Повествующая о том, как Ши Цзинь ночью покинул уезд Хуаинь и как командир охранных войск Лу Да ударом кулака убил мясника Чжэна

 

Обнаружив, что войско окружило его усадьбу, Ши Цзинь воскликнул:

– Что же нам делать?

В ответ на это Чжу У и два других разбойника, опустившись перед ним на колени, воскликнули:

– Старший брат! Ты человек незапятнанный и не должен страдать по нашей вине. Мы поступили бы недостойно, если б впутали тебя в свои дела. Скорей свяжи нас, выдай властям и требуй вознаграждение.

– Нет, ни за что! Мыслимо ли это! – запротестовал Ши Цзинь. – Выйдет так, словно я завлек вас в западню, чтобы выдать властям и получить награду. Да ведь я буду опозорен перед всей Поднебесной! Нет, уж если придется погибать, так я умру с вами, а останемся в живых – все будем живы. Встаньте и успокойтесь. Мы придумаем что‑нибудь поумнее, а пока я пойду разузнаю, как обстоят дела.

Ши Цзинь поднялся по лестнице на стену и закричал, обращаясь к начальникам отряда:

– Эй, вы! Как смеете вы глухой ночью вторгаться в мое поместье?

– Не обвиняйте нас в самоуправстве, – отвечали те, – мы пришли по доносу Ли Цзи, который здесь вместе с нами.

– Ли Цзи! – вскричал Ши Цзинь, – так это ты клевещешь на невинных людей!

– Я и сам ничего не знал, – стал оправдываться Ли Цзи. – В роще я подобрал письмо, которое потерял ваш слуга Ван‑сы. А когда в уезде прочитали это письмо, так сразу все и раскрылось.

– Но ведь ты говорил, что никакого письма не было, – обратился Ши Цзинь к Ван‑сы, – откуда же оно взялось?

– Я тогда был пьян, – ответил Ван‑сы, – и совсем забыл про него!

– Скотина! – громко выругался Ши Цзинь.

«Как же теперь быть?» – подумал он про себя.

Между тем командиры прибывших отрядов, как и все другие, очень боялись Ши Цзиня и не осмеливались ворваться в поместье.

Вожаки разбойников знаками показали Ши Цзиню, чтобы он сделал вид, будто готов пойти на уступки.

Ши Цзинь понял замысел своих друзей и закричал со стены вниз:

– Отойдите подальше, господа командиры, я сам свяжу главарей и выдам их властям.

Начальники стражи, боясь Ши Цзиня, охотно согласились на его предложение.

– Наше дело сторона, – сказали они. – Мы подождем, пока вы сами с ними управитесь, а потом, если вам будет угодно, вы можете вместе с нами поехать в уезд за наградой. Спустившись со стены, Ши Цзинь прежде всего отвел виновника беды Ван‑сы в сад за домом и заколол его там кинжалом. Потом он приказал слугам увязать наиболее ценные веши в узлы и зажечь сорок факелов. Затем Ши Цзинь и трое разбойников надели боевые доспехи, вооружились саблями и мечами и, подоткнув за пояс полы халата, подожгли сеновал, находившийся на краю поместья. Узлы с вещами Ши Цзинь приказал слугам взвалить на плечи.

Увидев пожар, войско, стоявшее за стеной, бросилось в обход поместья. Тогда Ши Цзинь поджег свой дом и, распахнув главные ворота, с боевым кличем ринулся вперед. За ним последовали Чжу У, Ян Чунь и Чэнь Да. Вместе с несколькими разбойниками, сопровождавшими своих предводителей, со слугами Ши Цзиня, тащившими узлы с добром, они прокладывали себе дорогу, нанося удары направо и налево. Поистине, в бою Ши Цзинь был подобен тигру, и никто не мог остановить его. Позади бушевал огонь. Ловко орудуя мечом, Ши Цзинь столкнулся лицом к лицу с командирами отряда; с ним был и охотник Ли Цзи. Ши Цзинь пришел в ярость. Справедливо говорят: «При виде врага зрение обостряется».

Командиры, поняв, что над ними нависла смертельная опасность, пустились наутек. За ними кинулся было и Ли Цзи, но Ши Цзинь настиг его и рассек одним ударом сабли. В это время Чэнь Да и Ян Чунь догнали командиров и покончили с ними. Начальник уезда, не помня себя от страха, ускакал обратно; солдаты, спасая свою жизнь, разбежались кто куда. А Ши Цзинь беспрепятственно добрался со своими спутниками до разбойничьего стана на горе Шаохуашань. Отдохнув и немного успокоившись, Чжу У приказал устроить пир в честь благополучного исхода событий. Но об этом мы рассказывать не будем.

Прошло несколько дней, и Ши Цзинь призадумался: «Для того, чтобы спасти трех человек, я сжег свое поместье. Правда, у меня осталось кое‑что из ценных вещей, но хозяйства уже нет». Поразмыслив, Ши Цзинь решил, что оставаться среди разбойников ему не следует, и обратился к Чжу У и его приятелям с такими словами:

– Мой учитель, мастер фехтования Ван Цзинь служит на западе в войсках пограничной охраны. Я давно собирался отыскать его, но из‑за смерти отца не смог сделать этого раньше. Теперь, когда все мое имущество погибло, ничто не препятствует мне отправиться к Ван Цзиню.

– Старший брат, – уговаривал его Чжу У, – никуда тебе ехать не надо. Поживи у нас еще немного, а потом мы решим, как быть. Если ты не хочешь вместе с нами разбойничать, то подожди, пока эта история утихнет и забудется. Тогда мы заново отстроим тебе поместье, и ты снова будешь вести жизнь честного человека.

– Несмотря на все ваше расположение ко мне, – отвечал Ши Цзинь, – я не могу отказаться от своего намерения. Если я отыщу своего учителя, то смогу найти себе службу и прожить в довольстве оставшиеся годы моей жизни

– Ты мог бы стать нашим предводителем, – продолжал свои уговоры Чжу У, – разве это так уж плохо? Но, может быть, наш стан кажется тебе слишком убогим?

– Я честный человек, – возразил на это Ши Цзинь, – и не могу пятнать доброе имя моих родителей. Поэтому не подбивайте меня стать разбойником.

Слуги Ши Цзиня, которые пришли вместе с ним в лагерь, остались с разбойниками, а сам он через несколько дней окончательно собрался в путь, и никакие уговоры Чжу У не могли его удержать.

Повязав голову черной косынкой, Ши Цзинь одел поверх фанъянскую белую войлочную шляпу с красной кистью. Военный халат из белой ткани он затянул широким поясом цвета красной сливы и прицепил к нему длинный меч; ноги он обмотал полосатой материей и обулся в плетеные пеньковые туфли, удобные для ходьбы. Взял с собой немного денег и самые необходимые вещи, а все остальное имущество оставил в разбойничьем стане.

Взвалив узел на плечи, Ши Цзинь отправился в путь. Почти все разбойники провожали его. Чжу У и двое других предводителей со слезами на глазах простились с ним и огорченные возвратились в свое горное убежище.

Спустившись с горы Шаохуашань, Ши Цзинь с мечом в руках прямой дорогой направился в пограничный западный район у области Яньань. Шел он около месяца, порой перенося и голод и жажду, и, наконец, добрался до города Вэйчжоу.

«Тут тоже есть управление пограничной охраны, – подумал Ши Цзинь. – Может статься, что мой учитель Ван Цзинь служит именно здесь».

Весь город Вэйчжоу состоял из шести улиц, и было там три рынка. На одном из перекрестков Ши Цзинь заметил небольшую чайную, зашел туда и занял место за столом.

– Какой чай разрешите вам подать? – спросил подошедший к нему слуга.

– Простой, заваренный в чашке.

Слуга заварил чай и поставил чашку перед Ши Цзинем.

– Скажи, пожалуйста, где здесь управление пограничными войсками? – обратился к нему Ши Цзинь.

– А вот как раз напротив, – ответит тот.

– А не числится ли в здешнем управлении пограничной охраны учитель фехтования Ван Цзинь из Восточной столицы? – снова спросил Ши Цзинь.

– Здесь очень много учителей фехтования, – ответил слуга, – и есть человека четыре, которые носят фамилию Ван. Я не знаю, который из них Ван Цзинь.

В это время в чайную большими шагами вошел дюжий мужчина. Взглянув на него, Ши Цзинь сразу признал в нем военного. Ростом он был не меньше восьми чи, широкоплечий и мускулистый. У него было круглое лицо, огромные уши, прямой нос, большой рот, а борода и усы – как у барсука. Голова его была повязана косынкой из полосатого шелка, скрепленной на затылке золотыми кольцами, какие выделываются в Тайюани. Он носил боевой халат из зеленой ткани, подпоясанный двойным поясом – гражданским и военным, и обут был в светло‑желтые сапоги, сшитые в четыре шва и напоминающие когти коршуна.

Когда вошедший опустился на стул, слуга шепнул Ши Цзиню:

– Это командир пограничных войск. Можете узнать у него все, что вам нужно об учителе фехтования, которого вы разыскиваете.

Ши Цзинь поспешно встал, поклонился незнакомцу и сказал:

– Прошу вас выпить со мною чаю!

Взглянув на Ши Цзиня, неизвестный решил по его мужественному облику, что это человек достойный, и ответил на поклон. Когда они уселись, Ши Цзинь сказал:

– Простите меня за смелость, разрешите узнать ваше имя.

– Я командир пограничных войск, – отвечал военный, – зовут меня Лу Да. Разрешите в свою очередь и мне узнать ваше имя?

– Сам я родом из уезда Хуаинь, округа Хуачжоу. Зовут меня Ши Цзинь, – отвечал тот. – Был у меня учитель – мастер фехтования при войске Восточной столицы, по имени Ван Цзинь. Я хотел бы спросить вас, не служит ли он здесь, в вашем управлении?

– Уж не тот ли вы господин Ши Цзинь, которого прозвали «Девятидраконовый», родом из деревни Шицзяцунь? – спросил Лу Да.

– Он самый, – с поклоном отвечал Ши Цзинь.

Лу Да поспешил ответить на его поклон и сказал:

– Вот уж поистине: «никакая молва не заменит встречи». Так вы разыскиваете мастера фехтования Ван Цзиня? Не того ли Ван Цзиня, который в Восточной столице пострадал от военачальника Гао Цю?

– Того самого! – воскликнул Ши Цзинь.

– Я также слышал о нем, – продолжал Лу Да. – Но его здесь нет, он несет службу в пограничном управлении старого Чуна, округа Яньань. Во главе же нашей охраны в Вэйчжоу стоит молодой Чун. О вашем славном имени я так много наслышан, что счел бы для себя большой честью пригласить вас выпить вина по случаю нашей встречи.

Взяв Ши Цзиня под руку, Лу Да повел его из чайной. У дверей он обернулся и сказал слуге:

– За чай я расплачусь сам.

– Пожалуйста, не беспокойтесь! – почтительно ответил слуга.

Рука об руку Лу Да м Ши Цзинь вышли из чайной; пройдя несколько шагов, они увидели большую толпу.

– Посмотрим, что там происходит, – предложил Ши Цзинь.

Протискавшись вперед, они увидели человека, державшего в руках более десятка палиц. а земле возле него стоял большой лоток с разного рода снадобьями, мазями и пластырями.

Это оказался бродячий аптекарь и фехтовальщик.

Ши Цзинь сразу же признал в нем своего первого учителя фехтования Ли Чжуна, по прозвищу «Истребитель тигров».

– Учитель! – крикнул из толпы Ши Цзинь. – Давненько мы с вами не видались!

– Как ты сюда попал? – радостно воскликнул Ли Чжун, узнав своего ученика.

– Ну, раз ты учитель господина Ши Цзиня, так пойдем вместе с нами выпить вина, – вставил Лу Да.

– Подождите, господин командир, вот я сейчас распродам свои лекарства, заработаю немного денег и тогда пойду с вами.

– Кто ж это будет ждать тебя! – возмутился Лу Да. – Если хочешь идти с нами, брось немедленно свою торговлю.

– Это мой единственный заработок, – возразил Ли Чжун, – и я не могу от него отказаться. Идите вперед, господин командир, а я догоню вас. И вы, дорогой ученик, идите, – обратился он к Ши Цзиню.

Эти слова вывели Лу Да из себя, и он набросился на толпу зевак, громко крича:

– Эй вы, чертовы бездельники, расходитесь сейчас же! Кто не уйдет – бить буду!

Собравшиеся, узнав Лу Да, тотчас разбежались. Выходка Лу Да рассердила Ли Чжуна, но он не осмелился показать этого и только с улыбкой сказал:

– Ну и горячий же вы человек!

Затем он спрятал свои вещи в мешок, уложил пики и палицы, и они отправились дальше втроем. Повернув за угол, друзья подошли к известному кабачку около Чжоуского моста. У дверей питейного заведения стоял шест, на котором развевалось полотнище с надписью, что здесь торгуют водкой. Войдя в кабачок, все трое поднялись наверх и выбрали чистую и уютную комнатку. Лу Да занял место хозяина, Ли Чжун сел против него, а пониже поместился Ши Цзинь. Слуга приветствовал гостей и, узнав Лу Да, обратился к нему:

– Господин начальник, сколько прикажете подать вина?

– Для начала подай нам четыре рога!

Расставляя закуски, фрукты и вино, слуга снова спросил:

– Что господам угодно кушать?

– Что ты все лезешь с вопросами? – закричал Лу Да. – Что есть, то и подавай, тебе за все будет уплачено! Вот болтливый негодяй попался! – выругался он.

Слуга ушел и вскоре принес подогретое вино, а затем уставил весь стол мясными блюдами.

Они выпили уже по нескольку чашек вина, поговорили о различных приемах фехтования и, довольные друг другом, вели спокойную беседу, когда из соседней комнаты вдруг послышался тихий плач и всхлипывания. Это так рассердило Лу Да, что он в гневе смахнул со стола все тарелки и чашки. На шум прибежал слуга и при виде разгневанного командира, сложив руки, взмолился:

– Если вам что‑нибудь нужно, господин начальник, пожалуйста, приказывайте, и вам все будет подано.

– Что мне нужно? – закричал Лу Да. – Не знаешь ты меня, что ли? Как это ты допускаешь, чтобы кто‑то плакал в соседней комнате и мешал нашей пирушке! Мало я тебе давал за труды!

– Не сердитесь, господин, – оправдывался слуга. – Как я бы я смел допустить, чтобы кто‑нибудь помешал вам? Это плачут отец и дочь – певцы, которые выступают перед нашими гостями. Они не знали, что вы здесь, и потому не сдерживали своих слез.

– Очень странно, – промолвил Лу Да. – ну‑ка, позови их ко мне!

Слуга исчез, и, немного погодя, вошли певцы, впереди – девушка лет восемнадцати, а позади – старик лет шестидесяти, с кастаньетами. Хотя девушку и нельзя было назвать красавицей, но была она очень привлекательна. Утирая слезы, девушка подошла к гостям и трижды глубоко поклонилась, пожелав им счастья и здоровья. Вслед за ней поздоровался с гостями и старик.

– Кто вы такие? И почему плачете? – спросил Лу Да.

– Разрешите мне, недостойной, рассказать вам нашу историю, – начала девушка. – Мы – жители Восточной столицы. Вместе с отцом и матерью я приехала в Вэйчжоу к родственникам, но оказалось, что они переехали в Южную столицу. Матушка моя заболела в гостинице и умерла, а мы с отцом на свое горе остались здесь. В этом городе живет один богач – господин Чжэн, именующий себя сановником западных районов. Я ему приглянулась, в он, желая сделать меня своей наложницей, подослал сватов и принудил меня заключить с ним договор. о кто бы мог думать, что договор о нашем сожительстве он подпишет, а от выплаты трех тысяч связок монет откажется? Он привел меня к себе. Но не прошло и трех месяцев, как его старшая жена, очень злая женщина, выгнала меня из дому. Мало того, она еще подговорила хозяина гостиницы, где мы с отцом остановились, требовать, чтобы я вернула деньги, которые мне следовали по договору. Отец у меня слабый и робкий, он не может с ним тягаться, а они люди богатые и влиятельные. Но ведь мы с отцом не получили ни одной монеты, а теперь с нас требуют возвращения всех денег. Вот так мы и попали в беду. Хорошо еще, что отец с детства обучил меня петь песенки; мы каждый день приходим сюда и поем перед посетителями, это дает нам небольшой заработок. Большую часть денег нам приходится отдавать хозяину гостиницы, а остаток мы откладываем на дорогу. За последние два дня посетителей в кабачке было мало, и мы не заработали даже того, что вынуждены отдавать. Вот мы и боимся, что господин Чжэн придет и будет над нами издеваться. Защиты нам искать негде, и некому даже пожаловаться. Плакали мы от безысходного горя и не знали, что мешаем вам, уважаемые господа. Будьте милостивы и простите нас.

– Как вас зовут? В какой гостинице вы остановились? – спросил Лу Да. – И где живет этот сановник Чжэн?

– Зовут меня Цзинь‑эр, так как я был вторым в семье, – отвечал старик. – Имя моей дочери Цуй‑лянь. Господин Чжэн – это мясник, хозяин лавки у моста Чжуанюань. Он известен под прозвищем «Сановник западных районов». Мы живем с дочерью в гостинице у восточных ворот, которую содержит некий Лу.

– Тьфу, пропасть! – сплюнул Лу Да, выслушав старика. – А я‑то думаю, кто же этот сановник Чжэн? Оказывается, это всего‑навсего мясник Чжэн, который режет свиней. Грязная тварь! Нажился на поставках пограничной охране, открыл мясную лавку, а теперь еще обманывает бедных людей! Подождите меня здесь, – сказал он Ли Чжуну и Ши Цзиню. – Я убью эту скотину и сейчас же вернусь.

Ли Чжун и Ши Цзинь стали успокаивать его и уговаривать отложить расправу до завтра. После долгих стараний им удалось уломать его.

– Подойди‑ка сюда, старина, – снова обратился Лу Да к старику. – Что ты скажешь, если я дам тебе денег на дорогу и ты завтра же сможешь уехать обратно в Восточную столицу?

В ответ на предложение отец и дочь в один голос отозвались:

– О! Если бы вы помогли нам возвратиться на родину, вы стали бы для нас дороже родного отца. Вы бы вернули нас к жизни! о разве нас отпустит содержатель гостиницы? Ведь господин Чжэн поручил ему требовать с нас деньги!

– Это ничего не значит, – отвечал Лу Да. – Я знаю, как уладить это дело. – Он порылся в карманах, вытащил пять лян серебра, положил их на стол и, взглянув на Ши Цзиня, сказал:

– Сегодня у меня маловато денег. Если у тебя есть, одолжи мне, а завтра я их возвращу тебе.

– Стоит ли об этом говорить! – отозвался Ши Цзинь и, вынув из узла слиток серебра в десять лян, положил его на стол.

Тогда Лу Да обратился к Ли Чжуну:

– Одолжи немного и ты.

Пошарив в кармане, Ли Чжун достал два ляна серебра.

Увидев, как мало он дает, Лу Да проворчал:

– Ну и скряга!

Передавая старику Цзиню пятнадцать лян серебра, Лу Да сказал:

– Эти деньги возьмите на дорогу, а сейчас идите и собирайте свои вещи. Завтра рано утром я приду проводить вас, и мы посмотрим, осмелится ли хозяин гостиницы вам помешать!

Низко кланяясь и повторяя слова благодарности, старый Цзинь и его дочь ушли. Оставшиеся два ляна Лу Да швырнул Ли Чжуну.

Осушив еще два рога вина, друзья спустились вниз. Уходя, Лу Да сказал хозяину кабачка:

– Деньги за вино я пришлю завтра!

– Пожалуйста, не беспокойтесь, – отвечал тот. – Заходите только к нам почаще!

Выйдя из кабачка, друзья расстались. Ши Цзинь и Ли Чжун отправились каждый в свою гостиницу. Лу Да возвратился домой сердитый и лег спать, не поужинав. Хозяин дома, видя, какое у него настроение, не посмел даже и спрашивать его о чем‑нибудь.

А старый певец Цзинь, проводив дочь в гостиницу, отправился в пригород, чтобы заранее нанять повозку. Вернувшись оттуда, он уложил вещи, расплатился за жилье, рассчитался за дрова и питание и стал дожидаться рассвета. Ночь прошла спокойно. Поднявшись рано утром, отец и дочь развели огонь, приготовили завтрак, поели и собрались в дорогу. В это время в гостиницу торопливо вошел Лу Да и громко позвал:

– Эй, сторож! Где тут живет старый Цзинь?

– Почтенный Цзинь! – крикнул сторож. – Тебя хочет видеть командир Лу Да.

Старик Цзинь открыл дверь и, обращаясь к Лу Да, произнес:

– Господин командир, пожалуйста, проходите и присядьте!

– Для чего мне садиться? – бросил Лу Да. – Если думаешь ехать, так отправляйся, чего ты еще ждешь?

Старик Цзинь, отвешивая Лу Да бесчисленные поклоны, взял коромысло с вещами и совсем уж собрался было идти с дочерью, как вдруг сторож преградил ему дорогу:

– Куда же это ты уходишь, почтенный Цзинь?

– Разве он должен за комнату? – спросил Лу Да.

– Нет, за комнату он уплатил вчера. Но господин Чжэн поручил мне проследить, чтобы он вернул деньги, которые должен.

– С мясником расплачусь я сам, – сказал Лу Да, – а сейчас отпусти старика, он уезжает на родину!

Но сторож продолжал настаивать. Тогда Лу Да рассвирепел и, раскрыв свою пятерню, дал ему такую затрещину, что у того сразу же хлынула изо рта кровь. Ударив его еще раз, Лу Да выбил ему два передних зуба, после чего сторож в мгновение ока исчез за дверью. Хозяин все это видел и, разумеется, не осмелился высунуть носа и вмешаться. Тем временем старик Цзинь с дочерью поспешно ушли. Выйдя из города, они нашли нанятую еще накануне повозку и уехали.

Между тем Лу Да, опасаясь, как бы сторож не бросился за ними в погоню, сел на скамейку около гостиницы. Просидев так часа четыре и рассчитав, что Цзинь отъехал уже далеко, Лу Да поднялся и направился прямо к мосту Чжуанюань.

К этому времени в лавке мясника Чжэна уже были открыты обе двери, за стойками развешаны куски свинины, а сам мясник Чжэн спокойно сидел за прилавком около дверей; присматривая за своими подручными, торговавшими мясом.

– Мясник Чжэн! – позвал его, Лу Да, приблизившись к лавке.

Завидев командира охраны, мясник поспешно вышел из‑за прилавка и приветствовал Лу Да поклонами, потом он велел принести скамью и пригласил его сесть. Усевшись, Лу Да сказал:

– Я получил приказ начальника пограничных войск заказать десять цзиней лучшего мяса, которое должно быть мелко нарублено, да так, чтобы в фарш не попало ни капли жиру.

– Будет сделано, – ответил Чжэн и отдал распоряжение своим подручным:

– Нарубите побыстрей фарш из самого лучшего мяса!

– Я не хочу, чтобы мясо рубили твои грязные слуги, – вскричал Лу Да, – сделай это сам!

– И то правильно, – согласился Чжэн и направился к прилавку. – Конечно, я сам лучше его приготовлю.

В это время к мясной лавке подошел сторож из гостиницы голова его 6ыла обвязана полотенцем. Он пришел, чтобы рассказать мяснику о том, что произошло, но, увидев Лу Да около стойки, не решился войти и остановился в сторонке, издали наблюдая за тем, что делается в лавке.

Чжэн рубил мясо целый час затем завернул готовый фарш в листья лотоса и обратился к Лу Да с вопросом:

– Разрешите отправить, господин командир?

– Не торопись! – ответил Лу Да. – Кроме этого фарша, мне требуется еще десять цзиней чистого жира, без всякой примеси мяса. Жир тоже надо мелко нарубить.

– Я приготовил вам самое лучшее рубленое мясо, – заметил Чжэн. – Полагаю, что у вас в управлении будут варить пельмени. о для чего же вам нужен еще и рубленый жир?

Лу Да свирепо посмотрел на него и прикрикнул:

– Если мне сам начальник приказал это, как ты смеешь рассуждать!

– Ну, раз так нужно, я сделаю, – присмирел Чжэн.

Он взял десять цзиней чистого жира, мелко‑мелко нарубил его и тоже завернул в листья лотоса. Работа заняла у него все утро прошел уже час завтрака. А сторож гостиницы так и не рискнул приблизиться. Даже покупатели не решались войти в лавку.

– Теперь можно послать людей отнести все это в управление, господин командир? – спросил Чжэн.

В ответ на это Лу Да сказал:

– Мне нужно еще десять цзиней фарша, сделанного из сухожилий. Но никакого мяса там быть не должно.

– Вы, верно, пришли потешаться надо мной? – кисло улыбаясь, спросил Чжэн.

Тут Лу Да вскочил, схватил оба свертка и, с негодованием глядя на мясника, закричал:

– Ты догадался! Я пришел сюда для того, чтобы поиздеваться над тобой! – И с этими словами он с такой силой бросил свертки Чжэну, что все его лицо залепил мясом и жиром. Мясник рассвирепел. Гнев душил его. Не владея собой, он в порыве злобы схватил со стойки острый нож, которым очищают кости от мяса, и ринулся вперед. Но Лу Да в это время был уже на улице. Никто из соседей и приказчиков Чжэна не осмелился его остановить. Прохожие застыли на месте, а сторож гостиницы словно окаменел от испуга.

Держа в правой руке нож, мясник подбежал и хотел левой рукой схватить Лу Да, но тот, улучив момент, поймал его за руку и с такой силой пнул в живот, что Чжэн тяжело рухнул на землю. Лу Да наступил ему ногой на грудь и, подняв свой огромный увесистый кулак, вскричал:

– Я начал свою службу в пограничных войсках старого сановника Чуна, дослужился там до звания начальника охраны пяти западных застав, и мне было бы к лицу звание «сановника западных районов». Ты же – лавочник, торгующий мясом, собачья твоя порода! Да как ты смел назваться «сановником западных районов»?! Как ты смел так подло обмануть Цзинь Цуй‑лянь?

С этими словами Лу Да нанес Чжэну такой удар кулаком в переносицу, что сломал ему нос, и из ноздрей мясника хлынула кровь. Во рту у мясника Чжэна словно открыли торговлю приправами: тут было и кислое, и соленое, и горькое. Чжэн никак не мог высвободиться из рук Лу Да; его нож отлетел в сторону, а он все продолжал вопить:

– Так ты еще и драться!

– Ах, разбойник! – выругался Лу Да. – Ты еще смеешь разговаривать?

Тут он ударил мясника в лоб, да так, что у того искры из глаз посыпались и поплыли круги всех цветов радуги – красного, зеленого, фиолетового, – словно распахнулась лавка с разноцветными шелками.

На улице собралась большая толпа, но никто не осмеливался остановить Лу Да. Мясник не выдержал и стал просить пощады.

– Ах ты, негодяй! – закричал Лу Да. – Если бы ты не оказался таким трусом, я, может быть, и помиловал бы тебя! Но раз уж ты запросил пощады, снисхождения тебе не будет!

Говоря это, он ударил мясника кулаком в висок так, что у того в голове разом начали бить металлические била, медные тарелки и цимбалы, словно совершалось даосское заупокойное богослужение по всем душам умерших на суше и на воде.

Лу Да, увидев, что мясник упал, лежит без движения и едва дышит, нарочито громко закричал:

– Вот дрянь какая! Еще вдобавок прикидывается мертвым. Все равно я тебя прикончу!

Но тут он заметил, что лицо мясника стало покрываться желтизной, и про себя подумал: «Я хотел только как следует вздуть этого мерзавца и никак не думал, что убью его тремя ударами кулака. Ведь за это я пойду под суд! А в тюрьму мне никто и поесть не принесет… Надо поскорее убраться отсюда…»

Показывая пальцем на труп мясника, Лу Да зашагал в сторону, повторяя свою угрозу:

– Прикидываешься мертвым! Погоди, я еще с тобой разделаюсь!

Выругавшись, он большими шагами пошел прочь, и ни соседи мясника, ни его подручные не осмелились задержать его.

Вернувшись к себе домой, Лу Да наспех собрал кое‑какую одежду, захватил наиболее ценные вещи и серебро, взял денег на дорогу, вооружился палицей, доходившей ему до бровей, и, оставив все остальное имущество, быстро вышел через южные ворота и скрылся.

А в это время семья мясника вместе с пришедшим из гостиницы сторожем долго пытались привести Чжэна в чувство, но увы – им не удалось этого сделать, мясник был мертв.

Тогда родные и соседи Чжэна отправились к правителю округа с жалобой. Прочитав жалобу, правитель сказал:

– Лу Да служит в войсках пограничной охраны, и я не вправе арестовать его.

Он тут же сел в паланкин и отправился в управление пограничных войск. Прибыв туда, он послал солдата, сторожившего у ворот, доложить о своем приезде.

Начальник пограничных войск пригласил правителя округа в зал и, после установленных приветствий, спросил, по какому делу он приехал.

– Разрешите доложить, господин военачальник, – отвечал правитель округа, – что командир вашего управления, Лу Да, беспричинно убил городского торговца мясом Чжэна. Не доложив вам, я не решился арестовать преступника.

Услышав об этом, начальник испугался и подумал: «Лу Да хороший воин, но уж слишком он груб и несдержан. Как могу я его защищать, если он убил человека. Пусть уж лучше привлекают его к ответу». И он сказал правителю округа:

– Лу Да, собственно говоря, служил у моего отца, в старом управлении войсками. Здесь у меня не было помощников, и отец прислал его сюда. Но раз он совершил убийство, вы можете привлечь его к ответу. Когда дознание установит, что Лу Да действительно виновен, надо будет известить моего отца и уж только после этого принимать окончательное решение. Мне будет очень неприятно, если Лу Да вдруг понадобится моему отцу, а я не смогу послать его.

– Я как раз и приехал к вам затем, чтобы выяснить положение, – отвечал правитель округа, – конечно, мы будем выносить решение только после того, как уведомим достопочтенного военачальника.

Возвратившись в управление округа, правитель отправился в залу суда и подписал приказ об аресте Лу Да.

Приказ этот был передан на исполнение следователю Вану, который в сопровождении двадцати стражников направился к дому, где жил Лу Да. Однако здесь они застали только одного хозяина, и тот сообщил им, что начальник Лу Да только что ушел, взяв с собой узел и палицу.

– Я полагал, – добавил хозяин, – что ему дано какое‑нибудь важное поручение, и не осмелился ни о чем его расспрашивать.

Следователь приказал открыть комнату Лу Да, но там ничего не нашли, кроме поношенного платья и одеяла. Обыскав понапрасну весь дом, следователь арестовал хозяина дома, двух соседей Лу Да, привел их в управление округа и доложил обо всем окружному начальнику.

Правитель округа распорядился задержать арестованных, а также взять под стражу соседей и помощников мясника Чжэна. Кроме того, он велел сколоточным и квартальным старшинам еще раз осмотреть тело убитого.

Когда со всем этим было покончено, семья мясника приготовила гроб и все необходимое для погребения. Покойника перенесли в кумирню, и родственники стали готовиться к похоронам.

Затем был отдан приказ в определенный срок найти и арестовать преступника. Привлеченных же по этому делу лиц отпустили на поруки, однако всех их приговорили к ударам палками – соседей мясника за то, что они вовремя не оказали ему помощи, а хозяина Лу Да и живших с ним рядом за то, что они дали возможность преступнику бежать.

Повсюду были срочно разосланы распоряжения и расклеены объявления об аресте Лу Да, с указанием его примет, возраста и места рождения. Тому, кто задержит преступника, была обещана награда в тысячу связок медяков.

О том, как происходили похороны мясника, мы рассказывать не будем, а вернемся к Лу Да.

Он бежал из Вэйчжоу в полном смятении и, не зная, что делать, брел куда глаза глядят. Так он прошел несколько областей, и в дороге ему пришлось перенести немало трудностей. Правильно говорит пословица: «Голодный – не привередлив в еде, замерзающий не прихотлив в одежде, беглец не выбирает дороги, бедный не разборчив в выборе невесты».

Так было и с Лу Да. Он шел наудачу, все еще не зная, где ему лучше укрыться. Спустя полмесяца беглец достиг, наконец, уездного города Яньмынь, в области Дайчжоу. Войдя в город, он увидел шумные рынки и большое скопление народа. По улицам разъезжало множество повозок, в лавках продавались самые разнообразные товары. Повсюду царил образцовый порядок, и, хотя Яньмынь был всего лишь уездным городком, по своему благоустройству он смело мог поспорить с большим областным городом.

Блуждая по городу, Лу Да вдруг заметил на одном из перекрестков толпу, стоявшую около доски с объявлением. Он протискался вперед, чтобы узнать, о чем читают, так как сам был неграмотен. И тут он услышал следующее: «Согласно полученному начальником уезда Яньмынь, округа Дайчжоу, указанию ревизора Тайюаньской области и на основании отношения окружного управления Вэйчжоу предлагается задержать преступника Лу Да – бывшего начальника отрядов пограничной охраны, в связи с убийством им мясника Чжэна. Виновные в укрывательстве Лу Да или в предоставлении ему приюта и пищи будут привлечены к ответственности наравне с преступником. Тому, кто задержит указанного преступника и передаст его властям или же сообщит о его местопребывании, будет выдана награда в тысячу связок медяков».

В этот момент Лу Да услышал за своей спиной возглас:

– Почтенный господин Чжан! Как это вы сюда попали? – И он почувствовал, как кто‑то обхватил его сзади и потащил прочь.

Если бы этот человек не заметил его и не увел, тогда не случилось бы, что Лу Да обрил голову, сбрил усы и бороду, изменил свою фамилию, под которой был известен как убийца, и в припадке гнева перебил много почтенных монахов. Ведь недаром говорится:

 

Многих злодеев повергнуть жало кинжальное может.

Многих напастей избегнуть посох монаха поможет.

 

Но кто же спас Лу Да? Об этом речь пойдет дальше.

 

 

Глава 3

 

в которой рассказывается о том, как Лу Чжи‑шэнь учинил скандал на горе Утай и как богач Чжао заново отстроил монастырскую беседку

 

Обернувшись, Лу Да сразу же узнал человека, который оттащил его в сторону. Это был не кто иной, как тот самый старик Цзинь, который уехал с его помощью из Вэйчжоу. Отойдя с Лу Да в безопасное место, старик испуганно зашептал:

– Благодетель! Слишком уж вы смелый человек! Ведь повсюду объявлено, что тому, кто задержит вас, будет выдана награда в тысячу связок медяков, а вы, как нарочно, стоите около этого объявления! Если б мы не встретились, боюсь, вас схватили бы стражники. Ведь там указаны все ваши приметы!

– Мне нечего от тебя скрывать, – ответил ему Лу Да. – В день, когда ты уехал, я отправился к мосту Чжуанюань и расправился с этим подлецом – мясником Чжэном. Тремя ударами кулака я убил его и теперь вынужден скрываться. Много дней я бродил без всякой цели и неожиданно очутился здесь. Почему ты не вернулся в Восточную столицу, а приехал сюда? – в свою очередь спросил он старика.

– Мой высокий благодетель! – ответил Цзинь. – После того как вы спасли нас, я нанял повозку и хотел было отправиться в Восточную столицу, но потом, опасаясь, как бы этот негодяй не нагнал нас, – ведь мы погибли бы без вашей помощи, – я решил свернуть на север. По дороге повстречался нам старый сосед, который направлялся сюда торговать, и взял нас с собой. Благодаря его сватовству дочь моя вышла замуж за местного богача Чжао, который поселил нас в отдельном доме. Ваше благодеяние помогло нам, и сейчас мы живем в полном довольстве, не зная нужды. Моя дочь часто рассказывает своему покровителю о той милости, которую вы оказали нам. Он любитель фехтования и не раз говорил: «Хорошо было бы познакомиться с вашим спасителем!» Но разве могли мы надеяться на такой счастливый случай! Прошу вас, благодетель, пойдемте к нам в дом. Вы поживете немного у нас, мы все обдумаем и обсудим.

Пройдя не более половины ли, они подошли к дому, и старый Цзинь, приподняв занавеску двери, крикнул:

– Дочка! Наш спаситель приехал сюда!

Из внутренней комнаты вышла Цуй‑лянь, пышно разодетая и разукрашенная. Она попросила Лу Да сесть на почетное место посредине комнаты и шесть раз низко поклонившись ему, сказала:

– Вы наш спаситель! Вашему заступничеству мы обязаны всем, что имеем! Разве могли мы иначе дожить до счастливого дня! Прошу вас, благодетель, взойти наверх и отдохнуть.

– Не беспокойтесь, – ответил Лу Да, – мне нужно идти.

– Да разве мы так скоро отпустим вас, – запротестовал старый Цзинь и, взяв у Лу Да палицу и узел, проводил его в верхние комнаты. Усадив его там, он сказал дочери:

– Займи нашего благодетеля, а я похлопочу об угощении.

– Не затрудняйте себя, пожалуйста, – вежливо уговаривал его Лу Да. – И не затевайте никаких особых приготовлений.

– Я готов жизнь отдать за нашего благодетеля, – произнес старик. – Стоит ли говорить о каком‑то скромном угощении!

Дочь Цзиня оставила Лу Да у себя наверху, а старик спустился вниз и, приказав служанке развести огонь в очаге, сам отправился в лавку, захватив с собой недавно нанятого мальчика‑слугу. Там он купил свежей рыбы, цыплят, особо откормленного гуся, маринованной рыбы, самых свежих фруктов и вместе со слугой все это принес домой, где уже были приготовлены вина и закуски, Затем был накрыт стол на троих, служанка внесла подогретое вино в серебряном чайнике. Отец и дочь по очереди подносили гостю чашки с вином. Выполнив все положенные церемонии, старый Цзинь отвесил Лу Да земной поклон.

– Ты ведь старик! – взволнованно воскликнул Лу Да. – Зачем же совершать передо мной такие церемонии! Я не могу допустить, чтобы мне оказывали такой почет.

– Благодетель наш, – возразил Цзинь, – послушайте, что я вам скажу! В первые же дни, как мы сюда приехали, я взял лист красной бумаги, сделал на нем благодарственную надпись, и мы с дочерью каждое утро и каждый вечер возжигали перед этой бумагой жертвенные свечи и возносили вам благодарность. Как можем мы не проявлять нашей благодарности теперь, когда вы сами прибыли сюда!

– Таким выражением своих чувств вы ставите меня в неловкое положение – скромно ответил Лу Да.

Так они сидели за ужином, неторопливо попивая вино. Уже стемнело, когда на улице внезапно послышался шум. Выглянув в окно, Лу Да увидел толпу человек в тридцать с белыми палками в руках. Слышались крики: «Давай его сюда!» Среди толпы был чиновник, который, сидя на коне, выкрикивал, обращаясь к толпе:

– Смотрите не упустите этого разбойника!

Увидев, что дела плохи, Лу Да вооружился скамейкой и приготовился было спуститься вниз, чтобы проложить себе дорогу. Но старый Цзинь решительно замахал руками и с возгласом: «Стойте, подождите! бросился на улицу. Подбежав к чиновнику, Цзинь шепнул ему несколько слов, и тот, громко рассмеявшись, приказал всем разойтись. Толпа быстро рассеялась.

Сойдя с лошади, чиновник вошел в дом и, когда старый Цзинь пригласил Лу Да спуститься вниз, прибывший пал перед ним на колени и, земно кланяясь, сказал:

– Примите, благородный герой, мое самое искреннее уважение. Правильно говорится: «никакая молва не заменит личного знакомства».

– Кто это? – спросил Лу Да, обращаясь к старому Цзиню. – Мы не встречались с ним раньше, почему же он так приветствует меня?

– Это и есть муж моей дочери – господин Чжао, – улыбаясь, ответил Цзинь. – Он узнал о том, что я привел наверх к дочери какого‑то мужчину и что мы здесь сидим и выпиваем. Вот он и поспешил собрать своих людей и привести их сюда, желая проучить непрошенного гостя. Когда же я рассказал ему, в чем дело, он всех отпустил.

– Так вот оно что! – сказал Лу Да. – Тут вы, конечно, не виноваты.

Обменявшись приветствиями, хозяин пригласил гостя пройти наверх. Когда они уселись за стол, старый Цзинь снова наполнил чашки вином и приготовил закуску, а Чжао попросил Лу Да занять почетное место.

– Что вы! Зачем это! – стал отказываться гость.

– Примите этот скромный знак нашего уважения к вам, – сказал Чжао. – Я много слышал о вашем благородстве, и вот сегодня мне посчастливилось познакомиться с вами. Это для меня огромная радость!

– Я простой и невежественный человек, – возразил Лу Да, – да к тому же еще совершил такое тяжкое преступление. Но если вы не брезгуете моим обществом и считаете меня своим добрым знакомым, то я в случае надобности всегда готов быть вам полезным.

Эти слова обрадовали Чжао. Он расспросил Лу Да об обстоятельствах смерти мясника Чжэна, потом они заговорили о приемах фехтования и просидев за столом до полуночи, разошлись, наконец, по своим комнатам.

На следующий день, рано утром, Чжао сказал гостю:

– Боюсь, что здесь оставаться вам небезопасно. Я хотел бы пригласить вас на некоторое время в свое поместье.

– А где оно находится? – спросил Лу Да.

– Более десяти ли отсюда, – отвечал Чжао, – Местность эта называется Цибаоцунь.

– Лучшего и быть не может, – согласился Лу Да.

Чжао послал в поместье слугу, который к полудню привел второго коня. Простившись с Цзинем и его дочерью, Лу Да и Чжао сели на коней и отправились в поместье Цибаоцунь, дружески беседуя по дороге. Работник Чжао нес вещи Лу Да. Вскоре они прибыли в усадьбу, и Чжао, поддерживая Лу Да под руку, провел его в дом. Распорядившись, чтобы зарезали барана и приготовили вино и угощение, Чжао усадил гостя на подобающее место и сам сел напротив. Поздно вечером Лу Да проводили в его комнату на покой. А на следующий день его снова ждали и вино и яства.

– Не знаю, как благодарить вас, – обратился Лу Да к хозяину, – я совсем не заслужил такого приема!

– Стоит ли говорить об этом! – воскликнул Чжао. – Ведь правильно сказано: «Среди четырех морей все люди братья».

Не будем многословны и скажем лишь, что Лу Да так прожил в поместье Чжао семь дней. Вдруг однажды, во время их мирной беседы в библиотеке, явился старый Цзинь. Он быстро прошел прямо к ним и, увидев, что, кроме Лу Да и Чжао, в комнате никого нет, обратился к гостю:

– Благодетель мой! е сочтите это за мнительность старика, но когда вы были моим гостем и господин Чжао, введенный в заблуждение ложным доносом, собрал своих слуг и поднял на улице шум – у соседей возникли подозрения. Пошли всякие слухи, и вот вчера четыре стражника посетили наших соседей и подробно расспрашивали их обо всем. Боюсь, как бы они не добрались сюда и не задержали вас! Тут надо быть начеку!

– В таком случае я тотчас уйду, и все! – ответил Лу Да.

– Если оставить вас здесь, – начал рассуждать Чжао, – боюсь, это может плохо кончиться, и тогда вы вправе будете презирать меня. Но в то же время мне очень не хочется отпускать вас при таких обстоятельствах. Есть один верный способ избавить вас от всех неприятностей и поселить в надежном месте. Не знаю только, согласитесь ли вы на мое предложение?

– Я человек обреченный, – сказал опечаленный Лу Да, – могу ли я отказываться, когда мне предлагают убежище?

– В таком случае все в порядке! – радостно воскликнул Чжао. – В тридцати ли отсюда есть гора Утай. Там находится буддийский монастырь, где живет около семисот монахов. Настоятель монастыря по имени Чжи‑чжэнь – мой побратим. Еще мои предки вносили пожертвования на этот монастырь, и потому нашу семью считают его покровителями. Когда‑то я дал обет отыскать кого‑нибудь, желающего постричься в монахи, и даже приобрел свидетельство на право пострига, но до сих пор еще не нашел подходящего человека. Если вы, господин Лу Да, согласны идти в монастырь, то все связанные с этим расходы я беру на себя. Только следует решить, в самом ли деле вы готовы обрить голову и стать монахом?

«Если я сейчас и уйду отсюда, – подумал Лу Да, – то деваться мне все равно некуда. Придется поступить так, как он предлагает». И, обращаясь к Чжао, он сказал:

– Раз вы советуете, я с охотой пойду в монахи. Только надеюсь, что и в дальнейшем вы не оставите меня своей помощью.

Так порешив, они тотчас приготовили шелк и другие подарки для монастыря и собрали все необходимое в дорогу. Поднявшись на рассвете, они сели в носилки и отправились к горе Утай. Часам к девяти утра путешественники были уже у подножья горы, на которой стоял монастырь. Чжао послал вперед слугу известить о своем прибытии, а его и Лу Да понесли дальше.

Когда они добрались до монастыря, навстречу им вышли келарь и казначей. Чжао и Лу Да оставили носилки и вошли в беседку у ворот, чтобы здесь отдохнуть, тем временем об их прибытии было доложено настоятелю монастыря. Последний, в сопровождении надзирателя и монахов, вышел встречать гостей, а прибывшие приветствовали его.

Поздоровавшись с ними, настоятель обратился к Чжао:

– Вы совершили далекое путешествие, благодетель.

Ответив на приветствие настоятеля, Чжао сказал:

– У меня есть к вам небольшое дело, и потому я решился обеспокоить вас.

– Прошу вас пройти в мои покои и выпить чаю, – пригласил их настоятель.

Гости направились к дому. Впереди шел Чжао, а вслед за ним Лу Да. Когда они вошли в келью, игумен пригласил Чжао сесть на почетное место гостя, а Лу Да уселся на место келаря. Чжао тотчас наклонился к его уху и прошептал:

– Вы собираетесь стать монахом, как же вы можете сидеть в присутствии настоятеля?

– А я и не знал, что это недозволенно, – ответил Лу Да и, поднявшись, стал рядом с Чжао.

По правую и левую руку игумена разместились его помощник, келарь, казначей, монах, ведающий приемом гостей, писцы и другие монахи.

В это время слуги Чжао внесли корзины с подарками и поставили их посреди кельи. Увидев множество различных даров, настоятель сказал:

– Опять вы привезли нам подарки! Наш монастырь и без того не оставлен вашими милостями.

– Мои деяния столь незначительны, – ответил Чжао, – что о них не стоит и говорить.

Когда монахи и послушники удалились, Чжао поднялся с места и обратился к настоятелю с такими словами:

– Почтенный отец, я прибыл сюда, чтобы изложить вам одно дело. Я давно дал обет прислать кого‑нибудь в ваш монастырь. Все нужные для этого бумаги у меня на руках, но до сих пор мне не удавалось осуществить своего желания. Наконец, сегодня я привез к вам моего названого брата по фамилии Лу. Сам он из пограничных войск. Убедившись в бренности всего земного, он решил покинуть мир и пойти в монахи. Я выражаю свою искреннюю надежду, что вы проявите милосердие и сочувствие к этому человеку и согласитесь принять его в семью братьев‑монахов. Не откажите ему в постриге ради вашего скромного просителя. Все необходимое для этого уже мной приготовлено. Я искренне надеюсь, почтенный отец, что вы исполните мою просьбу к тем самым доставите мне большую радость.

Настоятель монастыря с улыбкой ответил:

– О, это очень нетрудно сделать. Подобное событие только увеличит славу нашего монастыря. А пока что разрешите угостить вас чаем, – и он приказал послушникам накрывать на стол.

Когда чаепитие было окончено и посуда убрана, настоятель отдал распоряжение казначею и келарю приготовить трапезу и пригласил своего помощника и настоятеля храма обсудить вопрос о пострижении вновь прибывшего.

Обсуждая эту новость, помощник настоятеля вместе с другими монахами говорил с недоверием:

– Какой из него монах! Вы только взгляните на его свирепые глаза!

Монах, ведающий приемом гостей, по просьбе других монахов, отвел Чжао и Лу Да в приемную, чтобы дать возможность настоятелю храма переговорить с игуменом.

– У человека, который изъявил желание принять постриг, внешность преступника, – сказал тогда настоятель храма. – Мы не должны брать его в монастырь, если не хотим навлечь на себя беду.

– Он побратим нашего благодетеля Чжао, и мы не можем отказать ему, – возразил игумен. – Отбросьте ваши сомнения и дайте мне подумать.

Тут зажгли свечу, и, поджав под себя ноги, игумен уселся в кресло, предназначенное для размышлений. Повторяя про себя молитву, он предался самосозерцанию. Когда свеча догорела, он очнулся и произнес:

– Его обязательно надо постричь в монахи. Судьба этого человека предопределена небом, сердце его непреклонно. Хотя сейчас он производит неприятное впечатление и чем‑то напоминает преступника, но жизнь его будет очень богата событиями, и со временем он ступит на стезю праведников. Он не похож на других людей, и ему удастся достичь высшего совершенства. В этом вы не можете с ним сравниться. Когда‑нибудь вы вспомните мои слова, а сейчас не препятствуйте ему.

«Игумен пристрастен к этому человеку, – подумал настоятель храма, – и нам остается только повиноваться. Нашим долгом было предостеречь его, но, поскольку он не послушался, нам не остается ничего другого, как примириться».

Тем временем в келье игумена была приготовлена трапеза, на которую вместе с другими пригласили Чжао. После трапезы казначей подсчитал предстоящие расходы, и Чжао дал деньги на покупку материи для монашеского облачения, на пошивку туфель и головного убора, рясы, халата, а также всех предметов, необходимых для обряда пострижения.

Через два дня все было готово. Игумен выбрал благоприятный для данного случая день и приказал звонить в колокола и бить в барабаны. Вскоре все монастырские монахи собрались в храме. Человек шестьсот в длинных одеждах, разделившись на две группы, уселись ровными рядами перед алтарем и сложив ладони, приготовились к молитве. В это время Чжао вытащил из серебряного ларца слиток серебра, одежды и благовонные свечи и все это с поклонами понес к алтарю.

После того как прочли молитву пострижения, послушник подвел Лу Да к алтарю. Помощник игумена велел Лу Да снять с головы повязку и разделил его волосы на девять прядей, придерживая их пальцами. Цирюльник обрил Лу Да голову, но, когда дошла очередь до бороды и усов, тот вдруг сказал:

– А нельзя ли их мне сохранить? Что тут особенного?

Услышав такие слова, монахи не могли удержаться от смеха.

– Внемлите словам псалма! – провозгласил стоявший на возвышении у алтаря игумен и начал читать: «Должен монах волосы снять, чтоб и следа не было их. Он от соблазнов должен уйти. Чтобы не вызывать вожделений, ты должен быть обрит сегодня!»

Кончив чтение псалма, игумен приказал:

– Обрить догола!

Цирюльник одним взмахом начисто сбрил усы и бороду Лу Да. Настоятель храма поднес игумену монастыря свидетельство о пострижении и попросил дать посвящаемому монашеское имя. Взяв свидетельство, в верхней части которого было оставлено место для имени, игумен прочел строку из псалма:

– «Один луч чудотворного света стоит тысячи слитков золота. Да распространится повсюду блеск учения Будды. И даруется тебе имя Чжи‑шэнь, что значит Познавший глубину».

Даровав Лу Да новое имя, игумен передал свидетельство монаху‑писцу, который вписал туда новое имя посвященного и отдал бумагу Лу Чжи‑шэню. Затем игумен вручил ему монашеское одеяние и сказал, чтобы он облачился в него. После этого казначей подвел Лу Чжи‑шэня к алтарю, и игумен, возложив ему на голову руки, произнес:

– Отныне для тебя должны быть обязательными следующие три правила: быть таким же добрым и всепрощающим, как Будда, следовать истинному учению, почитать и любить своих наставников к друзей. Ты должен выполнять также пять заповедей: не убивать, не красть, не прелюбодействовать, не пить вина и не лгать.

Чжи‑шэнь не знал, что при совершении обряда следует отвечать только: «могу» или «не могу» и вместо этого сказал: «я запомню», что также очень рассмешило монахов.

Когда церемония пострижения была закончена, Чжао пригласил монахов в трапезную, где всем, независимо от звания и положения, преподнес подарки. Затем келарь ввел в трапезную Лу Чжи‑шэня и, приказав ему поклониться старшим и младшим братьям, усадил его у статуи Будды, позади остальных монахов. На этом можно закончить описание этого дня.

На следующий день Чжао собрался домой. Он простился с игуменом монастыря и, несмотря на все уговоры погостить, заявил, что ему надо возвращаться к себе. После утренней трапезы все монахи вышли к воротам проводить Чжао. Сложив ладони и кланяясь, он сказал собравшимся:

– Достопочтенный игумен и отцы‑монахи, во всех своих делах вы проявляете милосердие и сострадание. Мой младший брат Чжи‑шэнь человек простой и прямодушный. Возможно, что он не всегда будет учтиво и вежливо вести себя, случайно обидит кого‑нибудь словом или нарушит высокие правила монастырского устава. В таком случае я очень прошу вас, ради меня, недостойного, простите и не осуждайте его.

– Не тревожьтесь, господин Чжао, – отвечал на это игумен, – мы постепенно научим его читать священные книги и песнопения, будем разъяснять божественным учение и откроем ему путь к самосозерцанию.

– Когда‑нибудь я постараюсь отблагодарить вас за все заботы о моем названом брате, – промолвил Чжао.

Потом он вызвал из толпы монахов Лу Чжи‑шэня, отвел его в сторону под сосны и потихоньку прочел ему наставление:

– Дорогой брат! Теперь тебе придется расстаться со своими старыми привычками. Ты должен вести себя соответственно заповедям и забыть свое прежнее положение в обществе. В противном случае я не смогу сюда показаться. Ну, береги себя и будь здоров. Всю необходимую одежду я буду тебе присылать.

– Вам нет надобности предупреждать меня, дорогой брат, – ответил Лу Чжи‑шэнь. – Я буду исполнять все обряды и вести себя, как полагается.

Чжао еще раз попрощался с настоятелем и со всеми монахами, сел в носилки и отправился домой. Слуги понесли за ним пустые носилки и корзины, в которых были доставлены подарки. А настоятель монастыря в сопровождении монахов вернулся к себе.

Что касается Лу Чжи‑шэня, то, миновав зал, где он принимал постриг, он повалился на скамью, предназначенную для самосозерцания, и сразу же уснул. Монахи стали расталкивать его, приговаривая:

– Так нельзя! Раз ты стал монахом – должен учиться, как предаваться самосозерцанию!

– Я хочу спать! Это мое личное дело и никого не касается! – возмутился Лу Чжи‑шэнь.

– О, боже, – взмолились монахи.

– Причем тут угорь? – закричал Лу Чжи‑шэнь. – Я и черепах едал.

– Вот так беда! – воскликнули монахи.

– Почему же горько? – спросил, недоумевая, Лу Чжи‑шэнь. – У черепахи большое брюхо, она жирная и на вкус очень приятна.

Тут игра слов. Иероглифы, означающие «боже» и «угорь», произносятся одинаково: «шань»; равно как и слова «горе», «беда» и «горько» произносятся: «ку».

Тут монахи оставили Лу Чжи‑шэня в покое и больше не мешали ему спать. На следующий день они все решили пойти к игумену и доложить ему о недостойном поведении нового брата. Но настоятель храма стал их уговаривать:

– Ведь игумен сказал нам, что когда‑нибудь Чжи‑шэнь достигнет высшего совершенства и никто из нас не сможет с ним сравниться. Ясно, что игумен потворствует Чжи‑шэню, и пока ничего с ним не поделаешь. Оставьте его в покое.

Монахи ушли восвояси.

А Лу Чжи‑шэнь, видя, что его больше не тревожат, каждый вечер разваливался на скамье для самосозерцания и засыпал, раскинув руки и ноги. По ночам на весь монастырь разносился его громоподобный храп. Свои нужды он, к великому ужасу всех монахов, отправлял прямо позади храма и загадил все кругом.

Монастырские служки отправились к игумену и стали жаловаться:

– Лу Чжи‑шэнь не соблюдает никаких приличий. Он ведет себя совсем не по‑монашески! Как же можно держать такого человека в монастыре!

– Вздор! – сердито закричал на них игумен. – Мы не должны забывать нашего покровителя. Брат Чжи‑шэнь исправится.

После этого никто уж не решался заговаривать о новом монахе.

Так прошло около пяти месяцев, в течение которых Лу Чжи‑шэнь, сам того не замечая, постоянно нарушал спокойную жизнь монастыря на горе Утай. От длительного безделья его стали одолевать различные мысли. Однажды, в начале зимы, выдался прекрасный тихий день. Лу Чжи‑шэнь надел черную рясу, подвязался блестящим черным поясом, обулся в монашеские туфли и большими шагами вышел из монастыря, не зная, куда направляется. Дойдя до беседки, расположенной на середине горы, он сел на скамейку с высокой спинкой и задумался: «Что за никудышная жизнь! Раньше я каждый день пил хорошее вино, ел вкусную пишу, а теперь меня сделали монахом, я уже начал сохнуть с голоду! Вот и Чжао что‑то долго не присылает своих людей с провизией. Я уж ко всему потерял вкус! Достать бы хоть вина немножко, то было бы хорошо».

Только Лу Чжи‑шэнь подумал об этом, как вдалеке увидел человека, который нес на коромысле две кадушки, закрытые крышками. В руках он держал оловянный кипятильник для подогревания вина. Подымаясь в гору, неизвестный распевал:

 

У горы Цзюлишань

В бранном прахе нашел

Старый меч пастушок,

А на водах Уцзян

Ветер гонит ладью, –

Будто юная Юй‑цзи

От болвана ушла.

 

Сидя в беседке, Лу Чжи‑шэнь поджидал, пока человек с ношей приблизится. А тот опустил кадушки на землю у самой беседки и остановился передохнуть.

– Послушай‑ка, приятель! – обратился к нему Лу Чжи‑шэнь. – Что это у тебя в кадушках?

– Доброе вино.

– Сколько же стоит кадушка? – спросил Чжи‑шэнь

– Ведь ты же монах! Верно, хочешь посмеяться надо мной? – удивился пришедший.

– Буду я еще с тобой шутить! – рассердился Лу Чжи‑шэнь.

– Это вино, – отвечал человек, – я приношу в монастырь для продажи мирянам, работающим по найму: истопникам, носильщикам, уборщикам и другой прислуге. Если мы, торговцы, будем продавать вино монахам, нас сурово накажут, отберут деньги, которые выданы на торговлю, и выгонят из жилищ. Все мы торгуем на монастырские деньги и живем в домах, принадлежащих монастырю. Как же я могу осмелиться продать тебе вино?

– Так ты и в самом деле не хочешь продать мне вина? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

– Хоть убей не продам! – отвечал продавец.

– Убивать я тебя не стану, – крикнул Лу Чжи‑шэнь, – но вина ты должен мне продать!

Видя, что дело плохо, продавец подхватил было свой товар, но тут Чжи‑шэнь выскочил из беседки, ухватился обеими руками за коромысло и пнул продавца ногой прямо в пах. Тот, схватившись обеими руками за ушибленное место, так и присел на землю и долго не мог подняться.

А Чжи‑шэнь тем временем втащил обе кадушки в беседку, открыл одну из них, и подобрав с земли кипятильник, стал черпать им вино, хотя оно и не было подогрето. Быстро осушив кадушку, Лу Чжи‑шэнь крикнул торговцу:

– Эй, парень! Приходи завтра в монастырь за деньгами!

Боль у продавца постепенно унялась. Боясь, что игумен узнает об этом происшествии и лишит его заработка, парень сдержал свое негодование и даже и не подумал о деньгах. Он разлил оставшееся вино поровну в обе кадушки, схватил коромысло и бегом пустился с горы.

Лу Чжи‑шэнь посидел еще немного, вино ударило ему в голову. Он вышел из беседки, прилег под сосной отдохнуть и окончательно опьянел. Он спустил с плеч свою черную монашескую одежду, и на его обнаженной спине открылась цветная татуировка. Обмотав рукава вокруг поясницы и размахивая, как птица крыльями, руками, он стал подыматься в гору. Так он и добрался до монастырских ворот. Два привратника, издали заметив, что он пьян, вооружились граблями и преградили ему дорогу.

– Ты последователь Будды! – закричали они. – Как смел ты напиться? Разве ты слеп и не читал правил, где говорится, что нарушивший заповедь о неупотреблении вина приговаривается к сорока ударам палками и изгоняется из монастыря. А привратник, допустивший пьяного монаха в монастырь, получает десять палок. Ступай‑ка ты скорее отсюда, тебе же лучше будет!

Но Лу Чжи‑шэнь не так давно стал монахом и не забыл еще своих старых повадок. Свирепо вытаращив на привратников глаза, он заорал:

– Ах вы, разбойники этакие! Вы что же, хотите побить меня? Давайте‑ка померяемся силами!

Один из привратников, видя, что дело плохо, побежал доложить о буяне казначею, а другой попытался преградить Лу Чжи‑шэню дорогу бамбуковыми граблями. Одним движением отбросив грабли, Чжи‑шэнь размахнулся и закатил привратнику такую пощечину, что тот зашатался и с трудом удержался на ногах. Тогда Чжи‑шэнь ударил его еще раз кулаком, и привратник свалился у ворот, завопив от боли.

– На этот раз я тебя милую, – сказал Лу Чжи‑шэнь и, пошатываясь, вошел в монастырь.

Казначей, услышав о том, что произошло, собрал человек тридцать истопников и носильщиков, вооружил их палками и вышел из западного флигеля навстречу Лу Чжи‑шэню. А тот, завидев их, дико заревел и бросился к ним. Люди, шедшие смирять пьяного, не знали, что еще недавно он служил в войсках. Испугавшись его свирепого вида, они поспешно отступили к складу и закрылись там на засов.

Тогда Чжи‑шэнь вскочил на крыльцо, ударил в дверь кулаком, а потом ногой и распахнул ее. Его противникам бежать было некуда. Чжи‑шэнь отобрал у них палки и выгнал их из склада. Казначей побежал к игумену и доложил ему о случившемся. В сопровождении пяти служителей игумен подошел к флигелю и крикнул:

– Чжи‑шэнь, перестань буйствовать!

Тот, хоть и был пьян, все же узнал голос настоятеля монастыря, отбросил палку, поклонился ему и, указывая в сторону склада, сказал:

– Я выпил всего две чашки вина и никого не обидел, а вот целая толпа прибежала меня бить.

– Ради меня, – сказал игумен, – отправляйся скорее спать завтра мы поговорим.

– Если бы не игумен, я убил бы кое‑кого из вас, лысых ослов, – сказал Чжи‑шэнь, обращаясь к монахам.

Игумен приказал служителям уложить Чжи‑шэня в постель. Завалившись, он тотчас же захрапел.

Старшие монахи, окружив настоятеля, стали говорить ему:

– Мы уже предупреждали вас, почтенный отец, Что теперь делать? Разве можно держать в монастыре этого дикого кота, оскверняющего правила буддизма!

– Правда, сегодня он доставил нам немало хлопот, – отвечал игумен, – но, верьте, придет день – и он станет совсем иным. Ничего не поделаешь, ради нашего благодетеля Чжао придется и на этот раз простить его. С завтрашнего дня я сам примусь за него.

Расходясь по своим кельям, монахи насмешливо улыбались и говорили друг другу:

– Ну и игумен! Не хочет внять нашим словам!

На другой день после утренней трапезы игумен послал за Чжи‑шэнем послушника. Оказалось, что тот еще не вставал, и посланный решил подождать, пока он проснется. Вдруг Чжи‑шэнь вскочил и, набросив на плечи одежду, босой опрометью выбежал из кельи так, что послушник даже испугался. Но, выйдя следом посмотреть, куда побежал Чжи‑шэнь, он не мог удержаться от смеха: тот сидел около храма и справлял нужду. Дождавшись, пока Чжи‑шэнь покончит со своими делами, послушник сказал ему, что его вызывает игумен.

Когда Чжи‑шэнь явился к настоятелю монастыря, тот стал упрекать его:

– Хотя ты и бывший военный, Чжи‑шэнь, но наш благодетель Чжао рекомендовал тебя в монахи, а я, при пострижении, наставлял тебя пяти заповедям – непременным правилам поведения монахов: не убивай живых душ, не воруй, не прелюбодействуй, не пей вина и не лги! Первое, от чего должен отказаться принявший монашеский обет, это от вина. Как же случилось, что вчера ты напился пьяным, избил привратника, сломал двери на складе, разогнал всех служителей, кричал и ругался? Разве такое поведение достойно монаха?

– Я никогда больше не буду так поступать, – сказал Чжи‑шэнь, почтительно преклоняя колени перед настоятелем.

– Ты ведь пошел в монахи, – продолжал игумен, – как же ты осмеливаешься нарушать не только заповедь о запрещении вина, но и другие святые правила буддизма? Если бы не наш покровитель Чжао, я тотчас выгнал бы тебя из монастыря. Смотри, не повторяй подобных поступков!

Чжи‑шэнь встал и, сложив ладони, сказал:

– Впредь я не посмею так вести себя.

Оставив Чжи‑шэня в своей келье и позавтракав с ним, настоятель ласково уговаривал его вести себя, как положено монастырским уставом. Потом он подарил Чжи‑шэню рясу из тонкой материи, пару монашеских туфель и послал его в храм.

Но тому, кто привык к вину, трудно отказаться от этого удовольствия. Недаром говорится: «С вином дело ладится, с вином и провалится». Даже не слишком храбрый человек, выпив вина, становится посмелее и поразвязнее, а уж что говорить о человеке свободном и независимом по характеру!

После происшедшего скандала Лу Чжи‑шэнь месяца четыре не осмеливался выходить из монастыря. Но вот во втором месяце, когда выдался особенно теплый денек, он вышел за ворота. Побродив около монастыря, он засмотрелся на гору Утай и даже не мог не выразить своего удовольствия вслух. Внезапно ветерок донес до него металлический звон «дин‑дин‑дон‑дин», который раздался внизу, у подножья горы.

Чжи‑шэнь вернулся к себе в келью, взял немного денег, положил их за пазуху и медленно спустился с горы. Миновав арку с надписью «Обетованная земля Утай», он увидел поселок, насчитывающий около семисот домов. Здесь шла бойкая торговля – продавали мясо, рыбу, овощи, вино, хлеб.

«Вот чертовщина! – подумал Чжи‑шэнь, – если б я раньше знал, что близко имеется такое местечко, я не стал бы драться из‑за той кадушки, а давным‑давно купил бы себе здесь вина. За последние дни я только и видел, что воду. Пойду‑ка посмотрю, что здесь можно достать».

Звуки, которые он слышал еще на горе, доносились из кузницы, где ковали железо. Рядом находился постоялый двор, на воротах которого висела вывеска: «Приют отцам и сыновьям».

Подойдя к кузнице, Чжи‑шэнь увидел, что там работают три человека.

– Эй, хозяин, есть хорошая сталь? – спросил он.

Кузнец поднял голову и, увидев лицо Чжи‑шэня, на котором безобразно торчала небритая щетина, сперва испугался. Прекратив работу, он произнес:

– Пожалуйста, присядьте, святой отец. Что прикажете вам изготовить?

– Мне надо выковать монашеский посох и кинжал, – ответил Чжи‑шэнь. – Есть ли у тебя сталь высшего сорта?

– Сейчас у меня есть очень хорошая сталь, – ответил кузнец. – Какого веса вы хотели бы иметь посох?

– В сто цзиней, – сказал Чжи‑шэнь.

– Что вы! – засмеялся кузнец. – Это был бы непомерно тяжелый посох. Боюсь, что мне и не выковать такой. Да и как вы будете носить его? Даже меч Гуань‑вана весил всего восемьдесят один цзинь!

– А чем я хуже Гуань‑вана! – вспылил Чжи‑шэнь. – Он тоже был всего‑навсего человек!

– Я всем говорю, – ответил кузнец, – что можно выковать посох не тяжелей сорока или пятидесяти цзиней весом. Да и тот слишком тяжел!

– Ну, пусть будет по‑твоему! – согласился Чжи‑шэнь. – Сделай мне посох, как меч Гуань‑вана – в восемьдесят один цзинь.

– Такой посох будет очень толст, – уговаривал Чжи‑шэня кузнец, – некрасив и неудобен. Послушайтесь моего совета, отец, и я выкую вам хорошо закаленный посох в шестьдесят два цзиня. Но если он покажется вам слишком тяжелым, то пеняйте на себя! Насчет кинжала понятно, о нем не стоит и говорить. Все это я изготовлю вам из самой лучшей стали.

– А сколько будут стоить эти две вещи? – спросил Чжи‑шэнь.

– Сговоримся, – отвечал кузнец, – за все я возьму пять лян серебром.

– Будь по‑твоему, – сказал Чжи‑шэнь. – А если сделаешь хорошо, то сверх платы получишь еще и вознаграждение.

Взяв задаток, кузнец сказал:

– Так я сейчас же и примусь за работу.

– У меня тут осталась кое‑какая мелочь, – добавил Чжи‑шэнь, – может быть, купим немного вина и выпьем?

– Вы уж, пожалуйста, отец, устраивайте это сами, – промолвил кузнец. – Мне нужно закончить работу, и я не могу составить вам компанию.

Расставшись с кузнецами и пройдя не более тридцати шагов, Чжи‑шэнь увидел вывеску кабачка. Откинув дверную занавеску, он вошел туда, уселся за столик и, постучав по нему, крикнул:

– Подайте вина!

К нему тотчас подошел хозяин и вежливо сказал:

– Извините меня, отец, но дом, который я занимаю, и деньги, на которые торгую, дал мне монастырь. Игумен строго приказал всем нам, торговцам, не продавать вина монахам, иначе он отберет деньги и выгонит из дома. Не вините меня – сами видите, в каком я положении.

– А ты все же подай мне немного вина, – стал просить Чжи‑шэнь. – Я никому не скажу об этом.

– Никак нельзя, – отвечал хозяин кабачка. – Может быть, вы пойдете куда‑нибудь в другое место. Прошу вас, не гневайтесь!

Что было делать Чжи‑шэню? Он встал и, уходя, угрожающе сказал:

– Хорошо, я найду вино в другом месте, а потом вернусь и поговорю еще с тобой!

Невдалеке Чжи‑шэнь увидел вывеску другого кабачка. Он немедленно завернул туда, сел и потребовал:

– Хозяин! Подай скорее вина, пить хочется!

– Отец, – ответил хозяин, – разве вы не понимаете нашего положения? Вы должны знать о приказе игумена. Почему же вы хотите подвести нас?

Несмотря на все уговоры, хозяин так и не согласился отпустить Чжи‑шэню вина. Тот заходил еще в несколько питейных заведений, но и там ничего не добился.

«Надо пойти на хитрость, – подумал Чжи‑шэнь, – а то так и останешься без выпивки…» Тут он заметил на краю поселка, под абрикосовыми деревьями, шест с метлой. Лу Чжи‑шэнь поспешил туда и увидел еще один небольшой кабачок. Он вошел и, сев у окна, окликнул хозяина:

– Эй, подай‑ка вина прохожему монаху!

Взглянув на него, хозяин спросил:

– Ты откуда пришел?

– Я странствующий монах. Только что пришел к вам в поселок и хочу немного выпить, – отвечал Чжи‑шэнь.

– Если ты из монастыря на горе Утай, я не могу продать тебе вина.

– Да нет же, – возразил Чжи‑шэнь. – Давай скорее вино.

Хозяин оглядел Лу Чжи‑шэня с ног до головы и, решив, что и по виду и по разговору он отличается от здешних монахов, спросил:

– Сколько тебе подать вина?

– Да не спрашивай, наливай побольше – и ладно, – сказал Чжи‑шэнь. Выпив с десяток чашек, он опять подозвал хозяина:

– Найдется ли у тебя какое‑нибудь жаркое? Подай мне! – С утра было немного говядины, да я уж всю распродал, – развел руками крестьянин.

Но в это время Чжи‑шэнь почувствовал запах мяса. Он вышел на улицу и увидел, что на очаге около стены в горшке варится собачье мясо.

– У тебя же есть собачина, почему ты не хочешь мне продать?

– Я не думал, что монах станет есть собачину, – отвечал крестьянин. – Потому и не предлагал тебе.

– Вот, держи деньги! – сказал Чжи‑шэнь, вытаскивая все свое наличное серебро. – Давай мне половину твоего мяса!

Хозяин торопливо отрезал половину сварившейся собачьей тушки, нарезал немного чесноку и поставил еду перед Чжи‑шэнем. Последний так и накинулся на мясо, разрывая его руками и обмакивая в чесночную приправу. Не забывал Чжи‑шэнь и о вине. Выпив с десяток чашек, он все более входил во вкус и требовал еще и еще.

Хозяин кабачка остолбенел от удивления и только вскрикивал:

– Ну и монах! Вот чудеса!

– Я не даром у тебя ем! – огрызнулся Лу Чжи‑шэнь, свирепо посмотрев на хозяина. – Какое тебе дело до меня?

– Сколько же тебе еще налить? – спросил хозяин.

– Давай еще кадушку, – потребовал Чжи‑шэнь.

И хозяину ничего не оставалось, как поставить перед ним еще кадушку вина.

Вскоре Чжи‑шэнь опорожнил и эту кадушку, а недоеденную собачью ногу сунул себе за пазуху. Перед тем как уйти он сказал:

– Завтра я снова приду выпить на оставшиеся деньги.

Хозяин кабачка был так напуган, что стоял, не двигаясь с места, вытаращив глаза, и окончательно растерялся, когда увидел, что монах направляется к горе Утай.

Добравшись до беседки, Чжи‑шэнь присел отдохнуть; между тем винные пары начали оказывать свое действие. Вскочив на ноги, он закричал:

– Эх! Давненько я не тренировался! У меня уж и тело‑то все одеревенело! Попробую‑ка я проделать несколько выпадов!

Выйдя из беседки и засучив рукава, он сделал несколько движений и почувствовал, как в нем заиграла кровь. Тогда он приналег плечом на столб беседки раздался сильный треск, столб сломался, и беседка повалилась набок.

Монастырские привратники, заслышав грохот, взглянули вниз и увидели, что в гору нетвердыми шагами подымается Лу Чжи‑шэнь.

– Вот беда‑то! – закричали они. – Эта тварь опять нализалась!

И тут же закрыли ворота на засов и стали подглядывать в щелку. А Лу Чжи‑шэнь, подойдя к воротам и обнаружив, что они заперты, начал отчаянно барабанить кулаками. Но привратники не решались его впустить.

Побарабанив так без толку несколько минут, Чжи‑шэнь повернулся и, увидев слева от себя статую бога‑хранителя монастыря, закричал:

– Ах ты, чертов истукан, почему ты не стучишь за меня в ворота? Еще кулаком грозишь! А я тебя совсем не боюсь!

Тут Чжи‑шэнь вскочил на возвышение, поломал, как перья лука, окружающую статую частокол и, схватив одну из палок, принялся дубасить бога‑хранителя по ноге. Со статуи посыпались глина и позолота…

Завидев это, привратники с криком «Ой, беда!» побежали доложить о случившемся игумену.

Передохнув немного, Чжи‑шэнь обернулся и, заметив справа от ворот такую же статую, рявкнул:

– А ты, глупая тварь чего рот разинула? Тоже вздумала смеяться надо мной!

И, подскочив к этой статуе, он так хватил ее два раза по ноге, что тут же послышался страшный треск и статуя бога‑хранителя покатилась на землю. Подняв сломанный деревянный каркас статуи, Чжи‑шэнь громко рассмеялся от удовольствия.

Тем временем игумен уговаривал пришедших к нему с докладом привратников:

– Не раздражайте его, идите!

Но тут в келью игумена вошли настоятель храма, казначей и келарь в сопровождении других монахов. Все они заговорили разом:

– Этот дикий кот опять сегодня напился до безобразия. Он свалил беседку на горе и разбил статуи богов‑хранителей у ворот! Что же мы будем теперь делать?

– Еще в древности говорили, – отвечал им игумен: – «Даже Сын неба избегает пьяных». Что же остается делать нам, старым монахам? Он уничтожил статуи богов‑хранителей, а мы попросим его поручителя, господина Чжао, поставить новые. Он поломал беседку, мы опять же попросим Чжао справить ее. Все это он, конечно, сделает…

– Статуи богов охраняют монастырь, как же можно их заменять? – возразили монахи.

– Это еще полбеды, что он разрушил стоявшие у ворот статуи богов‑хранителей, – продолжал игумен. – Даже если бы он разбил все статуи Будды в храме, и то ничего нельзя было бы сделать! Опасно доводить его до буйства. Вы же сами видели, как он свирепствовал в прошлый раз!

– Ну и игумен у нас, – ворчали монахи, покидая его покои. – Глуп, как невозделанный бамбук. Привратники! – приказали они. – Не смейте открывать ворота, и все время наблюдайте за тем, что он там вытворяет.

Между тем Лу Чжи‑шэнь разошелся вовсю.

– Эй вы, падаль, лысые ослы! – кричал он. – Если вы сейчас же не впустите меня в монастырь, я разведу костер и сожгу ваше чертово логово.

Услышав это, монахи сказали привратникам:

– Откройте засов! Пусть эта скотина зайдет! А то он и в самом деле еще что‑нибудь натворит.

Привратники неслышно подкрались к воротам, потихоньку отодвинули засов и мгновенно скрылись в помещение. Попрятались и остальные монахи.

В этот момент Лу Чжи‑шэнь напряг все свои силы к обеими руками приналег на ворота. Неожиданно ворота распахнулись, он с шумом влетел за ограду и упал. Вскочив на ноги, он испуганно ощупал свою голову, а потом бросился в храм, где сидели монахи, погрузившиеся в самосозерцание. Когда Чжи‑шэнь рванул дверную занавеску и ввалился к ним, они замерли в страхе и еще ниже склонили головы.

Едва Чжи‑шэнь подошел к первой попавшейся скамье, как его начало рвать. Монахи зажали носы и были лишь в состоянии бормотать: «Боже милостивый! Боже милостивый!»

Облегчившись, Чжи‑шэнь взгромоздился на скамью, развязал пояс, с треском разорвал его и стащил с себя одежду. Тут он заметил выпавшую из‑за пазухи собачью ногу.

– Вот и хорошо! Я как раз проголодался! – и, разломав кость, он принялся есть.

Увидев это, монахи в ужасе прикрыли лицо рукавами и отошли подальше от Чжи‑шэня. Заметив это, Чжи‑шэнь оторвал кусок собачины и, подойдя к близ стоящему монаху, предложил:

– А ну, полакомься и ты!

Испуганный монах еще плотнее закрыл лицо рукавами одежды.

– А, ты не хочешь есть? – вскричал Чжи‑шэнь и, повернувшись, сунул собачину в рот монаху, сидевшему рядом. Тот не успел отстраниться и упал со скамьи. Тогда Чжи‑шэнь схватил его за ухо и стал насильно всовывать мясо ему в рот.

Монахи, сидевшие напротив, вскочили со своих мест и принялись всячески успокаивать Чжи‑шэня, а тот, отбросив в сторону остатки собачины, стал барабанить кулаками по их бритым головам. В храме поднялся невообразимый шум: монахи с громкими возгласами схватили чашки для сбора подаяний и одежду и сломя голову бросились бежать. Этот скандал впоследствии получил название «разгон всего храма». Как же мог настоятель храма остановить Лу Чжи‑шэня?

Он теперь так разбушевался, что начал крушить все кругом. Большинство монахов укрылось в своих кельях. Тогда казначей и келарь, ни слова не говоря игумену, собрали монахов, позвали прислугу, а также монастырских кузнецов, рабочих‑мирян, послушников и носильщиков. Всего набралось около двухсот человек. Обвязав головы косынками и вооружившись палками и вилами, они все разом ворвались в храм.

Увидев их, Чжи‑шэнь взревел от гнева и, не имея под руками никакого оружия, ухватился за стоявший перед статуей. Будды стол для жертвоприношений. Выдернув у стола ножки, он бросился на противника. Монахи сильно оробели и отступили под балкон. Рассвирепевший Чжи‑шэнь кинулся за ними, размахивая ножками от стола и сбивая с ног всех, кто попадался ему под руку, пощадил он только двух старших монахов.

Когда Чжи‑шэнь пробился к самому алтарю, внезапно появился игумен и повелительно крикнул:

– Прекрати безобразничать, Чжи‑шэнь! А вы, монахи, также успокойтесь!

Среди монахов было уже несколько десятков раненых. Услышав голос игумена, все попятились. Заметив это, Чжи‑шэнь в свою очередь бросил ножки стола и воскликнул:

– Святой отец, будьте моим заступником! – К этому времени он почти совсем протрезвился.

– Чжи‑шэнь, – строго обратился к нему игумен, – ты доставляешь всем нам много беспокойства! Когда в прошлый раз ты напился и устроил скандал, я сообщил об этом твоему названому брату Чжао. И он прислал письмо, в котором просил монахов простить тебя. Сегодня ты снова нарушил святые заповеди Будды! Напившись до безобразия, ты сломал беседку и разбил статуи богов‑хранителей, стоящие у ворот. Все это было бы еще полбеды, но ты учинил безобразие в самом храме и разогнал всех монахов, а это уже непростительный грех! Наш монастырь Манджутры Бодисатвы существует тысячу лет, это место священно, и мы больше не можем терпеть твое богохульство! Иди за мной в мои покои. Ты проведешь там несколько дней, а я тем временем постараюсь устроить тебя куда‑нибудь в другое место.

Затем игумен отослал монахов обратно в храм предаваться самосозерцанию, а получившим ушибы разрешил отдохнуть.

Чжи‑шэня он оставил у себя ночевать.

На следующий день, посоветовавшись с настоятелем храма, игумен решил выдать Чжи‑шэню немного денег на дорогу и отправить его в другой монастырь. Однако об этом они решили предварительно известить Чжао. Игумен послал к нему двух служителей с письмом да еще поручил им обо всем подробно рассказать и сразу же возвращаться с ответом.

Когда Чжао прочел письмо, ему стало очень тяжко. Он написал игумену почтительный ответ, в котором говорилось: «На восстановление статуй богов‑хранителей и беседки я немедленно вышлю деньги, а что касается Чжи‑шэня, отправляйте его, куда сочтете нужным».

Получив такой ответ, игумен приказал слугам достать монашеское одеяние из черной материи, пару туфель и десять лян серебра. Потом он призвал Чжи‑шэня и сказал ему:

– Когда ты впервые в пьяном виде учинил в монастыре бесчинство, это можно было отнести за счет твоего недомыслия. Но ты снова напился и настолько потерял рассудок, что разбил статуи богов‑хранителей, сломал беседку и даже выгнал из храма всех монахов, углубившихся в самосозерцание. Это уже тяжкий грех. К тому же ты ранил многих. Мы удалились от мира, это место благостно и свято, а твои поступки нарушают его чистоту. Ради твоего благодетеля господина Чжао я даю тебе письмо, чтобы ты мог найти себе иное пристанище. Здесь я больше не могу тебя оставить. Вечером я прочту тебе напутственную речь, четыре строчки наставления, которые должны наставить тебя на праведный путь.

– Отец мой! – воскликнул Чжи‑шэнь. – Я готов направиться туда, куда ты посылаешь меня, и с благодарностью приму твое наставление.

Если бы игумен не отправил Лу Чжи‑шэня в назначенное место и не заставил его следовать данному завету, то, возможно, не произошло бы тех событий, о которых можно сказать:

 

Монаха посох вскинувши, играя,

Сражался он с героями Китая.

Вздымай во гневе инока кинжал,

Чтоб всюду он предателей сражал!

 

О том, какими словами напутствовал Лу Чжи‑шэня игумен, рассказывается в следующей главе.

 

 

Глава 4

 

повествующая о том, как атаман разбойников оказался под расшитым свадебным пологом и как Лу Чжи‑шэнь учинил скандал в деревне Таохуацунь

 

Итак, игумен сказал Чжи‑шэню:

– Здесь тебе больше нельзя оставаться. У меня есть духовный брат по имени Чжи‑цин, который управляет монастырем Дасянго в Восточной столице. Ты пойдешь к нему и вручишь это письмо. Попроси его дать тебе какую‑нибудь службу при монастыре. Этой ночью мне было видение, и я поведаю тебе о четырех знамениях, касающихся тебя. Смотри, крепко запомни их и следуй им всю жизнь.

– Я готов выслушать ваши наставления, учитель, – отвечал Чжи‑шэнь, опускаясь перед ним на колени.

Тогда игумен торжественно произнес:

– В твоей жизни счастье связано с лесом; гора сулит тебе богатство; избегай больших городов, но можешь спокойно останавливаться у полноводных рек.

Внимательно выслушав эти слова, Лу Чжи‑шэнь отвесил игумену девять поклонов. Затем он подвязал дорожные сумы, и спрятав письмо игумена, взвалил на плечи узел с вещами.

Распростившись с игуменом и со всеми монахами, Лу Чжи‑шэнь покинул гору Утай и направился в гостиницу, расположенную рядом с кузницей. Там он решил немного передохнуть, дождаться, когда будут изготовлены посох и кинжал, и затем отправиться дальше.

Уходу Лу Чжи‑шэня из монастыря все монахи очень обрадовались. Настоятель приказал починить разбитые статуи богов‑хранителей и сломанную беседку. Спустя несколько дней в монастырь прибыл и сам Чжао с богатыми подарками и деньгами. Статуи богов и беседка были восстановлены, и об этом мы больше не будем рассказывать.

Последуем лучше за Лу Чжи‑шэнем. Он прожил в гостинице около кузницы несколько дней и дождался выполнения своего заказа. Затем он приказал сделать ножны для кинжала, а посох покрыть лаком. Хорошо вознаградив кузнеца за труд, Лу Чжи‑шэнь снова взвалил на плечи свой узел, привесил к поясу кинжал, взял в руки посох и, простившись с хозяином гостиницы и кузнецом, тронулся в путь. Встречные принимали его за бродячего монаха.

Покинув монастырь на горе Утай, Лу Чжи‑шэнь направился в Восточную столицу. Более полмесяца провел он в пути, стараясь не останавливаться в монастырях и предпочитая ночевать на постоялых дворах, где готовил себе еду; днем же он заходил в придорожные кабачки.

Однажды, следуя намеченным путем, Лу Чжи‑шэнь так засмотрелся на красоту окружающей природы, что не заметил, как наступил вечер. До постоялого двора было далеко, и он оказался без ночлега. Как на беду, на дороге не было никого, кто мог бы составить ему компанию, и он не знал, где устроиться на ночлег. Пройдя еще двадцать ли и миновав какой‑то деревянный мостик, Лу Чжи‑шэнь заметил вдалеке мелькающие огни и вскоре подошел к поместью, расположенному в лесу. Сразу за поместьем поднимались крутые горы, словно нагроможденные друг на друга. «Что поделаешь! – подумал Лу Чжи‑шэнь, – придется попроситься ночевать здесь». Он поспешил к поместью и увидел несколько десятков поселян, бегавших взад и вперед и что‑то перетаскивавших.

Подойдя к ним вплотную, Лу Чжи‑шэнь оперся на свой посох и с поклоном их приветствовал.

– Монах, зачем ты пришел сюда в такое позднее время? – спросили поселяне.

– Я не успел добраться до ближайшего постоялого двора, – отвечал Лу Чжи‑шэнь, – и хотел попросить у вас разрешения переночевать здесь. Завтра я пойду дальше.

– Ну, здесь с ночлегом у тебя ничего не выйдет, – отвечали селяне. – У нас и так сегодня хлопот хоть отбавляй!

– На одну‑то ночь, уж наверно, можно найти приют, – возразил Чжи‑шэнь, – ведь завтра я уйду!

– Проваливай‑ка лучше, монах, – закричали крестьяне, – или тебе жить надоело!

– Что за чудеса? – удивился Чжи‑шэнь. – Что же тут особенного, если я проведу здесь одну ночь. И причем тут моя жизнь?

– Иди‑ка ты отсюда подобру‑поздорову! А не уйдешь – мы тебя свяжем!

– Ах, деревенщина неотесанная! – рассердился Чжи‑шэнь. – Я ничего плохого вам не сказал, а вы вязать меня вздумали!

Некоторые из селян принялись ругаться, другие же старались уговорить его уйти. А Лу Чжи‑шэнь, схватив свой посох, совсем было собрался пустить его в ход, как увидел, что из усадьбы вышел какой‑то пожилой человек. Чжи‑шэнь сразу решил, что ему было за шестьдесят. Старик шел, опираясь на посох, который был выше его. Приблизившись, он крикнул крестьянам:

– Что это вы раскричались?

– Да как нам тут не кричать, – отвечали те, – ведь этот монах собрался нас бить!

– Я из монастыря, что на горе Утай, – выступив вперед, сказал Лу Чжи‑шэнь, – держу путь в Восточную столицу, где буду служить. Я не успел дойти до ближайшего постоялого двора и решил просить ночлега в вашем поместье, а эти невежи собрались вязать меня!

– Ну, если вы духовный отец с горы Утай, – сказал старик, – то следуйте за мной.

Лу Чжи‑шэнь прошел следом за стариком в парадный зал, где они уселись, один заняв место хозяина, другой – гостя, как того требовал обычай.

– Вы не обижайтесь, святой отец, – начал старик, – крестьяне не знают, что вы пришли из обиталища живого Будды – и смотрят на вас, как на простого человека. Я же всегда глубоко почитаю три сокровища буддизма: Будду, его законы и буддийскую общину. И хотя сегодня вечером в поместье много хлопот, я прошу вас переночевать в моем доме.

Чжи‑шэнь, поставив свой посох к стене, поднялся с места и, низко поклонившись хозяину, промолвил с благодарностью:

– Я тронут вашей добротой, мой благодетель. Разрешите спросить, как называется это поместье и ваше уважаемое имя?

– Фамилия моя Лю, – отвечал старик. – А наша деревня называется Таохуа – «Цветы персика». Жители всей округи называют меня дедушкой Лю из поместья Таохуа. Осмелюсь ли и я узнать ваше монашеское имя?

– Мой духовный наставник, игумен монастыря Чжи‑чжэнь, нарек меня именем Чжи‑шэнь. Фамилия же моя Лу, и потому теперь меня зовут Лу Чжи‑шэнь.

– Разрешите пригласить вас отужинать со мной, – сказал хозяин. – Но я не знаю, дозволяете ли вы себе скоромную пищу?

– Я не избегаю ни скоромного, ни вина, – отвечал Чжи‑шэнь. – Все равно что пить – водку ли из проса, или вино, я не привередничаю. Меня мало также интересует, что передо мной – говядина или собачина, – что есть, то и ем.

– Ну если вы разрешаете себе мясную пищу и хмельное, – сказал хозяин, – то я сейчас же прикажу слугам принести вина и мяса.

Вскоре был накрыт стол, и перед Лу Чжи‑шэнем стояли блюда с мясом и несколько тарелочек с закусками, возле которых лежали палочки для еды. Чжи‑шэнь развязал пояс, снял сумку и уселся за стол. Между тем слуга принес чайник с вином, чашку, налил в нее вина и подал Чжи‑шэню. Лу Чжи‑шэнь не заставил себя упрашивать и без дальнейших церемоний принялся за еду и питье. Вскоре и вино и мясо были уничтожены. Сидевший за столом против Чжи‑шэня хозяин так изумился, что не мог вымолвить слова. Снова были принесены кушанья, и Чжи‑шэнь снова все съел. Лишь после того как слуга убрал со стола, хозяин сказал:

– Вам, учитель, придется переночевать в боковой пристройке. Если вы услышите ночью какой‑нибудь шум – не тревожьтесь и не выходите из дома.

– Разрешите спросить, что у вас сегодня ночью должно произойти? – обратился Лу Чжи‑шэнь к хозяину.

– Ну, это для монахов не представляет интереса, – ответил старик.

– Вы чем‑то расстроены, почтенный хозяин, – продолжал Лу Чжи‑шэнь. – Быть может, вы недовольны тем, что я потревожил вас своим появлением? Поутру я отблагодарю за все хлопоты и покину ваше жилище. – Я уже говорил вам, – возразил хозяин, – что постоянно принимаю у себя монахов и делаю им подношения. Чем же может помешать мне один человек? Я огорчен тем, что сегодня вечером в наш дом приезжает жених моей дочери и у нас состоится свадьба.

Лу Чжи‑шэнь в ответ на слова старого Лю засмеялся и сказал:

– Да ведь это обычное событие в жизни человека! Всегда так бывает, что взрослый мужчина женится, а девушка – выходит замуж. Зачем же вам печалиться?

– Вы далеко не все знаете, почтенный отец, – возразил хозяин. – Эту свадьбу мы устраиваем не по доброй воле.

Тут Чжи‑шэнь громко расхохотался.

– Какой же вы чудак, почтенный хозяин! – воскликнул он. – Если на этот брак нет согласия обеих сторон, так чего ради вы выдаете дочь замуж и принимаете к себе в дом зятя!

– У меня одна‑единственная дочь, – ответил хозяин. – Ей только что минуло девятнадцать лет. Поблизости от нашей деревни есть гора, которая называется Таохуа. Недавно там появились два смелых атамана, которые собрали человек пятьсот – семьсот, построили крепость и занимаются в окрестностях грабежом и разбоем. Цинчжоуские власти посылали войска для расправы с ними, но ничего не смогли поделать. Один из этих главарей пришел в наше поместье, чтобы вынудить у нас денег и продуктов, но когда увидел мою дочь, то оставил двадцать лян золота и кусок шелка в качестве свадебного подарка и назначил свадьбу на сегодняшний день. К вечеру он обещал прийти в наш дом. Я, конечно, не мог с ним спорить и должен был дать свое согласие. Вот что меня тревожит, а вовсе не ваш приход.

Выслушав старика, Лу Чжи‑шэнь воскликнул:

– Ах, вот в чем дело! Ну, так я сумею отговорить его от женитьбы на вашей дочери. Что вы на это скажете?

– Да ведь это – сущий дьявол. Для него убить человека – пустое дело! – воскликнул хозяин. – Как же вы заставите его отказаться от свадьбы?

– У игумена монастыря на горе Утай я научился познанию законов связи событий, – ответил Чжи‑шэнь. – Будь этот атаман даже сделан из железа, и то я могу заставить его изменить свое решение. Спрячьте куда‑нибудь свою дочь, а меня впустите в ее спальню. Я сумею его переубедить.

– Что и говорить, – произнес хозяин, – хорошо, если бы так случилось. Но смотрите, не дергайте тигра за усы.

– Что же, мне самому жизнь не дорога, что ли? – отвечал Лу Чжи‑шэнь. – Вы только сделайте все, как я сказал.

– Ах, если бы вы действительно могли нам помочь! – воскликнул хозяин. – Моему дому посчастливилось. Словно живой Будда сошел к нам!

Но крестьяне, слышавшие этот разговор, сильно испугались.

– Не хотите ли еще подкрепиться? – спросил хозяин, обращаясь к Лу Чжи‑шэню.

– Есть‑то я больше не хочу, – произнес Чжи‑шэнь, – а вот вина, если оно у вас имеется, я выпил бы еще.

– Как же, как же, – засуетился хозяин и велел слуге немедленно принести жареного гуся и большой кувшин вина, а Чжи‑шэня просил есть и пить, сколько душе угодно.

Лу Чжи‑шэнь выпил еще чашек двадцать‑тридцать вина, съел он также и гуся, а затем приказал слуге снести свой узел в комнату хозяйской дочери. Взяв жезл и кинжал, он спросил, обращаясь к хозяину.

– Вы уже спрятали свою дочь?

– Я отправил ее в соседнюю деревню, – ответил тот.

– Ну, тогда ведите меня в спальню невесты!

Когда они подошли туда, хозяин сказал:

– Вот это и есть ее комната.

– Хорошо, а теперь уходите и спрячетесь сами – произнес Чжи‑шэнь.

Старик Лю и его слуга вышли из спальни и занялись приготовлениями к предстоящему пиру.

Тем временем Лу Чжи‑шэнь привел в порядок находившуюся в комнате мебель, свой кинжал он спрятал в изголовье постели, а посох прислонил к спинке кровати. Затем он спустил расшитый золотом полог и, раздевшись догола, забрался на кровать.

Когда стемнело, хозяин распорядился зажечь свечи и фонари, чтобы все поместье было ярко освещено. а току был поставлен стол, на котором расставили вперемешку свадебные свечи блюда с яствами и кувшины с подогретым вином.

Наступил час первой ночной стражи. И со стороны горы послышались бой барабана и удары в гонг. Звуки эти вызвали у хозяина поместья, старого Лю, большую тревогу, а жителей деревни от страха прошиб пот. Они вышли на дорогу и вдали увидели сорок – пятьдесят человек с зажженными факелами в руках, от которых кругом было светло, как днем. Толпа быстро приближалась к поместью.

Старый хозяин приказал работникам широко распахнуть ворота и вышел навстречу огромной толпе людей, которые окружали своего вожака. Яркое пламя факелов сверкало на оружии и знаменах. Мечи и палицы были перевязаны шелковыми лентами красного и зеленого цвета. Головы разбойников украшали полевые цветы. Впереди несли несколько пар затянутых красным шелком больших фонарей, свет этих фонарей ярко освещал восседавшего на коне атамана. На голове его была повязка, примятая посередине и падающая на уши. Лицо его обрамляли яркие шелковые цветы. Одет он был в роскошный халат из зеленой парчи с широким поясом, расшитым золотом. Ноги его облегали нарядные сапоги из тонкой кожи. Ехал атаман на высоком, статном белом коне с вьющейся гривой.

Приблизившись к поместью, атаман сошел с коня, а его разбойничья свита принялась хором выкрикивать свадебные приветствия:

– Прекрасный убор сияет на твоей голове!

– Сегодня ты несравненный жених!

– Твоя одежда роскошна!

– Сегодня ты станешь зятем и мужем!

Старый Лю поспешно взял со стола чашу, налил в нее ароматного вина и, почтительно опустившись на колени, двумя руками поднес атаману. Вслед за ним преклонили колени и все его слуги. Атаман подошел к хозяину и, подымая его, сказал:

– Вы мой тесть, и вам не подобает стоять передо мной на коленях!

– Не говорите так, – отвечал старый Лю, – я всего лишь простой смертный, находящийся под вашим покровительством.

Успевший уже сильно захмелеть, главарь разбойников расхохотался и сказал:

– Скоро я стану вашим зятем и войду в вашу семью. Вам не придется меня стыдиться. У вашей дочери будет неплохой муж.

Лю поднес ему еще чашу вина, а затем они прошли в дом. Когда разбойничий атаман увидел расставленные там столы, освещенные горящими свадебными свечами, он воскликнул:

– Дорогой тесть! Зачем вы устраиваете мне такую пышную встречу?!

Здесь они выпили еще по три чаши вина, и после этого вошли в дом. Главарь велел привязать свою лошадь к дереву, а музыканты, сопровождавшие разбойников, расположились перед домом и начали играть.

Войдя во внутренние покои, жених спросил хозяина:

– Где же моя будущая супруга, дорогой тесть?

– Она стесняется и не решается выйти, – ответил Лю.

– Тогда разрешите мне выпить в знак глубокого почтения к вам, – промолвил атаман, самодовольно улыбаясь, но тут же, отставив чашу, произнес:

– Впрочем, нет, пожалуй, я сначала повидаю свою жену. Выпить можно и потом.

В это время старый Лю размышлял о том, как же спрятавшийся в спальне монах сумеет убедить атамана отказаться от свадьбы, но вслух он только сказал:

– Я сам провожу вас туда.

Взяв со стола подсвечник, он повел главаря за ширмы и, указывая на дверь в комнату дочери, сказал:

– Она здесь. Прошу вас, войдите. – И, унося с собой свечу, тотчас же ушел. Не будучи уверен в удаче всей этой затеи, он решил заранее приготовиться к бегству.

Тем временем атаман с шумом распахнул дверь в спальню. В комнате было темно, как в пещере, и он недовольно проворчал:

– Ну и скупой же человек мой тесть! Даже плошки не мог в спальне зажечь, держит мою жену в темноте! Завтра же пошлю моих молодцов в крепость, чтобы они привезли оттуда бочонок хорошего масла. Пусть у нас будет светло!

Лу Чжи‑шэнь, притаившись за пологом, слышал все это и едва сдерживал смех. А атаман‑жених ощупью пробирался вглубь комнаты, приговаривая:

– Женка! Почему же ты не встречаешь меня? Тебе не следует стыдиться. Завтра ты будешь госпожой нашего стана.

Наконец, нащупав полог кровати, атаман откинул его и, протянув руку, попал Лу Чжи‑шэню прямо в живот. Тогда Лу Чжи‑шэнь схватил атамана за головную повязку и крепко прижал к кровати. Разбойник начал было вырываться, но Лу Чжи‑шэнь со словами: «Ах ты, негодяй проклятый!» – ударил его правой рукой пониже уха. Тут жених не вытерпел и заорал:

– Как же ты смеешь так обращаться со своим мужем!

– А это, чтоб ты получше узнал, какая у тебя жена! – крикнул Чжи‑шэнь.

Тут он свалил разбойника около кровати и принялся так избивать его кулаками, что тот во весь голос завопил:

– Спасите! Помогите!

Услышав этот вопль, хозяин Лю застыл на месте от испуга. Он надеялся, что монах сумеет как‑то уговорить разбойника отказаться от задуманного плана, и был поражен, когда до него донеслись крики о помощи!.. Быстро схватив подсвечник, он в сопровождении нескольких разбойников ворвался в спальню.

При мерцающем свете свечи они увидели совершенно голого человека, который, сидя верхом на спине атамана, избивал его. Старший из прибежавших разбойников крикнул:

– Эй вы, молодцы, скорей на помощь нашему предводителю!

Разбойники мигом схватили пики и палицы и собрались было напасть на Лу Чжи‑шэня, но тот заметил их и, бросив главаря, схватил стоявший рядом с кроватью посох. Размахивая им, Лу Чжи‑шэнь ринулся вперед. При виде рассвирепевшего монаха разбойники с криками разбежались; а хозяин Лю пришел в полное отчаяние.

Воспользовавшись суматохой, главарь разбойников выскользнул из спальни и побежал к воротам. Кое‑как отыскав в темени своего коня, он вскочил на него и ударил коня веткой, отломанной от дерева. Тот рванулся вперед, но тут же стал. Всадник воскликнул:

– Вот беда! Даже конь – и тот против меня!

Приглядевшись, он увидел, что впопыхах забыл отвязать уздечку. Освободив коня от привязи, атаман вихрем вылетел из ворот. Выбравшись за пределы поместья, он погрозил кулаком и крикнул:

– Ну погоди, старый осел! Ты от меня никуда не уйдешь!

Стуча копытами, неоседланный конь, подгоняемый ударами ветки, уносил своего седока в горы.

А в это время хозяин Лю, ухватившись за Лу Чжи‑шэня, причитал:

– Почтенный отец! Какую беду вы накликали на мой дом!

– Простите меня за непристойный вид, – сказал ему в ответ Лу Чжи‑шэнь. – Принесите, пожалуйста, мою одежду. Я облачусь, и тогда мы все обсудим.

Слуги принесли из другой комнаты его платье, и он оделся.

– А ведь я было совсем поверил, – продолжал Лю, – что своим красноречием вам удастся уговорить разбойника отказаться от своего замысла. Кто же мог подумать, что вы начнете избивать его! Теперь он, конечно, отомстит мне. Приведет сюда всех своих людей и уничтожит мою семью!

– Не тревожьтесь, – ответил ему Чжи‑шэнь. – Я скажу вам всю правду. Ведь я не кто иной, как начальник управления пограничных войск старого Чуна в Яньнаньфу. Случилось так, что я убил человека, и мне пришлось постричься в монахи. Я бы не испугался и двухтысячного войска, приди оно сюда, а не то что каких‑то негодяев! Если не верите, попробуйте поднять мой посох!

Слуги попытались было сделать это, но не смогли. А Лу Чжи‑шэнь схватил посох и стал вращать им, как хворостиной.

– Почтенный отец! – воскликнул старый хозяин. – Уж вы, пожалуйста, не покидайте нашу семью в опасности!

– Ну, это само собой разумеется! – отвечал Лу Чжи‑шэнь. – Я не уйду отсюда, даже если мне будет грозить гибель!

– Принесите вина для почтенного монаха, – приказал Лю своим слугам. – Только, прошу вас, не пейте лишнего, – добавил он, обращаясь к Лу Чжи‑шэню.

– Чем больше я пью, тем становлюсь сильнее. Выпью немного – и сразу силы прибавляется, выпью полную меру – тогда‑то вся моя сила и проявляется!

– Ну раз так, то тем лучше! – воскликнул Лю. – Вина и мяса у нас вдосталь, и вы можете пить и есть, сколько пожелаете.

Между тем другой атаман разбойников, остававшийся в стане на горе Таохуа, собирался послать гонцов, чтобы узнать, как себя чувствует его собрат‑молодожен, но в это время на гору вбежали несколько запыхавшихся разбойников:

– Беда! Беда!

Старший атаман спросил:

– Что случилось? почему вы здесь?

– Избили нашего атамана! – закричали разбойники.

Это известие испугало старшего главаря. Он захотел узнать подробности о происшедшем, но в этот момент ему доложили, что вернулся незадачливый жених.

Взглянув на своего товарища, старший атаман увидел, что на голове у того уже нет красной повязки и парчовый халат весь изодран в клочья. Всадник свалился на землю и с трудом проговорил:

– Помоги мне, старший брат!

– Да что с тобой приключилось?

– Когда я спустился с горы, – начал рассказывать атаман, – и приехал в поместье, я прошел прямо в спальню. Мог ли я думать, что этот старый осел Лю спрячет свою дочь и вместо нее положит на ее кровать огромного толстого монаха! Ничего не подозревая, я отбросил полог и стал искать невесту, а этот негодяй схватил меня и так избил кулаками и ногами, что я еле жив остался! Когда же этот мерзавец увидел, что в комнату вбежали мои люди, он бросил меня, схватил посох и принялся их избивать. В суматохе удалось мне кое‑как выбраться оттуда и спасти свою жизнь. Надеюсь, брат мой, ты поможешь мне отомстить!

– Раз уж такое дело, – отвечал старший атаман, – то ложись отдыхать, а я отправлюсь в поместье и дам хорошую взбучку этому лысому проходимцу. Эй, подать мою лошадь! – приказал он стоявшим возле него разбойникам.

Вскочив на оседланную лошадь, старший атаман вместе с остальными разбойниками с боевым кличем стал спускаться с горы.

Лу Чжи‑шэнь пил вино, когда вбежал работник и доложил:

– Сюда едет старший вожак, и с ним все разбойники!

– Ну что же, бояться нам нечего! – сказал на это Лу Чжи‑шэнь. – Я буду сбивать их с ног, а вы, знай, вяжите. Потом вы передадите их властям и получите вознаграждение. Подай‑ка мне кинжал!

Лу Чжи‑шэнь тотчас снял рясу, подоткнул полы халата, подвесил к поясу кинжал.

Затем он большими шагами, с посохом в руке, вышел на ток. Там он увидел, что к поместью приближается главный атаман разбойников, окруженный большой толпой с факелами в руках. Подъехав к дому, атаман вытянул вперед свою пику и вскричал:

– Где этот лысый осел? Давайте‑ка его сюда, – посмотрим, кто кого!

Эти слова взбесили Лу Чжи‑шэня.

– Ах ты, грязная тварь! Я тебе покажу, кто я такой! – закричал он и с силой начал вращать над головой своим посохом.

Но предводитель разбойников опустил свою пику и громко крикнул:

– Обожди, монах! Не двигайся! Твой голос мне очень знаком. Скажи, как тебя зовут?

– Мое имя – Лу Да, – отвечал Лу Чжи‑шэнь. – Я командир пограничных войск старого Чуна. Мне пришлось уйти из мира, постричься в монахи, и теперь меня зовут Лу Чжи‑шэнь.

При этих словах старший атаман расхохотался и, соскочив с коня, низко поклонился Чжи‑шэню.

– Старший брат мой, – сказал он, – как ты жил после нашей разлуки? Ну, теперь‑то мне понятно, в чьих могучих руках побывал мой приятель.

Не разобрав как следует, в чем дело, и боясь какого‑нибудь подвоха, Лу Чжи‑шэнь отскочил на несколько шагов назад, однако посохом размахивать перестал. Присмотревшись к своему противнику, лицо которого освещали факелы, он узнал в нем бродячего продавца лекарств, учителя фехтования Ли Чжуня, по прозвищу «Победитель тигров».

Отвесив низкий поклон, Ли Чжун выпрямился, подошел к Лу Чжи‑шэню и сказал:

– Старший брат мой, почему ты стал монахом?

– Пойдем в комнату, расскажу, – ответил ему Чжи‑шэнь.

Наблюдавший эту сцену хозяин поместья подумал: «Верно, этот монах одного с ними поля ягода», – и от такой мысли ему стало не по себе.

Войдя в дом, Лу Чжи‑шэнь надел рясу. Затем они с Ли Чжуном уселись в гостиной и начали подробно вспоминать прошлое. Лу Чжи‑шэнь занял главное место и позвал хозяина Лю. о старик не осмеливался даже показаться. Тогда Лу Чжи‑шэнь крикнул ему:

– Да ты не бойся, хозяин, этот человек все равно, что мой брат.

Услышав слово «брат», старик еще больше испугался и, не решаясь перечить Чжи‑шэню, вошел. Они расселись, второе место занял Ли Чжун, а хозяину досталось третье.

– Вам двоим, – начал Лу Чжи‑шэнь, – я могу рассказать всю правду о том, что со мной произошло. После того как тремя ударами кулака я убил в Вэйчжоу мясника Чжэна, я бежал в уездный город Яньмынь, в округе Дайчжоу. Здесь я встретил старика Цзиня, которому помог выбраться из города. Старик не поехал, как предполагал, в Восточную столицу. Встретив по дороге своего знакомого, он отправился в Яньмынь, где и остался жить. Дочь свою он отдал в жены местному богачу Чжао. Когда я познакомился с этим богачом, мы понравились друг другу. На мою беду власти продолжали усиленно разыскивать меня, и поэтому Чжао помог мне постричься в монахи в монастыре на горе Утай. Игумен этого монастыря – Чжи‑чжэнь считался его сводным братом. Устроив меня в монастыре, Чжао оплатил все связанные с этим расходы. Став монахом и находясь в монастыре, я дважды напился пьяным, наскандалил в храме, и игумен дал мне письмо и отправил в Восточную столицу, в монастырь Дасянго. В письме он просит настоятеля этого монастыря Чжи‑цина принять меня и определить на какую‑нибудь должность при монастыре. Все это и привело меня сюда. В эту деревню я попал вечером в поисках ночлега. И, конечно, уж я никак не ожидал встретить здесь тебя, брат. Однако какого же это молодца я здесь вздул? И как ты сам очутился здесь?

Теперь пришел черед Ли Чжуну рассказать о своих делах:

– На другой день после того, как я расстался с тобой, и с Ши Цзинем в кабачке в Вэйчжоу, – начал он, – я услышал, – что ты убил мясника Чжэна. Я решил найти Ши Цзиня и посоветоваться с ним об этом деле, но он куда‑то исчез. После я узнал, что уже посланы люди для ареста убийцы, и тоже решил побыстрее скрыться. Когда я проходил мимо горы Таохуа, я встретил здесь того молодца, которого ты только что отколотил. Его зовут Чжоу Тун. Он давно обосновался на этой горе и, когда я пришел сюда, он со своей компанией напал на меня. Я победил его в схватке. Тогда он уговорил меня остаться в его стане и уступил мне здесь первое место. Так я и очутился тут и стал заниматься разбоем.

– Ну, уж если так все сложилось, – сказал Лу Чжи‑шэнь, – то давайте договоримся, что свадьбы в доме почтенного Лю не будет. У него одна‑единственная дочь, и надо, чтобы она оберегала отцовскую старость. Нельзя отнимать у старика последнюю опору и заставлять его одиноко доживать свои дни.

Услышав это, старый Лю так обрадовался, что приказал принести вина и разной снеди и начал потчевать своих гостей. Не были забыты и остальные разбойники. Им выдали по две пампушки, по два куска мяса и поднесли по большой чаше вина. Все были сыты и довольны.

А хозяин Лю тут же вынес золото и шелк, предназначавшиеся для свадебных подарков. Лу Чжи‑шэнь, увидев драгоценности, сказал Ли Чжуну:

– Дорогой брат, ты уж как‑нибудь уладь это дело, а эти вещи передай своему приятелю.

– Стоит ли об этом говорить? Я хочу пригласить тебя, старший брат мой, погостить немного у нас в стане. Хорошо было бы, если б и почтенный Лю отправился с нами.

Старик Лю тотчас же отдал распоряжение приготовить носилки. В одни усадил он Лу Чжи‑шэня, туда же положили его вещи: узел, посох и кинжал. Сам он уселся в другие носилки. Ли Чжун вскочил на лошадь, и все они тронулись в путь. К рассвету они были на вершине горы.

Прибыв к месту, Лу Чжи‑шэнь со старым Лю вылезли из носилок. Ли Чжун спешился и пригласил Лу Чжи‑шэня и Лю войти в стан. Здесь он провел их в самое лучшее помещение стана, где все они и уселись. Ли Чжун послал людей позвать Чжоу Туна. Когда тот – пришел и увидел монаха, он пришел в ярость.

– Дорогой брат мой, – воскликнул он, – ты не только не отомстил за меня, но еще и пригласил к нам в стан моего врага и усадил его на почетное место!

– А знаешь ли ты, кто этот монах, брат мой? – спросил его Ли Чжун.

– Если бы мы были знакомы, то он уж наверное не избил бы меня, – сказал на это Чжоу Тун.

– Этот монах, – смеясь, продолжал Ли Чжун, – тот самый богатырь, который тремя ударами кулака уложил насмерть мясника и о котором я тебе не раз рассказывал.

– Вот так‑так! – только и мог воскликнуть Чжоу Тун, потихоньку ощупывая свою голову. Затем он обернулся к Лу Чжи‑шэню и отвесил ему глубокий поклон. Лу Чжи‑шэнь, почтительно отвечая на его поклон, произнес:

– Ты уж прости меня за грубость.

После этого они втроем уселись, а старик Лю остался стоять в сторонке, и Лу Чжи‑шэнь начал следующую речь:

– Послушай меня, брат Чжоу! Своим сватовством к почтенному Лю ты допустил ошибку. У него единственная дочь, которая оберегает его старость, возжигает свечи перед табличкой предков и заботится о доме. Если ты увезешь ее, то оставишь старика совершенно одиноким. Сам он боялся тебя и не смел, конечно, высказать тебе все это. Но ты послушайся моего совета: откажись от этой невесты, ты можешь выбрать себе другую, не хуже. Золото и шелк, которые ты преподнес в качестве свадебных подарков, мы привезли обратно. Что ты думаешь по этому поводу?

– Брат мой, я готов во всем следовать твоему совету, – отвечал Чжоу, – и после нашего разговора не осмелюсь даже и приблизиться к дому старого Лю.

– Когда достойный муж совершает какой‑нибудь поступок или принимает решение, он не должен в этом раскаиваться, – сказал Лу Чжи‑шэнь.

В знак клятвенного обещания Чжоу Тун переломил пополам стрелу. Старик Лю почтительно поблагодарил его за великодушное решение, отдал обратно свадебные подарки – золото и шелк – и вернулся в свое поместье.

Тем временем Ли Чжун и Чжоу Тун распорядились зарезать баранов и приготовить все для пиршества. В течение нескольких дней они всячески ухаживали за своим гостем, водили его по горам и показывали ему окрестности. И действительно, на горе Таохуа было что посмотреть! Хребты ее были высоки и неприступны, ниспадая отвесными обрывами; на гору вела только одна‑единственная дорога; склоны были покрыты буйной растительностью. Оглядевши местность, Лу Чжи‑шэнь сказал:

– Да, место здесь поистине неприступно!

Прожив в укрепленном стане несколько дней, Лу Чжи‑шэнь увидел, что его хозяева не такие уж радушные люди. Во всем проявлялась их скаредность, и он решил отправиться в дальнейший путь. Хозяева стана настойчиво удерживали его и уговаривали остаться с ними, но он твердо стоял на своем.

– Ведь я покинул грешный мир и постригся в монахи, – говорил он, – как же я могу заниматься разбоем? – Ну если уж ты, брат, в самом деле не хочешь оставаться с нами и решил уйти от нас, – сказали ему Ли Чжун и Чжоу Тун, – то завтра мы отправимся на разбой и все, что нам в этот раз удастся добыть, отдадим тебе.

На следующий день в разбойничьем стане принялись резать баранов и свиней для прощального пиршества. На больших столах расставили богатую посуду из золота и серебра. Перед самым началом пира вдруг появился один из разбойников и сообщил, что у подножья горы показались две повозки, которые сопровождают более десяти человек стражи. Ли Чжун и Чжоу Тун тотчас же собрали всех разбойников, и, оставив двух человек обслуживать Лу Чжи‑шэня, выступили в поход. Перед тем как покинуть стан, они сказали Лу Чжи‑шэню:

– Брат наш, мы отправляемся на дело, а ты пока угощайся сам. Всю нашу добычу мы подарим тебе.

Оставшись один, Лу Чжи‑шэнь стал раздумывать: «Какие скряги! – говорил он себе. – Сколько у них здесь золота и серебра, но они и не подумали подарить мне что‑нибудь из этих вещей. Чтобы сделать мне подарок, они решили ограбить других. Нечего сказать, хорошо проявлять свои добрые чувства за счет ближних. Ну, проучу же я вас, мерзавцев, – решил он, – будете меня помнить!»

Лу Чжи‑шэнь приказал оставшимся с ним разбойникам подать вино и мясо и принялся за еду. После двух чаш вина, он неожиданно вскочил на ноги, кулаком свалил обоих разбойников и, сняв пояс, связал их вместе и заткнул им рты зелеными плодами дикого ореха. После этого Чжи‑шэнь выбросил из своего узла все, что не имело особой ценности, собрал со стола всю золотую и серебряную посуду, смял ее, чтобы она занимала поменьше места и засунул в свой узел. Спрятав за пазуху письмо игумена, он прицепил к поясу кинжал, взял в руки посох и взвалил на плечи узел. Выйдя из стана, Лу Чжи‑шэнь огляделся по сторонам. Вокруг были только скалы и обрывы. «Если я пойду по единственной удобной дороге, – подумал он, – то обязательно столкнусь с этими негодяями. Спущусь‑ка я лучше по этим зарослям». Не долго думая, он сунул кинжал в узел и сбросил его вниз, а за узлом полетел и посох. Вслед за тем он сам с шумом и треском скатился по заросшему кустарником крутому склону горы и остался целым и невредимым.

Проворно вскочив на ноги и отряхнувшись, он отыскал свой узел, прицепил к поясу кинжал, схватил посох и пустился в путь.

Тем временем Ли Чжун и Чжоу Тун, спустившись с горы, увидели две повозки и охрану, о которой им донесли. Вся охрана была вооружена. Подняв свои пики, атаманы во главе шайки разбойников кинулись вперед, издавая боевой клич.

– Эй, вы! Торговцы! – кричали они – Если у вас есть голова на плечах, давайте выкуп!

Один из путников отделился от своих и, размахивая мечом, бросился на Ли Чжуна. Они схватывались более десяти раз, то съезжаясь, то разъезжаясь, но не могли одолеть друг друга. Тогда Чжоу Тун пришел в ярость и тоже ринулся вперед, увлекая за собой остальных разбойников. Путники не выдержали этого натиска и обратились в бегство. Человек восемь из них замешкались, и все они были убиты. Захватив повозки с добром, разбойничий шайка потихоньку двинулась в гору, распевая победные песни.

Возвратившись в стан, они увидели, что со стола исчезла золотая и серебряная посуда, а двое разбойников, остававшиеся с Лу Чжи‑шэнем, привязаны к столбу.

Чжоу Тун тотчас освободил их и начал подробно расспрашивать, куда исчез гость. Разбойники ответили:

– Он свалил нас с ног, связал, затем сплющил всю посуду, засунул ее в свой узел и ушел.

– Видно, этот бритый проходимец уж не очень‑то хороший парень! – заметил Чжоу Тун. – Похоже на то, что мы ошиблись в нем! Но куда он смог уйти?

Разбойники тщательно осмотрели все кругом и, наконец, заметили в одном месте узкую полоску примятой травы.

– Вот лысый черт! – воскликнул Чжоу Тун. – Да он самый что ни на есть матерый разбойник! С такой кручи он решился кинуться вниз!

– Надо догнать его да как следует проучить! – предложил Ли Чжун.

– Нет, не стоит, – возразил Чжоу Тун. – Правильно говорится: «К чему запирать двери, коли вор ушел». Где уж там догонять его! Да если бы и догнали – потерянного все равно не вернуть. Ведь не отдаст же он посуду сам, а нам с ним ни за что не справиться. Лучше оставить это дело так. Это пойдет нам на пользу, если приведется когда‑нибудь встретиться с ним. Давай лучше вскроем тюки и поделим добычу на три части. По одной – возьмем себе, а третью отдадим нашим людям.

– Я привел этого монаха на гору, – сказал тут Ли Чжун, – и его приход причинил тебе большой ущерб. Возьми себе мою долю добра.

– Дорогой мой брат, – возразил на это Чжоу Тун, – мы по гроб жизни связаны вечной дружбой и не будем считаться в таких мелочах.

Читатель, крепко запомни, что Ли Чжун и Чжоу Тун остались разбойничать на горе Таохуа.

Что касается Лу Чжи‑шэня, то, спустившись с горы, он за день прошел не меньше шестидесяти ли. Его мучил голод, но он не повстречал ни одного места, где можно было бы развести огонь и приготовить пищу. Оглядываясь по сторонам, он думал: «Что ж это, иду я с самого утра, а во рту за весь день не было ни крошки. Надо во что бы то ни стало найти место для ночлега».

И вдруг издалека до него донесся звон колокольчиков.

«Мне везет! – подумал Лу Чжи‑шэнь, – это несомненно монастырь, если не буддийский, то даосский. Пойду‑ка я на звук этих колокольчиков».

Если бы Лу Чжи‑шэнь не пошел туда, не пришлось бы нам рассказывать о том, как за каких‑нибудь полдня 6олее десяти человек расстались с жизнью и как от одного факела сгорел древний монастырь в Линшаньских горах.

Так уж, видно, было предопределено судьбой:

 

Огонь поднялся красный над храмом золотым.

В нефритовом чертоге всклубился черный дым.

 

О том, в какой монастырь попал Лу Чжи‑шэнь, ты, читатель, узнаешь из следующей главы.

 

 

Глава 5

 

рассказывающая о том, как Ши Цзинь промышлял разбоем в сосновой роще и как Лу Чжи‑шэнь сжег монастырь

 

Перевалив через несколько холмов, Лу Чжи‑шэнь подошел к большому сосновому бору и заметил тропинку, которая уходила в лесную чащу. Следуя по этой тропинке и пройдя около половины ли, он увидел перед собой полуразрушенный монастырь. Висевшие на выступах монастырской крыши колокольчики раскачивались под ветром и издавали мелодичный звон. Взглянув па ворота, Лу Чжи‑шэнь увидел полустертую вывеску. На красном фоне едва можно было различить золотые иероглифы, гласившие: «Монастырь Вагуань». Сделав еще шагов сорок, Лу Чжи‑шэнь, пройдя каменный мостик, вошел в монастырь и направился к флигелю, предназначенному для постояльцев. Подойдя ближе, он увидел, что ни стен, ни ворот, которыми обычно бывают обнесены такие помещения, около здания нет.

«Что здесь произошло? Почему этот монастырь пришел в такой упадок?» – подумал про себя Лу Чжи‑шэнь и пошел дальше к помещению, где обычно находятся покои игумена, но и здесь двери были закрыты на замок, уже завелась густая паутина и никаких следов вокруг не было, кроме помета ласточек.

Лу Чжи‑шэнь стукнул посохом и крикнул:

– Прохожий монах просит накормить его!

Он несколько раз повторил эти слова, но ответа не последовало. Тогда он двинулся в ту сторону, где положено быть кухне и кладовым, по и там все было разрушено: не видно было ни очагов, ни котлов.

Оставив свои узел на земле возле кельи эконома, Чжи‑шэнь взял посох и снова отправился на поиски. И вот в небольшой комнатушке, расположенной за кухней он вдруг обнаружил несколько старых монахов, неподвижно сидевших на земле. У монахов были желтые, изможденные лица. Лу Чжи‑шэнь с возмущением воскликнул:

– Какие же вы бессовестные люди! Где у вас чувство долга, монахи? Сколько я вас ни звал, никто мне не ответил!

Но монахи только замахали руками и произнесли предостерегающим тоном:

– Тише! не говори так громко!

– Я только странствующий монах, – ответил Лу Чжи‑шэнь, – и прошу дать мне немного еды. Ничего плохого я вам не сделаю!

– Мы сами три дня сидим с пустыми желудками, – отвечал один из монахов, – что же мы можем дать тебе?

– Я пришел из монастыря на горе Утай, – продолжал Лу Чжи‑шэнь, – и уж, наверно, вы могли бы предложить мне хоть полмиски жидкой кашицы!

– Ты пришел к нам из обиталища живого Будды, – ответил старый монах, – и по положению мы должны были бы оказать тебе соответствующий прием. Но вот беда! Все наши монахи разбрелись в разные стороны. В монастыре нет никакой пиши. Остались только мы, старики, да и то уже третий день сидим голодные.

– Глупости! – воскликнул Лу Чжи‑шэнь. – Ни за что не поверю, чтобы в таком большом монастыре не нашлось какой‑нибудь еды!

– Это верно, что наш монастырь не маленький, – отвечали монахи, – здесь раньше всего было вдосталь. Наше богатство привело сюда бродячего монаха, который обосновался здесь. К тому же он привел с собой еще даоса. Все наши постройки они порушили и своими безобразиями разогнали монахов. А нам, старикам, некуда деться, вот мы и сидим здесь голодные. Никакой еды у нас нет…

– Довольно вам чепуху городить! – снова закричал Лу Чжи‑шэнь. – Ничего такого не может совершить один бродячий монах да один даос! Почему вы не сообщите о них властям?

– Отец наш! – отвечали монахи. – Ты, наверно, не знаешь, что ямынь отсюда далеко, к тому же никакие власти все равно ничего не смогли бы с ними сделать. Эти люди – настоящие разбойники. Им ничего не стоит убить человека или совершить поджог! Они и сейчас преспокойно устроились за кельей игумена.

– Как зовут этих людей? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

– Фамилия монаха – Цуй, – ответил старый монах, – его монашеское имя – Дао‑чэн, а прозвище «Чугунный Будда». Фамилия же мирянина Цю, имя Сяо‑и. У него буддийское прозвище «Взлетающий в небо Якша» или «Злой демон». Даже с виду эти люди не похожи на монахов, отрекшихся от мира, это – самые настоящие лесные разбойники. А монашеское одеяние только прикрывает их бесчинства.

Во время этого разговора Лу Чжи‑шэнь вдруг почувствовал запах еды. Он взял посох, огляделся по сторонам и увидел позади себя глиняный очаг, прикрытый циновкой, из‑под которого шел пар. Чжи‑шэнь приподнял циновку и обнаружил, что под ней в котле варится пшенная каша.

Эх вы, монахи!.. Совести у вас нет! – принялся укорять их Лу Чжи‑шэнь, – говорите, что три дня ничего не ели, а у самих полон котел каши. Монахи, а врете без зазрения совести!

Почуяв беду, монахи похватали свои чашки, тарелки, миски, ковши и наперебой бросились к котлу.

При виде еды Лу Чжи‑шэнь снова почувствовал невыносимый приступ голода. Ему очень захотелось каши, но никакой посуды у него не было. Тут он заметил у очага полуразвалившийся лакированный столик, густо покрытый золой и пылью.

«Голь на выдумки хитра», – говорит пословица. Прислонив посох к стене и схватив пучок соломы, наваленной возле очага, Лу Чжи‑шэнь смахнул ею пыль со столика, а затем обеими руками поднял котел и вывалил кашу на столик. Старики‑монахи так и ринулись к столику, но Чжи‑шэнь с такой силой начал расталкивать их, что те, кто не успел отскочить в сторону, полетели на землю. Чжи‑шэнь принялся загребать кашу обеими руками и запихивать ее в рот. Но едва успел он проглотить несколько пригоршней, как монахи снова запричитали:

– Мы правду говорим, что ничего не ели три дня! Вот только недавно собрали немного пшена и сварили его, а ты отнимаешь у нас и эти последние крохи.

Услышав такие слова, Чжи‑шэнь сразу же оставил кашу. В это время за стеной послышалось пение. Чжи‑шэнь вытер руки и взял посох. Внезапно в проломе стены он увидел человека, на голову которого была накинута черная косынка. на человеке был халат, подвязанный пестрым поясом, на ногах веревочные туфли. Человек этот нес на коромысле бамбуковую корзину, из которой торчали рыбий хвост и кусок мяса, завернутые в листья лотоса. На другом конце коромысла висел кувшин с вином, также покрытый листьями лотоса. На ходу человек напевал:

 

Ты – на востоке, на западе – я.

Разлучены мы, о женка моя!

Быть не беда без жены мне года.

Но для тебя быть без мужа – беда!

 

Монахи придвинулись к Лу Чжи‑шэню, делая ему знаки руками, чтобы он вел себя потише, и, указывая пальцами на неизвестного, прошептали:

– Это и есть Цю Сяо‑и по прозвищу «Злой демон».

Чжи‑шэнь торопливо вышел, сжав посох. А даос, не подозревая, что за ним кто‑то идет, направился прямо за келью игумена. Следуя за ним, Лу Чжи‑шэнь увидел зеленый вяз, под которым стоял столик. На столе были разные яства, три чашечки и три пары палочек. На главном месте восседал толстый монах. Лицо у него было темное, торчком стояли, как щетка, еще более черные брови. Вся грудь его была покрыта прыщами, а пониже из‑под одежды выпирал безобразный черный живот. Рядом с монахом сидела совсем молодая женщина. Подойдя к ним, даос опустил коромысло с ношей на землю и сел рядом.

Завидев Лу Чжи‑шэня, монах сильно испугался, вскочил на ноги и, обращаясь к нему, сказал:

– Прошу вас, брат, присядьте и выпейте с нами чашку вина!

Но Лу Чжи‑шэнь, подняв посох, спросил:

– Как же это вы осмелились разорить такой богатый монастырь?

– Присядьте, брат, – продолжал упрашивать монах, – и выслушайте нас…

– Ну говори, да побыстрей! – закричал Лу Чжи‑шэнь, сердито уставив глаза на монаха.

– …Да что тут говорить, – продолжал монах. – Замечательным местом прежде был наш монастырь. Он владел большими землями, и монахов здесь жило множество. А потом монахи, которые прячутся сейчас вон там, начали пьянствовать, безобразничать, тратить деньги на женщин. Какие только меры не принимал игумен, чтобы обуздать их, но ничего не мог с ними поделать. А они между тем послали на него ложный донос и выжили отсюда. Вот так монастырь и пришел в запустение. Монастырские земли были проданы, а монахи разбрелись кто куда. Мы с этим послушником пришли сюда совсем недавно и, взяв дело в свои руки, решили исправить ворота и привести в порядок храм.

– А что это за женщина распивает с вами вино? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

– Разрешите сказать вам, почтенный отец, – продолжал монах, – эта женщина – дочь Ван Ю‑цзиня, проживавшего в деревне, неподалеку отсюда. Раньше ее отец был жертвователем нашего монастыря, но потом прожил все свое состояние и теперь находится в бедственном положении. В доме у них ничего не осталось, а муж этой женщины лежит больной. Вот она и пришла в монастырь одолжить немного риса. Из уважения к ее отцу мы решили угостить эту женщину. Вот и все. Никаких других мыслей у нас и не было. А вы, почтенный учитель, не верьте тому, что говорят эти старые скоты.

Выслушав монаха и будучи введен в заблуждение его почтительным тоном, Лу Чжи‑шэнь решительно заявил:

– Ну ладно, я не позволю этим старикам дурачить себя! – И с посохом в руках отправился обратно.

Голодные монахи только принялись за кашу, как вдруг перед ними снова выросла фигура разгневанного Лу Чжи‑шэня. Угрожающе показывая на них пальцем, он вскричал:

– Так это вы, оказывается, разорили монастырское хозяйство, да еще вздумали меня обманывать!..

– Почтенный отец, – взмолились монахи, – не слушай ты этих бродяг! Ведь ты мог убедиться сам, что они даже женщину у себя держат. Они не отважились дать тебе отпор только потому, что у тебя был посох и кинжал, а у них под руками не было никакого оружия. Если ты не веришь, пойди туда еще раз и посмотри, чем они занимаются. Подумай, почтенный учитель, они там и вино пьют, и рыбу едят, а у нас даже пшена нет. Понятно, что мы испугались, когда увидели, что ты отнимаешь у нас последнюю еду.

– И то верно, – заметил Лу Чжи‑шэнь. И снова, взяв посох, пошел за покои игумена, но калитка была уже заперта. Взбешенный Лу Чжи‑шэнь одним ударом ноги высадил ее и ворвался во двор. В ту же минуту из покоев с мечом в руке выбежал «Чугунный Будда» – Цуй Дао‑чэн, и бросился навстречу Лу Чжи‑шэню. А тот, увидев это, взревел от гнева и, вращая посохом над головой, ринулся на Цуй Дао‑чэна. Они сходились раз пятнадцать, но одолеть Лу Чжи‑шэня «Чугунному Будде» оказалось не под силу. Он едва успевал уклоняться от ударов и кое‑как отражать их. Наконец, даже защищаться ему стало трудно, и он уже готов был бежать с поля боя. Но в это время «Злой демон» – Цю Сяо‑и, видя, что его приятель долго не продержится, схватил меч и напал на Лу Чжи‑шэня сзади.

В самый разгар боя тот заслышал позади себя шаги, но, осыпая ударами противника, он не мог обернуться и, только заметив рядом с собой человеческую тень, понял, какая ему угрожает опасность. Чтобы как‑нибудь отпугнуть того, кто готовил удар в спину, Лу Чжи‑шэнь что есть силы рявкнул:

– На! Получай!

Цуй Дао‑чэн вздрогнул. Ему показалось, что эти слова относятся к нему и что Лу Чжи‑шэнь сейчас сразит его посохом. Он отступил и тем самым дал Лу Чжи‑шэню возможность прервать на несколько мгновений бой и оглянуться. Теперь все трое стояли друг против друга. Цуй Дао‑чэн и Цю Сяо‑и вместе напали на Лу Чжи‑шэня. Тот выдержал десять схваток, но положение его становилось все более и более тяжелым. С утра он почти ничего не ел, к тому же за день прошел большое расстояние и очень устал. Он не мог дать отпор сразу двум противникам, нападавшим на него со свежими силами, и решил, пока не поздно, отступить. Прихватив посох, Лу Чжи‑шэнь покинул поле боя. Враги гнались за ним и Лу Чжи‑шэню все время приходилось отражать их натиск. Только у самого мостика они прекратили преследование и уселись на перила.

Когда противники остались далеко позади, Лу Чжи‑шэнь остановился, чтобы перевести дух. Тут‑то он и вспомнил, что оставил свой узел в монастыре около кухни. «Как же мне теперь быть? – думал он, – денег у меня нет, и я погибну от голода. Что теперь делать?»

Он уж совсем собрался было идти за своими пожитками, но тут же передумал. «Их двое, а я один, – размышлял он. – Здесь и пропасть не долго». В тяжелом раздумье он не спеша двинулся вперед. Пройдя несколько ли, он увидел перед собой большой сосновый лес, стволы деревьев были красного цвета. Взглянув на сосны, Лу Чжи‑шэнь невольно подумал:

«Какой зловещий лес!» – и тут неожиданно он заметил человека, который выглядывал из чащи. А тот посмотрел на Лу Чжи‑шэня, плюнул со злости и скрылся за деревьями.

– Сдается мне, – пробормотал Лу Чжи‑шэнь, – что этот негодяй промышляет разбоем. Как только он разглядел, что я монах и с меня взятки гладки, он тут же скрылся. Да, этому разбойнику и вправду не повезло. Надо же ему было повстречаться со мной, когда меня довели до бешенства. Ну, теперь я хоть на нем отыграюсь, сейчас отберу у него одежду. На выпивку хватит.

Лу Чжи‑шэнь поднял свои посох и бросился в лес.

– Эй ты там, разбойник! Поди‑ка сюда!

Тот рассмеялся:

– Вот дьявол! Мне и так не везет, а гут еще этот привязался!

С этими словами человек выскочил из лесной чаши и, выхватив из ножен меч, бросился на Лу Чжи‑шэня, громко приговаривая:

– Ах ты, лысый осел! Я ведь тебя не трогал, ты сам захотел своей гибели.

– Вот я покажу тебе, кто я такой! – завопил в ответ Лу Чжи‑шэнь и прыгнул вперед, вращая посохом над головой.

Незнакомец тоже размахивал своим мечом и наступал на Лу Чжи‑шэня. Но в этот момент ему вдруг пришло в голову: «А ведь я где‑то слышал голос этого монаха».

– Эй ты, монах! – закричал он. – Я где‑то встречался с тобой. Как тебя зовут?

– Вот разиков триста схвачусь с тобой, тогда и назову свое имя, – отвечал Лу Чжи‑шэнь.

Тут незнакомец в дикой ярости взмахнул мечом и ринулся в бой. На десятой схватке он одобрительно подумал: «Ну и здоров же этот монах!» и, не прерывая поединка, обратился к противнику:

– Остановись, я хочу поговорить с тобой!

И оба выскочили из круга.

– Назови свое имя! – настаивал незнакомец. – Мне ведь знаком твой голос!

Наконец, Лу Чжи‑шэнь назвал себя. тогда его противник отбросил меч и, поклонившись до земли, произнес:

– А вы не узнаете Ши Цзиня?

– Так ты, оказывается, Ши Цзинь! – рассмеялся Лу Чжи‑шэнь.

Обменявшись приветствиями, они вошли в чащу леса и там уселись.

– Где же ты побывал с тех пор, как ушел из Вэйчжоу? – спросил Лу Чжи‑шэнь, обращаясь к Ши Цзиню.

– Мой старший брат, – начал свой рассказ Ши Цзинь, – на следующий день, после того как мы расстались с вами в кабачке, я узнал, что вы убили мясника Чжэна и скрылись. Потом мне сказали, будто страже стало известно, что мы совместно помогли старику Цзиню уехать из Вэйчжоу. Тут уж и я поспешил выбраться из города и отправился на поиски своего старого учителя Ван Цзиня. Я пошел прямо к Яньчжоу, но не нашел его там и вернулся в Северную столицу, где прожил все свои деньги, и тогда мне пришлось уйти в лес, чтобы добывать себе средства к существованию. Вот уж никак не ожидал, что мы здесь встретимся с вами! А как случилось, что вы стали монахом?

Лу Чжи‑шэнь подробно рассказал ему свою историю.

– Старший брат, вы голодны, – произнес Ши Цзинь, – а у меня есть немного сушеного мяса и лепешек. – Он достал припасы, предложил их Лу Чжи‑шэню и продолжал: – Раз ваш узел остался в монастыре, давайте пойдем вместе и вызволим его. Если монахи не отдадут его добром, – мы их просто прикончим.

– Правильно, – согласился Чжи‑шэнь.

Подкрепившись едой, они взяли оружие и направились к монастырю. Приблизившись к монастырским стенам, они увидели, что Цуй Дао‑чэн и Цю Сяо‑и все еще сидят на перилах мостика.

– Эй вы, олухи! – громко крикнул Чжи‑шэнь, выступая вперед. – Выходите‑ка сюда! Уж на этот‑то раз мы будем биться с вами до конца.

– Эх ты, горе‑вояка! Ведь тебе уже как следует влетело, а ты опять туда же лезешь?

Тут Чжи‑шэнь рассвирепел и, размахивая посохом над головой, вбежал на Мост. «Чугунный Будда» тоже пришел в ярость и, схватив меч, ринулся ему навстречу. Но теперь Лу Чжи‑шэнь был не один и чувствовал себя вдвое сильнее; придало ему силы и то, что он подкрепился едой. На десятой схватке Чжи‑шэнь стал теснить Цуй Дао‑чэна, и тот уже начал подумывать, как бы убраться подобру‑поздорову. В это время Цю Сяо‑и, видя, что его приятелю приходится туго, выхватил свои меч и бросился ему на помощь.

Ши Цзинь в свою очередь в несколько прыжков выскочил из лесу и подбежал к месту боя, громко выкрикивая:

– Не выпустим их отсюда живыми!

С этими словами он сбросил назад шляпу и, высоко подняв меч, вступил в борьбу с Цю Сяо‑и. Теперь уже четверо бились друг против друга парами.

Лу Чжи‑шэнь и Цуй Дао‑чэн сражались у самого края горного потока. Улучив момент, Чжи‑шэнь с криком: «Получай!» – нанес своему противнику такой удар посохом, что тот полетел с моста вниз. Цю Сяо‑и, увидев, что случилось с монахом, сразу потерял всякое желание продолжать драку и решил во что бы то ни стало выбраться живым с поля боя. Заметив это, Ши Цзинь завопил:

– Куда бежишь?!

Нагнав своего противника, он нанес ему в спину такой удар мечом, что тот плашмя повалился на землю. Ши Цзинь подбежал к упавшему и сверху вниз вонзил ему в спину меч.

Тем временем Чжи‑шэнь сбежал с моста и еще раз ударил посохом свалившегося Цуй Дао‑чэна. Так закончилось земное существование этих двух жалких негодяев, и они отошли в вечность.

Чжи‑шэнь и Ши Цзинь связали трупы убитых и сбросили их в поток, а сами направились в монастырь и отыскали там узел с вещами. Старых монахов они уже не застали в живых: после того как Чжи‑шэнь потерпел поражение и покинул монастырь, они решили, что Цуй Дао‑чэн и Цю Сяо‑и, вернувшись, все равно их убьют, и со страха повесились. Чжи‑шэнь и Ши Цзинь направились к храму и там увидели, что женщина, которая находилась в плену у разбойников, также покончила жизнь самоубийством, бросившись в колодец. Они вошли в помещение, осмотрели несколько комнат, но никого больше не нашли; только на кроватях лежало четыре узла с платьем. Развязав их, Ши Цзинь увидел, что в одежду было завернуто золото и серебро. Он выбрал, что получше, и увязал в отдельный узел. В кухне друзья нашли рыбу, вино и мясо. Они принесли воды, развели огонь, приготовили себе пищу и плотно закусили.

Покончив с едой, они взяли узлы, разломали очаг и по всему помещению разбросали горящие головни. Вспыхнул огонь и охватил сначала небольшие задние комнаты, а потом запылал и весь дом. Тут Чжи‑шэнь и Ши Цзинь взяли несколько факелов и подожгли храм. К этому времени ветер усилился, и огонь с гулом и треском, вздымаясь к небу, охватил весь монастырь.

Чжи‑шэнь и Ши Цзинь задержались еще на некоторое время, любуясь пожаром.

– Хорошее это место, только делать нам здесь нечего, – сказали они. – А теперь нам лучше всего отправиться своей дорогой.

Они тронулись в путь и шли всю ночь, не останавливаясь. На рассвете они заметили вдали какие‑то дома и, присмотревшись, убедились, что это было небольшое селение. Путники направились туда и около узкого, состоящего всего из одной доски, мостика увидели маленький кабачок. Они вошли и заказали вина, а потом договорились с трактирным тугой, чтобы он достал крупы и мяса и приготовил им поесть. Попивая вино, друзья вспоминали о тех приключениях, которые выпали на их долю во время странствий.

После того как они выпили и закусили, Чжи‑шэнь спросил Ши Цзиня:

– Ну, а куда же ты теперь думаешь направиться?

– Пожалуй, опять пойду на гору Таохуа в стан атамана Чжу У, – ответил Ши Цзинь. – Поживу с ними, а там посмотрю, что делать.

– И то верно, – согласился Чжи‑шэнь.

Он тут же вынул из своего узла часть дорогой посуды и передал се Ши Цзиню. Затем они расплатились со слугой и, взяв свое оружие и вещи, отправились в путь.

Пройдя не более пяти – семи ли, друзья оказались на перекрестке трех дорог.

– Ну, брат мой, – промолвил Чжи‑шэнь, – здесь мы должны расстаться. Мой путь лежит в Восточную столицу, и ты не провожай меня. В округ Хуачжоу тебе надо идти вон той дорогой… – И добавил: – Когда‑нибудь мы с тобой еще встретимся. А будет случаи, пришли о себе весточку.

Друзья обменялись прощальными поклонами и разошлись в разные стороны.

Спустя восемь или девять дней, поутру, Лу Чжи‑шэнь увидел перед собой Восточную столицу. Войдя в город, он растерялся от уличной сутолоки и оглушительного шума. Наконец, он решился почтительно спросить у одного из прохожих, где находится монастырь Сянго. Ему объяснили, что надо идти еще дальше к мосту Чжоуцяо. Лу Чжи‑шэнь пошел указанной дорогой и вскоре увидел монастырь. Войдя в ворота, он огляделся по сторонам и направился прямо в подворье. Находившийся гам послушник доложил о нем монаху, ведающему приемом гостей. Последний вскоре пришел и при первом взгляде на незнакомца с большим узлом за плечами испугался его свирепого вида, тяжелого железного посоха и висевшего сбоку кинжала.

– Откуда пожаловали, брат монах? – осторожно осведомился он.

Лу Чжи‑шэнь, опустив на землю свой узел, прислонил к стене посох и приветствовал монаха поклоном. Тот учтиво ответил.

– Я прибыл с горы Утай, – начал Чжи‑шэнь. – Мой наставник, игумен тамошнего монастыря, прислал меня с письмом к вашему почтенному настоятелю и сказал, что здесь мне дадут службу.

– Hу, раз у тебя есть письмо от почтенного настоятеля – следуй за мной, – сказал монах и провел Чжи‑шэня прямо в покои игумена.

Чжи‑шэнь развязал узел, достал оттуда письмо и продолжал стоять, держа его в руках. Тогда монах обратился к Чжи‑шэню:

– Дорогой брат, разве ты не знаешь правил? Сейчас сюда придет игумен, и тебе следует встретить его. как положено. Сними кинжал, приготовь свечи для возжигания, одень рясу и положи подстилку для поклонов.

– Так что же ты мне сразу об этом не сказал? – возмутился Чжи‑шэнь.

Он поспешно отвязал кинжал, затем вынул из узла пачку свечей и подстилку, но ему никак не удавалось сделать все, как полагается. Монах набросил ему на плечи монашеское одеяние и показал, как следует расставлять свечи.

Вскоре из своей кельи вышел игумен монастыря Чжи‑цин. Монах, встретивший Чжи‑шэня, выступил вперед и доложил:

– Этот брат прибыл с горы Утай и принес вам письмо тамошнего игумена Чжи‑чжэня.

– Давно не имел я писем от брата игумена, – заметил глава монастыря.

Монах, ведающий приемом гостей, сказал, обращаясь к Чжи‑шэню:

– Брат, поспеши приветствовать игумена! – Но тут он заметил, что Чжи‑шэнь не успел поставить свечи в курильницу, и, не в силах удержать улыбку, пришел ему на помощь. Затем Чжи‑шэнь, стоя на коленях, начал отбивать поклоны перед игуменом. Наблюдавший за ним монах вовремя остановил его после третьего поклона и, взяв письмо, передал его игумену. Тот вскрыл письмо и погрузился в чтение. В послании с горы Утай подробно излагались все обстоятельства, при которых Чжи‑шэнь принял постриг, и объяснялось, почему он должен был покинуть монастырь. Далее было написано: «Я выражаю самую искреннюю надежду, что вы будете милостивы и не откажетесь принять к себе Чжи‑шэня, назначив его на какую‑нибудь монастырскую должность. Этот монах в будущем несомненно исправится и проявит себя с хорошей стороны, и потому я прошу вас не отказать в моей просьбе».

Прочитав письмо, игумен сказал, обращаясь к Чжи‑шэню:

– Вы, брат, проделали большой путь, отправляйтесь пока в помещение монахов, отдохните и подкрепитесь с дороги чем бог послал.

Чжи‑шэнь почтительно поблагодарил и, подняв подстилку, свечи, узел, посох и кинжал, отправился вслед за послушником.

Тем временем игумен призвал в свои покои всех старших монахов и обратился к ним со следующими словами:

– Сейчас, когда все вы собрались здесь, я должен сообщить вам, что наш брат – игумен Чжи‑чжэнь – поставил нас и очень затруднительное положение. Он прислал к нам монаха, который прежде был начальником в пограничных войсках. Он убил человека и постригся в монахи, но вскоре дважды учинил в монастыре бесчинства, и тамошние монахи уже не могли больше держать ею в своей обители. Так вот, не желая оставлять у себя этого буяна, они спихнули его нам! Мы не можем отказаться от этого монаха, потому что игумен умоляет принять его, но если мы оставим его, то он начнет нарушать наши порядки. Вот и подумайте, как с ним быть.

– Я думаю, – начал монах, ведающий приемом гостей, – что этот человек даже с виду не похож на монаха, как же мы можем оставлять ею в нашем монастыре? – А мне, братья, пришла в голову другая мысль, – сказал тут келарь. – Наши огороды находятся за воротами Суаньцзао и постоянно подвергаются нашествиям солдат из ближних казарм, а также обосновавшейся неподалеку шайки проходимцев. Они пускают в огород скотину и вообще творят всякие безобразия. Старый монах, который сейчас там присматривает за огородом, конечно не может справиться с этой шайкой. Почему бы нам не послать новою монаха сторожить эти огороды. Уж с этим‑то делом он, конечно, справится.

– Согласен, сказал игумен. И тут же велел послушнику привести Чжи‑шэня, когда тот покончит с едой.

Вскоре послушник возвратился вместе с Чжи‑шэнем.

– Поскольку брат Чжи‑чжэнь просит дать тебе какую‑нибудь монастырскую должность, – обратился игумен к Чжи‑шэню, – мы решили отдать под твое наблюдение наши монастырские огороды, которые находятся за воротами Суаньцзао, неподалеку от кумирни Юэмяо. Там ты будешь жить и распоряжаться всеми делами. Десять коромысел овощей тебе надлежит доставлять в монастырь, эти овощи будут приносить рабочие, обрабатывающие огороды, все остальное можешь брать себе.

– Наш игумен, – ответил на это Чжи‑шэнь, – отправляя меня к вам, обещал, что я получу здесь должность при монастыре. Почему же ты, вместо тою чтобы назначить меня на почетное место келаря или казначея, посылаете сторожить огороды?

– Брат мой, – возразил на это настоятель храма. – Ты плохо разбираешься в порядках. Ты ведь только что прибыл к нам и не успел еще ничем проявить себя. Как же ты хочешь получить старшую монашескую должность? Впрочем, и наблюдение за монастырскими огородами тоже немалое дело.

– Не буду я работать на огороде, – проворчал Лу Чжи‑шэнь. – Как хотите, а назначьте меня или казначеем, или келарем!

– Послушай, – вмешался в свою очередь монах, ведающий приемом гостей. – Каждый, кто состоит на монастырской службе, отвечает за какое‑нибудь определенное дело. Я, например, ведаю исключительно приемом гостей, приезжающих в монастырь, и уходом за ними. Что касается ближайших помощников настоятеля, келаря и других, то все это – старшие монашеские должности, и заслужить их не легко. Монахи, несущие службу келаря, казначея, надзирателя, эконома, ведают всеми хозяйственными делами монастыря. А ты только появился здесь и сразу же хочешь получить такой высокий пост! В монастыре есть и другие, второстепенные должности, вот, например, смотритель амбаров, смотритель залов для приема, хранитель священных книг, главный сборщик податей. Кроме того, у нас есть должности монахов, ведающих башнями, снабжением трапезной, чаепитием, чисткой уборных, а также ведающего огородом. Это низкий разряд монастырских должностей. Если ты, брат, хорошо поработаешь на своем месте, ну, скажем, год, тогда можно будет говорить о том, чтобы тебя назначили ведать башней. Еще через год тебе можно будет доверить наблюдение за банями, а еще через год, пожалуй, тебя назначат на должность надзирателя.

– Ну, если и вправду я смогу получить повышение, то завтра же отправлюсь на огороды, – согласился Чжи‑шэнь.

После этого игумен оставил его у себя с покоях отдохнуть. В этот же день были определены обязанности Чжи‑шэня и заготовлен приказ о его назначении; а на огороды была послана бумага о том, что с завтрашнего дня Лу Чжи‑шэнь вступает в должность. Когда со всем этим делом было покончено, монахи разошлись по своим кельям.

На следующий день игумен вышел в зал, подписал приказ о назначении нового смотрителя огородов и вручил его Чжи‑шэню. Последний, получив назначение, поклонился игумену, забрал свои вещи и в сопровождении двух монахов отправился к месту своей службы.

Необходимо сказать, что по соседству с огородами проживала ватага лодырей и бездельников, человек около тридцати. Они проводили время в кутежах и азартных играх и частенько заглядывали на монастырские огороды, где воровали овощи, чтобы чем‑нибудь прокормиться. Забравшись в этот день на огород, они заметили на сторожевой будке бумагу, которая гласила: «Монастырь Сянго назначает смотрителем огородов монаха Лу Чжи‑шэня, который с завтрашнего дня приступает к исполнению своих обязанностей. Настоящим сообщается всем, что посторонним лицам вход на огороды запрещен». Бездельники тотчас же сообщили эти новости всей своей шайке и собрались, чтобы обсудить создавшееся положение и выяснить, кто такой этот Лу Чжи‑шэнь. Шайка решила устроить ему достойный прием. Бездельники надумали завязать ссору и так вздуть его, чтобы новый смотритель сразу стал послушным ч покорным.

– А я вот что предлагаю, – объявил один из них. – Монах этот нас еще не знает, и нам даже ссориться с ним не из‑за чего. Пусть он явится сюда, а мы заманим его к мусорной яме и сделаем вид, что пришли поздравить с назначением. Он и оглянуться не успеет, как мы схватим его за ноги и столкнем и яму. Вот будет весело!

Остальные лодыри одобрили эту затею и решили ждать прихода Лу Чжи‑шэня. А тот, войдя в сторожевую будку, разложил там свои пещи, прислонил к стене посох и повесил на стену кинжал. Все работающие на огороде пришли его приветствовать, и Лу Чжи‑шэнь немедленно ознакомился со своими новыми обязанностями. После того как ему были переданы все ключи и показаны все запоры, старик‑монах, бывший смотритель огорода, а также монахи, провожавшие Чжи‑шэня, попрощались с ним и возвратились в монастырь. Вслед за тем Чжи‑шэнь прошел на огороды и стал их осматривать. Тут он заметил толпу молодцов, человек в тридцать, которые, радостно улыбаясь, направлялись к нему с фруктами и вином. Обращаясь к Чжи‑шэню, один из них произнес:

– Узнав о том, что вы, почтенный монах, посланы сюда наблюдать за огородами, мы, ваши соседи, пришли поздравить вас с назначением.

Не подозревая, что ему готовят ловушку, Чжи‑шэнь приблизился к ним и оказался возле мусорной ямы. Тогда озорники окружили Чжи‑шэня, и один из них уже нацелился, чтобы схватить его за левую, а другой – за правую ногу и столкнуть в яму. Но они не знали Чжи‑шэня: он мог так ударить ногой, что сам тигр испугался бы, а когда пускал в ход кулаки, то пугался даже морской дракон. Поистине можно сказать: столь тихое место, как огород, превратилось в поле боя.

Что вышло из затеи проходимцев, задумавших сбросить Чжи‑шэня в мусорную яму, вы узнаете из следующей главы.

 

Глава 6

 

повествующая о том, как Лу Чжи‑шэнь с корнем вырвал плакучую иву и как Линь Чуна обманом ввели в Зал белого тигра

 

Нужно вам сказать, что главарями этой шайки были самые пронырливые бездельники, жившие за воротами Суаньцзао. Одного из них по имени Чжан‑сань прозвали «Крыса, перебегающая улицу», другой был Ли‑сы, по прозвищу «Змея в траве». Вот они выступили вперед и направились к Чжи‑шэню.

Лу Чжи‑шэнь приблизился были к яме, но заметил, что толпа все так же неподвижно стоит возле ямы. Тем временем Чжан‑сань и Ли‑сы в один голос стали выкрикивать:

– Духовный отец! Мы пришли сюда принести вам свои поздравления.

– Раз вы мои соседи, – отвечал Лу Чжи‑шэнь, – прошу вас войти в дом.

Чжан‑сань и Ли‑сы опустились на колени, ожидая, что Чжи‑шэнь, как полагается, подойдет к ним и поможет подняться. Тогда‑то они и осуществят свои замыслы.

Но в душу Лу Чжи‑шэня уже закралось сомнение, и он подумал: «Видно, это не порядочные люди, а какие‑то проходимцы. Почему они не хотят подойти поближе? Уж не помышляют ли столкнуть меня в яму?.. Ну, не сдобровать же им, если они вздумают засунуть голову в пасть тигра! Ладно! Сам подойду к ним, – пусть познакомятся с моими кулаками!»

Широко ступая, он приблизился к толпе.

– Мы, ваши ничтожные братья, – заговорили Чжан‑сань и Ли‑сы, – хотим засвидетельствовать вам свое почтение, учитель!

С этими словами они стали наступать па него, решив, что один схватит Чжи‑шэня за левую ногу, а другой за правую. Но Лу Чжи‑шэнь не стал ждать и так наподдал Ли‑сы правой ногой, что тот кубарем полетел в яму. Чжан‑сань хотел было улизнуть, но Лу Чжи‑шэнь и его настиг ударом левой ноги; так оба мошенника очутились в грязной яме. Остальные молодчики даже рты раскрыли от изумления и испуга и приготовились бежать. Но Лу Чжи‑шэнь закричал:

– Кто двинется с места – попадет в яму!

После этого никто уже не решился бежать. Им пришлось наблюдать, как Чжан‑сань и Ли‑сы барахтались в мутной жиже. Яма была очень глубока, и бездельники с головы до ног были облеплены всякой мерзостью; на голове у них шевелились черви.

– Учитель, прости нас! – взмолились они, барахтаясь в грязи.

– Эй вы, мошенники! – загремел Лу Чжи‑шэнь. – Живее помогайте своим дружкам! Прощаю вас всех!

Бродяги помогли своим приятелям выбраться из ямы и потащили их к решетке, на которой стоял кувшин из тыквы, наполненный водой. Но от негодяев шло такое зловоние и они были до того грязны, что к ним невозможно было подойти.

Лу Чжи‑шэнь разразился хохотом и сказал:

– Эх вы, дурачье! Идите вымойтесь в пруду на огороде; а потом приходите ко мне: я хочу с вами поговорить.

Когда Чжан‑сань и Ли‑сы помылись, приятели напялили на них свою одежду – кто что мог. Затем Лу Чжи‑шэнь снова позвал их:

– Заходите все и рассаживайтесь. Мне надо сказать вам кое‑что!

Усевшись, Лу Чжи‑шэнь начал так:

– Смотрите вы, окаянная шатия, не вздумайте еще раз выкинуть подобную штуку! Надо быть последним негодяем, чтобы решиться прийти сюда и позволить себе такую наглую выходку!

Тогда Чжан‑сань и Ли‑сы, а за ними и все остальные встали перед Лу Чжи‑шэнем на колени и сказали:

– Мы, недостойные, как и весь наш род, испокон веков жили в этих местах, добывая на кусок хлеба азартными играми и попрошайничеством, и в этом огороде находили себе пропитание. Хотя монастырь не раз пытался откупиться от нас деньгами, ничего из этого не выходило. Откуда же вы явились, учитель? Вы обладаете невероятной силой! Мы прежде никогда не видели вас в монастыре, но хотели бы, чтобы с сегодняшнего дня вы стали нашим главарем.

– Раньше я был командиром пограничного управления на западе в Яньаньфу – отвечал Лу Чжи‑шэнь. – Служил у большого военачальника, но так как пришлось убить немало людей, я решил уйти из мира. Сюда я пришел с горы Утай. Фамилия моя Лу, монашеское имя Чжи‑шэнь. Ваша шайка в двадцать – тридцать человек для меня ничто; я мог бы проложить себе путь и сквозь тысячное вражеское войско.

Слова эти вызвали восторженные возгласы бездельников; затем они почтительно поклонились и ушли. Тогда Лу Чжи‑шэнь вернулся в свою сторожку, постлал постель и лег спать.

На следующий день вся шайка держала совет. Было решено собрать деньги на покупку десяти кувшинов вина и заколоть свинью. Затем они отправились к Лу Чжи‑шэню и попросили у него разрешения устроить пир в его честь.

На пиру они усадили Лу Чжи‑шэня на почетное место, в центре, а сами сели по обе стороны от него. Когда все разместились, Лу Чжи‑шэнь спросил:

– Чего ради вы так потратились?

– Мы счастливы, что нашим вожаком стал такой человек, как вы, учитель! – отвечали ему бездельники.

Лу Чжи‑шэню этот ответ пришелся по вкусу. Когда все изрядно выпили, за столом стало очень оживленно: кто пел, кто рассказывал истории, а некоторые просто хлопали в ладоши от удовольствия и хохотали.

В самый разгар веселья пирующие вдруг услышали снаружи карканье старого ворона: «Кар‑кар‑кар!» Этот зловещий крик, который, по народному поверью, предвещает ссоры и разлад между людьми, вызвал большое замешательство среди бездельников. Чтобы предотвратить несчастье, они, как полагалось в подобном случае, стали стучать зубами и разом произнесли заклинание: «Пусть все сутяжники и смутьяны взлетят на воздух, а драчуны и забияки провалятся сквозь землю!»

– Какого черта вы заволновались? – спросит Лу Чжи‑шэнь.

– Да вот старый ворон кричит, – ответили они, – как бы не накаркал беды.

– Откуда вы это взяли? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

Находившиеся поблизости монастырские работники, смеясь, объяснили ему, что на зеленой иве у забора вороны свили себе гнездо и теперь каркают с утра до вечера.

– Давайте подставим лестницу и разорим это гнездо, – предложил кто‑то.

– Правильно! – поддержали другие. – Пошли!

Лу Чжи‑шэнь был немного пьян, вместе со всеми вышел проветриться и действительно увидел на иве воронье гнездо.

– Несите лестницу! – снова раздались крики. – Мы сейчас разорим гнездо, все спокойнее будет.

– Я могу и так взобраться, – предложил Ли‑сы. – Не надо никакой лестницы!

Подумав немного, Лу Чжи‑шэнь подошел к дереву и снял с себя рясу. Затем он опустил правую руку вниз, наклонился вперед, обхватил ствол левой рукой и, вдруг выпрямившись, с корнем вырвал дерево из земли.

При виде такого зрелища разбойники упали перед ним на колени и, отвешивая земные поклоны, воскликнули:

– Учитель! Вы не простой смертный. Вы всесильны, как бог. Разве может простой смертный вырвать дерево с корнем?

– Да это же сущий пустяк! – ответил Лу Чжи‑шэнь. – Завтра я покажу вам свое военное искусство и уменье владеть оружием.

Время было уже позднее, и бездельники покинули огород. С этого дня они во всем старались угодить Лу Чжи‑шэню. Они приносили вино и мясо, приглашали Лу Чжи‑шэня отведать их угощенье и с интересом смотрели, когда он показывал им приемы фехтования и борьбы.

Так прошло несколько дней. Однажды Лу Чжи‑шэнь подумал: «Каждый день я ем у них мясо и пью вино. Устрою‑ка я им пир».

Он послал в город работников купить несколько цзиней фруктов и три‑четыре меры вина; затем приказал заколоть свинью и зарезать овцу. Дело было в конце третьего месяца, погода стояла жаркая, и поэтому Лу Чжи‑шэнь велел расстелить камышовые циновки прямо под деревьями.

После этого он пригласил всех бездельников, усадил их в круг и пригласил есть и пить вволю, а работники все подносили вино и фрукты.

Когда веселье уже было в полном разгаре, бездельники обратились к Лу Чжи‑шэню:

– Все эти дни, учитель, мы любовались вашей силой и ловкостью, но ни разу не видели, как вы владеете боевым оружием. Доставьте нам, духовный отец, сегодня такое удовольствие.

– Что же, это дело, – согласился Лу Чжи‑шэнь.

Он пошел в сторожку и принес оттуда свой железный посох длиной в пять чи, а весом в шестьдесят два цзиня. Бездельники так и ахнули.

– Этим посохом может владеть лишь тот, у кого сила буйвола, – говорили они между собой.

Тогда Лу Чжи‑шэнь взял у них посох и начал вертеть им во все стороны, перебрасывая из одной руки в другую, да так быстро, что в воздухе поднялся свист. Все движения его были четкими и точными. Бездельники громкими возгласами выражали ему свое одобрение.

В тот момент, когда посох, как живой, носился вокруг Лу Чжи‑шэня, последний вдруг заметил, что какой‑то военный наблюдает за ним из‑за стены, окружающей огород. Выражая свое одобрение, человек этот громко воскликнул:

– Какое мастерство!

Лу Чжи‑шэнь сразу же прекратил свои упражнения и обернулся к незнакомцу.

На голове у военного была повязка из темного шелка с двумя концами, завязанными в виде рогов; сзади повязка была скреплена двумя застежками из белого нефрита, а сбоку свисала нитка драгоценных бус. На нем был боевой халат из зеленого полосатого шелка без подкладки, с ткаными узорами из круглых цветов. Пояс из бобровых шкурок был украшен серебром и черепахами. Обут он был в высокие черные сапоги формы выдолбленной тыквы, а в руках держал сложенный бумажный сычуаньский веер. Голова его походила на голову барса, с большими круглыми глазами, толстая шея напоминала шею ласточки, а редкие усы были, как у тигра. Рост его достигал восьми чи; на вид ему было лет около сорока.

– Разве может простой монах так владеть оружием? – воскликнул незнакомец.

– Ну уж если военный наставник хвалит, – заговорили все, – то это и вправду хорошо!

– Кто этот военный? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

– Его зовут Линь Чун. Он наставник по фехтованию восьмисоттысячного войска, – ответили бездельники.

– Почему бы ему не зайти сюда и не познакомиться с нами? – спросил Лу Чжи‑шэнь.

Наставник фехтования Линь Чун перепрыгнул через забор, подошел к деревьям и познакомился с Лу Чжи‑шэнем.

– Дорогой учитель, – сказал Линь Чун, откуда вы прибыли и как ваше почтенное монашеское имя?

– Зовут меня Лу Да. Я из Западных районов, – ответил Лу Чжи‑шэнь. – И так как я убил немало людей, то решил покинуть мир и стать монахом. В молодые годы мне приходилось бывать в Восточной столице. Там я познакомился с вашим почтенным отцом.

Линь Чун, польщенный этим, тут же предложил Лу Чжи‑шэню побрататься и отвесить друг другу полагающиеся по обычаю поклоны.

– Что же привело тебя сегодня к нашему огороду? – поинтересовался Лу Чжи‑шэнь.

– Я шел с женой в кумирню выполнить данный мной обет и возжечь благовония, но, когда увидел, как ты проделываешь свои упражнения, отправил жену в кумирню со служанкой Цзинь‑эр, а сам решил остаться здесь. Вот уж не думал, что повстречаюсь здесь с тобой, дорогой друг мой!

– Когда я прибыл сюда, – сказал Лу Чжи‑шэнь, – то никого не знал. Потом я познакомился с этой компанией, и с ней провожу все дни. А теперь и ты не только не погнушался знакомством со мной, но даже и побратался. До чего же все хорошо получилось!

Он тут же распорядился принести еще вина, чтобы потчевать гостя. Но не успели они выпить по три чашки, как Линь Чун заметил свою служанку. Красная от возбуждения, она появилась в проломе стены и крикнула:

– Господин! Скорее на помощь! С вашей женой в кумирне случилась беда.

– В чем дело? – всполошился Линь Чун.

– Когда мы выходили из храма и спускались по лестнице, – ответила служанка Цзинь‑эр, – мы встретились с каким‑то дурным человеком, который преградил госпоже дорогу и не давал пройти.

– Извините меня! Я должен оставить вас, но я еще приду, – произнес Линь Чун, сильно взволнованный.

Простившись с Лу Чжи‑шэнем, он мигом выпрыгнул в пролом стены и вместе с Цзинь‑эр побежал к храму.

Там они увидели толпу людей с арбалетами, трубами и бамбуковыми палками. Все они собрались у террасы. На лестнице, спиной к подходившим, стоял молодой человек, преграждавший дорогу жене Линь Чуна.

– Подождите немного, – говорил он, – я хочу поговорить с вами!

– Как вы смеете перед всем честным народом издеваться над порядочной женщиной? – кричала жена Линь Чуна.

Лицо ее пылало от гнева и стыда. Линь Чун быстро подбежал к ним, схватил неизвестного за плечо и, повернув к себе, закричал:

– Знаешь ли ты, что оскорбить жену порядочного человека – это преступление?!

Но, когда Линь Чун уже занес руку и готовился ударить юношу, он узнал в нем молодого господина Гао – приемного сына своего начальника Гао Цю.

Когда Гао Цю достиг высокого положения в обществе, он, не имея собственных детей, которые были бы ему опорой под старость, решил кого‑нибудь усыновить. В приемные сыновья он выбрал юношу, который приходился ему двоюродным братом, поэтому‑то Гао Цю и полюбил его, как родного.

Пользуясь его привязанностью, а также тем, что его приемный отец занимал высокое положение, молодой шалопай бесчинствовал вовсю. Его любимым занятием было позорить и бесчестить чужих жен и дочерей. Все население столицы боялось его, и никто не осмеливался вступать с ним в пререкания. Его прозвали «Забияка».

Когда Линь Чун узнал молодого господина Гао, его рука невольно опустилась, А молодой человек сказал:

– Линь Чун! Почему вы вмешиваетесь не в свое дело?

Молодой человек не знал, что эта женщина была женой Линь Чуна, в противном случае он не стал бы так себя вести. Но, видя, что Линь Чун стоит в нерешительности, он осмелел. Люди же из свиты молодого Гао, заметив, что дело принимает плохой оборот, окружили спорящих и, обращаясь к Линь Чуну, заговорили:

– Господин наставник фехтования, не сердитесь на молодого господина, он не знал, что это ваша супруга. Он, конечно, виноват перед вами!

Но гнев Линь Чуна еще не прошел, и он свирепо смотрел на молодого Гао. Тем временем собравшиеся люди успокаивали Линь Чуна, в то же время уговаривая Гао покинуть кумирню. Вскоре Гао и его свита сели на лошадей и ускакали.

Линь Чун с женой и служанкой также вышли из кумирни и тут же на улице увидели Лу Чжи‑шэня. Держа в руках железный посох, он со всех ног бежал к кумирне во главе шайки бездельников.

– Куда ты, брат? – крикнул Линь Чун, завидев его.

– Я спешу тебе на помощь, чтобы расправиться с этим проходимцем, – ответил Лу Чжи‑шэнь.

– Это был сын Гао Цю, – сообщил Линь Чун. – Он не узнал моей жены и потому вел себя неподобающим образом. Я чуть не избил его, но если бы я это сделал, то оскорбил бы его отца. В древности говорили: «Не так бойся самого чиновника, как его власти». Я не хотел навлечь на себя неприятностей и потому отпустил этого молодого человека.

– Что ты побоялся своего начальника, это понятно. Ну, а мне нечего его бояться! Если я еще раз встречу этого мерзавца, то угощу его тремястами ударами моего посоха, – заявил Лу Чжи‑шэнь.

– Ты, конечно, прав, – стал успокаивать его Линь Чун, заметив, что его друг сильно пьян, – но меня уговорили простить этого человека.

Однако Лу Чжи‑шэнь не унимался:

– Если у тебя будут неприятности, обязательно позови меня, я тебе помогу.

Сопровождавшие Лу Чжи‑шэня бездельники, видя, что он пьян, увещевали его:

– Учитель, пойдемте домой, – завтра мы сведем с ними счеты.

Лу Чжи‑шэнь поднял свой посох и обратился к жене Линь Чуна:

– Не осуждайте меня, госпожа, и не смейтесь надо мной. Надеюсь, завтра мы снова встретимся.

Тут он простился и ушел со своими бездельниками.

Линь Чун с женой и служанкой также отправился домой, но на душе у него было неспокойно.

А теперь вернемся к молодому Гао. После того как он увидел жену Линь Чуна и в сопровождении своей свиты вынужден был уехать ни с чем, его словно сглазили, и он в грустном настроении вернулся домой.

Прошло дня два‑три. Приятели по‑прежнему навещали Гао, стараясь развеселить его, но, видя, что душу молодого господина тяготит какая‑то забота и что он не находит себе места, оставили его в покое.

Одного из приятелей Гао звали Фу Ань. Этот человек понял, что мучило его господина, и из всей компании он единственный оставался возле него, готовый помочь в любом деле.

Однажды, заметив, что Гао сидит в библиотеке и ничего не делает, он подошел к нему и сказал:

– Вы похудели и даже изменились в лице, молодой господин! Вы стали грустны, видно, на сердце у вас какое‑то горе!

– Почему ты так думаешь? – спросил молодой Гао.

– Я догадался, что вас печалит, – ответил Фу Ань.

– Что же, по‑твоему, меня тревожит? – спросил Гао.

– Вы думаете о женщине, имя которой состоит из двух иероглифов, изображающих дерево, – ответил Фу Ань, – ее зовут Линь! Ну как, отгадал?!

– Верно! – рассмеялся молодой господин. – Но что же мне делать? Я никак не могу заполучить ее!

– Да что же тут трудного?! – сказал Фу Ань. – Молодой господин, правда, не решится оскорбить Линь Чуна, человека отважного. Но ведь человек этот находится на службе у вашего отца и должен выполнять любое его распоряжение. Как же он посмеет не подчиниться своему начальнику? За неповиновение в малом деле начальник имеет право заклеймить его и отправить в ссылку, а за неповиновение в серьезном деле подчиненный может поплатиться жизнью. Я знаю, как устроить все это.

– Я видел много красивых женщин, – ответил молодой Гао, – и, сам не знаю, почему полюбил именно ее; меня словно заколдовали. Поэтому‑то ничто меня не радует и сердце гложет тоска. Открой мне свой план! Если ты поможешь мне заполучить красавицу, я щедро награжу тебя.

– В вашем доме есть один человек по имени Лу Цянь, который очень дружен с Линь Чуном. Отправляйтесь завтра в дом Лу Цяня и спрячьтесь в одной из внутренних комнат; да позаботьтесь о том, чтобы там заранее было приготовлено вино и закуски. Лу Цяню прикажите пригласить Линь Чуна куда‑нибудь подальше, в кабачок. Немного спустя мы пошлем в дом Линь Чуна человека, который скажет его жене: «Ваш муж сейчас пирует с Лу Цянем. Что‑то рассердило его настолько, что от ярости он потерял сознание и лежит замертво в верхних комнатах дома Лу Цяня». Это заставит женщину отправиться туда, чтобы взглянуть, что случилось. Так мы и заманим ее наверх. А сердце женщины не камень! Когда она увидит вас, господин, такого красивого и обворожительного, да еще когда вы скажете ей несколько ласковых слов, она, конечно, не устоит. Ну, как вы находите мой замысел? – закончил свою речь Фу Ань.

– Здорово придумано! – обрадовался молодой Гао. В тот же вечер он вызвал слугу и послал его за Лу Цянем, который жил в доме напротив.

На следующий день они еще раз обсудили весь план. Лу Цянь сразу же на все согласился, да он и не мог ослушаться молодого господина, если бы даже ему пришлось отказаться от старой дружбы.

Продолжим же нашу историю. Мрачный и встревоженный Линь Чун целыми днями сидел дома, белый свет стал ему не мил. Однажды утром он услышал, как кто‑то у дверей спрашивает:

– Дома наставник фехтования?

Линь Чун вышел посмотреть, кто пришел, и увидел Лу Цяня.

– А, Лу Цянь, какими судьбами?

– Я пришел навестить тебя и потолковать, – ответил Лу Цянь. – Что случилось, почему уже несколько дней тебя не видно?

– Тяжело у меня на сердце, вот и не хочется выходить из дому, – отвечал Линь Чун.

– А я решил вытащить тебя. Пойдем, выпьем несколько чашек вина. Может быть, и тоску твою разгоним, – продолжал Лу Цянь.

– Присаживайся, выпьем чаю, – ответил Линь Чун. Попив чаю, они поднялись со своих мест, и Лу Цянь, обращаясь к жене Линь Чуна, объявил:

– Мы пойдем с Линь Чуном выпить несколько чашек вина.

На это жена Линь Чуна из‑за дверной занавески ответила:

– Дорогой мой! Смотри, поменьше пей да скорее возвращайся!

После этого Линь Чун и Лу Цянь вышли из дому, немного побродили по улицам, и тут Лу Цянь сказал:

– Да что нам идти ко мне. Давай‑ка лучше зайдем в кабачок и выпьем там парочку чашек вина.

Они вошли в кабачок и поднялись наверх. Тут они уселись за стол, позвали слугу и заказали два кувшина лучшего вина и хорошую закуску.

Понемногу у них завязалась беседа, и Линь Чун невольно вздохнул.

– О чем ты, брат, вздыхаешь? – спросил Лу Цянь.

– И говорить про это не стоит, дорогой брат! – ответил Линь Чун. – К чему человеку способности, если нет такого начальника, который сумел бы их оценить. Приходится подчиняться какому‑то ничтожеству и сносить всякие оскорбления. Это меня и гнетет!

– Среди восьмисоттысячного войска имеется несколько наставников фехтования, но разве хоть один из них может равняться с тобой, брат мой? – сказал Лу Цянь. – Командующий также ценит тебя. Кто же мог оскорбить тебя?

Тогда Линь Чун рассказал о ссоре, что произошла у него с молодым Гао несколько дней тому назад.

– Но ведь молодой господин не знал, что это твоя жена, – сказал Лу Цянь, – не сердись на него, дорогой друг! Давай‑ка лучше выпьем еще.

После того как Линь Чун осушил восемь‑девять чашек, он почувствовал потребность выйти. Поднявшись, он сказал:

– Я сейчас приду, схожу только оправлюсь.

Спустившись с лестницы, он вышел из кабачка и завернул в переулок с восточной стороны. Справив свою нужду, он хотел возвратиться, когда вдруг увидел свою служанку Цзинь‑эр, с криком бросившуюся к нему:

– Господин, я с ног сбилась, разыскивая вас, а вы, оказывается, здесь?

– Что случилось? – встревожился Линь Чун.

– Не прошло и часа после того, как вы ушли с Лу Цянем, – сказала Цзинь‑эр, – как вдруг какой‑то человек быстро подошел к нашему дому и сказал: «Я сосед господина Лу Цяня. Они выпивали, и с вашим мужем что‑то случилось. Он почти без чувств лежит на полу, идите, госпожа, быстрее». Услышав это, госпожа тут же попросила соседку старушку присмотреть за домом, а сама вместе со мной отправилась вслед за этим человеком. Тот дом оказался против дома командующего, только немного дальше по улице. Поднявшись наверх, мы увидели на столе вина и закуски, но вас там не было. Едва мы собрались сойти вниз, как вдруг увидели того самого молодого человека, который несколько дней тому назад приставал к вашей жене в кумирне. Он вошел и сказал: «Госпожа, посидите немного. Ваш муж сейчас придет!» Как только я увидела его, то сразу же бросилась вниз по лестнице и, убегая, слышала, как ваша жена зовет на помощь. Вот почему я ищу вас по всем улицам! Аптекарь Чжан навел меня на ваш след. Он сказал мне, что видел, как вы с кем‑то вошли в кабачок и здесь выпиваете. Пойдемте же, господин, быстрее!

Услышав это, Линь Чун взволновался. Не обращая больше внимания на Цзинь‑эр, он помчался к дому Лу Цяня и вихрем взлетел наверх. Дверь в комнату была заперта, но он слышал, как его жена громко кричала:

– Какое вы имеете право держать меня здесь и позорить перед всем светом, меня – жену порядочного человека?!

Вслед за тем он услышал голос молодого человека:

– Госпожа, пожалейте меня! Даже человек с каменным сердцем – и то смягчился бы.

– Жена! Открой дверь! – крикнул Линь Чун с лестницы.

Услышав голос мужа, женщина бросилась отворять дверь. Молодого Гао охватил страх, и он, распахнув окно, выскочил во двор, перепрыгнул через стену и убежал прочь. Когда Линь Чун ворвался в комнату, Гао там уже не было.

– Этот мерзавец обесчестил тебя?! – спросил он жену.

– Нет, не успел! – ответила она.

Линь Чун разнес вдребезги все, что нашел в комнате, свел жену вниз по лестнице и, выйдя из дому, осмотрелся кругом. Все соседи позакрывали свои двери. Около крыльца их встретила только Цзинь‑эр, и вместе с ней они отправились домой.

Придя к себе, Линь Чун схватил кинжал и сейчас же побежал обратно в кабачок, где рассчитывал еще застать Лу Цяня, но того и след простыл. Тогда он отправился к воротам дома Лу Цяня и подкарауливал его там до глубокой ночи, но, не дождавшись, вернулся домой. Жена Линь Чуна старалась успокоить своего мужа.

– Не принимай этого так близко к сердцу, – говорила она, – ему ведь ничего не удалось со мной сделать!

– Какая же скотина этот Лу Цянь! – возмущался Линь Чун. – Сам предложил мне побрататься с ним, а, оказывается, пришел сюда, чтобы обмануть меня. Боюсь, что мне не удастся отомстить молодому Гао, но этому‑то мерзавцу не сносить головы!

Жена всеми силами старалась унять его и ни за что не хотела выпускать из дому.

Лу Цянь же спрятался в доме командующего и не решался вернуться к себе домой. Линь Чун трое суток тщетно ждал Лу Цяня у его ворот. Вид у Линь Чуна был такой свирепый, что ни один из слуг командующего не осмелился обратиться к нему.

На четвертый день в полдень к Линь Чуну пришел Лу Чжи‑шэнь.

– Куда это ты пропал, дорогой друг? – спросил он первым делом.

– Эти дни я был немного расстроен, – отвечал ему Линь Чун, – и не имел возможности тебя навестить. Но раз сегодня ты оказал мне честь своим посещением, мы должны распить несколько чашек вина. Извини только, что у нас так скромно, я не знал, что будет гость, и не приготовился. А может быть, мы пройдемся немного по городу, а потом зайдем в какой‑нибудь кабачок? Что ты на это скажешь?

– Прекрасно! – воскликнул Лу Чжи‑шэнь.

Они отправились в город и целый день пили. Вечером они условились, что на следующее утро увидятся снова. Теперь они встречались каждый день и отправлялись вместе пьянствовать. Постепенно Линь Чун начал забывать о неприятной истории, случившейся с ним.

Вернемся же к молодому Гао. Он не осмелился рассказать своему отцу, командующему, о происшествии в доме Лу Цяня, о том, как ему пришлось выпрыгнуть из окна и в страхе бежать со двора. Он сказался больным и не выходил из комнаты, и только Лу Цянь и Фу Ань неотлучно находились при нем. Они видели, что молодой человек очень изменился и стал безразличен ко всему. Тогда Лу Цянь сказал ему:

– Молодой господин! Что с вами, о чем вы грустите?

– Мне незачем обманывать тебя, – отвечал молодой Гао, – виной тому женщина Линь! Я дважды пробовал заполучить ее – и все тщетно. Да еще пережил из‑за нее такой страх, что теперь чувствую себя совсем скверно. Если так будет продолжаться, я не выдержу и умру!

– Успокойтесь, господин! – отвечали ему друзья. – Мы берем это на себя. Любым способом мы доставим ее вам, если, конечно, она раньше не повесится.

В этот момент в комнату вошел управляющий домом, явившийся осведомиться о здоровье молодого Гао. А тем временем

Лу Цянь и Фу Ань посоветовались между собой и решили: «Другого выхода нет!..»

Когда управляющий, побыв немного у больного, уже выходил из комнаты, они отозвали его в сторонку и сказали ему:

– Чтобы излечить молодого господина, необходимо доложить командующему о том, что нужно покончить с Линь Чуном и отдать его жену молодому Гао. Иначе спасти его невозможно.

– Это дело несложное, – ответил управляющий, – я сегодня же вечером доложу командующему.

– У нас уже все обдумано, – отвечали они ему, – и мы будем ждать вашего ответа.

В тот же вечер управляющий направился к командующему Гао Цю и сказал ему:

– Вся болезнь молодого господина происходит от его страсти к жене Линь Чуна.

– К жене Линь Чуна?! – удивился Гао Цю. – А когда же он видел ее?

– Он увидел ее в кумирне в двадцать восьмой день прошлой луны, – почтительно отвечал управляющий. – С тех пор уже прошло больше месяца.

И тут он подробно изложил все, что ему сообщили Лу Цянь и Фу Ань.

– Так вот в чем дело‑то! – воскликнул Гао Цю. – Но если тут замешана жена Линь Чуна, как же мы сможем избавиться от него?.. Это надо хорошенько продумать. Если пожалеть Чуна, то жизнь моего сына окажется в опасности. Что же тут можно сделать?

– У Лу Цяня и Фу Аня уже есть план, – ответил управляющий.

– Ну раз так, пусть они явятся сюда. Мы обсудим это дело вместе, – сказал Гао Цю.

Управляющий сразу же ввел в зал Лу Цяня и Фу Аня. Войдя, они почтительно склонились перед Гао Цю.

– Расскажите, что вы придумали, чтобы вылечить молодого господина? – спросил командующий Гао. – Если вы спасете моего сына и он снова будет здоров, я повышу вас в должности.

– Милостивейший господин, – сказал Лу Цянь, – для этого есть только один способ, – и Лу Цянь выложил Гао Цю свой план.

– Ну что же, завтра приступайте к делу, – сказал командующий Гао.

И об этом мы больше не станем рассказывать. Вернемся теперь к Линь Чуну. Он ежедневно пьянствовал с Лу Чжи‑шэнем и совсем уже забыл о деле, которое его прежде так мучило. Но вот однажды, проходя неподалеку от военного плаца, они увидели здоровенного детину, на голове у которого была повязка, стянутая по углам в виде рогов. Одет он был в старый военный халат, а в руках держал меч дорогой работы, с прикрепленным сверху рисовым стеблем в знак того, что он продается. Парень стоял на улице и сам с собой рассуждал:

– Я не встретил еще никого, кто смог бы оценить его по достоинству. Так и пропадет зря мой меч.

Однако Линь Чун был так занят разговором с Лу Чжи‑шэнем, что не обратил на него особого внимания. Но человек пошел за ними следом, твердя:

– Взгляните на этот замечательный меч! Жаль, что здесь нет никого, кто знал бы ему цену.

Линь Чун по‑прежнему был увлечен разговором и не останавливался. Но, когда они свернули в переулок, шедший за ними мужчина сказал:

– Даже в таком большом городе, как Восточная столица, и то нет никого, кто знает толк в оружии.

Тут Линь Чун обернулся. Человек сразу же выхватил меч из ножен, и он так засверкал на солнце, что даже больно было смотреть на него.

Линь Чун, которого, видно, преследовала злая судьба, вдруг сказал:

– Ну‑ка, покажи мне его!

Человек передал ему меч, и, взглянув на него, Линь Чун в восхищении воскликнул:

– Вот это меч! Сколько ты просишь за него?

– Я хотел бы получить три тысячи связок, – ответил продавец, – но согласен отдать меч и за две тысячи.

– Он стоит таких денег, – сказал Линь Чун, – но здесь ты не найдешь знатока, который по‑настоящему оценил бы твой меч. Если ты согласишься уступить его за тысячу связок, я возьму его.

– Я очень нуждаюсь в деньгах, – сказал человек, – и если вы действительно хотите купить этот меч, я сбавлю пятьсот связок. Мне необходимо иметь тысячу пятьсот связок.

– За тысячу связок я его возьму, – стоял на своем Линь Чун.

Продавец тяжело вздохнул и сказал:

– Золото идет за простое железо. Эх! Пусть будет по‑вашему! Но уж ни одного медяка больше я не уступлю.

– Пойдем ко мне домой, и я расплачусь с тобой, – предложил Линь Чун и, повернувшись к Лу Чжи‑шэню, прибавил: – Подожди меня в чайной, дорогой брат, я скоро вернусь.

– Я лучше пойду к себе, а завтра мы снова встретимся, – ответил на это Лу Чжи‑шэнь.

Они простились, и Линь Чун с продавцом отправился домой. Отсчитав требуемую сумму, Линь Чун спросил его:

– Откуда у тебя такой меч?

– Он достался мне от предков, – отвечал тот. – Но сейчас у нас в доме нужда, и мне приходится продавать его.

– Из какого же ты рода? – поинтересовался Линь Чун.

– Если я отвечу на ваш вопрос, – сказал продавец, – это будет для меня таким позором, какого я не перенесу.

И Линь Чун ни о чем больше не спрашивал его. Продавец, получив деньги, ушел, а Линь Чун остался один и без конца любовался мечом.

– Чудесный меч! – сказал он себе. – Правда, у командующего Гао тоже есть превосходный меч, но он его прячет. Сколько ни просил я командующего показать этот меч, он так и не дал мне его. Теперь у меня тоже не плохой меч, и когда‑нибудь мы посмотрим, чей лучше!

Весь этот вечер Линь Чун не выпускал меча из рук и никак не мог на него наглядеться. На ночь повесил его над постелью и то и дело на него поглядывал.

На следующее утро Линь Чун увидел, что к воротам его дома подошли посыльные командующего, и один из них громко произнес:

– Наставник Линь! Командующий Гао зовет вас к себе. Он услышал, что вы купили хороший меч, и приказывает вам принести его, чтобы сравнить со своим. Он ждет вас в управлении.

Услышав это. Линь Чун подумал: «Кто успел уже наболтать об этом командующему?»

Между тем посланцы просили его поторопиться. Одевшись и захватив с собой меч, он последовал за ними.

– Я служу в управлении, но что‑то никогда вас там не видел, – сказал Линь Чун своим спутникам.

– Мы только что стали там служить, – отвечали те, Вскоре они подошли к зданию управления. Войдя туда, Линь Чун остановился, тогда посыльные сказали:

– Командующий в дальних покоях.

Они прошли все внутренние комнаты, но командующего нигде не было.

Линь Чун снова остановился, и опять посыльные сказали ему:

– Командующий в дальних покоях и приказал провести вас туда.

Миновав еще две или три двери, они подошли к месту, окруженному зеленой перегородкой. Тут посыльные остановились и сказали Линь Чуну:

– Подождите немного здесь, господин наставник фехтования. Мы пойдем и доложим о вас командующему.

Они ушли, а Линь Чун с мечом в руках остался стоять в передней части зала. Прошло уже столько времени, сколько нужно, чтобы выпить чашку чая, но служащие все еще не возвращались. В сердце Линь Чуна закралось подозрение.

Он огляделся, поднял голову и увидел над дверями надпись из четырех черных иероглифов: «Тайный Зал белого тигра». При виде этого у Линь Чуна мелькнула мысль: «Да ведь в этом зале принимаются важнейшие военные решения. Как же меня без всякой причины могли привести сюда?!»

И в тот момент, как Линь Чун повернулся, чтобы уйти прочь, послышались шаги, и в зал вошел сам командующий Гао Цю. Не выпуская из рук меча. Линь Чун выступил вперед, готовясь приветствовать командующего, но тот закричал:

– Линь Чун! Как осмелился ты войти в Зал белого тигра? Никто не звал тебя сюда! Разве ты не знаешь законов? В руках у тебя меч, ты проник сюда, чтобы меня убить! Мне уже говорили, что несколько дней тому назад ты с кинжалом в руках стоял около управления. Ты, верно, пришел сюда с преступными намерениями?

Линь Чун с глубоким поклоном отвечал ему:

– Милостивейший господин! Сейчас двое ваших посыльных привели меня сюда, чтобы сравнить этот меч с вашим.

– Где же эти посыльные? – продолжал кричать Гао.

– Они вошли во внутренние покои, господин командующий.

– Чепуха! – прервал его Гао Цю. – Кто же из служащих посмеет войти во внутренние покои?

И он приказал слугам:

– Взять этого человека!

Едва успел он отдать это распоряжение, как с обеих сторон появилось более тридцати человек, которые схватили Линь Чуна и потащили его из зала.

А командующий все больше и больше распалялся и кричал:

– Ты – наставник фехтования в моем войске – не знаешь законов?! Почему у тебя в руках меч? Ты пришел убить меня!

И он приказал увести Линь Чуна.

Как сложилась жизнь Линь Чуна в дальнейшем – история пока умалчивает. Однако из‑за того, что с ним произошло, он натворил много бед, и не было никого, кто мог бы помешать ему, а самому Линь Чуну пришлось исколесить всю страну. Об этом деле можно было бы сказать:

 

До поры, пока крестьянин на спине нес новый знак.

До поры, пока рыбак новый флаг к ладье приладил.

 

Историю о том, что случилось потом с Линь Чуном, прошу вас прочесть в следующей главе.

 

 

Глава 7

 

---

Дата добавления: 2018-10-26; просмотров: 145; Мы поможем в написании вашей работы!

Поделиться с друзьями:

---

---

Мы поможем в написании ваших работ!