только научной доктриной, но и политической идеологией. Социал-дарвинизм пытался обосновать некое подобие легитимности политики колониального господства правящих элит империалистических стран, утверждая якобы «прирожденное» превосходство белой расы и народов метрополий над подчиненными европейцам народами колоний. Несмотря на широкое распространение в сфере политической идеологии и свою привлекательность для образа мышления и действия подавляющего большинства политиков стран Западной Европы в первой половине XX в., теории социал-дарвинизма тем не менее не пользовались большой популярностью среди основной массы ученых и в целом находились на обочине общественных наук.
|
|
Основными концепциями классической социологии конца XIX — начала XX вв., в рамках которых вплоть до начала 1970-х гг. разрабатывались теории этничности и этнического конфликта, были марксизм и структура!изм. Их основатели, соответственно Карл Маркс и Эмиль Дюркгейм, хотя и расходились в трактовке большинства социальных вопросов, но пришли к сходным выводам в отношении этничности и связанных с ней конфликтов. Как Маркс, так и Дюркгейм рассматривали этнические идентичности не сами по себе, а как часть более широкого круга явлений, обреченных на трансформацию и исчезновение под воздействием мощных сил экономической и социальной модернизации.
По мысли Маркса, этнический национализм наряду с религией принадлежит к явлениям надстройки, создаваемой классами, господствующими в экономике и политике. Как и религия, этничность используется доминирующими классами для легитимации своего правления, для объединения всех социальных классов в одно общество путем создания и внедрения в широкие народные массы «ложного сознания» национальной (межклассовой) общности, чтобы упрочить политический контроль над экономически подчиненными классами, отвлекая их от политической и классовой борьбы. Сточки зрения марксизма процесс модернизации должен достичь кульминации после победы пролетариата в мировом масштабе, что приведет к исчезновению этнического национализма наравне с религией и другими социальными проявлениями классового господства. В связи с
этим марксизм ангажировал своих сторонников на предвзятый анализ этничности и этнического конфликта как на преходящие и заранее обреченные на исчезновение явления.
Как ни странно, к точно такому же выводу о судьбе этничности приходит и Дюркгейм в своем анализе модернизации (хотя и без фанатичной одержимости идеей классовой борьбы и политического насилия в форме пролетарских революций). По мысли Дюркгейма, экономическая модернизация и сопутствующий ей рост разделения труда неизбежно приводят к трансформации традиционного общества механической солидарности в новый тип общественной структуры, основанной на принципе органической солидарности. Механистически интегрированное традиционное общество объединяется коллективным сознанием, которое основывается на «примордиальных» идентификациях людей. Эти удивительно устойчивые и живучие примордиальные (т.е. клановые, религиозные и этнические) идентификации основаны на священных символах, которые воспроизводят социальную структуру традиционного общества. Процесс перехода к обществу, основанному на разделении труда, влечет рост взаимной зависимости людей, в результате чего ни один индивид уже не может быть экономически самодостаточным. В органически интегрированном обществе (которое станет результатом процесса модернизации) примордиальные формы коллективного сознания, в частности этничность, утратят значение для интеграции и выживания общества. Став дисфункциональной, этническая идентичность должна будет исчезнуть.
2.1.2. Социобиологические (биосоциальные) теории
Политический опыт двух мировых войн прошлого столетия полностью дискредитировал восходящий к теории Г. Спенсера социал-дарвинизм среди ученых и даже среди западноевропейских политиков. В обществоведческой мысли послевоенного периода стал неоспоримым тезис о единстве и достоинстве человеческого рода независимо от расовых и других антропологических различий. Это приводило ученых к признанию приобретенного (выученного в процессе социализации), а не прирожденного (примордиального) характера культурных различий людей.
Тем не менее в 1970—1980-е гг. среди части ученых возродился интерес к социобиологическим (или биосоциальным) теориям человеческого повеления. Сторонники социобиологизма утверждают, что признание биологической основы человеческого поведения неравнозначно признанию ее в качестве абсолютно детерминирующего фактора. Они исходят из того, что генетические (биологические) и экологические (социальные) факторы непрерывно взаимодействуют между собой, а человеческое поведение определяется происходящей в результате такого взаимодействия адаптацией в целях выживания.
Согласно этой логике биология определяет рамки, в которых социальные группы выбирают модели адаптивного поведения, задавая, таким образом, универсальные характеристики этого процесса. При этом социобиологические теории утверждают наличие биологической основы социальных и политических институтов (таких, например, как национальное государство), что облегчает, по их мнению, естественный отбор и выработку «пригодности к выживанию» перед лицом конкуренции со стороны других этнических групп и государств через механизмы внутригруппового сотрудничества (301; 193).
Пьер ван ден Берге применил социобиологический подход к рассмотрению природы этнических явлений и этнической конфликтности. С его точки зрения, в человеческом поведении проявляется действие ряда универсальных социальных тенденций, таких, как предпочтение индивидам своего рода, агрессивность, стремление к доминированию, чувство территориальности. Эти тенденции нельзя объяснить результатом процесса социального обучения, так как они являются следствием самой человеческой природы, которая обусловливает особенности культуры и социальной структуры. Поэтому этнические группы следует рассматривать как разновидность расширенной системы родства, в которой действует принцип ингруппового непотизма (поддержки) по отношению к членам группы. Внутригрупповой непотизм функционален, так как способствует сохранению генофонда этнической группы (290; 291).
Национализм трактуется как создаваемая этносом идеология, суть которой заключается в требовании этносом собственной государственности на основе самого факта своего существования (291, 61). С точки зрения ван ден Берге, современные политические этнические движения, например, национально-освободительные войны, имеют шансы на успех только в технологически отсталых регионах многонациональных империй, где цена подавления таких движений слишком высока. В тех вариантах этнополитического конфликта, когда затрагиваются жиз-
ненно важные интересы промышленно развитых стран, такие движения будут легко подавлены.
Критики социобиологических подходов к этничности обращают внимание на то, что одного признания универсальности доминирования и чувства территориальности для объяснения реально наблюдаемых вариаций этнической политики в разных странах мира в разные исторические периоды недостаточно. Поэтому социобиологические теории мало способствуют глубокому пониманию фактического разнообразия моделей социального поведения и альтернатив выбора этническими группами политических институтов, в которых выражается групповая адаптация к окружающей среде. Учитывая большое разнообразие форм национализма и связанных с ним этнополитических конфликтов, а также вариативность степени интенсивности межгрупповой политической конкуренции и степени социальной поддержки таких движений, социобиологические теории помогают понять лишь то, почему современные этнические движения могут приобретать большой размах и насильственные формы проявления как в странах «третьего мира», так и в исступленно вопиющих о своей «цивилизованности» индустриально развитых странах. Однако социобиологизм не способен дать удовлетворительного объяснения ни тому, почему разные этнополи-тические движения выбирают разные формы этнополитического действия, ни разнообразию факторов, которые способствуют успеху или поражению этнонационализма в разных странах мира в разные исторические периоды.
2.1.3. Ранние теории модернизации и политического развития
Большинство социологических и политико-социологических исследований в послевоенный период рассматривали проблемы политической этничности в контексте процессов модернизации и политического развития, следуя либо марксистской, либо дюркгеймовской традиции анализа социальных изменений. Под процессом модернизации понимается комплекс взаимосвязанных и одновременно развертывающихся социальных изменений, которые включают индустриализацию, урбанизацию, распространение новых сельскохозяйственных технологий, формирование современных коммуникаций и системы массового образования, что стимулирует развитие процессов социальной мобильности и мобилизации, а также строительство современных государств и наций. Классические теории модернизации утверждают, что модер-низационные процессы разрывают связи индивида со структурами локальных обшин, которые были характерны для традиционных обществ. Поэтому так называемые трайбалистские («племенные») идентичности и аффилиации должны уступить место новым видам идентичности, формирующимся на национальном уровне. Урбанизация, индустриализация и строительство современного государства способствуют ассимиляции индивидов в более широкую, надэтническую общность, а современные технологии приводят к конвергенции экономических и социальных систем в мировую систему, состоящую из сравнительно небольшого числа относительно гомогенных наци й-государств.
Модернизационная теория национализма привязывает культуру к нации, а нацию — к государству. Она исходит из положения о том, что экономические и технологические процессы индустриализации облегчают коммуникацию и содействуют развитию социальной мобилизации. В то время как переход от ранних форм социальной организации к современному национальному государству может порождать основанный на столкновении этнических идентичностей конфликт, вероятным исходом такого конфликта будет небольшое количество централизованных национальных государств, каждое из которых основано на единой культуре и унитарной системе образования и коммуникации.
В работах Карла Дейча рассматривается связь между национализмом и развитием социальной коммуникации (75; 76). Более эффективные средства транспорта в сочетании с возможностями передачи информации при помощи телеграфа, телефона и СМИ способствуют росту географической и социальной мобильности людей, их адаптации и принятию общего языка как средства общения, а также порождают потребность в идентификации индивида с символами более широкой социальной общности. Возникающие новые формы сознания носят уже национальный, а не локальный характер. При этом социальная коммуникация связана с инструментальными целями, так что невозможно отделить культурную автономию от экономической и политической независимости (76, 106). Переход к активному национализму предполагает распространение новых форм и механизмов социального контроля и возникновение коллективной воли, которая часто символизируется в фигуре харизматического лидера.
Важным вкладом Дейча стала высказанная им мысль о связи социальной мобилизации с этническим конфликтом. Под
социальной мобилизацией Дейч понимает «весь процесс изменений, которые происходят с значительными частями населения в странах, которые совершают переход от традиционного к современному образу жизни» (76, 493—514). Этот процесс предполагает замену старых моделей поведения на новые и включает «вовлечение в массовую политику» ранее не искушенных в ней групп людей, например недавно урбанизированных мигрантов (79, 494). Составными частями этого процесса являются изменения уровня образования, места проживания (миграция из села в город), преобладающего типа труда (переход от ручного к индустриальному труду) и других характеристик, которые разрушают приверженность к традиционному образу жизни. По мнению Дейча, этнический конфликт является следствием разрыва, возникающего между уровнем социальной мобилизации и вовлечения масс в политику, с одной стороны, и уровнем ассимиляции — с другой. Так как процессы социальной мобилизации и ассимиляции протекают неравномерно, они тем самым становятся причиной конфликта. Доля мобилизованных, но неассимилированных индивидов является первичным индикатором группового конфликта. Вместе с тем Дейч полагает, что в долгосрочной перспективе распространение современных коммуникаций неизбежно приведет к ассимиляции локальных общностей и идентичностей в национальные, тем самым способствуя исчезновению этничности и связанных с ней конфликтов.
Следует отметить, что представленная в работах Дейча классическая интерпретация соотношения этнического конфликта и модернизации впоследствии подверглась значительной ревизии. На протяжении 60-х гг., по мере того как этнополитичес-кие конфликты умножались в числе и масштабе проявлений по всему миру, стало очевидно, что их нельзя воспринимать как устойчивый рудимент эпохи традиционного общества. Страноведческие исследования на материале развивающихся стран свидетельствовали, что этнический конфликт в этих странах связан с той социальной напряженностью, которая возникла в современный период и стала продуктом самого процесса модернизации, а вовсе не является наследием прошлого.
Одним из результатов этой ревизии стала теория социального стресса, основывающаяся на новом прочтении дюркгеймов-ской теории аномии. Склонность аномийного индивида к суициду возникает вследствие дезориентирующего эффекта модернизации, действие которого начинает проявляться в тот период, когда традиционное (механически интегрированное) общество уже исчезло, а новое (органично интегрированное) еще полностью не утвердилось. Теории социального стресса утверждают, что по мере того как традиционные социальные связи теряют политическое значение, не интегрированные в современное общество индивиды будут стремиться ухватиться за этническую идентичность, как за соломинку в океане перемен (7; 255). Поэтому растущее значение политизированной этничности в развивающихся обществах носит временный характер, но по прошествии этого всплеска этничность будет вынуждена отступить. Таким образом, и в 1960-е гг. большинство политических социологов продолжали оставаться в плену наивно утопической мо-дернизационной догмы о том, что процесс структурной дифференциации работает на достижение нового типа социальной интеграции, и утверждали, что, хотя этничность может временно возродиться, однако, как и суицид, она представляет собой присущую меняющимся обществам форму аномии, которая в принципе обречена на исчезновение в плавильном котле модернизации.
2.1.4. Теории конфликтной модернизации
Социальное и политическое развитие человечества в конце 1960-х — начале 1970-х гг. опровергло построения ранних теоретиков модернизации. Острый и интенсивный этнополитичес-кий конфликт не только не был преодолен после «временного всплеска модернизирующейся этничности», но и, напротив, стал постоянной чертой политической жизни как развивающихся, так и развитых стран мира. Подъем этничности в Западной Европе и Северной Америке стал причиной серьезной политической нестабильности в этих странах, а в отдельных случаях (например, в Бельгии, Северной Ирландии и Канаде) привел к пересмотру конституционной структуры этих государств. Стало совершенно очевидно, что этнический вызов современности — это не просто случайная нестыковка между процессами дифференциации и интеграции в ходе модернизации или ее аномий-ный эксцесс, а, напротив, неотъемлемая сущностная черта самого современного общества. Поэтому как категории устаревающего традиционализма (из которого «просвещенный» Запад в своей непомерной гордыне «рыцаря холодной войны» возомнил себя выросшим), так и интеллектуальные потуги западных
фанатиков официальной идеологии плавильного котла уже не могли считаться пригодными объяснениями острейшего этнического конфликта, который захлестнул развитые индустриальные страны и грозил разрушить их демократические институты. Среди неангажированных обществоведов в западных странах все более утверждалось мнение, что такое сложное явление, как современный этнический конфликт, нельзя сколько-нибудь удовлетворительно объяснить, просто приклеив к нему ярлык «сохраняющейся» (или даже «возрожденной») формы конфликта традиции и модернизации.
Принципиальное значение для утверждения этого нового понимания сыграли работы Уолкера Коннора по социологии национализма. В серии своих статей он пишет, что процесс экономической модернизации не размывает этнических различий, а, напротив, усиливает их. Это связано с тем, что социальные перемены способствуют росту числа контактов между прежде изолированными этническими группами, которые вовлекаются в конкуренцию за одни и те же экономические ниши, создаваемые модернизационными изменениями (прежде всего урбанизацией и восходящей социальной мобильностью). Это резкое увеличение интенсивности межэтнического взаимодействия приводит не к новой форме интеграции, а к обострению межэтнической конфликтности (57; 58).
Соглашаясь с тезисом Дейча о важности влияния процессов социальной коммуникации и социальной мобилизации, У. Коннор рассматривает этнический конфликт не как рудимент традиционного общества и препятствие на пути модернизации, а как прямое следствие, продукт самого модерниза-ционного процесса. Он справедливо обращает внимание на то, что этнический конфликт возникает не только из расхождений между этническими и государственными типами идентичности, что традиционно считалось отличительной чертой национально-освободительных движений, которые возникали из-за неприятия легитимности правления этнических чужаков. Факт отсутствия этнического конфликта не означает автоматически существования единой нации. Исходная посылка инструменталистских теорий конфликтной модернизации нашла себе выражение в понятии «конвергентные аспирации»: «Стремления и ожидания людей изменяются по мере того, как они мобилизуются в модернизирующуюся экономику и политическую систему. Групповые желания и требования растут и вступают в конфликт не потому, что группы отличаются друг от друга, а, напротив, потому что они становятся все более сходными» (57, 341—342). Иными словами, процесс модернизации делает этнические группы все более одинаковыми в том смысле, что они приобретают одни и те же (конвергентные) желания и устремления. Таким образом, модернизация способствует обострению этнического конфликта.
Новая интерпретация соотношения между модернизацией и этничностью привела к возникновению инструментализма как особой парадигмы изучения этнополитического конфликта. В появившихся в 1970-х гг. работах инструменталистов (33; 34; 196; 303) утверждалось, что социальная мобилизация неизбежно приводит к росту этнического соперничества, особенно в конкурентном секторе современных обществ. Образованные городские элиты, вовлекаемые в конкуренцию за открывающиеся в результате процессов урбанизации новые экономические ниши, стремятся связать свои интересы с потребностями более широкой социальной группы, а потому склонны использовать этническую идентичность как средство (инструмент) для реализации своих экономических и политических требований. «Именно конкуренты в современной сфере экономики наиболее сильно воспринимают неопределенность результатов процесса социальных изменений и ищут себе коллективной защиты в "трайбализме", даже если они одновременно стремятся к новым благам, которые несет с собой модернизация» (33, 468). Поэтому модернизация способствует внутриэтнической интеграции прежде разрозненных индивидов. Национальная интеграция возможна только в том случае, если и краткосрочные, и долгосрочные экономические и политические интересы этнических групп совпадают.
Большой заслугой инструменталистов стало то, что этнический конфликт перестал трактоваться как следствие комфортной для аномийного индивида, но обреченной на затухание при-мордиальной идентичности. Напротив, этническую идентичность начали рассматривать как меняющуюся в зависимости от тех социальных и политических целей, которым она служит. В результате этого внимание ученых переключилось с попыток выявить те или иные маркеры культурной, религиозной, территориальной, этнорасовой или исторической общности на то, как эти маркеры политизируются под действием модернизации, в результате чего и возникает этнополитический конфликт. Это нашло отражение в работах С. Энлоу, Н. Глезера и Д. Моуниха-на, К. Янга (83; 118; 303).
Парадигма конфликтной модернизации нашла дальнейшее развитие в работах по теории национализма Эрнста Геллнера (115). С его точки зрения, национализм представляет собой теорию политической легитимности, которая утверждает необходимость совпадения границ политической и национальной единиц. Он связывает возникновение национализма с процессом индустриализации и вызываемыми им разделением труда и рационализацией государственных институтов. Это, в свою очередь, порождает потребность в массовом образовании и профессиональной подготовке на едином для всего государства языке. «Этничность входит в политическую сферу как "национализм" в те времена, когда культурная однородность или преемственность (но не бесклассовость) требуется экономическим базисом социальной жизни... для современного государства монополия легитимного образования является более важной, чем даже монополия легитимного насилия» (115, 34). Таким образом, по мнению Геллнера, переход к индустриализму чреват конфликтом соперничающих национализмов, который часто принимает насильственные формы.
Другой крупный теоретик политической социологии национализма, Энтони Смит, применил подход Коннора для объяснения этнополитических движений и конфликтов в историко-социологическом аспекте (258; 259; 260; 261). Основное содержание работ Смита касается этнического возрождения как основы культурных и политических национальных движений в контексте модернизации. Он утверждает, что «неотъемлемой чертой модернизации является поиск национальной конгруэнтности между этнической культурой и рациональным государством», что объясняет закономерность этнического возрождения и политизации этничности в любом современном (а особенно индустриально развитом) обществе (261, 186). Рассуждая о связи между этническим конфликтом и модернизацией, Смит обращает особое внимание на два источника этноконфликта — с одной стороны, на роль неравномерности процесса модернизации этнических групп, а с другой — на амбиции среднего класса и роль этнических элит в возникновении национальных движений.
Смит отвергает точку зрения, согласно которой этнический национализм и этнический конфликт обречены на спад по мере того, как универсальные рациональные нормы индивидуально достигнутого статуса в современном обществе начинают преобладать над традиционными и партикуляристскими нормами приписанного статуса в качестве основы социального порядка.
На протяжении истории значение этнических связей по отношению к внутригосударственному конфликту то усиливалось, то ослаблялось. Современный этнополитический конфликт подпитывает напряженность между экономической модернизацией и политическим развитием, возникшую с рождением современного государства. Это связано с тем, что современное («рациональное») бюрократическое государство ищет легитимность в научной рациональности, а не в божественном праве. Модернизация в сфере экономики и образования приводит к росту в общем составе населения группы светских интеллектуалов, которые стремятся укрепить эту легитимность идеологически, а также группы светской массовой интеллигенции, которая готова занять позиции в растущей бюрократии (штат растущих бюрократий). Однако когда потенциальные чиновники приезжают в столичные города, чтобы занять высокостатусные позиции в государственных структурах, которые соответствовали бы уровню их образования и подготовки, они обнаруживают, что для них нет вакантных мест. Испытав разочарование от этого факта, они часто обращаются к своим этническим группам и становятся во главе этнополитических движений, ставящих цель исключить наблюдаемую этническую несправедливость и восстановить институциональную легитимность.
Одним из важнейших компонентов в анализе Смита является особая роль, которую в возникновении национального движения играют элиты. Он предлагает делать различие между интеллектуалами, которые формулируют идеи и цели этнических движений, и профессиональной интеллигенцией, которая активно преследует национальные цели и воспринимает их в равной степени и в личных, и в коллективных интересах. Смит отмечает, что в модернизированных обществах средний класс вовсе не выполняет ранее приписываемую ему детрайбализи-рующую роль. Наоборот, именно представители среднего класса чаще всего прибегают к продвижению своих интересов при помощи этничности. У них развиваются определенные специфические интересы, которые связаны с благами модернизации (престижными позициями в сфере занятости, удобствами городского образа жизни, доступом к образованию и другими показателями престижа). Поэтому этнический конфликт является не только составляющей, но и прямым следствием социальной дифференциации как в модернизирующихся странах «третьего мира», так и — особенно — в модернизированных и наивно уверенных в своей якобы «цивилизованности» западных странах.
2.1.5. Неомарксистские теории «внутреннего колониализма»
Еще одним направлением в поиске причин этнополитиче-ского конфликта стали неомарксистские теории, возникшие в 1970—1980-е гг. Их объединяет попытка применить категориальный аппарат марксистско-ленинского учения об империализме к анализу этнополитических последствий неравномерности экономического развития этнических регионов, входящих в состав многонациональных государств. Они также известны как теории «внутреннего колониализма» (по названию книги Майкла Хехтера, в которой были впервые сформулированы основы этого подхода).
Понятие «внутренний колониализм» связано с выделением в составе многонационального государства двух различающихся между собой по уровню развития компонентов: «ядра» (под которым понимается населенная представителями этнического большинства территория экономически доминирующей метрополии) и зависимой от него «окраины» (под которой понимаются экономически отсталые периферийные территории, населенные преимущественно этническим меньшинством). Исходной посылкой теории «внутреннего колониализма» является утверждение о том, что в полиэтничных государствах действует тенденция к эксплуатации материальных и человеческих ресурсов этнических окраин в интересах властной элиты этнического большинства, которая контролирует политический центр метрополии. В результате неравномерного экономического развития периферийные и полупериферийные этнические регионы превращаются в своего рода внутренние колонии, все более и более зависимые от этнически и политически доминирующего «ядра». Растущая мощь «ядра» связана с тем, что в метрополии сосредотачивается капитал извлекаемый в результате использования сырьевых и трудовых ресурсов колонизированной территории.
Наибольшую известность в рамках этого направления получили работы Хехтера, который применил понятие «внутренний колониализм» к анализу движений этнического национализма и этн о политического конфликта на материале кельтских окраин Британии, особенно в случае Уэльса (141). Согласно выводам Хехтера, отношения между центром и периферией могут носить характер относительной, а не абсолютной депривации. Он утверждает, что в случае, когда население периферии отличается по языку, религии или иным этническим параметрам, между ним и населением центра (ядра) может возникать своего рода культурное разделение труда. Рассматривая проблему детерминации этнических конфликтов, Хехтер выдвигает триад-ную модель возникновения этнополитической коллизии: во-первых, складывание конфликтогенной по природе объективной непривилегированности (обделенности) этнически периферийных групп многонационального государства в процессе его неравномерной модернизации; во-вторых, осознание этой обделенности членами этнической группы как угнетения периферии центральным «ядром», и, в-третьих, формирование этно-национализма как реакции любого угнетаемого этноса на «внутренний колониализм•> центра.
Кроме теории «внутреннего колониализма» Хехтера в рамках неомарксистских теорий можно выделить еще две теоретические конструкции, которые в своем анализе причин конфликтов также исходят из примата социально-экономических факторов. Одна из них, теория «расщепленного рынка труда» Э. Бо-начич, обращает внимание на межэтническую напряженность внутри рабочего класса, которая мотивируется различиями в материальных интересах между его этническими отрядами, прежде всего рабочими из числа этнического большинства и рабочими из числа этнических мигрантов. Наниматели часто используют труд этнических мигрантов, чтобы снизить цену рабочей силы, что, естественно, напрямую затрагивает интересы рабочих из числа этнического большинства, хотя и соответствует интересам более обделенных этнических мигрантов. В результате происходит раскол (расщепление) рынка труда по этническим линиям. Высокооплачиваемые группы рабочего класса опасаются проникновения на рынок труда дешевой рабочей силы этнических мигрантов, и эти опасения часто становятся одним из стимулов этнической мобилизации большинства против меньшинств (достаточно вспомнить мощный рост этпорасизма и ксенофобии в современной Западной Европе). Хотя риторика межгруппового антагонизма формулируется в этнорасовых категориях, на самом деле, по мнению Боначич, мобилизация коллективного недовольства подпитывается не этническими, а классовыми интересами, а этничность лишь маскирует социальный конфликт. В отличие от положений классического марксизма, что этничность представляет собой «ложное сознание», используемое буржуазией как средство отвлечь рабочий класс от осознания своих экономических интересов, теория «расщепленного рынка труда» утверждает, что этничность, напротив,
часто является не ложным, а совершенно адекватным сознанием рабочего класса, так как выражает осознание различными этническими отрядами внутри рабочего класса противоположности своих интересов (26).
Еще одна группа социально-экономических теорий этнопо-литического конфликта пытается объяснить источники межэтнической напряженности в отношениях между этническими меньшинствами, принадлежащими к среднему классу (так называемыми меньшинствами-посредниками), и принимающими эти меньшинства иноэтничными сообществами (напр., 24). Этнические меньшинства среднего класса преобладают в сфере торговли и свободных профессий, часто выступая в роли посредников между производителем и потребителем, между нанимателем и нанимаемым, собственником и арендатором, элитой и массами. Наибольшее внимание в литературе по меньшинствам в связи с этим уделяется ситуациям с этнодиаспорными группами армян и греков в истории Средиземноморских стран, евреев в Европе 20—30-х гг., китайцев в современных странах Юго-Восточной Азии, а также выходцев из Южной Азии в Восточной Африке. Занятые в сфере торговли или ростовщичества меньшинства вступают в конфликт интересов с экономическими конкурентами, принадлежащими к другим этническим группам. Конфликт возникает как следствие соперничества в сфере бизнеса из-за того, что этнические мигранты успешно побеждают в конкурентной борьбе этнически титульных соперников, используя в этих целях находящиеся под этническим контролем кредитные институты, цеховую политику ограничения конкуренции между предпринимателями из своей этнической группы, а также преимущества найма дешевой рабочей силы из среды этнических мигрантов. В результате интересы представителей среднего класса, которые принадлежат к этническому меньшинству, вступают в объективный конфликт с интересами принадлежащих к этническому большинству лиц, которые заключают с ними сделки, — потребителей, арендаторов, клиентов. В связи с этим Боначич рассматривает этнический конфликт между представителями китайской диаспоры и этническим большинством в странах Юго-Восточной Азии.
Следует заметить, что в отличие от теорий модернизации социально-экономические (классовые) теории этнического конфликта признают многообразие мотивов конфликтов, существующих у представителей различных классов, если эти роли играют представители разных этнических групп, в частности этнические различия в проявлении материальных интересов групп на разных уровнях межгруппового соперничества, т.е. по линиям «предприниматель—предприниматель», «предприниматель-клиент», «наемный работник—наемный работник». Такого рода экономическое соперничество действительно время от времени имеет место между этническими группами, причем в отдельных странах оно может приобретать существенный размах. Вместе с тем критики неомарксистских теорий справедливо отмечают, что количество, острота и деструктивный потенциал этнических конфликтов, имеющих экономическую подоплеку, для политической системы в целом весьма ограниченны и поэтому одни лишь социально-экономические факторы не могут дать удовлетворительного объяснения масштаба и остроты, которые этнополитический конфликт приобрел в современном мире. Очевидно, что социально-экономические теории (с их акцентом на рациональные мотивы конфликтного поведения) не способны адекватно объяснить эмоциональную составляющую этнического конфликта в сфере политики, который характеризуется высокой степенью интенсивности и эмоционального накала, в результате чего вовлекает гораздо большее количество людей, чем можно было бы ожидать от чистого конфликта интересов. Кроме того, критики обращают внимание на то, что материалистические неомарксистские теории оставляют без объяснения стремление этнополитических движений к политическому доминированию (или автономии), обладанию символами политического престижа, которые в подавляющем большинстве этнических конфликтов играют гораздо более важную роль, чем просто экономический интерес или рациональный расчет (напр., 151).
2.1.6. Теории культурного плюрализма
Теории культурного плюрализма (или плюральных обществ) пытаются применить подход социальной и культурной антропологии к анализу конфликтогенных последствий культурных различий (так называемые ситуации культурного плюрализма) в политических системах перехолного типа, которые представлены в постколониальных странах. Эти теории стали одной из первых попыток объяснить интенсивность этнического конфликта и роль не рациональных, а, напротив, эмоциональных факторов политического поведения его участников, утверждая
наличие связи между степенью интенсивности этнополити-ческого конфликта и степенью выраженности межгрупповых культурных различий. Теории культурного плюрализма разрабатывались в 1940-е—1960-е гг. на материале социальной и культурной антропологии и этнополитической истории постколониальных стран. Они подчеркивают особое значение моделей политического господства и подчинения, сложившихся между этническими группами в колониальный период их истории, и утверждают неизбежность того, что в постколониальном процессе возникновения культурно-плюралистической политической системы одна из этнических групп неизбежно выдвигается на культурно и политически доминирующую позицию. Наибольшую известность в литературе приобрели работы Д. Фурнивала и М. Смита.
Теория культурного плюрализма Фурнивала возникла на основе анализа политической истории постколониальных стран Юго-Восточной Азии (Малайзии, Бирмы, Индонезии и др.). Колониальный период истории этих стран характеризовался возникновением специфического опыта сосуществования коренного населения с группами азиатских и европейских иммигрантов в рамках одной и той же политической единицы, при котором всячески подчеркивалась культурная обособленность этнических групп. Д. Фурнивал указывает на ряд определяющих культурно-плюралистические общества признаков. Это, во-первых, культурная разобщенность механически агрегированных в политическую систему этнических групп населения; во-вторых, экономическая специализация культурных сегментов и этническое разделение труда; в-третьих, ограниченность кросскультурных межфупповых контактов преимущественно сферой экономических отношений (в основном торговлей на общем рынке); в-четвертых, отсутствие объединяющих общество ценностей, социо-нормативных институтов и «общей воли». Сточки зрения Фурнивала, плюральные общества представляют собой имманентно рыхлую по природе структуру как в социально-экономическом, так и в политическом отношении. Этническое разделение труда и отсутствие нормативно-ценностного консенсуса допускает лишь один тип политической регуляции — при помощи силы. В колониальный период целостность весьма небольшого числа общих институтов в плюральных обществах основывалась почти исключительно на принуждении, применявшемся колониальной администрацией к подчиненным этническим группам. Поэтому постколониальный период политического развития этих стран неизбежно сопровождался острым (а часто насильственным) этнополитическим конфликтом. Причиной этого конфликта являлся сам факт сосуществования этнических идентич-ностей, не интегрированных разветвленной сетью общих социально-экономических и политических институтов (103; 104).
В трактовке природы культурного плюрализма М. Смит также отмечает в каждой из расчлененных этнических групп тенденцию к образованию закрытой социальной единицы, что неизбежно приводит к политическому доминированию одной из этнических групп в постколониальном государстве. Однако в отличие от Фурнивала в своем анализе Смит уделяет основное внимание не экономическим корням культурного плюрализма, а самому факту политического сосуществования культурных различий независимо от социально-экономических основ возникновения плюрального общества. Ситуация культурного плюрализма определяется как опыт совместного проживания групп, обладающих несовместимыми институциональными системами, в рамках единого общества. Под институциональными системами Смит понимает, с одной стороны, социальные структуры, ценности и модели убеждений, а с другой — системы коллективного действия, т.е. то, что в совокупности образует «ядро» любой культуры. С его точки зрения, культурный плюрализм есть нечто большее, чем просто культурная гетерогенность. Общество является по-настоящему культурно плюральным только тогда, когда «существует формальное многообразие в базовой системе обязательных политических институтов» (267, 82).
В плюральном обществе одна из его культурных секций доминирует над другими. Если бы каждая из секций могла свободно осуществлять свои культурные практики, то образовала бы отдельное общество. Соответственно плюральные общества, на взгляд Смита, имеют сильную тенденцию превращаться в этнические иерархии или ранжированные системы, в которых можно совершенно четко выявить доминирующий и подчиненные культурные сегменты.
Причина возникновения тенденции к этнополитической иерархии заключается в несовместимости институтов и ценностей разных этнических групп, что и порождает потребность в доминировании. Везде, где культурно расчлененные группы образуют политическое сообщество, структурой, сохраняющей его политическую целостность, будут институционализированные модели господства и подчинения (этнического доминирования и этнической субординации). Так как при любом типе полити-
ческой системы плюральные общества включают существенно различающиеся между собой ценности и нормы подчиненных культурных сегментов, такие общества неизбежно будут характеризоваться постоянным ценностно-нормативным диссенсусом и высокой вероятностью острого политического конфликта. Таким образом, нестабильность, которая характерна для культурно плюральных систем, представляется следствием конфликта (столкновения) несовместимых групповых ценностей (174).
Несмотря на значительный вклад в понимание этнополити-чсских ситуаций в постколониальных странах, универсальность теорий культурного плюрализма как объяснительной модели этнополитического конфликта в целом весьма ограниченна. Критики этих теорий справедливо отмечают, что, хотя модель плюрального общества первоначально была разработана для объяснения условий политической нестабильности, анализ механизма этнического конфликта в ней отсутствует. В рамках этих теорий не ясно, когда и каким образом групповые различия в ценностях и морали проявляются в конфликтном поведении, ибо очевидно, что далеко не все аспекты ценностной и институциональной несовместимости в равной степени влияют на отношения между культурными (этническими) сегментами плюрального общества. Так, по мнению Д. Горовица, утверждение М. Смита о том, что ценностный диссенсус приводит к конфликту, если одна из групп нарушает ценные нормы другой, верно лишь отчасти, ибо ценностный диссенсус может и предотвращать конфликт, например, в тех случаях, когда амбиции разных групп фокусируются на разных (альтернативных) источниках удовлетворения, тем самым предотвращая возможность для столкновения интересов. Равным образом ценностный консенсус не всегда является интегрирующей силой. Например, если существует консенсус в том, что политика — это искусство доминирования, то общей нормой может стать неограниченный конфликт. Вместе с тем, как показывает пример Малайзии, даже очень ограниченный межгрупповой консенсус по нормам допустимого политического поведения может смягчить серьезный этнический конфликт.
В связи с этим Горовиц обращает внимание на еще один недостаток теорий культурного плюрализма. Модель культурно-плюрального общества недооценивает значимость политических переменных, предполагая взаимодействие целостных «культурных секций» при отсутствии политического лидерства. Однако в реальной ситуации этнополитического конфликта чрезвычайно важны и политические формы межэтнического взаимодействия, и роль, которую в нем играют этнические лидеры. Гипертрофированный акцент только на группы в целом игнорирует особый вклад этнических элит (причем разделенных на подгруппы умеренных и радикалов) как в процесс эскалации межгруппового конфликта, так и в процесс его сдерживания и контроля. Если недостатком теорий конфликтной модернизации является игнорирование роли масс (остается непонятным, почему массы следуют за мотивированными модернизацией элитами), то неадекватность объяснений этнического конфликта в рамках теорий культурного плюрализма связана с игнорированием роли лидеров (остается непонятным, почему те, а не другие лидеры эффективно мобилизуют этнические массы) (151, 137-139).
Дата добавления: 2018-11-24; просмотров: 447; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!