Четыре Первопричины
Учение о четырех первопричинах, или первоначалах является сердцевиной аристотелевской метафизики. И именно в этом учении наиболее явно выступают сходства и различия философий Платона и Аристотеля.
Платон и Аристотель были людьми различного склада. Платон – аристократ, баловень судьбы, поэт, мистик и философ в одном лице. Человек, ненавидящий материю, воспринимающий окружающий мир как вселенную теней, человек, всецело устремленный в мир потустороннего. Блестящий ум, постоянно уносимый поэтической и мистической фантазией в заоблачные высоты. Размышляя о Платоне, я часто вспоминаю жесткие, но справедливые слова Френсиса Бэкона о том, что человеческий разум обладает столь мощными крыльями, что в итоге они постоянно уносят его в занебесье. Чтобы этого не происходило, Бэкон рекомендует отяготить разум «свинцовыми башмаками опыта». И задолго до Бэкона такие башмаки у Аристотеля были. Правда, сшиты они были на греческий манер и не служили так хорошо, как «обувь» Нового Времени.
Если же говорить вне образов, то следует отметить, что эмпирическое знание Античности не имело такого надежного фундамента как экспериментальный метод, и в силу этого оно не могло нейтрализовать тяги к умозрению. Это замечание справедливо и по отношению к Аристотелю. Он ценил эмпирическое знание и старался его приумножить. Но это знание не уберегло его от чрезмерного умозрения. Правда, степень этого умозрения не столь велика как у Платона.
|
|
|
Аристотель являет собой тип философа почти во всем противоположный Платону. Аристотель происходит из семьи врача, и в силу этого он изначально более внимателен и более терпим к материальному миру. По той же причине он больше ценит опыт, чем умозрение, хотя ему так и не удалось освободиться от удушающего очарования платоновской метафизики. Аристотель – мыслитель предельно уравновешенный, чурающийся крайностей и преувеличений. Там, где Платон уносится в заоблачную высь на крыльях мистического озарения, Аристотель предпочитает двигаться осторожно, старательно выверяя, «ощупывая» факты, делая последовательные умозаключения и получая хорошо обоснованные выводы.
Аристотель не склонен клеймить материю как небытие. Но он не считает возможным пренебречь и метафизикой Платона. Он стремится найти каждому элементу свое место и создать законченную, гармоничную систему, учитывающую все и лишенную каких-либо крайностей. Именно поэтому Аристотель, оставаясь в рамках парадигмы платоновской метафизики, реформирует ее в пользу более умеренной, более трезвой версии. Там, где Платон стремится совершить прорыв, Аристотель пытается построить всеобъемлющую и подводящую итог всему систему.
|
|
|
Аристотель отказывается от платоновского мира эйдосов. Ему представляется сомнительным, что вне материи существуют некие идеальные сущности и что сущность существует отдельно от вещи (эйдос у Платона – это сущность вещи). Но ограничиться одной лишь материей он тоже не желает, ибо полагает, что одних лишь материальных причин недостаточно для понимания сущего. Сохраняя верность платоновской идее эйдоса как метафизической, идеальной сущности вещи, он соединяет эйдос – Аристотель называет его формой – с материей. Если у Платона между миром эйдосов и миром материи лежит непреодолимая пропасть, то у Аристотеля мир эйдосов «растворен» в мире материи. Нет никакого потустороннего мира идей. Метафизическое, идеальное пронизывает материю и оформляет ее в видимый порядок, именуемый нами «Космосом».
Соответственно, задача аристотелевской «первой философии» состоит, прежде всего, в том, чтобы понять, какое место в существующем миропорядке занимают причины материальные и причины метафизические. Мнение Аристотеля на этот счет выражено в его учении о четырех первопричинах.
Все сущее существует в качестве как такового вследствие действия определенных причин или начал. Статуя существует потому что: есть скульптор, который ее создал; материал, из которого она создана; замысел скульптора; и цель, для которой она создана. Это для Аристотеля очевидно, и эту очевидность он опрокидывает на мироздание в целом.
|
|
|
Аристотель, как и Платон, относится к философам, которые мыслят мироздание по образу и подобию дел человеческих. Если натурфилософы инстинктивно тяготели к «естественному» объяснению природы, то есть, к поиску объективных, внечеловеческих механизмов динамики сущего, то Платон и Аристотель мыслят мир в схемах и алгоритмах человеческой реальности. Их философии – это грандиозные антропосоциоморфные проекции на природу и мир в целом. Если в человеческой реальности мы видим целесообразную деятельность, то и в мироздании в целом присутствуют высшие цель и назначение. Ничего просто так не происходит. Все имеет свою цель и назначение. И если в человеческой реальности мы сталкиваемся с действием разума, упорядочивающим человеческий мир, то и в мироздании в целом также должен присутствовать Высший Разум, то есть Бог, который упорядочивает сущее. И если мы видим, как человек создает вещи, и понимаем, что без творца не было бы этих вещей, то и в мироздании в целом мы должны усмотреть Творца, созидающего мир.
|
|
|
Отдельные науки и искусства имеют знание о единичных вещах. И их интересуют именно эти единичные вещи. Но заслуга Платона, по мнению Аристотеля, состоит в том, что он окончательно понял, что единичное подчиняется общему. То есть, одни и те же законы действуют в самых различных областях так, что им оказываются подчинены и дела государственные, и дела искусства, и дела ремесла, и жизнь природы. Именно знания общего и взыскует философия, поскольку она стремится к знанию универсальному.
«…здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все, подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий». (3, т. 1, с. 68)
Таким образом, исследуя сущее, мы не должны пренебрегать ни материальными причинами, ни причинами метафизическими. Согласно Аристотелю, говоря о какой-либо вещи (или о сущем в целом), мы должны исследовать ее в разрезе четырех начал. Если нам это удастся, то вещь или сущее в целом будут познаны, поскольку все сущее зависит от четырех родов причин, или начал: формальной, материальной, действующей (движущей) и целевой. Рассмотрим их по отдельности.
Формальная причина. Речь идет о форме, то есть о некоем метафизическом «импульсе», сообщающем вещи ее сущность. Сущность – это то, благодаря чему, вещь является сама собой. Иными словами, форма – это метафизическое начало вещи, которое привносит в материальный субстрат определенный порядок, определенную организацию, дает ему соответствующую, уж извините за тавтологию, форму.
Как платоник Аристотель сохраняет представление о форме, как о подлинном бытии. В этом отношении, материя у Аристотеля оказывается чистой возможностью, ждущей своей реализации посредством формы. Например, как материальный субстрат, медь в возможности (в потенции) может быть и сосудом, и мечом, и статуей. Но лишь привносимая форма реализует эту материальную возможность в виде определенной вещи – например статуи.
Таким образом, форма является не только высшим бытием и не только источником сущности вещи, но и вечной актуальностью и чистой деятельностью. Последнее утверждение следует понимать в том смысле, что материя может быть тем или этим, или может вообще не быть, в то время как форма есть всегда - она вечно актуальна. Она не возникает и не уничтожается, она есть высшее метафизическое начало. Форма является и чистой деятельностью, поскольку она есть активная причина, или активное начало. Именно она «оформляет» материю, в то время как материя без формы всегда остается чистой потенцией (возможностью). Еще раз напоминаю, что форма Аристотеля – это, фактически, все тот же эйдос Платона, но извлеченный из упраздненного Аристотелем мира эйдосов и погруженный в наш материальный мир.
Материальная причина. Относительно ее мне нет нужды тратить много слов, поскольку она уже отчасти обрисована выше. Кроме того, как неисправимая потенция (возможность) она не требует многих эпитетов, поскольку таковые обращены на качества вещи, а основные качества привносятся в материю формальной причиной. Если форма есть преимущественный предмет метафизики, то материя есть предмет исследования физики. И, в этом отношении, все прежние натурфилософские изыскания, исследующие природу, а значит, и материю, вновь становятся актуальными.
Действующая, или движущая причина. Под ней Аристотель понимает то, что своим действием порождает вещь. Современное понятие «причины» почти совпадает с аристотелевской «действующей причиной». Например, для статуи действующей причиной будут усилия скульптора и его помощников. Действующая причина также является предметом преимущественно физики, поскольку относится к миру материальных взаимодействий.
Как я уже сказал, Аристотель полностью базируется на тотальном антропосоциоморфизме. Поясняя свои утверждения, он всякий раз приводит примеры из человеческой и социальной реальности. Эти примеры хороши и удобны тем, что наглядно и просто демонстрируют мысль Аристотеля. Действительно, в случае со скульптором мы наглядно представляем, как действующая причина – скульптор – соединяет материю и форму и создает вещь. Но, при этом, всякий раз остается неясным как это соединение осуществляется вне человеческой реальности, то есть в природе. Хотя сам Аристотель всякий раз своим молчанием демонстрирует, что он не видит здесь никаких проблем.
У Платона на этот счет имелась соответствующая фигура бога-Демиурга, который и приводил в соответствие эйдосам материю. Казалось бы, по этому же пути идет и Аристотель. У него тоже есть бог – центральная фигура мироздания. Но если вспомнить, что этот бог неподвижен и совсем не интересуется мирозданием (об этом ниже), то оказывается, что он очень плохо подходит на роль создателя вещей, соединяющего материю и форму. Эта проблема – проблема соединения материи и формы весьма трудна и темна в учении Аристотеля. Относительно ее в Средние века велись бесконечные споры.
У меня нет желания вникать в суть этих споров, поскольку меня не интересуют вопросы типа того, чем кентавры черного окраса отличаются от кентавров светлого окраса или того, скольким количеством стрел бог Аполлон поразил чудовищного змея Пифона. Больший интерес у меня вызывает реальное научное знание, основание которому положила Новоевропейская философия. Но все же замечу, что в христианской версии перипатетической философии, то есть в учении Фомы Аквинского, этот вопрос находит, пожалуй, наилучшее разрешение. Божественный акт творения и есть тот источник соединения материи и формы, который порождает вещи.
Целевая причина. Очень интересная часть учения Аристотеля. Идея целевой (телеологической) причины была разработана уже Платоном. Эта идея выражает суть антропосоциоморфной платоно-аристотелевской проекции на мироздание в целом. И Платон и Аристотель убеждены, что мир – это не сцепление случайных механических, материальных причин, но реализация высшего метафизического замысла. В этом мире ничего просто так не происходит. Все имеет свою цель и свое назначение. Именно эту мысль Аристотель и выражает в понятии «телеологической причины». Эта причина указывает на то, ради чего или для чего существует вещь. Кроме того, эта причина указывает на то, к чему стремится вещь. Сущность вещи определяется формой. Следовательно задача каждой вещи максимально реализовать себя как наилучшее, наивысшее воплощение формы. Иными словами, целевая причина задает каждой вещи постоянно действующий импульс к совершенствованию.
Мышление через целевую причину весьма типично для современного человека. Оно есть не только наследие прежних культурных эпох, но и следствие непреодолимого стремления человека осмыслить окружающий мир в понятиях и схемах человеческой реальности. Типичнейший пример такой проекции - вопрос о том, в чем состоит смысл человеческой жизни. Когда этот вопрос задают мне, я отвечаю, что прежде, чем задавать такой вопрос, необходимо сначала доказать, что подобная постановка вопроса правомерна. Этот вопрос основывается на понятии целевой причины – все существующее имеет цель своего существования. Мышление посредством целевой причины, телеологическое мышление является архаической культурной формой. Современная наука от этой формы отказалась. В этом отношении, натурфилософы античности по стилю своего мышления ближе к современной науке, чем Платон и Аристотель.[39]
Таким образом, эти четыре причины являются достаточным набором для объяснения реальности. Материя и форма объясняют ее в статическом (неподвижном, остановленном, покоящемся) аспекте. Движущая причина и целевая - в движении. Кроме того, хорошо видно, что форма и цель являются предметом преимущественно метафизики, в то время как материя и движущая причина – физики.
Для лучшего понимания и запоминания учения о четырех причинах можно прибегнуть к примеру дома. Материальной причиной существования дома будут те материалы (кирпичи, доски и прочее), из которых дом построен. Формальной причиной будет идея, проект дома, который и выражает сущность этого предмета. Движущей силой будут строители, а целевой – то, ради чего этот дом построен.
Бытие
В отличие от других наук «первая философия», или метафизика исследует бытие, сущее как таковое. Аристотель является поклонником элейской школы, и он согласен с Парменидом в том, что бытие есть, а небытия нет. Более того, он первым четко и ясно формулирует принцип запрещения противоречия и рассматривает его как основной принцип бытия. Именно поэтому он считает невозможным рассуждать о том, что нечто одновременно может быть и не быть. Бытие есть – небытия нет. Но Аристотель далек от того, чтобы из этого утверждения сделать те фантастические, радикальные выводы, которые сделал Парменид. Аристотель убежден, что Парменид, опираясь на верный тезис, впал в заблуждение вследствие своей неспособности дифференцировать различные виды, или значения бытия.
В своих суждениях мы постоянно, хотя и косвенно, оперируем понятием «бытие». Но дело в том, что в различных ситуациях и применительно к различным феноменам мы используем это понятие в совершенно различных значениях. Если мы не будем различать эти значения, то неизбежно впадем в путаницу и погрязнем в парадоксах. Следовательно, необходимо различить, выписать и твердо зафиксировать в соответствующих понятиях все значения бытия. Лишь осознав различия и зафиксировав их в соответствующих терминах, мы получаем возможность в дальнейшем мыслить более совершенно и правильно.
Аристотель обнаруживает, что бытие, существование может мыслиться в четырех значениях: 1. бытие как категории; 2. бытие потенциальное и актуальное; 3. бытие акцидентальное; 4. бытие как истина.
Бытие как категории. Аристотель заметил, что бытие, существование может иметь различные роды. В одном случае Аристотель насчитывает их восемь, в другом – десять: 1. Субстанция, или сущность; 2. Качество; 3. Количество; 4. Отношение; 5. Действие; 6. Страдание; 7. Место; 8. Время; (9. Иметь; 10. Покоиться).
Попробую проиллюстрировать эту теорию Аристотеля на примере учебника, который вы держите в своих руках – да исполнится это событие как можно раньше! Очевидно, что эта книга существует. Если кто-то усомнится в этом, то вы можете огреть сомневающегося этой книгой по голове. Если же он и после этого продолжит сомневаться, то вы имеете дело либо с философом, либо с идиотом. В обоих случаях сочувствую! Тем не менее, книга существует. Ее существование предметно. И именно это существование Аристотель называет субстанцией. Существование, бытие в качестве субстанции наиболее фундаментально и основополагающе, поскольку самостоятельным существованием обладает лишь субстанция, все же остальные роды бытия приписываются ей. Например, книга обладает различными качествами – имеет цвет, толщину, размер, плотность, запах и т. д. Эти качества также существуют, но, очевидно, что они существуют в каком-то ином роде, нежели существование самой книги, субстанции. То есть, речь идет о бытие, которое следует отнести к разряду, категории «качество».
То же и с количеством. Очевидно, что количественные характеристики книги реальны. Они существуют. Но существование этих количественных характеристик отлично от существования книги и от существования качеств этой книги. Следовательно, их необходимо выделить в соответствующий разряд, в соответствующую категорию, именуемую «количество».
При этом мы видим, что существование в виде субстанции, предмета первично и самостоятельно. Качество и количество мы приписываем предмету, но не предмет качеству и количеству. То есть, цвет книги мы приписываем книге, а не книгу - цвету.
Все то же относится и к остальным категориям. Реально существуют пространство, время, действия, отношения, и прочее. Но их существование отлично от существования других категорий и, тем более, от существования бытия субстанции, которой они все приписываются. Иными словами, все эти роды, или категории бытия не самостоятельны, поскольку имеют своей основой бытие субстанции.
Пожалуй, необходимо отдельно прокомментировать лишь три категории.
Категория «покоиться». Как видите, Аристотель выделяет покой в виде отдельного рода бытия, отличного от движения. Это противоречит современному взгляду, но хорошо согласуется с взглядом архаическим. Современное сознание знает, что покоя не существует, есть лишь движение. Мы можем говорить о покое, лишь в относительном смысле слова и прибегая к чрезвычайным упрощениям. Например, можно говорить о покоящемся камне, но это будет большим преувеличением, поскольку камень находится в невидимом глазу колебании относительно земли, на которой он лежит. Он движется вместе с геологическими пластами, вместе с материком, вместе с планетой в космосе. Кроме того, в нем постоянно происходят изменения, невидимые нашему глазу. Покой - это иллюзия. Но Аристотель исходил из очевидности архаического представления о том, что есть постоянно покоящиеся вещи. Ведь если камень не ударить ногой, то он будет бесконечно долго покоиться на своем месте. Поэтому «покой» обозначен как особый род бытия.
Еще более оригинально Аристотель трактует категорию «пространство» («место»).
Аристотель отрицает существование небытия. Подобное существование невозможно в силу закона запрещения противоречия – невозможно утверждать, что то, что не существует, существует. Но если нет небытия, то нет и пустоты, поскольку пустота это и есть небытие чего-либо. Следовательно, все вещи помещаются в определенной среде, или, иначе говоря, каждый предмет обладает определенным местом. Это тем более так, поскольку все категории, кроме субстанции не обладают самостоятельным существованием и приписываются к последней. Таким образом, пространство, «место» оказывается соотнесенным с вещью. Место – это граница вместилища тела, или субстанциональное неподвижное вместилище. Оно подобно реке как целому, где вода – сама вещь. «… место [существует] вместе с предметом, так как границы [существуют] вместе с тем, что они ограничивают» (3, т. 3, с. 132) Фактически, пространство у Аристотеля оказывается зависимым от материи.
Еще более любопытно учение Аристотеля о времени. Время – это исчисление движения на «сначала» и «потом»: «…время, таким образом, есть число движения в отношении к предыдущему и последующему и, принадлежа непрерывному (движению – С.Ч.), само непрерывно – это ясно» (3, т. 3, с. 150).
Но процесс исчисления предполагает считающего. Следовательно, существование времени нуждается в «считающей», воспринимающей время душе.
«Может возникнуть сомнение: будет ли в отсутствие души существовать время или нет? Ведь если не может существовать считающее, не может быть и считаемого, а следовательно, ясно, что [не может быть] и числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое. Если же ничему другому не присуща способность счета, кроме души и разума души, то без души не может существовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы субстрат времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны «прежде» и «после», они же и есть время, поскольку подлежат счету». (3, т. 3, с. 157)
Что это за душа, без которой невозможно существование времени, остается неясным. Возможно, под этой душой подразумевается Бог, а возможно, и человек. Как бы то ни было, учение Аристотеля о «месте» и о «времени» достаточно сложно и темно для понимания.
Необходимо отметить еще один важный момент в учении о категориях. Как уже было сказано, категории – это роды, разновидности бытия. Но, вместе с тем, они есть и исходные, ключевые понятия нашего разума, поскольку в философии разум отражает реальность. Если в самой реальности существуют категории бытия, то эти же категории, выступая в разуме в виде фундаментальных философских понятий, оказываются исходными схемами нашего мышления о реальности. Таким образом, под понятием «категория» у Аристотеля скрывается и классификация разновидностей бытия, и сетка понятий, задающих основу нашего мышления.
Бытие потенциальное и актуальное (потенция и акт). Аристотель полагает, что развитое философское мышление должно различать бытие потенциальное и актуальное. Без такого различения это мышление с неизбежностью впадет в затруднения и парадоксы. Что и случилось с элейскими философами, которые, исходя из истинного положения - «бытие есть, а небытия нет», были вынуждены принять совершенно нелепые выводы о том, что движение и множественность иллюзорны. Если небытия нет, то тогда, с точки зрения элейцев, невозможно было объяснить факт возникновения и уничтожения, факт изменения, факт множественного и многообразного существования вещей, поскольку, по их мнению, все эти факты предполагали, что из небытия возникает бытие.
Аристотель не собирается отрицать существование движения и множественности. И о движении и о множественности нам свидетельствует наше чувственное восприятие и этим свидетельством невозможно пренебречь. Более того, это свидетельство нисколько не противоречит нашему разуму. Противоречие возникает лишь тогда, когда наш разум оказывается недостаточно «вооруженным» для того, чтоб понять все «изгибы» реальности. Если мы поймем, что существует бытие актуальное и бытие потенциальное, то тогда мы сможем мыслить и возникновение, и уничтожение, и изменение вообще, и множественность без противоречий.
Небытия действительно не существует. Все же процессы изменений осуществляются через переход бытия потенциального в бытие актуальное. Желудь как «семя» дуба сам по себе актуально существует. Но это актуальное бытие содержит в себе бытие дуба в потенции. Постепенно эта потенция реализуется в росте из желудя дуба так, что в итоге бытие дуба из потенциального становится актуальным. Таким образом, здесь не бытие возникает из небытия, а бытие актуальное «разворачивается» из бытия потенциального.
Эта теория весьма глубока и ценна для философии. Жаль, что Аристотель отяготил ее своей метафизикой, поскольку далее он подчеркивает, что бытие актуальное с необходимостью присуще лишь форме в то время, как материя является исключительно «лежбищем» потенциального. Лишь форма «вырывает» части материи из потенции и превращает их в актуально существующие вещи.
Следующее значение бытия – бытие акцидентальное. Акциденция – случайное, привходящее, противостоящее сущности вещи. Об этом виде бытия научного знания не существует, поскольку наука занимается общим и необходимым, а значит, устойчивым. Акциденция (случайное) таковым не является.
Здесь, кстати, проявляется ограниченный взгляд Аристотеля на сущность науки. Ограниченность эта проистекает из платоновской традиции, в которой укоренен Аристотель. Современное представление о науке предполагает, что она занимается как вещами общими, так и уникальными, в том числе и акцидентальными. Часто уникальное или случайное помогает нам лучше понять общее. Например, случай мутации может открыть исследователю новые грани сущности мутировавшего организма.
Бытие как истина. Истина есть соответствие высказывания объекту. Истина есть бытие, ибо она отражает бытие реальных вещей. Таким образом, Аристотель выделяет в качестве самостоятельного вида бытия содержание нашего мышления в той мере, в какой оно является истинным. Эту разновидность бытия исследует наука, именуемая логикой. Аристотель написал достаточно много работ, посвященных логике. Фактически, именно Аристотель создал эту науку, подведя итог логическим изысканиям предшествующих философов. Классическая логика Аристотеля актуальна и поныне, так что сведения современного учебника по классической логике несильно отличаются от логики Аристотеля.
В заключение метафизики мы рассмотрим теологию Аристотеля, то есть учение о Боге.
Как мы видели, Аристотель хорошо осознавал крайности, присущие платонизму. Он пытался преодолеть их посредством реабилитации традиций прежней натурфилософии, опирающейся, во многом, на эмпирическое познание и исследующее, материальный мир – природу. Но и старая натурфилософия, по мнению Аристотеля, также была не полна, поскольку не знала метафизического измерения реальности. Одна из главных ошибок натурфилософии – желание замкнуть объяснение природы на самой природе. Это, полагает Аристотель, невозможно. Природу можно понять и описать, лишь прибегнув к метафизическим сущностям. Важнейшая из них – форма.
Таким образом, Аристотель пытается синтезировать натурфилософскую (физическую) и метафизическую традиции и привести их в гармоничное соответствие друг другу. Но это не всегда у него получается. В этом отношении, весьма характерны его колебания в вопросе: что есть субстанция?
Как хороший эмпирик и физик, Аристотель называет субстанцией любой индивидуально существующий предмет. Но далее, в нем берет верх метафизик, и он заявляет, что подлинной субстанцией является форма, поскольку лишь она обладает полной актуальностью, в то время как материя потенциальна. Потенциальность материи столь сильна, что распространяется даже на реально существующие вещи. Они материальны и в силу этого их актуальность омрачена потенциальностью материи – эти вещи могут быть, а могут и не быть. Лишь формы существуют по необходимости.
Исправив себя таким образом, Аристотель не останавливается на этом, поскольку, в итоге, выясняется, что подлинной, настоящей субстанцией является даже не форма, но Бог. Бог – высшая, сверхчувственная субстанция. Он есть основа мироздания. Без понятия «Бог» мы не сможем полноценно понять и описать сущее.
Бог по своей природе не материален, поскольку материя потенциальна, а Бог – это чистая актуальность. Бог – это такая сущность, которая есть и не может не быть. Это безусловно необходимая сущность. Если Бог не материален, то он идеален. Высшая форма идеальности – мышление. Мышление – это активная идеальность, а Бог – это суперактивная сущность.
Дело в том, что Аристотель мыслит материю как чистую потенцию, а, значит, и как сугубо пассивный субстрат. Актуальность и действие, энергию, энтелехию (реализация, совершенность) в материю привносит лишь форма. Но поскольку Бог есть форма форм, высшая форма, следовательно, он есть и высшая, чистая энтелехия. Он есть вместилище всех метафизических сущностей и сам является высшей метафизической сущностью.
Бог вечен, ибо в противном случае он не мог бы быть высшей актуальностью и энтелехией.
Как предельная метафизическая сущность, Бог отделен от мира материальных вещей. Но он есть основа этого мира, поскольку является перводвигателем - конечным источником движения. Именно благодаря Богу мир находится в движении. Но сам Бог неподвижен. Он занят созерцанием высших и лучших сущностей. Но что может быть высшим и лучшим? Явно, это не материальные вещи. Высшая и наилучшая сущность в мироздании – это сам Бог. Следовательно, Бог мыслит и созерцает сам себя. Все остальное просто недостойно его внимания. Это очевидно, поскольку, мысля вещи несовершенные, Бог сам отчасти становится несовершенным, «…ведь иные вещи лучше не видеть, нежели видеть».[40] (3, т. 1, с. 316) «Таким образом, ясно, что ум мыслит самое божественное и самое достойное и не подвержен изменениям, ибо изменение его было бы изменением к худшему, и это уже некоторое движение». (3, т. 1, с. 315)
Но здесь явное противоречие. Если Бог является перводвигателем, конечным источником движения, то как он может быть неподвижным? И если Бог совершенно «отвернулся» от мироздания, то как же он может приводить в движение это мироздание?
Аристотель хорошо осознает это противоречие. Он понимает, как человек, мыслящий в рамках античной физики, что для того, чтобы нечто было источником движения оно само должно двигаться. Лежащий камушек начинает двигаться от удара ноги, но чтобы нога могла инициировать это движение, она сама должна двигаться. Но Аристотель не может допустить движение Бога. Если предположить, что Бог движется, то тогда он сам должен иметь причину движения. Следовательно, мы должны предположить существование Бога более высокого порядка, который привел в движение Бога №1. Но такое предположение бесперспективно, поскольку оно не решает проблемы, а лишь переносит ее на уровень выше. Ведь тогда нам нужно будет объяснить источник движения Бога №2, а, значит, предположить существование Бога №3, который привел его в движение. И так до бесконечности, а Аристотель благоразумно старается избежать «дурной бесконечности», ибо этот способ объяснения является иллюзией.[41]
Из этой проблемы Аристотель находит весьма элегантный, хотя и жульнический выход. Он заявляет, что Бог, как высшая метафизическая сущность, одновременно является и высшей целевой причиной. Он остается неподвижным и неизменным, но самим фактом своего существования приводит в движение все сущее. Оно устремляется к Богу в порыве желания приблизиться к его сверхсовершенству и, тем самым, приходит в движение. «И движет так предмет желания и предмет мысли; они движут, не будучи приведены в движение». (3, т. 1, с. 309).
Для пояснения этого места я приведу в качестве примера некую эстрадную суперзвезду. Эта звезда сияет на столичных сценах и ничего не знает о какой-нибудь своей поклоннице, проживающей в глухой провинции. Но эта поклонница в восхищении пытается подражать и соответствовать воплощению «самого совершенства» и для этого предпринимает массу усилий. В некотором роде аристотелевский Бог – это суперзвезда подмостков мироздания.
Но не склоняется ли Аристотель к концепции гилозоизма? Не считает ли он, что все сущее пронизано жизнью? Нет. Сущее пронизано не жизнью, но энергией. Каждая материальная вещь актуальна и активна, благодаря форме. И именно формы устремляются к высшему совершенству, а их стремление приводит в движение и материю.
Я позволю себе некоторую иронию в адрес Аристотеля и его теологии. Я много лет занимался психотерапией и немного смыслю в ней. И у меня возникает сильнейшее подозрение, что в своей теологии Аристотель бессознательно выразил заветнейшую мечту почти всех философов. Почти каждый философ воображает себя гением и печалится по поводу того, что обыватели таковым его не считают. Этим пренебрежением они, по мнению философа, делают хуже только себе, поскольку их жизнь стала бы неизмеримо лучше, если бы они почтительно внимали ему и следовали бы его указаниям. Аристотелевский Бог находится в положении самого счастливого философа. Он не интересуется окружающим, погружен в себя и мыслит о вечном, но все сущее ломится к нему в двери и в окна, жаждя приобщиться к его мудрости.
На этом я заканчиваю свое изложение метафизики Аристотеля. Далее я обрисую его физические, антропологические, этические и политические взгляды. Сделаю я это достаточно кратко. Мы приблизились к тому рубежу, когда философские учения стали объемными и сложными. Их подробное описание требует множества страниц текста. Моя же задача – предложить читателю относительно краткое и, по возможности, доступное изложение истории философии. Поэтому я неизбежно должен ограничивать себя в этом изложении. Цель этого текста предоставить читателю основные ключи к пониманию философов прошлого. Если такое понимание состоится, то любопытный читатель может сам обратиться к трудам более фундаментальным и более подробным с тем, чтобы компенсировать недостатки моей книги. Есть авторы, которые понимают и знают историю философии куда лучше и больше, чем я. Я не собираюсь конкурировать с ними. Зачем писать еще одну фундаментальную книгу по истории философии, когда и без того существует достаточно много прекрасных фундаментальных исследований на этот счет. Я лишь стремлюсь обратить интерес читателя к этим книгам.
Дата добавления: 2016-01-03; просмотров: 39; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!