Автор благодарит владельцев за предоставленные фотографии. 21 страница
— А «ДДТ» нравится?
— Нормально.
Хотя, конечно, попадало тогда частенько: что за название — дуст?! Тогда больше репетировали, чем играли. Это нравилось, особенно, когда в работе были свои композиции.
Выступление... Один раз сыграли на местном телевидении. Публично же за весь уфимский период был всего один концерт. Один! Да и то с шумом и криком. Потом сразу же началась травля в газетах. А тот единственный
уфимский концерт состоялся в Нефтяном институте. В нем работали Юрины друзья-комсомольцы. Такие ребята, любившие хорошую музыку. Всю организацию взяли на себя: рекламу и билеты. Правда, в то время людей было собрать просто. Зал Нефтяного института был набит битком. Аппаратура не класс, но отыграли хорошо. Немножко перепили... Даже концертная запись где-то сохранилась. Не знаю, есть ли она у Юры. А запись-то уникальная. Играли так называемые ранние вещи: «Не стреляй!», «Черное солнце»... Я уже и названия-то не все сейчас припомню... Юра теперь эти песни не повторяет. Ну что-то же играли, и концерт шел 50 минут. Интересного было мало. Но мы в то время в нашем городе были, пожалуй, единственной в своем роде группой. Бум начался с приходом записей «Аквариума». Потом пришли московские записи «ДК», Пети Мамонова...
Зал Нефтяников был небольшим, на 1000 мест. Но много людей сидело в проходах. В том же зале выступал «Телевизор», когда его привозил Джимми. С Джимми я тоже знаком давно — с начала 80-х. Как познакомились, вспомнить трудно. Так, болтались по улицам, по одним и тем же. Их компания наркушников-волосатиков. Мы-то были немного больше прили заны, но тоже не подарки. А город небольшой, улицы одни. Так вот друг к другу и пригляделись. У нас был один общий друг — Развеев, собиравший вокруг себя молодежь. Солженицына читали. И тут же КГБ. Кстати, Джимми теперь название нашей группе придумал — «Руда». Это когда Юра и Сигачев из Уфы уехали. Я ему сказал:
|
|
|
— Послал в Питер запись. Он:
— Как название?
— Не знаю еще.
На следующий день он нам и принес название «Руда».
Тот концерт прошел, начали делать новые вещи. Юра на репетицию постоянно приносил свежие заготовки. Потом уехал с Сигачевым в Череповец. Вернулись... Что до скандала, то... Это в «Комсомольской правде» некий питерский композитор Морозов тиснул статейку, в которой указал, что некий Шевчук с дурацким стишком «Свинья на радуге»... Подпольная группа и прочее... Естественно, наша местная пресса откликнулась. И обком, вплоть до первого секретаря, решал эту проблему. В Уфе появилась статья «Менестрель с чужого голоса». До этого-то была вполне положительная заметка: вот, мол, наш Шевчук пишет политические песни. Даже по теле визору показали. По радио была передача. А потом как началось! Даже в
|
|
|
КГБ нас таскали. Скандал длился долго. 1 сентября собиралось по этому поводу бюро обкома. Туда и родителя моего вызывали на разборку. Так что Юре, может, и повезло, что у него отец — фронтовик, мама — заслуженный человек. Она же полярник. В общем, судя по всему, его как-то пожалели. Но на работу его тогда, по крайней мере, не принимали. Единственным местом была художественная школа под Уфой. Просто это было далеко, да и кто туда поедет — два с половиной часа на электричке. Длилось это недолго. Потом 1985 год, послабление. Юра уехал из Уфы и в городе все успокоилось. Почему уехал? Уфа ведь. Провинция. Решали все. Было понятно, что Гена Родин никуда не поедет. Я тоже только что квартиру получил. Вернее, я первым хотел умотать — была квартира, и появилась возможность поменять ее на Ленинград. Потом это как-то затянулось... Я покончил с мыслью ехать куда бы то ни было. А Юре что, он был свободным... Сигачев тоже. Вначале они прощупывали Москву. Но в Москве не было рок-клуба, а в Питере он был уже известным, сильным, прогремевшим. Питер тогда был хорош для творчества. Здесь были «Аквариум», «Алиса»... Да и сам Питер. Вот Юра и отправился туда. Сигачев закрепился в Москве. Было время — женился. Но сейчас бомжует... Они уехали. У нас осталась «Руда». Потом состав изменился, на бас-гитару пришел Нияз. Записали три альбома. Я считаю их не совсем удачными по качеству записи. Постоянно торопят — второй вообще за день написали, третий сыроват... Хода я им не дал. Кому интересно, тому пере писываем.
|
|
|
Чем еще сейчас занимаюсь? Вообще, ничем. Так, целыми днями бренчу на гитаре. Сюда приехали на разведку насчет студии и записи нового материала. Посмотрим, что Юра решит.
...Особый ли город Уфа? Не сказал бы... Но хороших музыкантов много, сильный джаз. Может, все это от провинциальной скуки? Родись в Москве, не знаю, получился бы Шевчук. Шевчуком стал бы... Как тут объяснишь, откуда все берется?..
...Типажи в Уфе есть колоритные. Наш знаменитый антисоветчик Развеев. О нем даже в «Голосе Америки» сообщают. Сидел в тюрьме. Сейчас настоятель. В том месте после церкви была КГБшная тюрьма. Потом кинотеатр. Теперь снова храм Божий. Реставрация идет, все, как положено. Он — настоятель: иконы, этакая борода, крест...
Часто ли мы с ним раньше встречались? Да. Он на многих тогда повлиял. Из него КГБ делало героя-диссидента. Парень-то какой — интеллектуал, много читал, много знал. Один из первых хиппи в Уфе. В клешах полосатых
|
|
|
ходил. В местных газетах писали, что водил на веревке свинью... Шутка такая была. Он придумал, а КГБ тут как тут — раздуло все — вот ведь идиот какой живет, свинью на поводке водит. Кто еще из неординарных людей Уфы? Развей, по-моему, единственный такой яркий. Авторитет среди уголовников. У него отец чуть ли не вор в законе, мама лет 5 в тюрьме тоже отсидела. Он и сам родился в Магадане на поселении. Такой стойкий антисоветчик... Сейчас ему, наверное, правда тосклива. В тюрьме же он прославился тем, что был юристом и очень ласково составлял кассационные жалобы. Писали под его диктовку, и многим скашивали срок на год-другой. Вначале я только слышал об этом, а потом и сам убедился. Как-то поехали на вокзал вино искать. А Борька там держал видеотеку. Вышли местные уголовники — мы к ним: помогите, ребята. Поехали. Район жуткий, улицы без фонарей, этакий привокзальный угол. И один спрашивает меня:
— Развеева знаешь?
— Да, вроде. А в чем дело?
— Хороший парень, многим помог. Мне помог. Мне срок скостили. Ребята его на зоне уважают.
Юра с ним встречался часто одно время. Потом поссорились. Не хочу об этом, но причину знаю (Развеев застукал Шевчука со своей женой — прим.
сост.). Когда теперь Борю встречаю,он:
— Ну, как там ваш поживает?
— Кто-кто?
— Командир ваш как поживает?
Юра как-то приехал в Уфу:
— Давай к Борьке сходим.
— Не стоит...
Не знаю, встречаются ли они сейчас...
Теперь о том, как я увидел Юрку впервые. Черный тулуп, немного раскле шенный книзу. Покрыт кожей. Кроличья шапка с опущенными ушами. Маленький, под мышкой гитара. Обросший — бородища! Очки у носа. Воло сы. Все время покашливал — много курит.
Спорщик ли он? Да, конечно. Полрепетиций уходило на споры. Чуть ли не до драки. На музыкальной почве. Нияз не даст соврать, не раз получал от него по физиономии. Если перепил — все, кончится мордобитием. Со мной-то, вроде нормально. А так постоянно со всеми лупасился. В Питере тоже, по-моему, были случаи мордобития.
...Дизайн-шоу... Студенческое кафе. Так называемый шахматный клуб. Заходим в качестве приглашенных гостей: Сигачев — пьяный, я — пьяный, Юрка. Сидят комсомольские работники, попивают лимонад, с девочками шушукаются. А мы:
— Где тут у вас третий стакан? Сейчас разольем и бабахнем.
— Может, попозже?
— Нет-нет, шланги горят.
Представляешь, мы пьем в каком-то закутке, а нас ждут. Юрка попел под гитару. Сигач побрякал на фоно. Они тоже выдали несколько ответных музыкальных номеров. Оцениваем: наряд на девочках интересный. Мы все приглядывались, кто из них самая интересная, и все, не сговариваясь, обратили внимание на Эльмиру — самая стройная. Как сейчас помню песенку «Хэндз ап!»; но ничего тогда не случилось — слишком молоденькая была. Я
ее приметил еще до этого. Сигачев в этот ансамбль устроился аккомпа ниатором. Он мне говорил:
— Смотри, какая малышка, салага только. Вот вырастет...
Как-то мы с Юркой шли на день рождения. Поддали. Он взял акус тическую гитару. Смотрим, идут девчонки по улице, и она среди них. Я спрашиваю:
— Помнишь ту малышку? Подойдем.
А он же в очках, идет напролом, зима, ничего не видит. Ну, подошли. Привет — привет. Познакомились. Она:
— Ой, девочки, пойдемте, некогда стоять.
Среди них была журналистка Перцова, собиравшая материал для радио
о «ДДТ». Юра им:
— Хотите, прямо на морозе песню вам спою?
— Нам некогда, пойдем.
— А, дуры — вы...
Так и ушли, не сталй слушать его песню. Потом, не помню конкретно, обменялись телефонами...
Красивая девушка. Характер, по всей видимости, хороший. Такая веселая. Много-то не смогу сказать. Последний раз, когда я видел ее живой, это как раз перед Новым годом. Она ехала в Питер. Юра передавал мне в подарок кассету с интересным концертом. Зашел. Она спросила:
— Будешь проходить?
Я в ответ:
— Да нет, наверное, спешу. Она:
— У меня так болит голова, я, наверное, даже не смогу пообщаться с тобой.
Было видно — лицо в красных пятнах. Я говорю:
— Ладно, поправляйся, Юрке передавай привет.
А через неделю она улетела к Юрке. А потом я уже узнал, что Эльмира тяжело больна...
Молодая она, как... в общении... Свое у нее — девчушки молодые. Я для нее, как папа. Тем более я знал, что она учится в 8 классе. Прикинул: Юрка меня на три года младше. Я же ее на 13 лет старше. Он — на 10 лет. Бабником-то на самом деле я считался, но первым — Гена Родин. Тот вообще, на самом деле даже с репетиций убегал. Не хочет играть, и начинает: вот, давайте завтра. Сейчас — девочки, «сухонькое», девочки, «сухонькое»...
Его даже одно время прозвали «Сухонькое». Хорошее, веселое было время. С удовольствием сейчас об этом вспоминаю. Вроде и бесперспективно: Горбачев еще на горизонте не появлялся. Конечно, беззаботное, студенческое.
Я как раз быстренько женился и быстренько развелся. Свобода! Денежки тогда водились. На свадьбах играли.
Потом под пиво я тебе расскажу, как мы друг друга выносили из ансамбля.
Мы как соберемся старым составом, всегда вспоминаем, катаясь со смеху. Причем, все время выгоняли то меня, то Сигачева. А Родина как-то не трогали. Черт знает, наверное, он умел так хитро вести нейтральную поли тику. Когда прошло некоторое время, Юрка решил снова возобновить состав. Это было уже после Череповца. Запись в Москве: Нияз, Сигач... Я тогда не смог поехать. Тогда решили и Родина выгнать. Нияз на басу. Вот и до Гены очередь дошла.
А все воспринимается со смехом сейчас, но тогда-то делалось на полном серьезе. Помню случай: прихожу раз на репетицию, сидят Гена Родин и Юрка. Видно, сговорились. Выносят вердикт:
— Сигача выгнать. Алкаш он.
Это Гена-то Родин, сам пьет в пять раз больше, чем Сигачев! Я про себя думаю: «Уж кто алкаш-то!»
— Нет, — стоят на своем, — алкаш он!
А Сигач запил — запой у него! На репетиции не ходил, пару раз подвел, вот и решили Сигача выгнать. Потом барабанщик Рустем Каримов, того тоже, но за что? А ни за что. Просто тихо молотил по барабану! У нас до этого был барабанщиком Пастернаков, такой стокилограммовый парень. У него кладка здоровая была. Доценко фору бы дал. Завязал с этим делом — спился. Мы с ним хотели играть. Но он в то время играл в кабаке. Жена, ребенок... То придет на репетицию, то не придет. А с нами постоянно играл парень, такой мягкий, джазовый. Как-то он пришел, сидит Пастернак и говорит Юре:
— Я что-то не понял, кто будет играть?
Я вмешиваюсь:
— Пастернак постоянно занят. То придет, то не придет. А этот постоянно
на месте, монтером работает тут. Хороший барабанщик.
— Ну, что ты, Рустик, знаешь, как он бьет?
Ну, ясно, у Пастернака вон какие «банки». Отсюда и кладка. Короче, с Пастернаком завязали. Потом решили выгнать меня. Как-то я подвел — уехал мириться с женой, с которой в будущем все равно развелся. А у нас
концерт при клубе. Без меня отыграли — клавиши есть. Юра с акустической гитарой выручил — попел. Я приехал, смотрю — они обиженные. Нашли Рустема Резванова. Такой непонятный парень. Сюда тоже приезжал, да не сработался с Юрой. Сигача выгнали, он попал в Тамбовскую филармонию, совершенно непонятно как. Отработал там год или два. Потом его снова взяли в Москву на записи.
...Был ли Юрка хулиганом? Да, он драчун. Был в Уфе случай — дрался с дзюдоистом. Сам нарвался. Случилось так: они свернули нос нашему знакомому. Он побежал заступаться. А там вышла стокилограммовая братва, такие крепкие ребята. Они Юрку знали. Тот, с которым он дрался, вообще от Шевчука без ума. Мы идем, они идут. Человек двадцать. За нами. Драться с ними бесполезно. Они свернули. А Юрка им вслед: «Эй, вы, козлы! У вас вместо мозгов — мясо!» Обидно такое слышать. Они даже растерялись. Но и самого слабенького выделили не бой, чтоб бил не сильно. Окружили на центральной улице, и стал Юрка биться. Дрались жестоко. Били круто. Юрка слабее, да и пьяный. Но держался хорошо. Сильно держался. Весь перебит, очки сломали. Драка кончилась. Появилась милиция. Что такое, да кто начал? Выдавать что ли? Часов в восемь утра заезжает ко мне на «газике» куча ментов:
— Выходи, поехали.
Родители в трансе. Возили по каким-то спортивным общагам. У нас есть железнодорожные полувоенные общаги. Берут только перворазрядников — локомотивы гонять. Вот, повезли по этим общагам. Я подумал: «Что за цирк, сами все прекрасно знают». Струхнули, вероятно, — дело-то уголовное, вдруг Юрка заявит. Решили подстраховаться. Шевчук избит был сильно. На следующий день хулиганы засуетились. Там у нас мафиози был, барабанщик Женька, играл вместе с Володей Дворником. Сейчас он — крутой джазмен.
В Таиланде с таиландским принцем играет. Пришли они к Женьке в кабак:
— Ваш музыкант Шевчук сам докопался.
Ну, тогда все. И тут самый главный авторитет, сейчас держит центральный рынок, «стрижет» кавказцев:
— Молодец, Шевчук, клево держался.
Юрка дрался до конца. Конечно, если б эти бугаи вмешались, от нас не осталось бы мокрого места. Приятелю нашему, за которого Юрка бился, так сломали нос, что даже без крови. Ладошкой сломали, слегка надавив. Если б кулаком врезали! Когда менты привезли его, очень удивились: надо же, как треснули. Хирург без слов вправил, одним движением. Тот только
сильно орал. Но нос вправился. Юрка пролежал восемь дней. Пришли бугаи: «Вот 500 рублей (деньги по тем временам немалые). Поезжай на юг, отдохни. А заявление забери, потому как, если парня посадишь, не жить тебе». Он и от денег отказался, и с заявлением что-то случилось. Дело замяли. Но тот все равно сел в тюрьму в другой раз.
...Как проходили репетиции? У нас открыли клуб «Нефтяник», по тем временам ухлопали миллионов десять, под контролем партии. Директор клуба был бывший алкаш «в завязке». Он посмотрел на нас и все понял: «Ребята, со спиртным не надо». Выделил нам комнату. Юрка был уже известен, его показывали по телевизору. В газете писали о «Золотом камертоне». Дали нам аппаратуру, всех посадили на ставки. Я — художник, Юра — художник, Сигачев — механик сцены. Но мы этими должностями не занимались, разве что, когда аврал, приезжает делегация, а девчушки не успевают намалевать панно. Приходили в 11, уходили — когда хотели. Время было такое, у каждого по рублю в кармане. Потом это кому-то не понра вилось. Отправили нас на какие-то «ветки». Я же вообще на работу не выходил месяцами. Только за зарплатой. И вдруг раздался звонок: «Работать думаете? Хотите, чтоб выгнали? Если нет, собирайтесь, поедете с Сигачевым «на ветки». «Какие «ветки? Не хочу! На хер!» «Тогда выгоняем». Пришел — уволили. Еще и деньги какие-то дали. Тут же пошел и пропил в кабаке. У нас тогда пошел период развала в группе — выгоняли друг друга. Но Юрка с Генкой в клубе продержались год. А «на ветки» они нас тогда вписали — мы не пришли на репетицию, они нас и назвали. Я очень жестоко обиделся на это дело. И я уволился. Вот тогда и начался развал. Потом Сигач их подвел. Они отрепетировали полностью «Периферию». Перед самой записью он их обломал.
Дата добавления: 2019-02-22; просмотров: 181; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!