РАЗЛИЧИЕ ПОЛОЖЕНИЯ В КОНЦЕ ДРЕВНЕГО МИРА, ОКОЛО 300 г., И В КОНЦЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ — 1453 г.28 21 страница

Коротко говоря, животное только пользуется внешней приро­дой и производит в ней изменения просто в силу своего присут­ствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее слу­жить своим целям, господствует над ней. И это является последним существенным отличием человека от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду^*.

Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой. За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и третью очередь

{141}

совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых. Людям, которые в Месопотамии, Греции, Малой Азии и в других местах выкорчевывали леса, чтобы добыть таким путем пахотную землю, и не снилось, что они этим положили начало нынешнему запустению этих стран, лишив их, вместе с лесами, центров скопления и сохранения влаги. Когда альпийские итальянцы вырубали на южном склоне гор хвойные леса, так заботливо охраняемые на северном, они не предвидели, что этим подрезывают корни высокогорного скотовод­ства в своей области; еще меньше они предвидели, что этим они на ббльшую часть года оставят без воды свои горные источники, с тем чтобы в период дождей эти источники могли изливать на равнину тем более бешеные потоки. Распространители картофеля в Европе не знали, что они одновременно с мучнистыми клубнями распро­страняют и золотуху. И так на каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над нею так, как кто-либо находящийся вне природы,—что мы, наобо­рот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и на­ходимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять.

И мы, в самом деле, с каждым днем научаемся все более пра­вильно понимать ее законы и познавать как более близкие, так и более отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход. Особенно со времени огромных успехов естествознания в нашем столетии мы становимся все более и бо­лее способными к тому, чтобы уметь учитывать также и более отдаленные естественные последствия по крайней мере наиболео обычных из наших действий в области производства и тем самым господствовать над ними. А чем в большей мере это станет фактом, тем в большей мере люди снова будут не только чувствовать, но и сознавать свое единство с природой и тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и при­родой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве.

Но если уже потребовались тысячелетия для того, чтобы мы научились в известной мере учитывать заранее более отдаленные естественные последствия наших, направленных на производство, действий, то еще гораздо труднее давалась эта наука в отношении более отдаленных общественных последствий этих действий. Мы упомянули о картофеле и о сопровождавшей его распространение золотухе. Но что может значить золотуха в сравнении с теми по­следствиями, которые имело для жизненного положения народ­ных масс целых стран сведение питания рабочего населения

{142}

к одному только картофелю? Что значит золотуха в сравнении с тем голодом, который в 1847 г. постиг, в результате болезни кар­тофеля, Ирландию и который свел в могилу миллион питаю­щихся исключительно — или почти исключительно — картофелем ирландцев, а два миллиона заставил эмигрировать за океан! Когда арабы научились дестиллировать алкоголь, им и в го­лову не приходило, что они этим создали одно из главных орудий, при помощи которого будут истреблены коренные жители тогда еще даже не открытой Америки. А когда Колумб потом открыл эту Аме­рику, то он не знал, что он этим пробудил к новой жизни давно исчезнувший в Европе институт рабства и положил основание тор­говле неграми. Люди, которые в XVII и XVIII столетиях рабо­тали над созданием паровой машины, не подозревали, что они создают орудие, которое в большей мере, чем что-либо другое, будет революционизировать общественные отношения во всем мире и которое, особенно в Европе, путем концентрации богатств в руках меньшинства и пролетаризации огромного большинства, сначала доставит буржуазии социальное и политическое господ­ство, а затем вызовет классовую борьбу между буржуазией и про­летариатом, борьбу, которая может закончиться только низверже­нием буржуазии и уничтожением всех классовых противоположно­стей. — Но п в этой области мы, путем долгого, часто жестокого опыта и путем сопоставления и анализа исторического материала, постепенно научаемся уяснять себе косвенные, более отдаленные общественные последствия нашей производственной деятельности, а тем самым мы получаем возможность подчинить нашему господ­ству и регулированию также и эти последствия.

Однако для того, чтобы осуществить это регулирование, тре­буется нечто большее, чем простое познание. Для этого требуется полный переворот в нашем существующем до сего времени способе производства и вместе с ним во всем нашем теперешнем обще­ственном строе.

Все существовавшие до сих пор способы производства имели в виду только достижение ближайших, наиболее непосредственных полезных эффектов труда. Дальнейшие же последствия, появляю­щиеся только позднее и оказывающие действие благодаря посте­пенному повторению и накоплению, совершенно не принима­лись в расчет. Первоначальная общинная собственность на землю соответствовала, с одной стороны, такому уровню развития лю­дей, который вообще ограничивал их кругозор тем, что лежит наиболее близко, а с другой стороны, она предполагала наличие известного излишка свободных земель, который предоставлял известный простор для ослабления возможных дурных резуль­татов этого примитивного хозяйства. Когда этот излишек сво­бодных земель был исчерпан, общинная собственность пришла в упадок. А все следующие за ней более высокие формы произ­водства привели к разделению населения на различные классы

{143}

и тем самым к противоположности между господствующими и угнетенными классами. В реаультате этого интерес господствую­щего класса стал движущим фактором производства, посколь­ку последнее не ограничивалось задачей кое-как поддержи­вать жалкое существование угнетенных. Наиболее полно это проведено в господствующем ныне в Западной Европе капита­листическом способе производства. Отдельные, господствующие над производством и обменом капиталисты могут заботиться лишь о наиболее непосредственных полезных эффектах своих действий. Более того, даже самый этот полезный эффект — по­скольку речь идет о полезности производимого или обменивае­мого товара — отступает совершенно на задний план, и един­ственной движущей пружиной становится получение прибыли при продаже.

Общественная наука буржуазии, классическая политическая экономия, занимается преимущественно лишь теми обществен­ными последствиями человеческих действий, направленных на производство и обмен, достижение которых непосредственно имеется в виду. Это вполне соответствует тому общественному строю, теоретическим выражением которого она является. Так как отдельные капиталисты занимаются производством и обменом ради непосредственной прибыли, то во внимание могут прини­маться в первую очередь лишь ближайшие, наиболее непосред­ственные результаты. Когда отдельный фабрикант или купец продает изготовленный или закупленный им товар с обычной прибылью, то это его вполне удовлетворяет, и он совершенно не интересуется тем, чтб будет дальше с этим товаром и купившим его лицом. Точно так же обстоит дело и с естественными послед­ствиями этих самых действий. Какое было дело испанским план­таторам на Кубе, выжигавшим леса на склонах гор и получав­шим в золе от пожара удобрение, которого хватало на одно поко­ление очень доходных кофейных деревьев, — какое им было дело до того, что тропические ливни потом смывали беззащитный отныне верхний слой почвы, оставляя после себя лишь обнажен­ные скалы! При теперешнем способе производства и в отношении естественных и в отношении общественных последствий челове­ческих действий принимается в расчет главным образом только первый, наиболее очевидный результат. И при этом еще удив­ляются тому, что более отдаленные последствия тех действий, которые направлены на достижение этого результата, оказы­ваются совершенно иными, по большей части совершенно проти­воположными ему; что гармония между спросом и предложе­нием превращается в свою полярную. противоположность, как это показывает ход каждого десятилетнего промышленного цикла и как в этом могла убедиться и Германия, пережившая небольшую

{144}

прелюдию такого превращения во время «краха»²; что осно­вывающаяся на собственном труде частная собственность при своем дальнейшем развитии с необходимостью превращается в от­сутствие собственности у трудящихся, между тем как все имущество все больше и больше концентрируется в руках нетру­дящихся; что [...]³

[ЗАМЕТКИ И ФРАГМЕНТЫ]

[ИЗ ИСТОРИИ НАУКИ]

* * *

Необходимо изучить последовательное развитие отдельных отраслей естествознания.—Сперва астрономия, которая уже из-за времен года абсолютно необходима для пастушеских и земледельческих народов. Астрономия может развиваться только при помощи математики. Следовательно, приходилось зани­маться и последней. Далее, на известной ступени развития земледелия и в известных странах (поднимание воды для орошения и Египте), а в особенности вместе с возникновением городов, крупных построек и развитием ремесла развилась и механика. Покоре она становится необходимой также для судоходства и военного дела. — Она тоже нуждается в помощи математики и таким образом способствует ее развитию. Итак, уже с самого начала возникновение и развитие наук обусловлено производ­ством.

В течение всей древности собственно научное исследование ограничивается этими тремя отраслями знания, причем в качестве точного и систематического исследования — только в после-классический период (александрийцы, Архимед и т. д.). В физике и химии, которые в умах еще почти не отделялись друг от друга (теория стихий, отсутствие представления о химическом эле­менте), в ботанике, зоологии, анатомии человека и животных можно было пока что только собирать факты и по возможности систематизировать их. Физиология, лишь только удалялись от наиболее очевидных вещей, как, например, пищеварение и выде­ление, сводилась просто к догадкам: это и не могло быть иначе, пока еще не знали даже кровообращения. — В конце этого периода появляется химия в первоначальной форме алхимии.

Когда после темной ночи средневековья вдруг вновь возро­ждаются с неожиданной силой науки, начинающие развиваться с чудесной быстротой, то этим чудом мы опять-таки обязаны производству. Во-первых, со времени крестовых походов про­мышленность колоссально развилась и вызвала к жизни массу новых механических (ткачество, часовое дело, мельницы), химиче­ских (красильное дело, металлургия, алкоголь) и физических фактов (очки), которые доставили не только огромный материал

{146}

для наблюдений, но также и совершенно иные, чем раньше, сред­ства для экспериментирования и позволили сконструировать новые инструменты. Можно сказать, что собственно системати­ческая экспериментальная наука стала возможной лишь с этого времени. Во-вторых, вся Западная и Центральная Европа, включая сюда и Польшу, развивалась теперь во взаимной связи, хотя Италия, благодаря своей от древности унаследованной цивилизации, продолжала еще стоять во главе. В-третьих, геогра­фические открытия, — произведенные исключительно в погоне за наживой, т. е. в конечном счете под влиянием интересов про­изводства, — доставили бесконечный, до того времени недоступ­ный материал из области метеорологии, зоологии, ботаники и фи­зиологии (человека). В-четвертых, появился печатный станок^*.

Теперь, — не говоря уж о математике, астрономии и меха­нике, которые уже существовали,—физика окончательно обо­собляется от химии (Торичелли, Галилей, — первый, в зави­симости от промышленных гидротехнических сооружений, изучает впервые движение жидкостей, — см. у Клерка Максвелла). Бойль делает из химии науку. Гарвей благодаря открытию кро­вообращения делает науку из физиологии (человека, а также животных). Зоология и ботаника остаются все еще собирающими факты науками, пока сюда не присоединяется палеонтология — Кювье,—а вскоре затем открытие клетки и развитие органи­ческой химии. Благодаря этому сделались возможными сравни­тельная морфология и сравнительная физиология, и с тех пор обе стали подлинными науками. В конце прошлого [XVIII] века закладываются основы геологии, в новейшее время — так называемой (неудачно) антропологии, опосредствующей переход от морфологии и физиологии человека и его рас к истории. Исследовать подробнее и развить это¹.

* * *

 

ВОЗЗРЕНИЕ ДРЕВНИХ НА ПРИРОДУ

^{(Гегель, «История философии», т. I. — Греческая философия)3}

О первых философах Аристотель («Метафизика», I, 3) говорит, что они утверждают следующее: «То, из чего все сущее состоит, из чего, как из первого, оно возникает и во что, как в послед­нее, оно возвращается, то, чтб, как субстанция (обоих), остается всегда одним и тем же и изменяется лишь в своих определениях (тлОесл), — это есть элемент (ото1)(еТ(л>) и начало (арх¹^) всего сущего...

{147}

Поэтому они полагают, что ни одна вещь не возникает (о&тє Ytyveaцai ooSsv) и не уничтожается, так как всегда сохраняется одна и та же природа» (стр. 198)³. Таким образом, здесь перед нами уже пол­ностью вырисовывается первоначальный стихийный материализм, который на первой стадии своего развития весьма естественно считает само собою разумеющимся единство в бесконечном много­образии явлений природы и ищет его в чем-то определенно-телес­ном, в чем-то особенном, как Фалес в воде.

Цицерон говорит: «Фалес* из Милета... утверждал, что вода есть начало вещей, а бог — тот разум, который образует все из воды» («De Natura Deorum» [«О природе богов»], I, 10). Гегель совершенно правильно объявляет это прибавкой Цицерона и до­бавляет: «Но вопрос о том, верил ли Фалес еще, кроме того, в бога, нас здесь не касается; речь идет здесь не о допущениях, верованиях, народной религии... и если бы даже он и говорил о боге, как об образователе всех вещей из воды, то мы бы отсюда ничего больше не узнали об этой сущности... Это — пустое слово, лишенное своего понятия», стр. 209 ⁵ (около 600 г. [до хр. эры]).

Древнейшие греческие философы были одновременно есте­ствоиспытателями: Фалес был геометром, он определил продол­жительность года в 365 дней, предсказал, как говорит предание, одно солнечное затмение. —Анаксимандр изготовил солнечные часы, особую карту (тгєрі[Аєхроу) суши и моря и различные астро­номические инструменты. —Пифагор был математиком.

У Анаксимандра из Милета, по Плутарху («Quaestiones convi-vales» [«Застольные беседы»], VIII, 8), «человек произошел от рыбы, выгиел из воды на сушу» (стр. 213)⁶. Для него ару-ц xat отог/eFov то a^eipov [первоначалом и элементом было бесконечное¹], причем он не определял (Siop(Ccuv) его ни как воздух, ни как воду, ни как что-нибудь другое (Диоген Лаэрций, II, § I)⁸. Гегель (стр. 215) ⁹ правильно передает это бесконечное словами: «неопределенная материя» (около 580 г.).

Анаксимен из Милета принимает за первоначало и за основной элемент воздух, который у него бесконечен (Цицерон, «De Natura Deorum», І, 10). «Из него все выступает и в него снова все возвра­щается» (Плутарх, «De placitis philosophorum» [«О мнениях фи­лософов»], I, 3). При этом воздух, <хт]р = 7:ve5}ia [дыхание, дух]: «подобно тому как наша душа, которая представляет собою воз­дух, сдерживает нас, так дух (яуєор-а) и воздух сдерживают весь мир; дух и воздух означают одно и то же» (Плутарх)¹⁰. Душа и воздух рассматриваются как всеобщая среда (около 555 г.).

Уже Аристотель говорит, что эти древнейшие философы пола­гают первосущыость в некотором виде материи: в воздухе и воде (и, может быть, Анаксимандр в чем-то среднем между ними); позже Гераклит — в огне, но ни один из них не в земле из-за ее сложного состава {Ьш ttjv цеуаХои-ереиху), «Метафизика», I, 8 (стр. 217) п.

{148}

Обо всех них Аристотель правильно замечает, что они оста­вляют необъясненным источник движения (стр. 218 и сл.) ¹².

Пифагор из Самоса (около 540 г.); Число — основное начало} «число есть сущность всех вещей, и организация вселенной в ее определениях представляет собою вообще гармоническую систему чисел и их отношений» ¹³ (Аристотель, «Метафизика», I, 5 passim [в разных местах]). Гегель правильно обращает внимание на «смелость подобного утверждения, которое сразу устраняет все то, что представление считает сущим или сущностным (истинным), и истребляет чувственную сущность» ¹⁴, полагая сущность в логи­ческой категории, хотя бы очень ограниченной и односторонней. Подобно тому как число подчинено определенным законам, так подчинена им и вселенная; этим впервые высказывается мысль р закономерности вселенной. Пифагору приписывают сведение музыкальной гармонии к математическим отношениям. Точно так же: «В центре пифагорейцы помещали огонь; землю же они рассматривали как звезду, обращающуюся по кругу вокруг этого центрального тела» (Аристотель, «De coelo» [«О небе»], II, 13). Но этот огонь не был солнцем; тем не менее тут первая догадка о том, что земля движется¹⁵.

Гегель о планетной системе: «...Математика до сих пор еще не в состоянии указать закон гармонии, определяющий расстояния [между планетами]. Эмпирические числа мы знаем точно; но все имеет вид случайности, а не необходимости. Мы знаем приблизи­тельную правильность расстояний, и благодаря этому было удачно предугадано существование еще некоторых планет между Марсом и Юпитером, там, где позднее открыли Цереру, Весту, Палладу и т. д. Но последовательного ряда, в котором был бы разум, смысл, астрономия еще не открыла в этих расстояниях. Она, наоборот, относится с презрением к мысли о таком изображении этого ряда, которое вскрывало бы в нем определенную правильность; но сам по себе это крайне важный пункт, и мы не должны отказываться от попытки найти такого рода ряд» (стр. 267 [—268])^1в.

При всем наивно-материалистическом характере мировоз­зрения в целом, уже у древнейших греков имеется зерно позд­нейшего раскола. Уже у Фалеса душа есть нечто особое, отличное от тола (он и магниту приписывает душу), у Анаксимена она — воздух (как в «Книге бытия»), у пифагорейцев она уже бессмертна и переселяется, а тело является для нее чем-то чисто случайным. И у пифагорейцев душа есть «отщепившаяся частица эфира (аяботаха^а аШерое)» (Диоген Лаэрций, VIII, 26—28), причем холод­ный эфир есть воздух, а плотный образует море ивлажность¹¹.

Аристотель также и пифагорейцев правильно упрекает в сле­дующем: своими числами «они не объясняют, каким образом возникает движение и как без движения и изменения имеют место возникновение и уничтожение или же состояния и деятельности небесных вещей» («Метафизика», I, 8)¹⁸.

{149}

Пифагор, как говорит предание, открыл тождество утренней и вечерней звезды, а также то, что луна получает свой свет от солн­ца. Наконец, он открыл пифагорову теорему. «Говорят, что, когда Пифагор открыл эту теорему, он принес гекатомбу¹⁹... И за­мечательно, что его радость по этому поводу была так велика, что он устроил большое празднество, на которое были приглашены богачи и весь народ. Теорема стоила того. Это было веселье, радость духа (познания) — за счет быков» (стр. 279) ²⁰.

---

Дата добавления: 2021-05-18; просмотров: 71; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!