ИМПЕРСКИЙ РЕГЕНТ И ПФАЛЬЦГРАФ 21 страница
«Блинд не признает себя автором листовки; его впервые нагло называет таковым Бискамп в письме в «Allgemeine Zeitung» от 24 октября… В целях дальнейшего отстаивания авторства Блинда Маркс пишет 29 октября в «Allgemeine Zeitung»: «Я достал прилагаемый документ, ввиду того, что Блинд отказался подтвердить сделанные им мне и другим лицам заявления»».
Подлинность этого документа кажется Цабелю подозрительной потому, что Либкнехт… «странным образом» прибавляет: «Мы хотели, чтобы магистрат (?)» (этот вопросительный знак стоит в тексте у Цабеля) «заверил подлинность наших подписей» – а Цабель раз навсегда решил не признавать никаких других магистратов, кроме берлинского. Цабель сообщает далее содержание заявления Фёгеле, которое побудило Блинда послать в «Allgemeine Zeitung» свидетельства Холлингера и Вие в доказательство того, что листовка не была набрана в типографии Холлингера, а значит не была написана Блиндом, и продолжает:
«Всегда находчивый Маркс отвечает в «Allgemeine Zeitung» 15 ноября».
Цабель перечисляет различные пункты моего ответа. Маркс говорит то… Маркс говорит это… «кроме того Маркс ссылается». Значит, так как я «кроме того» ничего не говорю, то Цабель, конечно, сообщил своим читателям все пункты моего ответа? Вы плохо знаете Цабеля! Он замалчивает, скрывает, утаивает, решающий пункт моего ответа. В своем заявлении от 15 ноября я привожу под номерами ряд различных пунктов, то есть: 1)… 2)… наконец, 3) «… Случайно перепечатка (листовки) в газете «Volk» была сделана с набора листовки, еще сохранившегося в типографии Холлингера. Таким образом, и без свидетельских показаний, путем простого сличения листовки с ее перепечаткой в «Volk», можно было бы доказать на суде, что она вышла из типографии Ф. Холлингера». Это решает все дело, сказал себе Цабель, этого не должны узнать мои читатели. И вот он ловко утаивает убедительнейшее место моего ответа, приписывая мне зато подозрительную находчивость. Так Цабель рассказывает «историю листовки», два раза умышленно прибегая к фальсификации – сперва хронологии, а затем содержания моего заявления от 15 ноября. Путем этой двойной фальсификации он приходит к заключению, что я «сфабриковал» листовку, притом так, что она «выглядела как изделие» Блинда и что, следовательно, я под видом свидетельства Фёгеле также послал в «Allgemeine Zeitung» ложное свидетельство и вполне сознательно. Обвинение в фабрикации документов с намерением приписать авторство их третьему лицу «не переступает», по мнению берлинского городского суда, «границ дозволенной критики» и тем более не содержит в себе «намерение оскорбить».
|
|
|
В конце своего рецепта «Как фабрикуют радикальные листовки» Цабель вспоминает вдруг, что он не поведал еще об одной бесстыдной выдумке Фогта, и он мигом в конце своей передовой статьи № II наспех набрасывает такого рода заметку:
|
|
|
«В 1850 г. было отправлено другое циркулярное послание «пролетариям» Германии, составленное (как полагает Фогт) парламентским Вольфом, alias казематным Вольфом, которое одновременно было подсунуто ганноверской полиции».
Сообщив этот милый полицейский анекдот об одном из бывших редакторов «Neue Rheinische Zeitung», толстяк и демократ Цабель, ухмыляясь, раскланивается со своими читателями. Слова «alias казематный Вольф» принадлежат не Фогту, а Ф. Цабелю. Его силезские читатели должны точно знать, что речь идет об их земляке В. Вольфе, одном из бывших редакторов «Neue Rheinische Zeitung». Как заботливо добрый Цабель старается до мелочей установить связь «Neue Rheinische Zeitung» с полицией во Франции и Германии! Его силезцы могли бы, пожалуй, подумать, что речь идет о его, Цабеля, собственном Б. Вольфе, о его естественном начальнике (natural superior), который, как известно, в «тайном союзе» с известными фабрикантами лживых депеш – Рейтером в Лондоне и Гавасом в Париже – передает по телеграфу на свой лад события всемирной истории. Однако душой агентства Рейтера, а значит и единством, одушевляющим троицу Б. Вольф – Рейтер – Гавас, является известный тайный полицейский агент Зигмунд Энглендер.
|
|
|
Вопреки всему этому и вопреки намерению демократа Цабеля не оскорблять, берлинский городской суд заявляет, что в обеих передовых статьях Цабеля все‑таки «содержатся заявления и утверждения», которые «переступают границы дозволенной критики», значит, «наказуемы» и уже, во всяком случае, могут стать предметом иска. Так где же Цабель! Подать мне сюда Цабеля, чтобы он корчился от страха перед судом! Стоп! – восклицает городской суд. Сделанные в обеих передовых статьях «заявления и утверждения», говорит городской суд, «поскольку они исходят от самого автора» (Цабеля) «и не состоят из простых цитат других лиц», не переступают «границ дозволенной критики», не «наказуемы», и поэтому Цабеля не только нельзя наказать, но и нельзя подать на него жалобу в суд; «дело подлежит прекращению, издержки a conto {за счет. Ред.} истца». Итак, клеветническая часть «заявлений и утверждений» Цабеля представляет «простые цитаты». Voyons! {Посмотрим! Ред.}
Из вводной части этого отдела вы помните, что мое обвинение в клевете основывается на 4 пунктах из обеих передовых статей Цабеля. В пункте о денежных источниках «Volk» (второй из вышеприведенных пунктов жалобы) сам Цабель не говорит, что он цитирует, и действительно, он не цитирует:
|
|
|
Цабель («National‑Zeitung» № 41)
«Откуда брались деньги для этой щедро раздававшейся газеты» («Volk»), «знают боги; что у Маркса и Бискампа лишних денег нет, знают люди». Фогт («Главная книга», стр. 212)
«Постоянный корреспондент «Allgemeine Zeitung» сотрудничает в этой газете» («Volk»), «основанной на неизвестные суммы, так как ни у Бискампа, ни у Маркса нет необходимых для этого средств» (именно для того, чтобы основать на неизвестные суммы газету?).
Во втором инкриминируемом месте (выше, пункт 4), где на меня возводят обвинение в фабрикации документа от имени Блинда, Цабель даже категорически заявляет, что он говорит от своего, Цабеля, имени, а не от имени Фогта.
«Нам» – как властелин в царстве Dulness, Цабель пользуется, разумеется, pluralis majestatis{172} – «нам кажется, что последней» (партии Маркса) «не очень трудно было сделать его» (Блинда) «козлом отпущения… воспользовавшись этими высказываниями и оборотами речи Блинда, можно было так сфабриковать листовку, чтобы она выглядела как его» (Блинда) «изделие» («National‑Zeitung» № 41).
Третье инкриминируемое мной место (выше, пункт 3) я должен снова «процитировать» целиком:
«Таким образом в 1852 г. против швейцарских обществ рабочих был затеян постыднейший заговор с массовой фабрикацией фальшивых ассигнаций (подробности смотри у Фогта), заговор, который причинил бы швейцарским властям величайшие неприятности, если бы он не был своевременно раскрыт».
Разве это «простая цитата», как утверждает городской суд, и вообще цитата ли это? Это отчасти плагиат из Фогта, но ни в коем случае не цитата.
Прежде всего сам Цабель утверждает, что он не цитирует, а говорит от собственного имени, указывая в скобках своему читателю «подробности смотри у Фогта». А теперь рассмотрим это место. В Женеве знали, что Шерваль прибыл в Женеву только весной 1853 г., что его «заговор» и бегство произошли весной 1854 года. Поэтому Фогт в Женеве не осмеливается говорить, что «заговор» был «затеян… в 1852 году». Эту ложь он предоставляет доброму Ца‑белю в Берлине. Далее Фогт говорит:
«Сам Ньюджент» (Шерваль) «уже приготовил для этой цели» (фабрикации фальшивых банкнот и т. д.) «различные каменные и медные клише» («Главная книга», стр. 175).
Итак, различные каменные и медные клише уже были сделаны для изготовления фальшивых денег, но еще не были сфабрикованы банкноты и казначейские билеты. У Цабеля, напротив, уже произошла – и притом «массовая» – «фабрикация фальшивых ассигнаций». Фогт говорит, что согласно уставу «целью» заговора Шерваля была
«борьба с деспотизмом его же собственными средствами, – именно массовой фабрикацией фальшивых банкнот и казначейских билетов» (l. с.)
Цабель вычеркивает борьбу с деспотизмом, ограничиваясь только «массовой фабрикацией фальшивых ассигнаций». Итак, у Цабеля простое уголовное преступление, даже не прикрашенное для членов «тайного союза» ложной ссылкой на политические цели. Таким манером Цабель вообще «цитирует» «Главную книгу». Фогту пришлось составлять из своих охотничьих рассказов «книгу». Поэтому он детализирует, плетет, делает кляксы, пачкает, красит, мажет, возится, развивает, запутывает, мотивирует, сочиняет, fa del cul trombetta{173}, – а душа Фальстафа так и проглядывает всюду сквозь мнимые факты, которые он бессознательно своим же собственным повествованием обращает в их первоначальное ничто. Цабель же, который должен был сжать книгу до размера двух передовиц и старался не пропустить ни одной подлости, отбрасывает все, кроме caput mortuum{174} каждого мнимого «факта», нанизывает рядами эти сухие кости клеветы одну за другой и потом с фарисейским усердием перебирает эти четки.
Для примера возьмем рассматриваемый нами случай. К открытому мною впервые факту, что Шерваль является тайным полицейским агентом, состоящим на жалованье у различных иностранных миссий, agent provocateur {провокатором. Ред.} , Фогт пристегивает свои выдумки. Вот что он между прочим пишет:
«Сам Ньюджент» (Шерваль) «уже приготовил для этой цели» (для подделки денег) «различные каменные и медные клише, уже были намечены легковерные члены тайного союза, которые должны были отправиться с пакетами этих» (еще не сфабрикованных) «фальшивых банкнот во Францию, Швейцарию и Германию; но уже последовали и доносы в полицию, которыми между тем постыдно опутывались общества рабочих и т. д.» («Главная книга», стр. 175).
Таким образом у Фогта Шерваль уже доносит полиции о своих собственных операциях, когда он еще только изготовил необходимые для производства фальшивых денег каменные и медные клише, когда цель его заговора еще не достигнута, когда corpus delicti {состав преступления. Ред.} еще отсутствует и никто, кроме него самого, еще не скомпрометирован. Но фогтовский Шерваль спешит «постыдно» втянуть в свой «заговор» «общества рабочих». Иностранные миссии, пользующиеся услугами Шерваля, так же глупы, как Шерваль, и так же поспешно
«в секретных запросах обращают внимание швейцарской полиции на то, что в обществах рабочих ведутся какие‑то политические интриги и т. д.».
В то же самое время эти простофили – посланники, не имеющие терпения дать созреть заговору, который по их же поручению высиживает Шерваль, и в своем детском нетерпении бесполезно компрометирующие своего агента, расставляют на «границах» жандармов, чтобы, – «если дело зайдет так далеко», как они не дали ему зайти, – «поймать» шервалевских эмиссаров с «фальшивыми банкнотами», изготовлению которых они помешали,
«и использовать эту историю для общей травли, при которой масса невинных должна была бы расплачиваться за проделки нескольких негодяев».
Когда Фогт далее говорит: «план всего этого заговора был задуман чрезвычайно гнусно», то каждый согласится с ним, что он был задуман чрезвычайно глупо, а когда Фогт хвастливо заканчивает:
«Я не отрицаю, что я внес мой существенный вклад, чтобы расстроить эти дьявольские планы», то всякий поймет pointe {соль (буквально; острие). Ред.} этого замечания и не преминет расхохотаться над нашим веселым малым. Сравним теперь с этим сухую, как летопись монаха, версию Цабеля!
«Таким образом, в 1852 г. против швейцарских обществ рабочих был затеян постыднейший заговор с массовой фабрикацией фальшивых ассигнаций (подробности смотри у Фогта), заговор, который причинил бы швейцарским властям величайшие неприятности, если бы он не был своевременно раскрыт».
Здесь всего в одну только короткую фразу втиснута целая куча столь же сухих, сколь и позорных фактов: «постыднейший заговор» с датой 1852 года; «массовая фабрикация фальшивых ассигнаций», то есть обычное уголовное преступление; умышленное компрометирование «швейцарских обществ рабочих», то есть предательство по отношению к собственной партии; «величайшие неприятности» для «швейцарских властей» в перспективе, то есть agent provocateur, действующий в интересах континентальных деспотов против Швейцарской республики; наконец, «своевременное раскрытие заговора». Здесь критика теряет все опорные пункты, имевшиеся в фогтовском изложении, – они просто ловко устранены. Нужно верить или не верить. Таким же образом Цабель обрабатывает всю «Главную книгу», поскольку дело идет обо мне и моих партийных товарищах. Гейне прав, говоря, что ни один человек не опасен так, как взбесившийся осел.
Наконец, четвертое инкриминируемое мной место (выше, пункт 4), которым открываются в передовой статье № I разоблачения о серной банде, Цабель начинает следующими словами: «Фогт сообщает на стр. 136 и следующих». Цабель не говорит здесь, резюмирует ли он или цитирует. Он остерегается употреблять кавычки. В действительности он не цитирует. Этого и следовало ожидать, так как Цабель сжимает 136, 137, 138, 139, 140 и 141 страницы «Главной книги» в 51 строку приблизительно по 48 букв каждая, не отмечает никаких пропусков, напротив, спрессовывает предложения одно с другим, точно голландские селедки, и к тому же находит на пятьдесят одной строке место для собственного творчества. Там, где он встречает особенно грязную фразу, он берет ее в свой узелок почти в неизменном виде. Впрочем, эти выдержки он размещает вперемешку, не в порядке страниц «Главной книги», а так, как ему для его целей нужно. К голове одной фогтовской фразы он приделывает хвост другой фразы. Для составления одного предложения он опять‑таки пользуется словечками из дюжины фогтовских фраз. Там, где у Фогта стилистический мусор мешает ярко осветить клевету, там Цабель убирает этот мусор. Фогт, например, говорит:
«так компрометировать проживающих в отечестве лиц, что они должны были не противиться попыткам вымогательства и платить деньги».
Цабель же говорит:
«так компрометировать, что они должны были платить деньги».
В других случаях Цабель изменяет то, что ему кажется двусмысленным в лишенном стиля фогтовском изложении. Так, Фогт говорит,
«… что они должны были платить деньги, чтобы банда хранила в тайне компрометирующие их факты». Цабель же пишет:
«чтобы банда хранила тайну и не компрометировала их».
Наконец, Цабель вставляет целые фразы собственного изготовления, как, например:
«Серная банда подчиняла своих приверженцев строжайшей дисциплине», и «они», – а именно «эти собратья… продолжавшие в среде эмигрантов дело «Rheinische Zeitung»», – «стали союзниками тайной полиции во Франции и Германии».
Итак, из четырех инкриминируемых мной мест три, по словам самого же Цабеля, принадлежат Цабелю, между тем как четвертое, якобы «цитата», хотя и перемешана с цитатами, отнюдь не цитата, и тем менее «простая цитата», как уверяет городской суд, и уж менее всего цитата из «других лиц», во множественном числе, как утверждает тот же самый городской суд. Наоборот, во всех «заявлениях и утверждениях» Цабеля обо мне не имеется ни одной строчки, которая содержит «критику и суждения» («дозволенные» или «недозволенные»).
Но допустим, что фактическая предпосылка городского суда настолько же истинна, насколько она в действительности ложна; допустим, что Цабель только цитировал свои клеветнические заявления обо мне. Разве это обстоятельство действительно дает городскому суду законное право запретить мне предъявить иск Ф. Цабелю? В «постановлении», которое я сейчас приведу ниже, королевский прусский апелляционный суд, наоборот, разъясняет, что
«в вопросе о составе преступления, согласно § 156 уголовного кодекса, ничто не меняется от того, окажутся ли приводимые в названных статьях факты собственными утверждениями автора или же цитатами из утверждений третьих лиц».
Таким образом, цитата или не цитата, но «демократ» Цабель ответственен за свои «утверждения». Городской суд уже разъяснил, что Цабель высказал обо мне «наказуемые» сами по себе утверждения, но только они представляют собой цитаты и потому защищены как броней. Долой этот юридически ложный предлог! – восклицает апелляционный суд. Итак, наконец, я могу поймать Цабеля, дверь суда раскроется, Italiam, Italiam! {Италия, Италия! (Вергилий. «Энеида», книга третья). Ред.}
Мой адвокат подал в апелляционный суд жалобу на постановление городского суда и получил 11 июля 1860 г. следующее «постановление»:
«В помещенных в номерах 37 и 41 «National‑Zeitung» от 22 и 25 января текущего года передовых статьях под названиями «Карл Фогт и «Allgemeine Zeitung»» и «Как фабрикуют радикальные листовки» нельзя усмотреть клеветы на истца, д‑ра Карла Маркса из Лондона. Хотя в вопросе о составе преступления, согласно § 156 уголовного кодекса, ничто не меняется от того, окажутся ли приводимые в названных статьях факты собственными утверждениями автора или утверждениями третьих лиц, все же нельзя препятствовать печати подвергать обсуждению и критике деятельность партий и их публицистические споры, поскольку в форме полемики не проглядывает намерение оскорбить, чего нельзя предположить в данном случае.
В упомянутых статьях преимущественно освещены: конфликт между взглядами д‑ра Карла Фогта, с одной стороны, и аугсбургской «Allgemeine Zeitung», с другой, по вопросу о поддержке интересов итальянцев или интересов австрийцев в связи с последней войной; участие в этом конфликте так называемой немецкой эмиграции в Лондоне, выступившей на стороне аугсбургской «Allgemeine Zeitung» против Фогта, а также и вообще партийные раздоры и интриги этих эмигрантов друг против друга!
Если в ходе этого изложения в круг рассматриваемых вопросов привлечены отношение истца к этим партиям и его частичное участие в их домогательствах, особенно его старания помочь аугсбургской «Allgemeine Zeitung» в ее полемике с Фогтом предоставлением фактического материала, то соответствующие указания в обеих статьях находят в приводимых самим истцом в его жалобе фактах скорее подтверждение, чем опровержение, которого он добивается. И если он далее утверждает, что его в оскорбительной для его чести форме идентифицируют с партийными интригами, которые в названных статьях резко клеймятся как эксцентричные, или как беспринципные и бесчестные, то утверждение это нельзя признать обоснованным. В самом деле, если первая статья указывает на основании сообщения Фогта, «что эмиграция 1849 г. постепенно собралась в Лондоне и там в качестве своего видного главы почитала г‑на Маркса», а о письме Техова говорит: «… из которого можно видеть, как Маркс, с наполеоновским высокомерием и сознанием своего умственного превосходства, держит в ежовых рукавицах серную банду», то здесь по существу дана только характеристика так называемой Фогтом серной банды, а не выпад против Маркса, который, наоборот, изображается здесь как человек, обладающий превосходством и способный обуздать других; и менее всего статья связывает его особу с теми людьми, которые обвиняются в вымогательстве и доносах. Точно так же во второй статье нигде не говорится, что истец приписывал авторство листовки «Предостережение» упомянутому Блинду, будучи убежден в противном, и переслал в аугсбургскую «Allgemeine Zeitung» заведомо неверные свидетельства третьих лиц. Но что свидетельство наборщика Фёгеле оспаривалось, это признает и сам истец в своей жалобе, приводя противоположные утверждения типографа Холлингера и наборщика Вие. Кроме того, по его собственным показаниям, автором листовки признал себя впоследствии некий Шайбле, притом лишь после того, как появились обе статьи «National‑Zeitung».
Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 185; Мы поможем в написании вашей работы! |
Мы поможем в написании ваших работ!