СЕБАСТЬЯН И ТАННЕР ВСТРЕЧАЮТСЯ 11 страница
В подобной (постпоцелуйной) ситуации с девушками — в Прово у меня был всего один такой опыт — возвращаясь в город, мы держались бы за руки, а я старался бы вернуть контроль над собственным телом. Даже не сомневаюсь, что в ситуации с парнями было бы то же самое. Но только не с мормонами, которые — а наше молчание и отсутствие прикосновений означает, что мы поняли это одновременно, — окажутся предметом пересудов и молитв, если будут замечены возвращающимися с прогулки в горах, держась за руки с другим парнем.
И все же… несмотря на перечисленное, я надеюсь, что наше молчание не плохой знак. Время от времени Себастьян смотрит на меня и улыбается, от чего я начинаю светиться изнутри. Но потом вспоминаю его непринужденную улыбку (несмотря на стресс), когда его мама вышла из комнаты, его расслабленную улыбку, когда с ним заговаривают девушки в школе (а ему нравятся лишь парни), и беззаботную улыбку на фото у него дома (а он в тот момент скрывал свой самый большой секрет), — и все это ощущается ножевой раной, ведь я могу сколько угодно гадать, настоящая сейчас улыбка Себастьяна или фальшивая.
— Ты в порядке? — мой голос слегка дрожит от волнения.
Себастьян улыбается, но немного нерешительно.
— Ага.
Я боюсь того, что произойдет пять минут спустя: когда мы дойдем до его дома. Если существует какой-нибудь способ посадить Себастьяна в машину и ехать, пока не кончится бензин, после чего провести ночь в разговорах о том, что случилось, и помочь ему осмыслить это и принять, я готов им воспользоваться. Ведь догадываюсь, что Себастьян сделает (и это будет чуть более драматичная версия того, что сделал я, когда в первый раз поцеловал парня): он пойдет к себе в комнату и убедит себя, что причина случившегося — простое любопытство, не более.
|
|
— Чем ты занят в эти выходные?
Себастьян глубоко вздыхает, словно для ответа на вопрос ему сначала нужно прийти в себя.
— Завтра у меня футбольный матч, а потом мы с Лиззи едем в Орем помочь одной семье с переездом.
Ах да, служение. Да еще и в Ореме. М-да. Дома там красивые, но — если такое вообще возможно, — в этом городишке еще тише, чем в Прово.
— И куда собрались бедолаги?
Себастьян озадаченно смотрит на меня.
— Они переехали туда из Прово.
— Ты говорил, что никто бы не захотел переехать в Орем откуда бы то ни было.
Себастьян смеется, а я пьянею от одного вида его улыбки и возникающих от нее тонких морщинок у глаз.
— Нет. Я всего лишь хотел сказать… — немного подумав, Себастьян смеется снова. — Ну ладно, да. Не думаю, что кто-нибудь переехал бы в Орем откуда бы то ни было. Кроме Прово.
— Эй, Себастьян!
От моей интонации его щеки вспыхивают, а улыбка непостижимым образом становится застенчивой и соблазнительной одновременно.
|
|
— Что?
— Ты нормально относишься к тому, что между нами произошло?
Он бледнеет, но отвечает с готовностью — что чересчур, на мой вкус.
— Да. Совершенно.
— Уверен?
На место застенчивости и соблазна приходит такое великодушие, что мне начинает казаться, будто мы обсуждаем, нравится ли ему пережаренное мясо, приготовленное моей мамой.
— Конечно.
Подчиняясь какой-то инстинктивной необходимости, я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но Себастьян уворачивается и в панике смотрит по сторонам.
— Мы… Я… Нет. Мы не можем, — его слова срываются с языка будто неуклюжие удары топора по дереву.
— Прости.
— Только не вблизи к городу.
Очевидно, я не очень хорошо умею прятать свои эмоции, потому что, поморщившись, Себастьян шепчет:
— Я не пытаюсь морочить тебе голову. Просто такова реальность. Я не могу… говорить об этом… Только не здесь.
***
Весь вечер я избегаю общества мамы, пока та взглядом дает мне понять, что хочет поговорить, и отправляюсь в свою комнату, сославшись на необходимость исправить косяки в домашнем задании, — это чистая правда, но поскольку сейчас вечер пятницы, одурачить мне никого не удается. Мне звонит Отем. Звонит Мэнни. А потом и Эрик. Все куда-то собираются и что-то планируют, но это всего лишь ничегонеделание, которым мы занимались годы напролет. Выпить низкоалгокольного пива или рутбира и наблюдать, как один за другим народ уходит пообжиматься по темным углам, не кажется мне сегодня привлекательной затеей.
|
|
Мне просто хочется побыть одному — но не для того, чтобы отсматривать в Инстаграме аккаунты горячих моделей-парней. Я хочу воспроизвести в голове нашу с Себастьяном прогулку — снова и снова. Все, кроме ее конца.
Просто такова реальность.
Только не здесь.
Я мог нырнуть с головой в эту угнетающую истину, но вдруг Себастьян присылает мне эмодзи с изображением горы со снежной вершиной, и это словно брызги керосина на тлеющую свечу у меня в груди.
Я вышагиваю по комнате вперед-назад и с широкой улыбкой смотрю на экран телефона.
Гора. Наша прогулка. Наверное, сейчас Себастьян у себя в комнате тоже думает о ней.
Мои мысли резко меняют свое направление. Возможно, он уже в постели.
Тоненький голосок в моей голове машет оранжевыми флажками, пытаясь вернуть мысли в прежнее русло.
Я сдерживаю порыв прислать Себастьяну радугу, баклажан или высунутый язык и вместо всего этого отсылаю рассвет над горой. Мне в ответ приходит футбольный мяч. Точно, это его планы на выходные. Я отправляю эмодзи с изображением лодки — как напоминание, чем мы можем заняться летом… если он будет рядом.
|
|
Телефон вибрирует в руке.
«Мы обсудим твою книгу?»
«Да, конечно».
Мое сердце несется вскачь. Из-за всех этих тревог, признаний и поцелуев я совсем забыл, что Себастьян читал мои главы и знает, что они про него. Как забыл и о том — хотя он явно нет, — что в итоге мне придется эту книгу сдать.
«Я все исправлю».
«Изменю так, что не будет понятно».
«Мы можем поговорить об этом при встрече, если ты не против».
Я морщусь и шлепаю себя по лбу. Осторожней, Таннер!
«Конечно».
Его сообщение после этого немногословное:
«Спокойной ночи, Таннер».
Я отвечаю тем же.
И вспоминаю, что Себастьян сегодня мне сказал. «Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно».
***
— У меня уже примерно пятнадцать тысяч слов, — заявляет Отем в понедельник после обеда вместо приветствия. Она сидит на своем месте в классе, где всегда проходят занятия Семинара, и выжидающе на меня смотрит.
Я задумчиво почесываю подбородок.
— А у меня семьдесят стикеров с заметками.
Это неправда. У меня там глава на главе. Несмотря на данное Себастьяну обещание, я продолжаю писать, потому что слова каждый вечер так и просятся вырваться на свободу. И я все еще ничего не изменил. Скорее добавил, желая запечатлеть каждую проведенную с ним секунду.
— Таннер, — говорит Отем тоном строгой училки. — Тебе стоит думать о книге с точки зрения количества слов.
— Я ни о чем не могу думать с точки зрения количества слов.
— Надо же, какой сюрприз, — саркастически замечает она. — В книге должно быть от шестидесяти до девяноста тысяч слов. А ты пишешь на стикерах?
— Может, я пишу детскую книгу.
Посмотрев вниз, Отем приподнимает брови. Проследив за ее взглядом, я тоже смотрю вниз перед собой. Из блокнота выглядывает краешек стикера, на котором виднеются слова:
ПРОВЕСТИ ЯЗЫКОМ ПО ЕГО ШЕЕ.
— Нет, это не детская книга, — уверяю я и запихиваю стикер обратно.
Отем ухмыляется.
— Рада слышать.
— А сколько примерно слов на одной странице?
Она испускает страдальческий вздох, который, судя по всему, не наигранный. Сам себя я бы тоже уже взбесил.
— Примерно двести пятьдесят, если двенадцатым шрифтом с двойным межстрочным интервалом.
Быстро прикидываю в уме.
— То есть ты написала шестьдесят страниц?
Я написал больше сотни.
— Таннер, — на этот раз Одди произносит мое имя с еще большим нажимом. — Срок сдачи книги в мае. А уже заканчивается февраль.
— Знаю. И я справлюсь. Честно, — хочется, чтобы Отем мне верила. Но совсем не хочется, чтобы она попросила дать ей посмотреть. Было унизительно даже Себастьяну показывать фейковые главы. И если он беспокоится из-за узнаваемых «Колина», «Эвана» и «Иэна», то представьте, что будет, если прочитает кусок, который я написал в субботу, где Таннер в горах целуется с Себастьяном.
— Где ты был в пятницу? — спрашивает Одди, рассеянно тыча карандашом в образовавшуюся от подобных действий сотен других учеников выемку на поверхности стола.
— Дома.
Мой ответ привлекает ее внимание.
— Почему?
— Устал.
— И ты был один?
Я невозмутимо смотрю на нее.
— Ага.
— В пятницу днем я видела, как вы с Себастьяном ходили гулять в горы.
Мое сердце словно вырывается из груди и без оглядки уносится куда-то по коридору. До сих пор мне даже в голову не приходило, что нас могут увидеть или что вообще кто-то обратит внимание. Но Отем интересно практически все, чем я занимаюсь. И она видела, как мы шли на прогулку — которая закончилась тем, что мы целовались, как подростки (собственно, мы и есть подростки).
— Ну да, решили прогуляться.
Она широко улыбается, словно соглашаясь, что естественно, это всего лишь прогулка. Но мне почудилось, или она что-то подозревает?
Может быть, я не настолько невозмутимый, каким бы хотел казаться.
— Одди, — шепотом говорю я, но тут в класс входят Себастьян и мистер Фудзита. Все мое тело охватывает пламенем. Надеюсь, никто этого не замечает. Отем смотрит прямо перед собой, а Себастьян, встретившись со мной взглядом, тут же его отводит. И краснеет.
— Одди, — повторяю я и дергаю ее за рукав. — Одолжишь карандаш?
Кажется, она услышала панику в моем голосе, потому что когда поворачивается, выражение ее лица смягчается.
— Конечно, — когда она протягивает мне карандаш, мы оба понимаем, что я уже держу в руке ручку.
— Мне не важно, что ты думаешь — о чем бы ни были твои мысли, — но для него это важно, — шепчу я и делаю вид, будто попросил карандаш, чтобы иметь возможность наклониться к ней.
Одди делает смешное озадаченное лицо.
— О чем я думаю?
Тиски вокруг моего сердца разжимаются.
Когда я смотрю вперед, Себастьян тут же отводит от нас взгляд. Мы не виделись с ним шесть дней, и мне хотелось, чтобы наше первое общение после этого перерыва прошло бы в атмосфере общей захватывающей дух тайны, а не сплошной неловкости. Получается, он видел, как мы с Отем склонились друг к другу и разговаривали, а потом посмотрели на него. Он беспокоится, что я о чем-то рассказал Отем? Или что она читала мою книгу — ее реальную версию? Я еле заметно качаю головой, чтобы Себастьян понял, что все хорошо, но он на меня уже не смотрит.
И не смотрит до конца занятия. Когда мы разделяемся на группы, он основную часть времени проводит с Маккеной и Джули, ахающих и охающих от него. Потом к нам подходит Фудзита и немного рассказывает о развитии персонажа и о нити повествования, а Себастьян уходит в дальний угол аудитории и какое-то время читает отрывки из книги Эшера.
После прозвеневшего звонка он просто разворачивается и уходит. К тому моменту, когда мне удается запихнуть все свои вещи в рюкзак и выйти в коридор, все, что я вижу, — это спину Себастьяна, толкающего дверь наружу и выходящего на залитый солнцем двор.
Во время ланча я без конца хожу взад-вперед, пытаясь сообразить, какое сообщение ему отправить, чтобы дать понять (и при этом не выдать нас обоих): беспокоиться не о чем.
— Ты ведешь себя как чокнутый, — раскладывая на столе овощи и хумус, говорит Отем. — Сядь.
Плюхнувшись рядом, чтобы ее отвлечь, я краду у нее морковку, которую съедаю в два укуса. Но беспокойство по поводу Себастьяна резиновым шнуром плотно стягивает грудь. Что, если он действительно расстроился из-за моей книги? Могу ли я начать ее по-новой?
Да.
Я могу. И должен.
Моя нога начинает дергаться от нового приступа паники.
Кажется, Отем ничего не замечает.
— Тебе нужно пригласить Сашу на выпускной.
— Опять этот выпускной, — сунув кончик большого пальца в рот, я покусываю ноготь. — Не уверен, что хочу пойти.
— Что? Ты должен пойти.
— Но я не хочу.
Одди пинает меня.
— Кстати… Меня пригласил Эрик.
Повернувшись, я таращусь на нее.
— Что-что? И почему я ничего об этом не знал?
— Понятия не имею. Я написала про это в Инстаграме.
— То есть теперь мы вот как обмениваемся новостями? Через посты в соцсетях? — я достаю телефон. И правда, у нее в ленте фотография ее гаража, обклеенного стикерами в форме слова «Выпускной?».
Невероятно креативно, Эрик.
— Пригласи Сашу. И мы пойдем все вместе.
Мое дыхание застревает в горле. Я беру ее за руку.
— Я не могу, Одди.
Она пытается скрыть расстройство. От этого я чувствую себя и хорошо, и ужасно.
Ну, то есть, Себастьян совершенно точно не пошел бы со мной. Но сейчас мое сердце принадлежит ему, и до тех пор, пока он не решит, что с ним делать, забрать его назад я не могу.
Отем смотрит на меня, и несколько следующих секунд мы странным образом синхронно дышим.
Высвободив руку, я хватаю еще одну морковку — на этот раз без чувства вины.
— Спасибо.
Отем встает, оставляет мне доесть ее ланч и целует меня в макушку.
— Мне нужно успеть пересечься с миссис Поло до шестого урока. Пиши, если что.
Кивнув, я наблюдаю, как Одди исчезает в здании, а потом беру свой телефон. После нескольких вариантов останавливаюсь на этом:
«Как прошли выходные?»
Себастьян тут же начинает что-то писать в ответ. Кровь по моим жилам несется со слишком большой скоростью.
Точки на экране то появляются, то исчезают, и я уже ожидаю целую диссертацию про футбол и переезды из Прово в Орем, но через пять минут получаю лишь:
«Хорошо! :(»
Он подшучивает, что ли?
Я смотрю на экран. Стук моего сердца уже не просто отдается в горле — оно словно пульсирует в каждом органе, заполняя все пустоты тела. Если закрою глаза, я его услышу.
И я никак не могу придумать, что ответить.
Так что отсылаю эмодзи с поднятым вверх большим пальцем и убираю телефон в сторону.
Съев еще четыре морковки, решаю проверить входящие.
Себастьян прислал гору, а спустя несколько минут еще два сообщения:
«В эти выходные из Солт-Лейк-Сити к нам приезжают мои дедушка с бабушкой.Мама сказала пригласить тебя на ужин. Наверное, для тебя это звучит ужасно, но они милые».
«И я бы хотел, чтобы ты пришел».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мне кажется, в приглашении Себастьяна скрыт какой-то секретный код. Возможно, так он напоминает мне о необходимости нам обоим быть осторожными. Или же это его единственный способ выразить свою тревогу из-за моей книги, ведь потенциально она может ему устроить аутинг. Потому что, ну, серьезно, ничто более ярко не могло продемонстрировать мне разницу между нашими жизнями, чем мой приход к Себастьяну домой; даже он сам заметил, как завороженно я таращился по сторонам.
Плюс ко всему это наше приключение в горах… Мы целовались, и это был не случайный чмок, а поцелуи с языком, прикосновениями и далеко идущими намерениями. Я даже вспоминать о них не могу без ощущения жара по всему телу, как от горячей ванны. Пока мы шли назад по тропе, Себастьян не мог на меня посмотреть, чтобы не покраснеть при этом. В какое же безумие превратится ужин?
Что он творит?
Я стою в комнате и придирчиво разглядываю себя в зеркало. Одежда новая и хотя бы подходит по размеру — за последние несколько лет я вырос так сильно, что почти все стало коротковато: и рукава, и штанины брюк. Я перемерил семь вариантов одежды, а поскольку недавно сделал новую стрижку, выгляжу вроде бы неплохо. Меня беспокоит, что в рубашке «Квиксильвер» с коротким рукавом я кажусь чересчур небрежным. С другой стороны, в рубашке с длинным рукавом и галстуке я выглядел бы слишком самоуверенно, будто пришел на свидание или на знакомство с родителями своей половинки.
Что, конечно же, не соответствует действительности. По крайней мере, я так не думаю…
— Так что, вы как бы… теперь встречаетесь?
Прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, Хейли окидывает меня оценивающим взглядом.
Я снова смотрю в зеркало.
— Черт его знает.
Неодобрительно поцокав языком, сестра идет к кровати и неуклюже плюхается на нее.
— Твоя манера выражаться им не понравится.
Я снова тихо чертыхаюсь, потому что, блин, она права. Мне следует следить за своим языком.
— Ты не знаешь, вместе вы или нет, но идешь на ужин с его семьей? Странно.
— Откуда ты про это знаешь?
— Если это должно было остаться в тайне, тебе не стоило так громко обсуждать это с мамой и папой посреди дома.
— Это не совсем тайна, но…
Но все-таки тайна.
Хейли кивает. Ей явно не требуется мое пояснение, и видеть ее не сконцентрированной на самой себе приятно. Когда мы решили сюда переехать, родители посадили сестру на стул и ясно дали понять, что ее осмотрительность крайне важна. Даже я заметил панику мамы, когда она говорила Хейли, что если та (например, от злости) кому-нибудь обо мне расскажет, то последствия будут катастрофическими. Потому что люди не настолько понимающие и принимающие, как мы. Особенно в Прово.
Наклонившись поднять разбросанные вещи, я вспоминаю, что Хейли учится вместе с Лиззи.
— Сегодня я увижусь с Лиззи. Передам ей от тебя привет.
Хейли морщит нос.
Со смехом я раскладываю футболки обратно по ящикам и вешаю в шкаф все остальное.
— Ты удивишься, но они все такие.
Застонав, она перекатывается на спину.
— Она постоянно улыбается и здоровается со всеми подряд.
— Какой кошмар.
— Как кого-то может радовать быть мормоном? — в словах Хейли я сейчас впервые слышу всю нашу предвзятость. — Я бы сама себя за такое поколотила.
Я мало общался с Лиззи, но чувствую острую потребность встать на ее защиту.
— Ты говоришь как необразованная тупица.
Увидев лежащий на ночном столике заряжающийся телефон, она берет его и вводит пароль.
— Спорим, ее радость поутихла бы, узнай она, что ты хочешь залезть в штаны к ее брату?
— Заткнись, Хейли.
— А что? Думаешь, они все равно пригласили бы тебя на ужин, если бы узнали? Для них ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.
— Вообще-то, в ад они не верят, — протянув руку за телефоном, говорю я. — Так что не говори ерунду.
— Это тебя Себастьян уже учит мормонизму?
— Это мама говорила. Я просто пытаюсь узнать его получше, а значит, мне надо понимать, во что он верит.
Но Хейли умеет смотреть сквозь мое лицемерие.
— Да-да, о чем и речь. Он уже говорил тебе, что мормоны, конечно же, вот-вот одобрят гей-браки? Или что готовы признать конверсионную терапию ужасной ошибкой? — с сарказмом интересуется она. — Никаким чудесным образом Себастьян не поймет, что ты нравишься ему больше Бога, Иисуса или Джозефа Смита. Все это плохая идея.
Дата добавления: 2018-10-27; просмотров: 148; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!