Тень тюльпана на высохшей почве 11 страница
Я медленно повернулась, стараясь принять беззаботное выражение лица. Хорошая практика у госпожи Цутиды, которая заставляла нас всегда иметь безмятежный, отстраненный от земных забот вид, помогла мне в этом. Я хлопнула ресницами и спокойно произнесла:
– Впервые слышу об этом. А тебе разве Тору не рассказал, что я рассталась с Петром еще до его смерти?
– Рассказал. Но полиция нашла вот это, валяющееся на циновке возле его тела.
Юкио порылся во внутреннем кармане пиджака и протянул мне заколку для волос в виде перламутровой бабочки. Ее купил мне Петр в Гиндзе в день нашего прилета в Токио. Я в оцепенении смотрела на нее. Потом взяла и изобразила прохладную радость.
– Да, это моя заколка, – невозмутимо ответила я. – Я, видимо, затеряла ее в твоей квартире, а Петр нашел. Да мало ли почему она могла валяться на полу! – немного раздраженно добавила я.
– Допустим. Но согласись, что исчезновение такой суммы денег не может не настораживать.
– А тебе-то какое дело до чужих денег? – насмешливо поинтересовалась я.
– Деньги были не совсем чужие. Это общественные, предназначенные для кое-каких дел.
Я прикусила язык, с трудом удержавшись от злобной реплики.
– Слушай, Юкио, я-то тут при чем? – агрессивно спросила я. – Это ваши дела, меня это не касается. С Петром я рассталась, я уже это говорила, а что с ним было дальше, понятия не имею. И тем более про его деньги.
Юкио вылез из машины и открыл багажник. Он спокойно достал мой чемодан и положил его на траву.
|
|
– Открой, – невозмутимо сказал он.
– Обыск будешь делать? – рассмеялась я.
Но сердце екнуло. Остаток денег, чуть больше 15 тысяч долларов, я, недолго думая, перевезла в этом чемодане, сдав его в багаж. Аккуратно сложила пачки, туго перетянула их трикотажной маечкой и засунула в картонную упаковку от набора трусиков. Край упаковки оставила вскрытым, и оттуда небрежно торчали кружева трусов. Сдав багаж в аэропорту, я спокойно прошла досмотр ручной клади. При мне была только небольшая сумка с документами и необходимой мелочью. В Шереметьеве, получив чемодан, я невозмутимо направилась к зеленому коридору. Через красный проходили те, кому было что декларировать. Я улыбнулась таможеннику и беспрепятственно прошла. Никто меня не остановил.
– Открывай, – повторил Юкио.
– А иначе что? – усмехнулась я.
– Послушай, – миролюбиво сказал он, – если тебе нечего скрывать и все было именно так, как ты говоришь, то лучше послушать меня сейчас, чтобы избежать проблем в будущем.
– Бог мой! Какие страсти, – рассмеялась я, – не иначе ты принадлежишь к якудзе. Как и этот несчастный, ныне покойный Петр.
– Не тяни время! – раздраженно бросил Юкио и подошел к чемодану.
|
|
Я легко оттеснила его, достала ключ и открыла, максимально откинув крышку. Юкио присел на корточки и начал медленно перебирать шелковые кимоно, узкие картонные коробочки с веерами, упакованную в пластик керамику и несколько коробочек с хаси. Вот он дошел до заветной коробки, лежащей на дне чемодана. Но увидев торчащий из нее кружевной край трусов, тут же отдернул руку. Копаться в нижнем женском белье оказалось выше его сил.
«Вот она, японская воспитанность! – едва сдерживая ликование, подумала я. – Мой расчет оказался верен. Хотя я, конечно, не предполагала, что попаду в такую ситуацию».
Юкио в этот момент достал бархатный футляр и открыл его. Я увидела, что его глаза округлились.
– Симатта![18] – тихо произнес Юкио.
– Что ты там взял? – сурово спросила я. – Положи на место!
– Но это же настоящий черный жемчуг! – воскликнул он. – Как он к тебе попал?
У меня появилось сильное искушение сказать, что это подарок Петра, и таким образом хоть как-то объяснить пропажу части денег. Но, во‑первых, я понятия не имела, сколько жемчуг стоит, во‑вторых, вдруг подумала, что Манами, перед которой я хвасталась подарком Митихиро, может рассказать Юкио. Поэтому решила не лгать.
|
|
– Это подарок одного моего японского друга, – спокойно сказала я. – А что, он дорого стоит?
Юкио глянул на меня, как на законченную идиотку.
– Ты что, это не декларировала? – охрипшим голосом поинтересовался он.
– Я решила, что это обычная бижутерия, поэтому сдала в багаж, – равнодушно сказала я.
– Я думаю, что это натуральный жемчуг редкого, так называемого черного цвета и стоит он несколько тысяч долларов, – тихо сказал Юкио.
– Да ладно! – непритворно изумилась я и внимательно посмотрела на жемчужины, мягко поблескивающие на черном бархате какими-то сизовато-серыми отливами, напоминающими цвет перьев городского голубя.
Для меня это было действительно открытием. Я знала, что жемчуг дорогой, Митихиро не мог подарить мне дешевую подделку, но не думала, что настолько. Я взяла футляр из рук Юкио и положила его в сумочку.
– Это подарили мне, – спокойно и твердо произнесла я. – Не веришь, позвони тете Манами, если ты, конечно, ее знаешь, и спроси.
– Это что же за друг, который в состоянии делать такие подарки? – хмуро спросил Юкио и задумался. Потом повернулся ко мне и недоверчиво поинтересовался: – Ты знакома с госпожой Цутидой?
– Может, мы уже двинемся? Или мне попутку ловить? – недовольно сказала я, захлопнув чемодан и закинув его в багажник. – Я, вообще-то, хотела сегодня уехать домой.
|
|
Я села в машину. Юкио постоял в раздумье, потом, нахмурившись, уселся за руль.
«Что, господа сектанты, – ехидно подумала я, – ваши дела после ареста «учителя» идут неважнецки? Ишь, Юкио какой хмурый! Да еще и у меня ничего не нашел! Ну, так вам и надо, сволочи!»
Юкио завел мотор, и мы поехали. Он молчал всю дорогу. Я тоже не стремилась к общению.
Юкио остановил машину возле метро «Речной вокзал».
– Ты извини, – сказал он, – но мне нужно срочно по делам и в другую сторону. Доедешь на метро.
– Но как же я с вещами? – попробовала я возмутиться.
– Как все, – усмехнулся он.
Когда я выбралась из машины и взяла чемодан, Юкио высунулся из окна и сказал:
– Понимаю, что тебя сейчас это мало интересует, но все-таки хотя бы позвони Елизавете Викторовне. Если ты не помнишь, то это мама Петра. После его смерти она тебя активно разыскивала, уж и не знаю зачем.
– Позвоню, – равнодушно ответила я.
– Дзя мата[19], – небрежно проговорил он почему-то на японском.
Я молча махнула ему рукой. Когда машина отъехала, я не выдержала и крикнула вслед тоже почему-то на японском:
– Синдзимаэ![20]
Вот так странно я провела первые часы на родной земле.
Я и забыла,
Что накрашены губы мои…
Чистый источник!
Тиё
Первым делом я обменяла пару сотен долларов на рубли. И так странно было пересчитывать их. Я уже привыкла к иенам. Потом остановилась в раздумье, куда дальше. Хотелось немедленно поехать к Елизавете Викторовне, но я не знала, в городе ли она сейчас. К тому же тяжелый чемодан оттягивал руки. Остановив такси, я все-таки отправилась на Казанский вокзал. Засунув чемодан в ячейку камеры хранения, сразу почувствовала облегчение. И машинально начала искать мобильник. Но вспомнив, что я уже в России и сотовая связь здесь еще в диковинку, грустно улыбнулась и пошла искать телефон-автомат. Сдерживая невыносимое волнение, от которого бешено колотилось сердце и вспотели ладони, я набрала номер Елизаветы Викторовны.
Она оказалась дома. Услышав ее спокойный тихий голос, я с трудом удержалась от желания расплакаться.
– Здравствуйте, – сказала я так тихо, что она не расслышала.
– Алло! Вас не слышно. Перезвоните, – после паузы проговорила Елизавета Викторовна.
– Это я, Таня Кадзи, – громче сказала я. – Вы меня помните?
Сейчас замолчала она.
– Елизавета Викторовна! – позвала я после продолжительной паузы.
– Танюша, – задыхающимся голосом ответила она. – Наконец-то! Где ты была, девочка?
– Я только сейчас прилетела из Токио. И сразу вам позвонила.
– Немедленно приезжай ко мне. Немедленно! Адрес помнишь? – быстро спросила она.
– Да, он у меня есть в записной книжке.
– Жду!
И она положила трубку. Я постояла с минуту, пытаясь справиться с дрожью и желанием разреветься. Живое лицо Петра возникло перед глазами. Господи, как же я любила его! Все еще любила.
«Но должна ли я его матери рассказать всю правду? – думала я, идя к камере хранения. – Или пусть она по-прежнему думает, что ее сын утонул? Ведь это официальная версия. Зачем ворошить прошлое и вновь бередить ее раны? Тем более, как рассказал Тору, тело отправили в запаянном цинковом гробу. Не думаю, что она настояла на том, чтобы гроб вскрывали».
Я достала чемодан и, покопавшись в нем, взяла красивый набор тонкой обливной керамики, состоящий из четырех чашек разного размера.
Через час я вышла из метро «Коломенское» и, быстро сориентировавшись, отправилась к дому. Позвонив в дверь квартиры, я внутренне собралась и приняла невозмутимый вид. Елизавета Викторовна открыла мгновенно, словно ждала меня за дверью. Но когда я увидела ее худощавое лицо, покрытое сеточкой мелких морщинок, ее зеленовато-серые глаза точно такого же цвета, как у Петра, то бросилась ей на шею и неудержимо разрыдалась.
– Что ты, доченька! – твердила она, усаживая меня на диван. – Успокойся, милая!
Она принесла стакан воды и села рядом. Постепенно я пришла в себя и застыла с опущенными глазами.
– Ты вот что, Танюша, отдохни, поспи. А потом поговорим.
И я действительно заснула, как только моя голова коснулась маленькой, вышитой вручную думочки.
Спала я недолго и, открыв глаза, почувствовала себя значительно лучше. Мой взгляд медленно скользил по полированной мебельной стенке, по цветастым гобеленовым шторам на окнах, по большому телевизору Akai, стоящему в углу на деревянной подставке, по книжным полкам, заполняющим одну стену от пола до потолка и сплошь уставленным разномастными книгами. И вот я увидела на столе фотографию Петра в черной рамочке и мгновенно закрыла глаза.
«Должна ли я рассказывать о страшной смерти ее сына? – вновь возник вопрос. – Или пусть все остается, как есть?»
Тут дверь приоткрылась и заглянула Елизавета Викторовна.
– Я уже не сплю, – сказала я и улыбнулась ей.
– Пойдем на кухню, – тоже улыбаясь, предложила она. – Я приготовила обед. Тебе с дороги нужно хорошенько покушать. А то ты совсем бледненькая и худенькая.
Умывшись и приведя себя в порядок, я прошла на кухню. Елизавета Викторовна сварила зеленые щи, и я с удовольствием принялась за еду. Она сидела рядом и смотрела на меня жалостливо.
– А вы почему не едите? – спросила я. – Щи очень вкусные!
– Это тебе после японской еды так кажется, – проговорила она и улыбнулась. – Я еще и пирожки испекла с мясом и картошкой. Петр их очень любил. Да и Витька тоже всегда лопает с удовольствием.
Витей звали младшего брата Петра.
– А где он, кстати? – поинтересовалась я.
Я помнила, что он жил вместе с матерью.
– На море отправился вместе с сокурсниками. В Коктебель. Вернется через неделю.
– Понятно, – тихо ответила я.
Допив чай, я поблагодарила ее за обед. И мы вернулись в гостиную. Я опустилась на диван и тут вспомнила о подарке.
– Ах да! Чуть не забыла! – воскликнула я и пошла в коридор, где оставила пакет.
Вернувшись в комнату, протянула удивленной Елизавете Викторовне набор керамики. Она поблагодарила, потом стала серьезной. Я с удивлением смотрела на ее побледневшее лицо.
– Присаживайся, Татьяна, – сказала она официальным тоном и опустилась в кресло напротив дивана, держа в руках какие-то бумаги.
Я вновь начала волноваться.
– Дело в том, моя дорогая доченька, что после смерти Петра мы искали тебя, даже пытались связаться с твоими родителями. Но они не захотели с нами разговаривать. Сообщили только, что ты в Японии. Поэтому я решила дождаться твоего возвращения.
«Вот это новости! – изумилась я про себя. – Интересно, почему мои родители не захотели с ней разговаривать? Странно даже. Ах да! – тут же спохватилась я. – Ведь я им упорно твердила, что мы с Петром живем, как в сказке. Наверно, решили, что какие-то сумасшедшие звонят».
– Приступлю сразу к делу, – продолжила Елизавета Викторовна. – Петр оставил тебе квартиру. Она оформлена на меня, но сын перед отъездом взял с меня обещание, что я передам ее тебе по договору дарения… если с ним что-то случится. – Она всхлипнула и закрыла глаза. – Словно он знал, что не вернется… – тихо добавила Елизавета Викторовна.
И протянула мне документ. Я взяла, не вполне понимая.
– Это дарственная. Я свято исполнила последнюю волю моего сына. Тебе нужно вступить в права владения, – сказала Елизавета Викторовна. – Но налог довольно большой. Если тебе нужны деньги, то какую-то часть я могу дать.
Я всхлипнула, потом прижала бумагу к лицу и расплакалась.
– Ну-ну, дорогая, – тихо проговорила Елизавета Викторовна, забирая у меня документ. – Ведь Петр любил тебя и хотел жениться. И он у меня всегда был крайне предусмотрительным. Я не знаю, почему ты сразу не вернулась после его смерти, но это твои дела. Но знай, Танечка, я отношусь к тебе как к дочери.
Быстро проговорив все это, Елизавета Викторовна встала и вышла из комнаты, давая мне возможность побыть одной и подумать. Все произошедшее казалось удивительным, но вполне в духе Петра. Видимо, он предполагал, что все может закончиться трагически для него.
И я осталась в Москве. На следующее утро сказала, что хочу съездить на могилу Петра, и спросила, где он похоронен.
– В Ракитках, – ответила Елизавета Викторовна. – Там и дед мой и отец лежат. Вот рядышком и Петра положили. Для меня местечко было оставлено. Ну, уж потеснюсь! – тихо всхлипнула она.
– В Ракитках? – холодея, переспросила я, мгновенно вспоминая свой сон.
И ясно услышала тихий голос Петра, когда он приближался к берегу, и вдруг какие-то страшные деревья выросли из воды и обхватили лодку со всех сторон. «Ракиты, – сказал он. – Ракиты». Я это точно помнила.
– Это кладбище так называется, – пояснила Елизавета Викторовна. – От «Теплого Стана» маршруткой всего двадцать минут.
Мы съездили в этот же день. Я почему-то представляла себе могилы между высоких многочисленных деревьев, но кладбище выглядело обычно. У входа белела маленькая церквушка, тут же были выставлены образцы памятников и оград, а дальше на открытом пространстве виднелись ровные ряды могил. И только в дальнем углу я заметила несколько высоких и старых на вид тополей. Мы подошли к могиле, и мне стало плохо. Я начала рыдать. Когда успокоилась, Елизавета Викторовна достала из сумки бутылку водки, и мы помянули, сидя рядом на маленькой скамеечке. Я все порывалась рассказать ей, как в действительности умер ее сын, но так и не смогла.
А на следующий день начала заниматься делами, связанными с оформлением квартиры. И, поразмыслив, попросила Елизавету Викторовну никому не говорить о дарственной. Она полностью меня поддержала, сказав, что людям ничего не объяснишь и все будет истолковано неправильно. Я ей предложила отвечать на расспросы, что я ее иногородняя знакомая и просто снимаю квартиру.
Не хочу вспоминать всю эту беготню по различным инстанциям. Жила я у Елизаветы Викторовны. Скоро вернулся Витя из Коктебеля. Но я его почти не видела. Уходил он рано, а приходил поздно. К тому же часто пропадал по несколько дней у друзей на дачах.
В начале сентября я уехала в родной город, чтобы выписаться из квартиры родителей. Они встретили меня с ликованием и устроили в мою честь самый настоящий праздник. После продолжительной попойки с многочисленными родственниками, пришедшими повидаться со мной, раздачи подарков и бесконечными расспросами о моей жизни в Стране восходящего солнца я под утро свалилась в своей комнате без сил.
Но проснулась рано и решила серьезно поговорить с родителями, пока они не ушли на работу. Я сварила крепкий кофе и уселась за стол. Мама жарила яичницу. Отец умывался. Когда мы позавтракали, я спокойно сказала, что мне необходимо срочно выписаться.
– Я так и знала! – радостно воскликнула мама. – Значит, вы все-таки женитесь!
– Тише ты, балаболка! – оборвал ее отец. – Дай Татьяне сказать.
И они внимательно на меня посмотрели. Я молчала, решая, открывать ли им всю правду. Но другого пути не было, и я, набрав в грудь побольше воздуха, проговорила на одном дыхании:
– Мы не женимся. Хуже того, Петр трагически погиб, я не хотела вам вчера этого говорить при родне. И прошу не задавать мне вопросов на эту тему! Когда-нибудь расскажу. А в Москву я переезжаю потому, что он оставил мне свою квартиру. И я собираюсь в ней жить. Все!
Мама выронила из рук кружку. Она упала на пол, как мне показалось, с ужасающим грохотом и треснула. Отец затряс головой, словно не желая ничего слышать. Я быстро выскочила из кухни и закрылась в своей комнате.
Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
«Дракон корчился в жестоких судорогах. Его тело – изогнутое словно в погоне за шаром, с задорно поднятым хвостом – сейчас было охвачено огнем, окутано дымом. Его крепкий хребет, между шипами которого росли густые зеленые леса, разламывался, и из ран, пульсируя, била горячая кровь. Из глубин Куросио, ласкавшего его с древнейших времен, выглянула смерть и с хищностью голодной акулы своими страшными зубами вгрызлась в его бок. Она отрывала кусок за куском, и живое, кровоточащее тело исчезало в ее ненасытной утробе…»
Саке Кумацу
«Мне остается только молчать. Сестра с хронометром в руке измеряет продолжительность моего молчания. Само молчание является в их глазах неким симптомом и ответом. Я понимаю это, но уже не могу придумать иного ответа, кроме молчания».
Кобо Абэ
«Однажды какой-то человек спросил:
– Что есть смерть?
И получил ответ коротко сложными стихами:
– В жизни все фальшиво.
Есть только одна истина,
И эта истина – смерть».
Ямамото Цунэтомо
«Мнительный разум плодит демонов».
Японская пословица
Пятого сентября мне исполнилось девятнадцать лет. Я не стала отмечать, и родители поняли мое нежелание устраивать праздник. Придумали какое-то правдоподобное объяснение для жаждущих веселья родственников. Мы посидели втроем и выпили бутылку белого сливового вина, которое я привезла из Японии. Я вяло отвечала на вопросы. Глаза мамы были грустными.
– Но как ты будешь там жить совсем одна, доченька? – спросила она.
– Да, ты подумай над этим. Может, стоит продать квартиру и вернуться в родной город? – поддержал ее отец. – На эти деньги ты можешь прекрасно устроиться.
– Нет, я все решила, – упрямо сказала я. – К тому же всегда мечтала открыть свое дело, какую-нибудь танцевальную студию.
– Но ведь для этого, насколько я понимаю, необходимо немало средств, – заметила мама. – И почему такую студию не открыть здесь, к примеру?
– Я не могу продать то, что оставил мне мой любимый, – тихо сказала я.
– Ладно, мать, – после паузы заявил отец, – пусть Танюша поступает, как считает нужным. Это ее жизнь. А вернуться сюда она всегда успеет.
Я сейчас дослушаю
В мире мертвых до конца
Песню твою, кукушка!
Неизвестный автор
В конце сентября я окончательно переехала в квартиру Петра. Но пока ничего менять в ней не стала и, возможно, поэтому чувствовала себя все хуже. Я бродила по комнатам, перебирала его вещи, спала на кровати, на которой мы провели столько счастливых и бурных ночей, и постепенно впала в сильнейшую депрессию. Мне не хотелось никуда выходить и никого видеть. Елизавета Викторовна звонила ежедневно и мягко интересовалась делами. Я отвечала сухо и кратко, но она не обижалась, видимо, понимая мое состояние. Осень была дождливой и темной, и это еще усугубляло мрачный настрой души. Я целыми днями лежала на диване, свернувшись в комочек, и слушала подряд все аудиокассеты Петра на его музыкальном центре.
Дата добавления: 2018-10-25; просмотров: 171; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!