Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 52 страница



 

Чувствую, экзамен мне идет. Ну, думаю, давай. Вмазали. И записали интервью, офигенное интервью. Юрка сказал много вещей. Причем он еще и Володю Дворника процитировал: «Родину любить, не березки целовать». Впоследствии оказалось, что Юра тогда просто так ничего сказать не мог, он снимался в фильме «Духов день», монолог из этого фильма мне полностью и выдал.

 

Короче, была ночь чудес в Москве. Мы поехали к Юрке Филинову, журналист такой был, в тот момент его как раз избили. У него значит бухали-бухали. Но в конце концов мы почему-то оказались в больнице Склифо-совского. Какую-то девчонку забрали с аппендицитом, мы к ней прорвались чуть ли не на операционный стол. Ну и расстались. Я оставил ребятам адрес, и они приехали. Потом я снял «ДДТ», с телевидением поругался и ушел. Началась новая жизнь. Когда же впервые услышал «ДДТ», даже не помню. Почему захотел взять интервью у Шевчука? На этот вопрос, по-моему, все ответят одинаково. Потому, что человек взял и спел то, о чем я думаю. Только он это поет, а я — думаю. Он может это формулировать, а я не могу.

 

Как я делал этот фильм? Тоже смешно получилось. Было три концерта в Москве. Мы с Мастером договорились, что я все это снимаю. Пригнал ПТС, автобус такой, там звук и остальное. Два дня ходил на концерты с оператором. Оператор, Саша Шацкий, умер после фильма... Все прикинули. Приходим на третий концерт «ДДТ». Я говорю:


 

— Здравствуй, Юра, вот сегодня съемка.

 

— Какая съемка! Нанар бежит рядом:

— Юра, милый, я сейчас все эти кабели поперерубаю!

 

У меня, честно говоря, очко-то сыграло. Вдруг и вправду? Но сняли. Снимали сходу, без репетиции. Речь идет о постановке съемки. Но ее тоже не было, потому как не было возможности контакта. Все вживую. Как чувствовали, так и снимали. И ты видел, что получилось. Я до сих пор горжусь этой работой, хоть многим она и не нравится. Она серьезна. Сколько лет я снимаю «ДДТ»? С 89-го года. Что-то меняется в группе? Главное не меняется, главное остается. Понимаешь, существует общность людей, когда они как один и абсолютно разные. Любят, не любят друг друга, ссорятся, но... Такая натуралистическая метафора: если один блюет — другой руки подставляет. Если у него из рук переливается, подставляет третий. Но вместе с тем люди абсолютно разные. Были бы одинаковыми, было бы неинтересно и так друг друга  не  любили  бы.  Но  тебе  скажу,  что  въезжая  в  «ДДТ»,  посмотри


 

 

внимательно. Как бы тебе не обрубило твою предыдущую жизнь, потому что тут уже рубикон какой-то.

Это случилось с тобой?

Конечно!Конечно!Въехал.И еду.И буду ехать.И меня это радует.Иэто хорошо, да, хорошо! С большинством людей этого не случается. Смешно смотреть на журналистов, телевизионщиков, которые приходят и говорят:

— Мы хотим вас снять!

Я же вижу, что они в параллельном мире-то. Наверное, что-нибудь они снимут...

Я вспоминаю, как я этот фильм делал. Слава Богу, что мне удалось тогда въехать, хоть до конца я тоже не врубался. А сейчас я сделал вторую передачу: «Рок в Кремле». Это когда ребята выступали в Кремле, незадолго до смерти Эльмиры.

Эльмира лежала в больнице. Юра приезжал ко мне в Москву. Мы искали каких-то экстрасенсов и еще кого-то, в общем, пытались что-то сделать. К сожалению, ничего не вышло. В общем, концерта этого могло и не быть. И

я о нем тоже сделал фильм. Другой ли он? Да, другой. Душа одна, а фильм другой. Нельзя же одно и то же делать, ты понимаешь? Песни-то разные.

Что толкает, когда я делаю фильм? Основное... Понимаешь, я как бы проводник. Эти ребята талантливо делают свое дело. Моя задача передать, перенести их талант зрителю. Я только проводник. Потом приходит какое-то понимание. На самом деле оно не приходит, оно в тебе есть. Просто ты как бы формулируешь, что здесь все просто. Есть объединенные единой идеей люди. Носитель этой идеи, в общем-то, Юрка Шевчук. Но носитель-то не только он. Вот Сигач, остальные ребята. Юра умеет воплотить это в форму, очень доступную всем... И если ты хочешь служить этой идее, хочешь чего-то такого, то ты просто найди свою нишу. Найди свое дело в этом. Продумай его так, чтобы оно всем помогало. Вот я и постарался это сделать. При помощи видеопленки, видеокамеры. Вот и все. Эта та же теория проводника.

Как изменилась моя жизнь? Внешне-то, наверное, никак, да и внутри...

Я не ломал себя, что я вот стал другим. Просто с течением времени я встретился со своей молекулой.

Что до социального статуса, то... «ДДТ» — это круче и телевидения, и так далее. Понимаешь, я сейчас работаю, и у меня есть визитная карточка, на которой написано: «ДДТ». Сергей Морозов. То есть я тоже «ДДТ». Для меня это очень много значит. Когда я представляюсь: из «ДДТ» — это очень

 


 

 

весит. А весит потому, что все люди этой жизни подспудно ищут правду. Просто одни от нее далеки, другие к ней подходят, третьи, возможно, в ней живут. У каждого она своя. И когда били друг друга у Белого дома, то ведь никто же не врал в этих драках. Нельзя говорить, что вот эти плохие, а вот эти хорошие. Вообще в гражданской войне не говорят: это плохо, а это хорошо. Каждый же верит. А вот это плоскость, на которую Юрка «ДДТ» поднимает, она над всеми. Когда Юрка приехал к Белому дому, то прекратилась стрельба, те и другие подошли и брали автографы. Это 3-4 октября. Понимаешь, они прекратили бить морду друг другу. Просили автографы и спеть «Осень». И когда Юра сказал, что если будет гражданская война, то он, наверное, умрет в окопе, раздавая автографы... Понимаешь, если он своей смертью, хотя и я, конечно, хочу этому человеку миллион лет жизни, своей смертью прекратит убийство, то его надо канонизировать. Это просто логика. Если есть такой человек, который может это сделать, значит, его надо канонизировать.

Нечто созвучное произошло на «Нике» (премия кинематографистов, вручается под Новый год). Когда Юра спел «Правда на правду». Правда на правду... Потрясающие слова. Честно тебе скажу (мы это потом вырежем), когда эту песню услышал первый раз в «Праге», большой такой ресторан, люди сидят, Юра спел им эту песню, а мы с ним столько разговаривали на эту тему; — все, что в этой песне я услышал, все наши разговоры, только уже сформулированные, и я спросил его:

— Юра, можно сделать, что я хочу сейчас? Он ответил:

— Можно.

Я подошел и встал перед ним на колени. Посреди «Праги». Посреди ресторана и огромного количества людей я стоял перед ним на коленях. Он меня обнял. Не хочу делать никакого пафоса из этого, просто рассказываю тебе, и все. Не хочу этим выдрючиваться. Я очень искренне все сделал. И считаю, правильно.

Когда Юра спел эту песню в Доме кино при огромном количестве мажорных людей: там сидели люди из правительства, директора Дома кино, телевидения, киностудий — ну, Чубайсы там, сифилисы, бурбулисы. Шапош­ ников сидел. Там был один человек с нормальными глазами — Юрий Никулин, которому в тот день случилось 72 года, и весь зал встал поздравить. Когда Юрка сошел со сцены, подбежал такой мужичок, рожа чисто чинов­ ничья, упитанная, как положено. Как гаишники в Москве — стоят все такие

 


 

 

сытые. Такой вот дядька. Я смотрю, руки-то у него трясутся. Вставило же ему! Должно быть, в то самое место, в копчик. Вставило ему, и он говорит Юре:

— Спасибо Вам за эту песню. Я до последней минуты был в Белом доме,

 

у меня две пули в шинели, завтра к Саше Руцкому иду. В тюрьму. Что ему передать?

— Ну, передай привет.

 

А тут же другие на нас:

 

— Вы что, за Руцкого? Преступника любите!?

 

— Да, любим...

 

Нельзя, не суди, потому что сам не безгрешен. Но привет ему обяза­ тельный, и песня эта ему... А я себя ощущаю в какой-то степени соавтором этой песни. И думаю, что Юра позволяет мне это...

 

Когда снимаю, фиксирую ли я время? Скорее состояние. Потому что это могло быть в любое время. Ты понимаешь, я глубоко уверен, что Моцарт и Саша Пушкин — это наши братки. Это абсолютнейший рок-н-ролл. То есть ребята в жизни шли точно так же, и самое главное, что они хотели сделать и сделали это каждому человеку, с которым общались — добавить добра. И мы тоже хотим это сделать. Если оно у меня есть, я его добавляю. У Юрки его больше, он может мне его добавить. С этим мы идем. Если на бандитском дне рождения, скажем, в крутом ресторане происходит сцена, когда петь никому не хочется, а Юра сидит, и все хотят, чтобы он пел, а меня ломает от того, что именно я его туда приволок — я вижу, что это не комфортная ситуация, ну, не наш тусик, не наш... То Юрка потом начинает меня успокаивать:

— Я же ему добавил добра, я вот маме его спел.

 

И он нашел те слова, которые надо. И очень хорошо это сделал. «А рядом лежали обрезанные головы младенцев на столе»... (метафора автора)

 

Юра одинокий человек? Нет. Вот есть это братство, и есть это все. Есть искусство, то есть есть открытая крышка. В нее через череп входит, проходит через сердце. И если искусство требует, то он должен быть жесток. Тот, кто не тащит, должен отойти или найти себе новую нишу. То есть по-человечески никто не забывается. Если это искусство требует других рук, других мозгов, то они должны быть. Те, которые не тащат, они должны отойти. Забываться они не будут, все равно остаются братками. Просто они в этом творческом процессе де-ла-ни-я искусства не участвуют больше. Не участвуют больше. Это жестоко, потому что им очень хочется, и они сами не всегда понимают,


 

что они этого уже не могут. Но они братья и никто их не оставит. Здесь Юра должен быть жесток, потому что он подчинен идее, подчинен этой крышке своей. И он обязан. Он работает (плохое слово), живет, конечно, ради большого количества душ. И дает им такой корм! Вот. Если кто-то не может этому способствовать, помогать, то пусть не встает рядом на той же ступеньке. А сюда придет другой человек.

 

Вчера на студии я встретил другого человека, парня Артура, который вылез из армянского землетрясения. Мне про него рассказали. Хорошо играет. И глаза нормальные. Гитарист. А армянское землетрясение в моей жизни тоже многое оставило. Потому, что седьмого их тряхнуло, а десятого я был в Спитаке. И пожил там месяц. Встречал Новый год на кладбище, на горе Спитак с Нуриком Мурадяном. У которого семья 11 человек, все погибли. Ни одного из них он не смог похоронить. А для армянина, знаешь, что такое не похоронить... Это мэр города Спитак. В тот день он был назначен. Он ехал из Еревана, и на его глазах столб пыли — и города нет. Мы с Володькой Мукусевым приехали туда, увидели там потрясающих людей, съехавшихся с разных стран. Встречали Новый год. В кибитке такой, вагон­ чике. Расскажу тебе про этот необычный Новый год. Ты представляешь, как на Кавказе всегда встречают? Да еще Новый год. А тут мы сидим у мэра города. Чистый стол. Бутылка коньяку, одна на двадцать человек. Новый год. И вот мы налили и выпили, и вдруг такие удары в вагончик, дверь открывается, входят четыре милиционера, вносят скатерть, завязанную узлами, и с таким акцентом по-русски говорят:

 

— Извините, братья, сегодня у вас будет грузинский стол в Армении. Мы все привезли из Грузии.

 

Раскатывают эту скатерть, ну и... Раскладывается еда, в корзинах вино — они все везли специально. Вот люди обычно становятся людьми, к моему сожалению, почему-то в тяжелых ситуациях. «ДДТ» в любой ситуации не выходит из этого состояния. Не надо задавать себе вопрос: почему. Все и так ясно. Тяжело ли это? Да нет на самом деле. Что значит тяжело? Тяжело быть порядочным? Да нет, не тяжело. Если ты порядочный. Порядочным быть не тяжело, надо только на этом стоять. Вот туда-сюда, это тяжело. Сегодня вроде и порядочный, с недельку подержался, и маска спала. Вместо порядочности что-нибудь звероподобное. И тут же снова порядочность с кем-то. Вот это тяжело. Трудно быть для кого-то порядочным, а для кого-то нет одновременно. Просто невозможно. Такой человек урод. А если все


 

 

время в одном состоянии порядочности, то и нормально, никакой тяжести нет, да идете вы... пляшете.

Хорошо ли я знаю Юру? Да, наверное знаю хорошо. Но мне трудно рассказать, каким я его знаю. Я просто его очень люблю — «Черный пес Петербург». Нельзя же вот так просто все представлять. Мол, несчастный Петербург, этакий дворовый пес. Уж если Петербург, то никак не ниже, чем ньюфаундленд, только плохо кормленый. Да ну, перестань, это «Черный пес», зараженный такой, облеванный, злой и вместе с тем добрый. Барбос это на самом деле, а не пес вовсе. «Черный пес Петербург» это такой мох­ натый, грязный, светящийся изнутри сфинкс, лежащий на берегу Невы. Наблюдает Луну в воде и постоянно думает о всех нас. Снимал ли я это все? Нет, не снимал. Почему — даже не спрашивай, больно.

 

Мне говорили, что самые вкусные моменты в этом фильме сняты тобою. Почему же не все?

— Мне приятны эти слова. Но понимаешь, я уже давно понял, что я, может быть, человек не талантливый. Просто человек, который хочет это делать. Но если кто-то делает круче меня, у меня нет никаких комплексов на эту тему — пусть делает, я даже помогу. И поэтому все, что я снимал...

 

Мы встретились с Юрой, он мне:

 

— Да фиг ли ты снимаешь, зачем? Вот АТВ все отснимет. Я ему сказал:

 

— Юра, я все равно снимать буду, что бы ты ни говорил.

 

И снимал. И потом, когда делали фильм, им потребовалась моя помощь.

 

Я был просто счастлив. Есть люди, которые делают эту профессию лучше меня. Если это работает на «ДДТ», работает на народ, добавляет добра, то я всегда помогу. Надо любить людей больше себя. Получается? Не всегда.

 

Не только «Черным псом» закончился прежний «ДДТ». Закончился и «Старой дорогой» огромный кусок. Потом был следующий кусок. И еще много-много будет кусков. Это нормально. Мы должны, и мы будем их проживать. Если мы умеем это делать, значит, мы люди, а если не умеем, значит, мы дерьмо.

 

У Юры удивительная способность — это зависит от крышки — поэти­ ческая способность отзываться на событие, которое не произошло. Пони­ маешь, Юра написал «Предчувствие гражданской войны». На самом деле это написал Дали. Давно. Но как это в струю нашей жизни внес Юрий Юлианович! Многие-многие вещи, которые еще только произойдут в об­ ществе, он предвидит. Это дар художника. Дар творца. Поэтому мы вокруг


 

него. Хотя не хотелось бы, абсолютно не хотелось бы разговор о «ДДТ» сводить к Шевчуку.

Я попробую на тебе свои ощущения. Мне кажется, что самая светлая, прозрачная, хрустальная песня «На небе вороны, под небом монахи и я между ними...»

— Ну, браток... Реквием, он всегда светел. Ты

же помнишь, как она была написана. От чьего име­ ни. Но он живет, он любит, значить он есть. Абсолютно нормальный. В семейном смысле, жен­ щины рядом, конечно, он одинок. Так, иногда у костров греется. Но образ той для всех для нас будет светел. Потому что мы все в этом храме стояли. И очень это помним. Я каждый раз, когда бываю в Питере, обязательно туда езжу. И сегодня тоже. Даже не знаю, почему какое-то чувство... чтоб Юрка не знал. Просто это, наверное, эгоизм. Это эгоизм. Я делаю это для себя, чтобы мне было хорошо. Самый натуральный эгоизм.

P.S. Прочитал как-то у Даниила Хармса: «Вчера были у Морозова, слушали новую музыку. Не интересно».

Композитор Морозов — прадед Сережи Морозова...


 

Родился в Мурманске,в1966году.Это был год,когда замерзКольский залив. Такое случается раз в сто лет. Теплый Гольфстрим не выдержал. Как раз в ту зиму я родился. 27 ноября. Мама — Светлана Васильевна. Папа, Игорь Анатольевич, лет в 15 ходил в море механиком. Потом уехал в Москву. В Москве занимается коммерцией. Мама работает в продуктовом магазине. Я закончил кучу школ: математическую, спортивную в Москве, олимпийскую школу. Моим тренером была Лагутина. Потом сломал руку и все бросил. Занимался боксом. Был чемпионом Москвы в своей весовой категории среди юношей в 1981 году. Бумажки есть об этом. Союзный турнир тоже выиграл лет 10 назад. И тоже есть бумажки. Хорошо шли спортивные дела. В 17 лет перешел во взрослую категорию и сломал руку. Потом вообще в море пошел, но сделал только два рейса. Прямо с рейса забрали в армию. Пошел на полгода практикантом, но была какая-то напряженка с призывом. Служил в Германии связистом. Там мне было хорошо. С удовольствием бы остался. Но бытовало мнение, что тому, кто там останется, в «совке» места уже не будет, не сможет себя здесь найти. Потому я и вернулся. Вот сейчас бы я там хорошо затусовался. В армию я ушел в 1987, а вернулся и совершенно не узнал «совок»: никто не пьет! Это мне очень понравилось. Уходил, вся молодежь была сплошные сопливые спившиеся алкоголики. А пришел — никто не пьет. Тогда мне эта горба­ чевская инициатива очень понравилась. Он хоть что-то пробил, хоть что-то


Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:






Мы поможем в написании ваших работ!