Вспомнив житие Преподобного Сергия, ответьте, какой эпизод жизни Преподобного можно считать началом его духовного пути?

Жанр жития в древнерусской литературе

В XIV-XV веках древнерусская литература переживает пору подъема. Хотя русские княжества все еще находились под монголо-татарским игом, вместе с сопротивлением ему происходило неуклонное укрепление русского государства и объединение русских земель вокруг Московского княжества. Самым важным историческим событием этого времени стало Куликовское сражение, происшедшее 8 сентября 1380 года. На Куликовом поле русское войско под предводительством московского князя Дмитрия Донского впервые за историю монголо-татарского владычества одержало победу над завоевателями – Золотой Ордой. Эта великая победа положила начало изгнанию монголо-татар с русской земли.

Соне: сюда репродукцию «Утра на Куликовом поле» (Третьяковская галл.) с подписью: А.П.Бубнов. Утро на Куликовом поле (1943-1947).

Становление Русского государства требовало единения всего русского народа, от князя до простого пахаря. Потребность в таком единстве ощущалась во всех сферах жизни государства, особенно важна была роль русского человека, преданного своей земле и народу и воспитанного в православии. В древнерусской литературе идеал русского человека отразился в жанре жития святых. Житие – литературное произведение, посвященное жизнеописанию исключительной личности, ее несокрушимой вере, совершенным моральным качествам и героизму в подвижнической жизни. Источником для жития становилась жизнь православного святого-подвижника, поэтому жития способствовали распространению христианской веры в Древней Руси и формированию у ее жителей идеала святости и начатков гражданского чувства. Жития были литературными произведениями, однако историческая обстановка описываемого времени отражалась в них с большой точностью.

Жанр жития пришел в древнерусскую литературу из Византии в конце первого тысячелетия. Это было время расцвета молодого русского государства – Киевской Руси, в котором гармонично объединились мощь и высокая культура, питаемые светом истинной веры и благочестием. Героями житийной литературы становились князья, отцы церкви, настоятели монастырей и святых обителей, монахи, воины, подвижники из простого народа. В процессе развития житийной литературы вырабатывался ее канон. Канон древнерусской житийной литературы – свод правил, по которым создавались жития: структура произведения, наполненность его определенными эпизодами, стиль и язык жития, его духовный пафос.

Житийная литература называется агиографией, а автор жития – агиографом. Слово «агиография» происходит от сложения греческих слов: «жизнь» и «пишу». Элементы древнерусской агиографии мы встречаем в труде летописца Нестора «Повести временных лет». В XIV-XV веках среди русских писателей-агиографов выделяются Епифаний Премудрый (умер в 1420 г.) и Пахомий Логофет, писавший в середине 15 века.

Епифаний Премудрый

Выдающийся русский агиограф Епифаний Премудрый известен как автор двух значительных произведений древнерусской литературы: «Житие Стефана Пермского» (конец XIV века) и «Житие преподобного и богоносного отца нашего, игумена Сергия, чудотворца» (1417-1418). Епифаний Премудрый лично знал героев обоих житий. Он учился с будущим епископом Перми Стефаном в ростовском монастыре, и их отношения отличались духовной близостью. Писатель также жил и творил в Троицком монастыре, игуменом которого был его учитель Сергий. Можно считать, что жития, написанные Епифанием Премудрым, не только произведения современника, но и свидетельства очевидца, передавшего читателю подвижнический подвиг своих героев. Создавать «Житие Сергия Радонежского» Епифаний Премудрый начал через два года после смерти Сергия (1392), далее работа продолжалась более 20 лет. Писатель тщательно собирал факты жизни Сергия, расспрашивал всех людей, его знавших, и выстраивал повествование в соответствии с агиографическим (житийным) каноном. Таким образом, «Житие Сергий Радонежского» Епифания Премудрого написано на основе реальных, подлинных событий и обладает для нас непреходящей исторической и духовной ценностью. Труд Епифания Премудрого продолжил агиограф XV века Пахомий Логофет, серб по происхождению, приехавший в Россию в 1430-е годы. Пахомий Логофет дополнил произведение Епифания Премудрого и создал на его основе вторую редакцию жития.

Соне: Сюда М.В.Нестеров. Преподобный Сергий Радонежский. (если можно обрезать картину, чтобы поместить только изображение Сергия). Русский музей.

Сергий Радонежский (1314-1392) Сергий Радонежский родился в селе Варницы, близ Ростова. Его мирское имя – Варфоломей. Имя Сергий он принял при постриге в монахи. Прозвание Радонежский появилось потому, что в юности Варфоломей основал пустынь после глухого Радонежского бора и построил там небольшую деревянную церковь во имя святой Троицы. Впоследствии на том месте образовалась обитель, в нее приходили на жительство иноки (монахи) и к 1345 году там образовался Троице-Сергиев Монастырь (ныне – Троице-Сергиева лавра). Сергий стал игуменом монастыря, он ввел правило, чтобы иноки жили не от подаяния, а от своего труда, и сам подавал пример смирения и трудолюбия. Сергий сыграл большую роль в объединении княжеств вокруг Москвы, примиряя враждующих князей и убеждая их подчиниться великому московскому князю. Благодаря этому перед Куликовской битвой русские князья признали московского князя Дмитрия вождем русского войска, и, отправляясь на Дон, князь Дмитрий приехал к Сергию за благословением на подвиг. Сергий благословил князя, предрек победу русского войска и отправил с князем на сражение двух своих иноков – Пересвета и Ослаблю. Сергий Радонежский умер в глубокой старости 25 сентября 1392 года. Он был величайшим подвижником земли русской, преобразователем монашества в Северной Руси. В 1452 году Сергий Радонежский был причислен к лику святых.

Соне: сюда репродукцию «Поединка на Куликовом поле» (Русский музей) с подписью: М.И.Авилов. Поединок на Куликовом поле (1943).

Житие преподобного и богоносного отца нашего, игумена Сергия, чудотворца. Написано премудрейшим Епифанием

Благодарим Бога за премногую его благость, бывшую на нас, как говорит апостол: «Благодать Богу о неизреченном его даре». Ныне же должны мы благодарить Бога, который даровал нам такого старца святого, преподобного Сергия, в земле нашей Русской, в стороне нашей северной, в дни наши, в последние времена; гроб его у нас и пред нами, к нему с верою всегда прибегаем, великое утешение душам нашим получаем и от него пользу имеем; истинно велико то от Бога дарованное нам.

Удивляюсь, прошло столько лет, а житие его не написано; очень сожалел я, как о таком старце, пречудном и предобром, умершем 26 лет назад, никто не решился написать, ни дальние, ни ближние, ни большие, ни меньшие: большие не желали, а меньшие не смели.

Год или два спустя после смерти старца я, окаянный и вседерзкий, решился на это, обратился к Богу и, старца призвав в молитвах, начал мало-помалу подробно писать житие старца, а про себя думал: «Я не отнимаю ни у кого, а для себя пишу, памяти ради и пользы ради». Приготовил за 20 лет этого писания свитки, в которых написал некоторые главы о житии старца для памяти своей: одни в свитках, другие в тетрадях, еще не по порядку, но начало в конце, а конец в начале. Так я ожидаю и жажду такого времени, когда кто-нибудь лучше и разумнее меня научит и вразумит. Но точно разузнав, услышав и увидев, что никто и нигде не говорил и не писал о старце, я, когда про это вспомню и услышу, то думаю и размышляю: такое тихое, дивное и добродетельное житие его остается не написанным так много лет, что размышляя, недоумеваю, печалюсь, не разумею и загораюсь желанием писать; и одержим этим желанием – как и каким образом начать писать, чтобы из многого отобрать главное для жития преподобного старца. Нашел двух старцев премудрых, рассудительных и разумных и спросил у них о нем, чтобы успокоиться; и спросил их, достойно ли это написания? Они ответили: «Как неразумно и не следует жития нечестивых писать, так не подобает жития святых мужей забывать, не писать и молчанию предавать и забвению. Если житие святого мужа написано будет, то от этого великая польза и утешение всем: и пишущим, и рассказывающим, и слушающим. Если же житие святого старца не будет написано, а видевшие и помнившие его умрут, то какая польза в этом забвении и молчании? Если не написано будет житие его, то как узнать не знавшим его о том, каков он был, откуда родом, как родился и рос, как принял постриг и воздерживался, как жил и умер? Если же житие будет написано, то кто-либо, услышав о старце, последует его примеру и от этого получит пользу».

Пишет же Василий Великий: «Будь последователем праведных и их житие и деяния запечатлей в сердце своем». Помни, что жития святых следует писать не только на бумаге, но и на своем сердце, ради пользы, а не скрывать и молчать: молчание в церкви лучше хранить, а дела божий необходимо и полезно проповедовать.

С тех пор возникло у меня желание выпытывать и вопрошать древних старцев, хорошо сведущих в истине, что им известно о житии Сергия, как сказано в святом Писании: «Вопроси отца твоего, и возвестит тебе, и старцы твои ответят тебе». Отцы мои поведали мне, что слышали и разумели, что-то я от старцев слышал, что-то узнал от тех, кто немалое время был учеником его и поливал воду на руки его, иное что-то слышал от его старшего брата Стефана, бывшего отцом Федору, архиепископу Ростовскому, другое от иных старцев, древних достоверных, бывших очевидцами его рождения, воспитания, обучения книжного, возмужания и юности его, даже до пострижения в монахи; другие же старцы были оцевидцы и свидетели истинные его пострижения, начала пустынножительства и поставления во игумены и так по порядку; были же и другие рассказчики и сказители. Но на многие труды старца и на великое его подвижничество взираю словно безгласный и бездельный, приходя в недоумение от ужаса, не находя необходимых слов, достойных деяния его. Как могу я, бедный, в нынешнее Сергиево время по порядку написать сие житие, рассказать о многих его подвигах и неизреченных трудах?

Как же начну, чтобы по достоинству деяний и подвигов его все известное изложить слушателям? Что подобает первым вспомнить? Или какой довольствоваться беседой в похвалу ему? Откуда взять умение, которое укрепит меня к таковому повествованию? Как же таковую и невыразимую повесть поведаю, не знаю, поскольку творимое не по силе нашей? Как не может малая ладья, нагруженная большим и тяжелым грузом, плыть, так надлежащая беседа превосходит наш ум и немощь. Если же и побеждает нашу худость, однако молимся всемилостивому и всесильному Богу и Пречистой его матери, да вразумит и помилует меня грубого и неразумного, да подаст мне слово, чтобы отверзлись уста мои, не моего ради недостоинства, но ради молитв святых старцев, и самого Сергия на помощь призываю и осеняющую его благодать духовную, да будет мне поспешник и слову помощник; призываю еще его стадо богозваное, благое собрание, сбор честных старцев, к ним же со смирением припадаю, и в ноги им кланяюсь, и на моление призываю, и понуждаю, очень же в тех молитвах постоянно нуждаюсь именно сейчас, когда начинание мое начинается и к нему устремляется сказание повести. <...>

Преподобный отец наш Сергий родился от доброродных и благоверных родителей, от отца, называемого Кириллом, и матери по имени Мария, которые были угодниками божьими, правдивы пред Богом и людьми и всяческими добродетелями украшены, каких же Бог любит. Не допустил Бог, чтобы такому детищу, хотящему просиять, родиться от неправедных родителей, но прежде Бог уготовил и устроил праведных родителей его, а потом от них своего произвел угодника. <...>

И было некое чудо до рождения его; случилось нечто такое, что недостойно предать молчанию. Когда он еще был носим в утробе матери, в один из дней, в воскресенье, мать его пошла в церковь, по обычаю, когда поют святую литургию, и стала с прочими жен шинами в притворе. И когда хотели начать читать святое Евангелие в тишине, тогда внезапно младенец так начал вопить в утробе матери, что многие от этого крика ужаснулись, как от чуда, случившегося с младенцем.

Перед началом херувимской песни, называемой «Иже херувим», снова младенец начал громко верещать в утробе матери, во второй раз сильнее первого, так что на всю церковь раздался его глас и ужаснул самое мать и женщин, стоящих тут и недоумевающих про себя: «Что будет с младенцем этим?»

Когда же иерей воскликнул: «Вонмем, святая святых!» – тогда снова младенец заверещал громко в третий раз. Мать его чуть не упала на землю от страха, была одержима великим трепетом и, ужаснувшись, начала про себя плакать. Другие же верные женщины, приступивши к ней, начали расспрашивать ее, говоря: «За пазухой ли держишь спеленутого младенца, его же голос слышали по всей церкви?»

Она в недоумении и от рыданий не может произнести ни слова, но лишь кратко отвечает им: «Ищите, – говорит, – но где, я не знаю». Они же выспрашивали друг у друга, поискали, но не нашли, и снова обратились к ней: «Мы в церкви поискали, но не нашли того младенца, который проверещал».

Мать же его, не имея сил утаить случившегося, отвечает им: «Младенца за пазухой у меня нет, как вы думаете, имею же я его в утробе своей, до времени не рожденного, он же и прокричал». Женщины же говорят ей: «Да как же может возглашать младенец до рождения, находящийся в утробе?» Она же говорит: «Сама удивляюсь сему и вся в страхе трепещу, не ведая случившегося».

Женщины же, вздыхая и бия в груди свои, возвратились каждая на свое место, рассуждая про себя: «Что будет с отроком этим? Да будет с ним по воле господней».

Мужчины же в церкви этой, все видевшие и слышавшие, стояли пораженные безмолвием до тех пор, пока иерей не закончил литургию, снял ризы свои и распустил людей. И разошлися каждый восвояси, и был страх на всех слышавших это.

Мария же, мать его, с того дня, когда было знамение такое и проявление, пребывала до времени рождения его и младенца в утробе носила, как некое сокровище многоценное, как драгоценный камень, как чудный бисер и как сосуд избранный. И когда в себе его носила и им непраздна была, тогда остерегалась всякой скверны. И от всякой нечистоты постом ограждался и всякую пищу телесную отвергая, мясо, молоко и рыбу не ела, только хлебом, зеленью и водой питалась, от пьянства воздерживалась, а вместо питья одну только воду и ту помалу испивала, но часто тайно, наедине, с воздыханием и слезами, молилась Богу, говоря: «Господи! Спаси меня, сохрани меня, убогую рабу свою, и сего младенца, носимого в утробе моей, спаси и сохрани. Ты хранитель младенца, Господь, и воля Твоя да будет, Господи, и будет имя Твое благословенно во веки веков. Аминь».

И пребывала даже до самого рождения его в строгом посте и молитвах, как и само зачатие и рождение его исполнено было поста и молитвы; была она добродетельна, ибо очень боялась Бога, который еще до рождения младенца уведал и разумел о нем такое знамение, проявление и удивление. И советовалась с мужем своим, говоря: «Если родится мальчик, обещаем принести его в церковь и посвятить Богу, благодетелю всех». Так это и произошло. О добрая вера! О теплоты благость! Еще до рождения его обещали привести посвятить всех благ подателю – Богу, как и древняя пророчица Анна, мать пророка Самуила, когда наступил день рожать ей, и родила младенца, и очень радостно восприняли родители это, и призвали к себе родственников, друзей и соседей, и веселились, славя и благодаря Бога, даровавшего им такое дитя.

После рождения его, когда спеленут был младенец, всякий раз с трудом принимал он грудь; когда же матери случалось вкусить мясную пищу, тогда младенец никак не принимал грудь; и такое случалось не однажды, но иногда день, иногда два младенец не ел. От этого мать и родственники ее одержимы были скорбью и ужасом. Но когда поняли, что не хочет младенец питаться молоком матери, принимающей мясную пищу, то строго придерживались поста. И с этого момента мать воздерживалась и постилась, а младенец питался тогда, как и положено ему.

И пришел день исполнить обещание матери, так как прошло шесть недель, то есть сорок дней со дня его рождения. Родители принесли младенца в церковь Божию, чтобы отдать его, как и обещали, Богу, давшему его, и просили иерея совершить божественное крещение.

Иерей же, огласив его и помолившись над ним, с радостью духовной и со старанием окрестил его во имя Отца и Сына и Святого Духа и нарек ему в святом крещении имя Варфоломей. Опустив его в купель с водой, благодать принял Святого Духа, и провидел духом божественным, и уразумел, что младенец будет сосудом избранным. Отец же и мать его, неплохо зная святое Писание, рассказали иерею, что, когда носим был в утробе матери, троекратно прокричал в церкви, но что значит это, они не ведают.

Иерей же, именем Михаил, рассудительный в книгах, поведал им из божественного Писания, из обоих законов, Ветхого и Нового: «Давид в Псалтыри говорит, что все содеянное мною видят очи твои». И сам Господь святыми устами ученикам это говорит: «Вы же, как всегда, со мною». Там, в Ветхом завете, пророк Иеремея освятился, здесь же, в Новом, апостол Павел провозгласил: «Бог, отец Господа нашего Иисуса Христа, воззвавший меня из чрева матери моей, яви сына своего во мне, да благовествую в странах». И другое многое от святого Писания поведал им.

О младенце же сказал родителям: «Не скорбите о нем, но радуйтесь и веселитесь, ибо будет сосуд, избранный Богом, обитель и служитель Святой Троицы», – как и было. И благословив отрока и родителей его, отпустил их домой. <...>

Хочу сказать о времени, когда родился преподобный. Во времена благочестивого, преславного и державного царя Андроника, самодержца греческого, который в Царьграде царствовал, при архиепископе Константинопольском Калисте, патриархе вселенском, в земле Русской, в великое Тверское княжение, при великом князе Дмитрии Михайловиче, при преосвященном архиепископе Петре, митрополите всея Руси, когда была рать Ахмылова.

Названный же младенец, о нем рассказ мы с самого начала ведем, спустя некоторое время после крещения, по законам естества, отнимается от груди, освобождается от пелен и от колыбели. И так отрок рос, как обычно, преуспевая душой, телом и духом, исполняясь разума и страха божия, и милость божия была на нем. Когда же исполнилось ему семь лет, отдали его родители учиться грамоте.

Прежде поминаемый раб божий Кирилл имел три сына: первого – Стефана, второго – Варфоломея, третьего же Петра, – воспитал их со всякими наставлениями, в благочестии и чистоте. Стефан и Петр успешно изучали грамоту, отрок же не скоро к писанию привыкал, но медленно и не прилежно. Учитель с большим прилежанием учил его, но отрок не внимал и не умел, не похож был на учащихся с ним. Из-за этого много бранили его родители, еще больше учитель его томил, а соученики – укоряли. Отрок же часто тайно со слезами молился Богу, говоря: «Господи! Дай же мне грамоту эту, научи и вразуми меня».

Поэтому немалая печаль была родителям его, немалое старание прилагал учитель его; все они печалились, не зная, что в этом был высший промысел божий, который хочет сотворить Бог на отроке этом, ибо не оставит Господь преподобного своего. По воле божьей было так, что от Бога книжное учение будет ему, а не от человека; так и было. Скажем и то, что от божия откровения овладел он грамотой.

Однажды послал его отец разыскать жеребят. Это все было от Бога всемудрого судьбами, как первые царские книги извещают о Сауле, который послан был отцом своим Кисом разыскать ослят. Когда он шел, то встретил святого пророка Самуила, от него и помазан был на царство и высшее дело приобрел. Так и блаженный отрок высшее дело обрел. Ибо, посланный отцом своим Кириллом разыскивать скот, обрел некоего черноризца, святого старца, странника незнакомого, в сане пресвитера, святолепного и ангеловидного, стоявшего на поле под дубом и прилежно со слезами молитву творившего. Отрок, увидев его, прежде сотворил смиренно поклон ему, затем приблизился и встал около него, ожидая конца молитвы. И когда окончил молитву старец и взглянул на отрока, тот прозрел внутренними очами, – так сосуд хочет быть избран Святому духу; и призвал его к себе старец, и благословил его, и о Христе целование дал ему, и вопросил его, сказав: «Что ищешь или что хочешь, дитя?»

Отрок же сказал: «Возлюбила душа моя пожелать больше всего учить грамоту эту, за тем и отдан был учиться, и ныне очень скорбит душа моя, ибо учусь грамоте и не умею. Ты же, святой отец, помолись за меня Богу, чтобы научился я грамоте».

Старец же, воздев руки и глаза к небу, вздохнул и к богу сотворил молитву прилежную и, окончив, сказал: «Аминь». И достал из рукава своего, как некое сокровище, и оттуда тремя перстами подал ему нечто, похожее на анафору, на вид как малый кус белого хлеба пшеничного, как от святой просфоры, и сказав ему: «Раскрой уста свои, дитя, и прими это, и съешь; это дается тебе знамение благодати божией и разума святого Писания, если даже и малым кажется даваемое, то велика сладость вкушения его».

Отрок же раскрыл уста свои и съел это, и была сладость в устах его, как мед сладкий, и сказал: «Не это ли и есть сказанное: “Коль сладки гортани моей слова твои, лучше меда устам моим, и душа моя возлюбила это”». И сказал ему старец: «Если веруешь – и больше этого увидишь. И о грамоте, дитя, не скорби. Да будет тебе известно, что от сего дня дарует тебе Господь способность к грамоте лучшую, чем у братии твоей и; сверстников твоих».

Соне: сюда М.В.Нестеров. Видение отроку Варфоломею. Третьяковская гал

И поучал его о пользе души. Отрок же сотворил поклонение старцу, и, как земля плодовитая и добро-плодная, принял семена в сердце свое, и стоял, радуясь душой и сердцем, что сподобился такого святого старца обрести. Старец же намерился отправиться в путь. Тогда отрок пал на землю лицом к ногам старца и со слезами молил его, чтобы жил он в доме его родителей, сказав: «Родители мои очень любят таких, как ты, отец».

Старец удивился вере его, и вошел в дом родителей его. Они же, увидев его, вышли навстречу и поклонились ему. Старец же благословил их, они же приготовили трапезу и поставили перед ним. Старец не сразу вкусил пищу, а прежде вошел в храм молитвенный, в часовню, взяв с собой освященного в утробе отрока, и начал петь часы, повелев отроку говорить псалмы. Отрок же сказал: «Я не умею этого, отец». Старец же ответил: «Сказал тебе, что от сего дня дарует тебе Господь способность к грамоте. Ты же скажи слово божие без сомнения».

Всех это удивило. Только отрок принял благословение oт старца, и с того часа начал стихословить очень хорошо и стройно, и стал очень искусен в грамоте. И сбылось пророчество премудрого пророка Иеремии, говорящего: «Так говорит Господь: “Я дал слова мои в уста твои”». Родители же его и братья, это видевшие и слышавшие, удивились его разуму и мудрости и прославили Бога, давшего ему такую благодать. <...>

Отец же его и мать, взяв от старца благословение и слова его положив на сердца свои, возвратились в свой дом. По отшествии же старца постиг отрок сразу всю грамоту, оттуда добру научившись, переменился странным образом, и какую ни раскроет книгу, то хорошо читает и понимает. Добрый отрок этот достоин был даров духовных, ибо от самых пеленок Бога познал, Бога возлюбил, и Богом спасен был. И во всем повиновался родителям своим, стараясь все делать по их повелению и ни в чем их не ослушаться, как и святое Писание говорит: «Чти отца и мать – будешь долго жить на земле».

Еще об одном деле сего блаженного отрока расскажем, который в детстве мудрость показал, в юные строгий пост установил и от всего воздерживался: в среду и в пятницу ничего не ел, в прочие же дни хлебом питался и водою, в ночи же много без сна пребывал с молитвою, и так вселилась в него благодать Святого духа. <...>

Этот предобрый и вседобрый отрок несколько лет пребывал в доме родителей своих, возрастая и преуспевая в страхе божием. К детям играющим не ходил и с ними не играл, пустословным праздным разговорам не внимал, также со сквернословцами и смехотворцами не водился, только упражнялся в славословии божием и тем наслаждался. К церкви божией прилежно пристоял, на заутреню, на литургию и на вечерню всегда ходил и святые книги читал, во всем утруждал свое тело, и иссушал свою плоть, и чистоту душевную и телесную без скверны соблюдал. <...>

Этот прежденазванный раб божий Кирилл раньше . имел хозяйство большое в Ростовской области. Был он один из славных бояр, богатством изобиловал, но к старости обнищал и оскудел. Как же и отчего он обнищал? Скажем и про это: из-за частых походов с князем в Орду, частых битв с татарами, частых послов татарских, частых тяжких даней для Орды, частого голода хлебного. Надо всеми тогда была великая рать татарская, называемая Федорчуковой Туралыковой, тогда в год один княжение великое досталось великому князю Ивану Даниловичу, тогда же досталось и Москве Ростовское княжество.

Увы, тяжко тогда было граду Ростову, а также и его князьям, ибо отняли у них власть, и княжества, и имения, и честь, и славу, и все прочее и отдали Москве. Тогда по велению великого князя послан был из Москвы в Ростов воеводой один из вельмож, по имени Василий, по прозвищу Кочева, и с ним Мина. И когда вошли в Ростов, то возложили великие тяготы на город и на всех живущих в нем, умножилось гонение, и немало жителей были вынуждены имущество свое отдать москвичам, а сами, получая взамен побои и оскорбления, с пустыми руками отходили они, как последние бедняки. <...>

И ради этого раб божий Кирилл двинулся из селения, названного Ростовом, и собрался всей семьей своей и родом своим и переселился из Ростова в Радонеж. И прибыв, поселился вблизи церкви, названной в честь святого рождества Христова, которая и доныне стоит, и там жил с родом своим. <...>

Сыновья же Кирилла, Стефан и Петр, женились; третий же сын, блаженный юноша Варфоломей, не захотел жениться, но стремился к иноческому житию, о чем молил отца своего. Родители его сказали ему: «Дитя! Подожди немного и потерпи, ибо мы сейчас в старости, в нужде и в болезни и некому помочь нам. Ибо братья твои, Стефан и Петр, женились и стараются теперь угодить женам; ты же не женился и думаешь, как угодить Богу, благую долю избрал ты, и она не отнимется у тебя. Только послужи нам немного, и когда и мечту сотворишь, когда нас гробу предашь и в землю погребешь, тогда и желание свое исполнишь».

Чудесный юноша с радостью обещал служить им всю жизнь свою и с того дня старался всякий день угодить родителям, чтобы получить от них молитву и благословение. И так пребывал некоторое время, угождая и служа родителям своим всей душой и чистой совестью, затем постриглись они в монашеский чин, отошли каждый в свое время в свой монастырь и, немного лет прожив в монашестве, преставились, а сына своего, блаженного юношу Варфоломея, все дни постоянно благословляли до последнего дыхания.

Блаженный же юноша похоронил родителей своих. Он пропел над ними надгробные песни, обрядил тела их, поцеловал их с большим почтением, предал гробу и, покрыв землею со слезами, как некое сокровище многоценное, почтил отца и мать умерших святыми литургиями и панихидами, украсил память родителей молитвами и милостынями к убогим и нищим и пребывал до 40 дней так, творя память родителям своим. <...>

И, призвав Петра, младшего брата своего, оставил ему отцовское наследство, сам себе взял ничтожную часть. Стефан же вскоре оставил мир и стал монахом в монастыре святой Богородицы и Покрова, что на Хотькове. К нему же пришел блаженный юноша Варфоломей, моля Стефана, чтобы шел с ним искать место пустынное. Стефан внял словам блаженного и обошел с ним в лесах много мест, и пришли они на одно место пустынное в чаще лесной, где была и вода. Полюбилось это место им. И, сотворив молитву наставляющему их Богу, начали они своими руками лес валить и на плечах бревна носить. Прежде сделали себе ложе и хижину и покрыли ее, потом одну келью построили, и заложили церковь небольшую, и поставили ее. И когда была церковь построена, пришло время освящать ее. <...> И тогда освящена была церковь во имя святой троицы от преосвященного архиепископа Феогноста, митрополита Киевского и всея Руси. <...>

Стефан, соорудив церковь и освятив ее, увидел труд пустынный, житие скорбное, суровое, со многой теснотой, лишениями и недостатками: не получили они ниоткуда ни яств, ни питья, ни прочих припасов, ибо никто не приходил к ним и ничего не приносил. Не было вокруг пустыни той ни сел, ни дворов, ни людей, ни проезжих дорог, не было там ни прохожего, ни посещающего, но со всех сторон все лес да пустыня.

Увидев это и огорчившись, Стефан оставил пустыню и брата своего, преподобного пустыннолюбца и пустынножителя, и оттуда ушел в Москву, и, придя в город, поселился в монастыре святого Богоявления. <...>

Преисполненный доброты, блаженный и верный юноша был родным братом Стефану, от одного отца и от одной матери с ним родившимся; хотя и одно чрево их носило, но не одинаково было произволение. Не родными разве были оба брата друг другу? Не единодушно разве согласились и поселились в месте том? Разве не вместе решили поселиться в пустыне той? Как же внезапно разошлись друг с другом: один поступил иначе, чем другой; один в городском монастыре основаться рассудил, другой же и пустыню, как город, сотворил. <...>

Сам преподобный отец наш тогда еще не принял ангельского образа, пока не познал все монастырские дела и чернеческие – на потребу монахам. И всегда, во все времена с великим прилежанием и с желанием и со слезами молился Богу, чтобы сподобиться ангельскому тому образу и причаститься к иноческому лику. И призвал к себе в названную пустынь одного старца духовного, чином священным украшенного, пресвитерскою благодатью почтенного, в сане игумена бывшего, по имени Митрофан. Его молит он со смирением, к нему радостно преклоняет главу свою, в иночество желая от него облечься.

Игумен тут лее вошел в церковь и постриг его в ангельский образ, в месяце октябре, в шестой день, в память о святых мучениках Сергии и Вакхе, и наречено ему было имя в монашестве Сергий. Был святой тогда в возрасте 23 лет, когда принял иноческий образ.

После ухода игумена преподобный Сергий в пустыне жил один, без всякого человека. И кто может рас сказать о трудах его, о подвигах его, что претерпел он один в пустыне? Невозможно рассказать, какого труда духовного, каких забот стоило ему начало всего, когда жил он столько лет в лесу пустынном. <...>

Иногда бывали демонские козни и устрашения, иногда угрожали ему звери, ибо много тогда зверей было в пустынном месте том. И среди них один зверь, называемый медведем, часто приходил к преподобному. И видел преподобный, что не злобы ради приходит к нему зверь, но от остатков пищи немного берет себе на еду иногда; и выносил ему из хижины своей немного хлеба, клал на пень или на колоду, чтобы пришедший, по обыкновению, зверь готовую пищу брал себе и уходил. А когда недоставало хлеба и пришедший зверь не находил обычной своей доли, тогда подолгу не уходил, а стоял, озираясь по сторонам, ожидая, как некий злой должник, жаждущий получить долг. А когда нуждался преподобный и не было лишней пищи у него, то делил он на две части: одну – себе, другую – зверю. <...>

Соне: сюда М.В.Нестеров. Юность преподобного Сергия. (Изображен Сергий с медведем). Третьяковка.

Спустя некоторое время начали посещать его монахи, сначала по одному, потом же когда по двое, когда – по трое, молили преподобного, припадая и говоря: «Отец, прими нас, хотим с тобою на этом месте жить и души свои спасти». Преподобный же спрашивал их: «Можете ли терпеть трудности места этого, голод, и жажду, и всякие недостатки?» Они же ответили: «Да, честной отец, хотим». <...>

Преподобный Сергий, видя их веру и усердие, сказал им: «Я вас с радостью приму, только потрудитесь соорудить себе кельи. Но знайте: если в пустыню эту жить придете, если со мною на этом месте быть хотите, если служить Богу пришли, приготовьтесь терпеть скорби, беды, печали, всякую нужду, и недостатки, и бескорыстие, и бдение». <...>

Когда блаженный Сергий сказал это им, они с радостью и усердием обещали, сказав: «Все, что велишь, сделаем и ни в чем тебя не ослушаемся». И создал каждый себе келью и жил с Богом. Преподобный Сергий, живя с братьями, много трудностей претерпел, великие подвиги постнического жития творил, жил строгой постнической жизнью; добродетелями его были жажда, сильное чувство голода, бдение, сухоядение, на земле возлежание, чистота душевная и телесная, молчание, плотского желания умерщвление, труд, смирение нелицемерное, непрестанная молитва, доброе рассуждение, любовь совершенная, бедность одежды, память о смерти, кротость, страх божий непрестанный. Ибо начало премудрости – в страхе господнем, как цветок – начало ягод и всякого овоща, так и начало всякой добродетели – страх божий. <...>

Соне: сюда первую картину из триптиха М.В.Нестерова «Труды преподобного Сергия». (пилит что-то) Третьяковка. Через каждую страницу можно расположить остальные две картины. Одна в Русском музее, другая – или там, или в Третьяковке

Преподобный отец наш игумен Сергий, хоть и принял игуменство как старейший, но не изменил правила своего чернического, помня сказанное: «Если кто хочет быть старейшим, да будет всех меньше и всем слуга». Обычай же в основе своего игуменства имел такой: всякому, приходящему к нему и желающему постричься в монахи, не отказывал – ни старому, ни юному, ни богатому, ни нищему, – всех принимал с заботой и радостью. Но не сразу постригал его, а прежде велел облечься в свиту длинную из черного сукна и в ней проходить с братьями долгое время, пока не привыкнет к жизни монастырской.

Блаженный имел обычай такой: после вечерни, или поздно вечером, или глубокой ночью, также в темные и долгие ночи, сотворив молитву в келье своей и выходя из кельи, обходил монашеские кельи, заботясь о братии своей, не только тела их проведывая, но и о душах их заботясь, чтобы узнать о жизни каждого из них или о желаниях к Богу. И если заставал кого-нибудь творящим молитву, или поклоны кладущим, или дело свое с молитвой творящим, или святые книги читающим, или о грехах своих печалящимся, за них радовался, и Бога благодарил, и молил, чтобы до конца доброе свое дело совершили. Если слышал он, что беседовал кто-то, вдвоем или втроем, или смех раздавался – на то негодовал и не терпел такие вещи, рукой ударял в двери или, стукнув в окно, уходил.

Сперва, когда начинало строиться это место, иногда недоставало хлеба, и муки, и пшеницы, и ржи; иногда же недоставало масла, и соли, и другой еды; иногда же недоставало вина, чтобы служить обедню, и фимиама, чтобы кадить, иногда не хватало воску на свечи, и, служа ночью заутреню, не имея свеч, только лучиной березовой или сосновой светил себе, и так умел каноны и книги читать, и так совершал ночные службы свои.

Преподобный Сергий всякую нужду, тесноту и скудность терпел с благодарением, ожидая от Бога богатых милостей. И случалось иногда искушение, поскольку с искушением бывает и милость божия; иногда недоставало хлеба и соли у игумена, да и во всем монастыре было мало еды. Но заповедь преподобного игумена к братии была такова: если случится такое искушение, что хлеба не хватит и мало будет еды, то не ходить ради этого из монастыря в деревню или село и не просить у мирян телесных потреб, а терпеливо сидеть в монастыре, просить и ожидать милости Бога. Так он братии велел, так и сам творил и терпел, пребывал по три и четыре дня без пищи.

Когда же минуло три дня, а четвертый настал, взял топор и пришел к одному старцу, живущему в монастыре, по имени Данила, и сказал ему: «Слышал, старец, что хочешь сени построить перед своей кельей. И для того я пришел, чтобы руки мои не бездействовали, я тебе построю». Ответил Данила: «Очень хочу и давно к этому готовлюсь, но ожидаю плотников из села, тебя просить боюсь, не знаю, какую плату возьмешь с меня».

Сказал ему Сергий: «Невеликое воздаяние потребую от тебя, – но есть ли у тебя гнилой хлеб, очень захотел я поесть такого хлеба, другого ничего не требую, не прошу у тебя платы; не говори, старец, что ожидаешь другого плотника, а не меня. Ибо кто для тебя такой плотник, как я?»

Старец Данила принес ему решето гнилых хлебов, сказав: «Если тебе захотелось этого, с радостью отдаю тебе, больше же не имею». <...> Отвечал Сергий: «Довольно мне этого, но прибереги их до девяти часов, ибо до этого руки мои не поработали и до окончания труда плату не приму».

И, сказав это, препоясал чресла крепко и начал трудиться с утра и до вечера, и доски все стесал, столбы изготовил и поставил; Бог помогал ему, и сени соорудил до вечера. Когда стемнело, в вечерний час, Данила-старец вынес ему решето хлебов, цену платы его, ибо руки его поработали. Сергий принял их, положил пред собою, сотворил молитву благословения и начал есть с водой, без варева, без соли; и оба, соединив обед и ужин, все съели.

Говорили некоторые из старцев о преподобном Сергии, что одежды новой никогда не надевал он, ни из сукон немецких, цветных, красивых, ни гладкой и мягкой. «Мягкую, – говорил, – в царских домах носят», – но только из простого сукна, из сермяги, и то, что из волос и шерсти овечьей было спрядено и соткано, носил. <...>

Были порты на нем плохие, ибо каждый день их носил; если кто не видел и не знал его, то не подумал бы, что это игумен Сергий, а принял бы его за одного из чернецов, нищего и убогого, за работника, всякую работу делающего. <...>

В то время как много слухов о житии преподобного распространялось, многие люди из разных мест посещали его, приходили, желая только посмотреть на него, и, посмотрев, возвращались к себе, и друг другу рассказывали о нем, удивляясь. Это слышал один христианин, поселянин, пахарь, земледелец, живший в селе своем, пахавший плугом своим и своим трудом питавшийся; жил далеко от этих мест, но, многое слышав, захотел видеть его.

Однажды оставил он работу и пришел в монастырь Сергия, а прежде не видал его; в то время преподобный с киркой трудился, в огороде копал землю, чтобы посадить огородные растения. Пришедший земледелец хотел видеть его, искал и говорил: «Кто есть Сергий и где есть чудный и славный муж, о нем я слышу, и хочет ли он мне показаться?» И каждого из братии спрашивал и просил, чтобы указали ему искомого. Они же ему поведали: «В огороде он, уединился, копает землю, немного подожди, пока не выйдет».

Он же, очень желая, не дождался, а приник к отверстию, увидел блаженного в худой одежде, порванной и заплатанной, в поте лица трудящегося, и подумал, что это не тот, кого он ищет, ибо не верил тому, о чем слышал. И сказал братии: «Почему не покажете мне его, к нему издалека пришел поклониться, и дело больше есть к нему». Они же сказали: «Показали тебе его, его видел в отверстие. Если еще не веришь, то увидишь его после». Он же не верил, но при дверях стоял, словно откуда-то ждал его.

Когда же преподобный закончил дело свое и из огорода в монастырь вернулся, тогда монахи указали ему, сказав: «Это и есть тот, кого желал видеть». Земледелец отвернулся от блаженного, начал смеяться и побрезговал им, сказав: «Я пришел посмотреть на пророка, а вы мне бедняка, показали. Издалека пришел, чтобы пользу получить, а вместо пользы напраслину поимел. В честной монастырь пришел, но и тут пользы не получил: вы же глумитесь надо мною либо думаете, что я безумный. Я святого мужа Сергия, о котором слышал, надеялся увидеть в чести, в славе,в величии. На том, кого вы указали, ничего не вижу – ни чести, ни величия, ни славы, ни одежд красивых, дорогих, ни отроков при нем, ни слуг поспешных, ни рабов, служащих ему или честь воздающих, но все рваное, все нищее, все сирое. И думаю, что это не тот».

Братия все игумену сказала: «Не смеем говорить и боимся тебя, честной отец, а гостя твоего отослали отсюда как бездельника и нечестивца, ибо он, невежда и поселянин, тебе не кланяется, ни чести достойной не воздает, а нас укоряет и не слушает, лжецами нас считает. Хочешь, мы изгоним его?»

Божий человек Сергий, посмотрев на братию, увидел, что смутились они, и сказал: «Братие, не делайте этого, ибо не к вам, а ко мне он пришел. И зачем вы ему беспокойство причиняете, ведь он мне доброе дело сделал, а я вины в нем не нахожу». И это сказал, не дождавшись от него поклона, а сам быстро приветствовал земледельца со старанием, с великим смущением поклонился ему до земли, и с большой любовью к Христу целование ему дал, и, благословив, очень хвалил поселянина. И не только это, но взял его за руку преподобный и посадил справа от себя, заставляя есть и пить; с честью и с любовью угощение сотворил ему. Он же печален был, говоря себе: «Сергия ради потрудился сюда прийти и видеть его, но не получил желаемого».

Преподобный Сергий сказал ему: «Не печалься, здесь есть милость божия, ибо никто печальным отсюда не уходит, о ком печалишься и кого ищешь, сейчас бог даст тебе того». И пока он это говорил, приехал в Монастырь некий князь с гордостью и славой, и большой полк был с ним, бояре и отроки. И впереди идущие, и свита княжеская поселянина этого взяли за плечи руками, оттолкнули его далеко от князи и от Сергия. И еще издали князь поклонился Сергию до земли, и Сергий благословил его, и, поцеловавшись, сели они вдвоем, а остальные стояли.

Поселянин же бродил вокруг в поисках игумена. Раньше гнушаясь и брезгуя им, теперь искал его, чтобы прикоснуться к нему, поглядеть на него, припасть к нему, но нигде не мог найти его. И спросил одного из стоящих впереди: «Кто есть тот монах, сидящий справа от князя, поведай мне?» Он же посмотрел на него и сказал: «Ты что – не здешний? Неужели ты не слышал о преподобном отце нашем Сергии? Тот, кто говорит с князем, – он и есть». Тот же, услышав, осудил себя и затрепетал.

Когда князь вышел из монастыря, тогда поселянин взял с собой нескольких монахов и с ними, забежав вперед, кланяясь до земли игумену, говорил: «Отче! Насколько был нечестив и насколько согрешил, прости меня и помоги моему неверию. Ныне познал воистину тебя, отец, все что слышал о тебе, то и увидел».

Преподобный же Сергий, простив его и благословив, побеседовал с ним душепитательными, утешительными словами и отпустил его в дом свой. И с тех пор тот человек великую веру имел к Святой Троице и к преподобному Сергию до самой смерти. И через несколько лет пришел из села в монастырь к преподобному, и постригся в монашеский чин, и пробыл несколько лет в покаянии, и в исповедании, и в исправлении, и преставился к Богу.

Нужно еще о других устроениях чудес и о даре прозорливом вспомянуть, и в чудесное предание слово обратим. Настоящее же говорится о епископе Стефане, который был муж добродетельный и житием благоговейный, который с детства сердечной чистотой славился. Стефан многими добродетелями прославился и, как рассказывают, имел он любовь христианскую духовную, премногую к блаженному отцу нашему святому Сергию.

Как-то случилось ему путешествовать от епархии своей, Пермью называемой, к господствующему граду Москве. Путь же этот, по которому шел епископ, отстоит от монастыря святого Сергия верст на 10 или больше. И задумал он, поспешая в путь, не быть у святого в обители, но когда будет возвращаться в свою, тогда и прийти в обитель к преподобному.

Когда чудный епископ Стефан был против обители святого, он остановился, сотворил «Достойно есть» и обычную молитву и поклонился святому Сергию в ту сторону, где жил он, сказав так: «Мир тебе, духовный брат!» Блаженный с монахами тогда трапезничал. Поняв тотчас же духом, что сотворил епископ Стефан, во время трапезы святой встал, немного постоял, молитву сотворил, поклонился и сказал: «Радуйся и ты, пастух Христова стада, и мир божий да пребудет с тобою».

Монахи же удивились тому, что святой встал раньше установленного времени. Поняли некоторые из них, что не напрасно встал святой, но что-то за видение посчитал. По окончании трапезы начали ученики его вопрошать о бывшем. Он же все рассказал им, говоря: «Ибо в сей час епископ Стефан идет к граду Москве, и против нашего монастыря поклонился Святой Троице, и нас, смиренных, благословил». Назвал он и место, где был епископ. Некоторые из учеников его помчались в названное место, желая узнать, так ли это. Когда догнали епископа с его спутниками, спросили: «Правда ли это?» И, узнав истину, сказанную святым, дивились прозорливому его дару, какого сподобился святой, и хвалу воздали Богу, прославляющему святых своих угодников. <...>

Стефан, брат святого по плоти, о котором прежде рассказывал вам, привел к Сергию сына своего, Федора, 12 лет, и отдал его в руки святого; Сергий и сподобил его иноческому образу. И когда пребывал он у святого в полном послушании, жизнь добродетельную проводя, тело свое изнутри полным воздержанием многие ему дивились. Чудно было и то, что никогда же свои помыслы от преподобного не таил он как ночью, так и днем.

Когда он был в чине совершенном и священству сподобился, пришла ему мысль, как бы найти место и основать монастырь-общежитие. И пришел и исповедал преподобному помысел свой, и не раз, многократно. Святой же, увидев его утвердившимся в этой мысли подумал, что это нечто божие. И спустя время благоразумный пастырь благословляет Федора и отпускает. И нашел тот место красивое для постройки монастыря близ реки Москвы, названием Симонова. Об этом услышав, святой пришел посмотреть место и, увидев, что место подходящее для этого строения, разрешил ему. Федор благословение от архиерея получил и создал церковь на том месте во имя пречистой Владычицы нашей Богородицы, честного ее Рождества. И так основал монастырь, все по чину стройно и необыкновенно, и общежитие учинил, как подобает по преданию святых отцов, в славу божию, монастырь чудный, и множество монахов из различных сторон собралось, ибо слава большая во все стороны о Федоре простерлась, ибо многие приходящие великую пользу от него принимали, наставляемые, и видели Федора в добродетелях сияющего, и в телесном возрасте, и в благолепии большом, и в премудрости и в разуме, много рассудительного. И за многие добродетели всеми почием был, и день ото дня росла слава о нем, как некогда и старца святого Сергия, который пекся о чести и славе его и молитвы непрестанно о нем к Богу возносил, чтобы Федор благополучно свершил течение своей жизни.

Многие ученики Федора в добродетелях прославились, произведены были в честные игумены, даже и на епископство поставлены в великодержавные города. В некое время пришлось этому чудному мужу Федору в Царьграде быть, и там патриархом вселенским владыкой Нилом был он почтен и у архимандритов всех русских старейшинства удостоился. В это же время Федоров монастырь Симоновский, честнейшим на Руси, строился в патриаршее имя, а на другом месте основана была церковь каменная архимандритом Федором, чудная весьма, во имя пречистой Богородицы, честного ее успения. И на том месте благодатью Христовою устроен был монастырь славный, который и доныне всеми видим и почитаем. <...>

И стало известно, что по попущению божию за грехи наши ордынский князь Мамай, двинул силу великую, всю орду безбожных татар, идет на Русскую землю. И были все люди в великом страхе притесняемы. Князь же великодержавный, который тогда скипетры русских стран держал, достохвальный и победоносный, – великий Дмитрий – пришел к святому Сергию. Имел он великую веру к святому старцу и хотел спросить его, велит ли ему идти против безбожных татар: ибо знал его как мужа добродетельного и дар пророчества имеющего.

Святой же, услышав это от великого князя, благословил его, молитвою вооружив, и сказал: «Подобает тебе, господин, заботиться о врученном от Бога христоименитом стаде. Иди против безбожных, и, так как Бог помогать тебе будет, победишь, и в здравии в свое отечество с великими похвалами возвратишься».

Соне: сюда М.В.Нестеров. Прощание преподобного Сергия с князем Дмитрием Донским. Третьяковка

Великий же князь сказал: «Если мне Бог поможет, отче, поставлю монастырь во имя пречистой Богоматери». И это сказав, принял благословение и уехал спешно. И, собрав все свои силы, поспешил против безбожных татар. И, увидев сил их великое множество, стал сомневаться, большим страхом объят, размышляя, что делать. И внезапно в этот час от святого приспел скороход с посланием, говорившим: «Без всякого сомнения, господин, с дерзновением иди против свирепства их, не ужасайся, всяко тебе поможет Бог».

И тотчас князь великий Дмитрий и все воинство его от этого большую храбрость восприняло и выступило против поганых. И сразились, и многие тела пали, и Бог помог великому победоносному Дмитрию, и побеждены были поганые татары, и окончательной пагубе преданы были. <...>

Достохвальный и победоносный великий князь Дмитрий, славную победу над супротивными варварами одержав, возвратился в светлой, большой радости в свое отечество, и немедленно пришел к старцу святому Сергию, благодарность ему воздавая за доброе пророчество, и всесильного Бога прославляя, и за молитвы благодаря старца и монахов, и в веселии сердца поведал о том, как возвеличил Господь милость свою на нем. И милостыню большую монастырю дал, напомнил великодержавный старцу, что обещал, и хотел быстрее в дело воплотить: пречистой Богоматери монастырь во имя ее устроить там, где найдется место, подходящее для строительства.

Старец Сергий пошел, поискал место угодное на реке, называемой Дубенка. И пожеланием великого князя на том месте святой Сергий церковь поставил во имя пречистой Богоматери, во имя Успения Владычицы нашей Богородицы. Через некоторое время при помощи великодержавного стал монастырь прекрасен, богат. Вручил же святой игуменство одному из учеников своих, по имени Савва, мужу весьма добродетельному.

В то время великодержавный князь великий Дмитрий умолил святого старца Сергия, чтобы в Коломне, на родине его, в Голутвине, пришел благословить место для монастыря во имя святого Богоявления, и сам место благословил и церковь воздвигнул. Преподобный, имея обычай всегда пешком ходить, послушал великого князя веры его ради, пришел в Коломну, и благословил место, которое великодержавный возлюбил; и церковь воздвигнул во имя святого Богоявления.

Умолил Дмитрий Сергия, чтобы дал одного из своих учеников на строительство монастыря, и дал он ему одного из учеников своих. Григория-священноинока, мужа благоговейного и многих добродетелей исполненного. И вскоре большое братство собралось, и составилось общежитие; божиею благодатью монастырь честной и великим князем, и всеми возлюблен и доныне исполнен всяческих благ.

Блаженный митрополит Алексей на старости, почувствовав себя изнемогающим и к концу приближающимся, призвал святого Сергия, и тот пришел, и побеседовали они, и повелел митрополит вынести крест, с парамандом, золотом и драгоценными камнями украшенный, и подарил святому. Он же со смирением поклонился, сказал: «Прости меня, владыко, ибо от юности не был златоносец, в старости же тем более хочу в нищете пребывать». Архиерей же ему сказал: «Знаю, возлюбленный, как это исполняешь ты, но сотвори послушание и прими от нас данное тебе благословение».

И возложив своими руками на святого, как некое обручение, и сказал святому: «Знаешь ли преподобный, для чего призывал тебя, что хочу для тебя сотворить?» Святой отвечал: «Как я могу, господин, знать?» Он же сказал ему: «Содержал я Богом врученную мне Русскую митрополию, как Бог хотел. Ныне же вижу себя к концу приближающимся, только не знаю дня кончины моей. Желаю же при жизни своей обрести мужа, могущего после меня пасти стадо христово. Но во всех сомневаюсь. Тебя одного избрал, ибо достоин ты нести слово истинное: ибо знаю, что от великодержавных господ и до последних все тебя требуют. И сначала епископским саном наделен будешь, а после смерти моей престол примешь».

Святой, услышав это, очень оскорбился, как будто за большую напраслину посчитал для себя это, и архиерею ответил: «Прости меня, владыко, ибо выше моей веры то, что ты говоришь. И этого во мне не найдешь никогда. Кто я такой – грешный и худший из всех человек?»

Архиерей много слов говорил старцу из божественных писаний, желая склонить его исполнить волю свою. Но смиренный Сергий не согласился и сказал: «Владыко святой! Если не хочешь отогнать мою нищету от того, чтобы слушал святые слова твои, более не говори и никому другому не вели, так как никто этого во мне найти не может».

И так увидел архиерей, что святой непреклонен, и не стал ему больше об этом говорить, убоявшись, что он опечалится, отойдет во внутреннюю пустыню, и тогда такого светильника лишатся, и, утешив его словами духовными, отпустил его в монастырь. <...>

Как-то блаженный отец молился в обычном своем правиле пред образом матери Господа нашего Иисуса Христа и, часто взирая на икону, говорил: «Пречистая мать Христа моего, печальница и заступница, крепкая помощница роду человеческому! Будь нам, недостойным, заступницей, постоянно молясь к сыну своему и Богу нашему, чтобы призрел святое место это, вверенное тебе в похвалу и честь святому имени во веки».

Когда же он помолился и пропел благородный канон Пречистой, называемый акафистом, свершив церковное правило, сел немного отдохнуть и сказал Михею: «Чадо! Бди и бодрствуй, ибо посещение чудное будет нам сейчас». И когда он это говорил, тотчас же голос послышался: «Пречистая грядет!»

Святой, услышав, быстро вышел из кельи в придел, и свет великий осенил его ярко, сильнее солнца сияющий, и тотчас видит Пречистую с двумя апостолами, ^: Петром и Иоанном, в неизреченной светлости сияющих. И как увидел святой, пал ниц, не в силах терпеть нестерпимую эту зарю. Пречистая же своими руками прикоснулась к святому, сказав: «Не бойся, избранник мой. Пришла посетить тебя; услышана была молитва твоя об учениках твоих, когда о них молился, и об обители твоей. Не печалься о прочем, ибо отныне всем будет изобиловать обитель и не только при жизни твоей, но и после твоего отхождения к Господу неотступна буду от обители твоей, потребное подавая щедро». И, сказав так, стала невидима. Святой же в исступлении ума страхом и трепетом великим был одержим, и, придя в себя помалу, нашел ученика своего лежащим от страха, как мертвого, и поднял его.

Он начал кидаться в ноги старцу, говоря: «Скажи мне, отче, Господа ради, что это за чудное видение было? Едва дух мой не разлучился с плотью из-за великолепного видения».

Святой же радовался душою, в то время как и лик его сиял радостью, и ничего не мог ответить, только это: «Потерпи, дитя, ибо и во мне дух мой трепещет от чудного видения». Они стояли и дивились. Вскоре сказал ученику своему: «Дитя, призови ко мне Исаака и Симона». И когда они пришли, рассказал им все подряд, как видел пречистую с апостолами и какое обещание изрекла чудесная святому. Услышав это, радости неизреченной исполнились они, и вместе отпели молебен Богоматери, и прославили Бога. Пребывал святой всю ночь без сна, думая о неизреченном видении. <...>

Когда служил блаженный божественную литургию, помянул ученика своего, еклисиарха Симона, о котором святой старец говорил, что ведет он жизнь совершенную. И этот Симон узрел чудное видение: когда служил святой, увидел он огонь, горящий на жертвеннике, осеняя алтарь и святые трапезы окружая. И когда святой хотел причаститься, тогда божественный огонь засиял, как некая плащаница, и вошел в святой потир. И так преподобный причастился. Симон же, т увидев это, ужаса и трепета преисполнился и изумился. Святой же, отойдя от жертвенника, понял, что Симон видение чудное наблюдал, призвал его и сказал: «Чадо, почему устрашился дух твой?» И сказал: «Господи, видел чудное видение – благодать Святого Духа, общающегося с тобой». Святой же запретил ему, сказав: «Никому не говори, что ты видел, пока Господь не сотворит мне отхождение от жития сего». И общую хвалу воздали Господу.

Жил свято годы в добром воздержании, труде и неисповедимые, несказанные чудеса показал, и в старость глубокую пришел, нимало от божественных пений или служений не отходя. И чем больше старался возрастом, тем больше укреплялся, и рос усердием, и божественные подвиги мужественно совершал, будто и не побеждаем был старостью, но ноги его ото дня все больше деревенели, ибо приближался он к кончине. За шесть месяцев до кончины он понял, что преставится, призвал монахов и вручил старейшинство своему ученику, по имени Никон, бывшему в добродетели совершенному и во всем следующему своему учителю, телом молодому, умом же весьма сединами убеленному, что впоследствии проявил, чудеса показав. Ему Сергий и напутственное слово сказал: велел пасти стадо христоименитое внимательно и справедливо, ибо слово хотел сказать не о себе, а о многих. И так великий подвижник, верою благочестивейший – неусыпаемое обуздание, непресыхающий источник, желанное имя, – начал безмолвствовать и в сентябре месяце в телесный недуг впал. И, видя, что настало время отойти к Богу и естеству отдать долг, дух же желанному Иисусу предать, новоизбранное стадо, и беседу простер подобающую, и, пользе поучив, сказал, что непрестанно в православии надо пребывать, единомыслие дружеское хранить завещал, иметь чистоту душевную, и любовь нелицемерную, от злых и от скверных похотей отлучиться, пищу и питье иметь смиренное, больше всего смирением украшаться, страннолюбия не забывать, от супротивословия удаляться, жизни земной чести и славы не возносить, но вместо этого от Бога мздовоздаяния ожидать, небесных благ вечного наслаждения. И прочего много наказал, сказав: «Як Богу, зовущему меня, отхожу от вас. Предаю вас всемогущему господу и его пречистой Богоматери, да будет вам прибежище и защита от сетей вражьих и оскорблений их». И в самый конец, когда хотел от телесного союза отрешиться, владычного тела и крови причастился – а ученик руками его немощные члены поддерживал, – поднял к небу руки, молитву сотворил, чистую и священную свою душу с молитвою Господу предал в лето 1391 месяца сентября 25-го. Жил же преподобный 78 лет.

Излилось тогда благоухание великое и неизреченное от тела святого. Монахи же с плачем и рыданием сокрушались и на одре честное и трудолюбивое тело положили, псалмопением и надгробным пением его провожая. Ученики слез источники пролили, кормчего лишившись, с учителем и отцом разлучения не вынося, плакали, желая умереть вместе с ним. Лицо святого светилось, как снег, а не как обычно у мертвого, но как у живого или у ангела божия, показывая душевную его чистоту и мздовоздания от Бога трудам его. Положили честное его тело в обители, им же созданной. И после кончины чудеса произошли: и расслабленных членов укрепление, и от лукавого духа людям освобождение, и слепых прозрение, горбатых выпрямление, как только они к раке приближались. Хоть и не хотел святой при жизни славы, но крепкая сила божия его прославила, перед ним летели ангелы, когда он преставился, провожая его к небесам, двери открывая ему райские и в желанное блаженство вводя, в покои праведные, где свет ангельский и всесвятской Троицы озарение принял, как и подобает постнику. Таково было течение жизни святого, таково дарование, таково чудотворение – и не только при жизни, но и при смерти, что и невозможно описать.

Сравним его с теми, кто древле просиял добродетелями жития и мудростью, и увидим, что воистину ни в чем он не уступал им, тем божественным мужам: после Великого Моисея и вслед за ним Иисуса собороводцем он был, и пастырем для многих людей, и воистину стяжал незлобие Иакова и страннолюбив Авраама, будучи законоположником новым, и наследником царствия небесного, и истинным правителем всей своей пастве. Не преисполнил ли он пустынь свою благопопечением многих? Если рассудителен был великий Савва, общему житию правитель, то сей не стяжал ли после него доброе рассуждение о себе, многие монастыри – общежитие проходящих – воздвигая? Не обладал ли! он дарованием чудотворца, как и тот, прежде него прославленный, и не прославил ли его Бог, не сделал его именитым на всей земле?

Восхваляем мы его не как похвалы требующего, но так, как он о нас молится, во всем подобен страстотерпцу Христу. Но не будем слишком многоречивы. Ибо кто сможет по достоинству святого прославить?

(Перевод В.А. Грихина)

---------------------

В XIV-XV веках заканчивается эпоха Средневековья, уступая место эпохе Возрождения. Переходное время между двумя эпохами называется Предвозрождением. Этот переход охватывает все сферы жизни, в особенности культуру и литературу. Для этого времени характерно особое внимание к внутренней жизни человека, его чувствам. В древнерусской литературе формируется новый стиль – эмоционально-экспрессивный, позволяющий с большой полнотой показать человеческие эмоции. Авторы житийной литературы начали прибегать к этому стилю, чтобы использовать его возможности для передачи своего восхищения перед подвигами святых, для более глубокого изображения переживаний, чувств героев. Вот, например, как Епифаний Премудрый выражает свое личной отношение к старцу Сергию в начале «Жития…»:

«Удивляюсь, прошло столько лет, и житие его не написано; очень сожалел я, как о таком старце, пречудном и предобром, умершем 26 лет назад, никто не решился написать, ни дальние, ни ближние, ни большие, ни меньшие: большие не желали, а меньшие не смели».

Для придания выразительности повествованию Епифаний Премудрый использует прием плетения словес. Этот прием заключается в том, что автор прибегает к большому количеству эпитетов, метафор, синонимов, длинному ряду однокоренных слов и тем самым создает яркий, украшенный, эмоциональный язык жития. Вот пример из вступления к «Житию…»:

«Но точно разузнав, услышав и увидев, что никто и нигде не говорил и не писал о старце, я, когда про это вспомню и услышу, то думаю и размышляю: такое тихое, дивное и добродетельное житие его остается не написанным так много лет, то размышляя, недоумеваю, печалюсь, не разумею и загораюсь желанием писать».

Следуя канону житийной литературы, Епифаний Премудрый повествует о наиболее важных эпизодах жизни и подвигах Сергия. Основными структурными элементами жития были вступление, рассказ о благочестивых родителях героя, предзнаменование его святости, уединение героя и изучение святого писания, уход в «пустынь» или в монастырь, борьба с бесом, основание своего монастыря, приход в монастырь братии, предсказание собственной кончины, благочестивая смерть, посмертные чудеса и заключительная похвала. Все эти элементы содержания жития отразились в повествовании о преподобном Сергии.

Произведение Епифания Премудрого посвящено основателю Троице-Сергиева монастыря. Житие построено таким образом, что оно отражает дух Святой Троицы: его структура, построение фразы, словесные повторы пронизаны числом «три». И отдельные эпизоды жизни святого также состоят из трех частей. Так, провозглашение святости ребенка в утробе матери звучит троекратно. Этот прием тринитарной организации произведения применялся в дальнейшем в русской литературе, к примеру, в поэме М.Ю. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова».

«Житие Сергий Радонежского» Епифания Премудрого является важнейшим памятником древнерусской литературы. В нем писатель-агиограф описал жизнь святого Сергия, изобразил процесс формирования монашества Северной Руси, отразил историческую эпоху XIV века в русской жизни и борьбу народа против монголо-татарского владычества. «Житие Сергия Радонежского» представляет собой размышление о Святой Троице, подобно тому как это выразилось в живописи великого современника Епифания Премудрого – Андрея Рублева.

Соне: сюда репродукцию иконы Рублева «Святая Троица»

АНДРЕЙ РУБЛЕВ (ок. 1360-1370-1427 или 1430), святой, иконописец и живописец, монах Троице-Сергиева и Спасо-Андроникова монастырей.

Согласны ли?

«В тяжелые времена крови, насилия, свирепости, предательств, подлости неземной облик Сергия утоляет и поддерживает. Не оставив по себе писаний, Сергий будто бы ничему не учит. Но он учит именно всем обликом своим: одним он утешение и освежение, другим — немой укор. Безмолвно Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере». Б. Зайцев

Древнерусская литература, по удачному выражению академика Д.С. Лихачева, долгие годы занимавшегося изучением культуры Древней Руси, была литературой «одной темы и одного сюжета. Этот сюжет – мировая история, и эта тема – смысл человеческой жизни».

Вспомнив житие Преподобного Сергия, ответьте, какой эпизод жизни Преподобного можно считать началом его духовного пути?

Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 437; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

12 3 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!