Пьянство – добровольно накликаемый бес

⇐ ПредыдущаяСтр 234 из 248Следующая ⇒

2. Пьянство – это добровольно накликаемый бес, чрез сластолюбие вторгающийся в душу, пьянство – матерь порока, противление добродетели, делает мужественного робким, целомудренного похотливым, не знает правды, отнимает благоразумие. Как вода враждебна огню, так неумеренность в вине угашает рассудок [1678] Поэтому медлил я несколько говорить против пьянства; не потому, что это зло мало и может быть оставлено без внимания, но потому, что никакой пользы не принесло бы слово. Если пьяный не владеет умом и омрачен, то делающий ему выговор напрасно тратит слова для неслушающего. Поэтому кому же стал бы я говорить, если имеющий нужду в увещании не слышит того, что говорят, а целомудренный и трезвый чист от этой страсти и ему не нужна помощь слова? Какое же средство употребить мне в настоящем случае, если и слово бесполезно, и молчание неприлично? Оставить ли без попечений? Но нерадение опасно. Или сказать нечто против упивающихся? Но буду оглашать мертвый слух. Разве как в заразительных болезнях врачи тел предохранительными пособиями приводят в безопасность здоровых, а к одержимым недугом и рук не прикладывают, так и вам вполовину будет полезно слово, послужив охранением для незараженных, а не освобождением и исцелением от недуга для одержимых им.

3. Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разума, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому лишивший себя смысла опьянением приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс. 48:13). А я сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее скотов, потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связана опьянением и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час стремятся к нечистым и срамным объятиям. И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какая скотина так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут как к знакомым. Часто прыгают через тень, как через ручей или ров. А слух у них наполнен звуками и шумом как бы бушующего моря. Им представляется, что земля подымается вверх и горы идут кругом. Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки. У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти, а бодрствование бесчувственнее самого сна; потому что жизнь их есть сновидение; у кого нет одежды, кому нечего есть завтрашний день, в опьянении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца их кипящее в них вино. Другие бывают приведены в противоположные сим страсти: впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, слезливы, боятся всякого шума, от всего приходят в ужас. Одно и то же вино, по различным сложениям тела, производит в душах различные страсти. У кого, приводя кровь в волнение, проявится краской [1679] на поверхности тела, тех делает светлыми, приятными и радостными; а у кого своею тяжестию подавит сложение, сжимая и сгущая их кровь, тех приводит в противоположное расположение. Нужно ли еще говорить о множестве других страстей, о своенравии, о раздражительности, о склонности на все жаловаться, о переменчивости души, о криках и смятениях, об удобоприемлемости всякого обмана, о неспособности удержаться от гнева?

4. Невоздержность в удовольствиях из вина льется, как из источника, и вместе с упояющим питием вторгается недуг похотливости, от которого наглость упившихся превосходит всякое неистовое стремление скотов к другому полу. Бессловесные знают пределы естества, а упившиеся ищут в мужском поле женского и в женском – мужского. Нелегко изобразить и словом, сколько зол происходит от пьянства. Вредоносность заразы действует на людей не во мгновение времени, но по мере того, как воздух постепенно вносит в тело происходящую от него порчу; но вред от вина вторгается сразу. Ибо таким образом погубив душу свою и как бы испестривши себя всякою нечистотою, упившиеся расстраивают и самое телесное сложение. Они не только чахнут и тают от излишка удовольствий, которые разжигают к похотливости, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них поблекшие, лицо бледное, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как у детей, отделение излишеств производится само собою, вытекая, как из мертвого. Они жалки среди своих наслаждений и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собой, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином. Поэтому как корабли, застигнутые бурею, когда начинают заливаться водой, по необходимости облегчают, сбрасывая с них груз, так и для упившихся необходимо облегчение от обременяющего их. Но изрыгая и изблевывая, едва освобождаются от бремени и в той мере более жалки несчастных пловцов, что пловцы слагают вину на ветры и море, на внешние бедствия, а упившиеся произвольно навлекают на себя бурю опьянения. Жалок одержимый бесом, а упившийся, хотя терпит то же, не достоин сожаления, потому что борется с добровольно накликанным бесом. Упившиеся составляют и пьянственные снадобья, не для того ухищряясь, чтобы не потерпеть какого зла от вина, но для того, чтобы непрестанно быть в упоении. Для них короток день; и ночи, даже зимней, им мало на питье. Нет и конца сему злу. Вино само себя ведет к большему, оно не удовлетворяет потребности, но делает неизбежною потребность другого питья, воспламеняя упившихся и непрестанно возбуждая к большей жажде. Но когда думают, что у них желание пить неутолимо, тогда испытывают противное тому, чего желали. Ибо от непрестанного наслаждения увядают чувства. Как чрезмерный блеск омрачает зрение и как оглушаемые сильным шумом непомерностию поражения бывают доведены до того, что вовсе не слышат, – и упивающиеся, от чрезмерного сластолюбия[1680] сами того не примечая, теряют ощущения удовольствия. Вино для них невкусно и водяно, хотя ничем не разведено; вино молодое представляется на вкус тепловатым, хотя оно весьма прохладно, да и самый снег не может утушить пламени, возжженного внутри их излишеством вина. Кому горе? Кому молва? Кому судове? Кому горести и свары? Кому сокрушения вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине, и не назирающим ли, где пирове бывают (Притч. 23:29–30)? «Горе!» это восклицание оплакивающего. Упивающиеся же достойны плача, потому что пьяницы… Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6:10). А молва – по причине смятения, производимого вином в помыслах. И горести от неприятных последствий этого удовольствия – пить; потому что у них связаны бывают ноги, связаны руки от испарений, какие передает им упоение. Впрочем, и прежде сих недугов, во время самого питья, с ними бывают припадки, свойственные помешанным в уме. Ибо когда мозговые оболочки наполняются чадом, какой поднимает наверх испаряющееся вино, – голова поражается нестерпимыми болями и, не имея сил держаться на плечах прямо, опадает туда и сюда, качаясь на позвонках. А сварами называет беседы во время пиршеств – неумеренные и состоящие в спорах. И сокрушения вотще бывают у пьяниц, которые от опьянения не могут стоять на ногах, ибо, шатаясь, падают всевозможным образом, отчего имеют на теле сокрушения вотще.

5. Но кто скажет это людям, преданным пьянству? Голова у них тяжела от опьянения, они дремлют, зевают, видят как в тумане, чувствуют тошноту. Потому не слушают учителей, которые во многих местах взывают им: не упивайтесь вином, в немже есть блуд (Еф. 5:18); и еще: невинно вино, укоризненно же пьянство (Притч. 20:1); а не слушая их, поэтому собирают плоды пьянства. Тело у них отекает, глаза влажны, уста сухи и горят. Как овраги, пока текут в них весенние потоки, кажутся полными, а по прошествии наводнения остаются сухими, так и уста пьяниц, пока налиты вином, полны и влажны, а едва оно протекло чрез них, оказываются сухими и лишенными влаги; непрестанно же насилуемые и наливаемые вином без меры, теряют и жизненную влажность. Ибо какое человеческое сложение будет так крепко, чтобы противиться всем худым последствиям пьянства? Есть ли какое средство телу, которое непрестанно разгорячается и всегда бывает напитано вином, не сделаться слабым, хилым, истощенным? От сего происходит дрожание и расслабление. Поелику от излишнего употребления вина дыхание прерывается, нервы теряют свою напряженность, то происходит трясение во всем составе тела. Для чего же навлекаешь на себя Каиново проклятие, трясясь и вертясь всю жизнь (Быт. 4:14)? Ибо тело, когда нет у него естественной опоры, по необходимости колеблется и шатается.

6. Долго ли будет это вино? долго ли это пьянство? Есть, наконец, опасность, что из человека сделаешься ты грязью. Так весь ты растворен вином и перегнил с ним от ежедневного опьянения, издавая от себя запах вина, притом перегорелого, подобно сосуду, ни на что уже не годному. Таких людей оплакивает Исаия: горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера: вино бо сожжет я: со гусльми бо… и свирельми вино пиют, на дела же Господня не взирают и дел руку Его не помышляют (Ис. 5:11–12). У евреев в обычае называть сикером всякий напиток, который может произвести опьянение. Итак, людей, которые с наступлением дня назирают, где пирове бывают (Притч. 23:30), заглядывают в места винопродажи и в корчмы, принимают друг друга, чтобы вместе пить, и на заботы о подобных вещах истощают все душевное попечение, пророк оплакивает за то, что они не оставляют себе ни малого времени на размышление о чудесах Божиих. Ибо не дают очам своим досуга воззреть на небо, изучить красоты его, рассмотреть все благоустройство существ, чтобы из стройного их чина уразуметь Создателя. Но едва начинается день, украшают места своих пиршеств испещренными коврами и цветными завесами, выказывают рачительность и тщательность в приготовлении сосудов для пития, расстанавливая сосуды прохлаждающие, чаши и фиалы, как бы напоказ и для зрелища; как будто разнообразие сосудов может утаить от них пресыщение, а обмен и передача чаш доставить достаточное промедление во время питья. Бывают же при этом председатели пира [1681], главные виночерпии и учредители пира: в беспорядке придуман порядок и в неблагочинном деле – устройство, чтобы как мирским властям придают важности оруженосцы, так и пьянство, подобно царице, окружалось служителями и избытком усердия закрывался позор его! Сверх того, венки и цветы, благовонные масти и курения и тысячи придуманных посторонних увеселений доставляют большее развлечение гибнущим. Потом, с продолжением пиршества, и начинаются вызовы, кто больше выпьет, состязания и подвиги между домогающимися чести превзойти друг друга в пьянстве. И законодателем этих подвигов у них диавол, а наградою за победу грех. Ибо кто больше вливает в себя цельного вина, тот получает от других победные венки. Подлинно, слава в студе их (Флп. 3:19). Состязаются друг с другом и сами себе отмщают. Какое слово может следить за гнусностию происходящего? Все исполнено неразумия, все полно смятения! Побежденные упиваются, упиваются и победители, а прислужники смеются; руки отказались служить, уста не принимают, чрево расторгается, но зло не престает. Бедное тело, лишившись естественной силы, расслабело, не выдерживая насилия неумеренности.

7. Жалкое зрелище для очей христианских! Того, кто цветет возрастом, полон телесных сил, отличен в воинских списках, того лежащего переносят домой; он не может стоять прямо и идти на своих ногах. Кто должен быть страшен врагам, тот делается поводом к смеху детям на торжище. Он низложен без меча, убит без врагов. Человек вооруженный, в самом цвете лет стал добычею вина, готов потерпеть от врагов, что им угодно. Пьянство – утрата рассудка, истощение силы, безвременная старость, скорая [1682] смерть. Упившиеся – что иное, как не языческие идолы? Очи имут, и не видят; уши имут, и не слышат (Пс. 113:13–14); руки расслабели, ноги онемели. Кто злоумыслил это? Кто виновник сих зол? Кто растворил нам [1683]этот ад неистовства? Человек! из пиршества сделал ты битву. Выкидываешь юношей, выводимых под руки, как бы раненых с поля сражения, цвет юности умертвив вином. Зовешь к себе как друга на ужин, а выкидываешь от себя замертво, угасив в нем жизнь вином. Когда по мнению других пресыщены вином, тогда начинают пить и пьют подобно скотам, как бы из явившегося вдруг источника, в котором открылось столько же ключей, сколько возлежащих. Ибо в продолжении пиршества входит к ним юноша, мужественный по сложению плеч, еще не пьяный, неся огромный фиал прохлажденного вина. Оттолкнув их виночерпия, становится он на средину и чрез изогнутые трубки поровну делит пирующим опьянение. Вот новая мера неумеренности, чтобы, равномерно друг с другом предаваясь невоздержности, никому не превзойти другого в питье. Ибо, разделив между собою трубки и каждый взяв обращенную к нему, подобно быкам, как бы из какого водоема, не переводя дыхания, пьют, поспешая столько втянуть в гортань, сколько прохлаждающий сосуд дает им сверху чрез серебряные трубки. Склонив взор на бедное свое чрево, вымеряй величину выпиваемого сосуда; его вместимость равняется одному котилу [1684] Смотри не на сосуд, скоро ли его опорожнишь, но на собственное свое чрево, потому что оно давно наполнено. Поэтому горе востающим заутра и сикер гонящим, ждущим вечера (Ис. 5:11) и день проводящим в упоении; потому что нет уже у них времени на дела Господни взирать и о делах рук Его помышлять. Вино бо сожжет я (Ис. 5:11). Жар, производимый вином, сообщаясь плоти, делается пламенем разжженных стрел врага. Вино потопляет рассудок и ум и возбуждает, подобно рою пчел, страсти и сластолюбие. Какая колесница, влачимая молодыми конями, так бесчинно несется, сринув с себя возницу? Всякий корабль, не управляемый кормчим и несомый по волнам, куда случится, не безопаснее ли упившегося?

8. После подобных бед мужчины и женщины, составив вместе общие хоры и предав души винолюбивому демону, язвят друг друга жалами страстей. С обеих сторон смех, срамные песни, любодейные положения тела, возбуждающие к похотливости. Скажи мне: ужели ты смеешься и услаждаешься постыдным наслаждением, когда надлежало бы плакать и стенать о предшествовавшем? Поешь любодейные песни, отринув псалмы и песнопения, которые выучил? Движешь ногами и скачешь, как помешанный, пляшешь непристойно, когда надобно прегибать колена для поклонения? Кого стану оплакивать? дев ли, не вступивших в замужество, или тех, которые уже носят иго супружества? Одни пришли домой, не имея уже девства; другие не возвратились к мужьям целомудренными. Ибо если некоторые избежали греха телесного, то, без сомнения, приняли растление в душу. То же самое должно сказать мне и о мужчинах. Ты худо посмотрел, и на тебя смотрели худо: иже воззрит на жену ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею (Мф. 5:28). Ежели случайные встречи столько опасны для взирающих мимоходом, то каковы нарочитые сходбища, где можно видеть женщин, не имеющих стыда от опьянения, принимающих на себя распутный вид, поющих нежные песни, одно слышание которых может возбудить в невоздержных все неистовство сластолюбия? Что скажут или чем оправдывают себя те, которые на таких зрелищах собирают рой бесчисленных зол? Скажут ли, что не для того смотрели, чтобы возбудить похоть? Итак, по непреложному определению Господню, они подлежат осуждению за любодейство. Как Пятидесятница приимет вас, поругавших так Пасху? В Пятидесятницу было явное и всем видимое сошествие Духа Святого; а ты предварительно соделал себя жилищем сопротивного духа, стал храмом идольским, вместо того чтобы тебе стать храмом Божиим чрез вселение Духа Святого (Рим. 8:11). Ты навлек на себя клятву пророка, который говорит от лица Божия: превращу праздники ваши в жалость (Ам. 8:10). Как будете начальствовать над рабами, когда сами, подобно невольникам, порабощены похотями несмысленными и вреждающими (1 Тим. 6:9)? Как будете вразумлять детей, когда сами ведете жизнь неразумную и бесчинную? Итак, что же? Оставить ли мне вас в таком состоянии? Но боюсь, чтобы бесчинный не сделался еще развратнее и уязвленный от него не был многою скорбию пожерт (2 Кор. 2:7). Ибо сказано: исцеление утолит грехи велики (Еккл. 10:4). Пост да уврачует пьянство; псалом – срамные песни; слезы да будут врачевством смеха. Вместо пляски преклони колена; вместо рукоплесканий ударяй в грудь; а нарядность в одежде да заменит смирение. И паче всего милостыня да искупит тебя от греха (Дан. 4:24). Ибо избавление мужа… свое ему богатство (Притч. 13:8): приими многих несчастных в общение молитвы, да будет тебе отпущено измышление порока. Когда седоша людие ясти и пити. и восташа играти (а игранием их было идолослужение – Исх. 32:6), тогда левиты, вооружаясь на своих братьев, освятили руки свои для священства. Так и вам, боящиеся Бога, которые восскорбели о срамоте предосудительных дел, заповедуем следующее: если увидите раскаивающихся в неприличии сделанного – состраждите с ними, как с собственными вашими больными членами. Если увидите непокоряющихся и презирающих вашу о них скорбь – изыдите от среды их и отлучитеся… и нечистоте не прикасайтеся (2 Кор. 6:17), чтобы, таким образом устыдившись, пришли они в познание собственного своего греха, а вы прияли награду Финеесовой ревности (Чис. 25:7‑13), по праведному суду Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Беседа 15

О вере

1. Непрестанно памятовать о Боге – благочестиво, и в этом боголюбивая душа не знает пресыщения [1685]; но описывать словом Божественное – дерзко, потому что и мысль далеко не досязает достоинства предмета, а опять, и слово не ясно изображает представляемое мыслию. А поэтому если и мысль наша во многом ниже величия предмета, а слова ниже и самой мысли, то как же не быть необходимым молчанию, чтобы иначе и это чудо богословия не оказалось у нас близким к опасности от приземленности выражений [1686]? Посему хотя во всех разумных существах природою всеяно желание славить Бога, однако же говорить о Нем по достоинству все равно недостаточны [1687]. Превосходим мы друг друга ревностию к благочестию, но никто не ослеплен и не самообольщен до такой степени, чтобы стал почитать себя достигшим самой высоты разумения. Напротив того, чем кто более, по‑видимому, преуспеет в ведении, тем более чувствует свою немощь [1688]. Таков был Авраам, таков был Моисей. Когда пришли они в состояние видеть Бога, сколько человеку видеть можно [1689], тогда наипаче уничижил себя каждый из них: Авраам – именуя себя землею и пеплом (Быт. 18:27), а Моисей – называя себя худогласным и косноязычным (Исх. 4:10), потому что видел немощь языка своего, не способного служить величию уразумеваемого. Но поелику ныне всякий слух отверст к слушанию богословия и таковым слушанием не может насытиться Церковь, подтверждая собою слово Екклесиаста, что не исполнится ухо слышания (Еккл. 1:8), то необходимо говорить по мере сил. Скажем же о Боге, не каков Бог есть в Себе, но насколько нам о Нем говорить можно. Как потому, что не можем объять глазами всего пространства между небом и землей, не отказываемся уже и смотреть на оное, сколько можем, так и теперь в немногих речениях почтим [Его], величию же Естества уступим победу над всяким словом. Ибо и ангельские языки, каковы бы они ни были, и архангельские, даже в совокупном соединении со всею умною природою, не могут изобразить и малейшей части, не только что сравниться с целым.

Свойства Божества

А ты, если хочешь говорить или слышать о Боге, отрешись от своего тела, отрешись от телесных чувств, оставь землю, оставь море, сделай, чтобы воздух был ниже тебя, минуй времена года, их чинный порядок, украшения земли, стань выше эфира, пройди звезды, их чудеса, их благолепие, величину, пользу, какую доставляют целому, благоустройство, светлость, положение, движение и то, сколько имеют они между собою связи или расстояния. Пробежав все это умом, обойдя небо и став выше его, одною мыслию обозри тамошние красоты: пренебесные воинства, ликостояния Ангелов, начальства Архангелов, славу Господствий, председания Престолов, Силы, Начала, Власти. Миновав все сие, оставив ниже своих помышлений всю тварь, возведя ум за пределы сего, помысли Божие естество неподвижное, непревратное, неизменное, бесстрастное, простое, несложное, нераздельное, свет неприступный (1 Тим. 6:16), силу неизреченную, величину беспредельную, славу лучезарную, благо вожделенное [1690], красоту неизмеримую, которая сильно поражает уязвленную душу, но не может по достоинству изображена быть словом.

Свойства Лиц Святой Троицы

2. Там Отец, и Сын, и Святой Дух – несотворенное естество, владычественное достоинство, естественная благость. Отец – начало всего, причина бытия существ, корень живущих. Отсюда происшел Источник жизни, Мудрость, Сила, неотличимый Образ невидимого Бога (Кол. 1:15), от Отца рожденный Сын, живое Слово, сущий Бог и Сущий у Бога (Ин. 1:2); [подлинно] Cущий, а не привзошедший; существующий прежде веков, а не впоследствии приобретенный; Сын, а не стяжание; Создатель, а не произведение; Творец, а не тварь; будучи всем тем, что есть Отец. Сын, сказал я, и Отец. Обрати внимание на сии личные свойства [1691]. Пребывая в том, что Он – Сын, Он по природе есть все то, что есть Отец, по изречению Самого Господа, Который говорит: вся, елика имать Отец, Моя суть (Ин. 16:15). Ибо действительно Образу принадлежит все то, что есть в Первообразе. Видехом, говорит евангелист, славу Его, славу яко Единороднаго от Отца (Ин. 1:14). То есть не по дару и благодати даны Ему видные свойства, но по естественной общности Сын имеет достоинство Отчего Божества. Ибо принимать – общее достояние твари; но иметь по естеству – свойственно Рожденному[1692]. Посему как Сын естественно обладает Он принадлежащим Отцу; как Единородный имеет все в Самом Себе совокупно, ничего не разделяя с другим. Поэтому из самого наименования Сын научаемся, что Он имеет общее с Отцом естество; не повелением создан Он – но из сущности воссиял неразлучно, не во времени соединен с Отцом – равен Ему в благости, равен в силе, имеет общую с Ним славу. Ибо что иное Он, как не печать и образ, показывающий в Себе всецелого Отца? А что после сего, домостроительствуя спасение людей, которое показал, явившись нам во плоти, говорит Он тебе относительно к телесному устроению, называя Себя посланным, не могущим о Себе творити ничесоже (Ин. 5:38, 30), приявшим заповедь (Ин. 10:18) и тому подобное, то сие да не подаст тебе повода к уничижению Божества Единородного; потому что снисхождение к твоей немощи не должно быть умалением достоинства Сильного. Напротив того, естество разумей боголепно, а уничижительные речения принимай в отношении к Домостроительству. Если бы мы в настоящем слове захотели о таких выражениях рассуждать подробно, то неприметным для себя образом ввели бы в предмет свой великое и даже бесчисленное множество слов.

3. Но возвратимся к предложенному, а именно к тому, что мысль, когда она в состоянии очистить себя от вещественных страстей, оставить ниже себя всякую умопостигаемую тварь и, подобно какой‑нибудь рыбе, из глубины изникнуть на самую поверхность, став в чистоте твари, там узрит Духа Святого, где Сын и где Отец, узрит, что и Дух, сосущественно и по естеству, имеет все – благость, правоту, святыню, жизнь. Ибо сказано: Дух Твой благий (Пс. 142:10); и еще: Дух прав (Пс. 50:12); и еще: Дух Святый (Пс. 50:13). И апостол говорит: закон Духа жизни (Рим. 8:2). Все это не приобретено Им и не впоследствии привзошло, но как от огня неотделимо, что он греет, и от света, что он светит, так неотделимо и от Духа, что Он святит, животворит, что Он – благость, правота. Поэтому Дух состоит там – там, в блаженном Естестве; не ко множеству причисляется, но умосозерцается в Троице; единично возвещается, а не включается в сочетания многих. Ибо как Отец един и Сын един, так един и Святой Дух [1693]. Служебные же духи в каждом чине представляют нам едва исчислимое множество. Посему не ищи в тварях Того, Кто выше твари; Освящающего не низводи в [один] ряд с освящаемыми. Дух исполняет Ангелов, исполняет Архангелов, освящает Силы, все животворит. Он, разделяемый всей твари и каждым по‑своему приемлемый, не умаляется от множества причастников. Хотя всем подает Свою благодать, однако же не тратится на приобщающихся, но и принимающие исполняются, и Сам Он не оскудевает. И как солнце, освещая тела и в различных видах имея их своими причастниками, не умаляется от множества причащающихся, так и Дух, всем сообщая Свою благодать, пребывает неумаленным и нераздельным. Всех просвещает к познанию Бога, вдохновляет пророков, умудряет законодателей, совершает священников, укрепляет царей, приводит в благоустройство праведных, украшает целомудренных, сообщает дарование исцелений, оживотворяет мертвых, разрешает узников, усыновляет чуждых. Производит сие чрез рождение свыше [1694]. Если возьмет мытаря верующего, делает его евангелистом (Мф. 9:9). Если будет в рыбаре, совершает его богословом (Мф. 4:18–19). Если найдет гонителя кающегося, соделывает его апостолом языков [1695], проповедником веры, сосудом избранным (Деян. 9:15). Им немощные крепки, бедные богатеют; Им невежды словом мудрее мудрых. Павел немощен, но присутствием Духа главотяжи от пота тела его сообщают исцеление приемлющим (Деян. 19:12). И сам Петр был обложен немощным телом, но, по обитающей в нем благодати Духа, тень, падавшая от тела его, прогоняла болезни страждущих (Деян. 5:15). Бедны были Петр и Иоанн, потому что не имели сребра и злата, но подавали здравие, которое драгоценнее золота. Ибо хромой, от многих получая золотые монеты, оставался еще нищим, но, прияв благодать от Петра, перестал нищенствовать, скача, как елень, и хваля Бога (Деян. 3:2–9). Иоанн не знал мирской мудрости, но силою Духа провещавал [1696] глаголы, в которые не может проникать никакая мудрость. Дух и на небе пребывает, и землю наполняет: везде присутствует и ничем не объемлется. Всецело обитает в каждом и всецело пребывает с Богом. Не служебно преподает дары, но полновластно разделяет дарования; ибо сказано: разделяют властию коемуждо якоже хощет (1 Кор. 12:11). Хотя посылается по Домостроительству [1697], но действует свободно. Будем молиться, чтобы пребывал Он в душах наших и ни в какое время не оставлял нас, по благодати Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков! Аминь.

Беседа 16

На слова: В начале бе Слово (Ин. 1:1) [1698]

1. Всякое евангельское изречение возвышеннее прочих наставлений Духа [1699], потому что в последних глаголал нам чрез [Своих] рабов – пророков, а в Евангелиях самолично беседовал с нами Владыка. Наиболее же велегласный в самой евангельской проповеди, вещавший то, что невместимо всякому слуху и выше всякого разумения, есть Иоанн, сын громов. И теперь слышали мы прочитанное начало его евангельской книги: В начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе Слово (Ин. 1:1). Знаю, что многие из тех, которые непричастны слову истины и кичатся мирской мудростью, дивились словам сим и отважились включить их в собственные свои сочинения [1700], ибо диавол – тать и наши учения разглашает своим провещателям. А если и плотская мудрость столько дивилась силе слов сих, что будем делать мы, ученики Духа? Мимоходом ли выслушаем и такое только сделаем заключение, что есть в них некоторая небольшая сила? Но кто столько страждет бесчувственностию, чтобы не поразиться такою красотою мысли, столь непостижимою глубиною догматов и не пожелать истинного их уразумения? Однако удивляться прекрасному нетрудно; приобрести же точное понятие о том, что приводит в удивление, – сие трудно и неудободостижимо. Ибо нет человека, который бы не превозносил похвалами и сего чувственного солнца, с услаждением смотря на его величину, красоту, соразмерность его лучей и яркий блеск. Впрочем, если поупорствует с большим усилием устремить свои взоры на солнечный круг, не только не увидит желаемого, но повредит наконец и верность зрения. Чему‑то подобному, как думаю, подвергнется мысль, усиливающаяся произвести подобное исследование сих речений: в начале бе Слово. Кто составит соответственное предмету понятие о начале? Какая сила речений окажется способною равносильно выразить представляемое в уме? Намеревающийся передать нам богословие о Сыне Божием [апостол Иоанн Богослов] положил слову своему не другое какое начало, как Начало всяческих. Дух Святой знал восстающих на славу Единородного; предуведал тех, которые будут предлагать нам лжеумствования, изобретаемые ими к погибели слушателей; а именно: «Если Сын рожден, то не был; и прежде, нежели рожден, Его не было; и из небытия пришел в бытие» [1701]. Подобное сему произносят языки, изощренные словопрением, паче всякого меча обоюдоострого. Поэтому, чтобы никто не мог сказать подобного сему, Дух Святой, предварив Евангелием, сказал: в начале бе Слово. Если удержишь сие изречение – не потерпишь ничего опасного от людей злохудожных. Ибо, если скажет кто: «Ежели Сын рожден, то не был», – ты отвечай: в начале бе. Но, скажет, как же был прежде, нежели рожден? Ты не отступайся от этого бе; не оставляй и того в начале. У начала невозможно представить какой‑нибудь крайний предел; ничего не найдется, что было бы вне начала [1702]. Да не приводит тебя в обман кто‑нибудь многозначительностию выражения. Ибо много начал у многих вещей этой жизни. Но одно начало – превыше всего. Начало пути блага, сказала притча (Притч. 16:6). Но начало пути – первое движение, откуда начинаем шествие, у которого можно найти предыдущее. Начало премудрости страх Господень (Пс. 110:10). И у сего начала есть нечто другое предшествующее. Ибо в уразумении искусств служит началом изучение первооснов. Потому страх Господень есть первооснова мудрости; но есть нечто первоначальнее сего начала, именно состояние души в человеке, еще не умудренном и не приявшем в себе страха Божия. Началами называются также гражданские власти, высочайшие достоинства; но сии начала служат началом только для некоторых, и каждое есть начало в отношении к чему‑либо одному. Ибо начало черты – точка, начало поверхности – черта, а начало тела – поверхность. И начала сложного слова – буквы.

2. Но не таково то Начало. Ибо ни с чем оно не связано, ничему не подчинено, не в отношении к чему‑либо рассматривается, но свободно и независимо, отрешено от всякого отношения к другому; за него не преступает разумение (); его не превзойти мыслями [1703] для него нельзя и найти чего‑либо запредельного. Ибо если станешь усиливаться представлением ума перейти за сие начало, то найдешь, что оно само идет вперед тебя и предваряет твои мысли. Дай уму своему идти, сколько хочет, и простираться выше и выше; потом найдешь, что ум, после тысячекратных скитаний и после напрасных усилий, опять возвращается к самому себе, потому что не может оставить начало ниже себя. Поэтому всегда оказывается, что начало простирается далее мыслимого и обширнее его. Итак, в начале бе Слово. О чудо! Как все речения равносильно сопряжены между собой! Слово бе равнозначительно с словом в начале. Где хулитель? Где язык христоборный, говорящий: «Было некогда, когда Он не был»? Слушай, что говорит Евангелие: в начале бе. А если был в начале, то когда же не был? Нечестие ли их оплакивать мне или с отвращением смотреть на их невежество? Но: «прежде нежели рожден, Его не было»? Но знаешь ли, «когда» рожден, чтобы это «прежде» относить ко времени? Ибо «прежде» – выражение времени, предполагающее давность одного сравнительно с другим. А есть ли сообразность, чтобы Творец времени имел рождение, подлежащее именованиям, употребляемым о времени? Итак: в начале бе. Ежели не отступишь от сего бе, то лукавой хуле не дашь никакого доступа. Ибо находящиеся на море, когда держатся на двух якорях, презирают бурю; так и ты, если душа твоя будет укрыта под защитой сих речений, посмеешься этому лукавому смятению, какое духи злобы производят в мире, приводя в колебание веру многих.

3. Но мысль наша доискивается: кто бе в начале? Сказано: Слово. Какое слово? Человеческое ли слово? Или слово ангельское? Так, апостол открыл нам, что и Ангелы имеют свой собственный язык, когда сказал: аще языки человеческими глаголю и ангельскими (1 Кор. 13:1). Притом понятие слова двояко: есть слово, произносимое голосом, но по произношении исчезающее в воздухе; и есть слово внутреннее, заключенное в сердцах наших, мысленное. И иное искусственное слово [1704]. Посему смотри, чтобы не ввела тебя в обман подобоименность [1705] слова. Ибо как быть в начале человеческому слову, когда человек получил начало бытия уже потом? Прежде человека – звери, прежде человека – скоты, все пресмыкающиеся, все живущее на суше и в воде, птицы небесные, звезды, солнце, луна, растения, семена, земля, море, небо (см. Быт. 1:1‑28); поэтому не человеческое слово бе в начале, но и не ангельское; потому что всякая тварь позднее веков от Творца получила начало бытия. Но и слово в сердце, и оно новее каждого мысленного предмета. Напротив того, боголепно понимай Слово. Ибо беседующий с тобою об Единородном Его наименовал Словом, как несколько после называет Его светом, и жизнию, и воскресением. И ты, слыша речение «свет», не обращаешься к этому чувственному и глазам видимому свету; и слыша речение «жизнь», не разумеешь сей общей жизни, какою живут и бессловесные; так слыша и речение «слово», остерегайся, чтобы, по немощи своей мысли, не увлечься в мысли, пресмыкающиеся по земле и низкие, но исследуй смысл высказывания. Почему Слово? Чтобы показано было, что произошел из ума. Почему Слово? Потому что рожден бесстрастно. Почему Слово? Потому что Сын – образ Родившего, всецело показывающий в Себе Родившего, ничего не отделивший от Него и Сам в Себе совершенный, как и наше слово изображает собою целое наше понятие. Ибо что помыслили мы в сердце, то же самое произнесли речью; и выговоренное есть изображение сердечного мышления, потому что слово произносится от избытка сердца. Сердце наше есть как бы некоторый источник, а произносимое слово – как бы некоторый ручей, текущий из сего источника. Поэтому утекает столько же, сколько источено первоначально; каково сокровенное, таково и обнаруженное. Итак, наименовал Словом, чтобы изобразить тебе бесстрастное рождение Отца, изложить богословское учение о совершенном существовании Сына, а чрез сие показал довременное единение Сына со Отцом. Ибо и наше слово – порождение ума, рождаемое бесстрастно; оно не отсекается, не отделяется, не истекает; но всецелый ум, пребывая в собственном своем составе, производит всецелое и совершенное слово; и происшедшее слово заключает в себе всю силу породившего ума. Почему, что благочестиво, то из речения «слово» бери в богословие об Единородном; а что найдешь несходным и видимо несообразным, того избегай и всеми мерами старайся то миновать. В начале бе Слово. А если бы сказал: в начале бе Сын, то с наименованием Сына привходило бы у тебя понятие о страсти; потому что рождаемое у нас рождается во времени, рождается со страстию. Посему предварительно наименовал Словом, предупреждая неприличные предположения, чтобы душу твою сохранить неуязвленною.

4. И Слово бе у Бога. Опять бе, ради говорящих хульно, что Сына не было. Где было Слово? Не в месте, потому что не объемлется местом беспредельное. Где же было? У Бога. Отец не в месте и Сын не в каком‑либо объеме и не в известном очертании заключен, но как бесконечен Отец, так бесконечен и Сын. Что ни представишь умом, куда ни пойдешь духом своим – найдешь, что всюду сораспростерта Ипостась Сына. И Слово бе у Бога. Подивись точности каждого речения; не сказал: «в Боге» было Слово, но у Бога, чтобы изобразить отличительное свойство Ипостаси. Не сказал: «в Боге», чтобы не подать повода к слиянию Ипостаси. Ибо лукава и эта хула, когда стараются все смешать, говорят, что одно подлежащее – Отец и Сын и Святой Дух, но одному предмету даны различные наименования [1706] Лукаво это нечестие; его не менее должно бегать, как и тех, которые хульно утверждают, что Сын Божий по сущности не подобен Богу и Отцу [1707]. И Слово бе у Бога. Речением «слово», воспользовавшись для того, чтобы показать бесстрастие в рождении, вскоре потом устранил и вред, какой могли бы извлечь и из самого речения Слово. И как бы сам себя спасая от клеветы хулителей, говорит: что такое Слово? Бог бе Слово. Не ухищряйся в каких‑то различениях слов и, по своей злонамеренности, не наноси никакой хулы учению Духа. Тебе дано определение: покорись Господу. Бог бе Слово. Сей бе искони у Бога. Евангелист опять в немногих выражениях сокращенно излагает все свое богословие, какое передал нам о Единородном. Кто Сей? Сей Слово – Бог. Ибо когда довел в тебе до правильности понятие о Нем, посредством учения как бы напечатлел в душе твоей неведомое и вселил бы в сердце твоем Слово‑Христа – тогда говорит: Сей. Каков Сей? Не обращай взоров вовне, теряя из виду Того, Кто показан тебе этим указательным речением; но войди во внутреннюю комнату своей души и, о Ком научен, что Он – Бог Сущий в начале, происшедший как Слово, и Сущий у Бога, Того познав, Тому подивившись и поклонившись Владыке своему, утвердившемуся в тебе посредством учения, познай, что Сей бе искони, то есть всегда у Бога Отца Своего. Храните эти немногие выражения, как печать назнаменовав в своей памяти [1708]. Они будут нерушимою стеною при устремлении клеветников; они – спасительное ограждение для душ от нападающих. Придет ли кто к тебе и скажет: «Не сущий рожден; ибо если был, то как рожден?» – ты как демонского голоса бегай этой хулы на славу Единородного; а сам возвратись и прибегни к евангельским речениям: в начале бе Слово, и Слово бе у Бога, и Бог бе Слово. Сей бе искони у Бога. Четырекратно скажи: бе, и отразишь это их «не был». Сии основания веры да будут незыблемы. На них, Бог даст, будут созидать и прочее. Ибо невозможно беседовать с вами вдруг о всем: иначе продолжительностью слова соделаем для вас бесполезным трудолюбиво собранное. Мысль, не имея сил обнять все одним разом, подвергнется тому же, что терпит чрево, которое при излишестве насыщения не способно переваривать сообщаемого ему. Потому желаю вам, чтобы вы усладились вкушением и воспользовались предложенным. А я готов служить вам и прочим о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава во веки веков! Аминь.

Беседа 17

На день святого мученика Варлаама [1709]

Смерть для праведных – сон

1. В прежние времена смерть святых чествовали сетованием и слезами. Горько плакася Иосиф об умершем Иакове (Быт. 50:1); немало сетовали иудеи о кончине Моисеевой (Втор. 34:8), и Самуила почтили многими слезами (1 Цар. 25:1). А ныне ликуем при кончине преподобных, потому что естество скорбного изменилось после креста. Не плачем уже сопровождаем смерть святых, но в восторженных ликованиях веселимся при их гробах, потому что смерть для праведных – сон, вернее же сказать, – отшествие к лучшей жизни. Поэтому закалаемые мученики радуются; желание блаженнейшей жизни умерщвляет в них ощущение болезней при заклании. Мученик смотрит не на опасности, но на венцы; не ужасается ударов, но вычисляет награды; видит не исполнителей казни, бичующих здесь на земле, но представляет себе Ангелов, приветствующих с неба; имеет в виду не кратковременные опасности, но вечные воздаяния. И у нас уже мученики пожинают светлый залог славы, потому что, от всех оглашаемые восторженными приветствиями, из гробов уловляют они в мрежу свою тысячи народа.

2. Сие самое исполнилось ныне над мужественным Варлаамом. Прозвучала бранная труба мученика и, как видите, собрала воинов благочестия. Провозглашен лежащий Христов подвижник и окрылил зрелище Церкви. И как сказал Владыка верных: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет (Ин. 11:25), так мужественный Варлаам умер и созывает торжественные собрания, поглощен гробом и приглашает к пиршеству. Теперь благовременно нам воскликнуть: где премудр, где книжник, где совопросник века сего? (1 Кор. 1:20). Сегодня у нас непобедимым учителем благочестия является поселянин, которого мучитель влек, как удобоуловляемую добычу, но в котором, по испытании, узнал непреодолимого воина, над которым смеялся за его неправильную речь и который устрашил ангельским мужеством; ибо нравы его не огрубели вместе с орудием слова и рассудок не оказал в себе тех же недостатков, какие были у него в слогах. Но стал он вторым Павлом, с Павлом говоря: аще и невежда словом, но не разумом (2 Кор. 11:6). Бичующие его исполнители казни приходили в оцепенение, а мученик оказывался возрастающим в силах; ослабевали руки строгающих, но рассудок строгаемого не преклонялся; бичи расторгали сплетения жил, но крепость веры делалась более нерасторгаемою; исчезала плоть на истерзанных боках, но цвело любомудрие разума; большая часть плоти омертвела, но мученик был бодр, как не начинавший еще подвигов. Когда любовь к благочестию поселится в душе, тогда все виды браней для нее смешны и все терзающие ее за любимый предмет более услаждают, нежели поражают. Свидетелем мне в этом любовь апостолов, которая некогда делала для них приятными бичи иудеев. Ибо сказано: идяху радующеся от лица собора, яко за имя Его сподобишася безчестие прияти (Деян. 5:41). Таков и ныне прославляемый нами воин. Мучения вменял он себе в веселие, бичуемый, думал, что бросают в него розами; теней нечестия избегал, как стрел, а гнев судии почитал тенью дыма; смеялся свирепым приказам копьеносцев; шествовал среди опасностей, как среди венков; увеселялся побоями, как почестями; жесточайшим мучениям радовался, как бы блистательнейшим наградам; презирал обнаженные мечи; с таким же ощущением принимал на себя руки исполнителей казни, как бы они были мягче воска; древо казни лобызал, как спасительное; темничными затворами наслаждался, как лугами; вновь изобретаемыми мучениями услаждался, как разнообразием цветов. Правая рука его была крепче огня, который враги употребили против него как последнее средство. Ибо, возложив огонь на жертвенник для возлияния демонам, привели и поставили пред ним мученика и, велев ему над жертвенником держать распростерши правую руку, употребили ее вместо медного алтаря, злодейски возлагая на нее горящий ладан. Они надеялись, что рука, препобежденная силою огня, вскоре по необходимости сложит ладан на жертвенник. Увы, какое хитросплетенное обольщение нечестивых! «Поелику, – говорят они, – тысячи ран не поколебали его воли, то поколеблем пламенем хотя руку упорного борца. Поелику разнообразными средствами не потрясли его душу, то приведем в потрясение по крайней мере десницу, действуя на нее огнем». Но жалкие эти люди не воспользовались сею надеждой. Ибо хотя пламень пожигал руку, но рука продолжала держать на себе пламень подобно пеплу; она не обратила хребта, подобно беглецам, враждующему огню, но неизменно держалась, доблестно борясь с пламенем, и дала мученику случай сказать словами пророка: благословен Господь Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты моя на брань (Пс. 143:1). Огонь вступил в брань с рукою, и поражение оказывалось на стороне огня. Завязалась борьба между пламенем и правой рукою мученика, и рука одержала какую‑то небывалую в борьбах победу; хотя пламень проникал сквозь руку, однако же рука была еще распростерта для борьбы. Подлинно, это рука, превосходящая упорством огонь! Рука, не учившаяся уступать огню! Огонь, наученный терпеть поражение от руки! Железо уступает огню, смягчаемое его мучительной силой. Медь не противится его властительству. Огнем препобеждается твердость камней. Но все преодолевающая сила огня, сожигая простертую руку мученика, не поколебала ее!

3. Справедливо мученик мог воскликнуть при сем к Владыке: удержал еси руку десную мою, и советом Твоим наставил мя еси, и со славою приял мя еси (Пс. 72:23–24). Как наименую тебя, доблестный воин Христов? Назову ли изваянием? Но много унижу твою терпеливость. Огонь, приняв на себя изваяние, размягчает его; а правую твою руку не убедил и к тому, чтобы она показала движение. Наименую ли тебя железом? Но нахожу, что и этот образ ниже твоего мужества. Ты один убедил пламень не делать насилия руке; ты один имел руку алтарем. Ты один пламенеющею десницею поражал лица демонов, и тогда обращенною в уголь рукою поразил их главы, а ныне обращенною в пепел десницею попираешь и ослепляешь их полчища. Но для чего детским лепетом уничижаю доблестного подвижника? Уступим место языку величественнейших в честь его песней; призовем на сие велегласнейшие трубы учителей. Восстаньте теперь передо мною вы, славные живописатели подвижнических заслуг! Добавьте своим искусством это неполное изображение военачальника! Цветами вашей мудрости осветите неясно представленного мною венценосца! Пусть буду побежден вашим описанием доблестных дел мученика; рад буду признать над собою и ныне подобную победу вашей крепости. Посмотрю на эту точнее изображенную вами борьбу руки с огнем. Посмотрю на этого борца, живее изображенного на вашей картине. Да плачут демоны, и ныне поражаемые у вас доблестями мученика! Опять да будет показана им палимая и побеждающая рука! Да будет изображен на картине и Подвигоположник в сражениях, Христос, Которому слава во веки веков! Аминь.

Беседа 18

На день святого мученика Гордия [1710]

1. Таков естественный закон у пчел – не вылетать из ульев, пока не будет предводительствовать ими в полете царь [1711]. И я, поскольку вижу, что народ Господень в первый раз идет ныне к небесным цветам – мученикам, ищу предводителя. Кто же подвиг этот многочисленный рой? Кто зимнюю унылость превратил в весеннюю светлость? Ибо народ ныне действительно в первый раз, как бы из ульев, высыпав из города, наполнил своими толпами это украшение предградия, это священное и прекрасное поприще мучеников. А поелику чудо мученика и меня, возбудив и доведя до забвения немощи, привело сюда, то, как бы на цветке каком, прожужжу и я посильным голосом деяния сего мужа, совершив тем дело и благочестивое, и вместе приятное здесь присутствующим. Ибо похваляему праведну, возвеселятся людие, говорил нам недавно премудрый Соломон (Притч. 29:2). Впрочем, недоумевал я сам себе, что значит загадка сия у приточника [1712]: то ли когда какой‑нибудь ритор или искусный вития составит слово на удивление слушателям, тогда увеселяются люди каким‑то увлекательным звуком, приятно поражающим слух, одобряя и изобретение мыслей, и расположение, и пышность, и стройное течение речи? Но сего никак не мог сказать тот, кто никогда не употреблял такого рода речи. Не мог советовать нам торжественно с велеречием говорить похвалы блаженным [1713], кто сам везде предпочитал слог ровный и речь безыскусственную. Поэтому что же говорит он? То, что люди веселятся духовным веселием, при одном напоминании о заслугах праведников возбуждаясь к соревнованию и подражанию благам, о которых слышат. Ибо история людей, благоустроенных в жизни, ищущим спасения дает как бы некоторый свет, озаряющий путь жизни. Потому, как скоро мы выслушаем жизнь Моисея, повествуемую Духом, тотчас рождается в нас соревнование добродетели сего мужа и кротость нрава для каждого становится достоподражаемою и достоуважаемою. Другим людям похвалы слагаются чрез распространение слов; а в рассуждении праведников и того, что действительно соделано ими, достаточно к показанию превосходства их добродетели. Посему, когда пересказываем жития прославившихся благочестием, прежде всего Владыку прославляем в рабах Его; восхваляем же праведников засвидетельствованием о том, что знаем, и людей увеселяем слышанием прекрасного. Так жизнь Иосифа есть увещание к целомудрию, а повествование о Сампсоне – побуждение к мужеству.

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 194; Мы поможем в написании вашей работы!
Поделиться с друзьями:

⇐ Предыдущая 229 230 231 232 233234235 236 237 238 Следующая ⇒

Мы поможем в написании ваших работ!